И восходит луна

Глава 7

Следующим утром Грайс и Лаис смотрели на кухне обращение Кайстофера к народу, в котором он выражал соболезнование семье Ландси Кэррол, ее друзьям, коллегам и избирателям.

На экране Кайстофер в безупречном костюме, с безупречно скорбным видом и светлыми глазами, устремленными вдаль, говорил:

— Без сомнения, эта провокация. Я знал Ландси Кэррол лично, она была сильным политиком и незаурядным человеком. То, что случилось — большая трагедия, но она не имеет никакого отношения к личности Ландси Кэррол, к тому великому человеку, которого я знал. На нее, без сомнения, было оказано давление со стороны той же группировки, что занималась убийствами людей. Федеральное Бюро Расследований непременно выяснит подробности, однако нет никаких сомнений в том, что ее заставили сделать то, что она сделала. Угрозы или насильно введенные психотропные препараты, что бы ни побудило ее сделать это, Ландси Кэррол не останется в наших сердцах, как самоубийца. Мы запомним ее, как достойного члена демократической партии, просветителя, филантропа и неутомимого борца за права человека и человечества.

Кайстофер говорил и еще что-то о том, как Ландси Кэррол помогала вдовам погибших в Эфганистане и Эраке, о том, как она разрабатывала законы, которые делали доступным качественное здравоохранение для групп населения, находящихся за чертой бедности.

Лаис сказал:

— Вот лицемер. Рад небось.

— Сложно сказать, — протянула Грайс. И в этот момент вошла Олайви. Лаис и Грайс переглянулись. Они не ожидали увидеть затворницу Олайви в месте, где количество людей зашкаливало за одного без очень веской причины.

Олайви некоторое время стояла молча, наблюдая за ними, как за маленькими животными. Выражение ее лица оставалось безразличным. Наконец, тонкие губы искривились, и Олайви сказала:

— Доброе утро.

— Доброе утро, — одновременно ответили Грайс и Лаис. Они оба делили с богами постель, касались их, говорили с ними, но Олайви оставалась пугающей. Ее сосредоточенные, карамельно-темные глаза скользнули по каждому из них, будто проверяя, хорошо ли Лаис и Грайс поздоровались, проявили ли должное уважение.

— Я…

Олайви замолчала. Такое с ней бывало. Иногда ее книжная речь будто давала сбой, как если бы Олайви переворачивала страницу, прежде чем продолжить.

— Хочу сообщить вам, что завтра сюда прибудет Дом Тьмы. Они хотят поговорить.

— О чем? — спросил Лаис. Грайс увидела, как он побледнел.

— О многом. Это не твоего ума дело. Ни в коем случае. Более того ты, Лаис Валентино, будучи собственностью Дома Тьмы, отправишься подальше отсюда на неопределенный срок.

— Ты меня что выгоняешь?

— Да, — сказала Олайви. — Собирай вещи и выметайся отсюда. Я хочу, чтобы даже духа твоего здесь не было, в том числе и в прямом смысле. Я не хочу, чтобы твой запах был здесь уловим.

— Я понял, — сказал Лаис. Лицо у него стало обиженное, он по-детски нахмурился, и Грайс показалось, что сейчас он закатит истерику, как трехлетний мальчишка. Однако Лаис был куда умнее и надежнее, чем выглядел. Он сказал:

— Будет сделано. Не увидите меня, пока все не закончится. Считайте, что я затаился.

— Да, — сказала Олайви степенно. — Так мы и будем считать, потому что ты — затаишься.

Олайви махнула рукой, жест вышел повелительный, вовсе не забавный, и Лаис встал. Казалось, он сам был шокирован тем, что подчинился мгновенно.

— Пойду собирать вещи, окей?

— Да. И, кстати, Дом Тьмы, разумеется, понимает, что ты — близко. Они традиционалисты, однако это не значит, что они отказываются от газет. Ты и мисс эмериканский пирог знатно веселились в последнее время.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Лаис осторожно. Он изучал ядрено-зеленые шнурки на своих кедах.

— Я хочу, чтобы ты был осторожен. Не попадись. Это все, что я имею в виду.

В голосе Олайви никакой теплоты не было, однако и лед чуть надтреснул. Лаис, воспользовавшись этим секундным проблеском, решил закончить общение с Олайви на хорошей ноте. Он почти выбежал из кухни, оставив Грайс наедине с Олайви. Грайс отпила холодного какао и быстро сглотнула. У нее, казалось, разом свело все мышцы. От Олайви шел холод иных миров, который был приглушен у всех остальных, даже у безумной версии Кайстофера. Наверное, Олайви, просидевшая большую часть жизни в полном одиночестве, приобрела меньше человеческого, чем ее сестра и братья. У нее было только то, что дала ей природа — никакого общества. Поэтому она хуже владела своими интонациями, жестикулировала неуловимо неловко, будто ее человеческое тело было инструментом, на котором ее не научили играть.

Однако ее прямая осанка и царственно вскинутая голова придавали ей поистине прекрасный вид.

— Ты и Ноар, — сказала Олайви. — Я хочу, чтобы вы подготовили дом. Вы будете присутствовать с нами.

— А Маделин? — спросила Грайс, сама толком не понимая, зачем раскрыла рот.

— Маделин тоже будет с нами. Это своего рода прецедент. Не уверена, что они оценят это, но и скрыть ее присутствие будет невежливым.

Грайс залпом допила какао, как если бы это был виски. Выглядело чудовищно нелепо, наверняка, но лицо Олайви не дрогнуло.

— Ты и Ноар хорошо знаете свое место. Здесь вам его не указывают. Однако, на глазах у Дома Тьмы вам нужно вести себя подобающе.

Грайс вдруг почувствовала, что краснеет. Щеки запылали от злости, она коснулась их холодными ладонями.

