И в горе, и в радости

ГЛАВА 21

Она открыла глаза, и сон возобновился. Сон, который есть жизнь. Сначала из рассеивающейся туманной пелены проступили участливо нахмуренные брови. Они летали в тумане, как две хлопочущие птицы. Потом обозначилась благородная горбинка носа, чем-то похожего на плывущий по молочной воде челнок. Следом проступили контуры тонких, крепко сцепленных губ. Губы разжались, и до нее долетел мужской, бархатный, вселяющий надежду и уверенность голос. Надежный голос. Звук так сразу понравившегося ей голоса долетал до ее слуха не синхронно с движением губ, а с небольшим опозданием, как бывает порой в кино при неудачной озвучке.

Сомнений быть не могло. Над ней, лежащей под теплым и легким одеялом на мягкой постели, склонялся мужчина и говорил что-то, а она, пока еще плохо его понимая, внутренне почему-то радовалась каждому произнесенному им слову.

— Кира! Милая, родная моя девочка! Ты наконец-то очнулась. Ты пережила глубокий обморок, мы с ним справились. Ничего не бойся. Отныне ты в полной безопасности. Ты узнаешь меня, Кира?

Она не узнавала, да и не пыталась — слишком мало сил. Силы-то вернутся, она чувствовала, что обязательно вернутся, — ей было хорошо и спокойно здесь, а где это здесь — не важно… Только вот зачем он все время называет ее таким странным, резким и колючим именем? Ведь ее настоящее имя…

— Кто… я? Как… меня… зовут? МИНОС? Что это? — Мысли у нее путались, слова пока давались с трудом. Язык ощущался чужим и непослушным. Но губы были предусмотрительно увлажнены каким-то приятным на вкус травяным снадобьем и не растрескались. Она догадалась, что за ее состоянием неусыпно следили.

— Ты Кира, Кирочка Морозова. А я Марк Дмитриевич Краснов. МИНОС — это нефтяная компания, а я ее президент. Помнишь, ты позвонила мне, попросила о помощи? А до того мы виделись в театре и глядели друг на друга, не зная, что сказать. Ты узнаешь меня? Ты помнишь, о чем я говорю?

Она опять не узнавала и не помнила. И недоумевала: как можно позабыть собственное имя… А ее спаситель, приоткрыв двери в другую комнату, радостно кричал:

— Зинаида Германовна! Она очнулась и заговорила! Да, заговорила!

Каждое новое утро, заглядывающее в окна раз от разу все позже и позже, начиналось теперь для Киры одинаково. Она спешила проснуться, уже заранее зная, что на столе, посреди большой просторной комнаты, ставшей отныне ее уютным пристанищем, обязательно будет стоять букет цветов. Каждое утро — новый.

Цветы стояли прямо в корзинке, а иногда — в потрясающей по красоте хрустальной вазе. Кире нравилось наблюдать, как лучики осеннего солнца преломляются в хрустале, и попутно вспоминать названия цветов — от утра к утру все успешнее.

Георгины и пышнотелые хризантемы, в чьих лепестках обожают скрываться главные ценители флористики — насекомые; свободные микрофоны гладиолусов: подойди и скажи все, что думаешь о красоте; горько-сладкие розы и пряные астры, о которых автор «Петербургских трущоб» Всеволод Крестовский в одном стихотворении написал, что они, оставленные на волю судьбы поздней осенью дачниками, «домерзают одиноко». Грустный глагол — «домерзают»!

Насмешнице судьбе угодно было распорядиться, чтобы Марк заказывал цветы в магазине сети «Деметра». Какая ирония! Однажды, глядя на свои любимые лилии — к ним Кира всегда питала необъяснимое пристрастие, — она отчетливо услышала, что ее кто-то зовет по имени. Как давным-давно, когда-то в другой жизни. Это длилось несколько бесконечных мгновений. Женский голос, низкий и нежный, зовущий ее из глубины лет, смолк, а Кира так и не вспомнила, кому он принадлежит.

Тщательный каждодневный уход, по-домашнему сочувственное отношение окружающих, а именно столетней Зинаиды Германовны, называющей ее не иначе как внучкой, изысканная и полезная, тщательно приготавливаемая в расчете на хрупкое здоровье пища и, что гораздо важнее, постоянные заботы Марка, который разве только пылинок с нее не сдувал, в конечном счете сделали свое дело. Даже каменнолицый Харон принял участие в хлопотах вокруг гостьи. Как-то ближе к вечеру, когда гостья забеспокоилась, он пришел в гостиную и показал два десятка необыкновенных китайских фокусов.

