Идеальная пара

Глава 24

5 июня 1893 года

– Нет, этот никуда не годится. Принеси мне зеленый, – сказал Лангфорд, расстегивая бордовый жилет – уже третий по счету. Сняв жилет, герцог вернул его камердинеру.

Из зеркала на Лангфорда хмуро смотрел мужчина средних лет. Красавцем он не был никогда, но в прежние годы ему было чем похвастаться – всегда тщательно причесанный и с иголочки одетый, он неизменно находился в окружении самых обворожительных дам из высшего общества, которые гроздьями висли на его руках.

Но за пятнадцать лет, прожитых в провинции, он совсем одичал. Его наряды десять лет как вышли из моды Он разучился напомаживать волосы. Более того, разучился обольщать женщин. К обольщению надо было подходить с умом. У мужчины, который на сто процентов уверен в себе, женщины едят с рук. У мужчины, который уверен в себе на восемьдесят процентов, с рук едят только голуби.

И вот этот на восемьдесят процентов уверенный в себе мужчина непонятно с какой стати пригласил миссис Роуленд на чай. Да-да, на чай! Точно говорливая старушка, которой не терпится поживиться сдобными плюшками и свежими сплетнями. Или того хуже: точно сентиментальный слюнтяй, мечтающий повернуть время вспять и скинуть лет тридцать.

Камердинер вернулся с другим жилетом – темно-зеленым, как лесная долина. Лангфорд продел в него руки с твердым намерением остановиться на этом варианте – будь он в нем похож хоть на принца, хоть на лягушку. Он не увидел в зеркале ни того, ни другого, а только озадаченного, смущенного и чуть встревоженного мужчину средних лет, в общем-то неплохо сохранившегося.

Этот подойдет, решил герцог.

Ландо миссис Роуленд остановилось перед особняком Ладлоу-Корт ровно в две минуты шестого. Она сидела под кружевным зонтиком – чопорная и изящная, будто чайная чашка самой королевы. Лангфорду пришелся по душе ее наряд – бледно-голубое утреннее платье с жемчужно-серой отделкой. Ему нравились кремово-пастельные тона – цвета вечной весны, преобладавшие в ее туалетах, но спроси кто-нибудь в веселые деньки его молодости, что он думает о таких оттенках, он назвал бы их скучными.

Герцог сам вышел встретить гостью и подал ей руку без перчатки, помогая выбраться из коляски. Вид у нее был довольный – и вместе с тем несколько растерянный. Вот и хорошо: значит, они на равных.

– Я заходила к вам несколько недель назад, ваша светлость, – проговорила миссис Роуленд. – Вас не было дома.

Они оба прекрасно знали, что он был дома. Но только Лангфорд знал, что он наблюдал за ней из окна верхнего этажа со смешанным чувством раздражения и восхищения.

– Идемте пить чай, – сказал он, предлагая ей опереться на его руку.

По герцогским меркам особняк Ладлоу-Корт был не просто скромным, а прямо-таки убогим. Давным-давно – ему тогда еще не исполнилось и тридцати – Лангфорда пригласили посетить Бленхеймский дворец. Когда это грандиозное сооружение показалось вдалеке, в окне кареты, на Лангфорда нахлынуло гнетущее ощущение собственного убожества – по сравнению с колоссом, который звался родовым гнездом герцогов Мальборо, его поместье казалось домиком скромного викария.

Однако на поверку величественный вид Бленхеймского дворца оказался именно видом, точнее – видимостью. Когда экипаж Лангфорда подъехал поближе, сразу же выяснилось, что, фасад реставрировался очень давно, к тому же – на скорую руку. В самом дворце портьеры обветшали и прохудились, стены почернели из-за неисправных воздуховодов, а потолки почти в каждой комнате были в серых разводах – и это после того, как семья продала знаменитые драгоценности Мальборо, чтобы поправить свои дела! Через два года после его визита седьмой герцог Мальборо обратился в парламент с петицией об отмене майората, чтобы можно было пустить всю обстановку дворца с молотка в уплату семейных долгов.