— То есть, вы хотите, чтобы Дом Тьмы думал, что вы обращаетесь с нами, как со зверьками, потому что это вопрос престижа?

— Это вопрос традиций. Дом Хаоса, если ты забыла со всеми этими семейными советами и очаровательными посиделками в Сентрал-Парке, это боги. Твои боги. И будь благодарна, что ты не проведешь свою жизнь на коленях, но не стоит думать, что мы так уж сильно отличаемся от Дома Тьмы. А теперь подготовь здесь все к их приходу. Я хочу, чтобы они увидели, что жрецы Дома Хаоса достойно соблюдают весь сложный церемониал нашего завета.

Грайс нашарила сигареты, закурила. Ей ужасно хотелось бросить пачку Олайви в лицо, но она аккуратно ее отложила.

— Заранее спасибо, — механическим тоном добавила Олайви. А потом она просто вышла из кухни.

Грайс была зла. Как Олайви могла так обращаться с ними? Они ведь были людьми, личностями, у них были стремления, желания, убеждения, умения, которые она игнорировала.

А потом Грайс подумала — а ведь сама Олайви человеком не была. Грайс подумала о поколениях своих предков, которые провели свою жизнь в качестве слуг богов, услаждавших их в постели, под плетью или ласками, омывавших их убежища и возносящих им мольбы.

Кайстофер попросил мистера Рида дать Грайс работу. Конечно, после того, что случилось с Ландси Кэррол в прямом эфире, никто за столом о работе для Грайс не говорил, как, впрочем, и о покупке акций. Грайс вообще не помнила, чтобы затрагивались хоть какие-то темы, кроме светских обсуждений последних выставок и бродвейских постановок. Никто не умеет делать вид, что ничего не происходит так, как богатые, безупречные люди.

Грайс докурила сигарету, думая о том, что Кайстофер не мучил ее, не заставлял выполнять сложные ритуалы, восславляющие его, не был с ней жесток. С последним, впрочем, можно было и поспорить, однако даже в том безумном состоянии Кайстофер не был с ней жесток так, как его предки были жестоки с ее предками.

Дайлан заботился о ней, будто Грайс была и его сестрой. Аймили дружила с ней, искреннее, насколько вообще возможно искренне дружить с депрессивной занудой вроде Грайс.

И Грайс забыла о том, что они — ее хозяева. А Олайви ей это напомнила. Отчасти ее стоило за это благодарить. Всегда стоит быть начеку, с тобой не может случиться ничего слишком плохого, если ты к этому готов.

Следующие два дня Грайс и Ноар провели за омовением дома.

Ноар мог сколько угодно играть в дурачка-полицейского, любящего тачки, муншайн и "Агенство "Лунный Свет". Однако все он помнил прекрасно, их ведь учили этому с детства. Пусть Ноар был меньше подкован в "Книгах восходов и закатов", потому как его родители чуть меньше чокнулись на своей жреческой сущности, чем родители Грайс, кое-какие вещи он знал безукоризненно хорошо.

Например, что ровно перед тем, как взойдет луна, они должны были наполнить сосуды водой из реки, что не имеет названия (один из ручейков в Сентрал-Парке подошел вполне). Например, что только к западу должна быть обращена вода, омывающая помещение, где будут восседать боги. Например, что символы, значения которых ни Ноар, ни Грайс не понимали, но помнили их начертание наизусть, должны были быть написаны их кровью. Они должны были украсить все углы столовой, где будут принимать Дом Тьмы.

Грайс и Ноар вставали до рассвета, взывали в луне и силам ее, пока она еще оставалась на небосклоне. Когда-то у всех этих обрядов был смысл. Ритуальное омовение, к примеру, позволяло помещению не так сильно пахнуть его владельцами — боги были чувствительны к ньюансам запаха друг друга, хотя Грайс и не видела отличия между запахами Кайстофера и, скажем, Аймили.

Теперь можно было воспользоваться отдушками, бригадами уборщиков, кондиционером, однако Дом Тьмы был помешан на традициях, потерявших всякую актуальность.

Символы, значения которых Грайс и Ноар не знали, говорили о чем-то, что было понятно только богам. То, что они были начертаны кровью избранных жрецов означало их готовность принести себя в жертву божественному роду, дань уважения.

И таких мелочей было море. Значения некоторых были погребены в давно умерших поколениях. И однако же Грайс и Ноар помнили все. Память детства не оставляет, она жива еще долго после того, как забываешь о том, как тебя учили. Грайс три года, с наступления ее менархе, каждый день повторяла ритуалы восхваления. Ноар, Грайс подозревала, тоже не жил простой жизнью мальчишки из Юэты, каким всегда хотел казаться.

Два дня, когда они натирали эфирными маслами полы, оставляли свою кровь на стенах, возносили заученные мольбы и хвалебные песни, танцевали, пока транс не захватывал их полностью, и не оставалось звуков, кроме биения сердца.

В заключение Грайс и Ноар стояли на коленях и стегали себя плетьми. Они оба были обнажены по пояс, и они пророчествовали, как полагалось жрецам Дома Хаоса. Иными словами — просто несли чушь, которая приходила в голову. Желательно было, чтобы чушь казалась мрачноватой. Грайс не помнила, что говорила она, ошалевшая от усталости и боли. Ноар кричал о том, что они — голодные и грязные, посреди невиданных ужасов.

Кто-то из богов должен был присутствовать, но Кайстофер и Дайлан были на работе, а Олайви не хотела выходить. Поэтому на то, как полуголые Грайс и Ноар кричат о Дне Пробуждения и конце земли, смотрела Аймили. Она сидела на столе в очень короткой джинсовой юбке и болтала ногами. В руках у нее был стаканчик фраппучино из "Старбакса", и она потягивала шоколадно-кофейную, сахарную массу через трубочку. Приветливая, бело-зеленая русалочка с логотипа вдруг показалась Грайс пробуждающимся со дна морем чудовищем, поглощающим все, что она знала.

