Идеальный джентльмен (ЛП)

Эллианна хотела покинуть город. Стоуни хотел привязать ее к столу в библиотеке, чтобы удержать от отъезда, потому что… потому что хотел, чтобы она осталась, вот и все. Он не мог или не стал уточнять, что за щемящую тоску он испытывал при мысли о том, что мисс Кейн будет отсутствовать.

– Вы не можете уехать.

– Но мне ненавистно оставаться здесь.

На следующий день после бала у Олдершоттов, Стоуни приехал к Эллианне, чтобы убедить ее поехать в открытой двухместной коляске в Ричмонд. Вместо этого она продолжала смотреть в окно, где мальчик водил туда-сюда лошадей Стоуни, и говорила о том, что отправится домой в Фэйрвью, в Девоншир.

– Большинство новоприбывших ощущают себя точно так же, – проговорил виконт, видя, что его планы на долгую поездку в Ричмонд испаряются, словно утренний туман. – Шум, толкотня, постоянный смог. Но вы привыкнете к этому. Все привыкают.

– Неужели все привыкают к тому, что на них смотрят и обсуждают их, словно они – прейскурант в ресторане отеля?

Он мог только пожать плечами.

– Куда бы вы ни пошли, слухов не избежать. Просто здесь сплетники превратили это занятие в искусство. Вы – новичок, исключительны и незаурядны. Конечно, все они хотят взглянуть на вас, собрать о вас пикантные новости, чтобы поделиться ими с соседями. Но я думал, вы говорили о том, что вас не волнуют бульварные газеты.

– Так и есть. – Эллианна пренебрежительно махнула рукой, отбрасывая в сторону то, за чем так любил проводить время модный Лондон. Меня шокируют дурные манеры, откровенная грубость людей, обсуждающих тебя за спиной, даже когда ты не успел повернуться к ним этой спиной.

– Не все настолько ужасны.

– Нет, некоторые из пошлых, эгоистичных, бестолковых прожигателей жизни еще хуже. У них нет совсем никаких моральных ценностей, и они не представляют никакой ценности для кого-либо, кроме самих себя.

– Если вы имеете в виду сборище дьявольских отродий, с которым мы имели дело прошлой ночью, то это моя вина. Мне следовало лучше защищать вас.

– От чего? От низких моральных принципов? От мужчин, которые делают авансы без малейшей привязанности? Подумать только, прошлой ночью двое мужчин предложили мне руку и сердце, а я даже не вспомнила их имена.

Они точно пожалеют об этом, если Стоуни выяснит, кто эти двое.

– Нет, я никогда не привыкну к свободному поведению здесь, в городе, или к тому, как устраиваются браки, а потом мужья – а иногда и жены тоже – игнорируют их, словно брачные клятвы всего лишь законная сделка, передача средств.

– Не все женатые мужчины или замужние женщины предают свои клятвы. Признаю, что вчера вечером на балу был довольно большой выбор спиртных напитков, некоторые напились слишком сильно и искали темные альковы и готовых на все партнеров, но не все у Олдершоттов являлись распутниками или куртизанками.

– Конечно, нет, но их было достаточно. Я была бы счастливее дома в Фэйрвью. И тетя Лалли тоже.

Стоуни был готов отказаться от своих планов на Ричмонд, но только от них.

– Вы не можете покинуть Лондон. Что насчет вашей сестры?

– Мне придется продолжать верить, что она известит меня, как только сможет сделать это, так что я буду дома, чтобы получить ее послание. Конечно же, мистер Латтимер продолжит искать ее здесь. Он сказал, что по вашему предложению сыщики прослеживают всевозможные пути между Лондоном и нашим домом, в поисках рыжеволосой леди. – Она указала жестом на шляпку, свисавшую на завязках со спинки стула. Это была не то ужасное черное угольное ведро, но ее поля были достаточно широки, чтобы скрыть голову и волосы огненного цвета. – Он не особенно надеется что-то найти.

– Латтимер просто олух. Ваша сестра не могла растаять в воздухе. И у нас есть другие направления, которые нужно расследовать. Вы говорили, что Изабелла взяла свои украшения. Она могла начать продавать их, когда у нее закончатся деньги, или кто-то мог украсть их у нее, так что именно поэтому она не сумела вернуться в Фэйрвью. Однако она могла продать их и в Лондоне, так что вы должны быть здесь. Латтимер раздал своим людям ваши описания, и они посещают ювелиров, скупщиков и ломбарды, но вы может понадобиться им на тот случай, чтобы опознать вещи, так что не можете уехать.

– Почему вы не рассказали мне о драгоценностях? Латтимер никогда не упоминал о них.

– Нет необходимости пробуждать ваши надежды до тех пор, пока мы что-нибудь не найдем. И Гвен не перестала искать приятельниц леди Августы. Она заручилась помощью Стрикленда, помоги ей Бог, потому что он, кажется, лучше всех знал вашу тетю. Вы не можете уехать до тех пор, пока она не исчерпает все возможности.

– Так-то оно так, но сейчас мне нечего здесь делать, только ждать. Я могу заниматься этим в Фэйрвью. Клянусь, прошлой ночью я поговорила с каждой неоперившейся мисс в Лондоне, но ничего не узнала.

– Нет, самых ярых поборников приличий с их невинными девицами там не было. Несколько сотен побывали на других балах прошлой ночью, так что вам придется остаться. И вспомните, что мы обсуждали, что джентльмен может так же легко опознать ваше сходство, как и любая из юных девушек.

– Они все видели меня в театре, и никто ничего не сказал.

У Стоуни заканчивались аргументы, так что он просто повторил:

– Вы не можете уехать!

– Если дело в оплате ваших услуг, я…

– Нет, черт побери, не все крутится вокруг денег.

Эллианна безразлично рассмеялась.

– Скажите это своим друзьям, охотящимся за приданым, или игрокам, которые уже внесли мои инициалы в книгу пари в «Уайтсе».

– Кто, черт возьми, рассказал вам об этом?

– Не вы, хотя я думала, что мы договорились быть честными друг с другом.

– Честность не имеет ничего общего с тем, чтобы расстраивать вас по пустякам. Но речь не об этом. Вы видели высший свет в его наименее учтивой ипостаси, но Лондон может предложить намного больше, чем переполненные бальные залы и повесы. Я знаю, что вы уже видели достопримечательности и магазины, но останьтесь и позвольте мне показать вам остальное. Позвольте мне доказать вам, что не все лондонцы – сплетники, игроки или алчные нахлебники. Клянусь, вы обнаружите много такого, что вам понравится, да вы и заслуживаете немного удовольствия. Фэрвью останется с вами навсегда. А Лондон – только здесь и сейчас. Пожалуйста, не уезжайте.

Эллианна позволила убедить себя, но не логикой в словах Стоуни, а выражением на его красивом лице. Невысказанные им фразы, молчаливая просьба – это тронуло ее так, как не смогли задеть разумные аргументы. Он словно разорвал еще одну из ее схем, один из ее генеральных планов, мольбой «Пожалуйста, не уезжайте», читавшейся в его ясных голубых глазах.

Они поехали в Ричмонд после того, как Эллианна сказала несколько слов тете и скормила собаке фиалки, которые принес Стоуни. Тетя, как обычно, ничего не сказала, но когда они выходили, попугай, как всегда, проскрежетал свой непристойный комментарий из соседней комнаты:

– Лабиринт, мой зад.

Лорд Уэллстоун, мисс Кейн и Тиммс, все притворились глухими, что было довольно легко сделать для старого дворецкого, но не для покрасневшей Эллианны.

Поездка в Ричмонд оказалась такой же чудесной, как и обещал виконт, с весенней природой в ее яркой красоте. Уэллстоун поначалу сосредоточил внимание на лошадях, направляя их в плотном транспортном потоке. Учитывая, что позади них сидел грум, они все равно не могли разговаривать о важных вещах, так что Эллианна расслабилась, вдали от ворчания тетушки, болтовни Гвен или бесконечного двусмысленного флирта.

На этот раз она отказалась от беспокойства о банке или ее инвестициях, или о благотворительной школе, или даже об Изабелле. Что будет – то будет, решила Эллианна, почти смирившись с тем, что ей придется ждать после того, как она сделала все, что могла. Конечно же, смирение привело к тому, что она перестала ожидать встречи с сестрой за любой изгородью в лабиринте, или в прелестной маленькой гостинице, в которой они остановились на ленч. Она перестала оглядываться назад, не желая, чтобы ее надежда каждый раз угасала.

Уэллстоун оказался идеальным сопровождающим – он даже выучил наизусть схему лабиринта, чтобы они не потерялись – и обеспечивал ей всевозможные удобства. Но в том, что близость Стоуни поднимала температуру воздуха, превращая мягкую весну в душное лето, не было его вины. Эллианна подняла над головой зонтик, чтобы он не заметил ее румянец. Но тогда она не смогла видеть его смеющиеся глаза или сияющую улыбку, или ту мелькающую ямочку. Девушка опустила зонтик. Эти воспоминания будут одни из самых любимых и почитаемых, пусть они будут полными. И пусть виконт притворяется, будто так же плохо видит, как и слышит.

Стоуни никогда не заходил за линию, так тщательно прочерченную между ними. Не важно, что он считал румянец Эллианны восхитительным, особенно когда подсаживал ее в коляску или помогал спускаться. Не важно, что виконт сознавал, что она воспринимает его как мужчину, а не как друга или наемного работника. Не важно, что больше всего ему хотелось снять комнату в гостинице, распустить ее волосы и зарыться в них лицом, а самому погрузиться в… Не важно.

Он – джентльмен, и Эллианна доверилась ему так, как не доверялась никому другому. Он сгорит в аду – что будет намного хуже, чем тот огонь, в котором он горит сейчас, если возможно, – раньше, чем предаст это доверие.

Они оба становились экспертами по притворству.

Следующим вечером Стоуни убедил Эллианну посетить карточную игру у миссис Харкнесс-Смайт. Заядлых игроков, таких как Бланшар, там не будет, из-за незначительных ставок. А никто из потенциальных Ромео не сможет затеять флирт под бдительным оком миссис Харкнесс-Смайт. Она серьезно относилась к своей игре, и еще строже придерживалась правил приличия. Кроме того, Стоуни объявил, что Эллианна будет его партнером.

– А вы готовы отдать свой выигрыш на благотворительность? – спросила его Эллианна, когда они сели за стол.

Лорд Стрикленд заворчал. Он сидел за соседним столом, играя в паре с Гвен, которая едва помнила правила игры, не говоря уже о разыгрываемых картах. Миссис Харкнесс-Смайт сердитым взглядом заставила его замолчать.

