Игра

— Я так же не в восторге от катания по крысиным какашкам, — говорит она.

Я улыбаюсь и начинаю подниматься по лестнице.

— Жди здесь. Я все проверю. — Я поднимаюсь и осматриваюсь. Здесь немного сена, но есть куча тюков, сложённых с одной стороны, немного сена разложено на полу. Будет достаточно удобно. И нет, я не вижу никаких крыс.

Я схожу с лестницы и машу ей.

— Давай, иди сюда, — тихо говорю я. — Сено в порядке.

Она сжимает губы, раздумывая. Я встаю на край и расстегиваю свои карго штаны, вытаскивая член, уже твёрдый как камень.

Ее глаза расширяются, я знал, что так будет. Моя девочка - маленькое ненасытное создание.

— Я сейчас поднимусь, — говорит она, ее рот сладко приоткрывается, когда она карабкается по лестнице. Поднявшись наверх, она встаёт на колени на полу. Руки хватают заднюю часть моих бёдер, ногти впиваются в меня и она смотрит вверх горящими глазами.

И это не то чувство, будто она вожделеет меня как кусок мяса, вначале может и да. Но сейчас, это нечто большее.

По крайней мере, я на это надеюсь.

Она берет меня в рот, нежно обрабатывая, сладко, но и чертовски возбуждающе. Я закрываю глаза и откидываю голову назад, одновременно желая, чтоб она остановилась, и чтобы продолжила.

Когда я близок к тому, чтобы кончить, я тянусь назад, задерживая дыхание. Она смотрит на меня, так эмоционально, с жаждой, ее идеальный рот открыт и блестит, практически умоляя о моей сперме.

Я облизываю губы и хватаю ее за руки, подтягивая к себе. Кладу одну руку ей за голову, ощущая, насколько она маленькая, как идеально помещается в моей ладони. Стремление защитить ее или трахнуть это война, все время бушующая внутри меня. Неудивительно, что она сводит меня с ума.

Я не просто хочу прикасаться к ней и быть с ней, я хочу слиться с ней. Хочу настолько глубоко погрузиться в неё, что без меня она будет чувствовать себя опустошённой. Я хочу быть всем для неё, этой маленькой распутницы, перевернувшей мой мир.

Она целует меня в ответ, дико и необузданно. Теперь она держится за меня, ногти на моей спине, впиваются в рубашку, и я так сильно сжимаю ее, что мог бы сломать.

Ее киска это гребаное сокровище, и в этот момент, в каждый миг, который я провёл с ней, у меня было и есть чувство, что все это принадлежит мне.

Эта мысль поражает меня, идея как могло бы быть. Это не просто ощущение, что она моя. Идея в том, что возможно в другом мире, другой жизни, она могла бы быть моей.

Я плотно сжимаю глаза, отгоняя это чувство прочь. Но оно не уходит. Оно лишь перерастает, растёт, закручивается, сменяется примитивной потребностью обладать ей каждым способом, которым я могу, заставить ее увидеть каково это.

— Ты взял презерватив? — задыхаясь, спрашивает она.

Я в отчаянии качаю головой. На самом деле не подумал об этом с похмелья.

— Нет, — печально говорю я, — Не взял.

— Я на таблетках, — говорит она. Ее глаза заволокло прихотью, но она все ещё мыслит здраво. — И я проходила тесты. Чиста.

Я киваю.

— То же самое. — У меня было больше, чем несколько страхов, когда я был моложе. Я не всегда был с лучшими людьми и творил не лучшие вещи. С тех пор я стал более осторожен.

— Хорошо, — тихо говорит она, и я вижу это в ее глазах, взгляд, который говорит мне, что в этот раз все будет по-другому. Чувствовать ее кожа к коже. Быть с ней полностью обнаженным.

Я должен сделать глубокий вдох, чтобы успокоиться. Без барьера между нами, я не знаю, как долго смогу продержаться, прежде чем потеряюсь в ней.

Да кого я обманываю? Я уже потерялся в ней.

Я двигаюсь меж ее ног. Эта потребность, эта нужда почти болезненная. Видеть мой голый член твёрдым и готовым, а ее киску открытой, розовой и мягкой - у меня такое чувство, что я миллион раз умираю красивой смертью.

Я говорю себе забыть об этом, но слова ничего не значат. Причины и логика тоже. В этот момент я хочу глубоко войти в нее и никогда не отпускать.

Медленно, очень медленно я погружаюсь в неё, когда она поднимает свои бёдра, толкаясь ко мне, желая меня глубже. Чем дальше я продвигаюсь, тем шире открывается ее рот. Ее кожа скользит по моей словно бесконечный шелк.

Я целую ее, сливаясь ртами, желая быть так близко к ней, как это возможно.

— Я долго не продержусь, — чуть не хнычу я ей в губы. — Прости.

— Извинишься после, — говорит она мне, ее дыхание такое воздушное и мягкое от удовольствия, что практически пускает меня под откос.

Но я знаю, что не буду. Я прослежу за тем, чтоб мне не за что было извиняться.

Наши лица в паре дюймов друг от друга, когда я медленно вхожу в неё. Глаза не отрываются друг от друга. Ее полные страсти и трепета, будто она видит меня в первый раз. Я могу только надеяться, что ей нравиться то, что она видит, что меня для неё достаточно. Когда наши бёдра встречаются, я заставляю себя успокоиться и мне надо задержать дыхание, чтобы восстановить контроль. В ней есть что-то, что заставляет меня хотеть полностью потерять его и каждый день с тех пор, как я встретил ее, я схожу с ума.

Она обвивает ноги вокруг моей талии и толкается бёдрами назад, с каждым движением притягивая меня все дальше и дальше в неё. Ее руки на спине подталкивают меня. Наша кожа движется против друг друга, словно мы единое целое.

— Черт, лапочка, — хриплю я, посасывая ее шею, грудь. Мой язык поддразнивает кончик затвердевшего соска, и я втягиваю его в рот одним длинным, сильным движением. Ее стон настолько громкий, такой раскованный, что я чувствую себя словно гребаный король.

Я едва замечаю, что мы на сеновале, в сарае где-то в Калифорнии. Я замечаю лишь ее и тепло, это чертово одурманивающее тепло реальности, что я действительно, на самом деле нахожусь внутри неё, чувствуя ее во всех смыслах.

— Сильнее, — говорит она, выгибая спину. — Черт. Лаклан.

Мое имя на ее губах это тоник. Я толкаюсь бёдрами глубже, колени горят от сена, пока я снова и снова и снова вколачиваюсь в неё. С каждым совершенным толчком ее идеальные сиськи подпрыгивают, и внезапно все мысли исчезают. Нет боли. Нет ничего и это ещё не все. Это чувство падения, понимания насколько хорош может быть секс, когда тебе кто-то по-настоящему не безразличен.

И она мне не безразлична. Больше, чем следовало, больше, чем я когда-либо мог допустить.

— Лаклан… — шепчет она, но никогда не заканчивает фразу. Она просто повторяет мое имя. Словно боготворит меня, словно я ее божество.

Снова.

И снова.

И снова.

Румянец на ее лице растекается по груди, и ноги вокруг моей талии начинают дрожать. Она держится за меня, будто я собираюсь взлететь, и она не хочет, чтоб ее оставили позади.

Я скольжу рукой по клитору, чтобы подтолкнуть ее, но она уже там. Она громко кричит, дёргая бедрами вверх, тело трясется, словно от землетрясения. Она такая невероятная, когда кончает, пульсирующий, извивающийся ангел, и я причина всего этого. Я тот, кто отправляет это маленькое существо на колени, к краю.

И она делает со мной то же самое.

Мой оргазм подкрадывается ко мне словно удар сзади. Разрушительный. Оглушающий. Знаю, я громкий когда кончаю. Знаю, что громко стону и ворчу, но от того, как она все ещё задыхается и крепко держится, она это чувствует. Я хочу, чтоб она чувствовала это. Чувствовала меня.

Я разваливаюсь над ней, пот капает со лба и под носом. Я едва могу дышать, но мне все равно. Я содрогаюсь внутри, полностью освобождённый.

