И в пепел обращен

Среда, 5 сентября 1666 г. Битва за Лондон

Сити по-прежнему горит.

Ветер сменился мертвым штилем, однако огонь и в безветрии угасать не желает. И все же у Темпл-Бар, и близ Холборнского моста, и всюду на окраинах Лондона, исполненные надежд, наконец, одолеть зверя, оттеснившего их столь далеко, люди с неслабеющим упорством гнут спины.

Воздух до сих пор содрогается от пороховых взрывов, расчищающих полосы, которых искрам, лишившимся союзника-ветра, уже не преодолеть. Однако у Криплгейтских ворот битва еще бушует во всю силу, а возглавляет ее сам лорд-мэр, жаждущий искупить былой позор. Теперь большая часть расчищенной земли курится дымом, так что с приходом утренней зари люди сумеют пройтись по угасшим угольям и собственными глазами взглянуть на понесенную утрату.

Взорам немногих горемык доступно гораздо большее.

К вершине холма, к великому собору, по-прежнему окруженному облаком пепла сгоревших книг, сбегаются, стягиваются невеликие язычки пламени.

Огоньки ищут друг дружку, сливаются, словно капли воды, образуют единое целое. Саламандры сбиваются в кучу, взбираются одна на другую, крупные пожирают мелких и продолжают расти, и вот на холме возникает упругое кольчатое тело, покрытое чешуею черной золы, что, трескаясь, обнажает жаркую огненную плоть.

Да, имя ему – легион, и легион этот слишком силен, так просто его не истребить. Созвав детей своих со всего Сити, Дракон поднимает голову над пепелищем и вновь чует запах добычи.

Халцедоновый Чертог, Лондон, первый час поутру

Облаченный в броню парадных одежд, сшитых ко дню провозглашения его Принцем Камня, Джек Эллин двинулся в бой.

Только сейчас, когда дыхание Калех Бейр, наконец, стихло, почувствовал он, что воздействие чар Синей Ведьмы не прошло без следа и для него самого. Пусть даже старость и медленное разложение плоти для рода людского естественны, напоминания о том, что со временем и он падет во прах, не по душе никому. Стоило избавиться от этого зловещего шепота – и усталые мускулы вновь налились толикой силы. Оставалось надеяться, что для противоборства с Гир-Карлин ее хватит.

Но прежде того его ожидало противоборство с Луной.

Королеву он застал в гардеробной, за одеванием. Придворные дамы хлопотали вокруг, разглаживали широкий, согласно последней моде, ворот платья, припав на колени, обували ее ноги в серебряные туфли. Два крохотных сильфа, паря над головой Луны, убирали с глаз долой концы обгоревших волос, пока куафюра ее не засверкала в свете волшебных огней, точно полированный металл. Изморозь на стенах таяла в согревавшемся воздухе, курилась полупрозрачным паром.

– Ты уже готов? Прекрасно, – сказала Луна, увидев его. Стоило ей сделать паузу, Нианна, безуспешно старавшаяся скрыть досаду на разговорчивость королевы, вновь принялась подрумянивать ее губы. – Никневен вскоре будет у Олдгейтских ворот.

– Чего мне от нее ожидать?

Луна едва заметно, дабы не помешать Карлине, вставлявшей ей в ухо серьгу, пожала плечами.

– Того же, чего и какой-нибудь мыши. Обращать внимание на тебя ниже ее достоинства. Я бы сказала: заставь ее отдать тебе должное, если сумеешь, но именно сегодня ее, пожалуй, лучше не злить.

Если бы ради спасения остатков Лондона потребовалось лечь на пол посреди приемного зала и разрешить Никневен вытереть о себя ноги, он согласился бы и на это, однако в голове у него имелась куда более дельная мысль.

– Позволь-ка, – сказал он Амадее и, не дожидаясь ответа обер-гофмейстерины, забрал у нее перстни Луны. – Мне нужно поговорить с Ее величеством наедине.

Амадея – в который уж раз – изумленно подняла брови. Быть может, Энтони не требовал приватных аудиенций столь часто? Или же прежний Принц не стеснялся затевать споры на публике?

Придворные дамы склонились в реверансе и удалились. Как только за ними затворилась дверь, Джек подошел к Луне и начал унизывать перстнями ее пальцы. Кости ее были тонкими, точно птичьи, кожа прохладна на ощупь.

– Ты согласишься выдать ей Видара? – спросил он.

– Нет.

– Отчего?

Пальцы Луны крепко стиснули его ладонь, глаза вспыхнули серебристым огнем, однако Джек даже не дрогнул под ее взглядом – лишь сжал в кулаке оставшиеся перстни. Немного помолчав, Луна качнула головой, да так, что локоны у висков заплясали.

– Нет времени объяснять.

– На что-либо иное – тоже. Луна, твое королевство висит на волоске. Подданные больше не в силах терпеть дыхания Калех, да и для чего? Ради спасения… существа, которое тебе наверняка злейший враг?

Игольные кружева, окаймлявшие ее рукав, дрогнули, а затем Луна высвободила руку из его пальцев.

– Нет, не ради него, – сказала она. – Ради Халцедонового Чертога.

Тут уж, в свою очередь, поднял брови Джек.

– Того самого Халцедонового Чертога, что дважды едва не угодил в брюхо Дракона? Вот так ты его защищаешь?

Луна поморщилась.

– Такого я вовсе не ожидала. Будь дело в одной только Калех…

– И тогда Лондон бы не сгорел. Однако он сгорел, а Халцедоновый Чертог чудом не последовал его примеру. Так объясни же мне, Луна, каким образом ты, защищая Ифаррена Видара, намерена уберечь хоть что-нибудь?

Луна склонила голову, накрыв наполовину унизанной перстнями рукою ладонь в перчатке.

– Такова уж природа королевской власти среди дивных, – устало, ровно сказала она. – Склониться перед волей Никневен и остаться на троне я не смогу. Грози она чему-нибудь другому, не моему королевству – пусть даже мне самой, все было бы иначе. Однако она настаивает на своем, угрожая Халцедоновому Чертогу. Подчинившись, я признаю ее власть над ним. Признаю, что она в силах его уничтожить, и уступлю, дабы это предотвратить. А значит, предам его в ее руки.

С этими словами Луна, наконец, подняла взгляд, и Джек, к немалому своему потрясению, увидел, что в уголках ее глаз блестят слезы.

«Я и не думал, что она способна плакать».

– И тогда Никневен сотрет его с лица земли. Однако сопротивление, похоже, закончится тем же самым.

Когда-нибудь сидя с нею вдвоем в уютных креслах у очага, Джек непременно расспросит ее поподробнее: объяснения Луны натолкнули его на множество мыслей, до сего дня даже в голову не приходивших. Вот только ему очень хотелось бы, чтобы сия беседа состоялась в тепле и уюте Халцедонового Чертога, а значит, из тупика нужно найти выход.

– А позволь, это сделаю я, – предложил он, осененный внезапной идеей. – Я выдам ей Видара – выходит, ты ничего не признаешь и не уступишь: ведь грех-то на мне!

А если это будет стоить ему титула, что ж, быть по сему. Против этого Джек вовсе не возражал, если только с дивными расстаться не придется.

Но Луна вновь вздрогнула – совсем как в тот раз, когда Джек предлагал подослать к Никневен убийц.

– Нет! Она убьет его.

Джек недоуменно развел руками.

– Луна, он ведь изменник, и приговор ему вынесен! Судя по всему, что я слышал, ты сама собиралась приговорить его к смерти, да только решила проявить, так сказать, милосердие, упрятав его в железную шкатулку на веки вечные. Тогда не казнила, сейчас смерти ему не желаешь… отчего?

Луна отвернулась прочь – по-видимому, с тем, чтобы скрыть чувства, коих усталость не позволяла спрятать за привычной маской безмятежности. Спина ее оставалась прямой благодаря тугой шнуровке жесткого корсета, но плечи над линией декольте окостенели от несказанного напряжения.

– Ты слышал об Инвидиане?

– Кое-что слышал.

– Она, не колеблясь, предавала смерти всякого, кем не могла воспользоваться. Любого, хоть чем-то угрожавшего ее власти. Казнить Видара… – Луна испустила прерывистый вздох. – Он сам говорил об этом во время суда: именно так бы она и поступила.

Джек приоткрыл было рот, но не сказал ни слова – лишь в недоумении заморгал. Как же ответить, чтоб Луна в гневе не ринулась прочь? Наконец он склонил голову и сунул в карман позабытые перстни: как бы не обронить невзначай.

– Давай-ка проверим, верно ли я все понимаю. Дано: у нас имеется субъект, предававший всякого суверена, кому только ни служил. Инвидиану выдал ее врагам, Никневен продал ирландцам, и, несомненно, продаст кому угодно любого, лишь бы сие упрочило его влияние. Вину свою он на суде признал. Твой собственный народ желает его смерти. Все королевство жило бы тихо и мирно, если бы ты всего-навсего позволила Никневен исполнить приговор, который сама же намеревалась вынести – и вынесла бы, не скажи он одной-единственной фразы, убедившей тебя, будто это недостойно. И только из-за нее ты отказываешься поступить как должно.

Плечи Луны напряглись пуще прежнего.