А вот особняк Ладлоу-Корт, напротив, представлял собой настоящую шкатулку с драгоценностями; это был пусть миниатюрный, зато совершенный образец палладианской архитектуры с четкими, строгими линиями, гармоничными пропорциями и внутренним убранством, которое Лангфорд мог без труда поддерживать в надлежащем состоянии, а по временам даже обновлять.

Но в эту минуту, шагая по просторному холлу и чувствуя, как пальцы миссис Роуленд легонько касаются его руки, Лангфорд задавался вопросом: что она думает о его доме? Да, сейчас ее жилище было размером с охотничий домик, но раньше-то она жила в роскоши! Судя по состоянию, которое оставил ей покойный муж, дом Виктории наверняка превосходил его особнячок и размерами, и новизной, и пышностью обстановки.

– О, вы восстановили террасы, – заметила миссис Роуленд, как только они переступили порог южной гостиной. Окна комнаты выходили на уступчатый склон позади дома, за которым начинался строго распланированный английский сад с небольшим прудиком. – Ее светлость очень из-за них расстраивалась.

– Разве? – Вот и еще одна новость о его матери.

– Да, расстраивалась. Но она решила не трогать их, чтобы не тревожить вашего больного отца, – сказала Виктория. – У нее было золотое сердце.

Лангфорд и сам это понял, но слишком поздно. Высокомерным юнцом он втайне считал мать безвкусно одетой простушкой, у которой не было ни царственных манер, ни шика, подобавших супруге пэра Англии. Он тяготился ее заботливой любовью, словно камнем на шее, и даже не подозревал, что без нее его будет бросать по волнам жизни как щепку.

– Она ничего мне об этом не говорила. – А сам, к сожалению, не мог догадаться, потому что был самовлюбленным болваном.

– Очень красиво, – сказала миссис Роуленд, любуясь из окна пышными золотисто-оранжевыми розами, что цвели вдоль балюстрады. На ее широкополой шляпке тоже красовались розочки, собранные из бледно-голубых лент. – Ей бы понравилось.

– Хотите, выпьем чаю на террасе? – поддавшись внезапному порыву, предложил герцог. – Сейчас чудесная погода.

– Да, с удовольствием, – ответила Виктория с легкой улыбкой.

По распоряжению герцога чайный столик поставили под натянутым тентом, покрыв его белой скатертью и поместив в центр хрустальную вазочку с приглянувшимися Виктории розами.

– По-моему, сейчас самое время перед вами извиниться, – сказала миссис Роуленд, когда они с герцогом уселись на свои места; их стулья стояли рядом, но были немного развернуты в стороны, чтобы, каждый мог без помех наслаждаться видом на сад.

– В этом нет никакой необходимости. Я получил за обедом огромное удовольствие и остался в совершенном восторге и от еды, и от общества.

– В этом я не сомневаюсь. – Виктория смущенно рассмеялась. – За цирковым представлением вы пришли точно по адресу. Но я хотела извиниться за то, что изначально вела с вами нечестную игру, когда нарочно отпустила всех слуг и посадила на дерево котенка, чтобы был предлог обратиться к вам за помощью.

Лангфорд лукаво улыбнулся.

– Уверяю вас, я вступил в вашу игру вовсе не по глупости. Я знал, во что ввязываюсь, когда согласился на время стать для вас доблестным, хотя и не слишком, любезным рыцарем.

Виктория залилась краской.

– Поверьте, события последних дней натолкнули меня именно на такой вывод. Но я по-прежнему считаю, что обязана попросить прощения за те мошеннические уловки.

Принесли чай, обставив его появление пышной церемонией: Миссис Роуленд положила себе в чашку сахар, затем налила сливки, оттопыривая при этом мизинец изящным колечком, похожим на лепесток восточной хризантемы.

– Похвально, что вы признаетесь в «тех мошеннических уловках», но меня больше интересует занимательная история, которую вы поведали мне некоторое время спустя, – проговорил герцог, наблюдая за грациозными движениями гостьи и совершенно забыв про свою чашку. – За нее вы тоже будете просить прощения?