Стоуни улыбнулся барону, но прошептал Эллианне:

– Помогите мне выиграть, и я покажу вам кое-что.

Они выиграли, несмотря на ошибки Стоуни, когда тот наблюдал за лицом Эллианны вместо того, чтобы смотреть на сброшенные их противниками карты. Следующим днем он снова повез ее за пределы Мэйфера, но в другом направлении. Здесь дома не разделялись парками, а на экипажах не красовались гербы. Улицы были запружены повозками с осликами и телегами, мужчинами с тачками и женщинами, несущими детей или свертки. Нищие теснились в подъездах, но прохожие слишком торопились и сами находились на грани нищеты, чтобы помогать им. Повсюду валялся мусор и разносились неприятные запахи.

– Вот еще одна сторона Лондона, которую вам следует видеть прежде, чем вы уедете, – проговорил Стоуни, останавливая лошадей перед трехэтажным кирпичным зданием, которое находилось в лучшем состоянии, чем те, что по соседству, но все равно имело заколоченное досками окно и недостаток черепицы на крыше. Небрежно написанная вывеска на двери провозглашала, что это место называется «Приют Уэллстоуна для молодых женщин».

– Вы поддерживаете благотворительное заведение? – недоверчиво спросила Эллианна, когда грум спрыгнул, чтобы взять лошадей под уздцы.

– Почему бы нет? У вас есть училище и больница и Бог знает сколько приютов для сирот, о которых упоминала Гвен.

– Но у вас же нет средств!

Стоуни указал на двери, откуда высыпали наружу молодые девушки – на самом деле почти девочки, едва достигшие подросткового возраста – выкрикивая его имя.

– У них еще меньше.

– Но почему? – Эллианна не могла догадаться, почему бы ему просто не делать пожертвования где-нибудь, почему высокопоставленный джентльмен взял на себя заботу об этих беспризорницах из лондонских публичных домов и трущоб.

– Почему? Потому что они приехали в Лондон, чтобы найти работу, и ничего не нашли. Или семьи выбросили их на улицу, чтобы дать место младшим детям. Или их родители умерли от пьянства или болезней. Кто знает, почему все они оказались на улице.

– Я имела в виду, почему вы начали брать их к себе? – Она махнула рукой в сторону здания, девочек, а затем – в сторону своего сопровождающего, который не вписывался в окружающую местность. – Почему здесь?

– О, я выиграл этот дом в карты, – ответил виконт, словно подобная щедрость встречалась каждый день. – Никто не купил бы его в том состоянии, в каком он был тогда, к моему сожалению. Так что я решил найти дому хорошее применение, чтобы им не завладели крысы и плесень.

Эллианна все еще качала головой, ее сознание перевернулось от понимания того, что Уэллстоун, имевший так мало, что ему пришлось предать свой класс и пойти работать, отдает так много. Ее собственные благотворительные пожертвования казались менее щедрыми по сравнению с ним. Стоуни продолжал рассказывать ей о том, ка девочки учатся читать и писать, чтобы они могли найти добросовестную работу, а часть их жалованья возвращается в приют на содержание следующей партии девочек. У них нет таких амбициозных проектов, как училище, признался он, но, может быть, мисс Кейн сможет выдвинуть какие-нибудь предложения. Или оказать финансовую помощь, с улыбкой добавил виконт, бросив кожаный мешочек, содержавший их выигрыш за прошлую ночь, улыбающейся матроне в черном, которая встретила их у двери.

После экскурсии, и после того, как она услышала от девушек, что их Стоуни – просто идеал, Эллианна обещала вернуться с денежной помощью и списком идей для того, чтобы сделать приют более самостоятельным.

– Почему девочки? – спросила Эллианна, когда они направились домой. – Почему не осиротевшие младенцы, или мальчики, или раненые ветераны?

Нужда безгранична, объяснил виконт, а его ресурсы до смешного ограничены. Однако его сердце потянулось к девочкам, потому что они казались наиболее уязвимыми. Без «Приюта Уэллстоуна» им некуда будет идти и не останется ничего, кроме как продавать свое тело на улице.

– Никто не должен быть вынужден заниматься этим. Никто.

Эллианна не могла понять, говорит ли он это по собственному опыту или нет. Она только знала, что теперь не сможет уехать домой – до тех пор, пока у девочек Стоуни не появятся чистые передники, больше наставников и новые матрасы. Ей придется составить план того, что нужно будет сделать.

Поскольку она все равно была в Лондоне, Эллианна решила, что с таким же успехом может придерживаться плана оставаться заметной. Бал в Рокфорд-хаусе должен посетить едва ли не каждый представитель высшего света. Если там никто не узнает в ней родственницу Изабеллы, то ей придется прийти к выводу, что сестра заводила себе друзей за пределами элитных кругов.

В этот раз Стоуни оказался готов. Он нашел себе крепкую трость, не элегантную прогулочную тросточку, а отполированную толстую ветку дерева. Затем он засунул себе в туфлю маленький камешек. А потом виконт начал хромать.

Найти причину для своего недуга было намного сложнее. Он слишком молод для подагры, и слишком стар, чтобы лазить по деревьям. Если Стоуни заявит, что упал с лошади, что его заклеймят неуклюжим олухом; если скажет, что по его ноге проехалось колесо экипажа, то его объявят дураком. Он решил, что на его ногу наступила лошадь. Нет, лучше пусть это будет сбежавшая лошадь, которую виконт пытался поймать прежде, чем она кого-нибудь травмирует. Эта чудесная история превращала его в героя, но слишком сильно смахивала на ложь. В конце концов, Стоуни решил просто улыбаться, когда кто-то спросит, и отвечать, что это всего лишь незначительное повреждение, неприятное растяжение. Тетушка Эллианны не особо доверяла состряпанной истории. Точно так же, как и слишком предсказуемый попугай.

– Хромая нога. Хромающий мозг. Хромой лорд. Хромающий жезл.

Они покинули дом так быстро, насколько это позволял камешек.

На балу Стоуни мог ходить, но не мог танцевать. Он мог сидеть рядом с мисс Кейн, но не смог прогуляться с племянницей хозяйки. Виконт смог отправиться ужинать, но был не в силах принести пунш для каждой испытывающей жажду мисс, которая строила ему глазки. Другими словами, он отчаянно держался за свое место. Приклеился к мисс Кейн как одна из вырезок к ее схемам. Стоуни не двигался с места, а она не отходила от него. Он предупредил Эллианну, чтобы она не исчезала в туалетной комнате для леди. Ему нужна была ее защита от заботливых мамаш и их слишком свободных дочерей. Не стоит также уходить куда-то с незнакомцами, не нужно искать уединенную комнату, где какой-нибудь слоняющийся бабник может наброситься на нее. На этот раз он относился к своим обязанностям по сопровождению намного серьезнее.

К тому времени, когда он закончил свою лекцию, Эллианна едва не захихикала, как одна из маленьких девчушек в его благотворительном доме. Она перестала улыбаться, когда к ним приблизился лорд Стрикленд в поисках Гвен, танцевавшей с графом.

– Боже, она ведь не ударила коленом и вас тоже? – слишком громко поинтересовался барон.

Стоуни совершенно случайно уронил свою тяжелую трость. Не только у него утром будут болеть пальцы на ногах. Затем он постарался очистить пространство вокруг них, крутя в руках эту сучковатую деревяшку, словно волшебной палочкой. Эти движения – или его грубость – сработали как надо.

– Нет, Дурстан, сегодня вечером леди не танцует. Разве вы не видите, что на ней черные перчатки?

Затем:

– Нет, сэр Пойндекстер, это место занято.

– Нет, леди не испытывает жажды, лорд Хатауэй, но, возможно, ваша жена хочет пить.

– Нет, этим вечером мисс Кейн не будет играть в карты, но она с радостью примет ваши пожертвования для избранных ею благотворительных учреждений.

Эллианна испытывала облегчение, что ей не пришлось одной столкнуться со всеми этими мужчинами, что неизменная фигура Стоуни держала их на расстоянии. Однако у нее появилось ощущение, что она могла бы говорить сама за себя, так как вовсе не является стыдливой мимозой. Ей не хотелось, чтобы виконт думал о ней, как еще об одной из своих маленьких девочек, которых нужно защитить от мира. Кроме того, что, если кто-то из этих мужчин располагает новостями о ее сестре?

– Поверьте мне, – сказал ей Стоуни, – ваша тетя не позволила бы ни одному из этих охотников за приданым приблизиться даже на милю к мисс Изабелле.

Должно быть, распространились слухи, что Уэллстоун объявил мисс Кейн неприкосновенной, потому что лишь немногие приближались к позолоченным стульям, где они сидели с Гвен и теми из ее кавалеров, которые в то время оказывались поблизости. Эллианна начала отходить от деспотизма виконта. Стоуни хочет всего лишь защитить ее, сказала она себе.

Чуть позже один из самых привлекательный мужчин, каких она только видела – но не настолько красивый, как лорд Уэллстоун, конечно же, – остановился перед их стульями. Он выглядел таким же высоким, как и виконт, но худее, с более узкими плечами. Его волосы были темными, а не светлыми, а на лице застыла мрачное выражение падшего ангела. Должно быть, он одного возраста со Стоуни, но взгляд незнакомца казался старше, тусклее, суровее.

Он поклонился и произнес:

– Послушайте, леди Уэллстоун, я изнемогал на расстоянии, ожидая, что кто-нибудь представит меня этой богине среди нас, чтобы я смог преклонить колени у ее ног. Вы окажете мне честь?

Стоуни ответил вместо Гвен:

– Нет, Бланшар, она этого не сделает. Леди – не богиня, ее ногам не нужно поклонение, и она не пойдет с тобой на балкон, так что ступай и найди себе другую голубку, чтобы общипать ее.

Эллианна ощутила, как ее начинает заливать краска с тех самых ног. Гвен охнула и ударила Стоуни по рукаву сложенным веером, но Стрикленд расхохотался и воскликнул:

– Он поймал тебя с поличным. Один распутник сразу видит другого, не так ли, Бланшар?

Бланшар мог бы устроить сцену. Он мог бы потребовать сатисфакции за оскорбление, но не в бальном зале леди Рокфорд. Сейчас его едва терпели в обществе, и он не мог лишиться шансов на то, чтобы найти себе наследницу. Даже торговец не позволит Бланшару жениться на своей дочери, если его изгонят из высшего света. У него не было выбора, кроме как снова поклониться Гвен, кивнуть Стрикленду, произнести «Ваш слуга, мисс Кейн», даже несмотря на то, что их не представили друг другу, и повернуться спиной к Уэллстоуну.