Только когда Грайс и Ноар упали без сил, Аймили сказала:

— Ну, все. Олайви будет довольна. Не знаю, правда, зачем эта часть. Но она сказала, что Дом Тьмы узнает, если мы чего-то не сделали. Может, блефует, чтобы вам досадить.

Аймили спрыгнула со стола.

— Теперь расслабьтесь. Завтра они приедут, завтра же уедут, и все будет по старому.

Грайс все еще лежала на полу, вставать не хотелось. Кроме того, она испытывала жгучий стыд. Ноар надел рубашку, показал Аймили средний палец и грязно выругался. А потом ушел, хлопнув дверью как можно громче.

А Грайс вспомнила, с какой точностью, с каким знанием, он два дня выполнял весь требуемый церемониал.

Вечером Кайстофер обработал ссадины Грайс. Ее предки стегали себя, раздирая плоть до костей, на Грайс же были лишь вспухшие красные полосы. Кайстофер осторожно мазал их, всякий раз меняя ватную палочку, когда переходил к следующей. Он складывал их в отдельную картонную коробочку, очень ровным рядом. Грайс не знала, что он думает обо всем, что делали Грайс и Ноар. Считает ли это естественным, думает ли о том, что им стоит делать это почаще или раздражен пережитками прошлого, которыми наполнился дом. Кайстофер ничего не говорил.

— Ты переутомилась? — спросил он.

— Можно сказать и так.

Он принялся заклеивать ссадины пластырем. Грайс сидела неподвижно, прикрывая грудь, хотя он и не мог ее видеть. Он был ее мужем уже два с лишним месяца, но Грайс не могла перестать стесняться его.

— У тебя будут проблемы с Домом Тьмы?

— У нас. Дом Хаоса, это мы, — сказал Кайстофер. Какого-то особенного чувства единства в его словах Грайс не уловила, но не было и холода Олайви.

— У нас, — поправилась Грайс.

— Может быть. Может, они считают, что это я воздействовал на Ландси Кэррол. Хотя было бы глупо так думать. А может они недовольны новостью о том, что Маделин станет женой Дайлана. Но скорее всего они просто хотят обсудить эту группировку. Убийц. Им интересно.

Интересно и все? Какой странный ответ. На кону стояли человеческие жизни.

— Хотя я думаю, что если они снизошли до беседы с нами, это значит, что они могут быть и обеспокоены. Дом Тьмы не любит нас.

— Я знаю.

— Но семейства богов вообще по обыкновению довольно враждебно друг к другу настроены. Поэтому тебе не о чем волноваться. Все это обычное дело.

Кайстофер аккуратно надел на Грайс ночную рубашку.

Этой ночью его объятия были почти невесомы.

А на следующее утро снова пришлось встать рано, даже прежде, чем мир за окном можно было назвать утренним. Ночь несмело рассеивалась над Нэй-Йарком, и Грайс причесывалась перед зеркалом, непрестанно зевая.

Дом Тьмы мог бы выбрать и более приемлемое время для визита. Внизу, как игрушечные, толпились люди. Они пришли посмотреть на историческую встречу двух божественных Домов. Грайс с радостью оказалась бы в этой толпе, с восторгом и страхом взирающей на богов. Грайс хотелось быть снаружи, а не внутри. Хотелось увидеть те пару минут, когда боги будут обмениваться приветствиями на улице, а потом уехать к своей нормальной, не имеющей отношения ни к чему божественному, кроме программы Дайлана, жизни.

Кайстофер завязывал галстук перед зеркалом. Они молчали все утро, с тех пор как зазвонил будильник, и они обменялись стандартным "доброе утро". Грайс хотелось нарушить это тягостное молчание, и она спросила:

— А ты видел прежде богов Дома Тьмы вживую?

— Мэрган много общался с нашим отцом.

— Они были друзьями?

Кайстофер посмотрел на Грайс так, будто она предположила, что Солнце вращается вокруг земли. Грайс отвела взгляд. Но неожиданно Кайстофер сказал:

— В принципе, можно сказать и так. Думаю, для отношений двух богов из разных семейств это было максимально дружеское поведение. Мэрган немного младше отца. Через полгода-год, он погрузится в сон. У него есть дочь. Вот ее я еще не видел, кроме как на фотографиях в газетах. Мэрган никогда не брал ее с собой. Кажется, она ровесница Аймили, а может чуть младше.

— Они опасны, Кайстофер?

— Как и все боги. Но если ты и Ноар будете придерживаться регламента, на вас, скорее всего, даже не обратят внимания. Что касается Маделин, с ней будут говорить, как с отребьем.

— А Лаис?

Кайстофер протянул ей бархатную шкатулку с алмазными запонками, и Грайс надела их на манжеты его рукавов.

— Семья Валентино не культисты Дома Тьмы. Однако, они — их собственность. У Аймили могут быть проблемы.

Кайстофер нахмурился, будто что-то заставило его усомниться в реальности происходящего. Потом лицо его приобрело обычное выражение. Он сказал:

— Ты волнуешься и переживаешь.

Тон был почти вопросительный. Грайс кивнула.

— Я тоже волнуюсь и переживаю, — вкрадчиво сказал Кайстофер. Грайс не знала, в чем именно это, по мнению Кайстофера, могло бы ей помочь. Может быть, таковы были его представления об эмпатии.

Они вышли в коридор. Дайлан был одет на редкость аккуратно и строго, однако все его четыре щупальца были выпущены. Грайс всегда удивлялась, как он не путается в них. На Аймили было длинное кожаное платье, ее волосы были распущены, а по рукам при каждом движении путешествовал десяток фенечек. Видимо, наряд прямиком из коммуны хиппи семидесятых был верхом того приличного и официального, на что Аймили могла себя сподвигнуть. На Олайви было то же самое платье с открытой спиной, которое она надевала на праздник Дайлана. Разнообразие гардероба в ее ценности явно не входило.