– Попросила бы, если бы это была наглая выдумка.

Лангфорд наконец-то сделал глоток чая, который так и не смог полюбить.

– Хотите сказать, это была не выдумка?

Гостья продолжала помешивать чай.

– Я долго думала и пришла к выводу, что уже и сама толком не знаю.

Герцог проклинал себя за любопытство. И за бестактность. Умей он держаться в рамках приличий, не стал бы задавать вопросы, а потом в растерянности гадать, что делать с уймой возможностей, которые открыл ее ответ.

– Быть может, вы поможете мне определиться? – спросила Виктория. – Я хотела бы узнать вас поближе.

«Я уже не молода. Поэтому я сразу отказалась от уловок юных девушек и решила действовать прямо». Вроде бы так она выразилась и в этом случае не погрешила против истины.

– Что именно вас интересует?

– Многое, но прежде всего следующее: как и почему вы превратились… в себя нынешнего? Для меня это просто загадка.

– Нет тут никакой загадки. Я чуть не погиб. Но такое простое объяснение ее не убедило.

– Моя дочь в шестнадцать лет тоже чуть не погибла. Но от этого она только закалилась, а не изменилась до неузнаваемости, как, по общему мнению, изменились вы.

Виктория поднесла ко рту чашку и замерла в ожидании ответа. Однако герцог молчал, и она вновь заговорила:

– Интуиция подсказывает мне, что я не пойму вас, пока не узнаю, что стоит за вашим перевоплощением. Схватка со смертью – лишь часть истории. Или я не права?

Он перебрал в уме множество ответов, но ни один его не устроил. Всю свою жизнь Лангфорд наслаждался возможностью называть вещи своими именами и не испытывал ни малейшего желания пускаться на хитрости.

– Пожалуй, вы правы, миссис Роуленд.

Виктория по-прежнему держала чашку возле губ. Пристально глядя на собеседника, она спросила:

– Милорд, не буду ходить вокруг да около. В деле была замешана женщина, не так ли?

Он не обязан был отвечать на ее вопрос. С другой стороны, приглашать ее на чай он тоже был не обязан. Он сам себе преподносил сюрпризы – так что же говорить о ней?

– Да, женщина, – ответил герцог. – И мужчина.

Миссис Роуленд побледнела и, осторожно опустив чашку на стол, сделала глубокий вдох; казалось, ей не хватало воздуха.

– Боже правый… – пролепетала она.

Герцог горестно усмехнулся и проговорил:

– Как все было бы просто, если бы дело сводилось к грязному блуду.

– Вы хотите сказать… – Виктория умолкла, прикрыв рот ладонью.

– Наверное, вы слышали о несчастном случае на охоте, – продолжал герцог. – Я был ранен, потерял море крови, шесть часов провел на операционном столе и еле выкарабкался.

Через неделю, после того как угроза для жизни миновала, Лангфорда пришел навестить Фрэнсис Эллиот – тот, кто его ранил. Они с Эллиотом вместе учились в Итоне, он и был тем приятелем из соседнего графства, чей дом Лангфорд частенько посещал, приезжая домой на каникулы. С годами их дружба охладела, они стали видеться все реже, но в этом не было ничего удивительного. Лангфорд веселился, прожигая жизнь, Эллиот же, шагая по стопам своих предков, превратился в добропорядочного и скучного провинциального джентльмена.

В то утро Лангфорд, маявшийся от боли и скуки, обругал Эллиота последними словами, отметив также его «меткую» стрельбу и не оставив камня на камне от его мужских качеств. Эллиот молчал, пока у Лангфорда не закончился запас ругательств, – задача не из легких, поскольку Лангфорд обладал поистине неиссякаемым запасом бранных слов.

А потом он впервые в жизни услышал, как Эллиот кричит.

– Выяснилось, что человек, стрелявший в меня, сделал это нарочно. Правда, он не ожидал, что чуть не отправит меня на тот свет, – подвели нервы и сбившийся прицел. А стрелял он из-за того, что я соблазнил его жену.