Эта женщина. Эта великолепная женщина, внутри которой я только что кончил, женщина, чью прекрасную, изящную шею я целую потому что это единственное, что я могу делать.

Я не могу оставить ее. Я просто не могу.

Я остаюсь внутри неё так долго, как только могу, пока она не начинает ерзать подо мной. Когда я выхожу из неё, потеря глубже, чем я думал, будет.

Я отвожу волосы с ее влажного лба.

— Привет, — мягко говорю я. Потому что у меня такое чувство, будто мы встретились впервые.

— Привет, — лениво говорит она, расплываясь в улыбке. Ее руки двигаются по моей спине вверх и вниз, словно она не может поверить, что я здесь.

— Мне было очень хорошо, — говорю я ей.

Ее улыбка становится застенчивой.

— Как и я.

— Я мог бы сделать это снова.

А теперь, теперь она выглядит огорчённой. Она сглатывает, пробегаясь легко и мягко кончиками пальцев вверх по моей шее.

— Я тоже могла бы,

Я делаю глубокий вдох, отбрасывая все приличия.

— Я не хочу прощаться.

Она моргает, будто эта идея нечто новое. Спустя мгновение она говорит:

— Я тоже.

Так что же мы тогда будем делать?

Ответа на этот вопрос - ничего,

Но я не хочу, чтобы так было.

***

— Ты готов? — спрашивает меня Кайла, последний раз осматривая номер.

Я киваю, хоть и очень далек от того, чтоб быть готовым. Когда мы проснулись, то провели в постели столько времени, сколько могли, пока нам, наконец, не надо было собираться. Теперь мы немного опаздываем, что не сулит для меня ничего хорошего, когда мне надо успеть на самолёт.

Тем не менее, я не могу винить себя за задержку. Я пытаюсь держаться за секунды, а они просто ускользают сквозь пальцы.

Я хватаю переноску с собакой, свою сумку и мы направляемся к машине. Я планировал вернуться в отель, чтобы попрощаться с Брэмом и другими, но все четверо ждут нас снаружи со своими чемоданами.

— Прости, что не смогли прийти на завтрак, — говорю я Брэму, когда мы подходим к ним.

— Понимаю, — говорит он, и я не могу видеть его глаза, скрытые его Рэйбэнс, но рискну предположить, что у него тот же сентиментальный взгляд, который был вчера во время обеда. Последнее, что мне нужно, чтоб кто-то заострял внимание на всём этом прощании. Я охрененно ненавижу прощаться; меня практически всю свою жизнь преследуют подобные ситуации.

Было бы неправильно оставить все так, без каких-либо слов, но даже так, мы все делаем быстро. Я обнимаю кузенов, говоря им что было здорово увидеть их снова, и убеждаюсь, что они знаю, я именно это и подразумеваю. Целую руки Стеф и Николы, которые все ещё разглядывают меня так же, как люди смотрят на питбуля, недоверчиво и нервно, и, прежде чем у кого-то появится шанс пустить нюни, забираюсь в машину.

Через несколько минут мы выезжаем на шоссе, ведущее обратно в Сан-Франциско. Светит солнце, но настроение в машине тяжёлое, и над нами висят облака. Мы не разговариваем. И музыка не играет. Тишина успокаивает, мы разделяем ее.

Я продолжаю думать об амбаре. Взгляд ее глаз, когда она кончила, то, как ее руки прижимали меня к себе, так крепко, будто она не могла отпустить меня. То, что произошло, уничтожило меня и не уверен, что смогу это исправить. Я ловлю себя на том, что протягиваю руку к ее затылку, держа ее там, будто это поможет сохранить ее рядом.

Она смотрит на меня, глаза и ласковые и грустные.

— Думаю, Брэм будет скучать по тебе, — говорит она. — У него здесь не так уж много друзей, за исключением Линдена.

Я киваю, не желая говорить о Брэме. Я хочу поговорить о нас.

— А ты, — говорю я. — Ты будешь по мне скучать?

Ее брови смягчаются, и мне хочется вдохнуть ее запах, поцеловать в лоб и похоронить руки в ее шелковых волосах. Я знаю, что хочу услышать. Знаю, что мне нужно услышать. Хочу, чтоб она остановила машину, остановила время. Я хочу ее лишь на несколько секунд больше, чем мне дозволено.

— Конечно же, я буду по тебе скучать, — говорит она, и ее голос тихий, напряжённый. Он говорит мне правду. Что для нее это тоже тяжело. — Я уже по тебе скучаю, а ты ещё здесь.

Я быстро сглатываю, точно зная, что она имеет в виду.

Но что, твою мать, тут можно сказать? Мы оба знали, к чему это ведёт, знали очень хорошо. Я просто не ожидал, что будет так трудно.

Это чертовски убивает меня.

Я провожу большим пальцем по ее шее, и мой мозг наполняется глупыми мыслями, стремлениями, желаниями. Я не смею повторить их даже самому себе. Я просто с трудом представляю себя на следующей неделе, дома в Эдинбурге. Конечно, регби отвлечёт меня, займёт мое время, как и организация. Но теперь, когда я был поглощён ей, я не уверен, что этого будет достаточно.

Я открываю рот, чтобы сказать ей что-то, что улучшит ситуацию, но на самом деле ничего не поможет. Так что в салоне снова повисает тишина.

Пока Кайла не произносит:

— Черт, пробка, — и я вижу шоссе полное машин.

— У нас полно времени, — говорю я ей. Все что мне надо, это попасть домой, схватить два чемодана, которые я уже упаковал, и уйти, Эмили уже в клетке, и у меня есть успокоительное, чтобы дать ей перед полётом. У Брэма есть запасной ключ от квартиры, и он сказал, что после моего отъезда вызовет службу уборки.

Но через полчаса мы по-прежнему стоим в пробке.

— Черт, — снова говорит Кайла, сжимая руками руль. — Можешь проверить ещё раз?

Я открываю ее телефон и обновляю приложение с пробками. Мы не далеко от Бэй Бридж, но на шоссе толстая красная линия.

— Все ещё пробка до самого города, но задержка всего около десяти минут.

— Они всегда так говорят, но все же...— Она посылает мне тревожный взгляд. — Мне так жаль.

— Я успею на рейс, — спокойно заверяю ее. — Не волнуйся. Они говорят, если рейс международный, необходимо прибыть за три часа, но на самом деле, это девяносто минут. Все нормально. Я просто забегу, схвачу вещи и все.

Но время играет с нами злую шутку. Сначала я проклинал его - казалось, что поездка в машине не даст мне достаточно времени, чтобы провести с ней. Теперь поездка грозит никогда не закончится.

— Знаешь, не думала, что проведу последние минуты с тобой, переживая об этом гребаном трафике, — говорит Кайла, опуская голову на руль. — Что будет, если я просто начну гудеть?

Я смотрю вокруг. Кажется нет никаких аварий, но такое чувство, что все в мире на этом шоссе, ряд за рядом, стремятся попасть на мост, но оплата за проезд заставляет всех замедлиться.

— Быстрее ты не поедешь. И тогда мне придётся выйти и с кем-нибудь подраться, я уверен.

— По крайней мере, ты бы выиграл, — говорит она. — Может быть, перед тем, как сделать это, ты бы мог снять рубашку.

— Всегда хочешь видеть меня полуголым, — журю я ее.

— Прости? Абсолютно голым, пожалуйста.

Я не могу не улыбнуться искренности в ее голосе. Что, черт возьми, я буду делать без неё? Никто не вызывает у меня улыбку как автоматический ответ, как непроизвольную реакцию.

Проходит час в пробке. Кайла теряет самообладание, и я массажирую ей плечи, пытаясь успокоить. Но, в конце концов, я должен посмотреть фактам в лицо.

Я не успею на самолёт.

— Мне так жаль, — снова говорит она, и я посылаю ей сдержанный взгляд.

— Опять же, — говорю я ей, — это не твоя вина. Мы не знали о пробке. Во всяком случае, я должен был удостовериться, что мы окажемся на дороге пораньше, но...сегодня было так чертовски трудно вылезти из кровати. — Мы даже не занимались сексом. Просто сплелись, просто дышали, просто были друг с другом.