Маделин, будто бы совершенно не взволнованная, стояла, прислонившись к стене. В руке у нее был бокал с шампанским, а в зубах сигарета. Ее алое платье едва скрывало бедра, что было слишком даже для нее. Она слишком хотела показать, что ей плевать, что подумают о ней.

Грайс и Ноар были одеты в одинаковые черные балахоны с вышитой на груди, с левой стороны, там, где сердце, луной.

Никто не напоминал людям о том, что им следует идти позади, держаться отдельно. Боги вышли из лифта первыми, и Грайс и Ноар сделали небольшую паузу, чтобы отстать, а Маделин выбросила и раздавила сигарету. Ноар откинул балахон, выражение его лица означало крайнюю брезгливость ко всем и вся.

— Что за идиотизм? Почему мы должны участвовать в этом цирке? Это же бред! Долбаный зоопарк!

В душе Грайс была согласна с ним, однако ей не хотелось выражать это так открыто. Маделин тоже не сказала ничего, она предпочитала молчаливое презрение. Они двинулись к выходу вслед за богами. Грайс почувствовала, как ее терзает любопытство.

Там, снаружи, где занялся, наконец, рассвет, стояли другие боги. Грайс чувствовала любопытство, но и страх. Наверное, этот страх перед чужими и заставлял людей поклоняться своим богам. Даже Олайви казалась сейчас роднее тех, кто придет к ним в дом.

Первой пошла Маделин, но Грайс нагнала ее.

— Ты последняя.

— В смысле?

— В смысле, не беси их, — сказал Ноар. — И останешься цела.

— Если вы думаете, что я собираюсь унижаться перед какими-либо богами, вы сильно ошибаетесь.

Грайс вспомнила, как Маделин извивалась под Дайланом на алтаре, страдая от галлюцинаций и судорог. Это она за унижение явно не считала, а вот идти последней было для нее смерти подобно.

— Пожалуйста, Маделин.

— Нет. Пусть видят меня.

Маделин пустилась почти бегом. Ее каблуки постукивали по мраморному полу, а Грайс в своей безупречно удобной обуви не смогла за ней угнаться, зато смог Ноар. Они втроем остановились у выхода, их ослепили вспышки камер. Кажется, Дома Тьмы еще не было.

Они вышли, встав за богами. Делегация с виду была будто бы не очень впечатляющей, однако то, что Дом Хаоса вышел в полном составе означало высокую степень почтительности. Хрупкий нейтралитет между Домом Тьмы и Домом Хаоса не позволял никому из богов быть неосторожным в общении, и все правила божественного этикета всегда строго соблюдались в Эмерике.

Ноар показал средний палец многочисленным журналистам, а потом натянул капюшон еще сильнее. Грайс, пользуясь передышкой, закурила. Люди, щелкающие затворами фотоаппаратов, вспышки, протяженный недосып и раннее, холодное утро, вызывали у Грайс ощущение иллюзорности происходящего, все звуки казались отдаленными, спрятанными за стеклянным куполом.

Необычайно громким показался Грайс шум колес подъехавшей к аллее машине. Журналисты пустились в разные стороны, как рассыпанные орешки. Тот, кто был за рулем явно не волновался о том, что произойдет с не слишком расторопными людьми.

Машина была длинная, черная, похожая на катафалк и, вполне возможно им и являвшаяся. Блестящая, с обитой тканью крышей, машина одновременно была строгой и кокетливой, если это слово можно было применить к труповозке. Грайс почувствовала сбивающий с ног запах специй и ладана, когда дверь салона отворилась.

Первым вышел высокий человек, его кожа была черной, того оттенка, который мало кто из потомков рабов сохранил. Это была яркая, африканская чернота, и худощавое лицо человека, а вернее существа, с большими глазами и пухлыми губами, говорило о том, что ни единой капли белой крови в нем не было.

Боги, особенно самцы богов, как Грайс заметила, в целом были довольно высокими, хотя и не выходили за пределы человеческой нормы, однако глава Дома Тьмы явно достигал чуть больше двух метров, и возвышался над толпой, как статуя.

На нем был добротный черный костюм, который вовсе не выглядел дорогим и представительным, как костюмы Кайстофера и Дайлана. Черные ботинки были чистыми, однако подошвы давно отклеились, и теперь ботинки были похожи на разинутые пасти птенцов, просящих есть. Потертый цилиндр венчал голову этого странного бога, заставляя его казаться еще выше. Самой дорогой вещью, которая на нем была, являлся шелковый шейный платок, ослепительно-белый со странными, тонкими красными линиями, складывающимися в неразличимые из-за складок символы.

Без сомнения это и был Мэрган. Он поклонился Дому Хаоса, не обращая внимания на журналистов, будто они были не больше жучков. Мэрган подал руку, помогая выбраться из машины чернокожей, юркой девочке в длинном белом платье. Она была босая. Грайс вспомнила ее имя, так редко звучащее по телевизору — Касси. Касси из Дома Тьмы.

У Касси были большие, темные глаза, устремленные куда-то вверх, будто небо было ей интереснее всего. Рассеянная, блестящая улыбка блуждала по ее губам. На ее шее свободно, почти до живота, болтались бусы из каких-то кроваво-красных полудрагоценных камней.

Вспышки фотоаппаратов стали чаще — Кэсси и Мэргана видели слишком редко.

Грайс быстро выбросила сигарету, пока ее не заметили боги, выпрямилась.

Мэрган прошел вперед, к Дому Хаоса в полном составе (хотя, конечно, не хватало Лаиса, как ни крути, он тоже был частью семьи).