– Инвидиана…

– Мертва! До каких пор ее тень будет указывать тебе, как поступать?

В запале Джек запустил пальцы в волосы и тут же сообразил, что сим напрочь уничтожил прическу, сооруженную Льюэном Эрлом, но было поздно.

«К дьяволу элегантность».

– Так кто же ты? Луна, или просто «не Инвидиана»?

Округлив глаза, королева резко обернулась к нему, но что она собиралась ответить, Джек так и не узнал: в покои с поклоном вошел Валентин Аспелл.

Придушить бы этого змееподобного лорда-хранителя… но, стоило ему раскрыть рот, причина нежданного вторжения тут же стала ясна.

– Ваше величество, милорд, Гир-Карлин здесь.

Не один час Луна раздумывала, прикидывая, что сказать Гир-Карлин, а теперь все слова разбежались.

«Так кто же ты? Луна, или просто “не Инвидиана”?»

И передышки, времени обрести равновесие, ей не видать. Заставлять Никневен ждать невозможно. Бок о бок с Джеком Эллином она поспешала вперед, через Халцедоновый Чертог, к большому приемному залу, на встречу с Гир-Карлин Файфской.

Подданные тоже валили к залу гурьбой – все, от вельмож до самых нижайших. На миг Луне даже почудилось, будто в толпе мелькнули кудряшки сестер Медовар, тут же скрывшиеся за спинами созданий более рослых.

– Всех остальных нужно задержать, – шепнула она Аспеллу, отметив немалую злобу в их взглядах: подданные жаждали мщения.

«Велеть бы всем удалиться, а потом провести аудиенцию за закрытыми дверями… Но нет, нельзя: это лишь породит сомнения, подорвет доверие. Если они вообще верят в меня после всего, что перенесли, когда и сама я даже не знаю, стоит ли».

От быстрого шага сбивалось дыхание.

– Где Халцедоновая Стража? – спросила Луна, только сейчас заметив ее отсутствие.

Валентин покачал головой.

– Государыня, они не вернулись.

Внутри, в животе, все сжалось от нехороших предчувствий. Падение Святого Павла Луна отметила, но более не знала ничего. Пригурд и ее верные рыцари… быть может, они погибли, а ей и невдомек!

Опять заботы, для которых нет времени… Сейчас главной, единственной ее заботой была Гир-Карлин и угроза со стороны Калех Бейр. Впереди показались бронзовые двери, двери в большой приемный зал, где глубоко под каменным полом томился в железной тюрьме дух Ифаррена Видара.

«До каких пор ее тень будет указывать тебе, как поступать?»

Как бы они ни торопились, а поспели едва-едва вовремя. Один из слуг Аспелла, поспешив господину навстречу, шепнул:

– Милорд, посольство приближается.

Ощупав большим пальцем здоровой руки остальные, почти лишенные украшений, Луна в сопровождении Джека поспешила подняться на возвышение. Придворные, точно актеры на сцене, бросились по местам. Едва последний из них замер, глашатай во весь голос объявил:

– Посольство из Файфа: собственною персоной Ее величество Гир-Карлин Никневен!

Еще миг, и Луна впервые за долгие десятилетия вражды узрела лицо врага.

За одну из ее придворных Никневен не смогла бы сойти ни за что. В лице ее, ни миловидном, ни безобразном, чувствовалась та же дикость, что придавала Иррит вид укрощенного зверя – широкие скулы, высокие брови вразлет… Наряд ее – кертл, крашенный яркой синилью[74], да кожаные туфли, привязанные к ногам ремешками, крест-накрест пересекавшими икры – в Шотландии не показался бы неуместным уж добрую тысячу лет. Но, несмотря на сельскую простоту платья, держалась Никневен вполне по-королевски.

Взглянув в полные ярости глаза Гир-Карлин, Луна немедля поняла всю Керенелеву правоту. Нет, то была вовсе не хладная, бесстрастная злоба Инвидианы. Никневен попросту твердо держалась обычаев старины… и ненавидела лорда, что оказался изменником, от всего сердца.

Поглощенная видом владычицы сопредельной страны, Луна не замечала более никого, пока Джек, тихонько ахнув, не толкнул ее локтя.

Противу ожидаемого многочисленная, свита, вошедшая в зал следом за Неблагой королевой, оказалась для Луны новым сюрпризом. Разумеется, Керенеля она узнала немедля, но в следующую же минуту поняла, что узнает и других. И все они – вовсе не свита гостьи. В сторону трона, пошатываясь, спотыкаясь, подгоняемые вперед эскортом из нескольких гоблинов, в лохмотьях и в саже, шли пропавшие рыцари Халцедоновой Стражи.

Луна вновь устремила взгляд на Никневен – и как раз вовремя, чтобы увидеть улыбку на ее губах.

– Мы встретили их, бегущих с пепелища вашего Сити, – тягучим шотландским говорком вымолвила Никневен.

Слова ее разнеслись по всему залу. Перегрин и прочие, шедшие позади, вздрогнув, остановились.

«Но где же Пригурд?» – подумала Луна, не видя средь них великана.

– Вот я, – продолжала Никневен, – про себя и подумала: отчего Халцедоновая королева не желает выдавать нам Видара? Может быть, этому просто маловато причин?

Угроза угодила точно в цель. Как Никневен удалось провести с собой пленников никем не замеченными? О сем оставалось только гадать. Возможно, дело было в каком-нибудь волшебстве. На пленных чары, определенно, имелись: руки их были связаны жгутами, скрученными из травы, такие же точно жгуты удерживали во рту кляпы из листьев. Утраченный в изнурительной битве, гордый вид рыцарей исчез без следа… но если б Сигрена могла убивать взглядом, лежать бы Гир-Карлин замертво на мраморном полу.

Однако Неблагая королева спокойно стояла в самом сердце владений Луны и самодовольно усмехалась. Этот-то нежданный удар и сокрушил, разбил вдребезги все старания Луны сохранить холодную безмятежность. Слова Джека вновь зазвенели в ушах, и Луна разом, с необычайной, кристально-отчетливой ясностью поняла одну вещь.

Жизней ее верных подданных Ифаррен Видар не стоил.

Мало этого, он не стоил и ломаного гроша. Те, кто, не щадя себя, бился за собственный дом, стоили много дороже. И если, поступившись троном, Луна сумеет уберечь Халцедоновый Чертог и его жителей, так ей и следует сделать. Это гораздо достойнее, чем изменить верным рыцарям и подданным, чьей верностью ей удалось заручиться за годы изгнания и после. И те и другие заслуживают большего.

Все эти мысли просто и ясно объясняли, в чем ошибался Ифаррен Видар.

«Нет, не о власти – о подданных, вот о ком я забочусь!»

Подумав об этом, Луна кое-как сумела сохранить бесстрастие на лице. Как ни дрожали бы руки на подлокотниках трона, попросту выдать Никневен Видара было нельзя. Не ради спасения его жизни, но ради спасения Халцедонового Чертога. Доставшийся скоттам, он останется в целости лишь до тех пор, пока Гир-Карлин не одолеет заклятий. Однако довольно ли будет, если вместо нее капитулирует Джек?

– Гром меня разрази, – протянул Джек, воспользовавшись колебаниями Луны. – А я-то думал, будто они явились сюда на условиях перемирия…

«Благослови Джона Эллина все силы Волшебного царства!»

– В самом деле, – откликнулась Луна, сузив глаза. – Я полагаю, сие и впрямь оказалось бы нарушением условий, на коих Гир-Карлин приглашена к нашему двору. Однако мне просто не верится, будто она способна на столь неразумный поступок, как угроза в адрес наших подданных. Право же, разве она, пойдя на такое, сможет, в свою очередь, полагаться на то, что мы сдержим данное слово?

Да, Халцедоновая Стража находилась во власти Никневен, однако здесь, в зале, хватало и прочих рыцарей, не говоря уж о множестве гоблинов. В эту минуту их зубастые ухмылки сослужили Луне добрую службу. Разумеется, шотландские дивные были подобраны с умом и с виду даже не дрогнули, однако, оценив свои шансы, остались ими весьма недовольны, а Керенеля, нужно отдать ему должное, происходящее отнюдь не радовало с самого начала.

И вовсе не зря. Если дело дойдет до схватки, ему предстоит пасть вместе со скоттами, а между тем он этого не заслужил.

Но Никневен попросту рассмеялась.

– Да, так бы оно и вышло. Одним словом, дорожки наши пересеклись, и теперь мы возвращаем их тебе, точно заблудших комнатных собачонок. Кроме того, им есть, о чем тебе сообщить.

С этим она кивнула, и Керенель, не трудясь скрыть облегчения, бросился развязывать Перегрина.

Усталый рыцарь сплюнул изо рта листья и, не дожидаясь освобождения рук, выдохнул:

– Ваше величество, Дракон жив!

Сердце в груди замерло, пропустило удар. Целиком поглощенная тем, как управиться с Никневен, не поступаясь слишком уж многим, смысл сего выкрика поняла Луна не сразу. Когда же он достиг цели… казалось, кровь в ее жилах обратилась в лед.

– Что?

