Игра

К моему удивлению там идет какая-то игра. Когда я подъезжаю к парку, вижу что это матч по регби. Разворачиваю машину и через окно смотрю, как капает дождь. Я не могу разглядеть Лаклан среди мужчин, и мои глаза сканируют обочину, где люди с дождевиками и зонтами смотрят матч. И там его тоже нет.

Я какое-то время сижу в машине, пока не начинают запотевать окна. Тогда хватаю зонтик и выхожу. Дождь моросит, но поле уже сырое и грязное. Люди на скамейке запасных разговаривают друг с другом и хлопают по спине игроков, когда те покидают поле. Некоторые идут к своим машинам. Полагаю, игра окончена.

А потом я замечаю его, он последний покидает поле, удерживая в руке мяч. Это ведь называется мяч, да?

Не важно, как он называется, потому что я просто я в шоке от его вида. Нет, потрясена. Мои колени слабеют, и я зарываюсь пятками в траву, пытаясь удержать вертикальное положение.

Лаклан промок с головы до ног. Такой скользкий. Забрызганный грязью. На нем бутсы, черные шорты которые и в нормальных условиях обтягивают его, и тонкая серая футболка, облепляющая его тело. Простора для воображения не осталось и я пытаюсь запомнить каждый шаг, который он делает, чтобы позже вспомнить все это. У меня такое чувство, что, даже если я до конца дней не увижу других мужчин, это не будет иметь значения, потому что видение его таким затмит их всех.

И он знает, что я пялюсь. Ему все равно. Он подходит ближе, и я не могу оторвать глаза от его массивных бедер, очертания его шести кубиков, сосков, уткнувшихся в мокрую футболку, и эти татуировки – эти чертовы татуировки! На его великолепном лице я вижу огромную ухмылку.

— Привет, — говорит он, останавливаясь в нескольких футах и обхватывая мяч рукой. От этого движения его бицепс красиво напрягается.

Я откидываю зонтик назад, чтобы посмотреть на его лицо. Прядь мокрых волос прилипла ко лбу. Капли дождя текут вниз по носу, по этим полным губам и вниз по горлу, пока не оседают у основания шеи. Боже, как же хочется лизнуть это горло.

— П-привет, — говорю я, пытаясь успокоиться. Я улыбаюсь. — Я действительно не ожидала увидеть, как ты играешь в регби.

Он проводит тыльной стороной ладони по лбу, вытирая влагу, и смотрит за поле, как уходит остальная часть команды. С его ресниц капает вода.

— Ага, — говорит он кивая. — Это лига любителей. Играл с ними несколько раз.

Я хочу последовать за его взглядом, но не могу. Не хочу отводить взгляд от этого зрелища, и даже если сделаю это, ударю его в лицо зонтиком. Я не могу снова рисковать, ведя себя неправильно.

— Что ж, уверена, твое присутствие дает одной из сторон несправедливое преимущество, — говорю я. — Возможно, они должны бороться за тебя.

Он смотри на меня, склонив голову и хотя не улыбается, в его глазах есть намек на улыбку.

— Они не знают кто я.

Я почти смеюсь.

— Как это они не знают кто ты?

Он пожимает плечами, берет мяч в руки и начинает перекатывать его. Хмурится и смотрит по сторонам. Я заметила что ему порой тяжело смотреть на меня.

— Я им не сказал.

— Ха. Что ж, я ничего не знаю об игре, но уверена, они поняли что ты не просто шотландский парень, играющий с любителями время от времени.

Лаклан кивает, признавая мои слова.

— Может быть. — Наконец он смотрит мне в глаза. — Так ты смотрела матч?

— Только конец, — признаюсь я. — Ты пригласил меня сюда, чтобы покрасоваться?

Вспышка улыбки. То есть больше похоже на ухмылку, но она преображает его лицо. Взгляд смягчается, становится более чувственным, а губы дьявольски изгибаются. Сначала он выглядел как опасная собака, а теперь как щеночек. Ничего не могу поделать и ухмыляюсь в ответ.

— Может быть, — снова говорит он, и на одну сладкую секунду прикусывает нижнюю губу. — Тебе понравилось то, что ты увидела?

Мои глаза расширяются. Он что флиртует со мной? Это был флирт?

О мой Бог.

Если так, он словно вручил мне ключи от рая.

— Расслабься, — говорит он, вставая в позу с широко расставленными ногами напротив меня. — Я шучу.

А теперь такое чувство, что он забрал ключи обратно.

— Не думала, что у тебя талант шутить, — говорю я, игнорируя свои разбившиеся надежды.

— Большинство своих шуток я держу в голове, — мягко говорит он. — Честно говоря, я решил, если ты узнаешь о регби немного больше, это поможет написать статью. — Он делает паузу. — Ну, ты понимаешь, сделает ее более настоящей что ли.

Хм. На самом деле он прав. Это сделает ее более живой. Я бы начала с описания его на поле, такого мокрого, его одежда липнет к телу, каждая мышца натянута, скульптурные мышцы выставлены на обозрение, а его большие, сильные руки сжимают мяч так, как он сжимал бы женскую попку. Мою попку.

Дерьмо, так моя статья довольно скоро отклониться от курса и станет эротической.

Я понимаю, что он смотрит на меня в ожидании ответа, а я так ничего и не сказала. Ухмылка все еще на месте, брови выжидательно подняты.

Я смотрю на него и пожимаю плечами.

— Прости. Если ты собираешься играть в регби в дождь и выглядеть так, как сейчас, ты не можешь винить девушку, что она тебя рассматривает.

Он облизывает губы, показывается розовый язык.

— Все нормально. Я привык.

— Держу пари так и есть.

— Итак, хочешь научиться? — спрашивает он, морщиня лоб и становясь снова серьезным.

— Конечно, — отвечаю я. — Могу я поиграть?

Вопрос застал его врасплох.

— Что, сейчас?

Я пожимаю плечами.

— Почему нет?

Он указывает на меня мячом.

— Потому что ты одета вот так.

Смотрю на свою одежду. На мне серые узкие джинсы, которые я купила в магазине Стеф, черный пиджак и простая белая футболка. На ногах шпильки с леопардовым принтом. Это мой как бы профессиональный наряд для работы когда я чувствую себя ленивой.

— Идет дождь. И грязно, — добавляет он.

— Я не боюсь испачкаться, — дерзко говорю я. — Дай мне минуту.

Я оставляю его с широко раскрытыми глазами и тороплюсь вернуться к машине, закрывая зонтик. Открываю заднюю дверь, снимаю туфли и пиджак, и бросаю их на заднее сиденье. Быстро убираю волосы в конский хвост и бегу босиком обратно к нему, несколько раз поскальзываясь.

Если он собирается научить меня регби, он собирается научить меня правильно.

— Окей, я готова, — говорю я, останавливаясь рядом с ним. Дождь все идет и я почти мокрая, но, к счастью, он теплый.

Его глаза на короткое время задерживаются на моей груди. Мне повезло, что я ношу лифчик. По крайней мере, я думаю, что повезло.

— Я действительно думаю, что ты слегка спятила, — говорит он, почесывая щеку пальцем.

— Технически на мне больше одежды, чем на тебе, — замечаю я. — Да и в любом случае, грязь легко отстирывается.

— Есть причина, по которой мы носим ботинки с шипами.

Я смотрю вниз на его обувь, они больше похожи на кроссовки, чем на бутсы. Потом смотрю на свои мокрые, босые ноги, окрасившиеся от травы с ярко-оранжевым лаком на ногтях.

— Если я поскользнусь, то поскользнусь. Может быть, потащу тебя вниз за собой.

Теперь он смотрит на меня хмуро, будто мне нельзя доверять.

— Как знаешь, — говорит он, качая головой. Он поворачивается и уходит к середине поля. Я несколько минут стою и наблюдаю за ним, прежде чем он смотрит через плечо и кивком головы показывает следовать за ним.

Я иду – осторожно – по мокрой траве, оказываясь на грязной территории. Мы стояли на достаточно сухом участке, а поле, вероятно, более грязное, чем та трава, значит, на середине поля можно будет принимать грязевые ванны.

И все же я здесь, босиком под дождем играю в регби с мужчиной, которого можно назвать самым горячим парнем на земле. Чувствую, как кайф от волнения проходит сквозь меня, сердце барабанит в груди, когда я подхожу к нему.

Он указывает мячом на поле.

— Это твоя зона. — Указывает на другую сторону. — Это моя зона. Проще говоря, цель игры состоит в том, чтобы набрать наибольшее количество очков за удачно реализованные попытки или голы.

Я поднимаю руку.

— Подожди, можно бить по мячу? Как в соккере?

Он дышит через нос, и знаю, борется с желанием закатить глаза.

— Как в футболе, — поправляет он. — Соккером называют футбол только в Америке.

— А регби до сих пор называют регби?

Он прищуривается, глядя на меня.

— Да.

— Тогда какая разница.

Как и ожидалось, он закатывает глаза. Вздыхает, и, несмотря на то что он снова вернулся к себе задумчивому с резкой складкой между бровями, я молча получаю удовольствие от того, что раздражаю его, отвечая, словно девочка подросток.

— Ладно, — продолжает он. — Итак, ты можешь заработать очки за попытку или за сам гол. Но ты не можешь просто всю игру пинать мяч, это так не работает. Твоя главная цель состоит в том, чтобы набирать очки за попытки, то есть за занос мяча за линию соперника.

Я едва могу видеть сквозь дождь, но просто киваю.

— И ты делаешь это, бегая с мячом, или бьешь его ногой.

— Так это как в футболе, — говорю я. — Прости. Американском футболе.

— Нет, лапочка, — говорит он мне, и я не могу проигнорировать вспышку тепла в груди от этого ласкового слова. — Ничего подобного. Первое, ты не можешь сделать пасс вперед. Только в сторону или назад. Второе, регбисты не носят защиту. Мы делаем ставку на грубую силу и выносливость.

Мои глаза задерживаются на ширине его плеч и груди. Неудивительно, что он такой огромный.

— Хотя раньше я видела как какой-то парень играл в смешном шлеме, — говорю я.

— Это Скрам Кэп.

— Скрам Кэп. — повторяю я.

Он дергает себя за ухо.

— Чтобы защитить их во время схватки или просто во время игры.

— Вы что ребята откусываете друг другу уши? — восклицаю я. — Это даже хуже, чем бокс!

Он успокаивающе смотрит на меня.

— Нет. В любом случае, не нарочно. Но если ты не оденешь его, все может закончится изуродованным ухом.

— Фу. Это что вообще такое? Подожди, нет, я не хочу знать. — Я уже представила это.

Он пожимает плечами.

— Мне повезло, хотя мне вообще нет до этого дела. — Он пробегает пальцем по шраму на брови, другому на лбу, на щеке и в середине носа. — В любой момент рано или поздно твое лицо в игре могут подпортить. Мы не самая красивая куча мужиком и большинство из нас гордиться этим.

— Позволь не согласиться, — выпаливаю я. — Имею в виду, думаю, ты красивый. Может это не совсем правильное слово…

Он сухо смотрит на меня.

— Это определенно не правильное слово.

Но твои глаза словно грозовые облака и солнечный свет, обрамленные влажным папоротником, мечтательно думаю я. Я так чертовски рада, что он не может узнать, что за ерунда у меня на уме.

— Вернемся к игре, — говорит он.

— Правильно! — хлопаю в ладоши. — Давай испачкаемся.

— Есть еще несколько правил, — терпеливо говорит он. — Когда человека с мячом атакуют и валят на землю, он должен либо освободить мяч, либо передать другому игроку.

— Послушай, если ты меня атакуешь, я определенно не выживу, — говорю я.

— Я буду с тобой помягче.

— О, нет, ты не должен.

— А тебе не надо со мной осторожничать. — Медленно говорит он, заставляя меня сфокусироваться на его губах, на этом подобии улыбки.

— Определенно нет, — признаю я, воодушевляясь. — Я собираюсь поставить тебя на колени.

Он несколько секунд внимательно изучает меня, будто всерьез воспринимает то, что я сказала, а затем говорит:

— Посмотрим.

Поворачивается ко мне спиной и кладет мяч на землю, на линию между стойками ворот.

— А что за другое правило? — спрашиваю я его, вытирая дождь со лба.

— Обычно ты не можешь хватать противника за шею или голову. Но для тебя мы опустим это правило.

— А как насчет твоего паха?

Он смотрит на меня и хмурится.

— Это тоже запретная зона.

— Только во время игры или всегда?

Он смеется. На самом деле издает смешок и это прекрасный звук.

— Просто имей в виду, что в регби мы не носим ракушку.

У меня падает челюсть.

— Вообще?

Он качает головой и поднимает мяч, держа его перед собой.

— У меня был несколько раз сломан нос, разбито лицо, вывих плеча, сломаны ребра, разорвано ахиллесово сухожилие. У меня был миллион порезов и ушибов. Но у меня никогда не было каких-либо травм фамильных драгоценностей.

— Рада это слышать.

Снова смех.

— Правда? — И вдруг он начинает действовать, сбросив мяч, а затем бьет его одним взмахом ноги, мышцы бедра округляются под его крошечными шортами.

Мяч парит в воздухе вдоль поля, приземляясь почти в конце.

— Ой, да ладно, — говорю я, стоя там, когда он начинает убегать.

Он не останавливает, просто машет мне следовать за ним.

— Ты собираешься играть или нет, ты неженка?

Неженка? Я так не думаю. И даже если это крайне несправедливо, что маленькая босая азиатка должна бегать по мокрому полю за шотландским зверем регби, я это делаю.

Потому что на самом деле, как я могу позволить этому мужчине уйти?

Я бегу по полю так быстро, как мне позволяют грязь и узкие джинсы, и короткие ноги. Знаю, бесполезно даже пытаться, но Лаклан начинает замедляться.

— Ты хочешь, чтоб я догнала тебя? — Кричу я на него, едва не поскользнувшись.

Он останавливается возле мяча.

— Я понимаю, что шипы дают мне преимущество.

— Да, конечно, шипы.

Он движет к мячу, и я знаю, я достаточно близко, чтобы схватить его.

— Чего, черт возьми, ты ждешь? — говорит он мне, наклоняясь. Мяч у него в руках. — Когда ты меня атакуешь, я либо освобожу мяч, и ты можешь получить его, или я сделаю передачу другому игроку. В любом случаем тебе нужно помешать мне, сделать попытку.

Он просто дает мне разрешение облапать его. Такой шанс я упускать не собираюсь.

