Идеальная любовница

Глава 14

Наступил день свадьбы. Утро выдалось серым, сырым и невыносимо унылым. Добрых два часа Ру потратила только на то, чтобы уложить волосы Габриэллы и почти столько же на полное облачение и макияж. А в итоге… герцог заявил, что белое платье выглядит совершенно неприлично, и велел надеть бледно-голубое. Бедняжке Ру пришлось все начинать сначала. Габриэлла обреченно вздохнула и вновь стала перед зеркалом.

— Лучше бы у меня вообще не было отца, — пробормотала она, глядя, как Ру достает из шкафа новый наряд.

Поездка к церкви Святой Марии, в которой должно состояться бракосочетание, прошла в полном молчании. Шел такой сильный дождь, что Габриэлле пришлось переждать в карете, пока ливень не стих. Помимо воли ей вспомнилась ночь их с Питером встречи, тогда тоже шел дождь… Тогда она ступила на путь, который привел ее к бесчестию и, как ни странно, алтарю. Габриэлла вздохнула и уставилась на капли, стекающие по стеклу.

Тучи немного рассеялись, и в окно экипажа заглянул робкий лучик света. Карлайлз воспользовался этим и, схватив Габриэллу за локоть, потащил ее в церковь. Проходя по паперти, девушка заметила, что Питера еще нет. Неужели он не придет?

В храме их уже поджидали епископ, премьер-министр Гладстон, его жена Кэтрин и пожилая дородная женщина в темно-сером платье и модной шляпке с перьями.

В церкви было неестественно тихо, и звук шагов Габриэллы эхом отозвался от каменных стен. Ей хотелось куда-нибудь спрятаться, забиться в самый дальний угол, только бы не чувствовать себя такой заметной, виноватой и одинокой. Ощущение одиночества еще усилилось, когда герцог чуть отодвинулся от нее, словно отделяя себя от пятна позора. Он по-прежнему держал Габриэллу за локоть, но вид у него при этом был такой, будто он здесь абсолютно ни при чем.

Один лишь епископ сердечно приветствовал Габриэллу. С его стороны это было подлинным великодушием, учитывая тот факт, что когда они виделись в последний раз, она была едва одета, а губы ее распухли от поцелуев. Епископ подошел к девушке и спросил, не хочет ли она, чтобы во время венчания он прочел что-то особое, может быть, любимое стихотворение. Габриэлла отрицательно покачала головой. Взгляд ее в этот момент был прикован к женщине в сером. Та смотрела на нее, как тигрица и, казалось, вот-вот набросится на незадачливую невесту.

Послышался скрип открывающейся двери, и в церковь вошел Питер. Он немного задержался у входа, закрывая зонт и, отряхивая капли дождя с рукавов, а потом подошел к собравшимся. Лицо его было непроницаемым, но глаза светились ожесточенным блеском.

Обменявшись короткими приветствиями, новобрачные подошли к алтарю. Епископ указал, какие места следует занять жениху и невесте, и уже раскрыл молитвенник, как вдруг откуда-то сзади послышался резкий, полный страдания возглас:

— Габриэлла!

Габриэлла обернулась и увидела свою мать. Розалинда, одетая в ярко-желтое шелковое платье и такую же шляпу, спешила к ним по проходу. Она улыбалась, и это была первая частичка человеческого тепла, коснувшаяся Габриэллы за последние три дня. Не думая о возможных последствиях, девушка вырвалась из рук герцога и оказалась в материнских объятиях.

— Габби, детка, ты в порядке? — прошептала Розалинда, взволнованно глядя на дочь.

— Да, мама, все хорошо.

Розалинда облегченно вздохнула, но тут же нахмурилась.

— Почему ты выходишь замуж в этом… убожестве? — спросила она, неодобрительно рассматривая простенькое голубое платье Габриэллы.

— Герцог сказал, что так будет лучше, — ответила она и заморгала, чтобы не разреветься.

— Ах, вот как? Тогда понятно, — отозвалась Розалинда, натянуто улыбаясь. — Ничего другого я от него и не ждала.