– Мы его видели, – прохрипела Сигрена, растирая затекшие руки. – На пепелище Сити. Пригурд перед смертью порубил его на куски, и мы подумали, что Дракон тоже мертв. Но он снова собрался воедино.

Так Пригурд мертв… Подступившие к глазам слезы едва не застали Луну врасплох: она и не подозревала, что способна скорбеть о предавшем ее великане. Однако в конце концов он остался ей верен – в пределах разума и даже за гранью рассудка. Какая же это жестокость, что Луна не может оплакать его по заслугам!

Оплакивать Пригурда не позволяла данная ею клятва, внезапно сковавшая душу прочнее любых кандалов.

«Во имя древней Маб клянусь сделать все возможное, дабы уберечь от бед Лондон и его жителей – и страх мне в том более не воспрепятствует».

Словно бы в предвкушении крови, Гир-Карлин улыбнулась шире прежнего.

– И вот перед тобою вновь тот же самый выбор. Выдай мне Ифаррена Видара, или твоему королевству конец.

И не только Халцедоновому Чертогу – самому Сити. В одиночку Калех лондонским смертным была не опасна, но если Дракон еще жив… До сих пор Луна избегала ловушки собственной клятвы, стремясь к переговорам, вступив в бой с Драконом у Камня, строя планы убийства зверя – одним словом, спасая Лондон иными способами, не требовавшими уступать Никневен. Что ж, если она проиграла, то от боя не уклонилась и сделала все, что могла.

Теперь же ей оставалось только одно: поступиться королевством и троном. Пожертвовать Халцедоновым Двором ради смертных из верхнего мира.

Клятва усилила хватку, подгоняя к губам слова ответа. Луна стиснула челюсти так, что заныли зубы; костяшки пальцев, стиснувших подлокотники, побелели, как снег. Как бы Джек Эллин ни сверлил ее взглядом, помочь он ничем не мог: выхода не оставалось. Времени на увертки более нет.

С тем же успехом Луна могла бы сдаться в тот самый день, когда запылала первая улица. Жаль, что так и не сделала. Однако она не предвидела, сколь дорого, ужасающе дорого обойдется упорство, и теперь, должна отдать королевство в руки Никневен, а та, ежели Лондон сгорит дотла, будет сему только рада.

Стоило Луне подумать об этом, как хватка клятвы ослабла, исчезла без следа.

Воздух стремительно хлынул в опустевшие легкие. Выпустив подлокотники трона, Луна собралась с духом и заговорила:

– Выдать тебе изменника… и по-прежнему остаться с Драконом на пороге, тогда как Калех останется при тебе? Ты, государыня, стремилась уничтожить наши владения с того самого дня, когда впервые послала к Олдерсгейтской ольхе человека с кремнем и кресалом в руках. Отчего нам, скажи на милость, верить, будто ты всего-навсего возьмешь добычу и отправишься восвояси?

Те, кто жил при Халцедоновом Дворе, очень быстро учились лгать, не моргнув даже глазом. Никневен, повелительница страны попроще и почестнее, подобным искусством не владела вовсе. Гнев, исказивший черты ее лица, был очевиден для самых наивных из хобов.

Горделиво подняв голову, Луна обвела взглядом толпу помянутых хобов, гоблинов, паков, сильфов, и эльфов, и тех немногих дивных созданий из мира природы, что предпочли поселиться в каменных стенах дворца.

– Правду вы все видите на ее лице, – возвысив голос, сказала она. – Она спалит нас без остатка, получит Ифаррена Видара или нет. Лондон обращен в пепел, оттого что она, видя раздуваемый ветром Пожар, отказала вашему любимому Сити в пощаде. Мы, думает она, осквернены, каждый из нас растлен тенью бренного мира, в которой мы обитаем. Ее не удовольствовать ничем, кроме полного уничтожения нашего дома – и на земле, и под землей.

Черпая силы из трона, на коем сидит, из Лондонского камня, надежно сокрытого за спиной, Луна вновь устремила взгляд на Никневен. Исходившая все уголки Англии, королева-нищенка, нахлебница при чужих дворах, она впервые встречала сопредельного монарха как равная, на своем, собственном престоле.

«Трон этот – мой. Не Инвидианин и не чей-то еще».

Ее трон, ее королевство… и ее народ. Позволив губам сложиться в яростную улыбку, не сводя немигающих глаз с разгневанной Гир-Карлин, она вновь обратилась к подданным:

– Милорд Принц, и вы, лорды и леди, советники мои и придворные, и вы, мои верные слуги, и вы, скромнейшие из моих подданных, скажите же: чем мне ответить на эту угрозу с севера?

Вопрос сей был задан исключительно ради красного словца, витиеватой преамбулы к презрительному отказу, брошенному Никневен в лицо. Однако из рядов изрядно потрепанных остатков Халцедоновой Стражи раздался хриплый голос – голос Сигрены, гордо расправившей плечи, хотя держалась она разве что на одной силе воли.

– Скажите, пусть убирается прочь. Победы ей здесь не видать. Ради вас, государыня, мы прикончим и этого Дракона, и всех остальных, кого она на нас ни пошлет.

– А я и мои милашки, ружьеца смертных, вам пособим, – прорычал Костоглод. – Такая-то скверна мне, ей-же-ей, по душе!

Никневен этих ответов тоже не ожидала. До сих пор она обращалась лишь к Луне, не удостаивая никого из собравшихся в зале ни взгляда, теперь же развернулась к рыцарю с гоблином с такой прытью, что пряди ее волос змеями взвились в воздух.

– Вы повредились рассудком, – ровно проговорила Гир-Карлин. – Зачем вам жить здесь, запертым в камне, с сотней церквей над головой? Ваша безумная королева отняла здравый смысл и у вас.

Слова ее были встречены гневным ропотом. Нет, не угрозами – доводами. Каждый из дивных спешил высказаться в защиту своего дома, но один звонкий голос перекрыл все.

– Зачем? – переспросила Иррит. – Да ведь из-за смертных! И никто у меня ничего не отнимал: сюда я пришла сама, нарочно, из любопытства.

С этим эльфийка по обыкновению дерзко улыбнулась, словно бы знала, сколь сие разъярит Никневен.

– Боюсь, сейчас Лондон не в лучшем виде – таверны сгорели, люди ютятся в полях за стеной, но, если придешь на будущий год, могу кое-что показать. Глядишь, и тебе тут понравится.

Горстка паков немедля подхватила шутку и принялась ее приукрашивать, а злость их переросла в издевательский смех. Подобно зазубренным дротикам, насмешки пронзили шкуру Неблагой королевы и накрепко засели в плоти, доводя Никневен до исступления, точно затравленного кабана. Свита ее придвинулась ближе, вновь опасаясь атаки – лишь Керенель остался в стороне, с непроницаемым видом глядя, как ярость Никневен достигает вершин и выплескивается наружу.

– Вашему разлюбезному Сити, – под общий смех завопила она, с шипением, будто какую-то непристойность, процедив последнее слово, – конец! А вскоре настанет конец и дворцу!

Смех разом стих. В наступившей тишине Джек Эллин шагнул вперед.

На миг Луну, не знавшую, что и подумать, охватил страх: уж не задумал ли он швырнуть всю посольскую неприкосновенность в выгребную яму и призвать подданных к нападению на шотландский отряд? Те с радостью повинуются, тогда как на этакий поворот, на то, что спор между нею и королевой Файфа нежданно выйдет из берегов, Луна вовсе не рассчитывала.

Однако то ведь был Джек! Отнюдь не солдат, он разил врага словом лучше, чем всяким оружием.

– Дома, может, и сгорели, – сказал он, точно это сущий пустяк. – Церкви, таверны, лавки… да, но не Сити! Лондон, государыня, это тебе вовсе не только стены и крыши. Пока на свете есть лондонцы, Лондон жив!

Повернувшись к Луне, он отвесил ей учтивый поклон.

– Осмелюсь заметить, наши подданные – столь же крутого замеса. Надеюсь, ты не откажешься обучить меня строительству волшебных дворцов?

Луна уставилась на него, старательно сдерживая изумленный смех, так и трепещущий в горле.

«Да он не в своем уме!»

Но, если и так, в сем Джек был вовсе не одинок. Снизу, от самого пола, донесся голос Розамунды Медовар:

– С этим, милорд, вам поможем и мы.

– Вот только не знаю, сумеем ли разместить всех у нас, в Доме Роз, – с мастерски разыгранным сомнением добавила Гертруда, – но где поселить оставшихся, пока не отстроимся, уж точно найдем.

– И, раз уж на то пошло, неплохо бы несколько выходов перестроить, – задумчиво проговорила ее сестра. – И подыскать что-нибудь повеселей всего этого черного камня.

– А я спальню побольше хочу! – выкрикнул кто-то из паков.

– На что тебе? – подначил его другой. – Все равно один спишь!

Следом за этим, точно вода в открытые шлюзы, в зал хлынули сотни других предложений касательно обустройства и украшения нового Халцедонового Чертога.

Все обезумели, все до единого! И Луна даже не знала, что тому виной – житье под гнетом дыхания Калех, или же преображенный огонь, ослепительный жар Лондона, влитый в них ею с Джеком. Так ли, иначе, безумие их придавало ей духу: ведь это значит, что они останутся рядом, даже перед лицом Дракона.