— Ваше приглашение, — Мэрган приложил руку к сердцу театральным, гротескным жестом. — Согрело наши сердца.

— Мы ждали вас, — сказал Дайлан. — И сердца наши бились в ожидании.

Мэрган приложил руку туда, где билось сердце Дайлана, и Дайлан сделал то же самое в ответ. А потом все случилось в секунду. Дайлан достал из кармана нож и воткнул себе в грудь, что для него было не таким уж необычным действием. Но то же самое сделал и Мэрган, а вслед за ним и Кэсси. Щелчки фотоаппаратов лились теперь с невообразимой скоростью. Дайлан разбил рукоятью ножа грудную клетку, вытащил израненное сердце, разрезал его на две половины и протянул Мэргану и Кэсси.

И вдруг Грайс увидела, что Кайстофер надевает латексные перчатки, а затем тоже достает нож. Ей захотелось вцепиться ему в руку, остановить его. Она прежде не видела, чтобы он делал с собой такие чудовищные вещи, как Дайлан, по крайней мере в состоянии порядка. Кайстофер, Олайви и Аймили не поморщившись сделали то же самое, что и Дайлан, и Грайс поняла, как мало это для них значит. Всего лишь этикет, ничего больше, ничего страшного.

Кайстофер, вытянув руки, чтобы не заляпать костюм, хотя он уже был испачкан, и не было больше смысла его беречь, разрезал сердце на два куска. Мэрган и Касси делили свои сердца на четыре куска. Они обменивались своей плотью так же, как люди при встрече обмениваются комплиментами.

Шофер, чернокожий, подтянутый парень, вынес из машины две коробочки — музыкальную шкатулку, чья мелодия потонула в шуме вокруг, и деревянную, резную коробочку со схематично нарисованным сердцем. Мэрган и Кэсси сложили куски сердец Дома Хаоса и передали коробочки шоферу. Дайлан засунул ошметки плоти себе в карманы, Кайстофер закрыл их в герметичном пакетике и только после этого снял латексные перчатки, а Аймили принялась подкидывать их в руках, как если бы собиралась жонглировать.

А вот Олайви откусила по кусочку от обоих сердец и вежливо вернула владельцам.

— Благодарю.

— О, кто-то не забывает и об этикете прежних времен, — сказал Мэрган, будто бы не обращаясь ни к кому.

— То есть, — шепнула Маделин. — Это был современный этикет?

Мэрган поднял руки и сказал:

— И я готов войти в ваш дом.

— И я готова войти в ваш дом, — вторила ему Касси, потирая зарастающую рану на груди тонкими пальцами.

И Дом Хаоса расступился.

Проходя мимо Грайс и Ноара, Мэрган едва на них взглянул. А вот напротив Маделин он остановился и сплюнул розовую от крови слюну.

— Так отвратительно и так грязно.

Маделин размазала плевок носком золотистой туфельки от Крийстиана Лабутена.

— Прошу прощения, — сказала она, улыбнувшись. И Грайс показалось, что Мэрган ударит ее прямо сейчас. Но он просто прошел мимо.

Грайс и Ноар вынуждены были прислуживать за столом. Они разносили еду, заказанную в фешенебельном ресторане. В старые времена им пришлось бы готовить самим. Боги молчали. Это было странно — люди за столом просто пребывают в абсолютной тишине. Может быть, они бессловесно общались, чувствовали запахи друг друга или выполняли очередные требования своего сложного этикета.

Грайс не знала. Она разносила лобстеров со сливочным маслом, стараясь не смотреть в глаза богам Дома Тьмы.

— Быстрее, — сказала Касси, когда Грайс поставила перед ней тарелку. И это было первое, что она сказала, войдя в дом.

— Мне очень жаль, — пробормотала Грайс. Отчего-то ей очень захотелось, чтобы Кайстофер посадил ее рядом, а может быть даже увел в комнату и крепко обнял. Ей было неуютно и страшно.

Ноар, смесь культиста и официанта в сложившейся ситуации, разливал по бокалам айс-вайн.

Мэрган вдруг снял шейный платок, и Грайс увидела, что шея его испещрена глазами. Это были красные глаза, желтые глаза, открытые глаза с вертикальными зрачками, двигающиеся, высматривающие что-то вокруг. Эти глаза были как сыпь, они россыпью уместились на длинной, черной шее Мэргана.

— Чудесно выглядите, — сказал Кайстофер. — Отец всегда этому завидовал.

— О, но ему повезло зачать чудесного сына, — Мэрган показал на Дайлана, чьи щупальца ловко ломали спинку омара, пока Дайлана пил айс-вайн.

Снова воцарилась тишина. Когда стол оказался уставлен угощениями, Грайс и Ноар сели, просто от усталости, совсем забыв о почтительности. Маделин все это время стояла в углу, ей не разрешалось прикасаться к еде. Она курила одну сигарету за другой. Древний этикет богов ни коим образом не регламентировал курение.

— Почему они сидят? — капризно спросила Касси.

— Потому что не знают, где их место, дочка.

Грайс встала и отошла к стене, остановившись напротив Маделин, а Ноар остался сидеть.

— Олайви, милая, — сказал Мэрган. — Я слышал, ты живешь с ним уже довольно долго. Но он все еще не подарил тебе дитя. Этот молодой человек фертилен?

— Несомненно. Просто мы еще не планируем детей. Что насчет Касси? Неужели у Дома Тьмы нет ни единого жреца, достойного богини.

— Дом Тьмы избирателен, — Мэрган постучал пальцами по тарелке. — В отличии от Дома Хаоса. Если уж мы пожираем, то пожираем лучшее.

Это звучало как какая-то особая божественная поговорка. Или как бред шизофреника. У Грайс складывалось впечатление, что единственной целью этого вялого разговора после долгой тишины было разозлить каждого участника беседы как можно сильнее.