Я бегу на него, крича, словно какой-то воин, и бросаюсь ему на грудь. На самом деле это как врезаться в кирпичную стену. Я отскакиваю, ноги скользят по грязи, и я изо всех сил хватаюсь за его футболку, падая на землю

Конечно же, он не падает. Все это лишь растягивает ворот его футболки, и я повисаю на нем словно обезьяна. Но я отказываюсь отпускать ее.

— Если ты не отпустишь, то порвешь мою футболку, — говорит он, глядя на меня сверху вниз, дождь стекает по его лицу.

— А это идея, правда? — кричу я в ответ. — Ты должен мне что-то дать.

Он падает на колени в грязь рядом со мной, его бедра прижаты к моим. Через джинсы я чувствую тепло его кожи, от чего у меня между ног разгорается пламя. Я никогда не была к нему так близко. Его мокрая, блестящая кожа так близко, что я могу ее вылизать. Его огромное тело заставляет меня чувствовать себя такой маленькой, меня так легко одолеть, он пахнет потом и дождем, смертельный коктейль.

Я сглатываю, дыхание в груди такое тяжелое. Он смотрит на меня сквозь мокрые ресницы, в его глазах такая энергия, взгляд такой проницательный, что я могу это почувствовать.

Я должна оставаться профессионалом. Должна держать себя в руках. И клятва, думай о дурацкой клятве. Но черт, если бы он поцеловал меня, это спустило бы с цепи моего собственного зверя. Ничто не смогло бы помешать мне сорвать оставшуюся одежду и трахнуть его здесь, на этом грязном поле.

Боже, молюсь я, ненадолго прикрыв глаза, я знаю, мольба о члене для меня не в новинку, но, пожалуйста, если это в твоих силах, сделай так, чтоб у меня случился секс на грязном поле с Лакланом МакГрегором и я воздвигну церковь в твою честь.

— Вот, — хриплым голосом говорит Лаклан. Мои глаза распахиваются, когда он отталкивает от нас мяч. — Ты заблокировала меня. Я отпускаю мяч.

Нет, нет, нет. Забудь об игре. Поиграй со мной.

Но Лаклан не забыл об игре. Он пихает меня локтем.

— Иди, возьми его.

Я забываю о гормонах, отвлекаясь на некоторое время, храбро киваю и тянусь за мячом.

Он минуту в моих руках, ощущается настолько большим и тяжелым, что мне сразу же хочется захотеть придумать миллион пошлых намеков, и тут он орет мне.

— Теперь беги!

Блин! У некоторых такие мощные легкие. Я вскакиваю на ноги и сразу же начинаю бежать по полю к своей цели. Несколько раз поскальзываюсь, ноги шлепают по грязи, но это словно бег по льду.

Я падаю назад, никакой ловкости.

Шлеп!

Грязь летит в разные стороны.

— Ты в порядке? — слышу крик Лаклана.

Хоть я и выдохлась, делаю глубокий вдох и быстро поднимаюсь на ноги. Я не собираюсь останавливаться сейчас, даже когда слышу, как он приближается позади меня.

Я начинаю бежать, мышцы напрягаются, пока я стараюсь бежать так быстро, как только могу, не съев какую-нибудь гадость. Мне плевать, что я вся в грязи, что я семеню словно новичок, едва видя что-то сквозь дождь, стекающий по моему лицу. Я собираюсь заработать попытку, и мне это чертовски нравится.

Я всего лишь в нескольких метрах от линии. Знаю, что Лаклан движется медленно, он собирается позволить мне выиграть, но это не имеет значения потому что…

Шлеп.

Я снова поскальзываюсь и падаю лицом прямо в грязь. Сразу же пытаюсь встать, но чувствую как Лаклан, словно грозовая туча, нависает надо мной. Он ставит ноги по обе стороны от моего тела, а затем опускается на колени, мои бока оказываются между его ног.

— Хорошая попытка, — хрипло говорит он.

— Это игра слов? — спрашиваю я, выплевывая траву. Пытаюсь перевернуться, но его мощные бедра удерживают меня на месте. Я не жалуюсь.

— Была бы игра слов, если б ты сделала попытку, — говорит он. — Не вышло. Я тебя остановил.

— Я упала, — говорю сквозь зубы. — Я уже была внизу.

Слышу, как он ворчит позади меня.

— И я не собирался бороться с тобой. Так что давай просто сделаем вид, что ты не упала, а это я тебя уложил, как в нормальной игре. Теперь отпусти мяч.

— Да ну нафиг, — бормочу я, удерживая мяч под собой.

— Таковы правила, — говорит он, наклоняясь ко мне так, что его губы оказываются рядом с моим ухом. Не могу быть уверена, но почти убеждена, что у него эрекция и именно она прижимается к верхней части моей попки. Он сказал, что не носит ракушку, так что это должна быть она.

Пожалуйста, пусть это будет она.

— Нахрен твои правила, — успеваю сказать я.

Он делает паузу.

— Значит никаких правил? Отлично.

Чувствую, как он откидывается назад, немного освобождая меня.

Затем его руки опускаются на мои плечи и под руки, и его пальцы сходят с ума.

Я визжу от удивления. Мой гребаный Бог, он что, щекочет меня?

— Что? — вскрикиваю я, прежде чем разразиться нервным хихиканьем. — Ты не можешь щекотать!

— Никаких правил, — говорит он, и я могу слышать радость в его голосе.

— Стой! — кричу я, снова смеясь. — Пожалуйста, это пытка!

— Отпусти мяч.

Но я не могу. Я смесь слишком сильно, мое тело пытается свернуться в клубок, несмотря на то, что я в ловушке между его ног.

— Я укушу тебя за ногу, — предупреждаю я, пытаясь повернуться и посмотреть, смогу ли я дотянуться до его испачканного травой колена. Я гибкая, но не настолько.

— Отпусти мяч.

— Ладно! — кричу я, но не могу двигаться, не могу даже вытащить мяч. — Хорошо, ты выиграл, можешь взять мяч.

Вдруг он поднимается, и я свободна. Я переворачиваюсь на спину и смотрю на него, держа в руках мяч. Если бы он был на шаг ближе к моему лицу, и его шорты не были бы такими обтягивающими, я бы могла попробовать заглянуть под них.

Он смотрит на меня сверху вниз, не улыбаясь, но в этих выразительных глазах намек на триумф.

Я указываю на него мячом.

— Ты собираешься его брать?

Он продолжает смотреть. Не могу сказать, черт возьми, о чем он думает. Такое чувство, что он пытается запомнить меня.

Спустя несколько мгновений, пока на нас падает дождь, он одной рукой берет мяч, а второй хватает меня за руку.

— Давай, — говорит он. — Думаю, на сегодня достаточно.

Он без особых усилий поднимает меня на ноги, мое тело в нескольких дюймах от его. Мы оба тяжело дышим, будто у нас только что был невероятный секс. Могу это лишь представить.

— Надеюсь теперь у тебя больше идей для статьи, — говорит он мне, понизив голос, глаза сосредоточены на мне. Я смотрю, как потоки воды бегут по его лицу. Я едва чувствую холод, медленно просачивающийся в мои кости и мышцы, предупреждающий меня, что завтра все будет болеть.

Я киваю, облизывая губы, пробуя воду и соль.

— Думаю, это поможет.

Нахмурив брови, он смотрит на мою машину.

— Мы, вероятно, должны пойти обсохнуть и привести себя в порядок.

— Точно, — говорю я, надеясь, что это приведет к тому, что мы двое будем сохнуть и чистить одежду…вместе. — Тебя подвезти? Как ты сюда добрался?

— Взял такси, — говорит он, делая шаг в сторону от меня, и прячет мяч под мышкой.

Я смотрю на его наряд, не желая, чтоб мои глаза попали в ловушку притягивающего луча, которым является его тело. Я могла бы смотреть на него весь день, буквально, на каждый мускул и контур, которые демонстрируют его мокрые шорты и футболка.

— Ты ехал в такси в этом?

— Я тогда был сухим. Хотя в Сан-Франциско возможно все, не так ли?

Я ухмыляюсь.

— Уверена. А в Эдинбурге?

Он смотрит в сторону и пожимает плечами.

— Почти. — Дергает подбородком в сторону моей машины. — Как насчет того, чтобы выдвигаться? Ты ведь не хочешь простудиться стоя здесь.

Он начинает идти к машине, и я жду лишь минуту, чтобы понаблюдать за его задницей, а потом догоняю его.

Глава 6

ЛАКЛАН

Я действительно не знал чего ожидать, когда предложил Кайле встретиться со мной на матче по регби. Просто подумал, если бы она увидела, как мы играем, это помогло бы ей в написании статьи. Это дало бы ей больше того, что я дал ей раньше, то есть ничего.

Единственной проблемой было то, что из-за погоды игра закончилась на полчаса раньше, чем обычно, поэтому она получила лишь мимолетное впечатление об игре, прежде чем подошла моя очередь рассказать ей о правилах. Знаю, она подумала, что я устроил это стараясь произвести впечатление, но это настолько далеко от истины.

Ладно. Может в этом и есть доля правды. Но я понятия не имел, что она на самом деле захочет сыграть. Она сняла свои модные туфли и пиджак, и без малейших колебаний пришла и вывалялась в грязи вместе со мной.

Это доказательство того, что она сумасшедшая. Определенно. Но есть что-то в ее сумасшествии, что меня заинтриговало. Может даже больше, чем следует. Настолько, что когда она подъехала к квартире, которую я арендовал недалеко от AT&T парка, я сделал то, что никогда не думал, что сделаю.

Я пригласил ее внутрь.

Я уже давно, будь то в Эдинбурге или Сан-Франциско, не приводил девушку домой, и не думал, что начну сейчас, особенно тогда, когда я так близок к тому, чтобы вернуться в Шотландию. И даже несмотря на это, на мою вежливость, и потому что я не хочу, чтоб она ехала, домой дрожа от холода, это все еще удивляет меня.

— Хочешь подняться наверх?

Она непонимающе смотрит на меня, ее тушь начинает собираться под глазами. Мы оба мокрые, измазанные грязью и мне не очень от того, что ее машина приняла основной удар на себя.

Я пытаюсь улыбнуться, не желая, чтоб у нее сложилось неверное представление.

— Мне кажется, тебе не стоит ехать домой в таком виде.

— У тебя наверху есть тайник с женской одеждой?

— Нет. Но у меня есть сухая, чистая одежда, которая подойдет тебе. Пока ты не добралась до дома. — Я смотрю на ее бедра и тонкую талию. Она утонет в моей одежде, это точно.

— Хорошо, — улыбаясь, говорит она, цвет окрашивает ее щеки. Я говорю ей оставить машину на пустом месте, которое сдается в аренду в моем блоке, и мы поднимаемся наверх.

Если бы я только хоть немного прибрался.

— Э-э, прости за бардак, — говорю я ей, когда мы заходим в квартиру.

Она осматривается и пожимает плечами.

— Похоже, здесь живет человек. Так что все нормально.

Я пробегаюсь по ней взглядом, джинсы обтягивают ноги и дерзкую попку, длинные волосы прилипли к спине. Как оказалось, она в отличной форме. Хотя мне нужно прекратить проверять ее.

— Я дам тебе что-нибудь. Сейчас вернусь, — говорю ей, прежде чем исчезнуть в спальне. Хватаю чистое полотенце из бельевого шкафа, затем вытаскиваю самую маленькую футболку, которая у меня есть, она в ней все равно утонет, и пару чистых шортов для бега.

Когда я возвращаюсь, она смотрит на странные картины на стенах.

— Это все твое? — спрашивает она, когда я вручаю ей одежду и полотенце.

Я качаю головой.

— Неа. Прилагалось к квартире. Я не так уж много времени прожил здесь, чтобы обжиться. Никаких личных мелочей.

Она благодарит меня за полотенце и начинает сушить им волосы.

— Когда ты уезжаешь?

— Через две недели, — говорю я ей. — На самом деле даже меньше. — Я жестом указываю на ванную. — Хочешь принять душ?

На ее губах появляется робкая улыбка.

— Это приглашение?

Я не свожу с нее глаз, не зная что сказать.

Она смеется.

— Просто шучу. Иди первый, я в порядке.

Сглатываю, киваю и быстро принимаю душ, даже если горячая вода умоляет меня задержаться подольше. Оборачиваю полотенце вокруг талии и смотрю на себя в зеркало. Без рубашки каждая татуировка на моих плечах, руках и туловище на виду, и надеюсь, она не станет снова спрашивать меня о них. Каждая из них символизирует часть моей жизни, и некоторые из этих частей, такая девушка как она, понять не сможет.

Когда я выхожу из ванной, то с удивлением обнаруживаю, ее, сидящую за столом с блокнотом и ручкой в руке, телефон лежит рядом. Она в моей одежде, которая идет ей. Она выглядит…правильно.

Она смотрит на меня, и ее глаза расширяются. Надо отдать ей должное, она моргает и сразу же отводит глаза, снова глядя на бумагу. Я быстро иду в свою комнату и натягиваю джинсы с футболкой, прежде чем вернуться обратно в гостиную.

— Итак, — говорит она, и я замечаю, что она пытается не смотреть мне в глаза.

Я занимаю место напротив и изучаю ее. Она постукивает ручкой по столу, читая заранее подготовленные вопросы и пожевывая нижнюю губу. Ее тушь все еще размазана под глазами, но, несмотря на это, она выглядит свежо, ее кожа словно сливки. Полагаю, она может чувствовать мой взгляд, поэтому, наконец, поднимает глаза.

— Итак, — подсказываю я ей и указываю жестом на ее записи. — Что это?

Она признается слегка застенчиво.

— Я поняла, что все еще не расспросила тебя как следует.

— Ты на самом деле не журналистка, да? — Говорю я. Знаю, это звучит не как шутка, но я шучу. Тем не менее, уголки губ Кайлы опускаются, и я понимаю, что она гораздо более чувствительна в этом вопроса, чем я думал.

— Нет, — после паузы говорит она. — Я только пытаюсь.

Мне не нравится слышать эту грусть в ее голосе. Такой контраст по сравнению с игривой девушкой, которой она была до этого.

— Ты делаешь большую работу, — заверяю ее я.

— Ты не возражаешь?

Я качаю головой.

— Спрашивай. — Делаю паузу. — Обещаю на этот раз вести себя как джентльмен.

— Не пойми меня неправильно, мне нравится, когда люди говорят то, что у них на уме, — говорит она. — Я такая же.

— Да, определенно.

Она смотрит на меня, взгляд такой нежный, что я не могу не смотреть на нее. В ее глазах можно потеряться. Они настолько темные, ты будто блуждаешь по лесу в ночи.