— Спасибо, что пришла, — шепнула Габриэлла. — Зная, как ты относишься к браку, я думала…

— Что я останусь дома? Глупышка! — рассмеялась Розалинда. — Ты — моя дочь, и как бы я ни относилась к браку, такого события я не могла пропустить, — она замолчала, силясь обуздать нахлынувшие эмоции, а потом легонько подтолкнула Габриэллу к алтарю. — Иди, дорогая, произноси свои клятвы и будь хорошей женой. Ты ведь этого хотела, а?

— Да, но не таким способом. К тому же ОН этого, кажется, совсем не хочет, — девушка чуть не плакала и выглядела такой несчастной, что Розалинде ничего не оставалось, как прижать ее к себе и погладить по волосам, с трудом скрывая собственные слезы.

Успокойся, малышка, сегодня ночью он получит именно то, чего желает. Только пообещай мне, что нынче на тебе не будет ничего, кроме простыни и улыбки, — она сжала ее плечи. — Обещаешь?

— Обещаю, — краснея, пробормотала Габриэлла и вернулась к алтарю заметно повеселевшая. Несколько удивленный епископ откашлялся и спросил:

— Я вижу, к нам присоединилась новая гостья. Позвольте узнать ваше имя и то, кем вы приходитесь жениху или невесте?

— Я Розалинда Леко, — звонко ответила Розалинда. — Мать невесты.

Епископ смущенно взглянул на Карлайлза, глаза которого метали громы и молнии, и сказал:

— В таком случае ваше место здесь, — он указал на скамью в первом ряду справа.

Розалинда бодро прошествовала вперед и, заместив женщину в удручающе сером платье, занимающую первую скамью слева, вызывающе ей улыбнулась, получив в ответ полный презрения взгляд. Епископ призвал собравшихся к тишине, и церемония бракосочетания началась.

Герцог вложил руку Габриэллы в руку Питера и отошел. Этим символическим, жестом он как бы передавал свою власть, как впрочем, и ответственность за дочь, жениху.

Габриэлла вслушивалась в слова клятвы и чувствовала себя маленькой и бессильной. Любить… почитать… подчиняться… иметь и владеть… в болезни и здравии… Сможет ли она выполнить все эти обещания?

Девушка была как в тумане. Вот Питер произнес свою часть клятвы, а затем развернул ее к себе и надел на палец золотое кольцо с крупным рубином. Они посмотрели друг другу в глаза, и словно искра пробежала между ними. Все печали сразу отошли на второй план: остались только нежность, любовь, страсть…

Отныне они муж и жена.

Габриэлла вдруг осознала, что не просто вышла замуж, а стала женой Питера Сент-Джеймса, графа Сэндборна. Того самого Питера, который подарил ей французские туфельки, распевал куплеты, читал потешки и просил назвать первенца в его честь. Того самого Питера, который слушал и утешал ее, когда она плакала, и смеялся вместе с ней, когда она радовалась. Сможет ли она любить и почитать его всю жизнь? Ответ на этот вопрос пришел сразу. Ну, конечно, сможет! Кого же, как не его, ей почитать, и кому же, как не ему, она готова быть верной до конца своих дней?

Питером в этот момент владели совсем иные чувства. Он никак не мог отделаться от мысли, что это она, Габриэлла, повинна во всех его несчастьях. Да, у нее глаза летнего неба, она наивна и беззащитна, но все же… Питер не мог забыть о своем унижении и том позоре, который ему пришлось пережить. И все это из-за НЕЕ.

Епископ заколебался, не в силах решить, предлагать ли жениху поцеловать невесту, но Питер не нуждался в напоминаниях. Он схватил Габриэллу за плечи и соединился с ней в долгом поцелуе, в котором было не только вожделение, но и вызов, злость и негодование. Словом, все кроме счастья и любви.

Он оттолкнул ее от себя так же резко, как и привлек, подошел к столу и быстро расписался в регистрационной книге. Когда с формальностями было покончено, Питер повернулся к свидетелям и объявил:

— Мы с женой немедленно уезжаем в Сассекс. Надеюсь, вы понимаете, что в данных условиях о традиционном свадебном обеде не может быть и речи.