Без них она – королева пустого места. С ними же – нет в мире высот, упав с коих, она не взберется назад.

С сердцем, исполненным отчаянной гордости, Луна ждала, позволяя подданным высказаться, а когда крик поутих, вновь обратилась к разгневанной, ошеломленной Никневен.

– Да, разрушить Халцедоновый Чертог тебе по силам, – признала она, подражая беспечному тону Джека. – Но не Халцедоновый Двор. Пока мой народ зовет Лондон домом, нас тебе не одолеть. Разве что истребишь всех до единого дивных в столице и смертных, стоящих с нами заодно, а это станет началом войны, которой тебе не выиграть. Так что выбор не за мной – за тобой, Гир-Карлин. Можешь снова поднять на бой Калех и надеяться, что Дракон выжжет дворец изнутри. Но в таком случае Ифаррена Видара тебе не видать, ибо вместе с дворцом будет сожжен и он. Дом свой мы после отстроим заново, а ты останешься ни с чем. Разве что позлорадствуешь: ну, дескать, и задала я им трудов! А можешь отойти в сторону и дать нам время расправиться со зверем. Покончив с ним, мы, так и быть, выдадим тебе Ифаррена Видара, но взамен ты воротишься в Файф и не станешь воевать с нами впредь.

В душе ничто не дрогнуло. Ее царство – не только камень, но и ее народ. А над народом Никневен была не властна: подданные не могли, не желали служить орудием, при помощи коего Луну можно поставить на колени.

Никневен этого не понимала, и, может быть, не сумеет понять никогда. Отчего дивные находят смертных столь интересными – для нее дело ясное. Страсти людские, способность людей к переменам – все это привлекало дивное племя с давних времен. Но жить к смертным столь близко и так стойко защищать подобное житье…

Нет, этого выбора Гир-Карлин не поймет вовек. Однако и поделать с ним ничего не сумеет: как победить тех, кто не признает поражений?

Застыв, точно статуя, стояла она среди зала. Добыча ускользнула из-под самого ее носа. Да, ей было вполне по силам выгнать их прочь, стереть с лица земли Халцедоновый Чертог и с сим пустопорожним триумфом вернуться в Файф. Вот только Ифаррена Видара она тогда не получит.

«Страсти, а не политические резоны», – так говорил Керенель. Измена Видара уязвила ее куда глубже, чем когда-либо мог бы уязвить Халцедоновый Двор.

– Откуда мне знать, что ты вправду отдашь его? – процедила Гир-Карлин, не разжимая зубов.

Клятва? Это было бы проще всего. Однако Луне до смерти надоели клятвы, до смерти надоело трепать, обесценивать имя Маб, клянясь им в том и сем. Видя ее раздумья, Розамунда шагнула вперед.

– Государыня, если будет на то ваше согласие и позволение, мы с Гертрудой послужим ручательством.

Сиречь, заложницами… В душе Луны зашевелился страх, но Керенель поклонился – вначале ей, а затем и сестрам.

– А я, с благосклонного позволения Гир-Карлин, поручусь за их жизнь и здравие.

Судя по мрачной мине, ни о какой благосклонности Гир-Карлин даже не помышляла, однако, сказав о сем прямо, не выиграла бы ничего.

– Ну так ступайте и убейте своего Дракона, – буркнула она. – Если справитесь.

Халцедоновый Чертог, Лондон, два часа поутру

– Государыня… это невозможно.

Не успевший освободиться от дублета, Джек замер и изумленно воззрился на сэра Перегрина Терна. Рыцарь был жутко измотан, перепачкан с ног до головы, а за все время великолепного представления в большом приемном зале, когда дивные Халцедонового Двора насмехались над Никневен, не проронил ни слова. Теперь, оказавшись к нему поближе, Джек ясно видел отчаянье в его взоре.

– Если кто-то и мог бы убить Дракона, то только Пригурд. Я такой силы никогда не видал. Но зверь пожрал столькое… – Рыцарь покачал головой, встряхнув спутанными волосами (кроме разве что тех, сбоку, что обгорели почти до корней). – Он вырос слишком огромным. Теперь его не одолеть даже всем вашим рыцарям сообща.

Его откровенность породила неловкую паузу. На неотложный военный совет советники Луны сошлись в самом прекрасном расположении духа, однако слова Перегрина разом свели все их веселье на нет. Сняв дублет, Джек повесил его на спинку кресла. Былая уверенность в собственных силах оставила и его.

– А ружья? – предложил Костоглод.

В голосе баргеста явственно чувствовалась надежда: новое оружие он полюбил всей душой. Однако Перегрин отрицательно покачал головой.

– Будь у нас железные пули, возможно, – сказала Сигрена, опускаясь в кресло. Удобств для нее с Перегрином никто не жалел, но последний от них отказался. – Он ведь волшебное существо, как и мы. Но к тому времени, как мы успеем ими вооружиться, будет поздно.

Опустив руки на стол для совещаний, Луна с предельным тщанием выровняла локти по линии цветочного орнамента, выложенного на столешнице яркой флорентийской мозаикой.

– Железо, – задумчиво проговорила она.

Всех вокруг, кроме Джека, пробрала дрожь.

Подняв голову, Луна невесело улыбнулась.

– Нет, не железные пули, – продолжала она. – Похоже, Никневен в конечном счете сделала для нас доброе дело.

Несомненно, вынудив ее выдать Видара.

– Ты о той железной шкатулке, в которой его заперла? – уточнил Джек.

Королева кивнула.

– А поместится ли в ней этакая тварь? – усомнился он. – Луна, ты этого Дракона просто не видела: он огромен.

– Шкатулка устроена иначе. Она мала, потому что удерживает не тело, а дух. И – да, Дракон в ней вполне поместится.

«Это ты так думаешь…»

Однако высказывать вслух не высказанных Луной сомнений Джек, разумеется, не стал.

– Тогда, – рассудил он, засучивая рукава, – после того, как мы достанем Видара, понадобятся две вещи: способ загнать Дракона внутрь и приманка, чтоб подошел поближе.

– Предложить ему, что там осталось от Сити, и дело с концом, – фыркнул Костоглод.

Джек смерил гоблина хмурым взглядом, но, к счастью, Луна ответила прежде, чем он успел раскрыть рот.

– Сити Дракону не нужен. Вернее, не то, чтоб не нужен, но куда больше ему хочется дорваться до силы, хранящейся здесь. До Халцедонового Чертога. К дворцу он подступался уже дважды.

Погруженная в стратегические размышления, она не замечала того, что заметил Джек – дрожи, охватившей всех вокруг. О битве в соборе при дворе знали, о том, как Луна защищала Камень, уже разошлось немало дичайших слухов, однако, видя ее покалеченную руку, каждый понимал, сколь ей пришлось нелегко. И теперь она хочет снова заманить Дракона поближе?

Да, но ведь Камень огражден от врага Джеком с Луной, а двери, ведущие вниз из собора, накрепко завалил, запер Пригурд…

– Нужно подумать о новой приманке, – сказала королева.

Джеку отчаянно не хотелось этого предлагать, однако она все равно додумается.

– Тауэр?

К его облегчению и унынию, Луна покачала головой.

– Все дома вокруг Тауэра взорваны, так что Пожару не подступиться. К тому же, среди пылающего Лондона огненного зверя можно и не разглядеть, но, устроив бой с ним в Лондонском Тауэре, мы привлечем к себе слишком уж много взглядов.

Тем временем голова Сигрены мало-помалу клонилась книзу, пока Джек не решил, что воительница задремала, но тут она вскинула голову и сказала:

– Он больше не из огня. Из золы, черной, как обугленное мясо, но под золой – раскаленная плоть, жидкая, точно лава.

– Мы его видели, – добавил Перегрин, хотя об этом никто не забыл. – Рыщущим в окрестностях Ньюгейта.

Это лишь придало словам Луны еще больший вес. Люди вполне могли убедить себя, будто не видят в пламени никакого огненного змея, но исполинскую черную тушу заметят наверняка. С силой прижав ладони к глазам, Джек призадумался.

«Вниз его не заманить. Две главные двери от него заперты, третья не годится, стена и Темза тоже не подойдут…»

Однако в Халцедоновом Чертоге имелось еще кое-что, и это «кое-что» вполне могло стать для Дракона желанной добычей.

– Послужим приманкой сами, – негромко проговорил Джек, не отнимая от глаз ладоней.

Ответом ему была мертвая тишина. Опустив руки, Джек растерянно улыбнулся.

– Знаю, знаю. Минуты не пройдет, как кто-нибудь обретет дар речи и напомнит мне, что королеве выступать в роли приманки невместно. Но если Дракон желает отыскать лаз в Халцедоновый Чертог, то… по крайней мере, эти лазейки способны дать ему сдачи.

Открывшаяся его взору картина вполне могла бы сойти за этюд художника, вознамерившегося запечатлеть семнадцать гримас ужаса. Семнадцать гримас ужаса… на восемнадцатом же лице – лишь спокойное, хладнокровное понимание. О том, что оба они – самые лакомые кусочки, какими только можно помахать перед носом врага, и выйти на бой непременно должны вдвоем, вместе, Луна знала не хуже него.