Я прочищаю горло, понимая, что разглядываю ее, и она садится ровнее, на щеках появляется слабый румянец.

— Окей, — говорит она. — Что ж, я хотела узнать…почему ты так переживаешь по поводу этого проекта?

— Инициативы Брэма?

— Да, — говорит она, постукивая карандашом по губам. — Что заставило тебя сесть на самолет в Шотландии и прийти ему на помощь? Вы двое действительно настолько близки?

Я наблюдай за ней несколько секунд, но выражение ее лица такое невинное и полное надежд. Она не понимает, что опять касается слишком личного.

— Мы не так уж близки, но я серьезен, когда дело касается семьи. По правде говоря, я неправильно понял Брэма. Из того, что о нем писали, из того, что мои родители говорили о нем, я просто предположил, что он гуляка, который никогда не измениться. И хотя это была правда, я не думал, что он из тех, кто может быть милосердным. Но то, что он делает, доказывает, что парень реально изменился. Он хочет сделать что-то значимое в жизни. Хочет, что б его воспринимали как нечто большее. И это то, что я могу понять.

— Да это почти братская любовь, — говорит она себе под нос.

— Кроме того, — осторожно добавляю я, — я верю в его дальновидность. Те, за кого некому заступиться, становятся аутсайдерами. Никто не может представить, насколько им тяжело бороться. Он дает убежище людям, ставшими изгоями, от которых отказались. Одиноким и сбившимся с пути. Травмированным, опустошенным и потерянным. Общество не понимает их проблем и редко находит решение для них. Хоть здание Брэма и маленькое, это начало. Великие дела всегда начинают с малого. Из этого может получиться что-то замечательное.

Она яростно строчит каждое мое слово. Я смотрю на ее телефон.

— Не легче было бы записать это на телефон?

Она улыбается, но не поднимает глаза.

— Так кажется более правдоподобным. — Она читает, что записала, ее губы шевелятся, а затем поднимает бровь, она поражена. — Думаешь ли ты по возвращению в Шотландию сделать что-то подобное? Пойти по его стопам?

Мои губы дергаются в небольшой улыбке.

— Я мог бы.

Она хмурит брови. Оценивает меня, пытаясь понять, что я имею в виду. Я знаю, что нам лучше вернуться к предмету обсуждения. Это ведь интервью о Брэме, не обо мне.

Мы немного говорим о следующих шагах, необходимых для реализации проекта, о моей карьере в регби и немного о Шотландии. Надо признать, ей удается не затрагивать скользкие темы, и через некоторое время я хочу поменяться с ней местами и начать задавать ей вопросы. Не для того, чтобы сравнять счет, а потому что мне любопытно. Мне не нравится это признавать, но я хочу знать больше об этой безумной, любящей пофлиртовать, энергичной, амбициозной, но чуткой девушке. Из того, что я слышал от Брэма и что видел сам, я начинаю думать, что немного заблуждался на ее счет.

Но я не задаю вопросы. Потому что эта не та причина, по которой я здесь, и она здесь не для этого, независимо от того, что я ловлю ее за тем, как она время от времени поглядывает на меня. Забавно, меня раздражает, когда Жюстин бросает на меня подобные лукавые взгляды, но когда Кайла делает так же, это…это лестно.

Хотя это просто говорит мое эго. Иногда оно может быть таким же огромным, как луна. В другие дни оно не намного больше зернышка.

Когда мы заканчиваем, я встаю со стула и говорю.

— Все прошло неплохо. Надеюсь, ты получила все, что нужно.

Она мгновение смотрит на меня, а потом говорит:

— О, — и поднимается на ноги, начиная убирать вещи в сумочку. — Да, спасибо. Полагаю так. Думаю, у меня уже есть основная идея.

— Хорошо, — говорю я, чувствуя себя странно неловко. — Если тебе надо что-то еще, просто спрашивай. — Не думаю, что я когда-то говорил так много, и даже если сказать «пока» должно быть просто, это не так.

Я смотрю, как она одевает свои туфли. Проглатываю усмешку от вида ее в моей мешковатой одежде для тренировки и леопардовых шпильках.

Она смотрит наверх и ловит мой взгляд, посылая мне игривую улыбку.

— А что, может, я создам новый тренд.

— У тебя вполне может получиться, — признаю я, сложив руки на груди.

Ее глаза порхают к моим предплечьям, потом она смотрит в сторону, вешает сумку на плечо и направляется к двери.

— Ой, подожди, — говорю ей. Я иду на кухню и вытаскиваю пластиковый пакет, а затем беру ее мокрые джинсы, рубашку, и крошечное розовое белье, которое сушилось возле раковины, и засовываю их внутрь. Подхожу к ней и передаю пакет. — Не забудь свою одежду.

Она тянет за футболку, которая на ней.

— А как насчет твоей одежды? Я увижу тебя до отъезда?

Я пожимаю плечами.

— Может быть. Если нет, оставь их.

Она хмурится, а затем поднимает подбородок.

— Уверена, смогу передать их Брэму в ближайшие дни. Ну…еще раз спасибо за то, что согласился со мной встретиться.

— Спасибо за хорошую игру.

— Ха, — говорит она, открывая дверь. — У меня такое чувство, что завтра, когда у меня будут болеть икры, я буду тебя проклинать.

Она машет мне пальцами и уходит. Я минуту стою там, наблюдая, как она идет уверенным шагом, ее маленькая дерзкая попка потерялась в моих шортах.

Я возвращаюсь в квартиру и закрываю дверь. Прислоняюсь к ней спиной, закрываю глаза и выдыхаю. В своей голове я все еще могу видеть, как она уходит от меня.

Глава 7

КАЙЛА

Я такая идиотка.

Серьезно. Я ведь правда думала, если я случайно забуду свою мокрую одежду в его квартире, это даст мне повод вернуться и забрать ее. Но блин, этот тип не похож на других. Это как заигрывать с глыбой льда. И да, я могу сказать, что он со временем оттаивает – имею в виду, я по-прежнему убеждена, что у него была эрекция, когда он прижал меня к земле, но у Лаклана здесь не так уж много времени. А это значит, что у меня не так уж много времени, чтобы попробовать.

— А как насчет твоего обета? — спрашивает Никола, пока Ава громко потягивает смузи. Сейчас день субботы, и мы втроем сидим в кафе, отмечая тот факт, что я закончила свою статью и вчера передала ее Нилу, который собирается отредактировать ее и отправить Джо. Я провела три дня, писала и снова переписывала, пока, наконец, не была довольна своей работой. Нил остался доволен. И Никола, прочитав статью полностью, выглядит чертовски воодушевленной.

Естественно разговор коснулся Лаклана. Я скулю о Лаклане, этом мужчине звере, который кажется, всегда будет для меня запретной зоной.

— Мой обет? — повторяю я, смущенная от того, что ничего не вышло.

Я смотрю на Аву, раскрашивающую что-то в своей книге с высунутым языком для лучшей концентрации. Кладу руки ей на уши и говорю:

— Нахрен мой обет.

Когда я убираю руки от Авы, она смотрит на меня, потом на маму и говорит:

— Тетя Кайла снова сказала плохое слово.

Никола с обожанием улыбается ей, а затем посылает мне фальшивый уничижительный взгляд. После того, как эти двое так долго прожили со мной, Ава отлично знает процедуру.

— Я знала, что ты не продержишься долго с твоей…засухой, — говорит Никола, достаточно самодовольно, могу я добавить.

— Эй, я все еще в деле, — говорю я ей. — Но я хотела бы сделать исключение для Лаклана. Более того, если по какой-то божьей благодати я бы смогла забраться к нему в штаны, клянусь, я бы никогда снова не прикоснулась ни к одному мужчине.

Она выглядит ошарашенной этим.

— Господи. Будь осторожна в своих желаниях, Кайла.

Я пренебрежительно машу на нее рукой, прежде чем допить свой холодный кофе.

— Не важно. Этого не произойдет. Он абсолютно невосприимчив к моим чарам. То есть, я бегала по грязи, мокрая в белой футболке. Извивалась под ним. Это практически был секс. И все же…ничего. Позже, у него дома, когда он собирался пойти в душ, я пошутила о том, чтоб присоединиться к нему. Надо было видеть его лицо.

— У него на лице было написано отвращение? — говорит Никола, теперь уже сочувствующе.

— Нет, — отвечаю я. — Но спасибо, что подумала о такой возможности. Он просто выглядел…Я не знаю. Я вообще не могу его прочитать. Он будто даже не слышал меня.

— Может быть так и есть, — говорит она.

— Он слышал, — говорю я, откидываясь на спинку стула и складывая руки на груди. — Он просто не заинтересован.

— Что ж, ты ведь не можешь быть типом каждого, — говорит она мне, беря один из цветных карандашей Авы и закрашивая квадратик, пока Ава не отпихивает ее руку.

— Я отказываюсь в это верить.

Она вздыхает и смотрит на меня.

— Я должна это сказать, хотя не думаю, что это что-то прояснит. — Она кивает на статью на столе, которую я распечатала с рабочего компьютера. — Имею в виду, всякий раз, когда я говорю с ним, он лишь односложно мычит как какой-то неандерталец.

Она не совсем права. Половина его ответов мне была в виде мычания и других мужественных звуков, но я умело различаю их.

— Заставить его говорить, это как вырвать зуб. Все время, пока я задавала ему вопросы, я тряслась от страха, что скажу что-то неправильное и снова выведу его из себя.

— Интересно, почему он себя так ведет, — размышляет Никола.

— Да! — восклицаю я, шлепнув ладонями об стол. Ава и Никола подпрыгивают. — В чем там дело? Можешь это выяснить ради меня?

Никола морщится.

— Я же говорила тебе, парень едва со мной разговаривает.

— Да, но Брэм должен знать.

Она качает головой.

— Я так не думаю. Брэм говорил, что он тоже едва разговаривает с ним, а когда такое случается, они не обсуждают ничего личного.

— Мне нужно поговорить с Брэмом, — говорю я, кивая сама себе.

— Тогда приходи вечером в Lion, — говорит она. — У меня сегодня короткая смена и Брэм будет там. Уверена, он тоже хотел бы прочитать статью. — Она смотрит на свой телефон, проверяет время. — Кстати, мне лучше забросить Аву к маме и готовиться к работе.

Я обнимаю их обоих на прощанье, а затем заказываю кофе без кофеина. Мне не нужен кофеин, у меня и так уже чувство, что я лечу. Я действительно в восторге от своей писанины. И мне страшно. А что если все получится не так, как я хочу? Что, если Джо просто возьмет ее, напечатает и все? Я вернусь к своей обычной работе, где буду снова умирать со скуки. Что если я буду вечно работать в рекламе, делая каждый день одно и то же? Не знаю, смогу ли я делать это теперь, теперь, когда я знаю, что есть что-то лучше, что заставляет меня почувствовать себя…живой. Это как если бы вы жили во тьме, а кто-то показал вам солнце. Ладно, забудьте – это слишком слащаво и драматично. Но всё-таки…это было бы отстойно.

Естественно после этого мои мысли возвращаются к Лаклану. Мне действительно нужно выбросить из головы этого парня, но каждый раз, когда я представляю его лицо, это тело, этот хриплый голос, который утаивает миллионы секретов, я кайфую, будто птица, выпущенная из клетки. Это в сочетании со статьей, и я чувствую, что начинаю понемногу сходить с ума. Может быть, мне просто надо немного поспать и сделать вид, что моему черному, засохшему сердцу не о чем волноваться.

Но любопытство сгубило Кайлу, и позже в тот же вечер я обнаруживаю себя в Lion.

Когда я вхожу, меня приветствуют пьяные вскрики и гневная музыка Джеймса - Faith No More, снова. Сейчас вечер субботу и, кажется все в городе пришли выпить сюда, прежде чем отправиться по клубам. Я быстро сканирую бар, ища Брэма, продолжая встречаться взглядами с парнями с которыми, знаю, не должна. Должна признать, было бы хорошо найти кого-то милого для случайного перепиха. Может это отсутствие секса превращает меня в сумасшедшую. На самом деле я уверена, что это именно так. Столько сексуальной неудовлетворенности и ей некуда деться.

Но если быть честной, даже несмотря на то, что перепих поможет в краткосрочной перспективе, на более долгий срок это дерьмо не сработает. Просто после подобного я чувствую себя опустошенной, потому что когда дело до этого доходит, случайный секс со случайным парнем это не то, чего я хочу. Я точно знаю, чего я хочу, но получить это я не могу.

Я замечаю в баре Николу, она раздает напитки. У нее масса работы, но когда я подхожу, она ловит мой взгляд и жестом показывает на туалет. В ее глазах намек на предупреждение, который заставляет меня остановиться, но она не в состоянии ничего объяснить. Люди практически бросаются в нее деньгами. На другом конце бара Джеймс, он кивает мне, но он тоже очень занят.

Я пробираюсь через толпу на другую сторону бара, и, наконец, вижу Брэма, сидящего в кабинке и медленно наслаждающегося виски.

Напротив него сидит Лаклан, его большая рука крутит то, что выглядит как стакан воды.

Ненавижу использовать термин сжаться, но именно это и делает мое тело, когда я его вижу. Я сжимаюсь, мои бедра сжаты вместе, будто я уже представляю его член внутри меня.

Проклятье, мне нужна помощь.

Минуту я стою там, задаваясь вопросом, может мне стоит развернуться и уйти. Я здесь лишь потому что хочу поговорить с Брэмом о Лаклане, а не видеть самого Лаклана, а тот факт, что он здесь и заводит меня, приводит в ужас.

Но тут Лаклан выглядывает из под своей бейсболки и видит меня. Он не улыбается. Это непосильная задача. Но он перестает хмуриться, пока оглядывает меня с ног до головы, так что у меня не остается выбора.

Я проглатываю комок в горле, выпрямляю спину и иду к ним, мои глаза бегают от Лаклана к Брэму и снова к Лаклану.

— Привет, — говорю я им, останавливаясь у стола.

— А вот и женщина часа, — говорит Брэм, но к моему удивлению именно Лаклан пододвигается, чтобы освободить для меня место.

Я посылаю Лаклану благодарную улыбку и сажусь рядом. Сегодня на мне черная юбка с бахромой, ноги голые, и когда он коротко смотрит на них вниз, его собственные бедра так близки к моим. Надеюсь, ему нравится то, что он видит.

Если и так, он и виду не подал. Он вообще ничего не говорит, просто делает глоток воды. Я наблюдаю за его горлом, за тем, как он глотает, пока не чувствую на себя взгляд Брэма.