Он бросил свирепый взгляд на Глад стона, горький — на мать, подхватил Габриэллу на руки и вынес ее из церкви.

Питер ногой распахнул входные двери и направился к карете. Когда он проходил через галерею, то повернул так неловко, что стопа Габриэллы задела за одну из колонн.

— Питер, пожалуйста, — ахнула она, но он уже вышел на улицу под холодный дождь.

Габриэлла прижалась к нему и закрыла лицо руками, спасаясь от крупных капель. Питер, не обращая на это ни малейшего внимания, донес ее до экипажа и поставил на подножку.

— Полезай внутрь, — сердито приказал он. — Я не намерен здесь мокнуть по твоей милости.

— Но я потеряла туфельку, — взмолилась она, усаживаясь на сиденье и, пытаясь сквозь залитое стекло разглядеть туфлю на крыльце. — Она свалилась, когда ты вынес меня из церкви.

— Подумаешь! — хмыкнул Питер и нетерпеливо постучал по крыше кареты. — Это всего лишь туфли, к тому же у тебя наверняка есть другие.

— Да, но не такие, — ответила Габриэлла и удивленно посмотрела на него, словно видела впервые. Эта пара была мне особенно дорога, девушка сняла с ноги вторую туфлю и прижала ее к груди.

Это была изящная белая туфелька из белого атласа, украшенная бантами и голубыми розочками, та самая, что он ей подарил.

Питер гневно посмотрел на свою жену, отвернулся и уставился в окно.

— Проклятье! — прошипел он, а карета тем временем уже ехала по улицам Лондона, оставив соборный двор далеко позади.

Габриэлла, борясь со слезами, прижимала к себе туфельку и с тоской думала о том, что, получив мужа, она, кажется, потеряла друга.

Прежде, чем отправиться в Сассекс, молодожены заехали в особняк Питера в Гайд-парке. Там граф отдал соответствующие распоряжения слугам, позаботился о том, чтобы в завтрашнем выпуске «Тайм» появилось объявление об их бракосочетании, после чего велел вновь закладывать карету.

— А как же Ру и мои вещи? — запротестовала Габриэлла. — Я ничего не успела собрать.

— Зато я успел, — не глядя на нее, ответил Питер. — Твоя служанка вместе с вещами уже находится на пути в Торндайк.

— В какой еще Торндайк? — не поняла Габриэлла.

— Наше родовое поместье, милая. Дорожная карета готова?

— Да, ваша светлость, — вытянулся в струнку дворецкий.

— Тогда едем.

— Туфли… — тихо напомнила новобрачная. Она решительно не могла понять, чем вызвана такая спешка.

— Дьявольщина! — выругался Питер и отправил мажордома в материнские апартаменты за парой туфель для Габриэллы.

Они выехали меньше чем через час.

Поездка предстояла долгая, а потому Питер вытащил одеяла и предложил Габриэлле немного отдохнуть.

— Питер, — начала Габриэлла. Она чуть было не сказала «родной», но осеклась. — Мне, кажется, нам нужно поговорить.

— О, только не это, — простонал он. Длительные поездки всегда навевают на меня тоску, и единственное, что я ненавижу еще больше, так это пустую болтовню. Ложись спать, Габриэлла. Удрученная его надменностью и злостью, она поняла, что настаивать бесполезно, сняла шляпу и закуталась в одеяло до самого подбородка. Габриэлла добросовестно пыталась последовать его совету и уснуть, но сон не шел. Мысли и чувства и так — находились в смятении, а непонимание того, что происходит, угнетало ее еще больше. В карете было сыро и холодно, но, в конце концов, усталость и мерное покачивание рессор сделали свое дело. Габриэлла крепко уснула.

Проснулась Габриэлла оттого, что Питер грубо встряхнул ее за плечо.

Они уже въехали на плодородные земли Сассекса, и скоро должно было показаться поместье Торндайк.

