Хрустальное счастье

VIII

Валлонг, июнь 1976

Солнце жгло Прованс уже несколько недель и ночи не приносили никакой свежести. Каждое утро то же однообразно голубое небо уносило всю надежду на дождь, желанную грозу; потрескавшейся земле не хватало влаги, и оливковые деревья начинали серьезно страдать.

София и Даниэль выносили близнецов только в тень патио, где размещалась семья. Сиесты затягивались. Простыни были пропитаны потом, ставни оставались закрытыми весь день.

Безразличный к жаре Ален единственный шагал по холмам, предусмотрительно взяв с собой флягу с лимонадом. Уже на следующий день после приезда Винсен захотел пройтись с ним до оливковой рощи, и они ушли из дома сразу после завтрака, когда температура достигла уже отметки в двадцать восемь градусов, и начали стрекотать цикады. Оба были в джинсах, холщовых туфлях и белых рубашках, рукава которых были закатаны. Они не задумывались над тем, что были одинаково одеты и шагали в ногу. Время от времени Ален останавливался, чтобы показать что-то Винсену. На самом деле он делал это, чтобы дать тому отдышаться.

– Смотри, там миндальные деревья, которыми твой сын особенно интересуется. Я посадил их, когда миндальное печенье снова вошло в моду, ты помнишь?

Ну вот, Виржиль заботится о новых клиентах, более прибыльных, как ему кажется… Я ему позволяю, у него много идей!

– А у тебя много терпения. Я не знаю, как ты с ним ладишь, он всегда такой агрессивный!

Молодой человек принял своего отца и мачеху скорее холодно, что касается Сирила, того он решительно проигнорировал.

– Пускай он злится на меня из-за Беатрис, что уже глупо, но он больше не разговаривает с Тифани!

Ален снова остановился и повернулся к Винсену.

– Тебе разве не было трудно принять ситуацию, а?

– Да… Конечно да. Но это моя дочь, и я желаю ей счастья, но ведь, кажется, только Сирил способен сделать ее сегодня счастливой. Может, у них это пройдет. Они такие молодые!

– У тебя было время с ним поговорить?

– За кого ты меня принимаешь?

– За торопящегося человека.

– Ален…

– Или очень занятого, если хочешь.

– С тех пор, как Мари поставила меня в известность, я говорил с Сирилом.

– Я знаю. Он от этого пришел в плохое состояние, он мне звонил до и после.

Удивленный Винсен заинтригованно взглянул на него и пробормотал:

– Тогда зачем ты задаешь мне этот вопрос?

– Судя по тому, что он мне рассказал, ты говорил не с ним. Ты произнес нравоучительную речь, нет?

– Но… да! Я должен был его поздравить? Он спал с Тифани, когда она была еще ребенком! Однако у меня не было ни малейшего желания его затыкать, он одновременно умирал от страха и дико храбрился, чтобы убедить меня, очень трогательно…

– Точно так же, как и ты, когда притащил Магали в кабинет твоего отца.

Имя его бывшей жены, так же как и напоминание о молодости, увлекли Винсена в ностальгические размышления.

– Как давно это было… – сказал он почти шепотом. Его очевидное смятение заставило Алена улыбнуться, и он ласково подтолкнул его.

– Пойдем, не будем стоять на самом солнце.

Они медленно зашагали дальше, спустились в первую оливковую рощу и добрались до тени деревьев. Деревьев, которые росли и тридцать пять лет назад, когда они были беззаботными детьми.

– Я ходил на выставку Жана-Реми, – сообщил Винсен через мгновение. – Мне очень понравилось… Он, наконец, показал тебе картину, на которой изображен ты?

– И которую ты хотел купить? Да.

– Я хотел пригласить его на ужин, но у него не было времени. Ты можешь это устроить в эти дни?

Ален резко остановился и набросился на него.

– Почему ты вдруг хочешь лучше с ним познакомиться? Из-за его известности?

Раздраженный, Винсен пожал плечами, но спокойно ответил:

– Потому что он является частью твоей жизни.

– Это не ново!

– Нет, но я тебе напоминаю, что мы годы избегали друг друга, ты и я!

Незаметно их тон стал повышаться, и воцарилось короткое молчание, которое первым прервал Ален.

– Ты прав. Я передам приглашение.

Он опустил глаза на фляжку, которая висела на поясе, взял ее, открутил крышку, потом откинул голову, чтобы попить большими глотками. Переведя дыхание, он бросил:

– Я рад, что ты здесь. Хочешь пить?

Винсен кивнул, счастливый утолить жажду. Ален продолжил:

– Я никогда больше не хочу с тобой ссориться.

Они оба от этого страдали, но только Ален имел смелость это признать, это выразить. Они пошли дальше, на вершину холма. Жара становилась знойной, хотя сухость делала воздух сносным, и пятнистые ящерицы даже не разбегались перед ними.

– Ты в Париже хоть немного занимаешься спортом? – побеспокоился Ален, взглянув на Винсена.

На его лице начинала проявляться усталость, а рубашка была уже мокрой от пота.

– Я записался в спортивный зал, но никогда туда не хожу!

– У тебя остается спорт в постели…

Винсен закатил глаза, наконец, остановился запыхавшись.

– Ты выиграл, я прекращаю, я сдох.

– Ладно, но ты все-таки можешь пройти еще двадцать метров? Сядем там, – решил Ален.

Он довел своего кузена до плоского камня, находящегося в тени последних оливковых деревьев.

– Это моя любимая остановка, вид здесь величественный.

Перед ними простиралась оливковая роща, которая была серебряно-зеленого цвета в режущем свете солнца. Другой холм слева от них был украшен пиниями и кипарисами, на заднем плане была видна гора Ком.

– Давай рассказывай, – предложил Ален с нежностью.

– О чем тебе рассказывать? Ты прекрасно знаешь, что происходит… Я сделал ошибку, женившись во второй раз, и это не единственная ошибка! До этого я часто делал неправильный выбор… Но надо отвечать за свои глупости, сейчас я застрял.

– И это делает тебя несчастным? Ты ее любишь?

– Беатрис? Больше не знаю. Я был очень в нее влюблен сначала. Я думаю, я был так польщен тем, что она молодая, красивая, и это она пришла за мной.

– Правда?

– Я никогда не пытался соблазнить ребенка! В принципе, меня привлекает не такой тип… Мне надоело быть одному, хотя я не отдавал себе в этом отчета. Она убедительная, ласковая… я думаю, что был готов к долгим отношениям. Единственное, она, разумеется, думала о браке.

– Брак, да. Богатство и… дети!

– Да, об этом не может быть и речи! – защищался Винсен сухо.

– Почему? Тебе только сорок три года, ты не старик, и у тебя будут средства их вырастить.

– Но нет ни охоты, ни терпения! И потом не с ней, вот. Это, без сомнений, законное желание для молодой женщины, к несчастью, я слишком во многом сомневаюсь по поводу нее. Представь себе, что я застал разговор скорее… циничный между ней и Виржилем.

Вдруг очень занервничав, он встал и сделал несколько шагов. Когда он достал свою пачку сигарет из кармана рубашки, Ален возразил:

– Нет, не здесь, это очень опасно, стоит только поджечь…

Послушавшись, Винсен опустил голову, потом снова сел, вздохнув.

– Я могу тебе довериться? Это тебя к тому же позабавит… Если бы я мог повернуть время назад, я сделал бы все возможное, чтобы сохранить Магали.

Ему было так трудно в этом признаться, что конец фразы он пробормотал.

– Ну и меня это совсем не забавляет, – медленно сказал Ален.