– Это было отвратительно! – Эллианна тоже ударила бы Стоуни веером, но слишком много глаз смотрело на них.

Стоуни стиснул челюсти.

– Этот тип – неподходящая для вас компания.

Эллианна вздернула подбородок.

– Я поблагодарила бы вас, если бы вы позволили мне самой судить об этом. Я достаточно взрослая, чтобы самой выбирать себе друзей.

– Друзей? Вы на самом деле думаете, что этот распутник хочет стать вашим другом? Даже вы не можете быть настолько безмозглой.

Гвен внезапно решила, что ей нужно выпить лимонада, и улетела прочь под руку со Стриклендом. Эллианна и Стоуни сидели в раздраженном молчании. Он стучал тростью по полу. Она уставилась на танцующих.

Затем сэр Джон Томасфорд склонился над рукой Эллианны.

– Добрый вечер, мисс Кейн. Как приятно видеть вас снова, прекрасно выглядите. – Он кивнул в сторону Стоуни. – Уэллстоун.

Сэр Джон выглядел далеко не прекрасно, решил Стоуни. Он всегда казался противным, но сейчас напоминал что-то, что вытащили из мрачной пещеры на свет.

Еще одна обнаженная девушка была найдена убитой, на этот раз с карими глазами, слава Богу, так что Эллианне не нужно было ехать в морг. Однако она настояла на том, чтобы туда отправился Латтимер и проследил за тем, чтобы женщину должным образом похоронили. Она также заплатила одному из художников Боу-стрит, чтобы тот сделал набросок умершей женщины, и предложила награду за ее опознание. Домовладелица молодой женщины первой явилась за вознаграждением. Та леди на самом деле оказалась ночной бабочкой, но хозяйка рано ложилась спать. Она никогда не видела клиентов своей квартирантки.

Газеты пронюхали об этой истории и начали настойчиво требовать действий, так что Боу-стрит и офис судебного следователя, должно быть, находились под давлением, стремясь раскрыть дело. Следовательно, кровопийца должен был остаться в морге, или отравиться домой, чтобы хорошо выспаться. Вместо этого он спросил, не хочет ли мисс Кейн прогуляться с ним по залу.

Проклятие, подумал Стоуни, ему следовало засунуть камешек в туфельку Эллианне.

– Мне бы хотелось, чтобы вы остались здесь, чтобы я мог послушать о новых обстоятельствах в этом деле. – Он солгал. Последнее, чего ему хотелось – это узнать о том, что и этой девице тоже перерезали горло.

– В деле нет никаких новых обстоятельств, – коротко ответил сэр Джон, протягивая руку Эллианне.

Стоуни поднялся, когда она встала.

– Думаю, что присоединюсь к вам во время прогулки. Немного закоченел, сидя без движения. Как вам этот маленькая шутка из морга, а? На тему окоченения? – Эллианна одарила его сердитым взглядом, а сэр Джон скривил губы. Стоуни не смог понять, было ли это улыбкой или нет.

Камешек в его туфле причинял сильную боль. Точно так же, как и наблюдение за тем, как этот скользкий червяк касается Эллианны, склоняется к ней, нежно шепчет ей на ухо результаты судебной экспертизы.

– Черт возьми, должно быть, моя нога все же сломана. Прошу извинения, сэр Джон, нам придется отправиться домой.

– Я могу доставить мисс Кейн домой, – предложил мужчина.

А дьявол будет кататься на коньках раньше, чем Стоуни позволит этому случиться.

– Как, без сопровождения? О чем вы думаете, старина? Мисс Кейн – леди с безупречной добродетелью, а не одна из ваших мертвых девиц сомнительного поведения. Вы должны извиниться за то, что так разговариваете о ней. На самом деле, я думаю, что вам вообще не стоит разговаривать с ней, только не после того, как вы пачкали руки у себя в морге. Пойдемте, мисс Кейн, мне нужно опереться на вашу руку.

– Как вы смеете!

Глава 21

– За всю жизнь я никогда не испытывала такой неловкости.

Слишком громко сказано для женщины, которая ходит по дому с вареным картофелем в кармане. По крайней мере, Эллианна подождала, пока они со Стоуни останутся одни в экипаже. Конечно же, им не следовало остаться одним. Но Гвен бросила один взгляд на приготовившуюся к бою пару и предпочла уехать домой с джентльменом из числа ее друзей. При этом леди Уэллстоун пробормотала, что они достаточно взрослые, и что люди уже сплетничают, и если они собираются обмениваться оскорблениями, то тогда она не желает сидеть посередине между ними.

Никто не сидел посередине. Эллианна отодвинулась от Стоуни настолько далеко, насколько это было возможно, в угол кареты, и сидела там, несгибаемая, как его трость. Виконт поздравлял себя с тем, что отпугнул от нее охотников за приданым и похоронного рыцаря, не то чтобы любимое занятие сэра Джона уберегало его от алчности. Также он был очень рад, что предусмотрительно не стал садиться в экипаже напротив мисс Кейн.

– Вы глубоко оскорбили моего друга, – проговорила она.

При свете фонарей кареты Стоуни мог видеть ее нахмуренные брови и руки, крепко стиснувшие отделанный бусинами ридикюль. Боже, если у нее там пистолет, заряженный или нет, то ему следовало бы ехать вместе с кучером. Теперь слишком поздно обращаться в бегство, поэтому он произнес вслух то, что думал.

– Если вы намекаете на сэра Джона Томасфорда, то этот человек вам не друг.

– Да будет вам известно, что он вел себя со мной очень любезно.

– Конечно, вел. Он хочет получить ваши деньги. Даже ему самому известно, что он не сможет завоевать вас красивой внешностью. Конечно, если только вы не испытываете пристрастие к угрям – скользким и пресмыкающимся. Сомневаюсь, нравятся ли ему женщины вообще. Во всяком случае, живые. То, что вы выказали интерес к его любимым проектам, подсказало сэру Джону идею, которой раньше не было в его голове.

– Вы обвиняете меня в том, что я флиртовала с сэром Джоном? Или что я завлекала его?

– Это камешек в ваш огород… – Что напомнило ему о камне, и он вытащил гальку из бальной туфли.

Эллианна резко втянула воздух.

– Это невыносимо!

– Именно так и начал думать. Однако я уверен, что повреждение не слишком серьезное.

– Итак, вы лгали, мошенничали и заставляли людей жалеть себя только для того, чтобы иметь возможность оскорблять их?

Стоуни притворился, что взял минуту на размышление.

– Не могу припомнить, чтобы я оскорблял кого-то, кто выказал мне хоть малейшую симпатию. В действительности, большая часть негодяев, которых я отослал прочь, желала мне провалиться в ад, а не поскорее поправиться.

– Но это не причина оскорблять сэра Джона.

На это были все причины: этот тип нравился Эллианне.

– Он вел себя слишком фамильярно.

– Сэр Джон поцеловал мне руку! А что насчет мистера Бланшара? Вы не позволили этому бедному человеку даже познакомиться со мной.

– Это вы точно подметили: он беден, но надеется исправить подобный недостаток богатой женой. Ходило так много неприятных слухов о том, что Бланшар приставал к наследницам, что я заподозрил бы его в том, что он увез вашу сестру, но этот человек никогда не покидал Лондон. Я проверял, в том числе и в его комнатах в Олбани. Кроме того, он преследовал бы вас, как Атлас, если бы заполучил Изабеллу, чтобы выжать побольше денег.

– Тогда вам следовало бы сказать мне об этом и позволить самой решать, хочу я с ним познакомиться или нет. Вы должны были спросить моего мнения о тех других мужчинах, и о сэре Джоне. Вместо этого вы разозлили и расстроили их.

– Они переживут это. На самом деле я готов поспорить на гинею, что Бланшар найдет способ быть представленным вам до конца недели.

– Тогда я сама избавлюсь от него. Без вашего вмешательства. И я буду обращаться с сэром Джоном так, как сочту нужным. Без ваших оскорблений. Вам ясно?

Ясно как окно возле Стоуни, запотевшее от его дыхания.

– Вы не знаете мужчин, – вот и все, что сказал он в ответ.

– Я знаю, что наняла вас не для того, чтобы вы тряслись надо мной как курица над единственным цыпленком. Вы должны были помогать мне встречаться с людьми, а не отпугивать их. Если на то пошло, вам не следовало также одному договариваться с мистером Латтимером. Мы должны обсуждать все вопросы вместе, насколько я припоминаю. Вы никогда не упоминали, что отдали распоряжение посетить ювелиров или нанять дополнительных сыщиков.

– Вы волнуетесь, что я перерасходую те средства, которые вы положили на мой счет?

– Конечно, нет. Меня беспокоит, что вы не считаете меня способной справиться с чем-либо.

– Я взял вас в Приют Уэллстоуна, не так ли? Вы уже изменили там кое-что к лучшему, насколько я понял.

– Это не то, что я имею в виду. Речь идет о вашем покровительственном отношении. Даже сейчас вы низводите меня до совершения добрых дел, тогда как сами определяете направление расследования, расписание моего пребывания в Лондоне и даже тех, с кем мне следует дружить. Послушайте, я этого не потерплю. Не желаю, чтобы меня так унижали. Тем более человек, который… – Она замолчала.

– Да? Который что? Который верит, что женщин нужно защищать? Или тот, который продает душу по цене еды? Который не может одевать родственниц в шелка, меха и драгоценности? Считаете, что я намного ниже вас, мисс Кейн?

– Я собиралась сказать: который проводит дни и ночь среди прожигателей жизни Лондона.

– Черта с два. Вы считаете меня грязью у себя под ногами. И всегда считали. Вы не уважаете человека, доход которого не может сравниться с вашим.

– Это неправда! Я восхищаюсь тем, что вы сделали с приютом для девочек, и тем, как вы добры с Гвен.

Виконт фыркнул, совсем как Атлас, когда псу снился плохой сон, или когда он поглощал сэндвич с огурцом.

– Что ж, это так. Полагаю, с самого начала я выказывала вам больше уважения, чем вы ко мне.

Терпение Стоуни начало истощаться.

– Если бы я не уважал вас, мисс Кейн, то я прямо сейчас задрал бы ваши юбки и распустил вам волосы. И это – самый честный ответ.

В воображении Эллианны, к ее раздражению, тут же возникли шелковые подвязки. И в этом тоже была его вина.

– Как вы смеете! Вы в точности такой, как говорила тетя Лалли – похотливый, развратный, ни на что не годный аристократишка!