Габриэлла откинула одеяло, села и, моргая, уставилась в потемневшее окно. Вдалеке за деревьями виднелись огни дома, и уже можно было различить очертания величественного строения в стиле королевы Анны. Имение уютно расположилось среди холмов, его окружали тенистые рощи, а чуть дальше виднелось озеро.

Карета остановилась во дворе, и слуги, высыпавшие на крыльцо, сердечно приветствовали молодоженов. Сообщение о женитьбе и скором прибытии графа привезла Ру, которая приехала немного раньше. Остаток дня слуги посвятили уборке и подготовке дома к приезду хозяина и новой хозяйки.

Питер подал Габриэлле руку, и она ступила на усыпанную гравием подъездную дорожку. Сэндборн сухо представил ее Онелоу — дворецкому, Фриде — экономке, поварихе Милли и старику Стенчу — главному конюху.

— С остальными ты познакомишься позже, — объявил он и, взяв жену за локоть, ввел ее в дом.

Они прошли через центральный холл с мраморным полом и хрустальными канделябрами и поднялись в увешанную портретами галерею. Старый, добротной постройки дом был очень красив и оформлен с большим вкусом. По крайней мере, такое мнение сложилось у Габриэллы, исходя из того, что она успела увидеть. А увидеть она успела немного, потому что Питер сразу же проводил ее в роскошную спальню, обставленную несколько громоздкою мебелью, отдал распоряжение насчет ванны и вышел.

Габриэлла осталась одна. Она растерянно огляделась по сторонам и почувствовала себя покинутой и очень несчастной. Ясно, что Питер сердится на нее и винит во всем случившемся. Что ж, возможно, он прав. Это действительно, ее вина. Оказавшись перед выбором, она предпочла страсть и с того момента совершенно потеряла контроль над собственной жизнью. С тех пор она только выполняла чужие приказания. Вот и теперь ее втолкнули в спальню, как предмет багажа. Если так пойдет дальше, то ей, пожалуй, придется выполнять такие команды, как «сидеть», «лежать», «место», словно борзой. Габриэлла искренне надеялась, что до этого не дойдет, но если все-таки случится, что она сможет поделать?

Совсем недавно Габриэлла думала, что замужество даст ей свободу, предоставит шанс стать независимой личностью, но так было до того, как она позволила телу властвовать над разумом. Теперь мужчина, которого она считала своим ближайшим другом, стал ее господином и повелителем. И это еще мягко сказано: Питер превратился в настоящего тирана!

Неужели эта женитьба совершила в нем столь губительную перемену?

Дверная защелка клацнула, Габриэлла подняла глаза и увидела Ру. Глаза служанки выражали сочувствие. Девушка протянула к ней обе руки, Ру взяла их и улыбнулась.

— Не все так плохо, cherie[12], — мягко заметила француженка, — По крайнее мере, здесь есть водопровод.

А новоиспеченный тиран в этот момент мерил шагами библиотеку, расположенную этажом ниже. Он пытался не думать о Габриэлле, вычеркнуть ее из своей памяти и совести, но растерянное лицо девушки снова и снова вставало перед его глазами.

Сидя в карете, Питер размышлял о своем положении и перспективах на будущее. Он отчетливо сознавал, что должен установить над Габриэллой жесткий контроль и доказать ей свое превосходство. Ей удалось женить его на себе? Отлично! Но это вовсе не значит, что отныне он намерен потакать всем ее прихотям.

Любая женщина, выйдя замуж, тут же начинает манипулировать своим мужем. Спекулируя своей слабостью, жены быстро прибирают к рукам деньги и имущество доверчивых мужчин. Точно так же вела себя Беатрис, мать Питера. Она совершенно извела графа Сэндборна своими истериками, и тот предпочел удрать, оставив ей все состояние, только бы не быть под каблуком. И Габриэлла такая же! Ее сходство с Беатрис более чем мимолетно. Обе помешаны на респектабельности, любят командовать и подчинять себе окружающих. Но, нет, милая! Ничего ум тебя не выйдет. То, что случилось с его отцом, не случится с ним, не будь он Питер Сент-Джеймс.