– А могло бы. Ты ведь меня предупреждал.

– Ты часто о ней думаешь?

– Да. С ностальгией, виной, нежностью… желанием тоже. Я всегда ее обожал, но не смог ее защитить ни от нее самой, ни от семьи. Мы должны были бы вместе состариться, вместе приобрести морщины и растрогаться от этого, это была женщина моей жизни. А я играю старого красавца рядом с девушкой, которая считает меня пижоном. Какой ребенок посреди этого ужаса, нет!

Ален согласился. Откровение Винсена не удивило, а привело в уныние.

– Я упустил многое, знаешь, – добавил Винсен устало.

Жара становилась изнуряющей, и они снова выпили, один за другим, несколько глотков лимонада.

– Я надеюсь хотя бы воспользоваться летом, чтобы помириться с Виржилем и спокойно поговорить о его будущем.

– Дай мне принять участие в вашем разговоре, я ждал тебя, прежде чем предложить ему что-то вроде… объединения, если он этого хочет.

Растерянно Винсен посмотрел на кузена.

– Ты хочешь объединиться с ним в чем?

– В хозяйстве. В том, что касается меня, это просто, у меня никогда не будет наследника, однако я не хочу, чтобы после меня все превратилось в целину или было продано непонятно кому. И потом оливковые рощи являются частью Валлонга, лучше будет, если они останутся в семье.

– Ты уже думаешь о наследстве?

– Как говорят, умереть ничего не стоит. Но речь идет не о наследстве, я не хочу приговаривать его, беднягу, к моим похоронам. Пусть он лучше примет ответственность сейчас, пока молод. Я рассчитываю передать ему долю или что-то в этом роде.

Чтобы скрыть свою неловкость, Винсен встал. Солнце было почти в зените и съедало остатки тени.

– Я хотел бы задать тебе вопрос, Ален…

Ему так не хватало уверенности, что он долго колебался, прежде чем закончить:

– Между нами, Виржиль тебе… О, я не знаю, как спросить тебя об этом!

Находясь в отчаянии от собственной трусости, он отвернулся, но почти тут-же почувствовал мощный удар кулаком по плечу.

– Посмотри мне в глаза!

Он чуть не потерял равновесие и машинально схватился за руку Алена, который ее тряс, гремя:

– Ответ – нет! Я всегда смотрел на твоих детей и детей Мари, как на своих! Я его очень люблю, потому что у него много качеств, которые ты даже не заметил, потому что его бунты напоминают мне мою молодость и потому что он на самом деле пристрастился к земле. Ничего больше! Это понятно?

– Да, но не…

– Но что?

– Не злись! Достаточно того, что ты это говоришь…

– Ты мог сам об этом догадаться. Если ты когда-нибудь будешь интересоваться судьбой Леи, никто не будет подозревать тебя в том, что ты ей увлекся! Почему ты считаешь меня отверженным? Ты считаешь себя обязанным судить меня? Твой сын! Черт-те что, мне это снится!

отпустил Винсена и отошел от него. Намек был отвратителен. Он никогда не смотрел на Виржиля иначе, как на потерянного мальчика, за которого был частью ответственен.

– У тебя, правда, плохой характер, ты никогда не изменишься, – сказал Винсен, подходя к нему.

Он толкнул его дружески, чтобы рассеять это недоразумение.

– Ты единственный человек на свете, которому я полностью доверяю. Мой вопрос показался тебе оскорбительным? Это было всего лишь любопытство. Идиот, согласен… Но я тебя не сужу, ты ошибаешься, если думаешь так.

– У тебя плохо получилось! – пробормотал Ален.

Ничего больше не объясняя, он толкнул его к тропинке, которая шла по пологому спуску.

– Мы вернемся тем путем, пока ты не получил солнечный удар.

Они оба истекали потом, рубашки приклеились к спине, волосы прилипли ко лбу. Разные, но похожие, соединенные чем-то более сильным, чем все их ссоры. Они ругались, не доходя до ненависти, несколько раз чуть не подрались, избегали друг друга, сохраняя взаимное уважение. То, что привязывало их одного к другому, не имело названия, но было нерушимо.

Вдали, в долине, на солнце сверкала река, и Ален показал пальцем в ту сторону.

– Уровень тревожно понижается, он никогда не опускался настолько, весной или летом всегда бывают грозы, чтобы принести воды. Жара не редкость в это время, но сейчас начинается настоящая засуха, уже несколько месяцев не упало ни одной капли…

Они остановились на мгновение, держа руку козырьком. Уже скоро будет десять лет, как Филипп утонул здесь, они вспомнили об этом с одинаковой тревогой.

– Я думаю, не вырыть ли нам бассейн где-нибудь, – вздохнул Винсен. – Ты не возражаешь?

– Это хорошая идея, – ответил Ален напряженно. – Река больше никого не привлекает, и время ничего не изменит. В такую жару молодым надо бы купаться, вместо того чтобы сидеть дома… Поговорим об этом с остальными, я за.

Как этого и хотела Клара, Валлонг основательно касался всех пятерых, потому что все решения, касающиеся владения, могли приниматься или финансироваться только с согласия всех. Малейшее изменение, самое незначительное нововведение собирало семейный совет, заставляя их объединяться, что было одновременно и сближением, и совместным движением вперед. Они обменялись долгим взглядом, прежде чем в тишине снова продолжили путь.

Эрве, который больше не мог сдерживать свое нетерпение, позвонил Мари к концу первой недели каникул и сообщил о своем приезде. Хотя она и ждала его, подсознательно, встреча этого человека с ее семьей, и особенно с Леей, составляла для нее настоящую проблему. Слишком независимая и слишком скрытная, чтобы представить кого-либо своим братьям или кузенам, она создавала впечатление такой одинокой, что сюрприз должен был быть огромным. Тем не менее, в сорок шесть лет она, казалось, избавилась от своих страхов, комплексов, от всего, что ей до этого мешало быть счастливой.

Когда Мари об этом думала, то понимала, что ее восхищение Шарлем слишком долго ее ослепляло. В то время, когда она была молоденькой девушкой, потом молодой женщиной, ни один мужчина не заслужил ее расположения, настолько она была переполнена своей привязанностью к дяде. Его огромный талант адвоката, его обаяние угрюмого красавца, и даже страдание, которое он мог вызывать, относили всех студентов к разряду детей без интересов. Она тщетно преследовала несбыточную мечту, желая найти кого-то, кто на него походил, потом она оставила поиск, посвятив себя работе и детям. Сегодня она, наконец, ощущала безумное желание жить, обрести потерянные годы, и одновременно она считала, что Эрве стал зрелым мужчиной, способным ее соблазнить, удержать дольше, чем на время непродолжительной связи. Короче, она хотела любить, насколько могла.

Когда Эрве появился в Валлонге в пятницу вечером, он вышел из своей машины в плачевном состоянии. Покинув Париж на рассвете, он проехал за рулем около восьми часов под палящим солнцем. Он попробовал откинуть верх у своего кабриолета, но жгучий воздух вызвал y него удушье, и он отказался от этой затеи. Он шел по длинной аллее платанов, которая вела к поместью, и чувствовал себя грязным и изнуренным.

Винсен, который стоял на крыльце, принял его первым. Эрве его быстро узнал, даже если никогда не был представлен ему официально, он его часто замечал в коридорах Дворца правосудия, судья Морван-Мейер был известен в профессиональном кругу. Они обменялись несколькими фразами вежливости, стараясь не разглядывать друг друга с излишним любопытством, потом Винсен проводил его в дом.