– Ага! Так она все-таки говорит!

– Не в этом дело! Ваше высокомерное отношение достойно порицания, а порочные мысли отвратительны.

– В отличие от вашего благочестиво-показного важничанья?

– Я не важничаю, – отрезала Эллианна, вздернув подбородок так высоко в воздух, что могла бы удариться им о крышу кареты, если бы на дороге попалась яма.

Внутри экипаж тускло освещался только лампами и уличными фонарями, мимо которых они проезжали, к огромному сожалению Стоуни, потому что когда рыжеволосая женщина устраивала сцену, это было великолепным зрелищем. В следующий раз он обязательно раздразнит ее днем. Мисс Кейн безусловно испортила ему вечер, распространяясь об уважении и порочных мыслях, словно мужчина в состоянии контролировать собственный разум. У Стоуни и так было достаточно проблем с тем, чтобы держать в узде собственное тело, особенно когда слышал ее участившееся дыхание, как будто Эллианна переживала совсем другие эмоции. Ее грудь вздымалась, словно она занималась любовью. В ее словах было столько же смысла, сколько в жадном шепоте женщины, получающей удовольствие. Он практически мог видеть, как ее тело вибрирует от ярости – или от страсти. Виконт сражался с тем, чтобы изгнать эти образы из своего сознания, пока мисс Кейн бушевала, обвиняя его во всем, что произошло с тех пор, как Адама с Евой изгнали из рая за съеденное яблоко.

Стоуни проиграл сражение.

– О, дьявол. – Перед тем, как Эллианна смогла вымолвить еще одно слово или поднять руку – или колено – он скользнул по сиденью, притянул ее ближе и поцеловал. Поначалу ему казалось, что он целует свою трость. Мисс Кейн сидела прямая, костлявая и холодная. О чем, черт возьми, он думает? Но Уэллстоун сжал ее чуть крепче и прижимал к себе, пока не ощутил роскошные женственные формы у своей груди. Языком он смягчил ее губы и согрел их своим дыханием. – Пожалуйста, – прошептал он, или, может быть, попросил виконт.

Неуверенно, неохотно, но неизбежно, Эллианна положила руки ему на плечи, прикоснулась к его крепкой спине, шее и кудрявым волосам. Она наклонила голову под другим углом, скользнув губами по его губам, тогда как ее тело потянулось к нему. Она перестала думать, перестала дышать, перестала быть мисс Эллианной Кейн. Вместо этого она превратилась в облако, в реку, в радугу. Девушка смогла летать; смогла парить в воздухе.

Она упадет в обморок, если не вдохнет воздуха. Эллианна отодвинулась и руки Стоуни немедленно выпустили ее. Он тоже тяжело дышал, на лбу выступила испарина. Виконт еще дальше отодвинулся от нее, с опаской вглядываясь в нее, словно размышляя, стоит ли ему разбиться насмерть, выпрыгнув из движущегося экипажа, или подождать, пока мисс Кейн пристрелит его. Когда она не сделала никого движения, намекавшего на насилие, Уэллстоун начал расправлять свой шейный платок.

Который был далеко не единственным предметом одежды, оказавшимся в беспорядке.

– Я… – начала Эллианна, но ей пришлось подождать, пока ее сердце перестанет колотиться громче голоса. – Я больше не нуждаюсь в ваших услугах.

– Я нужен вам, – безапелляционно заявил Стоуни. – Большинство других мужчин не остановились бы на этом. Вы хотите, чтобы я извинился?

Она покачала головой, усугубив разрушения в прическе, которые были начаты его пальцами. Эллианна попыталась собрать некоторые из выпавших шпилек.

– Нет, я не стану доверять вашей искренности. Сколько раз вы клялись, что я в безопасности от вашего обольщения?

Стоуни попытался заставить ее улыбнуться.

– Один поцелуй – это не вполне обольщение. Может быть, небольшой обман, но определенно не обольщение.

Мисс Кейн не увидела юмора в этой ситуации.

– Мне не нужны ни вы, ни ваше вожделение. Это не входило в наше соглашение.

– Мое вожделение? Неужели я единственный, у кого разгорячилась кровь? Я отчетливо припоминаю некие тихие мяукающие звуки удовольствия во время наших недолгих объятий.

Недолгих объятий? Эллианна считала, что не переживет что-то более долгое.

– Должно быть, вы слышали пружины экипажа. Но к делу это не относится. Я плачу вам не за интимные услуги.

Теперь Стоуни по-настоящему разозлился.

– Мои «интимные услуги», как вы выразились, не продаются ни сейчас, ни когда бы то ни было. Или вы верите, что я выставляю цену на свои поцелуи? Сколько, как вы думаете, стоят ваши вздохи? Ах, простите, мисс Кейн, пружины экипажа. Один фунт? Интересно, сколько вы готовы будете заплатить за завершение работы. Возможно, я смогу уйти на покой после ночи полного удовлетворения.

– Прекратите это! Вы становитесь вульгарным и полным злобы, словно именно вас оскорбили.

– Меня оскорбили. Так и есть. Я думал, что вы знаете меня лучше, черт побери.

– А я думала, что вы знаете меня лучше, и не станете считать, что мне понравится, когда меня грубо лапают в экипаже!

– Так все и было. Вам это понравилось. То есть нравилось до тех пор, пока вы не вспомнили, что нужно строить из себя строгую и чопорную мисс Кейн, когда все находится под вашим невозмутимым контролем, словно в руке у вас – один из тех списков, а чувств в этом списке нет.

– Нет ничего плохо в том, чтобы быть строгой и чопорной, или организованной, или держать свои чувства под контролем.

– За исключением того, что это – ложь. Вы – живая, пылкая женщина, а не чудесная считающая свинья, не красивая стеклянная статуэтка, не чертов армейский генерал.

– Как вы смеете обвинять меня во лжи? Вы, со своей неуклюжей тростью? Вы даже не хромаете!

– Что ж, а у вас нет попугая.

Мисс Кейн выпрыгнула из кареты прежде, чем он смог помочь ей спуститься вниз. Она сама распахнула парадную дверь, не дожидаясь, пока Стоуни постучит, или пока Тиммс приковыляет в вестибюль.

Эллианна не захлопнула дверь перед лицом Стоуни, и он посчитал это лучшим приглашением, какое ему удастся получить. Им нужно закончить дискуссию, что означало, как предполагал виконт, еще одно извинение. Он последовал на ней в гостиную, пытаясь решить, за какой грех извиняться в первую очередь. Ложь – это плохо. Сквернословить перед ней – еще хуже. А целовать ее – это…

– Змеиные глаза11 !

Тимм стоял на коленях, но не молился. Тетя Эллианны и дворецкий кидали кости перед диваном. Когда они услышали, как кто-то вошел в парадную дверь, Тиммс с трудом поднялся на обутые в домашние туфли ноги и пнул стаканчик с костями и несколько монет, чтобы те закатились под мебель. Миссис Гудж схватила гобеленовую рабочую сумку, засунула туда бутылку с вином и вытащила какое-то вязание.

Поправив очки, Тиммс начал умолять мисс Кейн о прощении.

– Дьявол подверг меня искушению, ей-Богу.

Эллианна сердито уставилась на них обоих, но особенно на свою тетю.

– Дьявол не разгуливает в шелковых нижних юбках.

Тетя Лалли с таким же выражением смотрела на нее в ответ, но молчала, поджав губы.

Эллианна могла ощущать присутствие Уэллстоуна позади себя. Чертов виконт, должно быть, смеется над ней и ее домашними. Не взглянув на него, мисс Кейн заявила тете, что она с таким же успехом может говорить, потому что его сиятельство знает, что у них нет попугая.

– Между прочим, давно пора было это сделать, – ответила тетя Лалли. Как только она начала, то намеревалась высказать свое мнение, присутствовал гость в комнате или нет. – Что касается Тиммса, то он пообещал тебе, что будет держаться подальше от ипподрома и пабов. Клянусь мошонкой святого Алоизиуса, чего еще ты хочешь? Парень слишком стар, чтобы баловаться под простынями, так что же ему делать для развлечения?

Стоуни улыбался до тех пор, пока миссис Гудж не подняла вязальную спицу словно шпагу и двинулась к племяннице. Перед тем, как он смог встать перед Эллианной и закрыть ее собой, пожилая женщина кончиком спицы подняла локон рыжих волос. Этот локон спускался на плечо Эллианны, а не составлял часть аккуратно уложенной структуры на ее голове, как тогда, когда она покидала дом на Слоан-стрит.

– Что касается тебя, мисси, то чья бы корова мычала – заявляешься домой с какой-то шикарной вечеринки и выглядишь так, словно натворила дел, и еще каких. Я предупреждала тебя быть настороже с теми франтами, у которых хорошо подвешен язык, не так ли?

Стоуни огляделся. Он был единственным франтом, или титулованным джентльменом, из присутствующих. Виконт собрался бежать, но уже было поздно. Вязальная спица, с которой свисала половина незаконченной перчатки, уткнулась ему в живот.

– А что до вас, Ромео, сдающийся внаем, – спица спустилась на дюйм ниже, – то у нас нет никаких попугаев. – Еще на дюйм. – И у нас здесь не будет и падших голубок тоже. – Еще один дюйм ниже – и его мужское достоинство обзаведется митенкой. – Это понятно?

Как ему не понять, когда миссис Гудж так убедительно и красноречиво выразилась? Стоуни бросил взгляд на Эллианну, которая, в свою очередь, улыбалась. Он отступил назад, подальше от опасности, поклонился и произнес:

– Этого больше не повторится.

– Чертовски хорошо знаю, что не повторится. Нам здесь не нужны такие, как вы. Скажи ему, Эллианна.

– Я уже сказала, тетя Лалли. Уже сказала.

Стоуни снова поклонился и вышел, следуя за дворецким, который с грустью качал головой. Стоуни ощутил, что ему нужно что-то сказать. Старик был не просто слугой, а скорее частью семьи.

– Мне жаль, если я разочаровал и тебя тоже, Тиммс. Я не имел намерения так непочтительно обходиться с мисс Кейн.

– О, я беспокоюсь вовсе не о своей хозяйке. Она может сама о себе позаботиться. Меня обескуражили слова миссис Гудж. Скажите, милорд, вы тоже думаете, что я слишком стар для физических отношений?

Он им не нужен, черта с два! Мисс Эллианна Кейн нуждается в защите мужчины больше чем любая другая знакомая ему женщина. Младенец на улицах Лондона будет в большей безопасности, чем наследница – в гостиных светского общества. В самом деле, даже девочки в его Приюте имеют больше здравого смысла, чем эта дурочка. По крайней мере, они умеют распознавать опасность.