Миссис Роуленд замерла с сандвичем в руке – рассказ герцога шокировал ее. А тот, усмехнувшись, продолжал:

– Но я понятия не имел, о чем он толкует. Я знать не знал его жену – так, во всяком случае, полагал. А потом меня осенило. Вспомнилось, что полгода назад, на костюмированном балу у другого моего приятеля, я случайно познакомился с одной замужней особой, над которой так и витал дух одиночества. Но то, что представлялось мне забавой на один вечер, обострило разлад в. Семье Эллиота. Он любил жену. Они переживали не лучшие времена, но он любил ее по-настоящему, хотя, к сожалению, не умел красиво выражать свои чувства.

Поначалу рассказ Эллиота не вызвал у Лангфорда ничего, кроме презрения. Он бы никогда не допустил, чтобы женщина – какой бы распрекрасной она ни была – получила над ним такую власть. Если мужчине не хватает мозгов, ему некого в этом винить, кроме себя самого.

Но, выпустив пар, Эллиот совершил еще более удивительный поступок. Он попросил прощения. Скрепя сердце он попросил прощения за все – за свое малодушие и безрассудство, за то, что выместил отчаяние на Лангфорде, хотя, если разобраться, сам был виноват в том, что жена несчастна.

Лангфорд, все еще раздосадованный, выслушал извинения без всякого сочувствия. Эллиот ушел, но его слова накрепко засели у Лангфорда в голове – перед глазами так и стояло лицо друга, когда тот просил прощения; лицо это выражало твердую решимость поступить по чести, даже если тем самым он обрушит на себя лавину презрения.

Извинившись безо всякого принуждения, Эллиот проявил мужество, совестливость и порядочность – все те качества, которые Лангфорд от души презирал, считая их чересчур плебейскими для своей возвышенной натуры.

– Я не хотел меняться – ни сам, ни с чьей-либо помощью, – сказал герцог. – Я жил в свое удовольствие и не желал отказываться от своих привычек. Но удар был нанесен – я выбился из привычной колеи. В последующие дни, пока шло выздоровление, меня одолевали сомнения; почему я так распорядился своей жизнью? Скольких еще я походя обидел в бездумной погоне за развлечениями? Нашел ли я даже не достойное, а хоть какое-то применение своим талантам и деньгам? И что на все это сказала бы моя мать?

Миссис Роуленд слушала его с серьезным вниманием, не сводя с него глаз.

– А что стало с вашим другом и его женой?

Этим вопросом Лангфорд до сих пор терзался во тьме ночи. Насколько он знал, Эллиоты жили нормально; во всяком случае, слухов о безобразных склоках и непотребной тяге к спиртному до него не доходило.

– Я слышал, они произвели на свет троих детей. Самый старший родился примерно через год после того выстрела.

– Я рада за них.

– Однако само по себе это ни о чем не говорит, так ведь?

Муж с женой преспокойно могли плодить потомство – и при этом ненавидеть друг друга. Как ни хотел он представить себе дружную семью, воображение упорно рисовало ему картины притихших, испуганных детей, не знающих, с какого бока подступиться к несчастным, погруженным в горестные раздумья родителям. И виноват в их несчастье был он, Лангфорд.

– Все браки разные, – заметила миссис Роуленд. – Одни разбиваются, как фарфор. Другим же все нипочем, им удается выстоять даже против самых страшных потрясений.

Хотел бы он ей верить. Но его опыт подсказывал, что браки в большинстве своем похожи один на другой.

– А вы сами испытали то, о чем говорите?

– Да, – твердо ответила Виктория.

– Расскажите мне что-нибудь, – попросил Лангфорд. – Раз уж я раскрыл перед вами свое прошлое, то в ответ требую не менее ошеломляющих признаний.

Миссис Роуленд подняла чашку, но тут же решительно поставила ее обратно на стол.