— Если бы я могла отмотать время назад, — говорит она и ее голос начинает надламываться. Он врезается в меня, остро и глубоко, но она быстро замолкает, качая головой.

— Я позвоню в авиакомпанию и поменяю билет на другой рейс, — говорю я, доставая телефон. Нахожу в почте номер брони и набираю номер телефона.

— Разве это не будет стоить дополнительных денег? — спрашивает она.

— Это не важно.

— Но...

— Нет худа без добра. Это позволит нам больше времени провести вместе, — говорю я ей. Она моргает, медленно обдумывая мои слова.

К тому времени, как мы начинаем раздражающе медленно заползать на Бэй Бридж, я, наконец, дозваниваюсь до авиакомпании. Извиняюсь перед клерком, по телефону объясняя проблему.

— Сожалею, мистер МакГрегор, — говорит клерк, — следующий доступный рейс в Эдинбург только завтра, даже если рассматривать вариант полёта через Глазго.

— Хорошо, — говорю я. Это не так уж и плохо. Первая тренировка только во вторник. — Давайте оставим прямой перелёт. Какие-то штрафы за изменение даты или?

— Нет, — говорит она. У вас бизнес класс, так что доплаты не потребуется.

— Самолет полный?

— Места раскупаются, хотя бизнес класс, по-видимому, будет довольно пустой.

Это заставляет меня сделать паузу.

— Сколько стоит место? — спрашиваю ее, но прежде чем она сможет ответить, я продолжаю, — без разницы, это не важно. — Останавливаюсь и делаю глубокий вдох, потому что начинаю чувствовать сумасшедшее волнение. — Не возражаете, если я попрошу вас подождать минутку?

Я даже не слышу ответ. Убираю телефон подальше от лица и смотрю на Кайлу. Она жуёт губы, брови нахмурены в беспокойстве, а может грусти. У неё на подбородке крошечный шрам в форме полумесяца, и я понимаю, что у меня никогда не было шанса спросить ее о нем. У меня никогда не было шанса узнать многие вещи.

Но шансы появляются постоянно. Надо просто воспользоваться ими.

— Кайла, — мягко говорю я, словно сам не могу поверить, что делаю это.

Она поворачивает голову, сияющие глаза встречаются с моими.

— Что?

— Поехали со мной в Шотландию.

Это больше требование, чем вопрос.

Но я сказал это.

Она мгновение беспомощно смотрит на меня, пока я не хлопаю ладонью по приборной панели, чтобы привлечь ее внимание к машине, в которую она едва не въезжает. Она давит на тормоз и нас обоих выбрасывает вперёд, удерживая ремнями безопасности.

— Что? — спрашивает она деликатно, словно раньше не расслышала мои слова

Я прочищаю горло, набираясь решимости, чтобы сказать это снова.

— Поехали со мной в Шотландию. Завтра. Я могу зарезервировать тебе место в самолете.

Ее рот открывается, но она ничего не говорит. Она растерянно и быстро улыбается мне.

— Я не...ты серьезно?

— Когда я не был серьезен? — если бы она могла почувствовать как быстро и сильно бьется мое сердце, она бы не спрашивала. — Я серьезно. Я куплю тебе билет. Просто поехали со мной. Пожалуйста.

Она пристально смотрит на меня, пытаясь прочитать мое лицо, и я знаю, ей тяжело это сделать. Наконец она качает головой. Я не могу сделать вид, что это не причиняет боль.

— Но я не могу, — говорит она. — Я хотела бы. Имею в виду...я...но...моя работа.

— Возьми отпуск.

— Я не могу просто прийти и оставить их. Они меня не отпустят.

Я знаю, что это бесполезно, но ничего не могу с собой поделать.

— Ты можешь спросить. Такое чувство, что они немалым тебе обязаны.

Да пошло оно все. Я подношу телефон обратно к уху.

— Алло, мисс? Да, вообще-то я хотел бы купить еще одно место, бизнес класс. Если есть место рядом со мной или где-то поближе, было бы великолепно.

— Что ты делаешь? — в панике спрашивает Кайла.

Я кладу руку на микрофон на телефоне.

— Не беспокойся об этом.

Клерк спрашивает меня имя Кайлы и информацию.

— Кайла Мур, — говорю я ей, затем замолкаю. Я даже не знаю дату рождения этой девушки. Да какого хрена я вообще тут делаю?

— Ммм, лапочка, — говорю я Кайле. — Напомни мне твою дату рождения?

— Лаклан, — говорит она. — Не надо.

Я смотрю на неё долгим взглядом, пытаясь понять, что она чувствует на самом деле, о чем думает.

— Не надо что? — спрашиваю ее. — Ты не хочешь ехать?

Она выглядит абсолютно беспомощной, и мне практически стыдно за то, что поставил ее в такое положение. Но, бл*дь, надежда этого стоит.

— Я хочу поехать, — тихо говорит она. — Просто не думаю, что это возможно. Все в последнюю минуту. Ты, правда, хочешь, чтоб я поехала с тобой?

Я быстро киваю.

— Я беру билет.

— Нет.

— Нет, послушай. Я куплю билет. Рейс завтра в три. Я полечу на нем. Если у тебя не получится, так тому и быть. Но билет на твоё имя будет там.

Она качает головой.

— Я не могу позволить тебе сделать это. Цена...

— Цена будет стоить того, если ты придёшь.

— А если нет? Хочу сказать, если у меня не получится с работой?

Я нахожу силы слегка улыбнуться ей.

— Тогда, по крайней мере, я попытался. — Я громко выдыхаю. — Твоя дата рождения, солнышко?

Я могу видеть, как колесики крутятся у неё в голове. Туда-сюда. Прокручивая каждый сценарий. Сомневаясь, какой ответ правильный.

Наконец, она говорит.

— Первое июля тысяча девятьсот восемьдесят пятого. И Кайла Энн Мур.

Я ухмыляюсь ей и возвращаюсь к телефону.

— Простите, мисс, вы все ещё здесь? У меня есть нужная вам информация.

И вот так просто появляется надежда.

Глава 17

КАЙЛА

Все изменилось лишь за несколько минут. Абсолютно все. В мгновение ока я перешла от чувства глубокого, ноющего, безумного отчаяния к мыслям о совершенно новых возможностях.

Потому что он попросил меня поехать с ним.

Это все, о чем я мечтала. На что надеялась. Этот тот самый сценарий, уже несколько дней, снова и снова, разворачивающийся у меня в голове. Мечта, что он попросит меня, что действительно захочет, чтоб я поехала. Знак того, что мы что-то значим, что есть мы. Эта ситуация имеет под собой основание, и при правильных обстоятельствах все могло бы идти дальше и дальше.

Он заканчивает разговор по телефону, его длинные пальцы кружат над ним, будто он не совсем уверен, что сделал. Поворачивает голову ко мне и на его лице появляется медленная полуулыбка. На этот раз его красивые губы изогнуты с чем-то вроде застенчивости. Это обезоруживает, видеть его таким неуверенным и тревожным, хотя я не могу быть уверена, что это из-за того, что он только что сделал или потому что я могу поехать или нет.

Правда в том, что я не знаю, что сказать. Но я знаю, что чувствую. Я не хочу прощаться прямо сейчас. И вдруг у меня есть сила, чтобы все изменить, принять на себя риск и последовать за ним в другую страну.

Это безумие. Я знаю. Это абсолютное сумасшествие.

Я не должна даже рассматривать этот вопрос.

Но я это делаю.

Я просто не хочу обнадеживать кого-то, особенно саму себя.

— Итак, — после долгой паузы, наконец, говорит он. — У тебя есть место, если ты хочешь.

Я издаю смешок, качая головой.

— Я просто думаю о том, насколько это безумно. Это безумие, правда?

— Да, — говорит он с одним решительным кивком. — Это, безусловно, не нормально. Но почему нет?

— Если не принимать во внимание тот факт, что меня могут не отпустить с работы?

Он сурово улыбается.

— Хотя они и могут. Объясни им.

Я бурчу про себя, думаю о том, что скажет Люси. Опять же, Кэндис с удовольствием перейдет на мое место. Она, вероятно, ждет не дождется подобной возможности.