Позволив советникам до поры поспорить об этом, она направила их по другому, не столь обнадеживающему пути: пусть прежняя идея немного дозреет, поварится в их головах. К тому времени, как королева вернется к ней, они успеют хотя бы отчасти с нею смириться. По крайней мере, Джек полагал, что замысел ее именно таков. Ну, а тем временем…

– Думаю, зверя нужно выманить за город, – сказала Луна. – За стену – кто знает, что произойдет наверху и внизу, когда мы поймаем его в ловушку? Только туда, где Пожар уже побывал.

– Значит, в западные предместья, – подсказал Джек. – Отыщем Дракона, привлечем его внимание, а затем бежим к воротам, Ладгейтским или Ньюгейтским, словно за нами гонится сам Сатана.

«С учетом всех обстоятельств, я бы предпочел Сатану».

Однако вопрос, как загнать зверя в ловушку, что, в соответствии с их надеждами, вместит и удержит его, по-прежнему оставался без ответа.

– Тут нужна частица того, кого желаешь поймать, – просто и ясно объяснила Луна. – От Видара мы взяли кровь, но у Дракона крови нет. Тогда, думаю, плоть… уж какая имеется. Памятуя о его невероятной мощи, я полагаю, что здесь подойдет разве что самое сердце.

– А есть ли у него сердце? – усомнилась Иррит.

Непонятно, отчего, но все устремили взгляды на Джека, как будто смертный доктор мог знать хоть что-нибудь о внутренних органах духов стихии.

– У него наверняка есть нечто в самой сердцевине, – сказал он, – и это нечто вполне можно назвать сердцем.

Что ж, с виду – вполне логично. Оставалось только молиться, чтоб он оказался прав.

Но если он не ошибся, как до этого сердца добраться?

– А каким образом убил дракона Георгий? – спросила Амадея.

Джек затрясся в беззвучном смехе.

– Царевна, которую спасал Георгий, бросила ему свой поясок, каковой, будучи повязан вкруг шеи дракона, сделал змия кротким, точно ягненок. Георгий еще и по городу его поводил, прежде чем заколоть.

– Думаю, мы этого пробовать не станем, – сухо сказала Луна. – Нужен способ рассечь его грудь.

Джек задумчиво закусил губу.

– Внутри, говорите, он раскален, точно жидкая лава? Горячее стекло лопается, если его быстро охладить. Может, и с Драконом получится то же?

– А у вас есть глыба льда, чтоб швырнуть в него? – проворчал Костоглод.

– Я могу предложить кое-что лучшее, – донеслось от дверей.

«Когда это посланник Никневен успел к нам присоединиться?»

Окостенев под множеством неодобрительных взглядов, Керенель коротко поклонился собравшимся.

«Да, он ведь был рыцарем нашего двора. Не поэтому ли сейчас и пришел?»

– Ваше величество, милорд, – сказал рыцарь с глазами цвета фиалок, переводя взгляд с Луны на Джека, – вам нужен посох Калех Бейр.

После нескольких дней непрерывных страданий, навеваемых дыханием Синей Ведьмы, сие предложение никого не обрадовало. Однако Калех – сама зима, и в кои-то веки это могло пойти им на пользу.

– Посох Калех замораживает землю, покрывая ее инеем, – задумчиво пробормотала Луна. – Да, он и впрямь подошел бы так, что лучше не надо. Однако у нас его нет.

– Я вам его раздобуду.

Сказано это было с уверенностью столь твердой, что Костоглод снова фыркнул.

– Никневен вот так возьмет, да отдаст?

Джеку и в голову бы не пришло, что худощавый эльфийский рыцарь способен взглядом пригвоздить к месту баргеста, но Керенелю это удалось.

– Я раздобуду его, – повторил рыцарь. – Ее величество знает: на мое слово можно положиться.

Тут Луна по некоей непонятной причине вздрогнула. Однако стоило Керенелю повернуться к ней спиной, окаменевший подбородок королевы слегка обмяк, и, мало этого, лицо ее озарила улыбка, исполненная странной, болезненной благодарности.

– Значит, решено. Если ты можешь добыть для нас посох Калех Бейр, мы наконец-то выйдем на бой с врагом.

Ньюгейт, Лондон, шесть часов поутру

Вихри кружившего в воздухе пепла окрашивали утро зловещим, хмурым багрянцем, цветом сполохов пламени. В сей мутной пелене восходящее солнце казалось плоским диском, ничуть не вредящим незащищенному глазу, вот только Луне было вовсе не до него. Луна осторожно пробиралась вперед, отыскивая путь среди дымящихся развалин, а угли под ногами припекали подошвы так, что вскоре она начала удивляться: как Джек-то все это терпит? Джек двигался рядом, неизменно держа наготове руку, чтоб в случае надобности подхватить Луну под локоть, хотя она вновь облачилась в те же одежды, что и для битвы за Халцедоновый Чертог.

Только брони не надела. От Дракона броня не спасет, однако весьма и весьма затруднит бег.

А бежать, по всей вероятности, придется. Никогда в жизни она еще не чувствовала себя столь беззащитной. Даже когда защищала Камень – возможно, оттого, что ринулась в эту схватку прежде, чем успела задуматься об опасности. Теперь же она брела сквозь руины любимого Сити, а сила Чертога дышала, пульсировала во всем теле. И в ее теле, и в теле Джека, а между тем оба – здесь, снаружи, сами идут к Дракону в пасть.

Что ж, по крайней мере, шли они не одни. Повсюду вокруг, скользя в сером воздухе, точно призраки, двигались россыпью в поисках врага их спутники. Заметивший жертву подаст сигнал криком, а затем все сообща погонят зверя к ближайшим воротам. Пожар еще бушевал в предместьях и не только, но на этом берегу Флита огонь почти догорел, и Луна надеялась дать бой Дракону здесь, не удаляясь за реку.

– Интересно, как подзывают к себе драконов? – пробормотал идущий рядом Джек. – Слыхал я, будто разную скотину – коров там, свиней, овец – и кличут по-разному…

Пальцы Луны крепче стиснули посох. Легкомыслие Джека нередко забавляло ее… но не сейчас. До веселья ли, когда сама зима пронзает кости копьями холода?

Посох Калех был сделан из узловатого черного дерева, твердого и холодного, точно железо. И горя Луне причинял немногим меньше: в сравнении с этим все ужасы, навеваемые ветром, казались пустяком. Джек же нести посоха вместо Луны не мог; одно прикосновение – и с криком выронил.

– Я видел свою смерть, – с мукой во взгляде прошептал он, а более об увиденном не сказал ни слова.

Посему пришлось Луне самой нести и посох, и тысячи видений, тысячи возможных обличий собственной смерти. Стоило бы ожидать, что девятнадцать из двадцати отведут главную роль Дракону, но на деле все они оказались самыми разными, и это едва ли не утешало. Всякий раз, представляя себя тонущей или заколотой кинжалом в самое сердце, Луна получала новый шанс отвлечься от вполне вероятной гибели, до коей, возможно, остались считаные минуты.

Как бы ни прав был Джек, предложив вместе с нею послужить приманкой, Луна прекрасно понимала, сколь велик риск. Для одного из них, а то и для обоих, встреча со зверем могла закончиться скверно, и потому перед ее глазами плясала не только собственная смерть.

– Как полагаешь, этой штукой можно его убить?

Поглощенная мрачными мыслями, Луна не сразу поняла, о чем речь.

«Сосредоточься. Отвлекаться нельзя ни за что».

Увидев кивок Джека, она взглянула на посох. Да, Калех была сильна – пожалуй, даже сильнее Дракона, однако самой Ведьмы рядом не было. Было только ее оружие.

– Не знаю.

Джек лишь пожал плечами, словно на деле вопрос его ничуть не тревожил, и погладил крышку шкатулки, бережно прижатой к груди.

– Ладно. Если получится – великолепно, пойдем и напьемся. Если нет, у нас остается вот это.

Шкатулку он нес, точно ее железные стенки хрупки, как пустая яичная скорлупа – нажми посильнее, и единственная их надежда разлетится вдребезги. На жертвенный хлеб Луна не поскупилась, раздала его щедрой рукой, защитив и себя и всех остальных, идущих наверх, так, что запасов почти не осталось, однако последнего прикосновения к железу отнюдь не забыла.

«И потому вместо него держу в руках оружие, которым и пользоваться почти не умею».

Надетые перчатки не помогали ничуть. Обгоревшую левую руку ломило от холода, в ответ ей болезненно ныла незажившая рана в плече. Но посох сулил надежду, и Луна даже не думала разжимать рук.

Из облаков пепла доносился шепот:

– Видишь его?

– Нет.

– Может, перебрался куда…

Да, зверь мог оказаться где угодно. Рыцари Халцедоновой Стражи видели его невдалеке от Ньюгейтских ворот, но с тех пор Дракон вполне успел бы уползти на другой край Сити. Или к Камню. Или в предместья, где до сих пор буйствовало пламя. Или затеял взять приступом Тауэр.