Приняв решение, Питер почувствовал, что на и душе стало немного легче. Он еще поборется и сумеет поставить Габриэллу на место. Ему и раньше попадались умные, изобретательные и даже грозные женщины, но Питеру всегда удавалось избежать их силков. Собственно и с Габриэллой он дал промашку лишь потому, что потерял над собой контроль. Но девушка казалась такой доверчивой и податливой, что он ослабил бдительность и… немедленно был пойман.

Ну что ж, зато теперь ему известны все ее хитрости, девчонка умна, но и он не дурак. Раз уж пришлось жениться, так стоит извлечь из этого брака максимум выгоды для себя.

Теплая ванна, которая по идее должна была успокоить, не успокоила, отдых не восстановил силы, а болтовня Ру только раздражала вместо того, чтобы утешить. Нервы Габриэллы были напряжены до предела. Она могла думать лишь о предстоящей ночи, семифутовой кровати, маячащей посреди комнаты, и о том, как поведет себя Питер. Когда он уходил, выражение его лица ничего хорошего не сулило.

Наконец, дверь отворилась, и Питер вошел в супружескую спальню. Он молча кивнул Габриэл-ле, подошел к камину и, облокотившись на него рукой, стал наблюдать, как дворецкий накрывает на стол. За то время, что они не виделись Питер успел переодеться. Теперь на нем был свободный пиджак, а воротничок и галстук он снял. В сиянии свечей Питер выглядел загорелым и очень чувственным. Габриэлле стало трудно дышать.

Закончив сервировать стол, дворецкий вышел.

Питер все так же молча выдвинул для Габриэллы стул, но сделал это настолько демонстративно, словно хотел сказать, что не забыл, чем закончился их предыдущий ужин. Подтверждая догадку Габриэллы, он холодно заметил:

— Полагаю, на этот раз нас никто не прервет. Габриэлла кисло улыбнулась и села. Нельзя было сказать, что за ужином велась оживленная беседа. Питер добросовестно ухаживал за своей женой, но на все вопросы отвечал односложно и как-то нехотя. Габриэлла рассеянно ковыряла вилкой в тарелке и с тоской думала о том, что это ее свадебный ужин. Ужин, который большинство женщин запоминает на всю жизнь, а ей даже нечего сказать своему мужу. Она попыталась исправить положение и робко сказала:

— Твой дом просто великолепен, а слуги все такие милые и старательные.

— Я знаю, но вообще-то это довольно странно, если учесть, что им, бедолагам, приходится терпеть присутствие моей матери по несколько месяцев в году, он вызывающе посмотрел на нее и добавил: — Я, кажется, уже говорил тебе, что Беатрис живет и здесь, и в моем городском доме. От нее нигде не скроешься. Недостаток личной жизни она компенсирует тем, что живо интересуется моей.

Питер разрезал ростбиф и принялся меланхолично его жевать. Покончив с мясом, он накинулся на салат, а, съев и его, будничным голосом произнес:

— Кстати, тебя не должно смущать то, что Беатрис называет тебя не иначе как «эта шлюха». Наберись терпения: лет через пять она смирится, и вы прекрасно поладите.

У Габриэллы кусок застрял в горле. Она покраснела и судорожно отхлебнула из своего бокала. Когда к ней возвратился дар речи, она спросила:

— Та женщина в церкви, она еще была в сером платье, это твоя мать, да?

— Ты поразительно догадлива, — усмехнулся он и положил в рот кусочек пирожного. — А еще на ней была новая шляпа. Понимаешь ли, какая это честь? Моя мать так редко тратит деньги на «безделушки», что должно случиться нечто из ряда вон выходящее, чтобы она что-нибудь себе купила. Она очень экономная женщина. Сама вяжет чехлы для чайников и «прихватки» для сковородок. Я уж не говорю о слугах: те вечно пьют уже спитой чай, — Питер улыбнулся, но от этой улыбки у Габриэллы мороз пробежал по коже. — Беатрис твердо знает, что пристойно, а что непристойно. В частности, непристойной она считает езду верхом. Если женщина моложе сорока лет употребляет спиртное — это непристойно, а если она к тому же не носит чепец, то это и вовсе кошмар. Однако больше всего моя мать презирает распутниц и людей, которые много смеются. Ну и, разумеется, никакой игры на пианино — это просто верх неприличия, — Питер покровительственно похлопал Габриэллу по руке и потянулся за бутербродом. — Я говорю тебе это не для того, чтобы запугать, а для того, чтобы ты знала, что тебя ожидает здесь в Торндайке. Ну, ну, не переживай, со временем обживешься и еще будешь нахваливать этот «райский уголок».