– Вам должно быть хочется освежиться. Я сначала покажу вам вашу комнату. Потом я предупрежу Мари, она вас ждет.

Первым впечатлением Эрве, когда он зашел в холл, была неожиданная свежесть. Потом он был поражен импозантностью комнат, их тщательным оформлением. На втором этаже Винсен проводил его по длинной галерее до изысканно провансальской комнаты с занавесками веселой расцветки, белыми стенами, вдоль которых стояла арльская мебель, элегантная и скромная.

– Вы у себя. Ванная комната рядом… Оставшись один, Эрве с облегчением вздохнул.

Первый член племени принял его учтиво. Это воодушевляло. Мари предупредила его, что будет пятнадцать взрослых, один ребенок, два малыша, которые проведут лето вместе, – клан, во чрево которого будет нелегко попасть. Она с иронией уточнила, что он должен, прежде всего, понравиться ее двум братьям и двум кузенам, четырем мушкетерам, которые ее всегда защищали и не упустили бы случая поджарить его на гриле. Он принял душ, тщательно побрился. Переоделся. Прежде чем спуститься, он сквозь закрытые жалюзи осмотрел парк. Поместье, казалось, было райским уголком, и он удивился, что Мари не говорила ему о нем хвалебными словами.

– На что ты смотришь? – спросила она, прямо позади него.

– На земли…

Пока он поворачивался, он почувствовал сначала ее духи, потом увидел ее всю загоревшую в короткой юбке и белой майке поло, что придавало ей вид молодой беззаботной девушки, далекой от образа занятого адвоката, одевающегося только в строгие костюмы.

– Я же тебе уже объяснила, это не мое, речь идет о семейном доме.

– Не имеет значения, чей дом, и неважно, что за семья!

Он нежно поцеловал ее в висок, потом обнял и, прижимая к себе, пробормотал:

– Я счастлив, что я здесь.

– Тебя принял Винсен? Как он тебе?

– Он вылитый отец. Я почувствовал себя на двадцать лет моложе, в институте, когда мы все умирали от зависти, что ты была племянницей знаменитого Шарля Морвана-Мейера, того, чьи защитительные речи мы ходили слушать с блокнотами! Если мне не изменяет память, у Винсена тот же взгляд и почти такая же походка. Я спешу познакомиться с другими!

– Я их тебе представлю, давай спустимся…

– Подожди! Я сначала хочу кое-что узнать. Ты же не думаешь, что я буду спать здесь один? Это прекрасная комната, но я приехал увидеть тебя.

– Ты меня видишь! – сказала она с иронией. – И я покажу тебе дорогу в мою спальню, не беспокойся.

Несмотря на ее видимую непринужденность, она начинала нервничать. Присутствие Эрве приносило ей настоящее удовольствие. Но через несколько минут он окажется перед Леей. Это неизбежное столкновение показалось ей вдруг мучительным и опасным испытанием. Она не только не знала, какой будет реакция дочери, оказавшейся лицом к лицу со свалившимся с неба отцом. Потом и Сирил тоже отважится потребовать правду об отце. На вопросы, которые оба до этого момента задавали, она всегда отказывалась отвечать. С самого их детства она обозначила границы их любопытства, объясняя, что у нее была очень свободная молодость, что она хорошо развлеклась, но что все забыла о своих юношеских связях. Ее сын, потом ее дочь, она их пламенно хотела, не считаясь с псевдоморалью, без угрызений совести и без сожалений. Они выросли, окруженные семьей, с уверенностью, что их любят. Они никогда не чувствовали необходимости сломить защиту их матери. Приезд Эрве перевернет все это, вынося на первый план необходимость сказать им то, что невозможно вечно откладывать.

Когда Мари прошла перед ним в патио, где все собрались за аперитивом, у нее были немного влажные руки, а голосу не хватало уверенности. Она представила ему сначала свою мать, Мадлен, потом своих братьев и невестку, племянников, своего кузена Даниэля с супругой, детей Винсена и последней Беатрис. Потом она проводила его до Сирила, которому он пожал руку, и наконец, остановилась перед Леей.

– Моя дочь, которая учится на медицинском факультете…

Эрве был слишком смущен всеми этими новыми лицами, чтобы заметить, кто есть кто, но взгляд Мари быстро перешел с него на дочь, замечая сходство: рот, ямочка на подбородке, форма и цвет глаз. Лея была так похожа на этого незнакомца, что Мари почувствовала, как краснеет, однако никто, кажется, ничего не замечал. Винсен стал накрывать на стол, ему сразу стали помогать Тифани и Лея. Как только ее дочь удалилась от Эрве, Мари глубоко вздохнула и села на качели, где к ней почти сразу присоединился Ален.

– Так это он, Эрве… – сказал он тихим голосом.

– Как он тебе?

– Трудно сказать, он здесь всего пять минут! Но почему ты тревожишься по этому поводу? Ты имеешь право иметь друга и пригласить его, не делай такое лицо. Ты хочешь, чтобы я им занялся, дал ему почувствовать себя в своей тарелке?

Она вдруг положила голову на плечо брата и прошептала:

– Ален, это должно бросаться в глаза…

– Что?

– Посмотри на него внимательно и посмотри на Лею. Я его знаю уже двадцать лет… Делаешь выводы?

После долгого молчания, пока он разглядывал Эрве, Ален вздохнул:

– Добро пожаловать к Морванам! Бедняга… Он об этом знает?

– Нет.

– И ты собираешься ему рассказать?

– Да, но я сомневаюсь.

– Ты, Мари?

В момент, когда она собиралась ответить, перед ними появился Винсен.

– Что вы замышляете?

– Мы доводим до точки следующий скандал, – ответил Ален с неотразимой улыбкой.

Винсен сел на качели рядом с кузеном, которого небрежно толкнул.

– Я понимаю, что ты хочешь сказать, в первый раз я узнал что-то раньше тебя!

Не переставая улыбаться, Ален повернулся к сестре:

– А, ты доверилась сначала ему? Это естественно, потом господин судья был единодушно выбран главой клана… – произнес он очень сдержанно.

Вместо того чтобы оскорбиться, Винсен радостно покачал головой в знак согласия, и Ален рассмеялся.

– Раз тебе так нравится быть главой, ты будешь удовлетворен! Мы как раз советовались, не будет ли лучше тебе поговорить со счастливым папочкой?

Растерявшись от этого неожиданного предложения, Мари хотела было возразить, но в то же время поняла, что это неплохая мысль, и замолчала.

– Разговор мужчины с мужчиной, – продолжал Ален, – это будет менее болезненно для всех. Скажем, что у него будет непреодолимое желание сбежать. Или разъяриться, или что-либо другое…

Винсен закатил глаза, разозленный, что кузены так легко поймали его в ловушку.

– И мне надо будет этим заняться? Перед ужином или после? Вы дадите ему поесть или я казню его сейчас?

– Потом! – не думая, воскликнула Мари. – Потом, пожалуйста…

То, как Эрве прореагирует, показалось ей вдруг намного важнее, чем она себе представляла. А также тревожнее, и не только по отношению к Лее.

Они встали из-за стола уже после половины, одиннадцатого. Ужин прошел весело благодаря остроумию Даниэля, который всегда умел вызвать оживленную беседу. Ночь была жаркой, без единого дуновения ветерка, на небе были звезды. Винсену удалось отвести Эрве в сторону и предложить ему прогуляться по парку.

Они вместе спустились по ступенькам крыльца после того, как зажгли фонари.

– Если вас это интересует, – легко сообщил Винсен, – Ален покажет вам свои оливковые рощи завтра, но, думаю, Мари намеревалась показать вам окрестности.