— Слушай, брат, я и не подозревал за тобой таких талантов, — констатировал Марк, с не меньшим, чем Кира, удовольствием наблюдавший за импровизированным представлением.

— Это моя работа, — заявил китаец и удалился.

Разумеется, после такого умопомрачительного шоу Кира поднялась и быстро пошла на поправку.

Ее ноги окрепли, а глаза засияли. Плечи расправились, а к волосам вернулся их прежний блеск. От рождения малоежка, она теперь с удовольствием пила из пиал насыщенные бульоны, смаковала белоснежные куриные котлетки и внимала тонкому послевкусию абрикосового мусса.

А Германовна каждый день поила ее клюквенным морсом. Питью из толченой с сахаром клюквы она придавала какое-то сакральное значение, утверждая, что «клюковка-то ото всех болезней и хворей лечит».

— Ты не обращай внимания, — шутливо произнес Марк, заметив, что Кире порядком поднадоел универсальный напиток Германовны. — Она всех спасает исключительно клюквенным морсом. Когда в детстве я болел ангиной, то не знал, куда от этого деться! Но если ничем не болел, то клюквенного морса как раз очень хотелось. А Зинаида вредничала и не давала, представляешь?

Кира, порадовав Марка, улыбнулась, а старая нянька будто и не слышала реплики своего былого воспитанника. Да собственно, почему былого? Он возмужал и поседел, однако для няньки остался и навсегда останется мальчишкой. «Клюковка-то, внучка, ото всех хворей лечит», — подливая новоявленной воспитаннице красного морса, твердила старуха.

Погода благоволила, и вечерами, когда прощальные лучи закатного осеннего солнца косо скользили по трепещущим от ветерка верхушкам деревьев, а тени пешеходов обретали непомерную длину, одним исполинским шагом минуя поле, Марк Дмитриевич звал Киру в сад — на прогулку. Вместе они весело вдыхали аромат спелой антоновки и любовались горящими фонариками созревших груш, подолгу сидели на скамеечке и соревновались: кто первым заметит звезду на быстро темнеющем сентябрьском небе.

Если ночь выдавалась ясная и безветренная, Марк укладывал Киру в гамак, растянутый между двух сосен, вооружал ее мощным биноклем и рассказывал о созвездиях. Если же из-за облачности звезд не было видно, Марк с Кирой заходили в дом и устраивались подле камина. Идея реставрировать камин, чтобы при желании всегда можно было посидеть у живого домашнего огня, принадлежала, конечно, Марку Краснову. К огню вообще он относился уважительно, каминный же огонь подкармливал специальными яблоневыми дровами, закупаемыми, как ни странно, в городе, в специальном магазине.

И вот Кира, завернувшись в уютный халат, завороженно глядела на пламя, невольно ощущая размеренный ритм его неторопливой, по зажигательной пляски. А Марк, прохаживаясь по комнате, читал для нее вслух — стихи:

Набоковские строки хорошо выговаривались у камина. Их так и хотелось положить на тихую огненную музыку. Марк Дмитриевич и не заметил, как с помощью стихов объяснился Кире в любви…

Но безмятежное течение первых дней их любви не могло не нарушиться. Как-то ночью Кира проснулась, дико крича. На шум прибежала Германовна — старческий сон хрупок. Марк, едва успевший накинуть халат, прибежал за ней и спровадил старую няньку спать.

— Что тебе приснилось? — ласково спросил он, когда девушку удалось успокоить и уложить обратно в постель.

— Я вспомнила, — ответила она, глядя на желтый абажур ночника широко раскрытыми, сейчас почти черными от расширившихся зрачков глазами. — Сначала мне снился сон. Мне снилась моя кукла. Представляешь, у меня была кукла в венецианском наряде! В пурпурном бархате… Я не знала, как в нее можно играть, она была такая фарфоровая и очень красивая! Я просто на нее смотрела, смотрела и мечтала вырасти и стать такой же красивой… Куклу звали Долли.

— Лолита, значит, — неловко пошутил Марк.

— И вот мне приснилось, что я смотрю на свою Долли. Просто сижу и смотрю, и как будто я еще маленькая. Мне было так хорошо, что я проснулась. От счастья. И тут вспомнила, кто убил Георгия, кто вколол мне наркотик… Эти люди называли его «Гранат-Z».