— Черт, если они позволять взять мне весь свой отпуск, есть шанс, что когда я вернусь, у меня не будет работы. Меня легко заменить.

Он поджимает губы, хмурясь пока изучает меня.

— Тебя заменят лишь, если ты позволишь этому случиться.

И как сильно я буду бороться, когда вернусь? Я ненавижу свою работу. Я ненавижу, как мне показали, что я действительно могла сделать со своей жизнью, а затем все перечеркнули. Я ненавижу, что меня не воспринимают всерьез, когда я говорю, кем могла бы быть.

Черт. Если я вернусь сюда, и моя работа будет висеть на волоске…трудно сказать, как далеко я зайду, чтобы сохранить ее.

— У нас, возможно, будет лишь три недели вместе, — говорю я ему.

Он медленно моргает в знак согласия.

— Но это будут три хорошие недели.

Хорошие? Это было бы преуменьшение года. Еще три недели лучшего секса в моей жизни с невероятным мужчиной, чтобы стать совершенно отчаянно одержимой? Они могли бы стать лучшими тремя неделями моей жизни.

Я выдыхаю, пытаясь изгнать стеснение в груди.

— А как насчет тебя? Что с регби? Я не буду мешать?

— Нет, лапочка, ты не будешь мешать. Наоборот, это может помешать тебе. В том плане, чтобы оставить тебя всю себе, изо дня в день, и никуда не пускать кроме спальни.

— Я просто не хочу вносить беспорядок в твою жизнь, даже если это лишь на несколько недель, — говорю я слабым голосом.

Он ерзает на сиденье и кладет руку на мою щеку, поворачивая меня к нему. К счастью мы стоим в пробке.

— Я хочу тебя, — говорит он с грубоватой нежностью. — Я хочу больше тебя. И меня не волнует, как я получу это.

Я ищу его глаза, зеленее, чем они были когда-либо. Они яркие и обжигающие, и я знаю, что он хочет меня. Я чувствую это в своих костях, и острые ощущения, словно миллион бомб собирается и взрывается одновременно. Как это вообще случилось? Я совершенно околдована им.

Я прочищаю горло, но, несмотря на это, мои слова тихие.

— У тебя есть я.

Его рот дергает вверх, глаза прищуриваются.

— Еще нет.

Остаток пути мы едем в тишине, но, в отличие от молчания до этого, которое было чистой меланхолией, во время которой мой мозг и сердце боролись друг с другом с идеей попрощаться с ним, эта тишина гудит с энергией. Возможностью. И страхом.

Когда я высаживаю его у квартиры, страх настолько велик, что берет меня в тиски. Я словно приклеена к сиденью. Он хватает Эмили с заднего сиденья, ставит переноску на тротуар, а затем подходит ко мне, открывая дверь.

— Давай, — говорит он. — Обними меня.

— Что?

Он наклоняется и вытаскивает меня из машины, я прижата к нему, и меня вдруг ударяет этой проклятой волной ужаса, страха, что я могу не увидеть его снова.

Он обнимает меня, удерживая в тисках мышц и тепла, и его замечательного запаха, и целует верхнюю часть моего лба.

— На случай если это все.

Я качаю головой. Нет, нет. Этого не может быть. Уже нет.

— Я еще должна поговорить с мамой, — бормочу я в него, пальцы царапают его футболку. — Мне не нравится идея о том, чтоб оставить ее на три недели.

— Я знаю, — говорит он.

Поднимаю голову и смотрю на него снизу вверх.

— Если братья пообещают приходить и проверять ее почаще, думаю все будет хорошо. Но не думаю, что смогу поговорить с начальницей до утра. Если она скажет да, я должна быть сразу же готова. Ты сказал, рейс в три?

— Да.

Я смаргиваю слезы.

— Я собираюсь спросить. Сделаю все, что смогу.

— Я знаю, ты так и сделаешь, — говорит он. — Я в тебя верю.

— Так что, это не все, — говорю я ему. — Это не может быть конец.

Он закрывает глаза и наклоняется, чтоб оставить ужасно нежный поцелуй на моих губах. Подобное заставляет меня захотеть заплакать. Мои руки крепко хватают его. Внутри меня все дрожит.

— Иди домой, — шепчет он. — Сделай все, что можешь. И я увижу тебя завтра.

— А что если нет?

Он грустно улыбается.

— Тогда, по крайней мере, у меня была надежда.

Твою мать.

Не знаю, как мне удается оторваться от него, но я это делаю. Я едва могу поехать обратно в свою квартиру. Я зомби, полная эмоциональная развалина, но мне никогда за всю мою жизнь не надо было мыслить более ясно.

Я не знаю, что делать. Я знаю, что я хочу сделать, и что должна, но не думаю, что это одно и то же. Что мне действительно нужно сделать, так это обсудить все с мамой, даже если моя работа действительно позволит мне в последнюю минуту взять весь мой трехнедельный отпуск, она причина, о которой я должна переживать.

Но прежде чем я смогу обсудить это с ней, я должна знать свой план.

Я сразу же пишу Стеф и Николе. Когда вы, ребята, вернетесь, можете заскочить ко мне? Это срочно. Мне надо с вами поговорить.

Я раздумываю оставить все вот так, но не уверена, что этого будет достаточно, поэтому добавляю, Лаклан попросил меня поехать с ним в Шотландию. Завтра.

Они обе сразу же пишут мне кучу вопросов и говорят, что попросят парней высадить их у меня.

Я наливаю стакан воды из под крана и выпиваю ее за пять длинных глотков. Затем беру наполовину пустую бутылку вина из буфета и делаю несколько глотков прямо из бутылки. После всего вина, выпитого в течение выходных, я до сих пор не устала от него. Более того, мне оно нужно. Я так измотана.

Когда Никола и Стеф звонят мне, я впускаю их, но на самом деле я не придумала никакого решения. Я настолько ошеломлена, что не могу ни о чем думать.

— Кайла, — говорит Стеф, когда они заходят внутрь. — Какого черта случилось по дороге?

Я перестаю вышагивать и смотрю на них, взмахнув руками как нервная птица.

— Ладно. Хорошо. Итак. Он пропустил рейс. Пробки.

— Я знаю, мы тоже застряли по дороге в город, — говорит Никола. — Он действительно опоздал на самолет?

— Да. Он забронировал билет на следующий, но вылет только завтра. А потом…а потом вдруг посмотрел на меня…

Он посмотрел на меня, и там было то, чего я раньше не видела в нем: надежда. Я чувствовала это своим существом, и я знала, знала, что для нас что-то изменилось.

— И? — упрашивает Стеф, садясь на диван и скрещивая под собой ноги.

— А потом он спросил, поеду ли я с ним в Шотландию. Он сказал, что купит мне место.

— Так ты сказала да? — спрашивает Никола.

Я качаю головой.

— Нет. Да. Может быть? Я имею в виду…я не знаю, смогу ли я? Что если меня не отпустят с работы? Я должна пойти завтра в офис и спросить, могу ли уехать прямо сейчас и вернуться через три недели. И потом мама. Я не могу оставить ее так надолго.

Стеф изучает меня.

— Правильно. Веские доводы. Так ты не поедешь?

Я вздыхаю и падаю на диван, ноги разведены, у меня нет сил.

— Я не знаю. Он все равно забронировал мне место.

— Боже мой, — мягко говорит Никола. — Он сделал это?

Я сглатываю и киваю.

— Я говорила тебе, что он запал на тебя, — самодовольно говорит она.

Я слишком измотана, чтобы закатывать глаза.

— Я этого не ожидала.

— Но ты этого хочешь? — спрашивает Стеф. — Когда он спросил тебя, какая у тебя была первая мысль?

Я сдуваю прядь волос с лица, мечтая, чтоб мои нервы не были так напряжены.

— Я подумала…пожалуйста, пусть он говорит всерьез. Пожалуйста, пусть это будет не жестокая шутка.

— Что ж, Кайла, — говорит она, глядя на меня понимающими глазами. — Ты должна поехать.

— Но я не могу просто взять и уехать. Все не так просто.