Мисс Кейн с волосами цвета пламени, состоянием в банке и отстраненными манерами, представляла собой дьявольский вызов мужчине с переменчивыми жизненными принципами. Черт побери, его собственные принципы тверды как скала, но и он не смог держать руки подальше от нее.

Он ей не нужен? Не нужно сопровождение мужчины или его привязанность, не нужен муж, любовник или друг? Что, мисс Кейн думает, что ее бриллианты и дивиденды согреют ее по ночам? Глупая, треклятая женщина!

Стоуни намеревался посмотреть, что произойдет, если рядом с ней не будет присутствовать заслуживающий доверия джентльмен.

К несчастью, часть его сознания решала иную проблему. Он не знал, может ли теперь считать себя заслуживающим доверия. Его тревожило то, что попробовав ее губы на вкус, Стоуни уже не сможет жить, не испытывая желания коснуться их снова. Что ему нужно? Холодная ванна.

Тетя Лалли права. Он им не нужен. Эллианне он не нужен. Всему миру не нужен надменный, самоуверенный, распущенный грубиян. Впрочем, он нужен Гвен, если быть справедливым, и юным девушкам, которых он спас.

Эллианна определенно не нуждалась в нем. Боу-стрит может расширить поиски Изабеллы. Что касается ее, что в Фэйрвью Эллианну ждет полностью устраивающая ее жизнь, где она – та, кто нужна всем. Никто не сравнивает ее с цирковой свиньей, со статуэткой или армейским офицером. Но никто и не заставляет ее таять от страсти, но так и должно быть.

К несчастью, если она сейчас отправится домой, то Стоуни может подумать, что она спасается бегством, что не может оставаться в городе без его поддержки. Что еще хуже, он может посчитать, что его поцелуй так напугал ее, что Эллианна решила сбежать, чтобы спасти свою добродетель. Конечно, виконт ошибается. Ей никогда не грозила опасность поддаться его чарам и искусному соблазнению. Нет, никогда.

Эллианна решила остаться в Лондоне хотя бы для того, чтобы доказать его неправоту. Она пробудет здесь столько времени, сколько захочет, и станет любимицей в высшем обществе, что, по мнению Гвен, ей с легкостью удастся. Каждый вечер ее будет сопровождать другой джентльмен, и да, она может даже испробовать еще несколько поцелуев, только чтобы доказать – в поцелуях Уэллстоуна нет ничего экстраординарного. Да, она будет развлекаться, ей-Богу, даже если это убьет ее.

Нет, ей не нужен виконт Уэллстоун.

Ей нужен сухой носовой платок.

Глава 22

Состоятельная женщина приятной наружности и удовлетворительного происхождения может ожидать, по крайней мере, умеренно теплого приема в высшем свете. Астрономически богатую леди сногсшибательной внешности и с достаточно хорошими связями с материнской стороны, не говоря уже про одобрение со стороны герцогини Уиллистон, встретили с распростертыми объятиями. Эллианне не требовался нищий пэр, который обеспечит ей приглашения или представления другим членам света. Ей приходилось только выбирать самые лучшие среди разнообразных развлечений.

Сначала была опера, в ложе ее светлости. На этот раз Эллианна надела свой жемчуг, великолепную нитку, которая оканчивалась бесценной, идеальной жемчужиной громадного размера. Еще одна нитка жемчуга украшала ее замысловато заплетенные волосы, и это заставило одного чересчур галантного франта в партере прокричать, что она похожа на русалку.

– Это не дочь Нептуна, – ответил его приятель, стоя на кресле и изучая Эллианну через театральный бинокль. – Это дочь набоба, мисс Койн.

– Не обращайте на них внимания, моя дорогая, – посоветовала ее светлость, потрепав Эллианну по дрожащей руке. – Вы же хотели стать заметной, не так ли?

После этого вечера никто в Лондоне не сможет остаться в неведении относительно присутствия Эллианны в городе. Если кто-то не побывал в опере, то ему достаточно будет всего лишь прочитать колонку сплетен за утренним шоколадом. Газеты дадут оценку ее жемчугам, ее платью и ее приданому.

– И хорошо, что вас видят без сопровождения виконта Уэллстоуна. Вы ведь не хотите, чтобы вас считали одним из его благотворительных проектов. Или подумали, что он для вас просто развлечение, – вежливо добавила она.

В газетах также появилась масса предположений о брачных перспективах Эллианны, и все отметили, что ее обычный сопровождающий отсутствовал в опере. К тому же они вспомнили про историю со смертью тети Августы, произошедшей почти два месяца назад, отмечая, что младшая племянница леди была последней, кто видел ее живой. И где же теперь мисс Изабелла Кейн?

Эллианна тоже отчаянно хотела узнать это, так как сыщики сообщили, что Изабелла не уехала на север с останками тети Августы, или куда-то еще, где они могли бы обнаружить ее. Никто другой не появился с информацией или расспросами, несмотря на почти скандальную известность Эллианны.

Так как ее цель стать заметной увенчалась таким успехом и доставила столько неприятностей, учитывая все те глаза, устремленные на нее, и постоянно болтающие языки, то Эллианна взяла выходной. Вместе с тетей Лалли и Тиммсом, они отправились в театр Сэдлерс-Уэллс12 , чтобы посмотреть на клоунов. Эллианна пригласила и мистера Латтимера сопровождать их – в качестве награды за усилия сыщика, несмотря на отсутствие прогресса. Вопреки мнению некого джентльмена, Эллианна знала, как хорошо проводить время. Она не проводила все часы за банковскими гроссбухами и учетными книгами, только то время, которое требовалось.

Тиммс наслаждался пантомимой. Тетя Лалли, чей непостоянный обет молчания постепенно исчез, как и память о ее покойном супруге, громкими возгласами сопровождала фарс. Эллианна была рада тому, что все внимание было обращено на представление, а не на нее. Здесь только мистер Латтимер не сводил с нее глаз, не обращая внимания на сцену.

Эллианна подумывала о том, чтобы начать свой эксперимент, поцеловав сыщика, но решила, что это будет достойно презрения. Она боялась, что молодой человек уже сверх меры поощрен ее приглашением на комедию. Одному Богу известно, что может вообразить себе этот олух после поцелуя. Определенно не те желания, которые она готова исполнить.

Мистер Латтимер – достаточно приятный молодой человек, хотя и не сравнится с улыбающимся, энергичным, начитанным предыдущим компаньоном. И сыщик выглядел вполне привлекательно – если не обращать внимания на его слоноподобные уши. Эллианна никогда относилась с предубеждением к чьей-то профессии, даже к занятиям покойного дядюшки Гуджа, хотя и опасалась контрабанды. Леди из высшего общества не сочли бы сыщика, как и любого офицера с Боу-стрит, подходящим холостяком, но Эллианна не искала мужа, а только джентльмена, чьи поцелуи она могла бы сравнить с поцелуями Уэллстоуна. С мистером Латтимером все в порядке, за исключением того факта, что она не находит привлекательным ни его, ни идею сближения с ним.

Эллианна не изменила своего мнения по поводу брака, хотя и обрела понимание, что в некоторых аспектах эта сделка вовсе не является неприятной. То есть – что она никогда не произнесет вслух, конечно же, – девушка поняла, что объятия лорда Уэллстоуна заставили ее желать большего. Но не с мистером Латтимером.

И не с сэром Джоном Томасфордом. Преданность этого человека избранной им карьере достойна восхищения, но слегка жутковата для спокойствия Эллианны. Она не считала его настолько же мерзким, как относился к нему Уэллстоун, но увлечение сэра Джона раскрытием преступлений с помощью науки казалось слегка фанатичным. А его наружность, судя по всему, портилась с каждым следующим убийством, которое он не мог раскрыть.

Еще одна молодая женщина была обнаружена убитой, раздетой и обритой наголо. У этой жертвы оказались карие глаза, невысокий рост и плотное телосложение. Кто-то опознал ее по объявлению Эллианны как хористку из оперы, так что друзья и коллеги ее тело забрали для похорон. По крайней мере, эта женщина не ушла неоплаканной, и кто-то кроме Эллианны положит цветы на ее могилу. Эллианна не могла не думать, что могла присутствовать на последнем представлении с участием этой молодой женщины, когда сидела в ложе герцогини и выглядывала, есть ли в зале Стоуни вместо того, чтобы наблюдать за спектаклем.

Мисс Кейн не могла также не думать, что невыясненные смерти тяжелым бременем ложатся и на плечи сэра Джона. Очевидно, что он начал терять вес, прежде хорошо подогнанная одежда теперь мешком сидела на его фигуре. Глаза ввалились еще глубже, словно он совсем не спал, и все же в них сохранился тот блеск, который Уэллстоун назвал хищным. Сэр Джон все еще тщательно зачесывал волосы назад, но теперь пряди выглядели разрозненными, тощими и тусклыми, словно он забыл смыть с них вчерашнюю помаду.

Эллианна жалела беднягу, который трудился так тяжело, что подорвал свое здоровье, так что она приняла его приглашение на лекцию в Медицинское общество. Тетя Лалли храпела рядом с ней, но сэр Джон, кажется, счел занимательной тему кровопускания. Эллианна сочла ее внушающей отвращение, причем настолько, что ее аппетит совершенно пропал к тому времени, когда они после лекции отправились ужинать в «Кларедон». Она не испытывала желания пробовать на вкус креветки в масле, которые жадно поглощала тетя Лалли, да и узнавать вкус поцелуев сэра Джона ей тоже расхотелось.

Эллианна подумала о том, чтобы провести эксперимент с лордом Стриклендом – выяснить, настолько ли его поцелуй омерзителен, как она помнит. Возможно, недавнее ознакомление и понимание физических качеств мужчины сможет помочь ей изменить это мнение. Эллианна знала, что барон сможет немедленно стать перед ней на одно колено; все, что ей нужно сделать – это помахать у него перед носом поместьем Фэйрвью. Но она не хотела заполучить лорда Стрикленда. Эллианна только хотела узнать, сможет ли прикосновение другого мужчины заставить ее кровь петь, а ее кости – таять. Если для этого сгодится любой человек, то тогда в лорде Уэллстоуне нет ничего исключительного, и она сможет выбросить его из памяти раз и навсегда.