Я отрываю глаза и смотрю на Брэма, но он уже качает головой, будто я смешна. Я игнорирую его и вынимаю из сумочки статью, разворачиваю и держу в руке.

— Вы, ребята, хотите прочитать статью? — спрашиваю я, и Брэм сразу же выхватывает ее из моих рук.

Я смотрю на Лаклана.

— Она о тебе. Вообще-то тебе стоит прочесть первым.

Он быстро улыбается и почесывает бороду.

— Я прочитаю ее, когда ее напечатают. Так будет интересней.

Брэм на секунду открывается и смотрит на Лаклана, хмурится, затем возвращается к чтению. Я беспокойно барабаню пальцами по краю стола, ожидая его окончательного вердикта.

— Так, так, так, — наконец говорит Брэм. Он отдает ее обратно мне и очаровательно улыбается. — Я впечатлен.

— В самом деле?

— Да. Прямо за душу берет. Спасибо, — решительно добавляет он. — Думаю, это может реально помочь.

— Чертовски надеюсь на это, — говорю я. — Я показала все, на что я способна.

— Так и есть. И ты заставила мистера Регби звучать здесь словно ангел. — Брэм поднимает свой напиток и поднимает его вверх, жестом показывая, что пьет за Лаклана.

Лаклан хмыкает, а потом извиняется. Я быстро выскакиваю из кабинки, и когда он вылезает, его рука задевает мою. Я чуть не взрываюсь от ощущения горячей кожи, которая заставляет мое тело гореть.

Он идет в туалет, и я смотрю на его задницу в этих джинсах так долго, как только могу. Это входит в привычку. Самая лучшая моя привычка.

— Посмотри на себя, — дразнит Брэм.

Я оборачиваюсь и смотрю на него.

— Посмотреть на себя? О чем ты?

— Ты, — говорит он, затем кивает в сторону уборной. — Он. Ты словно влюбленный котенок.

— Влюбленный котенок? — повторяю я, садясь. — Ты слишком много времени проводишь с Николой.

— Не думаю, что до этого видел, чтоб ты была кем-то одержима, — добавляет он.

— Что? — восклицаю я, — Это нелепо! Я всегда одержима кем-то.

Он сжимает губы и качает головой.

— Неа. Не так. Я тебя знаю. У тебя практически слюни текут.

— Чушь собачья, — говорю я, перегнувшись через стол и глядя ему в глаза. — Ты можешь думать, что знаешь меня, Брэм, но это не так. Ну да, я думаю, что твой кузен горяч, и что с того?

— Просто горяч? — говорит он. Он гоняет скотч по бокалу и ухмыляется, глядя на него сверху. — Хорошо. Жаль, что кошечка решила забраться на неправильное дерево.

На моем лице замешательство.

— А? Почему мы до сих пор говорим о кошках?

Он пожимает плечами.

— Просто не хочу, чтоб ты надеялась. На случай, если ты еще этого не поняла, он не так уж легко управляем.

Я закатываю глаза.

— Поверь мне, я это поняла.

И все же, когда Лаклан возвращается и спрашивает, хочу ли я чего-нибудь выпить, мое сердце начинает танцевать подающий надежды ритм.

— Хм, — мычит Брэм, наблюдая, как он уходит.

— Позволь угадать, он обычно никогда не покупает девушкам напитки, — говорю я.

— По крайней мере, я не видел, — говорит он. — Опять же, он сам не пьет много.

Я хочу нажать на Брэма и выяснить почему. Со своей внешностью хулигана он не походит на приверженца здорового образа жизни. Но если это что-то личное, я знаю, Брэм не станет об этом говорить.

Вскоре Лаклан возвращается с другим стаканом воды для себя и Bellini для меня. Он подвигает его ко мне и говорит:

— В качестве благодарности за статью.

Ой. Так он не покупал мне выпить, потому что, наконец, понял, что я горяча. Вот черт.

— Разве Джеймс заставил тебя заплатить за это? — спрашивает Брэм

Он кивает.

— Предполагаю, его любезность не распространяется на членов семьи. Не думаю, что очень ему нравлюсь.

— Джеймсу не нравится любой парень, который больше него, — замечает Брэм.

— За исключением Линдена, — говорю я. — Какая-то извращенная мужская дружба. — Благодарно улыбаюсь Лаклану и двигаюсь, чтоб он мог снова сесть рядом со мной. — Спасибо за выпивку. Ты был любезен, уделив мне время и ответив на мои неуклюжие вопросы.

Он кивает, беспокойно дергая козырек бейсболки. Спустя пару мгновений он говорит.

— Знаешь, хотел спросить, каким спортом ты занимаешься?

Я наклоняю голову в его сторону, и он быстро продолжает.

— Ты действительно очень хорошо играла на поле. Имею в виду, ты была неутомима. Упорна.

— О, — говорю я, обмениваясь взглядом с Брэмом. — Благодарю. Обычно я просто хожу в тренажерный зал по утрам, но раз в неделю беру уроки фехтования.

— Фехтование? — Спрашивает он. — Это…редкость.

Я сладко улыбаюсь ему.

— Я сама достаточно редкая вещица. — Я не смотрю на Брэма, но знаю, он не слишком впечатлен моими навыками флирта. Я продолжаю. — Это помогает мне оставаться в форме и в то же время выплеснуть свой гнев.

— У тебя напряженка с дисциплиной? — спрашивает он, и я не могу сказать, шутит он или нет.

— Разве это не очевидно? — говорю я и ловлю себя на том, что пододвигаюсь ближе к нему.

Он обдумывает мои слова, его глаза смягчаются, когда он смотрит на меня.

— Плюс ко всему, — добавляю я, — оно дает мне попку. Плоские задницы это не про меня.

— Определенно нет, — говорит он, и ничего не могу с собой поделать, мои нервы трепещут.

Брэм откашливается. Громко. Я прищуриваюсь глядя на него, раздраженная тем, что он прерывает поддразнивание между мной и Лакланом. Разве он не понимает, как это важно? Обмениваться шутками с Лакланом, это как разблокировать еще один уровень в игре. Кроме того, он похвалил мою охрененную попку.

Но прежде чем мы можем вернуться к разговору, в Lion заходит Линден и направляется к нам с огромной улыбкой.

— Привет, привет, — говорит он и шлепается на сиденье рядом с Брэмом.

— Оу, великая шотландская троица, — с придыханием говорю я.

— Через минуты ты заговоришь по-другому, милочка, — говорит Линден. — Потому что у меня есть довольно офигенные новости.

Мы втроем смотрим на него. Он облизывает губы и торжествующе улыбается.

— Один из моих клиентов спонсор фестиваля Outside Lands. Сегодня он расщедрился и дал мне пять VIP билетов на фестиваль в следующий уик-энд.

— Хороший бонус, — комментирует Брэм.

— Само собой я дам их вам, — говорит Линден.

— Но нас шесть, вместе со Стеф и Николой, — говорю я. — Получается, пойти смогут не все.

— Все в порядке, — говорит Лаклан. — Идите без меня.

Я шлепаю по столу разочарованно.

— Не глупи, — говорю я ему. — Ты здесь гость, так что определенно пойдешь. Это непременный атрибут Сан-Франциско. Я не пойду. Уверена, Линден бы все равно меня не пригласил.

И когда я смотрю на Линдена и вижу вспышку робости в его глазах, я знаю, это правда. Когда он составляет план действий, иногда он очень кстати не учитывает меня. Пока Стеф не начинает сердиться. Но не могу сказать, что не делаю то же самое.

— О, мать вашу, — говорит Брэм. Я куплю себе собственный VIP билет. Вот. Проблема решена.

Лаклан качает головой.

— Не беспокойся, приятель. Так или иначе, я не поклонник музыкальных фестивалей.

— Тебе не нравится музыка? — Спрашиваю я.

Он хмурится.

— Я люблю музыку. А вот людей не очень.

Не могу не улыбнуться.

— Может, мы похожи больше, чем я думала.

Клянусь, что вижу тень улыбки на его губах.

— Ауч, но на Outside Lands приходят едва одетые цыпочки, литрами глушащие вино и танцующие в бикини под музыку, даже если она не играет, — говорит Линден. — Удачное место чтобы подцепить парочку, что скажешь?

Какого хрена? Я таращусь на Линдена. Я знаю, он предлагает подобное дерьмо только чтобы разозлить меня.

— Нет, — Лаклан быстро отмахивается от него. — Не моя компания, не в моем стиле.

— Элтон Джон будет хедлайнером в воскресенье, — добавляет Брэм, и я могу сказать, что он пинает Линдена под столом, потому что Линден посылает ему этот «что я сделал?» взгляд. — Ты не можешь пропустить легенду.

Лаклан хмыкает в ответ. Думаю, это означает «посмотрим».

Остальная часть вечера проходит под разговоры о музыкальных фестивалях и группах. Столько много шотландских акцентов сразу. Лаклан, как и я, не особо участвует в разговоре, мы просто сидим и слушаем Линдена и Брэма, которые спорят какая группа лучше, Massive Attack или Portishead. Отчасти это хорошо. Их непрекращающаяся болтовня обеспечивает фоновый шум, и гарантирует, что они оба находятся в своем братском мире. Это означает, что Лаклан и я в своем собственном.

Не то чтобы мы даже разговаривали друг с другом, и не то чтобы он знал, что находится со мной в моем частном мирке. Просто так приятно сидеть с ним рядом и наслаждаться его присутствием, чувствовать его тепло, вдыхать аромат его кожи. Нахождение в тени этого зверя действует странным образом успокаивающе. Он волнует мое сердце и успокаивает нервы, и я не могу не думать о том, что Брэм прав. И я думаю, что для него это плохо. Действительно очень плохо. Я чертова влюбленная кошечка. И я начинаю думать, что не только на физическом уровне. Я совершенно не знаю этого парня – и кажется, никто не знает – но я чувствую, как меня тянет к нему, будто наша кровь сделана из магнитов, тянущихся друг к другу.

Грустная часть же состоит в том, что все эти сумасшедшие чувства лишь у меня в голове. И вероятно там они и собираются остаться.

Когда вечер продолжается, и Лаклан уходит домой, я чувствую себя потерянной. Не думаю, что когда-либо грустила из-за парня, но стоит этому шотландцу уйти, и я сразу же начинаю скучать по нему. Может, я просто скучаю по взглядам на эти губы, когда я задаюсь вопросом, каково бы было зажать их между зубами, каково будет ощущать их напротив моих губ. Может быть, я скучаю по разглядыванию его татуировок, придумывая для них истории в своей голове – лев на его предплечье символизирует гордость, крест на бицепсе в память о времени, когда он работал как монах-траппист, варя крепкое пиво в Альпах (я не знаю, может это и правда) (прим. пер. католический монашеский орден, основанный в 1664 г. Монахи некоторых северных монастырей зарабатывали на жизнь изготовлением ликёров, а в Бельгии — известного траппистского пива). Может, я скучаю по борьбе с желанием пробежаться пальцами по его бороде, носу, прикоснуться к каждому бледному шраму на его лице

Или может, я просто скучаю по односторонней игре в кошки мышки, в которую он даже не знает, что играет. Эти острые ощущения от погони, то, как каждая маленькая улыбка, которую он мне дарит, каждое произнесенное слово, сама по себе победа. Это словно вызов для меня, попробуй и выиграй. И если есть что-то, что я недавно узнала, так это то, что мне нравится, когда мне бросают вызов.

Когда позже в ту ночь я лежу в постели и смотрю на уличные фонари, я понимаю, что в первый раз моя кровать ощущается пустой. Будто кого-то не хватает. И не того, кто уходит в середине ночи или утром следующего дня. А того, кто остается.

Правда расползается, словно пятно нефти.

Я Кайла Мур, и я одинокая, очень одинокая девушка.

***

Когда в понедельник утром я иду в офис, нет никаких сомнений, что в моей походке чувствуется легкость, я практически парю. Даже если моя статья не выйдет до пятницы, я чувствую себя хорошо. Даже фантастически. Вот оно. Моя новая жизнь. Я отбросила все грустные мысли уик-энда и сосредоточилась на позитиве. После того, как статья выйдет, она поможет (надеюсь) не только Брэму и Лаклану, но и скажет миру: Эй, придурки! Вы все, кто во мне сомневался! Посмотрите на меня! Посмотрите, что я с собой сделала.

Но когда по пути на обед я иду мимо Нила, он выглядит так, будто несет дурные вести.

— Кайла, — говорит он, потянув меня в сторону. — Мне надо с тобой поговорить.

Я никогда не видела, чтоб он был так серьезен.

— Что? — спрашиваю я, заламывая руки. — Все в порядке?

— Более или менее, — говорит он. Он минуту рассматривает свои ногти, потом смотрит на меня и вздыхает, прося взглядом прощения. — В статье будут изменения.

Я выпрямляюсь.

— Какие изменения?

— Она в печати, не переживай, — быстро говорит он. — Просто там, ну, сладкие щечки, Джо не выпустит ее под твоим именем. Он указал в качестве автора меня

— Что?! — вскрикиваю я, достаточно громко, чтоб на нас стали смотреть.

— Извини! — резко шепчет он. — Я не хотел этого, но Джо сказал, что тебя никто не знает. Но хорошая новость в том, что он её напечатает. Ура. — Он делает небольшой, отчаянный прыжок от радости. — Правильно?

Не могу с ним даже разговаривать. Я отталкиваю его, разворачиваюсь и марширую к офису Джо. Слышу, как Нил орет позади меня.

— Не делай этого, оно того не стоит! — Но пошел он. Это моя статья. Мой шанс. И это того стоит.

Дверь Джо закрыта, так что я быстро стучу, пытаясь сделать глубокий вдох, пытаясь усмирить свой гнев, который выходит из под контроля.

— В чем дело? — отрывисто спрашивает он по ту сторону двери.

Я открываю дверь и вхожу, громко закрывая за собой дверь. Он удивленно смотрит, затем наклоняет голову и качает.

— Да, это я, — с горечью говорю я. — Ты знаешь, почему я здесь.

Он смотрит вниз на свои бумаги. Всегда смотрит на свои чертовы бумаги. Используй чертов компьютер как все остальные.

— Насколько я знаю, тебе следует разговаривать с проклятым редактором с немного большим уважением, — резко говорит он. На прошлой неделе я получила сполна грубости от Лаклана, так что этим меня не напугать.

— Ты не пропустил мое имя под статьей! — говорю я, размахивая руками. — Это я написала. Это несправедливо. Это как…это как…

— Это бизнес, — со вздохом говорит он, сжимая пальцами переносицу. — Статья хороша, ты должна гордиться. И это поможет обратить внимания на ту чертову благотворительную инициативу, как ты и хотела. Но если там будет имя кого-то, кто работает в рекламе, это не сработает. Весь уровень доверия уйдет.