– Всегда сложно сказать, что происходит в голове у Мари! – смеясь, ответил Эрве.

Он предложил Винсену маленькую сигару, но Винсен отказался движением головы.

– Именно о ней я и хочу поговорить. Она должна была вас предупредить: два брата и два кузена ее церберы!

– Я должен выдержать вступительный экзамен?

– В каком-то роде…

Винсен остановился, Эрве повернулся, и его лицо оказалось на свету.

– Я знаю, что вы знакомы уже давно, что вы были очень… привязаны друг к другу лет двадцать назад.

– Очень привязаны? – удивился Эрве. – Она не дала нам возможности, к сожалению. Я очень счастлив, что волею судеб снова ее нашел.

– Я не думаю, что это была случайность.

– Почему же? Потому что я пришел в контору Морван-Мейер? Это правда, что в моей попытке было немного любопытства, но ничего предосудительного или корыстного, могу вас успокоить.

– Я не беспокоюсь, в любом случае не по этому поводу.

Эрве нахмурил брови, заинтригованный. Он плохо различал выражение лица Винсена, который стоял спиной к крыльцу, и он начинал чувствовать себя неловко. Следующий вопрос внезапно его потряс.

– Как вы находите ее детей?

– Ее детей? Ну, но… Очень хорошо воспитаны, очень динамичны. Сирил мне показался очень умным, хотя я с ним толком и не поговорил, что касается Леи, она красивая, забавная, непосредственная.

Он не знал больше что добавить, полностью потерявшись, и Винсен продолжил.

– Лее будет девятнадцать лет в апреле, – медленно сказал он. – По гражданскому состоянию она родилась без отца… Но Мари, знает, с кем она зачала свою дочь, прошло ровно двадцать лет. Сделайте подсчеты.

После многозначительного молчания Эрве отступил на два шага назад и наткнулся на платан. Он открыл рот, покачал головой, сделал жест бессилия.

– Я сожалею, – добавил Винсен. – Вы бы, конечно, предпочли, чтобы вам это сообщила она?

– Вы… Вы говорите серьезно? Речь идет о каком-то испытании?

– Нет, это было бы бестактно.

– Я боюсь, что плохо понял или… Извините меня, я не могу осознать.

– Это причина, по которой Мари отказалась принять вас в контору. Она не хотела представлять вас раньше, чем это необходимо. Сходство было таким явным, когда вы стоите рядом с Леей.

– Но она, именно она, в курсе…

– Конечно, нет.

Эрве бросил свою сигару на землю, затушил окурок ботинком, потом нагнулся, чтобы его поднять.

– Месье Морван-Мейер, – начал он неуверенно.

– Зовите меня Винсен.

– Очень хорошо, Винсен, так будет проще… Послушайте, я так взволнован, что наговорю вам сейчас, конечно, глупостей, но тем хуже, ничто в мире не могло меня так щедро одарить, как то, что…

Он восстановил дыхание, заколебался, потом быстро продолжил:

– Лея, правда? Это невероятно, чудесно! Это также жутко нечестно, я сойду с ума, если стану считать потерянные годы… Я любил Мари тогда, и я так же люблю ее сегодня, но между нами огромная пустота, дыра, где меня нет… Она сделала все без меня, она не хотела меня. Тогда, знаете, у нее уже был Сирил, и я обожал ее. Потерял голову, коченея от любви к молодой независимой матери, которая работала со знаменитым адвокатом, которая смотрела на всех свысока… Я хотел принять меры предосторожности, в двадцать пять мы уже были не дети, но она меня уверила, что нет необходимости, потому что она больше не может иметь детей. Ее жизнь была организована, как и ее ложь, я ничего не заметил. И когда она порвала со мной, я не понял, я не сделал ничего плохого, и был искренне ранен…

Его голос сорвался, и он отвернул голову, в то время как Винсен стоял молча, опечаленный за него.

Наступила долгая тишина, во время которой Эрве удалось взять себя в руки, перебороть эмоции, которые переполняли его.

– Я ждал всего, что угодно, кроме этого. Я считаю, что это самая лучшая новость за всю мою жизнь! Но что мне сейчас делать? Вы поговорите с девушкой, с… моей дочерью?

– Мари займется этим сама, как только вы ее успокоите.

– Успокою? Ее? Да это я умираю от страха! Почему надо было, чтобы… Неужели она хоть на секунду могла представить себе, что я убегу?

– В такого рода ситуациях, я предполагаю, все возможно.

– Нет, нет, тут вы становитесь нечестным! Винсен немного улыбнулся, сраженный искренностью Эрве.

– В глазах девятнадцатилетней девушки, я спрашиваю себя, являюсь ли я достойным отцом?

– Вы отлично выглядите.

– Достаточно хорошо? Потому что она должна была уже давно его идеализировать!

Удивление, неверие и тревога в ожидании встречи с Мари и Леей, которые закрылись в библиотеке. Ночь грозила быть долгой для него. Было ли у него время, по крайней мере, для того, чтобы подготовить слова, которые, как ему казалось, он никогда в жизни не сможет произнести.

Когда проснулся Сирил, вставало солнце. Тифани, как всегда, свернулась около него клубочком. Это прикосновение было им теперь необходимо. Он немного подвинулся, и его лицо утонуло в ее шелковых волосах. Он взял ее руку в свою. Через несколько минут ему надо было вставать, покидать теплую кровать, которую они разделяли, расстаться с ней до завтрака, уважая убийственные семейные обычаи. Но Винсен отнесся с пониманием, и он заслуживал некоторых уступок. На авеню Малахов или в Валлонге он не хотел наткнуться на Сирила, выходящего полуголым из комнаты его дочери, он очень ясно дал это понять.

С бесконечными предосторожностями он освободился от Тифани, поднялся, позаботившись о том, чтобы накрыть ее простыней, потом выскользнул из комнаты. В доме было тихо в такое раннее время, он к этому привык, поэтому очень удивился, увидев на кухне Лею, когда спускался из душа.

– Ты упала с кровати, моя крошка? – пробормотал он, взяв кофейник.

– Я не ложилась спать, – ответила она странным голосом. – Вчера вечером у меня был разговор с мамой, скорее поучительный…

– По какому поводу?

– Этот мужчина, Эрве. Ты знаешь кто это?

– Ее друг или что-то в этом роде, нет?

Сирил сделал несколько глотков горячего кофе, ожидая ответа, не выражая ни нетерпения, ни особого интереса.

– Не только, – с трудом выговорила она. – Кажется, это еще и мой отец.

Пораженный, он смотрел на нее в упор в течение долгой минуты, прежде чем пробормотал:

– Боже мой, Лея, но это потрясающе! Это правда?

Он поставил кружку на стол, взял свою сестру за талию, прокатил ее по всей длине скамейки, чтобы звучно поцеловать в щеку.

– Как тебе повезло!

Его энтузиазм, общение, вызвало, наконец, у Леи улыбку.

– Повезло? Может быть…

– Конечно, да! К тому же он очень хорош.

– Ты думаешь?

– А ты нет?

– Да… Но мне не мешало то, что у меня не было отца…

– Надеюсь, что с первым маме тоже посчастливилось! – весело бросил он.

Он был слишком влюблен в Тифани и слишком счастлив с ней, чтобы печалиться по поводу своего происхождения. Мысль об отце его не занимала, в то же время сообщение сестры вызвало у него любопытство. Сейчас, когда он мог видеть человека, который породил Лею, он начинал спрашивать себя, а кто же имел светлые кудрявые волосы. На кого должен быть похож тип, который сумел понравиться его матери настолько, что она его выбрала для зачатия первого ребенка? Когда он уже собирался задать следующий вопрос, на кухне появился Виржиль.