Габриэлла сильно сомневалась в том, что когда-нибудь полюбит Торндайк и сможет поладить с матерью Питера. Вязание и чепцы она сможет пережить, но вот как забыть тот взгляд, который Беатрис бросила на нее в церкви? Неизвестно, что Питер ей там наговорил, но смотрела она на нее, действительно, как на шлюху.

— Почему ты не ешь гренки? — спросил он, указывая на ее нетронутую тарелку.

— Что-то не хочется.

— Жаль. Это один из деликатесов Милли, она готовит их лучше, чем в каком-либо ресторане. К сожалению, моя мать ненавидит сыр, поэтому Милли делает гренки крайне редко, так что пользуйся случаем.

Руки Габриэллы заледенели, а сердце было готово выпрыгнуть из груди. Она должна что-то сказать ему, как-то объясниться, иначе просто взорвется.

— Питер… я сожалею о том, что случилось. Я хотела скандала не больше чем ты.

— Вот как? — он откинулся на спинку стула. — Извини, но мне трудно в это поверить. — Хотя, с другой стороны, мне некого винить, кроме себя, ты ведь с самого начала заявила, что намерена выйти замуж. Просто я слишком увлекся новой игрой и переоценил свой опыт. Впрочем, я был уверен, что твои матримониальные планы направлены на кого-то другого, и никак не ожидал подвоха.

Они и были направлены на другого! — раздраженно воскликнула Габриэлла. — На ЛЮБОГО Другого мужчину, только не тебя, — она стиснула руки в кулаки и уже спокойно сказала: — Ты, знаешь ли, слишком самоуверен. Если бы у меня был выбор, я ни за что не вышла бы за тебя замуж. Знаешь, как называют тебя подруги моей матери? Живой соблазн! По правде говоря, я назвала бы тебя «живой порок» или даже «живой грех». О, теперь я понимаю, почему Гладстон так хотел защитить меня от тебя. Жаль, что ему это не удалось.

— Ошибаешься} милая, еще как удалось. Он сделал то, что хотел сделать, а именно — унизил меня. Единственное, что я хотел бы знать, так это то, кому же принадлежала сама идея ловушки? Тебе? Гладстону? А может быть, твоему родовитому папаше?

Габриэлла уставилась на него, пораженная столь нелепой догадкой. Неужели он и в самом деле думает, что она предала его? Что они с Гладстоном сговорились? Да как он может подозревать ее! И это после всего того, что между ними было…

— Я всегда говорила тебе правду, и мне жаль, что ты мне не веришь. Не знаю, как убедить тебя и стоит ли вообще это делать. Ты вечно предполагаешь худшее, но вспомни, как я сказала тебе, что Розалинда хочет сделать из меня куртизанку. Ты тогда только посмеялся, а разве я тебя обманула? То же и с премьер-министром. Он, действительно, накормил меня пирожными и прочитал нравственную проповедь, но не более. Стоит ли продолжать?

— Стоит.

— Зачем, если каждое мое слово ты подвергаешь .сомнению?

— Затем, что я хочу выслушать твои объяснения, — он наклонился вперед. — Меня забавляют твои… выдумки.

Габриэлла отшатнулась как от пощечины.

— Тебе придется поискать другое развлечение, — бросила она. — А я не намерена больше выслушивать оскорбления и обвинения во лжи и гнусных интригах.

— Твоя горячность — лучшее доказательство тому, что я прав, — довольно констатировал Питер, — ну, признайся, ты виделась с Гладстоном тогда в опере?