— Тогда…тогда позволь мне работать здесь. Ты сказал, я могу писать. Сказал, что я хороша. Так возьми меня в штат.

Он качает головой.

— Кайла, ты хороша в том, что ты делаешь. Журнал не может существовать без рекламы. Пусть авторы занимаются своим делом. Они уже много лет его делают. Ты же написала одну, — он тычет пальцем в воздух, — статью.

— Тогда позволь сохранить мое имя в статье, и позволь мне написать другие, — умоляю я. — Дай мне снова попробовать свои силы. Я могу доказать, что способна на это. Я могу делать больше, чем просто заниматься гребаной рекламой!

Его огромные, волосатые ноздри раздуваются от моих слов. Он терпеливо складывает руки перед собой.

— Послушай. Ты ведь изначально не собиралась писать. Просто цени этот опыт и гордись тем, что он был достаточно хорош, чтобы попасть в печать. Хотя уверен, Нил как следует поработал над ней. Если ты посмотришь с этой стороны, уверен, он, так же как и ты заслуживает, чтобы там стояло его имя. — Он откашливается и начинает рыться в хаосе из бумажных стаканчиков и стикеров на столе. — Теперь, если ты меня извинишь, я вернусь к работе и сделаю вид, что ты не вломилась сюда в этой отвратительной, наглой манере, и ты можешь вернуться к тому, что ты обычно делаешь. Поняла?

Я сжимаю губы, пока не становится больно. Мне так хочется заорать, завизжать, бросить в него что-нибудь. Но это мне не поможет. Я ненавижу, ненавижу, ненавижу признавать поражение, но это оно – полное фиаско.

Я покидаю его офис, отказываясь смотреть на тех, кто мог услышать мою вспышку, и направляюсь прямо в туалет. Какое облегчение, что там пусто, и я мчусь к туалетной кабинке, опускаю крышку унитаза и сажусь. Хватаюсь за голову и дышу, дышу, дышу, пытаясь удержать все это на месте.

Срывы не характерны для меня. Не те, которые, кажется, выворачивают вас наизнанку, как этот. И я знаю, это глупо чувствовать себя вот так, когда я должна была предвидеть подобное. Это просто статья. Единственная написанная мной. И я была идиоткой, думая, что это приведет к чему-то, что изменит мою жизнь.

Но я не могу игнорировать разочарование. Оно ранит. Более того, мне стыдно. Я стольким рассказала об этом, и знаю, многие в уик-энд будут искать эту статью. Ага, я все сделала хорошо…но это не то же самое.

Весь обеденный перерыв я остаюсь в туалете, сдерживая слезы и глотая свой гнев. Потом, спустя некоторое время, я отбрасываю в сторону жалость и переключаюсь на себя, мою следующую цель. Ругаю себя за то, что набросилась на Джо. Он осел и определенно не прав, но за то, что разговаривала с ним вот так, я могла потерять работу, свою настоящую работу. Это было жутко рискованно, я не думала головой. Несмотря на то, что все просто ужасно, что мне действительно нужно сделать, так и это вернуться к Джо и извиниться за свой выпад.

Но моя гордость может быть львицей, и вместо этого, когда я, наконец, успокаиваюсь и возвращаюсь в свой кабинет, я сажусь и посвящаю себя моей реальной работе – той за которую мне платят. Тому единственному, что я знаю, как делать.

Понедельники чертов отстой.

Глава 8

КАЙЛА

Разумеется, мне с трудом удается выбросить это из головы. Я на всю неделю залегла на дно, закрываясь от всего мира. Единственный человек, кого я вижу, это мама. Хоть я и не планировала навещать даже ее, потому что знаю, она будет спрашивать о статье, а я не хочу ее огорчать. Но по телефону у нее такой грустный голос, она звучит так беспомощно, может быть даже больше, чем обычно, что я не могу сказать нет.

— Хочешь об этом поговорить? — спрашивает она меня, смотря по телевизору повтор сериала Няня, пока я делаю для нас обед. В конце концов, я сказала ей, что в статье были изменения, но не стала вдаваться в подробности.

— Не то чтобы очень, — говорю я.

— Хорошо. Поговорим, когда ты будешь готова. Только помни, что я говорила тебе в прошлый раз – у тебя свой собственный путь

Да, но мой путь официально ведет в никуда.

В выходные я тоже сижу дома, поедая карамельное мороженое в вафельном стаканчике и листая Netflix. Я знаю, сейчас идет фестиваль Outside Lands, знаю, что Стеф и Никола начинают злиться на мою неспособность ответить на их телефонный звонок или смс. В пятницу я даже получила смс от Брэма, с вопросом «Кайла, что случилось?». Полагаю, он прочитал статью, которую написал Нил. Тем не менее, я делаю вид, что ее не существует.

Когда я просыпаюсь в воскресенье, то понимаю, что это не будильник, который словно звучит у меня в голове. Это мой домофон.

Я стону, накидываю халат с леопардовым принтом и иду к домофону.

— Что надо? — со злостью говорю я, глядя на часы на микроволновке. Сейчас десять утра, а я планировала спать весь день.

— Эй! — вопит Стеф, голос потрескивает. — Если ты не пустишь нас наверх, я позвоню твой маме.

Тьфу. С нее станется, да. Стеф и моя мама любят друг друга.

— Ладно, — говорю я, нажимая кнопку, открываю дверь и затем иду на кухню, чтобы сделать себе кофе. До того, как придется столкнуться с сегодняшним днем, мне необходим кофеин.

Через пару минут в квартиру влетают Стеф и Никола.

— Что за черт, Кайла? — восклицает Стеф, бросая свою сумочку на мой диван. Они обе выглядят так, будто только что встали с кровати, одетые в пижамные штаны, шлепанцы и толстовки. — Где ты была?

— Я была здесь, — устало говорю я, открывая пакет с кофе и глубоко вдыхая.

Стеф идет прямо ко мне, оглядывая меня сверху донизу, будто проверяя на наличие признаков повреждения или похищения.

— Ты игнорировала наши звонки и смс…

Я пожимаю плечами и отмеряю кофе, засыпаю в фильтр и нажимаю кнопку включения.

— На этой неделе мне не особо хотелось с кем-то общаться. Прости.

— Брэм рассказал нам о статье, — тихо говорит Никола. — Мы ее прочитали. Она классная, Кайла, правда. Он так этому рад…но…что произошло?

Я вздыхаю и поворачиваюсь к ним лицом, скрещивая руки на груди.

— Хочешь сказать, почему там нет моего имени?

— Да, — говорит Стеф. — Кто такой Нил? Тот самый Нил, которого мы как-то встретили?

Я киваю. Мы тусовались все вместе.

— Ага, тот самый. Он ее редактировал и Джо подумал, будет лучше, если в качестве автора статьи будет указано его имя, так как я на самом деле не журналист.

— Ерунда какая, — нахмурившись, говорит Никола. — Мы не обманываем тебя, когда говорим, что она великолепна. Имею в виду, ты на самом деле должна гордиться собой.

А я горжусь собой? Не знаю.

Я отворачиваюсь.

— Что ж, как есть, так и есть. Я это уже пережила.

— Если бы ты это пережила, не избегала бы лучших друзей, — говорит Стеф, кладя руку мне на плечо. — Тебе нужны обнимашки?

Я убираю ее руку и отхожу назад.

— Конечно же, нет,— смотрю на них обоих. — Почему в такую рань вы обе здесь? Кто встает в восемь утра в воскресенье?

— Твои друзья, — умоляюще говорит Стеф, — которые хотят убедиться, что ты здесь и готова пойти сегодня на фестиваль.

— О, черт возьми, нет, — говорю я, энергично качая головой. — Я не собираюсь этого делать. Я уже пропустила два дня. Какой смысл идти в третий день?

— Два очень веселых дня, — говорит Стеф. — Не пропусти последний. Это поможет тебе отвлечься, и думаю тебе надо выйти из квартиры до того, как ты начнешь писать в баночку и отрастишь когти на ногах.

— Как Говард Хьюз, — добавляет Никола.

Я безразлично смотрю на нее.

— Да, я знаю кто такой Говард Хьюз.

— Пожалуйста. Даже Ава пойдет, — говорит Никола. — Она так взволнована.

— Ты собираешься нарядить ее в маленькую фею хипстера? — спрашиваю я, представляя себе ее дочь с ободком и перьями, которые носят девушки, толпами посещающие такие фестивали.

— Может быть.

— Ну, жаль вас разочаровывать, — говорю я им, — но сегодня воскресенье в носках, и мне надо почитать и вздремнуть. — Я выкидываю вперед ногу, демонстрируя гольфы с Миньонами.

— Нахрен воскресенье в носках, — говорит Стеф. — Знаешь, кто еще там будет? — заговорчески добавляет она.

Я сглатываю, в животе разливается тепло.

— Кто?

— Лаклан, — говорит она. Она добавляет понимающую ухмылку.

— Ну и что? — говорю я ей, игнорируя трепет в груди. Упоминания его имени достаточно, чтоб внутри меня все загорелось, словно включили выключатель.

— Ой, да ладно, — говорит Никола. — Не притворяйся, что ты до сих пор не…

— До сих пор не что? — бросаю я вызов.

— Влюблена по уши.

Я смеюсь и закатываю глаза.

— Влюблена по уши? Пожалуйста. Ты говоришь о Кайле Мур. Исключительной роковой женщине. — Создается впечатление, что эта фраза потеряла свою привлекательность.

— Хорошо, не по уши влюблена, — поправляет Никола. — Увлечена.

— Возбуждена, — добавляет Стеф. — Кайла просто похотливый монстр с бешеным стояком.

Я гримасничаю.

— Когда это говоришь ты, звучит как то не очень.

— Пфф. Подумаешь! Дело в том, что тебе очень надо с кем-нибудь переспать. Целибат для тебя не очень хорошая вещь.

— Несмотря на то, что это может быть правдой, а может, и нет, все мы знаем, что с ним этого не произойдет, — говорю я, постукивая ногой, мечтая, чтоб проклятый кофе капал быстрее. — И я думала, он не собирается туда идти. Он сказал мне, что не любит толпы народу, и что это не для него.

— Брэм купил ему VIP билет на сегодня. Он как-то убедил его, — говорит Никола. Я смотрю на нее, и она выдает улыбку полную надежды. — Знаешь, он в следующее воскресенье уезжает обратно в Шотландию. Это может быть последний шанс, когда ты сможешь его увидеть.

Я беспокойно потираю губы.

— Это правда, — говорит Стеф — Тебе, вероятно, стоит попрощаться.

Я смотрю на них.

— Я не знаю, — неохотно говорю я, хотя в сердце я все знаю. Я хочу увидеть его снова. Еще один раз. Знаю, что ничего не выйдет, но я пристрастилась к тому радостно-возбужденному состоянию, когда он рядом. Я могу не быть по уши влюбленной, но есть что-то такое…я не знаю, освежающее, чувство, словно я снова школьница рядом с предметом обожания. И думаю, Стеф с Николой это тоже понимают.

— Я заеду за тобой в полдень, — говорит Стеф, триумфально улыбаясь, когда они обе машут и практически выбегают из квартиры.

Я с шумом выдыхаю и смотрю на кофейник, который, наконец, готов. Я выпью весь чертов кофейник и тогда буду собираться.

***

Когда время приближается к двенадцати, должна признать, что я на самом деле немного взволнована. Хорошо будет отвлечься от мыслей. И хотя я знаю, что завтра будет отстойный понедельник, и что это может быть последний раз, когда я смогу почувствовать те бабочки, которые порхают во мне, когда я смотрю в неотразимые глаза Лаклана и беспрепятственно, случайно едва касаться его тела, я задаюсь целью жить сегодняшним днем. Сегодня это только о нынешнем днем, и больше ни о чем.

Естественно, это касается и того, чтобы выглядеть лучшим образом. Я хочу выглядеть хорошо, но также не хочу стать похожей на большинство фестивальных девушек. Я останавливаюсь на замшевых сапогах, потому что знаю, как много пыли и грязи в Golden Gate Park, кожаных шортах в качестве стильного акцента, и длинной клетчатой рубашке поверх топа с низкой спиной. Сегодня один из тех немногих дней, в который я могу не надевать лифчик (черт, половина девчонок будет в бикини), так что я пользуюсь случаем. Добавляю небольшую сумочку через плечо, и я готова идти.

Вскоре к тротуару подъезжает джип Линдена со Стеф на переднем сиденье. Я залезаю назад и узнаю, что Брэм везет Николу, Аву и Лаклана.

— Эй, ребята, — говорит Стеф, глядя на меня в зеркало заднего вида, пока мы едем вниз по бульвару Гири в сторону парка. — Просто хотела сказать, знаю, у вас в прошлом были разногласия, но вам действительно надо быть повежливее друг с другом.

Мы с Линденом обмениваемся взглядами.

— Я вежлива, — говорю я.

— Когда это я был не вежлив? — одновременно добавляет Линден.

Стеф глумится над нами.

— Я не тупая. Иногда вы как кошка с собакой. Слушайте, я знаю, все странно и немного неловко из-за того, что вы, ребята, переспали в прошлом…

— Не это причина неловкости, — быстро говорю я, подавшись вперед между сиденьями. — Это потому что потом он повел себя со мной как полная задница. — Я бью кулаком по плечу Линдена.

— Эй, — говорит он, потирая руку. Смотрит на меня пристыженным взглядом, а затем переводит взгляд обратно на дорогу. — Сколько раз я должен извиняться за то, что был чертовым задротом?

— Сколько раз можно говорить задрот? У вас шотландцев другие слова то есть?

— Щазз, — отвечает Линден.

— Он уже много раз извинялся, Кайла, — говорит Стеф. — И все мы знаем, что тогда он был другим. Люди делают ошибки.

— А ты спала с Джеймсом, — указываю я ей. У Стеф и Линдена была очень долгая и сложная история, пока они, наконец, не признались друг другу в любви. — Ты знаешь об ошибках все.

Линден замирает, я знаю, для их брака это все еще щекотливая тема.

— В любом случае, — говорит Стеф, кладя руку на руку Линдена и сжимая, — несмотря на все то, что случилось, я просто хочу видеть, как вы нормально общаетесь. Кайла, если ты перестанешь грубить ему, то он, в свою очередь перестанет вести себя с тобой как придурок.

Я откидываюсь в кресле, скрещивая руки на груди.

— А почему сразу я?