– Привет! – сухо бросил он. – Алена здесь нет?

– Я его пока не видела, – ответила Лея, – я думаю, он спит.

Сирил поднял голову на Виржиля, с которым обменялся холодным взглядом. Враждебность вернулась с самого первого дня, как только они вместе оказались за столом, и их долгая разлука ничего не изменила. Напротив, они, казалось, всегда завидовали друг другу, Сирил, потому, что Виржиль в какой-то степени присвоил себе Алена, Виржиль потому, что Сирил все еще был образцовым сыном, каким сам он не являлся.

– Хочешь кофе? – любезно предложила Лея.

– Нет, спасибо, я уже выпил.

С первого дня он отдалился от остальных членов семьи, бросил их в Валлонге и укрылся в овчарне. Как будто он не мог вынести даже мысли о том, что будет жить с ними под одной крышей. К тому же он работал. Он больше не был студентом или учеником и смотрел на кузенов свысока.

– Когда увидишь его, скажи, что я жду его в овчарне.

Он обратился к Лее командным тоном, не обращая внимания на Сирила, потом поспешно ушел из кухни с очень деловым видом.

– Какой мерзавец, – пробормотал Сирил. – Ему хотелось произвести на нас впечатление, но он даже не осмеливается пойти разбудить Алена! Если это срочно, я займусь этим.

Он налил кофе в чистую чашку, которую Лея ему протянула, и положил два кусочка сахара. На втором этаже он нашел Алена спящим у себя в комнате. Два окна были широко открыты в парк, и было очень жарко.

– Ты решил поваляться утром? – протрубил Сирил, поставив дымящуюся кружку на ночной столик.

– Я поздно лег спать – проворчал Ален. – Что случилось?

Он выпрямился, откинул простыни и посмотрел на Сирила.

– Новая драма? В любом случае спасибо за кофе…

Его каштановые локоны беспорядочно падали на его лукавые глаза. Он был загорелый, худой и нервный, готовый с улыбкой начать рабочий день.

– Виржиль тебя искал, он просил тебя прийти к нему в овчарню.

– Уже? Но, в конце концов, сколько времени?

– Шесть тридцать.

– Тогда я не опоздал!

Он отодвинулся немного, чтобы дать Сирилу сесть на край кровати.

– Как дела, крестник? По-прежнему влюблен в Тифани?

– Все больше и больше! Не стоит над этим смеяться…

– Да я не смеюсь, я считаю, у вас есть все шансы.

– Думаешь?

Развеселившийся взволнованной фразой молодого человека, Ален закатил глаза.

– Я тебя никогда не обманывал, если мне не изменяет память. Тифани не просто красивая, она милая, умная… И она тебя обожает, достаточно посмотреть на вас, чтобы понять. Кстати, старайтесь скрывать это, потому, что Виржилю очень трудно принять ситуацию.

– Виржиль! Зачем он вмешивается? – взорвался Сирил. – У Тифани есть родители, она не нуждается в советах старшего брата, пусть оставит ее в покое!

Улыбка Алена исчезла, и он внимательно посмотрел на Сирила.

– Послушай меня секунду, ладно? Так как вы проведете часть лета вместе, избегайте взаимных провокаций. У вас нет причин ненавидеть друг друга, к тому же ваши споры выводят из себя Мари. Вы заставляли нас терпеть это годами, но сейчас вы уже взрослые и можете себя сдерживать… У Виржиля очень сложный характер. Он очень раздражителен. Он такой. И он чувствует себя отвергнутым Винсеном, который, наоборот, повел себя очень доброжелательно с тобой. Виржиль должен пережить свой университетский провал, он отдалился от семьи, потому что вы все глупо соперничаете, а он не хотел прослыть кретином. Я понимаю его…

– Ты?

– Да, я, но сейчас речь не обо мне. Я хотел бы, чтобы ты был немного терпимее, сдержаннее. Ты можешь себе это позволить, ведь когда ты счастлив, все просто.

Сирил посмотрел еще немного в глаза Алена, потом отвернулся. Не было никаких сомнений, что он счастлив. До сих пор ему легко давались экзамены, право на самом деле его привлекало, и его карьера была, казалось, предрешена. Мари скоро откроет перед ним двери конторы Морван-Мейер, и что еще важнее, Винсен однажды примет его как зятя.

– Хорошо, – согласился он. – Я не буду искать столкновений, обещаю.

С удовлетворенной улыбкой Ален дал ему пустую чашку в руки и толкнул, чтобы встать.

– Иди, развлекись, я приму душ, у меня работа! Выходя из комнаты, он чуть не ударил Лею, которая шла вдоль галереи с тяжелым подносом.

– О, что ты делаешь, моя красавица? Несешь завтрак?

– Не для тебя, сожалею, ты уже выпил свой кофе! – возразила она.

Из-за спины Алена Сирил посмотрел на кучу тостов, баночек с вареньем и медом, праздничную посуду. Он расплылся в улыбке, ничего не сказав, и проводил сестру в другой конец дома. Перед комнатой Эрве он остановился.

– Я постучусь, открою, дам тебе зайти и закрою за тобой, – прошептал он, – Удачи…

Он подмигнул ей, в ответ она слегка кивнула головой, слишком взволнованная, чтобы говорить.

Через неделю каникул Винсен поддался искушению и отправился в Сен-Реми. Галерею было легко найти, но он удивился ее солидности, так же, как и невиданной роскоши, которая там царила. Когда он вошел, Магали сидела за столом из дикой вишни, изучая каталоги Нью-Йоркской выставки. Увидев его, она сразу же поднялась, чтобы встретить его, ослепительная в белом льняном костюме. Глубокий вырез и короткие рукава жакета открывали ее загорелую кожу.

– Ты пришел купить у меня картину? – весело спросила она.

Они быстро поцеловали друг друга в щеку и слегка натянуто обнялись.

– Я не большой любитель, я просто пришел с тобой поздороваться…

Вместо того чтобы рассмотреть ее, а он умирал от этого желания, он бросился разглядывать творения, представленные в галерее.

– Я тебе расскажу немного о художниках или тебе на них плевать? – спросила она смеясь.

– Я предпочел бы кофе, если ты можешь уйти на пять минут.

– Нет необходимости, у меня здесь есть аппарат, пойдем.

Она взяла его за руку и отвела в глубину комнаты, где был устроен уголок настоящей гостиной. Два клубных кресла из красной кожи стояли рядом с низким столом, на сервировочном столике была маленькая итальянская кофеварка с изысканными чашками из китайского фарфора. Она показала на пустой мольберт.

– Здесь мои клиенты могут поразмышлять над тем, хотят ли они сделать покупку. Я ставлю холст, который их заинтересовал, и у них есть время спокойно его рассмотреть. Присаживайся…

Температура была установлена на двадцать градусов, волшебная свежесть по сравнению с уличным пеклом.

– Твоя жена интересуется живописью? – полюбопытствовала Магали, поставив перед ним чашку, наполовину заполненную пенистым кофе.

– Нет, не думаю. На самом деле… мне плевать. Так как он никогда не был вульгарным и редко бывал агрессивным, она с интересом на него посмотрела.

– Что-то не так?

– Все не так. Это должно быть жара… и потом обычные семейные проблемы, ты знаешь…

– О, Морваны! – воскликнула она, прежде чем рассмеяться.

– Ты находишь это смешным?