— Никогда не слышал… Но видел в том особняке, где нашел тебя, плод граната в вазе. На нем была вырезана буква «Z».

— Да, это я вырезала. Еще до того, как приехали убийцы и я спряталась в погребе…

— Ты пыталась дать знак…

— Я пыталась дать знак. Хотела указать на того, кто вколол мне эту дрянь.

— Ты знаешь его имя?

— Нет, что ты! Нынче такой народ пошел — убивают и не представляются, — озорно рассмеялась Кира, и от звуков ее смеха Марк почувствовал чудовищное облегчение. — Я вспомнила его лицо… Теперь я его наверняка узнаю, если увижу!

— А особые приметы? По которым я смог бы его узнать?

— У него на правой руке три пальца, — прошептала Кира. Страх снова отразился в ее глазах. — Он страшный, лысый… И три пальца…

Марк пошатнулся. Сашка Эрберг? Этого не может быть. Сашка не убивает людей. Он безобиден, как божья коровка. Черт, он безобиднее божьей коровки!

К счастью, Кира скоро заснула и не успела почувствовать смятения Марка. А тот, выйдя из ее спальни, аккуратно прикрыл дверь и на цыпочках прошел к себе. Прежде чем лечь, он взял телефон и позвонил Эрбергу.

— Ты у нас не сошел с ума? — совершенно сонным голосом спросил Саша. — Или что-то случилось? Марк! Что случилось?

— Ничего, — успокоил его Краснов. — Извини, Саша. Я просто хотел попросить тебя, чтобы ты заехал завтра.

— А-а, — душераздирающе зевнул Эрберг. — Так ведь я и так собирался!

— Да нет, не в офис. Приезжай ко мне домой. Часам к десяти, хорошо?

— Лучше некуда. Спокойной ночи.

Утро выдалось дождливое. Кира проснулась рано, но в дурном расположении духа. Она явно хандрила, и Марк упустил момент, пока хандру можно было развеять без труда. Впрочем, она сама взялась себя развлекать. Обнаружила диски с записью фильма но «Властелину колец» и уселась перед телевизором, твердо решив посмотреть все три части длиннющего фильма.

— Ты устанешь! Так долго смотреть телевизор вредно! — заявил ей Марк.

— Когда устану, я выключу. А когда ты закончишь свои дела, уже выглянет солнце, и мы пойдем гулять в сад!

— Договорились!

С раннего утра Марк работал — он делал телефонные звонки, выслушивал отчеты своих замов — в общем, руководил корпорацией на расстоянии, с ужасом убеждаясь, что так долго продолжаться не может. Рано или поздно ему придется оставлять Киру хотя бы на четыре часа в день. Марк серьезно принялся рассуждать про себя, согласится ли Кира, став его женой, ездить с ним в его бесконечные командировки. Но эти приятные размышления прервал звонок домофона. Приехал Эрберг и теперь топтался у ворот.

Марк спустился вниз, краем глаза заметил, что Кира сидит перед телевизором, вся обратившись во внимание. На экране смазливый длинноволосый юноша с длинными наклеенными ушами стоял на зеленом пригорке, напряженно всматриваясь в даль.

— Это кто такой ушастый? — поинтересовался Марк, мимоходом поправив на Кириных плечах мягкий и теплый плед.

— Это Леголас, он эльф, — пояснила Кира нетерпеливо. — Правда, он прелесть?!

— М-да… — пробурчал Марк, но Кира вдруг поймала его за руку и прижалась к ней щекой.

Тихонько улыбаясь, Марк Краснов пошел к дверям, чтобы встретить старого друга. Но на всякий случай он быстрым движением проверил кобуру пистолета.

— Ну, здр-равствуй, здр-равствуй, милый. Куда ж ты запр-ропал? — зарокотал благодушно Сашка, протягивая навстречу Марку обе руки. — Кто так пленил твое холостяцкое сердце, что ты забросил даже обожаемую работу?

— Это я, — сказала Кира, поднимаясь из кресел.

Па экране телевизора кипела битва. Монстры били наших. Наши отступали. Марк спохватился и бросил следить за фильмом и начал следить за Сашкой. А тут было на что посмотреть! Он побледнел, потом пошел розовыми пятнами, похожими на лишаи.