— Хорошо, давай на минутку оставим в покое твою работу и ситуацию с мамой. И кстати, с твоей мамой все будет отлично. Я даже съезжу проведать ее, если у твоих братьев не получится. — Я благодарно улыбаюсь ей. — Так что игнорируй все это. Есть что-то еще, что мешает тебе поехать? Я не имею в виду что-то несущественное, что-то типа боязни разницы во времени или ненависть к шотландской кухне или что-то подобное. Я имею в виду что-то личное. Твои границы.

Я царапаю зубами губу.

— Я не знаю его, — мягко говорю я. — Я три недели назад познакомилась с ним. И была близка с ним лишь неделю. Ты ведь не можешь просто взять и поехать в другую страну с тем, кого не знаешь. Ни с того ни с чего.

— А какого черта и нет? — спрашивает Стеф, странно глядя на меня. — Ты что, думаешь, он собирается убить тебя и оставить где-нибудь в мусорном контейнере.

— Ну, нет.

— Ты ему доверяешь?

Мой рот открывается, но ничего не выходит. Я пожимаю плечами.

— Полагаю, да. Хочу сказать…ты можешь доверять тому, с кем только что познакомилась?

— Ты можешь делать все, что хочешь, — говорит она. — Ты ему доверяешь?

Я делаю глубокий вдох и смотрю на Николу, которая с любопытством наблюдает за мной.

— Свое сердце?

Стеф наклоняет голову.

— Ты об этом беспокоишься? Что поедешь туда, влюбишься и должна будешь уехать?

Упс. Один вопрос и в моей груди будто сделали дыру как дупло на дереве.

— Ну, я чертовски волнуюсь об этом сейчас! — говорю я ей, садясь. — Я громко выдыхаю и потираю лицо руками. — Я волнуюсь. Я беспокоюсь об этом, да. Я охрененно беспокоюсь. Но я так же обеспокоена тем, что буду разочарована. Что я узнаю его, и он окажется не тем человеком, которым я его считаю.

— А кто он, ты думаешь?

Я мягко улыбаюсь им.

— Я думаю, он это все.

Стеф кивает и встает с дивана, направляясь на кухню.

Никола прикусывает губу, улыбаясь.

— Никто никогда не был твоим всем, Кайла. Ты знаешь, что должна поехать. Если не сделаешь это, то будешь корить себя. Ты не захочешь жить с сожалениями, поверь мне.

Стеф возвращается с бутылкой вина, которую я пила раньше, и тремя бокалами.

— Мы должно быть уже все устали от вина, но мне все равно. — Она выливает оставшуюся часть вина в бокалы, на самом деле это лишь пара капель, и протягивает один мне.

— На самом деле нам еще нечего праздновать, — напоминаю я ей, хотя все равно поднимаю свой бокал.

— Мы отмечаем твое решение. Редко выпадает такой шанс. Ты приняла его независимо от того, какой будет итог и это уже что-то. — Они с Николой чокаются со мной. — Последний раз мы пили за трах. В этот раз мы пьем…ну, за нечто большее. Но мы пьем за тебя, Кайла. Следуй за своим сердцем.

— Банально, — бормочу я, прежде чем сделать глоток вина. Банально, но уместно. — Ты действительно хочешь сказать, что навестишь маму? — спрашиваю я ее.

Она на минуту кладет руку мне на плечо, глядя мне в глаза.

— Обещаю, что буду.

— Я до сих пор не знаю, что она на это скажет, — замечаю я.

— Она будет рада, если ты будешь счастлива. Все мамы хотят этого для своих детей. Ну, большую часть времени. Я уверена, моя мама так же хочет, чтоб я в ближайшее время завела ребенка.

Я с удивлением смотрю на нее.

— Она уже просит? Ты же только что вышла замуж.

Стеф улыбается и смотрит в сторону, заправляя волосы за ухо.

— Да, верно. Не могу сказать, что я с ней не согласна. Мы уже начали пытаться.

Я смотрю на Николу, чтобы увидеть, в курсе ли она, но она выглядит такой же удивленной, как и я себя чувствую.

— Правда? — пищит Никола. — Это восхитительно. О, я так за тебя рада.

Я морщу нос.

— Правда, Стеф? Ты собираешься присоединиться к Николе в клубе мамочек?

— Это не так уж и плохо, — упрекает меня Никола. — В один прекрасный день ты можешь изменить свое мнение.

Я таращусь на нее.

— Ты же знаешь, как я ненавижу, когда люди говорят подобное?

Она выстреливает в меня злой усмешкой.

— О, я знаю. Вот поэтому я так и говорю.

— Как я уже сказала, — продолжает Стеф. — Мы пытаемся. Мне не о чем вам рассказывать, кроме как о бесконечном сексе, и я знаю, вы все уже устали слушать о нем. Но как бы это ни было захватывающе, тебе, Кайла, лучше начать собирать вещи.

Такое чувство, словно в меня сразу же попадают сотни молний. Собирать вещи? Чтобы поехать за Лакланом в Шотландию. И в течение трех недель жить там с ним. Чтобы увидеть, как он играет регби, наблюдать за ним с Лионелем, помогать в приюте и жить в другой стране. Чтобы в течение целых трех недель заниматься бесконечным сексом. Перспектива такая захватывающая, такая пугающая, что я чувствую, будто могу разлететься на осколки по всей гостиной.

— Давай, — Стеф хлопает меня по плечу. — Мы поможем пока ждем Линдена, чтобы он отвез нас.

В моей комнате полный хаос, и сбор вещей для импровизированного путешествия через океан очень удручает. Погода такая же, как и в Сан-Франциско? Город обычный или шикарный? Должна ли я брать один из своих вибраторов (ответ да)?

К счастью, Стеф и Никола здесь, чтобы удержать меня в рамках и на правильном пути, и каждые несколько минут я чувствую, как прыгаю вверх-вниз от радости. Я делаю это. Я на самом деле делаю это – самую дикую, сумасшедшую вещь, которую когда-либо делала. И даже несмотря на то, что будущее остается неопределенным, и я не знаю, что будет завтра, у меня есть ощущение, что это произойдет. То чувство, которое пугает меня больше всего. Потому что, черт. Я знаю, знаю, если поеду с Лакланом, то по уши влюблюсь в него. Я уже на полпути.

Когда Линден показывается у моей двери, девочкам пора уходить, и я в значительной степени полностью собрана. Наше прощание своего рода грустное, потому что не думаю, что увижу их в ближайшие три недели.

— Передай привет моим тете и дяде, — говорит Линден, обнимая меня, и на самом деле на этот раз объятие ощущается искренним.

— Ты думаешь, он представит меня родителям? — спрашиваю я.

Линден сухо улыбается.

— Кайла, если он пригласил тебя с собой в Эдинбург, то он серьезен. Так что, да. Я уверен, ты познакомишься с его родителями и со всеми остальными, и сего братом Бригсом тоже. Черт. Я, правда, охрененно завидую. — Он смотрит на Стеф. — Хочешь поехать в Шотландию?

Она качает головой.

— Я вполне счастлива остаться здесь. Но ты можешь воплотить свои мечты с помощью Кайлы.

Он морщится.

— Я не слишком уверен насчет этого, если она все время собирается заниматься сексом с моим кузеном.

— Вы же меня знаете, — говорю я, пожимая плечами, и обнимая Стеф с Николой, говоря им «пока». Никола смотрит на меня слезливыми глазами, и приходится дать ей подзатыльник и сказать перестать. Стеф немного более тихая, вне себя от радости за меня, больше, чем за все остальное.

После того, как они уходят, я беру телефон, намереваясь позвонить маме.

— Привет, дорогая, — говорит она мне. — Как твоя поездка в Напу? Вино было вкусным?

— Да, вино было хорошее, — говорю я ей, опираясь на кухонную столешницу. По какой-то причине мои ноги дрожат, и не так, как в тот вечер, когда у нас с Лакланом был здесь первый секс. Боже, это был охрененно хороший секс.

— И отель? — спрашивает мама, и я вынуждена покачать головой, чтобы выкинуть из головы сексуальные мысли. — Расскажи мне об отеле. Помню, как мы с твоим отцом, когда он впервые приехал из Исландии, постоянно ездили в Напу. Мы всегда останавливались в одном и том же месте прямо в городе. Там так красиво.