— Потому что ты в данном случае более зрелая, — говорит Стеф и Линден смеется. Она бьет его по плечу, по которому недавно и я, и он снова кричит.

— Что за хрень, Стеф? Дамы, вы можете перестать меня бить?

— Я серьезно, — говорит Стеф. — Кайла. Ты простила его?

Я вздыхаю.

— Конечно да. Все в прошлом и все такое.

— Хорошо. Теперь ты, ковбой, перестань вести себя с ней как придурок.

— Да нормально я себя веду.

— В любом случае перестань.

— Хорошо.

Она смотрит на нас обоих, а затем кивает головой, видимо довольная разговором.

— Хорошо, — говорит она Линдену. — Потому что я никогда раньше не видела чтоб Кайла вела себя как полная дурочка с любым парнем, так что я хочу убедиться, что мы сделаем все, что можем, чтоб у них что-то вышло.

— Что? — вскрикиваю я.

— У них? — спрашивает Линден. — Ты о чем?

— Лаклан, — объясняет Стеф.

Линден наклоняет голову и смотрит на меня в зеркало заднего вида.

— Тебе нравится Лаклан?

Я со стоном прячу лицо в руках.

— Это что, четвертый класс? — Поднимаю голову и смотрю на него. — Я считаю твоего кузена тупо симпатичным. Понятно?

— Не слушай ее, — шепчет Стеф. — Она втрескалась.

Я не могу это отрицать, какой смысл, так что говорю Линдену.

—Думала, ты это понял. Я думала, ты поэтому предлагал Лаклану на фестивале подцепить полуголых девиц.

Он качает головой, выглядя смущенным.

— Так вот почему Брэм пинал меня? Я не знал. Просто хотел, чтоб он немного развлекся. Парню не помешало бы немного повеселиться.

— Согласна с этим, — бормочу я.

Некоторое время мы едем в тишине, пока я не замечаю, что Линден смотрит на меня с тупой ухмылкой на лице.

— Что теперь? — спрашиваю я.

— Понятия не имел, что тебе нравятся молчуны, — он играет бровями. — Думал, ты больше любишь болтунов.

— О, как ты? Да ладно. Только потому что я болтушка, не значит, что мне нравятся крикуны. Во всяком случае, это не имеет значения, Брэм уже сказал мне что я иду по ложному следу, будто я это уже сама не поняла.

Кажется, Линден сомневается.

— Не знаю. Он определенно не парень, с которым стоит вступать в отношения, учитывая, что он через неделю уезжает. Но не думаю, что он выкинул бы тебя из постели

— Ну, он вроде как выкинул меня из своей квартиры.

Он пожимает плечами.

— Просто хочу сказать. До него трудно достучаться и не так легко в чем-то убедить, но уверен, ты понимаешь это. Так что, сделай свой ход. Снова. Пусть он действительно узнает это.

Я вздыхаю.

— Он знает.

— Знает? Попробуй сказать ему об этом прямо.

— Он меня отвергнет.

— И уверен, ты еще долго будешь это припоминать ему, — сухо говорит он. — А что если он тебя не отвергнет…разве не стоит попробовать?

Стеф усмехается Линдену и проводит рукой по его волосам.

— Ты понимаешь? Видишь, что когда вы нормально общаетесь, от вас исходит гармония и единство?

Я стараюсь не думать, что она отчасти права. И стараюсь не думать о том, что Линден прав.

После катания по району Ричмонд в течение двадцати минут, мы, наконец, находим место для парковки и присоединяемся к толпе зрителей фестиваля, направляющихся в парк. Линден берет несколько стаканчиков с пивом у мужика на углу, который незаконно продает их из своего холодильника и передает их нам.

Я не часто пью пиво, но выпиваю его за считанные секунды. Может из-за заразной энергетики в воздухе, и того факта, что я неделю просидела взаперти в своей квартире. Может потому, что я продолжаю думать о том, что сказал Линден и мне нужно выпить для храбрости.

Мы проходим сквозь толпу, VIP браслеты отлично работают, и направляемся в сторону палаток с вином и пивом. В отдалении от сцены приглушенная музыка слышна сквозь эвкалиптовые деревья, окутанные вездесущим туманом.

Я знаю, сначала мне следует поесть, но моя первая реакция встать в одну из огромных очередей, чтобы купить местное вино в крошечных пластиковых стаканчиках. Стеф ждет со мной, пока Линден достает телефон, чтобы найти Брэма и остальных.

К тому времени, как мы держим в руках по два стакана красного и прокладываем путь через растущую толпу жаждущих вина любителей музыки, мы замечаем Линдена с Николой и Брэмом, Ава сидит высоко на его плечах, в страхе озираясь вокруг.

Я не хочу, чтоб первыми словами, вылетевшими из моего рта были:

— Где Лаклан? — но говорю именно это.

Никола выглядит мило в сарафане и джинсовой куртке, указывает на главные ворота.

— Здесь не курят Он захотел докурить свою сигару.

Сигара, да? Я никогда не была с парнем, который курит сигары. Не то чтобы я была с Лакланом, хотя, должна признать слова Линдена до сих пор звучат у меня в голове. Я действительно должна сделать шаг? Имею в виду…это не ново для меня. Если я хочу парня, и он не подходит ко мне, тогда я подойду к нему. Я не стесняюсь.

Но с Лакланом…да, я стесняюсь. И я не хочу снова петь ту же старую песню, потому что он стоит гораздо больше, чем это. Но что я еще могу сказать кроме «Эй, я думаю ты чертовски горяч. Хочешь трахнуться?». Это просто не сработает. Этого не достаточно.

— Я голодна, — жалуется Ава, пока я потягиваю вино и все обдумываю.

Брэм похлопывает ее по ногам, отдыхающим на его плечах.

— Ты же только что поела, маленький проглотик. Куда в тебя столько влезает?

— Я хочу тако, — говорит она, указывая на пару танцующих хиппи держащих в руках тако и пиво.

Могу сказать, Никола пытается сдержаться, но сдается, потому что тоже хочет тако. Я имею в виду, тако. Кто не хотел бы тако? Пока все поворачиваются, чтобы направиться к одному из пятидесяти миллионов ларьков с тако, выстроившихся вокруг забора, Стеф нежно пихает меня и кивает головой в сторону ворот.

Я оборачиваюсь и вижу, как Лаклан идет к нам прогулочным шагом. Даже то, как он ходит, выразительно и на сто процентов по-мужски, как ковбой, такой уверенной походкой, словно в любой момент готов ввязаться в драку. Это настолько пугающе и впечатляюще, что заставляет меня замереть на месте. Я хочу изобразить спокойствие и посмотреть в сторону, но не могу.

На нем походные ботинки, зеленые штаны карго с серой футболкой Хенли с длинными рукавами, подчеркивающей все его мышцы. Я не видела его неделю и его борода, такого же темного цвета, как и его волосы, отросла еще больше. В сочетании с этими морщинами, всегда присутствующими на лбу, бегающим взглядом и всегда нахмуренными бровями, он похож на охотника, собирающегося померяться силами с парочкой медведей.

Да уж. Весь мой план наступления летит в окно. Я буду счастлива, если смогу разговаривать нормально, а не начну нести какой-то бред.

— Привет, — приближаясь, говорит он. Он говорит это нам обеим, хотя когда смотрит на меня, складка между бровями становится глубже.

— Привет, — отвечает Стеф. — Рада, что ты пришел! Теперь простите, я должна убедиться, что Линден заказал мне дополнительное гуакамоле. — Она бежит к палатке с тако, оставив нас наедине. Хороший ход, Стефани.

Но Лаклан, кажется, этого не замечает. Он пристально смотрит на меня, засунув руки в карманы. Пахнет сигарой и мускусом.

— Я видел статью, — говорит он.

Я кусаю губы и киваю.

— Ага. Тебе понравилось

Он кажется смущенным.

— Конечно да, — говорит он со своим заметным акцентом. — Но почему там сказано, что ее написал кто-то другой?

Я вздыхаю и наигранно пожимаю плечами.

— Я не знаю. Мой редактор подумал, что лучше там будет имя нашего штатного автора.

— И кто такой Нил? — у него такой грубый голос, будто он собирается найти Нила и дать ему в глаз.

— Я работаю с ним, — объясняю я, стараясь казаться не задетой этим. — Он редактировал статью. И полагаю, мое имя в качестве автора снизило бы доверие или что-то подобное. Я не знаю. Но раз так, что ж, пусть, зато она вышла. Не хочу лишать вас возможностей.

Он издает звук в знак согласия, быстро кивая, но лицо не расслабляется, тело по-прежнему напряжено.

— Думаю, лучше было бы, если б она была правдивой. Я не давал интервью сучонку по имени Нил, — голос становится ниже. — Я давал его тебе. Вся слова должна была достаться тебе.

Мое сердце трепещет. Я не знаю, потому ли это что он злится, потому что со мной обошлись несправедливо или потому, что его глаза не могут оторваться от меня. Я чувствую его гнев, его разочарование. Направленные на меня.

— Знаю, — медленно говорю я. — Но я не многое могу сделать.

— Я мог бы поговорить с твоим редактором. Он кажется настоящий козлина. Я мог бы вложить в него немного здравого смысла.

Вложить немного здравого смысла или вбить? Его челюсти сжаты, он будто вот-вот взорвется. Вопреки всякому здравому смыслу, я протягиваю руку и касаюсь его, лишь на короткое время, кончиками пальцев дотрагиваясь до его запястья.

— Все нормально. Я не должна было ожидать чего-то другого. Я девочка из отдела объявлений. Это моя работа. Ею и останется.

Он шагает ближе, его лицо вдруг оказывается совсем рядом, и он прищуривается, глядя на меня.

— Но я могу сказать, — говорит он, — что ты этому не очень рада. Так ведь?

Минуту мы смотрим друг на друга, и я не знаю, что происходит, но не думаю, что когда-либо чувствовала такую…поддержку за всю свою жизнь.

Я моргаю, и он отступает.

— Так и есть, — говорит он, наконец, отводя взгляд. — Мы сами решаем что нам делать.

Мой рот кривится в усмешке.

— Ты говоришь как моя мама.

— Тогда у тебя очень мудрая мама, — говорит он, кажется успокоившись. Его глаза оживляются.

— Хочешь тако?

Я обхожу его.

— Да, пожалуйста.

Мы идем вперед и присоединяемся к банде, которая все еще стоит в очереди за едой. Лаклан и Линден приветствуют друг друга быстрым объятием и похлопыванием по спине, в то время как Стеф отводит меня сторону.

— О чем вы разговаривали? — взволнованно шепчет она.

— Просто о статье, — говорю ей, наблюдая за Лакланом. — А что?

Она дергает меня за руку и улыбается.

— Потому что он был абсолютно поглощен тобой. Я думала, он собирается тебя поцеловать.

Я смотрю на нее.

— Снова? Нам сколько лет?

— В точку, — говорит она, откидываясь назад, скрещивая руки и посылая мне «даже не думай» взгляд. — Кэрри и Саманта могут хихикать над мужчинами в Сексе в большом городе, а мы нет? Мы того же возраста. Те же проблемы.

— И я до сих пор Саманта, — со вздохом говорю я, вспоминая как несколько лет назад Стеф, Никола и я напились и несколько дней смотрели шоу. Вымышленные или нет, мы стремились быть похожими на этих девушек. Милые, веселые, беззаботные и живущие в большом городе. Одинокая жизнь всегда кажется веселей когда кто-то живет так же.

После того, как Лаклан покупает мне тако, и я изящно воздерживаюсь от любых розовых тако или рыбных тако, мы направляемся к главной сцене, где находится VIP зона.

Такое впечатление, что под этими белыми тентами другой мир. Не только удобные сиденья и целый ряд барменов, смешивающих любые напитки, какие вы бы только не захотели (не бесплатно, конечно), но вам приходиться постоянно оглядывается в надежде заметить знаменитость.

Конечно, большинство людей здесь пускают пыль в глаза, или здесь те, кому просто подарили билеты, так что надежды увидеть кого-то вроде Сэма Смита и Элтона Джона улетучиваются. Мы берем больше напитков – Лаклан выбирает бутылку воды – и идем к трибунам позади тента, которые выходят на поле и главную сцену. С этой точки обзора у нас отличный вид на выступающую группу, и каких-то хипстеров, которые машут в воздухе руками со светящимися палочками.

Я в конце, сижу рядом с Лакланом, и с моей стороны это не случайность. Я игриво пинаю его ногой, и когда он поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня, я на минуту ошеломлена тем, насколько его лицо близко к моему. Его красивое, великолепное лицо. Это заставляет мою кровь кипеть.

Я улыбаюсь, прежде чем могу заговорить, стараясь не смотреть на его губы.

— Так ты сказал, что ты меломан, — говорю я, мой рот осторожно двигается. — Какая музыка тебе нравится?

Его брови поднимаются, и я замечаю, что это часть причины, почему он выглядит настолько напряженным. Его зрачки, кажется, всегда чуть расширены, темные и огромные. Они придают интенсивности его взгляду.

— О, разную, — говорит он своим грубым голосом. От подобной близости я чувствую это своим сердцем. — Мне нравятся люди, вкладывающие души. Исполнители. Те, которые могут рассказать историю, даже если она не их собственная. — Он делает паузу и смотрит на толпу, проводя рукой по бороде. — Например, Том Уэйтс. Ник Кейв. Даже Джек Уайт. Классики тоже, старые добрые певцы с голосом, который бьет тебя прямо сюда. — Он бьет кулаком по груди. — Как насчет тебя?

— Я вроде как скучная, — говорю я.

Он хмурится.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, я не такая уж большая поклонница рок музыки, попсы или чего-то подобного. Я просто люблю классику. Композиторов. Что-нибудь со струнными и пианино.

— Это не скучно, — говорит он, качая головой.

— Нет? Что ж, я точно не скажу тебе, что сейчас крутят по радио, — признаю я. — Но я знаю, какая музыка заставляет меня чувствовать.

Он наклоняется ближе ко мне, ставит локти на колени, в его руках бутылка воды. Его бедро касается моего.

— Ты знаешь кто такой Рюити Сакамото?

— Ой, да ладно, — говорю ему. — Моя мать японка. Конечно же, я знаю кто это. И даже если бы она ей не была, и она бы не играла саундтрек к фильму Последний император снова и снова пока я росла, я бы все же знала, кто он.

Он одобрительно кивает.

— Я пару лет назад видел его в Эдинбурге. В театре. Удивительное шоу.

— Кончай хвастаться, — дразню я.

Он подмигивает мне и улыбается, и мы возвращаемся к сцене.