Мэрган нахмурился, потом сказал Ноару:

— Встань. Я не хочу говорить о деле, когда за столом сидит человек. Займи свое место рядом с наложницей брата твоей госпожи.

Аймили вдруг засмеялась.

— Вы говорите, как в порнушке про "Тысяча и одну ночь". Прям точь-в-точь.

И Грайс подумала, что Аймили сказала ровно то, что хотел бы сказать Ноар. Она могла это сказать без риска быть освежеванной. Или, скорее, без риска быть освежеванной и как-то от этого пострадать.

Мэрган засмеялся, потом щелкнул пальцами:

— А ты хороша. Наглая, маленькая богиня. Я бы выгрыз тебе глотку.

— Не успел бы, я бы оторвала твою голову, — спокойно сказала Олайви.

Кайстофер молчал, сосредоточенно расставляя серебряные приборы самым совершенным образом. Дайлан был увлечен омаром, будто ничего не происходило. А потом Мэрган вдруг стукнул кулаком по столу, зазвенела посуда.

И даже Ноар, со всей его спесью, встал и занял место рядом с Грайс. От Маделин их отделяла вся столовая. Она, будто прокаженная, стояла совсем одна.

— Что ты себе позволил, Дайлан? — зашипел Морган, а продолжение фразы звучало уже не их языке. Дайлан отложил клешню омара, потом обворожительно улыбнулся:

— Я совершил все так, как предписывает этикет. Это моя женщина. И сейчас она сядет за мой стол и разделит со мной хлеб. Вернее, омара. То же самое сделают Грайс и Ноар.

— Ты называешь их по имени? — с любопытством спросила Касси. Глаза Мэргана, в том числе и лишние, устремились на Дайлана.

— Ты не осквернишь нашу трапезу.

— Именно это, как глава Дома Хаоса, я и собираюсь сделать. Есть какая-то пословица про то, что в чужой храм со своим уставом не надо…

Дайлан засмеялся:

— Ах да ладно, я забыл. В общем, пока любовь моей жизни не сядет, разговора не будет.

— Папа, а мы очень хотим разговаривать? — спросила Касси.

Мэрган криво улыбнулся. И Грайс увидела, что зубы его намного острее человеческих, хотя и такой же длины. Ей было интересно, это старость сделала Мэргана таким нечеловеческим, или он родился настолько жутким.

— Тогда я хотел бы, чтобы сюда поднялся еще один человек, которого так жаждут здесь видеть.

Внутри у Грайс все похолодело. Она сцепила руки в замок и принялась считать удары собственного сердца. Она никогда прежде не волновалась так сильно ни за кого. Прежде самой будоражащей ее мыслью, была мысль о самоубийстве. Все остальное оставалось приглушенным, и Грайс жила в старом кино. Сейчас же цвета стали яркие, и Грайс поняла, что у нее наступило адреналиновое опьянение.

Мэрган вытянул руку, щелкнул пальцами, а потом принялся насвистывать какую-то птичью мелодию. Эта мелодия обладала своего рода красотой, странной и притягательной одновременно. Никто не смел прерывать ее. Касси вертела в пальцах нож. И Грайс, кажется, знала, для кого этот нож предназначен.

Минут через пять Грайс услышала чьи-то тяжелые, слишком медленные, мучительно медленные шаги. Шаги похожие на стук комьев земли о крышку гроба.

В дверях столовой появились два человека. Они были одеты в белое. Их движения были мучительно раскоординированы, вовсе не как у безумцев. Грайс смотрела на них и видела — это были мертвецы.

Нет, никаких заметных причин смерти, открытых ран или пулевых отверстий. У этих людей были такие пустые глаза, просто мертвые глаза, неподвижные, со зрачками, не сужающимися от света. Их движения были как движения кукол, их лица казались восковыми. При жизни это, наверное, были разные люди, но сейчас они казались совершенно одинаковыми.

Они несли лакированный белый гроб. Аймили кинулась к ним, и в этот момент Мэрган снова щелкнул пальцами. Как игрушки, у которых кончился завод, оба человека мгновенно осели на пол, а гроб упал. Аймили пыталась открыть его, так яростно, что казалось еще секунда, и она оторвет крышку. В гробу, обитом синим вельветом, лежал Лаис. Его руки были связаны, к ним же привязан букет увядающих лилий. Аймили ударила его по щеке.

— Лаис, Лаис, милый, проснись!

Грайс почувствовала, что слезы текут у нее по щекам, она постаралась утереть их незаметно. А вот Маделин вдруг взвизгнула:

— Какого хрена? Вы что имеете право так с ним поступать?!

— Мы, девочка, имеем право по частям прислать его вам. А вот ты не имеешь права даже обращаться к нам.

— Если он мертв, аудиенция окончена, — сказала Олайви.

Мэрган улыбнулся, и именно в этот момент Лаис вскочил из гроба, его лоб громко стукнулся о голову Аймили. Лаис хватал и хватал воздух.

— Он был мертв, — просто сказала Касси. — Но вот теперь он с нами. Восславим папу?

И сам же подтвердила:

— Восславим!

Лаис вдыхал глубоко-глубоко, будто вынырнув из воды. Хотя, наверное, лучшим сравнением было бы первое дыхание младенца, раскрывающее легкие. Бледный, трясущийся, Лаис почти растерял всю свою красоту, черты его были болезненны, глаза слезились.

Грайс захотелось обнять его, но она не могла сдвинуться с места. Аймили обнимала Лаиса, прижала его к себе, гладила по голове, как потерявшегося ребенка.

— Дом Тьмы, — сказал Мэрган. — Недоволен тем, что Лаис Валентино, тридесятый сын гробовщиков, ошивается с Домом Хаоса. Лаис принадлежит нам, как вся их кровь.