Луна глядела вокруг во все глаза – и не узнавала родного, знакомого, точно собственные пять пальцев, Сити. Улицы города исчезли под завалами из бревен, досок и черепицы, а если случайно наткнешься на свободный клочок мостовой, то и он укрыт слоем золы и пепла. Однако впереди, через улицу, виднелись остатки арки, а за нею – угол стены, поворачивавшей с востока к северу. Должно быть, они посреди Фостер-лейн – вернее, того, что от не осталось, а почерневшие, дымящиеся развалины справа – Зал почтенной компании золотых дел мастеров, где сыновья семейства Уэйров многие поколения учились фамильному ремеслу, а еще многие поколения, сохранив членство в компании по наследству, заправляли жизнью Лондона. От этого зрелища у Луны перехватило горло.

«Я старалась сдержать обещание… но не слишком-то в сем преуспела».

Обугленные брусья дрогнули, в воздух взвилась туча искр, и Джек придержал Луну за локоть: как бы тот покосившийся дымоход не рухнул на голову. Однако, едва сомкнув пальцы, он понял, что обломки не падают, но поднимаются кверху.

Черный, пышущий жаром, Дракон поднялся из логова. Со спины его струями крови потекли жидкое золото и серебро, погибшие сокровища компанейского зала. Шипастая голова повернулась из стороны в сторону, шкура на сгибах пошла трещинами, обнажая раскаленную плоть. Обдав Луну с Джеком обжигающим дуновением, зверь зевнул, а затем поднял веки.

Пригвожденные к месту его взглядом, точно мыши перед ястребом, оба утратили дар речи. Впрочем, в словах они не нуждались. Едва мускулы пришли в повиновение, они пустились бежать.

Строя планы, Луна представляла себе бегство совсем не таким, каким оно оказалось на деле. Улиц в городе не осталось, ровные мостовые обернулись коварными дебрями, где подворачиваешь щиколотку на каждом третьем шагу. Стоило Луне опереться на посох, дабы удержаться на ногах, земля разом подернулась изморозью, растрескалась от внезапной стужи. Джек, тоже едва не упав, крепко стиснул ее плечо. Свернув за обгорелую печную трубу, оба услышали за спиной треск крошащихся кирпичей. Сбитым с толку изменившимся обликом города, лишенным привычных примет, ворота Джеку с Луной приходилось искать наугад, а Дракон позади настигал.

Крики из облаков пепла. Заметив их бег, остальные бросились на Дракона с обеих сторон, как будто тому не хватало задора для погони за дичью. Пронзительный вопль – похоже, кто-то подбежал слишком близко, но оглянуться Луна не смела. Охваченные ужасом, они миновали Олдерсгейт, но там уцелевшие дома предместий подступали к самой стене. Нет, Ньюгейт безопаснее.

Если только удастся добраться туда вовремя.

Вот впереди показалась полуразрушенная громада тюрьмы; кто был заключен в ее стенах, давным-давно разбежались. Задыхаясь от нехватки свежего воздуха, Луна устремилась к ней. Отчаянно закашлявшийся Джек что-то пробормотал – возможно, негромко выругался.

«Успели», – подумала Луна, миновав тень арки ворот.

Сверху раздался громоподобный рык.

Изогнувшись дугой, тело Дракона навалилось на полуразрушенные ворота, длинная шея метнулась вниз, широко распахнутая пасть полыхнула, точно адское жерло. Луна пронзительно закричала. Джек ухватил ее за рукав, рванул вбок, а в следующий миг там, где только что стояли оба, лязгнули в воздухе острые, точно пила, клыки.

Поначалу они замышляли спуститься со Сноу-Хилл и дать зверю бой на Холборнском мосту, ведущем через Флит, в водах коего, возможно, по сию пору пряталась Чернозубая Мег. Однако страх погнал их вдоль стены, к северу, а между тем туша Дракона, перевалив через ворота, с грохотом рухнула вниз. По земле пробежала дрожь. Впереди – слишком, слишком уж близко! – высился ряд домов, невероятными усилиями спасенных от бедствия, гнавшегося за Луной с Джеком по пятам.

Ухватив Джека за руку, Луна остановила бег прямо посреди тлеющих углей.

– Дальше нельзя! Если биться, то здесь!

Джек развернулся к надвигающемуся змию. Луна, покрепче сомкнув ноющие пальцы на древке посоха, сделала то же… но поздно, ибо Дракон был уже рядом и стиснул жаркие черные когти поперек ее тела.

Пай-Корнер, Лондон, семь часов поутру

Джек без раздумий прыгнул вперед и схватил Луну за ногу. Железная шкатулка с лязгом упала в золу, а королева и Принц закачались в воздухе, поднятые кверху драконьей лапой. Но вот что-то затрещало, и оба рухнули вниз. Упав, Джек больно ушибся бедром о шкатулку, и, что куда хуже, услышал, как посох со стуком катится в сторону.

Вдохнув вместе с воздухом добрую пригоршню пыли, он скорчился в приступе неудержимого кашля. Только наитие и заставило его откатиться вбок. Мгновением позже там, куда он упал, ударило в землю нечто тяжелое. Ослепший, задыхающийся, он во всю прыть пополз прочь, твердя самому себе:

– Это не та смерть, что я видел. Не та. Не та.

Вот только было ли видение, порожденное прикосновением к посоху Калех, пророческим, или «та смерть» – лишь одна из многих возможных?

Тут до него, сквозь собственный кашель, донеслись голоса. Выходит, они не одни. Однако, как только в слезящихся глазах прояснилось, Джек разглядел, что Дракон яростно машет хвостом, не подпуская к себе никого, а для зубов его и когтей, кроме самого Джека и Луны, иной добычи нет.

«Вот свезло нам, так свезло».

Наткнувшись спиной на обломок стены, Джек зашарил позади в поисках опоры, что поможет подняться. Но прежде, чем он успел нащупать хоть что-нибудь, все его тело снова сковал паралич.

Сверху, прямо над ним, маячила пламенеющая морда Дракона.

Это было ужаснее любого огня, и чумы, и войны. У тех не имелось глаз, лишавших способности двигаться, сверкавших над головой, жаждущих силы, напитавшей его тело. Под этим взглядом Джек не мог даже вдохнуть: сколько ни сокращались легкие, страх намертво закупорил гортань.

Вдруг воздух содрогнулся от вопля, подобного коему Джек в жизни не слыхивал. Изящная, утонченная дивная королева Халцедонового Двора, серебряная статуя, игравшая в политику, точно в шахматы, но ничего не знавшая о битвах, Луна сумела отыскать посох и со всего размаха обрушила его на Дракона.

– Второго я не отдам!!!

Удивительно, но ее ярость вполне заменила собой сноровку. Получив удар в лапу, Дракон зашипел, только звук сей исходил не из горла – шипела плоть, окутавшаяся облаком пара. От леденящего прикосновения посоха Хозяйки Зимы шкура Дракона почернела, как смоль, сочленение лапы утратило гибкость. Одна беда: ни прочих лап, ни хвоста, ни тела зверя удар нимало не повредил. Вторая, нетронутая лапа ударила в ответ, сбив Луну с ног, а в следующий миг драконьи когти вновь мертвой хваткой сомкнулись поперек распростертого тела.

Выбитый из ее рук, посох подкатился к Джеку…

…и Джек с ужасом обнаружил, что не в силах протянуть к нему рук. Помня, какая мука таится в древке, руки отказывались повиноваться. Но Луна отчаянно закричала над головой, и преданность одержала верх над стремлением к самосохранению.

Стиснув челюсти так, что зуб треснул надвое, Джек схватил посох Калех Бейр.

«Я знаю, как мне суждено умереть».

С яростным ревом вонзил Джек навершие в Драконову грудь – туда, где, будь он обычным зверем, могло оказаться сердце. Окоченевшие до бесчувствия, руки даже не ощутили удара, но мощь его, устремившаяся вдоль плеч, отдалась в спине, оттолкнула Джека на шаг назад.

На сей раз отчаянно завопил сам Дракон.

Брюхо и грудь его пошли трещинами, точно камень, сжавшийся на морозе, равного коему не видывал мир. У самых корней, в сердцевине разлома, вспыхнуло крохотное солнце – столь жгучее, ослепительное, что сделалось больно глазам. Вот оно, сердце Дракона, протяни только руку… однако прикосновение спалит бренную плоть без остатка.

Джек видел свою смерть дважды, и она была не такой.

Вдруг ужасающий свет затмила тень. Луна! Подбежав к Дракону, королева по самое плечо погрузила левую руку в щель. Миг – и солнце оказалось в ее ладони.

«Шкатулка!»

Джек очертя голову бросился наземь, в золу. Удар от падения он почувствовал, но не услышал: возможно, весь мир разразился громом, а может, погрузился в безмолвие – в жутком, неуловимом для уха, исполненном муки драконьем реве о сем оставалось только гадать.

«Шкатулка… Где же шкатулка… Луна ведь вовсе без пальцев останется!»

Руки нащупали железную крышку, поддели край, потянули…

Окутавшись облаком пепла, Джек поднялся на ноги и с лязгом откинул крышку шкатулки. Над головой корчилось в муках черное тело исполинского змея. Дракон был ранен, однако не мертв. Он мог продолжать жить и без сердца. Едва не угодив под шальной удар огромной когтистой лапы, Джек пригнулся пониже и побежал к королеве.