— Марк… Это она… Она мне… Меня…

— Она убежала от тебя, правда? — поинтересовался Марк ласково и незаметным движением вытащил пистолет. — Саша, не дергайся, стой спокойно. Я сейчас нервный. Могу проделать в тебе лишнюю дырочку. Эх, Сашка, Сашка, что ж ты меня так подвел? Неужели тебе денег мало было? Так сказал бы мне, я бы тебе зарплату повысил. Зачем тебе понадобился этот «Гранат-Z»?

— Затем, — дрожащим голосом ответил Эрберг. — Зарплату повысил бы, говоришь? Да плевал я на твои деньги! Мне сила была нужна, власть! А она вся была у тебя, ты ни с кем не хотел делиться!

— Я поделился бы, — усмехнулся Марк. — Это тяжелая ноша, можешь мне поверить. Но ты не вынес бы ее. Собственно, ты и не вынес. Сломался. Провизором ты был бы гораздо счастливее.

— Вот в этом ты прав, — заметил Эрберг. Он больше не трясся, глаза у него не бегали. Из Александра Моисеевича словно вынули незаметный постороннему взору, но прочный внутренний стержень. Он обмяк, кожа на лице словно собралась складками. — Ты испортил мне жизнь!

— Весьма драматично, — кивнул Марк. — Но…

Марк и Кира потом говорили между собой, что Эрберг совершил головоломный трюк — для своего возраста, роста и весовой категории. Конечно, эльф Леголас посмеялся бы над таким кульбитом, но в исполнении Эрберга это было неожиданно. Александр Моисеевич подпрыгнул и ударом ноги вышиб из руки Марка пистолет. А потом кинулся к дверям.

— Черт с ним, пусть едет, — рассмеялся Марк. — Далеко не уедет, я сейчас кое-кому позвоню. Ты как, милая?

Кира тоже смеялась.

— Прямо как Брюс Ли! — выкрикнула она и снова залилась истерическим смехом.

Марк сделал пару звонков, но с тем же результатом мог бы и никуда не звонить. Ведь он не видел, как Харон, слушавший весь разговор в коридоре, вышел вслед за Эрбергом. И если его легкомысленный хозяин, как размышлял Харон, мог спустить предателю, то он, Харон, этого не может себе позволить. Такова его работа.

Марк отвел Киру в спальню.

— Ты успеешь досмотреть фильм, — уговаривал он ее. — Хватит с тебя на сегодня волнений. Приляг, я принесу тебе чаю.

Но Кира вцепилась в его руку тонкими пальцами:

— Подожди, подожди минутку…

И Марк услышал стук ее сердца, увидел очень близко к своему лицу ее глаза, тонко прорисованные губы, наклонился и прижался губами к ее губам.

Кира тихонько ахнула и быстро обняла его за шею. Радость разлилась по ней горячей волной. Эта неожиданная новая близость была веселой, и горячей, и очень естественной. Кира не боялась и не волновалась, словно была с рождения предназначена именно для объятий Марка, для его рук, для его губ. Скроенные друг для друга по точной мерке умницы Судьбы две разлученные половинки целого слились — и новый мир родился вокруг них. Новый мир, новые созвездия, новое движение новых бесчисленных солнц — все было в их поцелуях, в их жарком дыхании.

Новая домработница Ниночка — впрочем, ей суждено будет остаться в положении новенькой до тех пор, пока живет на белом свете опекающая и притесняющая ее Зинаида Германовна! — осторожно собрала на поднос чайную посуду. Если хозяева не спускаются к чаю, она отнесет его наверх. Кулебяка ведь остынет, а остывшая она не такая вкусная! Не звякнув ни единой ложечкой, она поднялась по лестнице и остановилась у спальни Киры. Теперь нужно было как-то попытаться открыть дверь. Но тут перед Ниной как из-под земли выросла Зинаида Германовна — старуха иной раз проявляла совершенно невероятную для ее более чем почтенного возраста прыть!

— Чего пришла? А ну, марш обратно в кухню!

— Да ведь я чаю… И кулебяка вот… — попыталась объяснить Нина.

— Только им кулебяки твоей не хватало! — шепотом закричала Зинаида Германовна. — Ну! Совсем ничего не соображаешь?! Вот молодежь пошла! Я старая, и то…

— А-а… — осенило Ниночку. Которой, стоит заметить, недавно перевалило за сорок. — Так я пойду, Зинаидочка Германовна?

— Иди, иди… Кулебяку к обеду разогреешь.

И проницательная старая нянька удалилась в свою комнату, продолжая прислушиваться. Харона куда-то унесло, значит, за безопасность молодой пары она в ответе!