– Да! Ты и твои родственники, вы забавны, когда находишься вне вашего круга. Всегда грызетесь, лжете, но всегда бываете заодно, как только речь заходит о том, чтобы закрыться и не допустить никого чужого.

– Магали! Ты нас так видишь, да? Ты совсем не чувствуешь себя причастной?

– Больше нет, благодаря чему обрела радость в жизни.

– Наши три ребенка составляют часть…

– Племени, я знаю! К тому же у них все симптомы, нет? Виржиль восстает, Тифани в объятиях своего кузена, а Лукас уже поступил на юридический факультет… Настоящая династия с похожими проблемами в каждом поколении. А сегодня ты чувствуешь себя обязанным взять их всех под твое крылышко, как это делала Клара в мое время. Бедняга!

Она увидела, что он опустил голову, ничего не ответив, потом стал пить кофе маленькими глоточками. Когда он изысканным жестом поставил чашку на блюдце, она вдруг ощутила наплыв нежности к нему. Конечно, он постарел, казался уставшим, почти разочарованным, но бледно-серые глаза, которые он поднял на нее, были по-прежнему притягательны, как и в двадцать лет. Она отлично помнила его нежность, его любезность, манеру оберегать и защищать других. До тех пор, пока она не утонула в алкоголе, он был образцовым мужем. И сейчас она понимала, что никогда не должна была мешать ему в его карьере, что речь шла о законном желании, что от этого он любил ее не меньше, а она принудила его сделать выбор. Очень долго она не могла простить ему свое заключение в психиатрическую клинику, пока не поняла, что он действовал во имя ее блага, и сам от этого много страдал. Сегодня, когда она начала новую жизнь, она могла принять в расчет многое, забыть свои претензии и, может быть, наконец, понять, что сожалеет о том, что его потеряла. Она подошла к нему, небрежно села на подлокотник кресла, положив ногу на ногу.

– Не делай такого лица, это не со зла.

Он молчал, и она испугалась, что оскорбила его. Наконец, он положил ей руку на колено и спросил:

– Как ты осмеливаешься выходить на солнце и загорать?

– Я никогда не выхожу! – возразила она. – Тем более с моей светлой кожей я обгораю… Но погода все время хорошая, я люблю ходить, заниматься садом.

Пальцы Винсена скользили по ее коже, ласка, которая была легкой и почти безобидной, однако это прикосновение взволновало ее настолько, что она почувствовала себя глупо. Он отныне был женат на очень молодой девушке, лестный портрет которой нарисовал ей Виржиль: брюнетка с большими голубыми глазами, и телом богини. Сожалея, она встала и отошла на несколько шагов.

– Слушай, раз уж ты здесь, есть одна вещь, о которой я хочу с тобой поговорить… Дети задают мне все время кучу вопросов, особенно Виржиль. Им кажется, что вы скрываете от них что-то важное, и я посчитала нужным сказать им, что ничего не знаю, но они настаивают.

Он не отрывал от нее глаз и, казалось, не слушал ее, поглощенный созерцанием.

– Винсен!

– Да? Извини! О чем спрашивают тебя дети?

– О твоей семье. Об их семье… Почему Шарль похоронен один, почему ты так долго был в ссоре с Аленом, почему никто больше не вспоминает Эдуарда.

Ошеломленный, он встал с кресла и подошел к ней.

– Что ты им сказала?

– Ничего определенного. Но ты должен с ними поговорить.

– Маг, я не буду рыться в прошлом, чтобы удовлетворить их любопытство!

– Они имеют право знать.

– Может быть…

Он отвернулся, засунул руки в карманы. Магали не знала основного, и у него не было ни малейшего желания рассказывать. Чтение дневников Юдифи было одним из самых ужасных моментов его жизни. Он помнил это очень четко. Этот ужасный рассказ остался запертым в сейфе Мари на бульваре Малерб. Пятеро кузенов, не сговариваясь, соблюдали обет молчания. Но в один прекрасный день они должны были расторгнуть договор, поведать об этом семейном кошмаре своим детям. Для последних речь шла об их уважаемых дедушках, о людях, которые убили друг друга и обрекли их на ненавистное наследство. Доносчик и убийца, вот кем были их дедушки! С тех пор, как они родились, им повторяли, что им повезло принадлежать к семье Морванов, что они должны этим гордиться… Повезло ли им на самом деле? И чем здесь гордиться? Как объяснить Лее, например, что, хотя она и нашла очень достойного отца, у нее был отвратительный дед, настоящий мерзавец, кровь которого текла в ее жилах?

– Конечно, – пробормотал он, – наши с тобой дети взрослые, но близнецы Даниэля только что родились, а маленькому Пьеру только пять лет! Я хотел бы…

– Еще подождать? Вас убивает молчание, Винсен. – Твой отец, я его, конечно, не любила, но если бы была на его месте, я бы повсюду кричала о своей мести, я бы ею гордилась! Он предпочел замолчать, чтобы спасти свою честь, и он был не прав. Не становись таким, как он… Пытаясь на него походить, ты перестаешь быть самим собой.

Ее искренность поставила Винсена в неловкое положение. Это было одной из причин разрушения их брака, жестокая манера, с которой она избавлялась от стеснений или приличий. Она ему это часто повторяла. Она была ниоткуда, и ей нечего было защищать, а он путался в своих воображаемых обязанностях.

– Я должен вернуться в Валлонг, – пробормотал он.

Беатрис его, конечно, ждала, и это заранее приводило его в отчаяние.

– Приходи, когда захочешь, – мило сказала она. – И отдохни немного, у тебя помятый вид…

Они вместе прошли через галерею до стеклянной двери. На улице было пустынно, не считая его машины, припаркованной в тени.

– Это твоя? – спросила она. – Ты купил себе «Порше»?

Ее смех был так же искренен, как и ее слова, она не была искусственной, и он проворчал:

– Смейся, давай…

– Молодая жена, машина плейбоя, скажем, что ты, наконец, решил получить удовольствие от жизни!

Чтобы заставить ее замолчать, он взял ее за талию, притянул к себе. Он хотел поцеловать ее в щеку, но неожиданно наткнулся на губы.

– Извини, – прошептал он, вскоре ее отпустив.

Он хотел бы продолжить говорить с ней, задавать вопросы о ее жизни, спросить, встретила ли она тоже кого-то. Но у него больше не оставалось сил, и он быстро вышел.

В слезах Тифани отчаянно цеплялась за Сирила.

– Нет, я не хочу, сейчас не время! Мы им скажем позже, через несколько дней, но не прямо сейчас!

– Почему, что это изменит?

Насколько она была взволнована, настолько он был рад. Как только она рассказала ему об этом, выйдя от доктора Серака, он засветился счастьем и гордостью. Далекий от того, чтобы чувствовать себя виноватым, он ее сначала поздравил, сжал в своих объятьях, чувственно поцеловал, потом стал строить планы на будущее. А она плакала.

– Они нам этого никогда не простят!

– Тогда тем более надо сказать сегодня, – спокойно ответил он.

Что касалось его матери, он о ней не очень беспокоился. Во-первых, присутствие Эрве заставляло ее улыбаться, потом она родила Сирила в двадцать четыре года, ни у кого не спросив. Новость, возможно, вызовет у нее недовольство, но не удивит. Оставался Винсен, который мог плохо отнестись к этому. В разговорах, которые он вел с Сирилом в прошлом году, он показал себя очень недвусмысленно, настоял на средствах контрацепции и поставил молодого человека перед ответственностью. Однако эта беременность не была случайной, Сирил ее желал вместе с Тифани, чтобы получить согласие на брак. Они оба были в отчаянии, находясь в тех границах, которые поставила им семья, утомленные тем, что их отношения рассматривались как юношеский каприз, жаждущие иметь право любить друг друга. Но сейчас припертые к стенке, Тифани сходила с ума, а Сирил светился.