Луна сияла, точно луна, на время одолжившая у солнца все его великолепие. Вот только времени на трансмутации нет. Подбежав, Джек поспешно подставил Луне железную тюрьму.

«Христос Всемогущий, да ведь рука сожжена до костей!»

Сжатая ладонь Луны замерла над черным провалом. Казалось, королеве не разомкнуть сведенных судорогой пальцев. На лице ее недвижно застыла гримаса невыразимой боли.

«Прости…»

С этой мыслью Джек коснулся ее запястья краем железной стенки.

Солнце кануло в черную бездну. Сердце Дракона светило так ярко, что Джеку на миг показалось, будто весь свет небесный разом угас. Однако металл в ладонях он чувствовал, даже ничего не видя. Крышка шкатулки захлопнулась, и…

Тишина.

Уши словно заткнули ватой. Сощурившись в потускневшем свете, Джек понял, что среди углей вокруг не видать ни движения. Вот стена, а вон там, невдалеке, ряд уцелевших домов, а вот, совсем рядом, и дивные неуверенно поднимаются на ноги, и только в том месте, где высилась черная громада Дракона, не осталось ничего – лишь хлопья пепла, кружась, медленно оседают на землю.

Шкатулка в руках потеплела. Щит на крышке украсился языком пламени.

Луна покачнулась. Видя это, Джек едва не отбросил шкатулку, однако вовремя опомнился и как можно скорее, но с осторожностью поставил ее подальше. Поднятая рука королевы недвижно замерла в воздухе. Где прежде была покрытая волдырями плоть, ныне не осталось ничего, кроме почерневших костей и обгорелой полоски замши – остатков манжеты перчатки. Глаза ее были округлены, брови высоко подняты, словно она никак не могла поверить, что Джек – здесь, перед ней.

Джек кое-как улыбнулся, но, стоило заговорить… Должно быть, кричал он от души: голоса почти не осталось.

– Не стоило опасаться, – сказал он. – Мне суждена другая смерть. Я видел.

С этим оба устало осели в золу и принялись ждать. Скоро подойдут остальные и помогут им добраться домой.

Лондон, затем Ислингтон, десять часов ввечеру

Так скоро Луна проснулась лишь по необходимости: сегодня ей еще предстояло встретиться с Гир-Карлин, иначе она, почти не нуждавшаяся в сне, могла бы пролежать в кровати целый месяц кряду. Она по-прежнему оставалась полуслепой – после яркого сияния драконьего сердца глаза никак не могли привыкнуть к дворцовому сумраку, а что до руки…

«А я ведь еще до этого полагала, будто рука погублена. Пожалуй, нужно спросить Нуаду Темерского, кто смастерил ему руку из серебра».

Однако коснись сердца Джек, он бы погиб на месте, а этого Луна боялась несказанно. Даже мысли об утрате еще одного Принца меньше, чем через год после смерти прежнего, вынести не могла. Какую смерть показал ему посох из черного дерева, он говорить отказался, и Луна до последнего не сомневалась: то была гибель в битве с Драконом.

Майкл Девен… Энтони Уэйр… что ж, когда-нибудь следом за ними уйдет и Джек Эллин – но еще не сейчас.

Поддерживая Луну с левого бока, со стороны пострадавшей руки, Амадея помогла ей сесть прямо, обложила со всех сторон подушками и подала кружку, до краев полную лучшего меда сестер Медовар.

– Мы и Принцу кружечку отнесли, – сообщила леди обер-гофмейстерина. – Проснется и выпьет.

– Буди его немедля, – прохрипела Луна. Казалось, от ее голоса остался лишь жалкий призрак. – Когда мы встретимся с Никневен, он должен быть рядом.

При помощи придворных дам она оделась и натянула на руку новую перчатку, что, при негнущихся пальцах, оказалось делом отнюдь не из легких. Окинув взглядом обугленную кисть, она отметила, что тонкие косточки сплавились воедино, и решительно спрятала их под тонкой замшей. На ладони без кожи и плоти перчатка сидела неважно – болталась, морщила, однако с этим придется смириться.

«Луна и Солнце! Мы ведь должны вернуть посох Калех!»

Как Керенель сумел раздобыть его, Луна даже не спрашивала – из страха узнать правду. Но за ту пользу, что он принес, она была готова заплатить едва ли не любую цену: посох Хозяйки Зимы спас их всех. Во время одевания Иррит принесла вести из города – о том, что пожары повсюду усмирены. Кое-где Лондон еще горел, но главная опасность миновала. Завтра король на Мор-филдс выступит с речью перед народом и начнет восстанавливать былое величие столицы.

Несмотря на все храбрые речи Джека, в возможность сего Луне верилось с трудом. Одно дело – слышать о разрушениях, другое – чувствовать снизу новые и новые бедствия наверху, но собственными ногами пройтись сквозь тучи пепла – это совсем иное. Когда ветер немного разогнал пыль, она взглянула с Олдергейтских ворот на реку. Выжженная пустыня по обе стороны от развалин Собора Святого Павла тянулась дальше, чем достигал взор…

«Довольно. Никневен ждет».

И не только она, но и Джек Эллин. Его Луна обнаружила сразу же за дверью спальни. Несмотря на усталость, выглядел Принц вполне бодрым. Сколько же меда влили в него слуги? Впрочем, неважно: когда мед выветрится, он сможет спать хоть целый год, если пожелает.

– Идем? – спросил он, предлагая Луне руку.

Луна пристроила на его локте недвижный остов левой кисти, и оба отправились наверх, навстречу дыму и пеплу Лондона.

Возможно, хитроумно рассчитывая в ожидании исхода битвы смягчить сердце Никневен радушием, сестры Медовар предложили для переговоров Дом Роз. Во всяком случае, когда Луна с Джеком присоединились к ним, заложницами сестры, определенно, не выглядели – хотя, судя по обиженным взглядам Гертруды, убедить Гир-Карлин принять угощение ей так и не удалось. Обе королевы устроились в удобных креслах, лицом друг к дружке. Обеих сопровождали стражи. Кроме того, Луне сопутствовал Джек, а Никневен – Керенель.

– Первое, – заговорила Гир-Карлин, минуя все обычные любезности, предшествующие подобным беседам. – Ты вернешь посох Калех Бейр.

В отсутствие надобности биться с Драконом, самой Луне посох нести не пришлось. Рыцари Халцедоновой Стражи кинули жребий, и проигравшей оказалась Сигрена. С поклоном кавалерственная дама подала посох Никневен, а та, как ни в чем не бывало, не позаботившись даже перчаток надеть, приняла его и передала слуге. Возможно, прикосновение к посоху не причиняло ей никаких неудобств, а может, гордость Гир-Карлин оказалась превыше стужи и страха.

– Мы благодарны за позволение им воспользоваться, – сказала Луна.

Губы Гир-Карлин скривились в ядовитой усмешке.

– Кроме того, – продолжала Луна, – должны мы поблагодарить и твоего рыцаря, сэра Керенеля, ибо без его помощи битва с Драконом оказалась бы много труднее.

Никневен бросила на Керенеля гневный взгляд.

«А это еще отчего?»

Поклонившись своей королеве, а затем – Луне, рыцарь заговорил:

– За былые услуги, оказанные мной двору Файфа, Ее величество Гир-Карлин пожаловала мне право просить ее о награде. Я выбрал посох Хозяйки Зимы. В немалом своем… великодушии она исполнила мое желание, но при условии: как только он будет возвращен, я должен оставить и службу, и ее владения.

Суть, кроющуюся в этих словах, Луна поняла без промедлений. В то время как сестры Медовар послужили ручательством выдачи Видара, Керенель стал заложником, ручательством благополучного возвращения посоха, и Луне впервые пришла в голову мысль: что, если удар по Дракону мог расщепить даже столь древнее дерево?

Но тут она заметила чересчур наивные мины на лицах сестер Медовар. Похоже, они в тайне от всех затеяли сговор – с Керенелем. Изгнания коего не одобряли с самого начала – ни в тот раз, когда Луна принудила его к клятве, ни в другой, когда он отправился в изгнание сам, оскорбленный до глубины души.

С Керенелем, освобожденным Никневен от рыцарского служения.

– Сколь мне известно, – сказала Луна, будто бы только сейчас вспомнив об этом, – мы тоже до сих пор должны тебе любую награду по твоему выбору.

Керенель поклонился вновь.

– Ваше величество также весьма великодушны. Я был бы весьма рад позволению поселиться при вашем дворе, так как ныне остался без дома.

На миг неотвязная ноющая боль в плече и ладонях исчезла как не бывало, и Луна улыбнулась рыцарю. Некогда Керенель сказал ей, что дом у него есть – Лондон. Теперь, многие годы спустя, он наконец-то вернется домой.

Однако ж Никневен сия идиллия никакой радости не доставляла. Гневно, не мигая, взирала она на поклонившегося в последний раз Керенеля, и лишь после того, как тот отошел от нее, снова раскрыла рот:

– Ну, а теперь изменник. И я, наконец, смогу покинуть это место.

А уж как Луне хотелось поскорей проводить ее восвояси…

– Приведи нам Ифаррена Видара, – велела она, обернувшись к сэру Перегрину.