В этот момент в руках Аймили блеснуло что-то, и Грайс увидела, что это мачете, как из фильмов про "Рембо". Аймили подскочила к столу, от ее движения на пол упало несколько тарелок. Лезвие уткнулось в шею Мэргана, почти проходя по красным и желтым глазам, даже не мигнувшим.

— Я оживил его из почтения к тебе, юная богиня. Но я умертвлю его, если ты докажешь мне, что не стоишь того.

Аймили отбросила мачете, нож с шумом пролетел мимо Ноара, а ударившись о стену растворился. Аймили отошла к Лаису, который цеплялся за подол ее платья отчаянно и не понимающе.

— Ему понадобится еще некоторое время, чтобы прийти в себя, — сказал Мэрган, как ни в чем не бывало. — В течении которого вам лучше быть очень осторожными в словах.

— Давайте перейдем к делу, — сказал Дайлан. — Пусть мальчик придет в себя. Мы понимаем степень оскорбления, которую нанесли вам. Мы можем отдать вам взамен кого-то из наших жрецов, разумеется, не этих.

Дайлан кивнул на Грайс и Ноара.

— Мы будем думать, — сказала Касси.

— И мы перейдем к делу. Дом Тьмы очень недоволен тем, что произошло с Ландси Кэррол.

— И вы думаете, что мы имеем к этому отношение? — спросил Дайлан.

— Нет. Пожелай кто-нибудь из вас убрать Ландси Кэррол, это было бы сделано без лишней театральности. И мы не воспротивились бы этому. Она — не наша собственность, хотя и представляла некоторые наши интересы. Люди, однако, заменяемы.

Мэрган снова постучал длинными, паучьими пальцами по столу.

— Оскорбления, нанесенные группой людей вашему Дому не интересовали нас.

— Потому что не были вашим делом.

— Разумеется. Однако теперь эти насекомые добрались до того, что имеет отношение к Дому Тьмы. Поэтому мы пришли просить Олайви посмотреть глазами Ландси Кэррол, и увидеть их, чтобы наказать их самостоятельно.

И Грайс впервые поняла — Ноар работал под прикрытием с помощью Аймили, но никогда не просил Олайви просто посмотреть. А может и просил, но она отказала.

Олайви молчала и сейчас.

— Мы хотим просить тебя, Олайви, — вкрадчиво сообщила Касси. У Грайс в голове не укладывалось — они принесли сюда мертвого Лаиса, Аймили только что угрожала главе Дома Тьмы, а теперь все сидят чинно и беседуют в самых нежных тонах.

— Посмотри для нас на тех людей, что вынудили Ландси Кэррол покончить с собой.

— А вы уверены, что ее вынудили? — спросил Дайлан.

— Разумеется. Иначе нас бы не было здесь. Эти же люди, мы знаем, ответственны и за смерть ваших жрецов. Богам Эмерики нанесено оскорбление. Вы можете наплевать на это, но мы не собираемся забывать и прощать.

Олайви молчала. Тишина вообще запала надолго, и Грайс смотрела, как в ее бокале пузырится минеральная вода.

Грайс казалось, что все молчали не меньше пятнадцать минут. Она слышала только тяжелое дыхание Лаиса, которое все никак не успокаивалось. Наконец, Олайви сказала:

— Я посмотрю. При одном условии. Мы получаем Лаиса Валентино живым. И вы больше никогда не предъявляете на него никаких прав.

Аймили улыбнулась, Грайс видела. А вот ей самой было противно, они говорили так, будто Лаис был вещью.

Снова наступила тишина. Прошло не меньше получаса, в течении которых Грайс боялась шелохнуться, и все тело у нее затекло. Грайс смотрела на Маделин, которая курила одну сигарету за другой, как на скучной вечеринке. Она стояла, прислонившись к стене, с такой вальяжностью, будто все здесь принадлежало ей.

— Да, — сказал, наконец Мэрган. — Смотри.

Для этой короткой фразы ему понадобилось полчаса. Грайс взглянула на Олайви. Олайви сидела прямо, выглядела очень собранной.

— Вы принесли то, что мне нужно?

Мэрган свистнул, и один из безвольных мертвецов на полу поднялся, достал из кармана деревянную коробочку, похожую на ту, в которую Мэрган складывал куски сердец. Мэрган взял ее у трупа и встал, он прошел к Олайви и открыл коробочку перед ней, встав на одно колено, будто собирался делать предложение.

А в коробочке были темные-темные с красными прожилками, глаза Ландси Кэррол. Олайви выложила их на стол.

Как же так, ведь у Ландси Кэррол были родственники, которые хотели бы в последний раз увидеть эти глаза. Ее тело было осквернено, и никто не мог ничего с этим поделать. Грайс почувствовала приязнь к той группировке, которая так ненавидит богов, что даже сумела задеть их гордость и обратить на них свое внимание.

Грайс думала, что Олайви сейчас вырвет свои глаза и вставит себе глаза мертвой Ландси Кэррол. Однако Олайви просто катала их по столу, как ленивая кошка, выражение ее лица даже не было сосредоточенным, как обычно. Наоборот, глаза блуждали, пустые и спящие.

Наконец, губы ее сжались в ниточку. Она крепко зажмурилась. Открыв глаза, Олайви снова выпрямилась. Взяв глаза Ландси Кэррол, она швырнула их на пол.

— Я не могу, — сказала она.

По столу разнесся шепот, были удивлены все.

— Я не могу, — повторила Олайви громче. — Я просмотрела всю ее жизнь, досконально, но не последние пять часов. Последнее, что я видела — ее ланч в весьма посредственном кафе для ее статуса.

— Что значит не можешь? — спросила Аймили.

— Закрыто. Пустота. Темнота. Я ясно выразилась?