Я глубоко вдыхаю. Разговоры о моем отце не помогают разговору.

— Отель был очень хороший. С собственным виноградником. Мы как-нибудь поедем туда с тобой. Путешествие мамы и дочки.

— Это было бы прекрасно. Конечно, если я буду лучше себя чувствовать.

Тьфу. Я словно одной ногой уже в Шотландии, и тут вспоминаю о том, почем моя другая нога должна быть здесь.

— Кайла, — спрашивает она, и я понимаю, что замолчала.

— Да… — я прочищаю горло. — Послушай, мам. Кое что произошло…и мне нужно поговорить с тобой об этом. Мне нужен твой совет.

— Оу? И что это?

— Хм, ну… ты же помнишь Лаклана?

— Да, конечно. Как он?

— Хорошо, хорошо. Да, он в порядке. Но он завтра уезжает в Шотландию. На самом деле он должен был уехать сегодня, но из-за пробок пропустил свой рейс.

— О нет.

— И когда он позвонил в авиакомпанию, чтоб забронировать место на завтрашнем рейсе, он забронировал место и для меня.

Долгая пауза.

— Что?

— Он хочет, чтоб я полетела с ним.

— А что ответила ты? — с тревогой спрашивает она.

— Ну, вполне очевидно, я сказала ему, что должна подумать об этом. У меня есть работа, и я не знаю, позволят ли они мне так резко взять отпуск. И опять же, есть ты.

— Я?

— Мне не очень нравится идея оставлять тебя, мама.

— О Боже, Кайла. Будь серьезна.

— Я серьезна. Я знаю, ты не очень хорошо себя чувствуешь и…

— Я в порядке. — Обрывает она меня и ее голос звучит сильнее, чем когда-либо. — Не беспокойся обо мне. Ты не можешь просто взять и упустить что-то удивительное потому что беспокоишься о своей маме. Это глупый разговор.

— Я знаю, но…

— Нет. Никаких но. Ты хочешь поехать в Шотландию? Хочешь?

Мои нервы гудят от энергии.

— Да, — неразборчиво говорю я.

— Тогда поезжай. Пойди на работу, возьми отпуск, если они тебя не отпустят, выясни, как скоро ты можешь уехать. Я ведь знакома с Лакланом. Ты не должна позволить ему уйти, Кайла, — серьезно говорит она. — Не сомневайся в себе. Это твоя дорога. Вставай на нее и езжай туда. Будь с ним. Никогда не знаешь, что принесет тебе любовь.

Но я не люблю его, хочу сказать я. Но я не произношу этого. Потому что знаю, это случится. Это неизбежно, и я должна прекратить бороться с этим.

— Хорошо. Ты уверена, что все будет в порядке? Что, если с тобой что-то случится?

Она смеется.

— Ничего со мной не случится. Обещаю. Пожалуйста, Кайла. Я просто хочу видеть тебя счастливой, и он сделает тебя счастливой. Твой отец хотел бы того же, я знаю. Воспользуйся шансом и будь с ним.

Я облизываю губы. Говорю маме, что увижу ее, как только вернусь, и что позвоню, как только доберусь до Эдинбурга, если это все же случится. Затем звоню Тошио и Полу, убеждаясь, что они оба согласна навещать ее, пока меня не будет. Мне не нужно напоминать об этом Стеф. Она позаботится о маме.

Так что, полагаю это все.

Вот оно.

***

Я едва сплю ночью. Постоянно ворочаюсь и держусь за подушку, воображая на ее месте Лаклана. Я испытываю миллион чувств, словно пробираясь сквозь сны и мечты, и когда к утру моя тревога исчезает, у меня остается ощущение, что мой сон лишь начинается.

Я даже не знаю, как собраться и держать себя в руках.

Я чищу зубы, и тут неожиданно…

БУМ.

Я, возможно, буду чистить зубы в Шотландии.

Я пью кофе и…

БУМ.

Возможно, я буду пить кофе в Шотландии.

Я представляю лицо Лаклана, открытое и любопытствующее, желающее услышать от меня красивые вещи и…

БУМ.

Все это может быть у меня в течение трех замечательных недель. Идея, что мы пока не попрощались и через несколько часов я, возможно, снова окажусь в его сильных, теплых руках, заставляет меня почувствовать себя пьяной в восемь утра.

Но сначала мне надо пойти на работу. Кажется у меня не очень много принципов, но даже я не смогла бы оставить свою работу просто так. Я должно отбросить осторожность…но сделать это осмотрительно.

Я в последнюю минуту привожу квартиру в порядок, делая вид, что не появлюсь здесь какое-то время, а затем запихиваю чемодан в машину и отправляюсь на работу.

Конечно же, я нервничаю. Мне страшного от того, что я могу сделать если Люси скажет нет. Боюсь, что эти имеющиеся у меня принципы могут вылететь в окно, и потом где я окажусь?

Что ж, по крайней мере, я буду на самолете в Шотландию.

Я приезжаю на работу на пятнадцать минут раньше, в надежде поймать Люси, прежде чем ее кто-нибудь отвлечет. Когда она замечает меня, глядя на мои обычные узкие штаны для йоги, слипоны и футболку (в самолете вам должно быть удобно) она выглядит удивленной, видимо вдвойне, потому что я никогда не прихожу в такую рань.

— Кайла, — говорит она, когда я захожу в ее кабинет. — Что, э-э, происходит?

Я натянуто улыбаюсь ей.

— Могу я с тобой поговорить?

Она убирает руку с мышки и обращает все внимание на меня.

— Хорошо.

— Я скажу коротко и ясно, но, пожалуйста, знай, для меня это очень важно и это отличная возможность, которой у меня никогда не было. Я работала здесь достаточно долго, и работала хорошо. Иногда, даже отлично. Во всяком случае, я обычно не прошу о подобном, так что давай просто воспользуемся моментом и закроем глаза, чтобы подумать об этом.

Она поднимает бровь.

— Хорошо. Но я еще не знаю, о чем ты меня спрашиваешь.

Я делаю глубокий вдох, выпрямляя плечи.

— Я знаю, что прошу в последнюю минуту, но…могу я взять отпуск?

— Конечно, — говорит она, глядя в свой компьютер, вероятно ища файл. — Когда?

— Сегодня.

Она перестает печатать.

— Что?

— Да. У меня рейс в три в Эдинбург, Шотландия.

— Сегодня? — повторяет она так же, как и Кэндис, входящая в кабинет и с любопытством поглядывающая на нас.

— Да.

— Это ведь совсем в последний момент.

— Я знаю, знаю, — говорю я, выдавая ей мой самый умоляющий взгляд. — Пожалуйста.

Она потирает переносицу.

— Ты хочешь взять все три недели?

— Да, да, если можно.

— Ты знаешь, что у нас аврал, обстановка становится напряженной.

— Я знаю, но Кэндис сможет с этим справиться, — говорю я. Не могу поверить в то, что собираюсь это сделать, но высовываю голову из кабинета и кричу. — Кэндис, если я на три недели уеду, как думаешь, сможешь вести мои дела?

С ликованием в глазах она вскакивает на ноги и практически бежит к нам. В эту минуту я понимаю, что передаю ей работу, над которой трудилась все эти годы, но ничего не могу поделать. Я знаю, что несмотря ни на что, оно будет того стоить.

И к счастью, благодарю рвению Кэндис в работе, она та, кто, в конце концов, убеждает Люси.

— Хорошо, — говорит Люси, настороженно улыбаясь мне. — Ты можешь поехать, Кайла.

— Что? — спрашиваю я, дыхание замирает в груди.

— Иди. Езжай в Шотландию. Но когда вернешься, будь готова много работать. И убедись, что сможет получать там данные. Нам, возможно, придется связаться с тобой по каким-то вопросам.