Исхудавший в железной темнице, точно скелет, вновь скованный рябиновыми кандалами, Видар нетвердым шагом сошел вниз. Из шкатулки он появился без чувств, чем немало порадовал Луну: сие позволяло отправиться на битву с Драконом без посторонних мыслей в голове. Однако шотландские и английские дивные, надзиравшие за ним в подземелье, докладывали, что очнуться он не замедлил и в тот же миг принялся проклинать их всех, причем с необычайной изобретательностью. Теперь он попросту в мрачном, презрительном молчании ждал своей участи.

– Мне угодно, чтоб он страдал, – без предисловий объявила Никневен.

Луна задумалась, вспоминая шотландскую политику касательно пыток… а впрочем, Никневен вряд ли есть дело, что там считают законным короли и королевы смертных.

– Он твой, как и было обещано. А как ты с ним обойдешься, забота уже не наша. Скажу лишь одно: он – изменник, в измене сознался и вполне достоин смерти.

Видар издал мерзкий смешок.

– Выходит, твои блестящие принципы в конце концов уступили целесообразности? А может, мягкое сердце не позволяет держать меня в этой шкатулке?

Караульные вывели его наверх через двери, что в Кратчед Фрайерс, и обогнули Сити кругом, а значит, дым он почуял, однако по-прежнему висящей над Лондоном завесы не разглядел. Запертый в железной темнице, Видар знать не знал, сколь велики перемены, постигшие мир за ее стенами.

Нимало не взволнованная, Луна повернулась к нему. Убеждать Видара в твердости собственных принципов нужды не было: довольно, что твердость их известна ей и тем, кто ее окружает.

– Мы с Принцем просто вверяем твою судьбу усмотрению Гир-Карлин, в знак добрых намерений.

Ничем не проявлявшая добрых намерений, Никневен мрачно скривила губы, но, к удивлению Луны, сказала:

– Ты не должна остаться в стороне. Видар умрет, но не от моей руки.

Луна моргнула.

– Тебе угодно, чтоб его предали казни мы?

– Не вы.

Теперь Гир-Карлин улыбалась, вложив в улыбку всю ненависть, что сдерживала в Халцедоновом Чертоге.

– Пусть его казнят смертные.

– Что?! – зарычал Видар.

В кои-то веки хищный взгляд Гир-Карлин был устремлен не на Луну!

– Я подобных дел не люблю, но для тебя такой конец – в самый раз. Пусть палачами тебе станут те, кого ты презираешь. Не сомневаюсь, Халцедоновому Двору такое устроить по силам. Возможно, побиение камнями? Полагаю, людей, боящихся ведьм и необъяснимых вещей, здесь хватает.

Лицо Видара исказилось от ярости пополам с ужасом. Более жестокого приговора для него Гир-Карлин не сумела бы выдумать даже при всем старании. Воистину, ее страсти не знали границ.

И это внушало тревогу. Да, выполнить просьбу Никневен Луна вполне могла, однако уж очень она отдавала местью, не правосудием.

«Похоже, благородные принципы Энтони оставили след и во мне».

Однако, как и сказала Никневен, Видару подобный конец вполне подходил. В стремлении к могуществу он неизменно использовал смертных, ничуть не заботясь об их благополучии. А в годы войны с Луной далеко перешел границы своеобычной жестокости времен Инвидианы – разжигал бунты, поощрял безумства Армии, подливал масла в огонь всех самых худших побуждений английского народа. Разумеется, в страданиях англичан был виновен не только Видар, однако без него дело не обошлось.

Возможно, это следует счесть и их правосудием.

Однако вовлечение в сию процедуру смертных означало участие в ней Принца Камня. В ответ на взгляд Луны Джек только пожал плечами. Для него Ифаррен Видар был лишь именем, неизменно сопровождаемым проклятиями, а ныне и образом пленника в кандалах, предмета ненависти, что разгорелась задолго до его рождения. Каким ни окажись его мнение, оно будет куда более непредвзятым, чем ее.

– В делах, касающихся смертных, решение за тобою, милорд, – сказала Луна, внутренне наслаждаясь гримасой отвращения на лице Никневен. – Дивные нашего двора выполнить просьбу Гир-Карлин согласны. Возможно ли сие устроить?

Джек ненадолго задумался, а затем лицо его озарилось странной – веселой, но в той же мере горькой улыбкой.

– Да. Полагаю, возможно. Вполне.

Тайберн, Лондон, 27 октября 1666 г.

Дух вокруг Тайбернского Дерева[75] царил просто-таки праздничный. Пусть совсем рядом лежат в руинах четыре пятых Сити, а выжженные земли за городской стеной ничуть не меньше уцелевшей пятой части; пусть целых тринадцать тысяч домов заодно с церквями, залами ливрейных компаний и большинством лондонских центров торговли обратились в золу и пепел – вскоре виновный во всем этом будет болтаться в петле.

– Они ни на грош в это не верят, – негромко сказал Джек женщине, стоявшей рядом. – И в то же время предпочитают верить, потому что именно это и желали услышать. Теперь им известно, кто виноват.

– И должен быть казнен, – откликнулась мистрис Монтроз. Держалась она прямо, строго, благопристойно сложив руки поверх простенького корсета. – Потому что подобное бедствие не может быть чистой случайностью.

Но именно случайностью оно и было. И дознаватели из комитета, учрежденного Палатой общин, прекрасно об этом знали, несмотря на дюжины обвинений, хлынувших к ним рекой. Но если Пожар устроен не заговорщиками-папистами, значит, все дело в воле самого Господа, во второй раз покаравшего лондонцев за грешную жизнь: дескать, раз уж чума их ничему не научила, попробую-ка огонь.

Благочестивые с радостью в это верили. Другие же – те, кому грешная жизнь была слишком по нраву, чтоб от нее отступиться – настаивали на кознях папистов. Ну, а Робер Юбер на роль виноватого подходил так, что лучше не пожелать.

Он вновь и вновь клялся перед судом всем святым, будто собственными руками забросил в окно пекарни Фаринора зажигательное ядро. Фаринор сие всей душою поддерживал: разумеется, подобное горе никак не могло случиться из-за его небрежения, неопрятности в содержании кухни! Плевать, что в подробностях Юбер путался, а порой противоречил самому себе – выведенный на пепелище, он сумел показать, где стояла пекарня, и этого, дьявол его раздери, вполне довольно.

Пришлось судьям поверить ему на слово. Да, они знали, что Юбер невиновен, и даже изо всех сил пытались заставить его это признать. Ну и странно же выглядел тот допрос! Подумать только, тюремщики на все лады убеждают заключенного отказаться от признания, но судьям уж очень не хотелось вешать невинного. Однако ж лондонские обыватели жаждали крови, а Юбер твердо настаивал на своем, и что тут прикажете делать? Как отказать ему в мученическом венце?

Вот этаким-то недостойным путем Джек и сослужил Лондону службу.

Теперь Юбера вели на эшафот. Внешность, манера держаться… нет, от Видара в нем не осталось ни черточки. Возможно, волшебные узы, сковавшие его разум, порой заставляли изменника вести себя странновато, однако дивного лорда в нем было бы не признать ни за что. И, хотя Луна обещала Никневен, что в глубине души предатель будет визжать от мук, вполне сознавая свою судьбу, на деле дивные сделали все возможное, дабы затуманить и его мысли. Пусть он и враг, подвергать его этаким пыткам было отнюдь не в характере Луны.

Для Халцедонового Двора – правосудие. Для Гир-Карлин – отмщение. Для лондонцев же – покой: покарав виновного, они смогут отвлечься от обвинений в адрес соседей и начнут заодно с ними отстраивать родные улицы. Расчистка начнется буквально на днях, а касательно правил строительства Карлом издан особый указ: дабы предотвратить подобные бедствия в будущем, улицы надлежит расширить, а все дома выстроить из кирпича. Усмотрев в сем возможность избавить Лондон от осколков древних времен, превратив его в город, достойный встать в один ряд с крупнейшими из жемчужин Континента, полдюжины человек подали на высочайшее рассмотрение планы всеохватывающих перемен. Правда, Джек пока не знал, много ли проку из этого выйдет: слишком уж многое значило в Лондоне лицо города – границы приходов да округов и городская стена.

Но, если даже сим переменам и не бывать, привычный, знакомый Сити – и наполовину деревянные дома, и верхние этажи, нависающие над мостовой, и церкви, построенные многие сотни лет назад – отошел в прошлое. Все это будет построено заново.

А что это значит для Халцедонового Чертога… Бог весть. Поживем – увидим.

Веревка рывком натянулась, и Юбер закачался в воздухе, отчаянно суча ногами. Оградив уши от рева толпы, Джек взял Луну за руку. Под маской чар ее было не отличить от теплой, здоровой плоти.

Сомкнуть пальцев вкруг его ладони королева все еще не могла, и посему накрыла его руку правой.

– Мы оправимся и от этого, – сказала она. – Непременно оправимся.

Джек согласно кивнул. Положенное в год величайших бедствий, начало его правления Халцедоновым Двором оказалось нелегким, но об уходе он даже не помышлял. Дел им с Луной предстоит еще много.