Время летит? и фестиваль разрастается до эпических масштабов. Во время выступления Сэма Смита я чувствую опьянение от еще одного бокала вина, и ловлю себя на том, что покачиваюсь в стороны в такт музыке, касаясь плеча Лаклана. Он такой чертовки твердый, и он не отстраняется.

Уже стемнело, и тут на сцену выходит сэр Элтон Джон, открывая выступление с «Benny and the Jets». Толпа сходит с ума. Я схожу с ума. Невозможно не подпевать каждой песне, и такое чувство, что каждый вокруг тоже подпевает, обнимая друг друга, пьяные и счастливые, объединенные Элтоном.

Вероятно, вино придает мне храбрости, и когда начинается «Your Song», я наклоняюсь к Лаклану и кладу голову ему на плечо. На секунду он напрягается, и я слышу, как он втягивает воздух. Я молюсь, чтобы он не двигался, не отмахнулся от меня.

Затем он выдыхает и расслабляется. Чувствую, как его борода прикасается к моим волосам, когда он поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня сверху вниз. Я закрываю глаза, думая, что могу заснуть прямо здесь. С этой песней, с моей головой на его плече.

Это кажется таким правильным. Как ответ на вопрос, который я никогда не задавала.

Он чуть-чуть сдвигается и обнимает меня за талию, прижимая меня ближе.

Мое сердце стучит, все тело шипит как шампанское. Никогда еще такой простой жест не действовал на меня так сильно как этот. Ничего не могу поделать и улыбаюсь с неподдельной радостью, по-прежнему бормоча слова песни. Я не хочу ничего менять. Хочу, чтоб песня продолжалась вечно, а концерт никогда не заканчивался. Хочу остаться в этом самом месте до скончания веков, с его большой, сильной рукой вокруг меня, прижимающей меня к нему, будто защищая меня от всего остального мира.

И, по какой-то причине, время, похоже, остановилось. В темноте, с разноцветными огнями от сцены, с этой мелодией, этим мужчиной, время тянется. Какие бы у меня ни были заботы и хлопоты до этого, сейчас они ушли.

Я не одинока.

Так или иначе, мы сидим так, слушая «Daniel», несмотря на то, что эта песня заставляет меня немного прослезиться при мысли о моих братьях. Я чувствую, как большой палец Лаклана трется о мой бок взад-вперед по моей рубашке, медленное, дразнящее движение, которое зажигает огонь где-то внутри меня.

Посмотри на него, говорю я себе. Поцелуй его. Второго шанса может не быть.

Но я боюсь сделать что-то большее, чем просто прильнуть к нему. Забавно, насколько готова я была сделать следующий ход, но когда теперь у меня есть это, я поняла, насколько оно совершенно. И представив, как я целую его, эта перспектива неожиданно начинает пугать меня. Не уверена, что могу с этим справиться.

Песня заканчивается и начинается «Someone Saved My Life Tonight».

В воздухе что-то меняется. Лаклан напрягается, медленно, будто просыпаясь ото сна. Я слышу, как его дыхание становится глубже и он сглатывает.

Он внезапно убирает руку и встает на ноги, неуклюже отходя от меня.

— Что случилось? — спрашиваю я его, отодвигаясь, освобождая ему путь, пока он обходит меня и уходит вниз по трибунам. Люди поднимают ноги и двигают вещи, чтобы дать ему пройти, но он даже не смотрит на них, не замедляя агрессивный темп.

Я поворачиваюсь и смотрю на Брэма, сидящего по другую сторону от меня. Он хмурится, наблюдая как Лаклан уходит.

— Это что сейчас было?

Он просто качает головой.

— Я не знаю. У него такое бывает.

— Ну уж нет, — говорю я, и вытягивая шею, чтобы посмотреть, куда он пошел. Его едва видно, он направляется к воротам, ведущим из VIP зоны. — Пойду, посмотрю. Я тоже встаю.

— Эй, — Брэм тянется и хватает меня за руку. — Просто дай ему побыть одному. Когда он делает так со мной, я просто игнорирую его.

Ну, может, кому-то следует поговорить с ним об этом, думаю я про себя.

— Все нормально, — говорю я, поднимая сумочку, и иду через трибуны, извиняясь перед людьми, которые только что пропускали Лаклана. Я быстро прохожу сквозь толпу, собравшуюся у бара, проклиная свои короткие ноги, не позволяющие мне идти достаточно быстро.

Я вырываюсь из толпы и оказываюсь за VIP воротами. Многие уже покидают фестиваль, пытаясь избежать столпотворения, которое начнется, когда Элтон закончит выступление, и я паникую, не видя его. Не помогает и то, что на улице темно и горит лишь пара фонарей.

И тут я замечаю его, около забора, он с толпой идет к главным воротам. Я пробираюсь через людей, пока не оказываюсь на главной дороге, видя, что он идет по ней вниз. Он направляется в сторону океана, в сторону от толпы, и я вспоминаю, что он не очень хорошо знает этот район.

— Лаклан! — зову я, семеня вслед за ним.

Он не останавливается, просто продолжает идти, плечи вздымаются, будто он собирается слететь с катушек, и я лихорадочно пытаюсь понять, что может быть не так.

— Лаклан, — еще раз зову я, подходя сзади. — Эй, — протягиваю руку и хватаю его за рубашку. Он останавливается как вкопанный и поворачивается лицом ко мне, ненормальная, бушующая тьма в его глазах заставляет меня отступить.

Он делает глубокий вдох через нос и ничего не говорит. Неистовство в его глазах говорит достаточно. Здесь звуки концерта приглушенные и далекие, и лишь несколько человек проходят мимо пьяными, петляющими тропами.

— Что случилось? — осторожно спрашиваю я.

Он качает головой и смотрит в сторону, плечи отведены назад, грудь вперед.

— Ничего.

Осмелев, я беру его за руку и сжимаю. Он смотрит вниз – его теплая, большая рука в моей маленькой, холодной – но не отодвигается.

О тяжело сглатывает.

— Прости, — в конце концов, говорит он, его голос словно наждачная бумага. — Я…на меня порой находит.

— Как и на всех нас? — мягко говорю я, глядя на него снизу вверх, и мечтая, заползти в его мозг и посмотреть что там происходит.

Он наклоняет голову, стиснув губы.

— Не как на меня.

Я предлагаю ему робкую улыбку. Чувствую себя принцессой, пытающейся успокоить животное, каждое действие должно быть осторожным.

— А ты проверь.

Он, кажется, раздумывает над этим. И наконец, говорит.

— Эта песня.

Я смотрю на него.

— «Someone Saved My Life Tonight»?

Он чешет бороду и отводит взгляд.

— Да.

Я снова сжимаю его руку и делаю шаг навстречу, чувствуя тепло его личного пространства.

— Ты спас чью-то жизнь? — тихо спрашиваю я.

Его глаза порхают на меня, сияя, словно зеленое стекло. Мягкое покачивание головой.

— Нет, — говорит он. Кисло улыбается. — Я этого не сделал.

Я глубоко вдыхаю и знаю, что дальше расспрашивать не стоит.

В кустах позади нас какое-то движение, и Лаклан оборачивается, чтобы посмотреть. Я оглядываюсь, ожидая увидеть очередного нетрезвого человека. Но кусты дрожат, и вдруг из них выскакивают две собаки.

Они обе выглядят тощими и облезлыми. Одна похожа на питбуля, который, должна заметить, пугает меня, а другая потрёпанная собачонка с длинной, спутанной шерстью. Они смотрят на нас испуганными глазами и бегут вниз по дороге к деревьям, питбуль прихрамывает.

Лаклан смотрит на меня.

— Я должен идти, — говорит он

— Куда?

Он кивает в сторону, куда ушли собаки.

— Туда. Одна собака ранена. — Он освобождается от моей ладони и начинает бежать вниз по дороге.

Я не знаю что сказать. Смотрю за ним и понимаю, что есть два варианта, я могу вернуться к остальным и досмотреть концерт, хотя, видимо к тому времени, как я вернусь, все уже закончится.

Или я могу пойти за Лакланом, который, кажется, не только проходит сейчас через какой-то сложный период, но и просто бежит за двумя бродячими собаками.

Я выбираю более волнительный вариант.

Глава 9

КАЙЛА

Я бегу за Лакланом, с каждым шагом мои ботинки ударяются об асфальт. К счастью, он оглядывается и замечает меня. Останавливается и хмурится.

— Я иду с тобой, — говорю я ему.

— Серьезно? — спрашивает он, изучая меня. — Я собираюсь за ними. Прямо туда. — Он указывает на лес с высокими эвкалиптами и соснами, которые торчат словно почерневшие копья на фоне освещенного городом неба.

— Тогда пошли, — говорю я ему.

Он пожевывает губы, все еще рассматривая меня. Затем пожимает плечами, его глаза загораются.

— Отлично.

— Отлично.

Он поворачивается и быстро идет в лес Golden Gate Park, и я следую за ним по пятам. Я достаю телефон, и даже несмотря на то что батарея почти разряжена, включаю фонарик, чтобы не навернуться. Я знаю, свет от фонарика не помогает Лаклану лучше видеть, но судя по тому, как он пробирается через ветки и листья, не думаю, что он в этом нуждается. Если он настоящий зверь, то может видеть в темноте.

— Не знала, что ты такой любитель собак, — говорю ему, перепрыгивая через поваленное бревно. Опять же, я много чего не знаю о нем.

— Это то, чем я занимаюсь, — говорит он через плечо.

— Типа хобби? — спрашиваю я, ныряя под ветви.

— Типа работа, — отвечает он.

Мне так хочется, чтоб мои ноги были длиннее, тогда я могла бы идти с ним в ногу, а не пытаться догнать.

— Я думала, что ты играешь в регби.

— Человек всегда должен делать больше, чем одну вещь, — говорит он, и вдруг мы выскакиваем из кустов на одну из многочисленных дорожек, пересекающих парк. Он останавливается и смотрит вокруг, глазами сканируя темноту. Единственный свет исходит от выцветшего ночного неба и моего фонарика, и я стараюсь не светить ему в лицо.

Он глубоко выдыхает и смотрит на меня.

— Дома в Эдинбурге я руковожу одной организацией, — объясняет он. — Я спасаю от плохого обращения собак, питбулей и другие хулиганистые породы, но я никогда не отворачиваюсь от бездомных собак, независимо от породы и нрава.

Я опешила от этой информации.

— Ты занимаешься благотворительностью?

— Да, — он кивает, глядя по сторонам. — Я занимаюсь этим уже несколько лет, с тех пор, как у меня появились возможности и деньги для этого.

Я не могу в это поверить.

— Почему ты не упоминал об этом в интервью? Это ведь имеет отношение к тому, что делает Брэм.

— Потому что оно было о Брэме. Это его дело, не мое. — Внезапно он показывает мне жестом, чтобы я спокойно стояла на месте. Я задерживаю дыхание, замерев на месте. Слышу какой-то шорох, но не смею поднять фонарик. В темноте блестят две пары глаз.

— Вон там, — шепчет он. — Их нелегко будет поймать. Они боятся.

Он медленно начинает двигаться в их сторону, и я неохотно следую за ним.

— Разве они не опасны?

— Опасные тут мы, — говорит он. — Пока не докажем им обратное.

— А как мы это сделаем? — спрашиваю я.

— Проявив до хрена терпения, лапочка, — говорит он.

Я ухмыляюсь.

— Я когда-нибудь говорила тебе, что мне нравится, когда ты меня так называешь? — Говорю ему. Не могу остановиться. Лапочка. Это так…очаровательно.

Он с любопытством смотрит на меня.

— Разве я называл тебя так раньше?

Я киваю.

Он хмурится.

— Любопытно.

Он не развивает свою мысль и продолжает двигаться вперед в темноте. Я крадусь следом, повторяя его движения, даже если мне интересно как, черт возьми, мы собираемся поймать этих собак. Сейчас поздняя ночь, а они просто продолжают бежать, и парк ведь просто огромен. Если мы не загоним их в тупик, мы можем гоняться за ними до рассвета.

Не то чтобы я жаловалась. Даже принимая во внимание то, что в парке ночью немного жутко, и несмотря на то, что Лаклан говорит, собаки могут быть бешеными, рядом с ним я все еще чувствую себя в безопасности.

— Подожди здесь, — говорит он мне. — Выключи фонарик.

Я поднимаю телефон, чтобы сделать что велено как раз тогда, когда телефон выключается сам. Батарея только что села.

— Э-э, все, он умер. У тебя есть телефон?

Он не отвечает. Я быстро моргаю, пытаясь привыкнуть к темноте. Благодаря едва заметному свету от фонарей, я могу видеть, как он движется вперед. Глаза собак блекнут, и я не уверена, смотрю я на них или на что-то другое.

Лаклан перестает идти и теперь еле крадется, листья хрустят под его ногами. Я больше не вижу его. Слышу какой-то шорох, он что-то достает из кармана. А затем начинает говорить тихим, приглушенным шепотом, и я не могу разобрать слов.

Я хочу пойти вслед за ним, но не смею. Такое чувство, что он дрессировщик собак, и я должна стоят так тихо и спокойно, как только возможно. Так что я стою там, наверное, час, хотя, возможно, прошло лишь несколько минут, пока он делает свое дело.

Наконец, я слышу, как он идет ко мне. Он останавливается в нескольких шагах.

— А теперь мы ждем, — шепчет он. Я хочу спросить его зачем, но он хватает меня за руку и ведет к эвкалиптовому дереву, растущему рядом.

Он садится на землю у основания дерева и тянет меня вниз, чтобы я села рядом. На минуту мне кажется, что он собирается обнять меня, но он этого не делает.

— Так что, мы просто будем сидеть здесь? — спрашиваю я, мое плечо прижимается к его. Начинает холодать, и моя рубашка не очень-то меня греет. Тем не менее, я не жалуюсь. Не хочу, чтоб он думал, что я неженка.

— Да, — тихо говорит он. — Они скоро придут. В конце концов.

— Что ты делал?

Он поворачивается лицом ко мне.

— Разговаривал с ними на собачьем языке.

Не уверена, стоит мне смеяться или нет. Он серьезно? Не могу понять этого в темноте – не то чтобы я поняла это и при свете. Он ничего не добавляет к своим словам, и это не помогает.

Несколько минут мы сидим в тишине. Думаю, я могу слышать собак на расстоянии, они вроде что-то едят, но я не уверена. Концерт окончен, и хотя вы можете видеть слабый свет, проникающий сквозь деревья, музыки нет. Мне действительно нужно написать Стеф или Николе и дать им знать, что я в порядке. Они, вероятно, психуют.