Она продолжает говорить о чем-то, но я даже не могу ее слышать. Я глупо улыбаюсь, мое сердце словно пузырь, который отказывается лопаться. Этот пузырь выносит меня из кабинета, и весь путь к машине я плыву, парю от радости. Я плыву пока еду, мы с машиной парим от удовольствия, пока я мчусь вниз по шоссе в сторону аэропорта. Ник Кейв «Supernaturally» играет из динамиков, я слушаю его с тех пор, как Лаклан сказал, что восхищается им. Просто еще одна вещь, которую я делаю, думаю, чувствую из-за Лаклана.

А теперь, теперь я уезжаю вместе с ним.

И он мой.

Мой Лаклан.

Мой зверь.

Мой большой, сломленный мужчина.

Я еду к нему. Я всеми возможными способами собираюсь отдать ему себя.

Свое тело.

Свое сердце.

Свою душу.

Я собираюсь сесть в этот самолет и первый раз в жизни перестать бояться. Я собираюсь впустить его и молюсь, надеюсь, что он тоже впустит меня.

Я так счастлива, что почти могу заплакать. Но вместо этого я смеюсь, медленно чувство подкрадывается ко мне, когда меня ударяет понимание.

Я не могу поверить, что, черт побери, делаю это.

Это так на меня не похоже.

Но может быть это та я, которой мне всегда хотелось быть.

И когда я добираюсь до аэропорта и вижу Лаклана, стоящего у кассы Virgin Atlantic, где сегодня утром он написал мне встретиться с ним, у меня появляется ощущение, будто солнце пробивается наружу. Оно освещает все, говоря мне, что это правильно.

Что для нас никогда и не было другого пути.

Мне суждено быть с ним.

Я останавливаюсь на месте и смотрю на него, его широкая спина поворачивается ко мне. Я наблюдаю за ним, невидимая. Словно призрак. И я должна ущипнуть себя, потому что даже в его штанах карго, туристических ботинках и выгоревшей черной футболке, он слишком красив, слишком прекрасен, слишком мужественен, чтобы существовать на этой земле.

Мне так невероятно повезло, что он попросил меня.

Он попросил меня.

Он словно может чувствовать меня и оглядывается через плечо.

Впитывая меня.

Его глаза прищуриваются, и он улыбается мне.

Это так красиво.

Он усмехается мне, потому что теперь знает, он знает, что я его.

— Я здесь, — говорю я ему, медленно подходя, мой голос едва слышен.

Он кивает.

— Ты здесь.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 18

ЛАКЛАН

— Лаклан?

Как луч света в темную комнату, голос Кайлы проникает в мои сны. Я медленно открываю глаза, на секунду забывая, где нахожусь. Вы можете думать, что это практически невозможно, когда вы в самолете, но черные, навязчивые особенности моих снов быстро покидают сознание, оставляя меня заторможенным.

Когда я задремал, свет в салоне был приглушен. Теперь он яркий, и лучи светят через нижнюю часть окна крышки самолёта. Дневной свет.

Я поднимаю голову и издаю низкий стон, шея ноет от позы, в которой я спал. Смотрю рядом и вижу, как Кайла нежно улыбается мне.

Она пришла. Не могу поверить, что она пришла.

— Доброе утро, — говорит она, потирая глаза. — Я хотела позволить тебе поспать, но стюардесса сделала своей миссией разбудить тебя. Мы приземляемся через двадцать минут.

Я пытаюсь сглотнуть, в горле невыносимо сухо, и поворачиваюсь в кресле лицом к ней.

— Ты все ещё здесь, — говорю я, голос хриплый. Я тянусь к ней и прикасаюсь к ее лицу, кожа по ощущениям словно рай.

Она поворачивает голову, чтобы поцеловать мою руку, ее застенчивый взгляд не оставляет меня.

— Конечно я все ещё здесь. Куда я денусь? Пересяду?

— Я думал, все это было сном, — нежно говорю я ей. — И когда я проснусь, окажусь в одиночестве.

— Неа, — говорит она, и я отвожу волосы от ее лица, поглаживая пальцами шелковистые пряди, словно мне нужно ещё одно доказательство, что она настоящая. — Это не сон. Хотя ощущается как сон, да? Имею в виду...я не могу поверить, что это действительно происходит.

Я медленно киваю.

— Ты поспала?

Она качает головой.

— Слишком взволнована, чтобы спать. Я пересмотрела кучу фильмов. А потом я немного понаблюдала за тобой, пока ты спал, как полная извращенка.

Я улыбаюсь, находя это странно милым.

— Что ж, мне нравится когда ты полная извращенка, лапочка. Когда мы приземлимся, ты можешь пойти дальше. Боюсь, в Эдинбурге я не спущу с тебя глаз.

— Это должно облегчить мое преследование.

Стюардесса подходит ко мне и говорит поднять сиденье и шторку окна, таким образом немного ругая меня, и самолёт начинает садиться. Кайла склоняется надо мной, чтобы выглянуть в окно, хотя там ничего не видно кроме пятен зеленого между облаками. Я не могу ничего поделать и закрываю глаза, вдыхая ее запах. Даже после тринадцати часов в самолёте она пахнет невероятно. Это не мыло, не парфюм, это просто она. Что-то такое, что нельзя разлить в бутылки. Что-то, что заставляет мою кровь прилить ко всем нужным местам.

Я двигаюсь в кресле, пытаясь не обращать внимания на растущую эрекцию. Кайла слишком занята выглядывание из окна, так что она, кажется, ничего не замечает. Что хорошо, потому что я знаю, если бы она поднялась с сиденья, я бы стал ещё тверже. Как только я привезу ее в свою квартиру, я не буду сдерживаться.

Моя квартира. Я безумно рад, что вернулся и что она со мной. Я даже не знаю, как правильно познакомить ее с Эдинбургом, когда все, чего я хочу, это на несколько дней запереть ее в своей спальне.

Но я возвращаюсь к жизни, которую поставил на паузу. Мне нужно многое нагнать. Просто надеюсь, я смогу интегрировать ее в процесс так гладко, как это возможно. После того как я представлю ее Амаре и Тьерри, думаю это поможет. И если я наберусь достаточно смелости, то родителям и моему брату Бригсу. Регби и приют занимают довольного много времени, но я с удовольствием вовлеку Кайлу в это настолько, насколько возможно, и настолько, насколько она хочет.

Самолёт слегка трясёт, он сбрасывает несколько футов и поворачивает налево. Несколько человек на борту задерживают дыхание, а Кайла хватает мою руку, крепко держась за меня. Я пожимаю ее в ответ.

— Это просто турбулентность, — говорю я ей с, как я надеюсь, обнадеживающей улыбкой.

Она кивает, хотя на лице паника.

— Я не очень хороший авиапассажир, — замечает она, впиваясь сильнее когда самолёт снова потряхивает, у меня в желудке все переворачивается.

— Все нормально, — говорю я, сжимая ее руку. Я выглядываю в окно и вижу, что земля становится ближе, забор аэропорта по периметру быстро приближается. — Мы почти на месте.

И в то время, как я могу чувствовать как бешено стучит ее пульс напротив моей кожи, я знаю, она может почувствовать, что с моим происходит то же самое. Но не потому что я боюсь летать. А из-за того, что произойдёт, когда мы приземлимся. Это очень непросто, чувствовать себя таким счастливым, что она здесь, И в то же время, нервничать о том, что случиться дальше. Прошло очень, очень много времени с тех пор, как я позволил кому-то быть в моей жизни, и я собираюсь сделать это с ней. Понятия не имею, что случится, когда ей надо будет уезжать. Хуже того, я понятия не имею, что случится когда, и если, она обнаружит настоящего меня. Потому что я испытываю желание широко открыть дверь. И позволить ей войти, показать всю темноту и уродство внутри.

Если она сбежит и не вернётся, мне будет некого винить кроме себя. Я боюсь чувства вины, моя привычка к самоедству может снова разрушить меня.

Колёса с визгом касаются земли, и самолёт рвётся вперёд за секунду до того, как тормоза срабатывают в полную силу. Когда самолёт замедляется, Кайла ослабляет хватку, но моя становится крепче.

— Не знала, что ты тоже боялся, — говорит она, когда я отпускаю ее.

Я лишь улыбаюсь ей. Я бы с радостью предпочёл поменять один страх на другой.