Кроме того, Гвен, кажется, увлеклась толстобрюхим бароном. Во всяком случае, она увлеклась идеей перевоспитать его. Если Стрикленд будет занят, так рассудила леди Уэллстоун, то у него не останется времени посещать бордели и публичные дома. Если барон устанет от танцев, прогулок в коляске и от того, что он прикидывается паинькой на четырех различных приемах за ночь, то ему не понадобится дополнительная женская компания. Он может даже превратиться в достаточно почтенного джентльмена среднего возраста, вынуждена была признать Эллианна, особенно теперь, когда его белье было свежим, а волосы в носу подстрижены. Если только сердце Стрикленда не откажет раньше.

Сейчас барон более уверенно ощущал себя в ее компании, особенно когда в программе вечера значилась игра в карты. Эллианна согласилась сопровождать его и Гвен на небольшой прием к леди Макфи вместо того, чтобы посетить один из более масштабных балов. Она не особенно любила играть в карты, но при этом и не осмеливалась появляться в обществе без компаньонки или сопровождающего. Кроме того, очень маловероятно, что на таком скучном мероприятии окажется Уэллстоун.

Как выяснилось, Эллианна все еще не привыкла к терминологии лондонского света. Под небольшим приемом понималось мероприятие всего с сотней или около того гостей вместо трехсот или более, которых амбициозные хозяйки умудрялись втискивать в свои бальные залы. Она с радостью заняла место в комнате для игры в карты вместо того, чтобы терпеть очередные знакомства и домогательства.

Гвен весело помахала ей рукой, с радостью оставаясь среди своего кружка старых холостяков и вдовцов, где она могла танцевать, сплетничать и пить шампанское. Пока мисс Кейн находится в карточной комнате вместе со Стриклендом, решила Гвен, сама она может ослабить бдительность, на которой настаивает ее дорогой, но пустоголовый пасынок.

Положив ладонь на предплечье Стрикленда, Эллианна прошла через бальный зал. Она знала, что все наблюдают за ней, и понимала, что заслуживает их внимания. Ее платье – самое дорогое из всех, какими она владела, – сшито из темно-серого переливчатого шелка и отделано черным стеклярусом в виде филигранных узоров на корсаже и подоле. Наряд стоил своей цены и каждой кропотливо пришитой к нему бусины, потому что девушка ощущала себя в нем королевой. Ансамбль дополняли рубиновый кулон и черное перо в заплетенных волосах, касавшееся ее щеки. Должно быть, Эллианна привыкла к всеобщему вниманию, потому что даже не покраснела. Вот видишь, сказала она себе, тебе не нужна уверенность в поддержке Стоуни. Ты можешь прекрасно справляться и без него.

Она улыбнулась Стрикленду и тот едва не споткнулся.

– Послушайте, неужели у меня опять остался соус на подбородке, а?

– Нет, ничего подобного. Мне просто интересно…

Барону тоже было интересно: какую часть выигрышей он сможет оставить себе вместо того, чтобы отдать их на чертову благотворительность.

Эллианна огляделась и заметила дверь в комнату для ужина, где в это время было пусто. Она втащила Стрикленда внутрь.

– А? Что такое? Если вы голодны, мисси, то вам придется подождать. Хотя вы выглядите так, словно ешьте не больше птички. Одна кожа и кости, а?

Вот так, а она-то считала, что в новом платье выглядит красивой. Тем не менее, Эллианна была настроена решительно.

– Нет, милорд. Я не голодна. Мне просто любопытно. Я хочу знать, хотите ли вы поцеловать меня еще раз.

Стрикленд сделал три шага назад, измеряя взглядом расстояние до двери.

– Не могу сказать, что хочу этого. Если только вы решите передать мне Фэйрвью. Тогда, если вы захотите, я поцелую даже ваш зад. То есть, прошу прощения, я буду очень вам благодарен.

– Но вы больше не хотите жениться на мне?

– Черт побери, я никогда не хотел жениться на вас! Я хотел вернуть поместье, которое выиграл у меня ваш проклятый банк.

Эллианна топнула ногой. Все шло совсем не так, как она ожидала.

– Раз и навсегда, банк ничего не выигрывал: вы лишились своих земель, потому что не выплатили займы.

– Тогда о чем эта пустая болтовня? Насчет поцелуев и женитьбы, а? – Барон вытер лоб носовым платком. – Не говорите, что вы ищете себе мужа и решили выбрать меня?

– Господи Боже, нет.

– Что ж, вам не следует говорить таким возмущенным тоном. Это вы завели такой разговор. Поцелуи, черт побери. Ни одной воспитанной юной мисс не следует говорить о подобных вещах. Это неприлично.

Гвен следует гордиться своей работой. Она взяла совершенно омерзительного развратника и превратила его в благопристойного человека.

– Вы совершенно правы, – проговорила Эллианна. – Не проследовать ли нам в комнату для игры в карты?

Стоуни наблюдал.

Он был в опере, не сводя глаз с ложи ее светлости на тот случай, если какой-нибудь пройдоха попытается сманить Эллианну лимонадом или распутством. Он на расстоянии следовал за ее компанией в Сэдлерс-Уэллс, не доверяя ее безопасность сыщику с Боу-стрит. Виконт ехал следом за экипажем в парке, когда они с Гвен выезжали на прогулку, и заглядывал в окна на Бонд-стрит, когда женщины отправлялись на примерки.

Но на медицинскую лекцию по кровопусканию он не ходил. Есть пределы даже для его верности. Кроме того, сэр Джон склонен к меланхолии, но не аморален. И миссис Гудж взяла с собой сумочку с рукоделием.

Но сегодня ночью Стоуни не мог оторвать глаз от Эллианны. Бусины на ее платье отражали свет от свечей и сверкали, словно фейерверки. Черное перо у лица подчеркивало ее изящные скулы и кремовый цвет лица. Рубин в декольте привлекал внимание к ее высокой, молочно-белой груди. Эллианна выглядела великолепно.

Но вела себя как дура. Все в ней подчеркивало ее проклятое богатство. И чем она занимается, убегая с Стриклендом подобным образом? Не важно, что говорит Гвен, этот человек хотел заполучить ее имущество. Барон уже доказал, что ради этого может сделать почти все.

Стоуни последовал за ними к двери столовой, а затем рассмеялся над собой. Стрикленд, вероятно, ищет храбрость в бутылке для того, чтобы сесть за карточный стол вместе с Эллианной. Барон был весь покрыт потом, когда они вышли из столовой несколько минут спустя, и держался от нее так далеко, как это только возможно, по пути в карточную комнату. Стоуни наблюдал за тем, как они заняли свои места, а затем вышел на балкон, чтобы выкурить сигару. Он был удовлетворен. Пока что мисс Кейн в безопасности.

Когда Стоуни вернулся, бросив взгляд через дверь, они все еще играли в карты. Эллианна выглядела скучающей, она внимательно наблюдала за другими игроками, пока ее противники обдумывали ход. Стрикленд ухмылялся, и неудивительно, ведь перед ним громоздилась кучка монет. Стоуни предположил, что барон смирился с тем, что отдаст свою долю на благотворительность, но теперь играет ради удовольствия выигрывать. Учитывая, сколько денег он экономит, не посещая дома терпимости, Стрикленд может позволить себе быть щедрым.

Стоуни оставил их посреди раздачи карт и отправился в бальный зал, чтобы присмотреть за Гвен. Она стояла вместе с хозяйкой приема и несколькими другими леди, вероятно, планируя судьбу какого-нибудь несчастного холостяка. Виконт предпочел направиться в другую сторону.

Невеста Чарли сидела одна рядом с поникшим фикусом. Леди Валентина выглядела такой же несчастной, как и растение в горшке.

Стоуни уселся рядом с ней.

– Вот это да, не говорите мне, что лорд Чарльз уже покинул вас, ведь он совсем недавно подарил вам обручальное кольцо?

Леди Вал подняла голову и улыбнулась, радуясь тому, что ей не придется сидеть одной на протяжении целого танца, как несчастной девушке без кавалеров. Вместо этого рядом с ней будет самый привлекательный мужчина в зале.

– Привет, Уэллстоун. Ваш друг наверху, чинит одежду. Неуклюжий олух снова споткнулся во время кадрили. По крайней мере, на этот раз он порвал собственный рукав, а не мое платье. Но заставил нас обоих выглядеть весьма неловко.

Стоуни рассмеялся в ответ на ее раздражительное поведение.

– Могло быть и хуже. Он мог бы порвать свои брюки. Желтые панталоны, не так ли?

Леди Вал разгладила желтую ленту в тон этим панталонам, свисающую с высокой талии. Уэллстоун в темно-синем сюртуке и светло-коричневых брюках выглядел красивым, как герой из романа.

– Знаете, у вас на самом деле очень милая улыбка. И танцуете вы намного лучше, чем бедняжка Чарли.

– В то время как вы с ним помолвлены, плутовка, к обоюдной радости.

– Так и есть, – призналась она со вздохом, – но я так люблю танцевать вальс.

Как Стоуни мог не откликнуться на это мольбу в ее голосе, на драматичный вздох, на ловкую манипуляцию? Так что они отправились вальсировать, и виконт думал о том, насколько грациозно танцует мисс Кейн. По крайней мере, ему не пришлось бы смотреть сверху вниз на ее макушку, или пытаться поворачивать в танце мешок с салом.

Они вальсировали по бальному залу, уклоняясь от других пар в переполненном зале. Одна из этих пар состояла из Годфри Бланшара и миссис Коллинз, овдовевшей родственницы Гвен. Вот это точно союз родственных душ, подумал Стоуни, несмотря на то, что он никогда не станет официальным. Их связь явно была доведена до конца, но никто не произносил брачных клятв. Карточные долги Бланшара слишком многочисленны, чтобы он женился на женщине без приданого, а у миссис Коллинз слишком много амбиций, чтобы она удовлетворилась заядлым игроком, пребывающим на задворках высшего света.

Стоуни был рад, что оба эти человека не являлись его проблемой.

Однако каким-то образом эта другая пара закончила танцевать в том же месте, где остановились Стоуни и леди Вал – там, где Чарли поджидал свою невесту. Они отправились за освежающими напитками, и вместе с ними ушел Бланшар. Стоуни остался с миссис Коллинз, когда заиграла музыка для следующего танца.

– Возможно, вы хотите последовать за остальными и раздобыть бокал вина? – предложил он из вежливости – и с надеждой.

Виконт вовсе не удивился, когда она ответила:

– О, я предпочла бы потанцевать.

Им снова манипулировали. Проклятие, неужели каждая женщина так лицемерна и коварна? Он знал только одну леди, которая совсем не такая, которая говорила что думает, и никогда не расставляла ловушек.

… и которой не оказалось в комнате для игры в карты, когда бесконечный танец с миссис Коллинз наконец-то закончился.