– Ничего ошеломляющего вы не услышите. Самое ошеломляющее признание в жизни я сделала, когда проболталась о том, что мечтала выйти за вас замуж. Поэтому теперь вас, конечно, не удивит, что тридцать лет назад я и в самом деле мечтала стать вашей женой.

Лангфорда не переставало изумлять, с какой прямотой она об этом говорит.

– Я считала, у меня есть все: и внешность, и манеры, и расположение вашей матери. Препятствиями были только ваш юный возраст и категорическое нежелание жениться на девушке, которую вам выбрала бы мать, но ни одно из них не казалось мне непреодолимым. К тому времени как вы окончили бы университет, я по-прежнему была бы незамужней девицей. И я бы занялась изучением классической литературы, чтобы выделяться на фоне прочих девушек, которые наперебой станут добиваться вашей руки. Мой план вам, бесспорно, кажется самонадеянным и глупым. – Виктория грустно улыбнулась. – Таким он и был, хотя я связывала с ним самые радужные надежды. Теперь, задним числом, я понимаю, что мы с вами жили бы как кошка с собакой: меня бы раздражала ваша распущенность, а вас отталкивала бы моя «постная святость», как выражается моя дочь. Но в шестьдесят втором у меня в голове гулял ветер; вы казались мне небожителем, и я была помешана на вас.

Надо ли говорить, что когда мистер Роуленд начал за мной ухаживать, я была не в восторге от его знаков внимания? Я грезила о положении в обществе и презирала деньги, заработанные трудом, тогда как у моего жениха только такие и были. Я не понимала, почему мой отец поощряет его визиты, пока мне самой не пришлось это делать. Поверьте, когда девушку принуждают выйти замуж, потому что семья на грани разорения, такое унижение не добавляет будущему мужу привлекательности в ее глазах.

В голосе миссис Роуленд слышалась печаль, и Лангфорд вдруг понял, что она печалится не о нем, а о давно почившем мистере Роуленде. Он ощутил непривычный укол ревности.

– Хотите сказать, что ваш брак в итоге выстоял против всего этого?

– Да, выстоял. Но ценой отчаянных усилий. Выйдя замуж за мистера Роуленда, я решила нести свой крест, точно праведная мученица. Я не желала ни ронять свое достоинство расспросами о вашей жизни, ни опускаться до любовных интрижек, но в то же время воспринимала мужа лишь как человека, из-за которого пожертвовала своими мечтами. И даже когда мои чувства наконец переменились, я не знала, как быть. Что за нелепость, думала я, чувствовать что-то иное, кроме долга, по отношению к человеку, которого я много лет называла только мистером Роулендом? – Виктория вздохнула и наконец-то поднесла ко рту сандвич с огурцом. – Мы три года прожили душа в душу, а потом он умер.

Лангфорд не знал, что сказать. Он ведь всегда считал счастливые браки достоянием сказок. И вот теперь оказалось, что у него в запасе даже нет нужных слов, чтобы посочувствовать миссис Роуленд.

В полном молчании она с необычайным изяществом доела свой сандвич, после чего покачала головой и с задумчивой улыбкой проговорила:

– Теперь я припомнила, почему в высшем обществе не принято раскрывать душу нараспашку. За откровенностью следует неловкость, правда?

– Скорее, появляется пища для размышлений. Я за всю жизнь ни с кем не говорил так чистосердечно, как с вами.

– А теперь нам больше не о чем беседовать. Только о погоде. – Виктория снова вздохнула.

– Позвольте вам возразить, – сказал герцог. – Сдается мне, что ваших познаний все же хватит, чтобы должным образом оценить мою недюжинную эрудицию.

– Ах, не заноситесь, ваша светлость! – с улыбкой воскликнула Виктория. – Имейте в виду: пока, вы веселились ночи напролет, я успела перечитать все, что вышло из-под руки древних классиков.

Лангфорд пожал плечами.

– Охотно верю. Но есть ли у вас свой, свежий взгляд на их труды?

Миссис Роуленд чуть подалась вперед, и герцог с удовлетворением отметил, как заблестели ее глаза.

– Приготовьтесь слушать, сэр.