— Вполне, — сказал Мэрган, а потом хлопнул в ладоши. — Итак, кто-то может сопротивляться твоей силе, Олайви. Теперь все достаточно серьезно для тебя?

— Даже мы не можем сопротивляться твоей силе, Олайви, — сказала Касси. Ее большие глаза излучали притворный страх. — Теперь, папе, придется сделать то, что мы и хотели.

Грайс заметила, что Мэрган держит руку на коленке Касси. Она вспомнила как Дайлан и Кайстофер целовались в машине. Кажется, для богов инцест был вполне обычным делом.

— Значит, — продолжила Касси притворно-расстроенно. — Нам придется сделать то, что мы и собирались. Мы начнем убивать, а потом поднимать их из мертвых, пока не узнаем правду. Мы начнем с Нэй-Йарка! Зараза ведь пришла отсюда! И если понадобится, мы проведем через смертью всю Эмерику, пока нам не выдадут этих ублюдков.

В мгновение ока щупальца Дайлана опутали руки Касси, прижали к столу, и Грайс увидела, как жала впились ей в вены, белая скатерть покрылась красными ягодами пятен.

— Тронешь Нэй-Йарк, и ваш штат превратится в кровавую баню.

У Касси носом хлынула кровь, и Мэрган с совершенно будничным видом принялся вытирать ее белым платком из кармана пиджака.

— Что, дорогой Дайлан, тебе важнее статус медиа-магната, чем то, что у тебя под носом завелись крайне назойливые люди?

— Это не повод уничтожать целый город! — сказала Аймили. — Даже если вы вернете потом всех, всех до единого, представьте, что будет с…с….

— С инфраструктурой, — сказала Олайви. — Функционирование города будет нарушено, начни вы убивать людей толпами, объявляя по телевидению, что это закончится лишь когда преступники окажутся у вас. А знаете что еще нарушится? Равновесие!

— Мне не нужно равновесие, мне нужна месть!

Мэрган сжал кулак, и Лаис схватился за горло.

— Не могу убить ни одного из вас, но…

А потом Грайс почувствовала, что сердце ее остановилось, пропустило удар и больше не пошло. В глазах потемнело, и Грайс подумала, что у нее есть десять секунд, но десяти секунд у нее не было.

Очнулась она, явно не успев умереть, руки были холодные, дышать было тяжело, но ее сердце снова билось так, будто и не прерывало своего хода. Она посмотрела на Ноара, бледного и откинувшегося на спинку стула.

Дайлан отпустил Касси, а Кайстофер вдруг постучал по бокалу ножом.

— Господа, — сказал он. И, кажется, это было едва ли не первое, что он сказал. — К чему ссориться? Мы — боги, среди нас не бывает победителей, хотя, держу пари, вас может позабавить небольшая стычка. Давайте посмотрим на ситуацию с разумных позиций. Вы хотите сжечь дом, потому что вам не нравится мебель. Это не выгодно экономически и подрывает рост благ, которые дают нам люди. Однако есть и другой аспект. Нэй-Йарк принадлежит нам. Я не советовал бы вам делать что-то подобное в южных штатах, однако по большому счету это ваше дело. Но Нэй-Йарк и весь северо-восток — наши. Почему бы не предложить Дому Хаоса разобраться? Мы поняли, что ситуация серьезная, когда Олайви не сумела посмотреть на смерть Ландси Кэррол изнутри. Мы тоже заинтересованы в том, чтобы найти этих людей и узнать, как они сделали это. Для нас эта задача тоже решаема. Своими методами. Мы хотим разобраться с этим на нашей земле так, как посчитаем нужным.

— В противном случае, это война!

— Аймили, помолчи. В противном случае, это может привести нас всех в затруднительную ситуацию, которой мы на самом деле не хотим.

Кайстофер сложил руки на столе и сказал:

— Дайте нам три месяца. И в следующий ваш визит, мы подадим к столу головы наших и ваших обидчиков.

Касси молча утирала идущую из носа кровь, Мэрган слушал внимательно, даже глаза на его шее казались прикованными к Кайстоферу, зрачки беспорядочно двигались, следя за его движениями.

— Хорошо, — кивнул Мэрган. — Мне жаль, что ваше поколение уже не хочет проявлять свою дикую натуру, и вся беседа была больше похожа на разборке в салуне. Однако предложение внесено, и я одобряю его. Только вот я хочу, чтобы был залог. Лаис Валентино, так и быть, остается вам. Но если вы не справитесь за этот срок, Лаис Валентино вернется в свой гроб.

— Да, — сказал Дайлан. — А если мы справимся, Лаис Валентино достается нам, а вы забираете кого-то из тех жрецов, кто понравится вам.

— Вы готовы предложить за него, даже не обладающего хорошей кровью, такую цену?

И Олайви, Дайлан, Аймили и Кайстофер кивнули одновременно, хотя Грайс знала — Олайви презирала Лаиса за поверхностность, Дайлан смеялся над ним, а Кайстофер ни единого раза не обратил на него внимания.

— Скрепим договор, — сказал Мэрган. — Касси?

— Да, папа.

Дайлан сказал:

— Маделин, Грайс, Ноар, заберите Лаиса и уходите.

— Да, — кивнула Грайс. Ноар быстро подхватил Лаиса, и Лаис сказал:

— Ой, ты смешной такой.

Аймили фыркнула, явно расслабившись. Они вышли из столовой.

— А ты пробовал по-другому постричься? — продолжал допытываться Лаис. — Ты был выглядел намного милее. И еще приодеться. У меня есть рубашка для тебя.

— О нет, Ноар, тебя схватила полиция моды, — сказала Маделин.

— Это я схватил полицию моды.

А Грайс посмотрела на дверь и поняла, что не хочет знать, что за ней сейчас происходит. Даже думать об этом не хочет.

Какое это было облегчение, наконец, выйти оттуда.