Эллианна устала от игры.

– Несомненно, время уже подошло к ужину, – сказала она лорду Стрикленду после завершения полной раздачи. – Наверное, нам не следует заставлять леди Уэллстоун идти в столовую в одиночестве.

Милая виконтесса представляла собой достаточное искушение. Точно такое же, как и пирожки с омарами, которые всегда подавали на таких приемах. Стрикленд вскочил на ноги и начал собирать свой выигрыш. Эллианна откашлялась. Он передал ей половину монет, дерзко предлагая ей потребовать остальное.

– Это для вдов и сирот, вот так, – пояснил барон проигравшим и игрокам за соседними столами. Многие из них тоже передали Эллианне то, что выиграли сами, или вручили несколько монет из собственных карманов. Она ссыпала все деньги в сумочку со шнурком. Отделанный черными бусинами и бахромой с бисером в тон платью, этот ридикюль был намного меньше, чем ее обычная сумочка, оставшаяся дома с пистолетом. Сейчас этот шелковый мешочек едва не разрывался от монет и давил на кожу над перчатками Эллианны.

Мисс Кейн остановилась, чтобы затянуть шнурок и потеряла Стрикленда в толпе, выходящей из комнаты для игры в карты. Не важно. Она сама сможет найти Гвен.

А затем вкрадчивый голос прозвучал так близко от нее, что его звук защекотал ей ухо.

– Могу я предложить вам свое сопровождение, мисс Кейн?

Глава 23

Это оказался мистер Годфри Бланшар, человек, которому Стоуни отказался представлять ее. Насколько Эллианна помнила, он довольно привлекателен, с темными, задумчивыми глазами. Она понимала, что этот повеса мог быть опасен для слабой, легко поддающейся влиянию женщины, или для глупой юной девчонки, которые могли бы ошибиться насчет его намерений. Эллианна слишком умудрена жизнью для этого.

Он склонился над ее рукой.

– Годфри Бланшар, к вашим услугам, мисс Кейн. Ваш партнер, кажется, покинул вас, а ваш сторожевой пес, по всей видимости, сбился с пути. Простите меня за дерзость, но я должен был воспользоваться такой возможностью и познакомиться с вами.

– Должен был? – спросила она, приподняв бровь.

Бланшар улыбнулся, показав ровные белые зубы. Но ни ямочки на щеке, ни смеха в его глазах не появилось.

– Сильно захотел, если позволите. Я был поражен вашей красотой в первый раз, когда увидел вас в парке. И потом еще раз – в театре, и в Рокфорд-хаусе, и в опере. С каждой встречей ваша красота пленяла меня все больше. Каждый говорил о вашем уме и доброте, и я пообещал себе, что непременно представлюсь этому образцу женских добродетелей.

Бланшар знает все места, где она побывала? Эллианна, несмотря ни на что, была польщена.

– Благодарю вас, вы очень любезны.

– Ничего подобного. Я сочту за честь сопроводить вас к леди Уэллстоун.

Эллианна кивнула, и они медленно направились по длинному коридору с закрытыми дверьми туда, где по ее предположению, находилась столовая. Большая часть гостей к этому времени уже разошлась, или находилась в бальном зале, в противоположном направлении.

Его рука под ее ладонью была крепкой, а беседа – вполне приличной. Бланшар говорил о прискорбном состоянии короля и о недавно вышедшем романе, ничего такого, на что можно было бы обидеться. Эллианна радовалась тому, что он перестал осыпать ее грубой лестью, потому что девушка не стала бы доверять его словам. Сейчас Бланшар казался всего лишь привлекательным мужчиной с заботливым поведением. Она не видела ничего, что могло бы заслужить презрительное отношение со стороны Стоуни.

Должно быть, репутация Бланшара основана на его успехе. Возможно, другие мужчины завидуют его красивой внешности или легкости в обращении с женщинами. Может быть, он и живет на небольшие средства, выделяемые его семьей, как сообщила ей Гвен, но ведь это не делает его негодяем. Каждый холостяк в бальном зале, который ищет себе невесту, по настоянию своих мамаш подыскивает девицу побогаче. В самом деле, половина из них в противном случае не сможет содержать жену, так что мотивы Бланшара разыскать ее казались не хуже, чем у любого другого джентльмена.

Или это только казалось.

Комната, куда Бланшар привел ее, вовсе не являлась столовой. Там было темно, горела одна-единственная свеча, и она явно не предназначалась для публичного пользования сегодня вечером.

– Полагаю, вы совершили ошибку, – произнесла Эллианна, сделав два шага внутрь комнаты. Бланшар выбрал не ту комнату, и не ту женщину для интрижки. Она повернулась, чтобы уйти и обнаружила, что дверь заперта.

Бланшар стоял перед ней, блокируя дверной проем.

– Останьтесь на минуту.

Она посмотрела на закрытую дверь.

– Это крайне неприлично.

– Но вас пока еще никто не станет искать.

Гвен станет, если вспомнит.

– Пожалуйста, откройте дверь, и отойдите, сэр. – Эллианна не хотела, чтобы ее вынудили кричать, что приведет к неприятной сцене и породит еще больше слухов.

– Боюсь, что я не могу сделать этого, мисс Кейн. Видите ли, я так сильно влюбился в вас, что умру, если не смогу выразить свои глубочайшие чувства. Я слишком долго поклонялся вам издалека.

– Брехня, – пробормотала Эллианна, позаимствовав выражение у тети Лалли.

– Простите?

– Не обращайте внимания, мистер Бланшар. Просто откройте дверь или отойдите в сторону, чтобы я смогла сделать это. Приберегите глубочайшие чувства для своей надгробной плиты, где им самое место.

– Вы раните меня, прекрасная леди. Вы не верите в любовь с первого взгляда?

– Я не верю в то, что джентльмен так дурно обойдется с объектом своей привязанности. Благородный поклонник нашел бы способ встретиться с возлюбленной под присмотром опекунов, а не стал бы подвергать опасности ее репутацию соблазнением в каком-то темном углу.

– Как, вы сомневаетесь в моих намерениях? Клянусь, они исключительно благородные.

– О, я уверена, что брак со мной вполне вас устроит, учитывая какое значительное приданое вы сможете получить, не говоря уже о моем личном состоянии. Однако брак с вами не устраивает меня. А теперь, пожалуйста, позвольте мне пройти прежде, чем я буду вынуждена сделать что-то такое, о чем мы оба пожалеем.

– Я боялся, что вы не пойдете мне навстречу, моя дорогая. Жаль, что это не так.

Он начал приближаться, но Эллианна не стала пятиться. Бланшар только последует за ней, она была уверена в этом. А сейчас она находится ближе к двери. Они с Бланшаром почти одного роста, и Эллианна заставила себя посмотреть ему в глаза.

– Знаете, это не сработает. Во-первых, большая часть моего богатства помещена в трасты, которые не достанутся моему мужу. Во-вторых, я уже белая ворона, если припомните, дочь простого рыцаря, банкира, у которого не было голубой крови. – Она щелкнула пальцами. – Одобрение света не имеет для меня почти никакого значения. Меня не так сильно волнует собственное положение в лондонском обществе, чтобы беспокоиться из-за того, что нас с вами обнаружат вместе.

Бланшар начал выглядеть менее уверенным в себе, но все равно обнажил зубы в улыбке.

– Но что, если ваши волосы будут растрепаны, а платье – порвано?

– Тогда, полагаю, мне придется застрелить вас. – Эллианна взмахнула своим ридикюлем, чувствуя, как ей не хватает пистолета. – Если не сегодня ночью, то в следующий раз, когда я увижу вас. Тогда вы просто станете мертвым холостяком, вместо неимущего. Или, иначе, я могу нанять определенных знакомых мне джентльменов, имеющих склонность к морской профессии. За небольшую сумму, меньше той, что есть у меня сейчас в сумочке, они помогут вам исчезнуть с лица земли. Мой дядя был пиратом, знаете ли, и контрабандистом. По правде говоря, его первый помощник, дядя Натан, сможет устроить короткий урок плавания для любого джентльмена, совершившего подобное преступление. Очень короткий.

Бланшар сделал шаг назад, лишившись своей улыбки.

– Несомненно, вы же так не поступите…

– Без сомнений поступлю именно так, чем выходить за вас замуж. Вы можете спросить лорда Стрикленда, на что я готова ради того, чтобы меня не заставляли поступать против моей воли. Полагаю, что сейчас вся его, гм, оснастка, работает как прежде. Так и должно быть, иначе он не смог бы посещать злачные места.

Еще один шаг назад – и Бланшар уперся в дверь. Но не открыл ее.

– О, – продолжила Эллианна, – если вы думаете, что я заплачу вам за то, чтобы вы молчали об этом неловком и неприятном небольшом осложнении, то подумайте еще раз. Я не только не собираюсь платить за молчание, но скуплю все ваши просроченные долги. – Эллианна внимательно оглядела противника с тщательно причесанной головы до дорогостоящей обуви на ногах, и усмехнулась. – Джентльмены вашего сорта редко платят слугам, портным или сапожникам. Не потребуется много времени, чтобы собрать достаточно просроченных векселей и увидеть, как вас отправят в Ньюгейт.

Бланшар… побелел. Никаким другим словом невозможно описать то, что краски исчезли с его лица.

– Но…

– Нет, сэр. Никаких «но». Ни помолвки, ни шантажа. Теперь, полагаю, у нас больше нет никаких дел, так что…

– У меня есть другое предложение. Что, если я займу место Уэллстоуна?

– В качестве моего сопровождающего? – в замешательстве переспросила она. – Недавно я пришла к выводу, что мне больше не требуются его услуги.

– Тем более мне следует подменить его.

– Но мне не нужно сопровождение джентльмена. Между леди Уэллстоун и ее светлостью герцогиней Уиллинстон…

– Никто не верит в эту чушь, якобы Уэллстоун играл роль вашего сопровождающего. Я займу его место в качестве вашего любовника. И приму ту же плату, что вы давали ему.

Эллианна ударила ладонью его по лицу.

– Сука.

На щеках Эллианны вспыхнули яркие краски, те самые, которых, кажется, лишился Бланшар, за исключением отпечатка ее ладони. Она ничего не ответила.

Да и Бланшар тоже. Он схватил ее за плечи, притянул ближе к себе и с силой прижал губы к ее губам.

Эллианна стояла неподвижно, не желая доставлять ему удовольствие тем, что будет бороться, дрожать или кричать, хотя ей хотелось сделать все сразу и извергнуть содержимое желудка к тому же. Вот тебе и эксперимент с поцелуями.