Они приехали в Валлонг одновременно с Винсеном, который вернулся из Сен-Реми. Их машины остановились одна за другой. Сирил быстро вышел, чтобы не упустить случая.

– У тебя есть секунда? – бросил он решительным тоном. – Мне надо сказать тебе кое-что важное…

Его серьезный вид удивил Винсена, и он секунду смотрел на него, прежде чем коротко взглянуть на Тифани, оставшуюся в стороне.

– Пойдем ко мне в кабинет, – решил он.

Никто из них не привык к изнуряющей жаре, которая стояла, начиная с их приезда, но они уже об этом даже не говорили, обитая в основном внутри дома или в тени патио. Жалюзи в кабинете на первом этаже были закрыты, как и окна, температура не показалась им более сносной.

– У тебя проблемы? – побеспокоился Винсен.

Он упал в кресло и попытался улыбнуться, убежденный, что Сирил будет говорить с ним об Эрве или спросит о собственном рождении.

– Никакой проблемы, наоборот, большое счастье, – начал молодой человек решительно. Но я… В общем, мы не уверены, что ты это оценишь. Ты первый, кому я говорю… Тифани умирает от страха, и она никогда не сможет сама тебе об этом сказать, но я думаю, ты должен это знать прежде, чем кто-либо.

Он все еще стоял, направив свой взгляд прямо в глаза Винсена, замолчал, сглотнул слюну, потом глубоко вздохнул.

– Мы ждем ребенка.

Молчание Винсена было единственным ответом, которого Сирил не предвидел, которому он не мог ничего противопоставить. Он подождал некоторое время, потом неловко добавил:

– Я несу полную ответственность и очень хорошо помню, о чем ты меня просил. Итак, я должен признать, что это была не случайность, мы хотели этого малыша, этого и других после него, и мы также хотим пожениться.

Очень медленно Винсен встал, обошел стол, остановился. Его бледный взгляд казался ледяным, почти прозрачным. Сирил понял, что их разговор перерастал в диспут, чего Тифани ему никогда не простит.

– Винсен, мне нужно твое согласие, – пробормотал он, опустив голову – Тифани будет очень несчастлива, если ей придется разрываться между мной и тобой. Я люблю ее так, как никто другой не будет ее любить, я тебе в этом клянусь… Если ты злишься, тебе надо накинуться на меня, а не на нее!

Как ему и напомнил Ален, двадцать лет назад Винсен так же умолял Шарля позволить ему жениться на Магали, в том же кабинете. С той же решительностью и боязнью, как и Сирил сегодня. Но это воспоминание не успокаивало, в то время Винсен ошибся, что и доказывало продолжение.

– Посмотри на меня, Сирил. Ребенок, которого она носит, тот, которого ты ей сделал, и дедушкой которого я буду, ты уверен, что он будет нормальным? Эту ответственность, вы ее хорошо осознали? Вы позаботились о том, чтобы узнать, проконсультироваться, какого рода риску вы подвергаете малыша?

Его голос был тверд, но он сохранял хладнокровие, и Сирил ответил.

– Да, я долго разговаривал с врачом, несколько месяцев назад… Никто не может сказать, что произойдет…

– Значит, ты решил испытать судьбу? Как в кости или в покере?

– Винсен…

– Ну что? Ты думал, что я буду прыгать от радости? Это моя дочь и ей всего девятнадцать лет, я думаю, это слишком ранний возраст, чтобы стать матерью! Ты идешь на шестой курс, а она на третий; вы рассчитываете бросить учебу или лучше принять роль родителей-студентов? Кто будет вместо вас воспитывать ребенка, когда вы будете сдавать зачеты, экзамены? Я тебя предупреждаю, я не хочу, чтобы Тифани от этого страдала!

– Но нет, я никогда не…

– Семья больше не та, что была раньше, Сирил, потому, что нет Клары, чтобы за всеми следить. Все изменилось. Твоя мать и я не будем так свободны!

Дверь тихонько открылась, заставив их повернуть головы, и Беатрис вошла без приглашения.

– Я не знала, что ты вернулся, дорогой! – бросила она Винсену с упреком.

Раздраженный ее вторжением, он взглянул на нее так, что она почувствовала себя неловко.

– Я смертельно скучаю сегодня днем, – уточнила она, слегка улыбнувшись. – Если бы ты меня предупредил, я охотно сопроводила тебя в твоей прогулке…

Мысль о том, что она может встретиться с Магали, была так смешна, что он уклонился от ответа.

– Я вам помешала? – настаивала она. – О чем вы говорили?

Ее любопытство усиливало отчаяние Винсена, но ему удалось медленно ответить:

– Тифани собирается сделать меня дедушкой.

Сказав это, он сам окончательно это осознал, и вдруг почувствовал себя расстроенным.

– Сходи за ней, – попросил он Сирила.

Так как молодой человек, сохраняя взволнованное выражение лица, не двинулся с места, он добавил:

– Я не буду на нее кричать, я люблю ее так же, как и ты.

Беатрис, немного изумленная услышанным, отошла, чтобы пропустить Сирила, потом поспешила к Винсену.

– Тифани ждет ребенка? От Сирила? Но… они сошли с ума, это… чудовищно!

Зависть заставляла ее говорить невнятно, она была вне себя от ярости при мысли об этом материнстве. Она отчаянно хотела ребенка от Винсена, и вот, когда он собирался стать дедушкой, дополнительная причина отказать ей в том, чего она больше всего желала.

– Ты же этого не допустишь?

– Допущу? Это они решают, а не я.

– Речь идет о твоей дочери, ты можешь ее образумить, убедить.

– В чем?

– В прошлом году был принят закон, не мне тебе говорить, можно прервать беременность…

– Но они хотят этого ребенка!

– Я тоже хочу! – взорвалась она. – А тебе плевать, ты говоришь «нет», и теперь из-за Тифани ты никогда не уступишь!

Она содрогнулась в конвульсивных рыданиях, бросившись к нему, в то время как он не реагировал, смущенный ее эгоизмом. Она ни на секунду не подумала о молодых людях, занятая единственно собой, и он решительно оттолкнул ее.

– Остановись ненадолго, Беатрис, сейчас не тот момент.

Слезы текли по ее лицу, и тушь рисовала черные полоски. Даже такая она оставалась красивой, практически такого же роста, как и он на своих высоких каблуках, с каким-то патетическим видом, который, однако, не мог его взволновать. Чтобы добиться своего, он обвинял ее непонятно в чем, в том числе и в том, что она устроила ему сцену отчаяния.

– Винсен, я прошу тебя, – сказала она тихо-тихо.

Он по-прежнему держал ее за запястья, как если-бы хотел отстраниться, смотря на нее так равнодушно, что она почувствовала холод.

– Ты меня больше не любишь, Винсен? Да?

– Не говори глупостей, – ответил он неубедительно.

Очевидность его только что поразила: он больше не испытывал к ней того, что принимал за любовь два года назад. Он стал ее избегать в канун свадьбы. С тех пор у него осталась та же горечь: его жена не льстила ему, она делала его смешным.

– Папа…

Тифани стояла на пороге кабинета, не решаясь войти, Сирил позади нее. Беатрис увидела, как изменилось выражения лица Винсена, когда он посмотрел на дочь, его глаза вновь обрели всю свою нежность.