— Можно воспользоваться твоим телефоном? — шепчу я.

— Я его забыл, — говорит он.

— Дерьмо, — говорю я. — Мой умер. Вероятно, они беспокоятся обо мне.

— Ты просто ушла?

— Да. Ну, Брэм знает, что я пошла за тобой. Он сказал мне не беспокоиться.

Пауза.

— Понятно.

— Очевидно, что я его не послушала.

Его лицо придвигается ближе к моему, и я чувствую на себе его взгляд.

— А почему?

— Не знаю, я упрямая. — Говорю ему, положив руки на колени. — И я не люблю слушать Брэма.

— Как и я, — осторожно говорит Лаклан. — Так что теперь нас двое.

У меня мурашки бегут по спине.

— И я беспокоилась о тебе.

— Обо мне? — повторяет он. — Почему?

Я пожимаю плечами, задаваясь вопросом, сомневаясь, стоит ли откровенничать.

— Не знаю. Я просто…я хотела убедиться, что ты в порядке.

— Что ж, — спустя минуту говорит он. — Я в порядке.

— Точно? — спрашиваю я. Ожидаю, что ему не понравится то, что я сомневаюсь в нем. Он настоящий мужчина, я не имею права оскорблять его.

Но он просто вздыхает.

— Да. Прямо сейчас я в порядке. Буду чувствовать себя лучше, когда мы заберем этих собак. А завтра, кто знает. Я живу настоящим. Это все, что вы можете сделать.

Что с тобой случилось, хочу спросить я. Что сделало тебя таким?

Могу я это исправить?

— Ты в порядке? — спрашивает он меня.

— Я? Да.

— И по поводу статьи и вообще?

Я вздыхаю и прислоняюсь к дереву. Борюсь с желанием растереть руки сверху донизу, чтобы сохранить тепло. Но даже без моих слов, Лаклан обнимает меня.

— Тебе холодно? — тихо спрашивает он, его дыхание на моей щеке, хватка такая сильная.

— Да, — признаю я. Мой голос вторит его, боясь разрушить чары. — И нет, по поводу статьи не все в порядке. Ничуть.

Я пускаюсь в длинную, бессвязную исповедь о своих несбывшихся надеждах и мечтах, выкладывая все в подробностях, абсолютно без страха, что меня осудят или неправильно поймут. Это освежает.

Когда я заканчиваю свою речь, Лаклан ничего не говорит. Он все еще держит меня в объятиях. Я немного придвигаюсь к нему, вдыхая его перечный, лесной запах, и осторожно кладу руку на живот, двигаясь вдоль талии, пока не обнимаю его. Его пресс твердый и жесткий. Прикусываю губу от желания.

— Так почему бы тебе не найти другую работу? — осторожно спрашивает он. — Делать то, что ты действительно хочешь? Нет смысла тратить свои дни, делая то, что тебя не волнует. Тебе дается лишь одна жизнь. Ну, две жизни. Вторая начинается в тот момент, когда ты осознаешь, что у тебя есть только одна.

Я смотрю на него снизу вверх. Он смотрит вдаль.

— Где ты это услышал?

Он быстро улыбается, подмигивая.

— Думаю, я видел эту фразу, начирканную на двери в ванной. Люди становятся философами, когда идут в сортир.

Я смеюсь.

— Это правда.

— Так почему нет? — Снова спрашивает он.

— Ты настойчив, — говорю я ему, мои пальцы сжимают мягкую ткань его рубашки.

— Все по-честному, — говорит он. — Ты ведь расспрашивала меня. Теперь я могу вернуть должок. Я хочу узнать о тебе больше. — Он говорит последнее слово так, словно оно значит все.

Мое сердце замирает, согреваясь и радуясь.

— Хорошо, — медленно говорю я. — Правда в том, что я боюсь. Боюсь, что брошу что-то надежное, привычное и нормальное, и когда сменю это на что-то другое, то облажаюсь. Понимаешь?

Он кивает.

— Понимаю. Но если не попробуешь…ты можешь представить себе, что проводишь остаток жизни, никогда не познав эту страсть? Это тебя не напрягает? Никогда не узнать, что ты из себя на самом деле представляешь? У тебя без сомнения есть талант. И если ты это знаешь, веришь в это и никогда не поделишься этим открытием с остальным миром…что ж, это просто позор.

У него есть эта необъяснимая способность проникать в душу и понимать, что я чувствую и о чем думаю. Будто я сама не думаю об этом все свое время. Тоска будет сопровождать меня, если я продолжу идти по тому же пути. Шаг за шагом, не оглядываясь, никогда не ища лучший путь.

— Но это не так просто, — говорю ему, крепче держась за его рубашку.

— А что-нибудь когда-нибудь бывает просто?

— Нет, — говорю я. — Просто это…я не хочу, чтоб моя мама беспокоилась обо мне.

— Твоя мама?

Я киваю. Делаю глубокий вдох, призывая силы.

— Да. Ей семьдесят, и она не слишком хорошо себя чувствует. Ей не хорошо с тех пор, как умер мой отец. Это произошло семь лет назад. Я кажется единственная в семье, кто действительно беспокоиться о ней. Забоится. Все мои братья, у них собственные жизни и у большинства есть своя семья. Они просто не обращают на нее внимания. Они все полагают, что я буду всегда заботиться о ней, словно это моя работа. Но это не моя работа. Я делаю это, потому что люблю маму больше всего на свете, и потому что она заботилась о нас. Я делаю это, потому что она заслуживает гораздо большего, чем быть вдовой в том же самом доме, где жила вся семья. — Я прерываю свой сбивчивый рассказ, не забывая дышать. — Она счастлива со мной и той работой, которая у меня есть. Она стабильная. Надежная. Я хочу быть для нее надежной и стабильной, насколько могу. Я не уверена, сколько ей осталось, и мысль о том, что я потеряю ее…это добавляет мне беспокойства. Разрушает меня.

Минуту Лаклан ничего не говорит. Далеко на заднем плане слышен пьяный смех, но он исчезает. И ночь продолжается.

— Похвально, — наконец говорит он. — Кайла, ты хорошая дочь и она это знает. Но я уверен, твоя мать хочет для тебя лучшего. Того, что сделает тебя счастливой.

Чувствую, как вопрос горит на моих губах, и я делаю все возможное, чтобы его удержать.

Но он может почувствовать изменения в моем теле. Наклоняет голову, чтобы посмотреть на меня сверху вниз.

— Что?

— Ничего, — говорю я

— Можешь спросить меня, — уговаривает он.

Сглатываю.

— Ты знаешь свою мать? — тихо, затаив дыхание спрашиваю я, опасаясь, что он может взорваться.

Он смотрит на меня, прямо в глаза, и я смотрю в его, едва различимые в тусклом свете. Он медленно облизывает губы, кивая.

— Моя мать оставила меня, когда мне было пять. Она была моей единственной семьей. Хотелось бы верить, что она хотела для меня лучшего. Не думаю, что она понимала, что этот поступок сдает со мной. Каким я стану.

Каким я стану.

Слова эхом отдаются в моей голове, резким и впечатляющим в этой темноте, в этом уединении.

Кем он стал?

Кто этот человек-зверь, которого я обнимаю.

Я больше всего на свете хочу это выяснить.

Я смотрю на него вверх, желая больше, чем он дал мне. Он смотрит в сторону, хмурясь, словно ему больно, голова свисает вниз.

— Знаешь, я никогда и никому не говорил так много о том, что случилось, — хрипло говорит он, от глубины его голоса кожу на руках покалывает.

Я прикасаюсь пальцами к его коже, смакуя ощущения его близости.

— Спасибо, что рассказал мне. Ни одна живая душа не узнает об этом.

Он медленно поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня. Его глаза глубокие, напряженные бассейны, затягивающие меня. Они предлагают утонуть в них, говоря, что я могла бы даже насладиться этим.

Я безнадежна.

Была такой с первой встречи.

— Я знаю, что ты не станешь никому рассказывать, — бормочет он. — Ты не похожа на остальных. Думаю, ты не похожа на всех тех, кого я когда-либо встречал.

Я поднимаю брови.

— Хочешь сказать, у тебя дома нет распутной, незрелой, громкой подружки?

Это шутка, но он не улыбается.

Он кладет руку мне на подбородок, приподнимая голову выше.

— Это не ты. Не то что вижу я.

Я хочу сказать, что так и есть, что все остальные видят меня именно такой.

Но хоть раз в жизни я молчу.

Он проводит пальцем по моей нижней губе.

— Я собираюсь тебя поцеловать, — говорит он.

Господи, это, правда происходит на самом деле? Я этого не переживу.

— Пожалуйста, скажи, что ты не шутишь, — шепчу я.

Его пальцы крепче сжимают мой подбородок, и он опускает свои великолепные губы на мои, на лице все еще хмурое выражение, будто он сам не может в это поверить.

— Никогда не был так серьезен, — говорит он.

Исходя из того, что я знаю о нем, это говорит о многом.

Я закрываю глаза и спустя сладкую, мучительную секунду, его губы встречаются с моими. Мягкие, невыносимо нежные, и я тону в них, падая вниз, все ниже и ниже в кроличью нору.

Поцелуй такой сладкий, медленный и нежный. Это как нежиться на атласных простынях с солнцем, струящемся по вашей коже. Поцелуй такой успокаивающий, но он не делает ничего, чтобы успокоить меня.

Он лишь будоражит этих бабочек. Словно позволяет освободить птиц из клетки. Заставляет мой рот открыться и прижаться к его губам, ненасытно, отчаянно, изголодавшись по всему тому, что он, возможно, может дать мне.

Он отвечает мне тем же. Стонет мне в рот, посылая огонь вниз по моей спине, сжигая дотла мои нервы. Его губы влажные и жаждущие, окутывающие мои с нежностью, дикостью и желанием, которое я могу попробовать.

Он зарывается руками мне в волосы, удерживая меня, его тело поворачивается, прижимаясь ближе к моему. Я крепче хватаю его, притягивая к себе, провожу руками вверх-вниз по его бокам, чувствуя его напряженные мышцы. Проскальзываю пальцами под рубашку, его кожа мягкая и теплая под моей лаской.

Кончиком языка он дотрагивается до моего, и я теряюсь в нем. Мне наплевать, что броня вокруг моего черного, ожесточенного сердца, с каждым страстным поцелуем, каждым глубоким, медленным прикосновением моих губ к нему, слабеет.

Чувствую себя так, будто меня целуют впервые. Этот поцелуй стирает каждого мужчину, который когда-то встречался на моем пути. Он словно нажал кнопку перезагрузки

Это самый лучший поцелуй, который у меня когда-либо был.

И кажется несправедливым, что лучшие губы в мире через неделю покинут меня.

Он ненадолго отрывается, его губы соскальзывают с моих и медленно двигаются вниз по моей челюсти, покусывая, посасывая, пробуя на вкус. Его грубая борода щекочет мою кожу, воспламеняя желание. Хватка в моих волосах крепнет, удерживая меня, и горячий рот останавливается у моей шеи, пока он рвано дышит.

Я стону, не в силах помочь себе, прижимаясь к нему, моля, чтоб он поглотил меня. Между нами такой огонь, такая напряженность, и я не знаю, как я смогу когда-нибудь оторваться от него. Я так сильно хотела его и теперь, когда его губы целуют мою шею, и он так крепко держит меня, что я могу почувствовать его собственную жажду, не уверена, смогу ли я когда-нибудь остановится.

Звуки шороха из кустов рядом с нами возвращают меня назад в туманную реальность.

Лаклан отстраняется, тяжело дыша и удерживая мое лицо в руках, его глаза ищут мои. Он медленно поворачивает голову и смотрит в сторону от нас. Я хватаю ртом воздух, губы все еще пульсируют от его поцелуя, и следую за его взглядом.

Из кустов на нас смотрят глаза. Я замираю, но Лаклан шепчет хриплым голосом:

— Тсс, тсс, все хорошо. — Он медленно встает на корточки, и я отодвигаюсь, чтобы дать ему больше места. Он поворачивается и смотрит в кусты в глаза, надеюсь собачьи, и достает что-то из кармана.

— Вам понравилось? — мягко спрашивает он их. — Вот держите.

Бросает что-то в кусты.

Глаза подходят ближе, челюсти хрустят, поедая то, что он дал.

— Ты везде носишь с собой еду для собак? — шепчу я, но он мне не отвечает.

Он воркует с собаками, что-то снова подбрасывая им, и медленно движется к ним, как можно ниже удерживая свое массивное тело.

Я прищуриваюсь, пытаясь наблюдать за ним в темноте. Я немного обеспокоена тем, что собаки могу напасть на него. В то же время я проклинаю их за то, что помешали нам в такой момент.

— А теперь полегче, — говорит он, снимая ремень. — Тише, тише.

Он собирается использовать свой ремень в качестве поводка? Этот парень что, супергерой для собак?

Он медленно крадется к ним, приглушенно нашептывая успокаивающие слова, пока, наконец, медленно не поднимается.

— Так, — говорит он мне. — Один у меня.

Я встаю, отряхивая грязь с попы, и всматриваюсь в него. Рядом с ним собачья тень, а его ремень опоясывает шею собаки. Хоть собака и напряжена, ей немного не нравится этот импровизированный поводок, меня поражает то, что она не пытается сбежать.

— Как ты это сделал? — с восхищением спрашиваю я.

— Использовал ремень. Он все равно мне немного большеват.

— Нет, — говорю я. — Я имею в виду все это. Как ты заманил их сюда?

Он осторожно похлопывает по карман своих штанов, и собаки смотрят туда. И тут я замечаю, как другой бездомный пес медленно приближается, привлеченный шумом.

Лаклан тянется к карману и вытаскивает то, что выглядит как вяленая говядина.

— Я всегда ношу с собой еду, просто на всякий случай.

— Куда бы не отправился? На случай, если встретишь бездомную собаку?

— Да, — спокойно говорит он, будто это совершенно нормально.

— Я указываю на другую собаку.

— А что насчет этой?

Он бросает взгляд на потрепанную собачонку, которая стоит рядом с привязанным питбулем. Он протягивает обеим собакам еще вяленого мяса, и они принимают его, одновременно и желая и осторожничая.

— Этот последует за альфа

— Разве не ты альфа? — спрашиваю я.

— Буду к тому времени, как закончится ночь.

Боже, да он может быть альфа в любое время когда захочет. Даже учитывая, что рядом с нами собаки, я с трудом могу забыть, что всего несколько минут назад мои губы сливались с его и я потерялась в том, что он давал мне. Мне нужно больше. Этого поцелуя недостаточно.