– Видите? – спросил Бланшар, когда наконец-то отодвинулся от нее. – Я могу дать вам то же самое, что и Уэллстоун. И даже лучше.

Эллианна пошатнулась, но ей каким-то образом удалось удержаться на превратившихся в желе ногах. Она услышала голоса в коридоре – Гвен и Стрикленд, как показалось ей. Слава Богу, скоро они будут здесь. Может быть, и Стоуни будет с ними, взмолилась Эллианна. Она сделала глубокий вдох, готовая позвать на помощь.

Бланшар тоже услышал голоса, и догадался, что это его последний шанс скомпрометировать наследницу таким образом, что у нее не будет иного выхода, кроме обручального кольца. Может быть, он не поверил угрозам Эллианны, или верил в то, что его любовные умения достаточно велики, чтобы преодолеть ее опасения. Или просто отчаялся. Он снова потянулся к ней.

На этот раз Эллианна не собиралась смиренно подчиняться. Она – свободная и взрослая женщина, не беспомощный ребенок, не рабыня без права на выкуп и оборону. Эллианна не позволит своим друзьям увидеть, как она струсит перед этим задирой. У Стоуни не будет повода сказать: «Я же говорил вам».

Дверь открылась.

Стоуни выкрикнул ее имя.

Бланшар схватил Эллианну за шею.

Гвен закричала.

Стоуни выругался.

Стрикленд воскликнул:

– Какого черта?

Стоуни оттолкнул в сторону его и Гвен.

Эллианна схватила свой ридикюль, тяжелую маленькую сумочку, наполненную монетами. Она швырнула ее прямо в опускающееся лицо Бланшара. Раздался доставляющий удовольствие щелчок. Бланшар отшатнулся, схватившись за нос.

Стоуни оказался рядом с Эллианной.

– С вами все в порядке? Я убью этого ублюдка.

Затем он посмотрел на Бланшара, на ярко-красную кровь, струящуюся по его подбородку.

Стоуни оказался у ног Эллианны, без сознания.

Сознание резко вернулось к нему, и Стоуни отпрянул от флакона с нюхательной солью, которым Гвен размахивала перед его лицом. Он вскочил бы на ноги, ушел с аксминстерского ковра, но его голова, похоже, лежала на коленях Эллианны, так что виконт снова улегся. Он перевел взгляд вверх и увидел, что ее зеленые глаза полны слез.

– О, Боже, Эллианна, не плачьте. Кричите или ломайте мебель, если хотите. Только не плачьте.

Она засопела и вытерла нос, но кивнула.

Стоуни огляделся. Стрикленд, по всей видимости, сторожил дверь, но Бланшара в комнате не было. На ковре леди Макфи осталось пятно, на которое Стоуни старался не смотреть, но негодяя нигде не было.

– Он выпрыгнул в окно, – сообщила Гвен. – Я надеялась, что он сломает себе шею, но не повезло. Мы сказали, что дорогая Эллианна заболела и направилась сюда, чтобы отдохнуть. Никому не нужно знать, что этот хам вообще был в комнате. Я не смогу объяснить почему, чтобы защитить репутацию дорогой Эллианны, вы же знаете, но Годфри Бланшар никогда больше не будет приглашен ни в один приличный дом, я клянусь.

Он будет приглашен на встречу с пистолетами на рассвете в следующий раз, когда Стоуни увидит его лицо в городе.

– Но как ты объяснила мое присутствие на полу? Полагаю, другие гости пришли посмотреть, что здесь случилось, когда услышали шум.

– О, ты споткнулся о кошку, милый.

– У леди Макфи есть кошка?

Эллианна, нерешительно усмехнувшись, ответила:

– К завтрашнему утру у нее она будет.

Стоуни улыбнулся ей в ответ, все еще не делая попыток встать. И зачем это делать, ведь ему так комфортно, как не было много лет? На самом деле, он притворился, что ощущает большую слабость, чем на самом деле. Виконт застонал и произнес:

– Гвен, почему бы тебе не попросить чайник с чаем? Думаю, я быстрее пришел бы в себя от него, а не от бокала вина. – Принести который можно гораздо быстрее. – Здесь, на полу, довольно холодно.

– Святые небеса, чай мы сможем попить и дома, милый. И если тебе холодно, то тогда тебе следует подняться прежде, чем ты помнешь платье Эллианны. Разве ты не считаешь, что мы должны… О, я поняла. Чай, конечно же. Я пойду и найду кого-нибудь из слуг, хорошо?

– Оставь Стрикленда у двери, пожалуйста. С другой стороны двери.

Когда она ушла, оставив дверь слегка приоткрытой, чтобы предотвратить дополнительные слухи, Стоуни протянул руку и смахнул слезу с щеки Эллианны.

– Вы самая храбрая женщина из всех, кого я знаю. Настоящий боец, как сказал бы мой друг капитан Брисбен.

Она закусила губу, чтобы та не дрожала.

– Нет, я вовсе не храбрая. Мои колени дрожали так сильно, что утром у меня точно появятся синяки.

– Но вы ни разу не выказали страха перед этим презренным негодяем.

Эллианна снова засопела.

– Я не хотела доставлять ему такого удовольствия.

– Вот это мисс Кейн, которую я знаю. Несгибаемая как сталь. И намного красивее, конечно же.

Она покачала головой.

– Я вовсе не настолько жесткая, вы же знаете это.

Стоуни знал, все верно. Его голова лежала на облаке с ароматом сирени, а не на мешке с гвоздями.

– Конечно, это так. Вы твердо стоите на ногах, моя девочка. И довольно симпатичных к тому же.

Даже его поддразнивание не могло сдержать слезы, выступившие на глазах Эллианны.

Все еще лежа на полу, его голова все еще лежала на ее коленях, Стоуни сунул руку в карман в поисках носового платка. Он всегда носил с собой дополнительный запас, когда выезжал с мачехой.

– Пожалуйста, милая, не плачьте. Я не знаю, что хуже – вид крови или вид женских слез.

Эллианна потянулась за флакончиком с нюхательными солями, который оставила Гвен.

– Вы ведь не собираетесь снова падать в обморок, не так ли?

Он рассмеялся.

– Думаю, что я достаточно опозорился для одной ночи.

– Вы вели себя очень храбро, когда это было нужно.

– До тех пор, пока Бланшар не пролил свою кровь. Между прочим, замечательный удар. Великолепно рассчитанный, моя дорогая.

– Вы имеете в виду – замечательная игра в карты. Если бы не щедрость других игроков, в моем ридикюле не было бы достаточного веса. Но вы все равно спасли бы меня.

– Если бы успел вовремя. Боже, вы думаете, что я вел себя храбро? Я едва не поддался панике, когда увидел Гвен и Стрикленда без вас. Если бы слуга не заметил высокую рыжеволосую леди, направлявшуюся в эту сторону… – Ему не хотелось думать, о том, что могло бы произойти в противном случае, если бы он опоздал на пять минут, или если бы в сумочке было бы на пять шиллингов меньше.

И Эллианне тоже не хотелось думать.

– Вы поцелуете меня?

Стоуни испугался, что все еще ощущает головокружение.

– Должно быть, я ударился головой, когда упал. Я думал, вы говорили…

– Говорила. Мне нужно заменить неприятное воспоминание приятным. Я хочу поверить в то, что не все поцелуи – это грубое нападение.

– В этом случае, ради ваших будущих воспоминаний, полагаю, я смогу пойти на такую жертву. – Виконт широко улыбнулся ей. – Но еще лучше, почему бы вам не поцеловать меня?

– Я? Я не смогу. – Эта идея казалась возмутительной – и возбуждающей.

– Конечно, сможете. Вот увидите; вы будете делать только то, что хотите. Создавать собственные воспоминания, милая.

Эллианна наклонилась и провела губами по его губам.

Он улыбнулся.

– Это не останется в вашей памяти даже на час. Попытайтесь снова. Я закрою глаза, если это поможет.

На этот раз, когда она склонила голову, Стоуни приподнялся, чтобы встретить ее. Его рот был слегка приоткрыт, теплый, мягкий, нежный, без угроз и давления, с ощущением того, что он только дает, а не забирает. Нет, виконт делился с ней волшебством, разделял с ней поток эмоций, струившийся между ними, словно неяркие искры.

Эллианна положила руку ему под голову, поддерживая его, а Стоуни обхватил ее рукой за шею, согревая своим телом, своим жаром. Его губы приоткрылись шире, поэтому она позволила себе приоткрыть рот и их языки соприкоснулись, неожиданно вызвав у нее потрясение и дрожь. Ее язык начал исследование, ощутив вкус вина и легкий след дыма. Эллианна провела языком по его зубам, по уголку рта, по мягчайшей плоти на внутренней стороне его нижней губы.

Стоуни застонал и его язык встретился с ее языком, устремляясь вперед, бросая вызов, забывая о своих намерениях позволить ей быть лидером. Он не должен заставлять ее, не должен подгонять. Боже, он должен заполучить ее!

Его язык показывал Эллианне, чего он жаждал, тот древний ритм и вечное соединение. Она встречала его выпады собственными стонами, ее рука гладила его по груди, шее и щеке. А его рука двинулась вверх по ее боку, пока не коснулась вершины одной идеальной груди над низким вырезом ее платья.

Эллианна охнула, но не прервала поцелуя, не отпрянула и не оттолкнула его руку в сторону. Она позволила собственной руке блуждать где вздумается, касаясь его лба, изучая форму уха, прикасаясь к легкой шероховатости там, где его щетину скоро снова нужно будет брить. Их языки все так же сплетались в танце любви.

Пальцы Стоуни проникли под ткань платья, под сорочку, под корсет – так, чтобы он смог коснуться кончика ее груди, и ее сосок стал таким же твердым, как и он сам. Эллианна издавала тихие мяукающие звуки удовольствия, прямо ему в рот, и этот звук эхом отражался в его крови, прилившей к его паху, до тех пор, пока виконт не начал беспокоиться, что сможет еще сильнее опозориться этой ночью.

Кости Эллианны плавились; ее мозги, казалось, грохотали у нее в голове. Нет, это Гвен дипломатично гремела чайным подносом за дверью. Эллианна быстро села, позволив Стоуни быстро положить голову к ней на колени и вытащить руку из-за выреза платья.

Перед тем, как дверь распахнулась, Стоуни потянулся и смахнул выбившийся локон огненных волос, а затем слегка провел пальцами по ее атласной щеке.

– Видите? Я вам нужен.

Эллианна встала так быстро, что его голова ударилась о ковер.

– Так и знала, что вы это скажете!

Глава 24