Она отвела глаза и коротко ответила:

— Да.

— И ты сказала ему, что я помогаю тебе искать мужа?

Да. А он мне сказал, что ты распутник и мне следует тебя остерегаться, — Габриэлла искоса посмотрела на него и добавила: — Мне следовало бы прислушаться к его совету.

— Так почему же ты не прислушалась? Потому что я богат и знатен, и тебе было жаль терять такого выгодного «кандидата»? — съязвил Питер.

— Нет, не поэтому.

Питер, теряя терпение, вскочил на ноги и заметался по комнате.

— Так почему же ты не послушала его, этого благодетеля и покровителя молоденьких девушек?

Что она могла на это ответить? Что на самом деле считает его великодушным и порядочным человеком и благодарна ему за сдержанность и уважение? Что она без ума от него? Да он просто засмеет ее и, разумеется, не поверит ни единому слову.

И все-таки Габриэлла решила сказать правду.

— Я не послушала Гладстона по той же причине, по которой не сказала тебе, что видела его. Он так непримирим и несправедлив к тебе, что я не смогла его разубедить, — она помолчала, потом продолжила: — Если вдуматься, вы с Гладстоном очень похожи, — гневный взгляд, который Питер метнул на нее, убедил Габриэллу в том, что она на верном пути. — Вы оба заблуждаетесь относительно друг Друга. Ты считаешь его лицемером, а он тебя пошлым развратником, и оба вы ошибаетесь. К несчастью, он упорно отказывается поверить в то, что ты честен и… можешь быть моим другом, можешь сочувствовать и помогать мне просто так, без задней мысли.

Габриэлла замолчала, испугавшись того, что открыла Питеру слишком много, и потянулась за бокалом. Сделав несколько больших глотков, она подняла глаза и обнаружила, что он стоит рядом и пристально смотрит на нее. Девушка резко поднялась и выставила вперед стул, как будто эта хрупкая преграда могла защитить ее от нее самой. Но, как бы там ни было, она твердо решила высказать все, что наболело у нее на душе.

— И ты, и премьер-министр судите всех и вся лишь по внешнему виду, но вещи не всегда таковы, какими кажутся. Мне думается ты, как никто другой, должен бы это знать. Разве человек, находящийся в здравом рассудке, поверит в то, что мы не были любовниками, хотя столько времени провели наедине? И, тем не менее, это правда. Мы лишь разговаривали да читали потешки.

Он одарил ее свирепым взглядом, но Габриэлла мужественно продолжала: — А кто, глядя на нас теперь, поверит в то, что еще совсем недавно мы были настоящими друзьями? А ведь мы были друзьями, голос девушки упал до сухого шепота. — И если ты считаешь, что я подстроила тебе ловушку, то, уверяю, это не так. Я никогда не предавала тебя и не предам, — она грустно улыбнулась. — Мне жаль, что муж из тебя получился не такой хороший, каким был друг.

Питер слушал ее и чувствовал, как тихий, мелодичный голос обволакивает его. Черт побери, девчонка умеет влезть в душу! Она так убедительна и так… привлекательна. Она назвала его другом и сказала это искренне. Она была его другом.

А теперь она его жена.

Питер вспомнил все, что между ними было: смех и секреты, которыми они делились, а еще… постоянное желание, которое приходилось сдерживать. Но сегодня-то ему ничего не мешает. Он имеет полное право, даже обязан сделать ее своей. Она будет принадлежать, утолив тело и восстановив разум, он сможет спокойно во всем разобраться.

Хриплым от волнения голосом он сказал:

— Ты тоже судишь по внешности, моя милая. И почему это ты решила, что я не понравлюсь тебе как муж? — Питер придвинулся ближе, и теперь их разделял только стул. — У меня масса достоинств, и ты еще не знаешь, на что я способен. А что касается высокомерия, то это всего лишь заслуженная уверенность и опыт, который хорошо мне сегодня послужит. Поверь, я смогу доставить тебе подлинное удовольствие, — он отшвырнул стул и обнял ее. — Попробуй меня как мужа, и, может быть, мне удастся тебя удивить.