Готье и Шанталь помогли Мадлен сесть. Бедная женщина только что провела почти час в парке, без цели блуждая под палящим солнцем, не в состоянии вспомнить, что она там делала. Ее нашел Поль в конце аллеи, она что-то бессвязно говорила, и он пришел за родителями.

Готье, не строя иллюзий, померил ей давление, задал несколько вопросов, потом дал ей попить. Довольная тем, что стала центром внимания, она с радостью позволяла делать с собой все что угодно, убежденная, что недомогание было вызвано невыносимой жарой. Она прекрасно понимала, что с каждым днем все больше теряла память, сваливая это на возраст, так же как обвиняла ревматизм в том, что ей было сложно вязать. На самом деле болезнь Альцгеймера начинала брать свое, но Готье не хотел ей об этом говорить. Зачем вызывать все эти несчастья, которые ее ожидали и которые отделяли ее постепенно от реального мира? В любом случае она забудет все, что он мог ей рассказать. Никакого лечения не существовало, и нельзя было надеяться ни на какое улучшение.

Готье посвятил своих сестру и брата в эту тайну, сообщив им о необратимом развитии болезни их матери, что не вызвало у них больших эмоций. Мари без всякого стыда признала свое безразличие к той, которая ею так пренебрегала и никогда не интересовалась Сирилом или Леей, что касается Алена, он уже давно относил свою мать к стану врагов.

– Ты знаешь, какой сегодня день, мама?

– Конечно! Сегодня пятница. Если только… Ба, все дни в Валлонге так похожи один на другой, с этой жарой…

Она блаженно улыбалась, продолжая наслаждаться вниманием, которое уделял ей сын.

– Да, ты права, – любезно сказал он, – сегодня суббота, но нет никакой разницы.

Понятие времени, вероятно, было для нее чем-то абстрактным, так как она никогда не работала, не заботилась о доме. Она всегда полностью полагалась на других.

– Не хотите еще фруктового сока? – предложила Шанталь.

– С удовольствием, но не волнуйтесь, я чувствую себя очень хорошо, скажем даже, что здесь свежо! Если хотите, я могу последить за Пьером. Где он?

Шанталь натянуто улыбнулась и ответила, что оба ее сына вместе, старший занимается младшим. К тому же это была правда. Поль по-прежнему был не в состоянии забыть о несчастном случае с Филиппом и вел себя с маленьким братом покровительственно. Он об этом не говорил, но не спускал с Пьера глаз, с тех пор как они приехали в Валлонг.

Выражение, которое только что употребила Мадлен, предлагая «последить» за маленьким Пьером, заставило Шанталь бороться с собой, и Готье пришел на помощь жене.

– Мы тебя оставим, мама. Отдохни. Поспи немного, если хочешь…

Они вышли из комнаты и молча пошли по коридору. На лестничной площадке Шанталь резко остановилась.

– Я хотела бы пожалеть ее, – вздохнула она, – но у меня не получается! Я сожалею, дорогой.

Так как она, казалось, вот-вот заплачет, он нежно ее обнял.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказал он совсем тихо. – И я тоже думаю об этом.

На мгновение воспоминание о потерянном сыне так захватило их, что, несмотря на всю силу своего характера, Шанталь чуть не расплакалась. Валлонг, Мадлен, на которую она все еще злилась, хотя никогда не произносила этого вслух, маленький Пьер, которого в этом году так и тянуло к реке: это было слишком.

– Знаешь, – произнесла она отрывисто, переполненная эмоциями, – я ненавижу этот дом и, однако, люблю его…

Готье очень хорошо понимал ee. Это смешанное чувство принадлежности и сожаления он испытывал каждое лето. Несмотря на трагическую гибель Филиппа, несмотря на уход Клары, Валлонг был единственным местом в мире, где они все могли с удовольствием быть вместе. Большая семья, вот чем они были, что бы ни произошло, семья, которую Шанталь, будучи единственной дочерью, ценила еще больше.

– Я пойду к Софии, – решила она. – Близнецы такие симпатичные, что они поднимут мне настроение!

Готье спустился один по лестнице, думая о том, не надо ли ему рассказать Винсену о случае с его матерью. Она жила на авеню Малахов, его кузен имел право знать, что его ожидало, когда она станет угасать. Он свернул в кабинет, куда вошел без стука, но комната была пустой. Вместо того чтобы уйти, он огляделся и сел. Винсен любил здесь работать, на месте, которое прежде занимал каждое лето Шарль. А до этого Эдуард, до той ночи 1945 года, когда его убил брат, «убитый, как собака», – говорил Ален. На самом деле Шарль сам свершил правосудие, считая, что его брат не стоил ничего, кроме пули в голову. Револьвер унесли жандармы и не вернули Морванам. Клара, конечно, не могла требовать вернуть его.

Клара, их замечательная бабушка… Без ее выдержки, неиссякаемой энергии кем бы они стали? Ей удалось собрать семью вокруг себя и сохранить ее после своей смерти. Даже Даниэль, приезжая на каникулы в Валлонг с Софией и близнецами, подтверждал этот союз. Пять кузенов оставались заодно уже больше тридцати лет, и какими бы ни были их разногласия, они всегда возвращались в порт приписки, указанный Кларой.

– Ты думаешь, здесь не так жарко, как снаружи? – спросил, входя, Винсен.

– Нет, я ждал… Я думал о наших отцах…

Винсен сел с другой стороны стола, и они долго смотрели друг на друга.

– Надо поговорить об этом с детьми однажды, – добавил Готье.

– Да, я знаю. Чего я не знаю, так это, как им подать события. Кто этим займется?

– Ты…

Перед веселой улыбкой Готье Винсен закатил глаза, но его кузен продолжал невозмутимо:

– Конечно ты! Видишь ли, это законы предпочтения. У Клары была слабость к тебе, она хотела, чтобы ты занялся делами семьи… Меня взяла в любимчики мама, и я охотно обойдусь, потому, что этот нелепый фаворитизм делает меня ответственным за нее. Ален и Мари считают, что это их не касается, я их понимаю, однако она больна.

– Что у нее?

– Альцгеймер.

Винсен молча покачал головой, через мгновение пробормотал:

– Это день плохих новостей, и их количество растет. Оливковые деревья Алена страдают от засухи, Мадлен будет молоть чепуху, Тифани и Сирил сделали ребенка…

– Что?

Нагнувшись вперед, Готье посмотрел Винсену в глаза.

– Что ты будешь делать?

– Ничего. Я не искатель подземных родников, не умелец абортов. Что касается твоей матери, это ты врач.

– Винсен, будь серьезным!

Вздохнув, Винсен откинулся на спинку кресла с удрученным видом.

– Я и есть. И даже намного больше того, безусловно… Мой бог, ты помнишь, какие они были мрачные, те, кого мы зовем стариками? Сейчас наша очередь.

Готье ничего не мог ответить на эту очевидность. Время их беззаботности было в далеком прошлом.

– Поль решил записаться на факультет медицины по стопам Леи, – ни к чему сказал он.

На этот раз Винсен улыбнулся.

– Ты должен быть доволен?

– Если у него получится, то это будет четвертое поколение врачей…

– Значит, в будущем можно быть уверенным.

– Да, будущее, – задумчиво повторил Готье.

Две линии Морван и Морван-Мейер не разделились окончательно, ненависть Шарля и Эдуарда не коснулась их детей, Винсен и Ален сами смогли покончить со своей ссорой.

– Клара всегда говорила, что самое важное – это семья, – напомнил Винсен. – Ну вот, в конечном итоге, я думаю, она была права.

Они снова обменялись взглядами, уверенные, что поняли друг друга.