Вскоре мы выходим из самолёта и уже ждём у багажной ленты. Я смеюсь, когда вижу, как к нам по транспортеру едет ярко-розовый чемодан Кайлы.

— Что? — спрашивает она, защищаясь. — Так я узнаю, что это мой.

— Если он ослепляет все вокруг, это вроде как лишено смысла, лапочка, — напоминаю ей, и тянусь чтобы забрать чемодан. Затем мы направляемся к зоне с негабаритным багажом, чтобы забрать Эмили из собачьего вольера.

Она выглядит напуганной и вольер попахивает чем-то ужасным, но в ее крови все ещё достаточно лекарства, так что она подчиняется и не паникует. Я через клетку шепчу ей успокаивающие слова, и кажется, она понимает, что все будет только лучше.

Изначально, когда я собирался прилететь один, я бы попросил брата встретить меня, но с Кайлой, и, учитывая, что мы прилетели другим рейсом, такси кажется лучшей идеей.

Мы забираемся в такси, и Кайла тут же восхищается насколько у нас все по-другому.

— Я забыла, что вы ездите по другой стороне дороги, — говорит она. И это такси с откидными сидениями и всем остальным такое чумовое. — Для выразительности она пинает сиденье напротив, что заставляет Эмили поднять голову.

— Думаю тебе надо немного поспать, — мягко говорю я, обнимая Кайлу и прижимая ближе к себе.

— Сон это последнее, что мне нужно, — говорит она, скользя рукой по моему животу. Но пять минут езды и она спит.

Моя квартира находится в районе Стокбридж, так что у нас занимает достаточно много времени попасть туда, сражаясь с ранними пташками, едущими на работу из пригорода. К тому времени, как мы подъезжаем к Норт Ист Серкус плейс, мне почти не хочется будить Кайлу, так крепко она спит.

— Эй, — шепчу я ей, пока таксист открывает дверь и вытаскивает наш багаж. — Мы приехали. — Я убираю руку и легонько трясу ее. У неё занимает вечность открыть глаза, но когда она делает это, то в замешательстве хмурится. Но после того как она, кажется, узнает меня, она улыбается.

— Вау, — говорит она, ее голос хрипит. — Я была далеко.

— Как только я доставлю тебя внутрь, сразу же уложу в кровать, — говорю я ей, расстегивая ремень безопасности и помогая выбраться из такси. Она прислоняется к нему, неустойчивая, пока я расплачиваюсь с водителем, и смотрит вверх на здание.

— Это все твоё? — спрашивает она.

Я беру ее за руку и отвожу в сторону, до того, как такси отъедет.

— Только первый этаж, — говорю я ей. — Хотя в Америке вы это называете второй. — Она, кажется, не слышит меня, просто моргает от изумления.

Полагаю, здание выглядит совсем иначе, чем она привыкла. Ряд каменных зданий занимает квартал как связанный комплекс. Несмотря на то, что ложные балкончики и кованые металлические детали похожи на те, которые я видел на зданиях в Сан-Франциско, камень отличает их. И тот факт, что эти были построены лет двести назад.

— Когда то это был один большой жилой дом, — говорю ей, неся багаж и клетку с Эмили к белой выкрашенной двери. Я киваю на сад и апартаменты, расположенные ниже по обе стороны от дорожки-мостика. — Прекрасная пара с ребёнком арендует квартиры на верхнем и цокольном этажах. У меня первый этаж. Верхняя часть здания принадлежит пожилой паре, но они редко бывают в городе.

— Получается, ты можешь владеть разными этажами в одном доме? — спрашивает она.

Я киваю.

— Здесь это обычное дело.

Она смотрит позади себя на зеленые деревья в парке через улицу, листья которых сверкают от утренней росы.

— Это Серкус плейс, — указываю я на него. — Одно из тех мест, куда я хожу с Лионелем или другой собакой, которую приютил на время. В паре кварталов отсюда, сады на Квин стрит. В этом районе достаточно дружелюбны к собакам и это недалеко от Принсес стрит, замка и всех мест в городе, куда бы ты захотела пойти.

— Лионель наверху? — спрашивает она, пока я вставляю ключ в дверь.

Я качаю головой.

— Он у Амары. Она привезёт его позже. Но сначала давай-ка разберёмся с тобой.

— О, я в порядке, — говорит она, подавив зевок.

Я оставляю багаж у лестницы и беру клетку Эмили и Кайлу вверх на первый этаж.

— Не могу поверить, что когда-то это был один большой дом, — говорит она, любуясь роскошным синим ковром и отделкой из тикового дерева на стенах.

— Тогда у людей было много денег, — говорю я, подводя ее к входной двери на лестничной площадке. — И у них были слуги. Возможно даже любовница и внебрачный ребёнок.

Она поднимает брови.

— Ну и где ты прячешь свою любовницу?

— Ты любовница, жена, подружка, ты все, — у меня уходит пара секунд, чтобы осознать, возможно, я сказал слишком много, но милейший розовый румянец растекается по ее щекам. Я не могу открыть дверь достаточно быстро.

Я ставлю Эмили в холле, закрывая за нами дверь, и беру Кайлу за руку.

— Быстрая экскурсия, пока я дам Эмили немного воды и еды.

В коридоре расположены двери, ведущие к передней и задней части квартиры. В задней части кухня и столовая с окнами от пола до потолка со ставнями, выходящими в частный садик, который я делю с другими жильцами.

— Матерь Божья, — говорит Кайла, крутясь вокруг и разглядывая все это. — Эта комната огромная. Это самый высокий потолок, что я видела в жизни.

Я быстро захожу на кухню, чтобы наполнить собачью миску водой и добавить немного собачьего корма в другую. Лионель обычно ест сырую пищу, но Эмили лучше начать с чего-то простого.

Я возвращаюсь и вижу, как Кайла бродит по комнате, пробегаясь рукой по столу из чёрного дуба в середине, восхищаясь всем. Так как комната действительно большая, в углу у меня стоит компьютер и, вдоль одной из стен, длинный, белый кожаный диван.

— Да, места для меня более чем достаточно, — говорю ей, и она идёт вслед за мной обратно в холл, где я приседаю и открываю клетку Эмили. Я наклоняюсь и пытаюсь вытащить ее, но она упирается.

— Дадим ей немного времени, — говорю Кайле и отхожу. — Пойдём, позволь показать тебе остальную часть квартиры. Я киваю на дверь наискосок от нас. — Вход в ванную вот здесь. Хотел бы я, чтоб она была соединена со спальней, но что я могу поделать?

Я открываю дверь в гостиную, из окон льётся утренний свет.

— Это салон, комната, которую вы привыкли называть гостиная.

— Только это не просто комната, — говорит Кайла, снова поражаясь пока мы заходим внутрь, разглядывая удобные кушетки, ряды книжных полок, высоко подвешенную люстру. Забавно, как иногда, что бы по-настоящему увидеть что-то, вам приходится посмотреть на это чужими глазами. Я знал, что мне повезло, когда пять лет назад я купил эту квартиру. Наконец-то у меня было достаточно денег, чтобы вложиться во что-то стоящее (через несколько лет после того, как я купил крошечную квартиру в Лондоне, которую всегда сдаю в аренду). Начиная с паркетных полов, декоративных карнизов и мраморного камина, все это было немного слишком для такого парня, как я. Но мой приёмный отец Дональд всегда учил меня вкладывать деньги, и покупка этого места была одной из самых умных вещей, которые я делал.

Я быстро показываю Кайле двойные двери в спальню, длинную и узкую, окна которой выходят на улицу и парк. Собачья подстилка Лионеля обычно лежит в углу, хотя сейчас ее забрала Амара и он все равно редко использует ее, предпочитая спать в моей кровати, прокрадываясь в середине ночи.

— Теперь, — говорю ей, беря ее за плечи и усаживая на кровать, — ты отдохнёшь. Я подниму багаж и выведу Эмили.

— Нет, нет, — говорит она, пытаясь встать, но я удерживаю ее на месте.

— Я не дам спать тебе целый день, — заверяю я ее. — Не хочу, чтоб из-за разницы во времени тебе поплохело. Но короткий двухчасовой сон не убьёт тебя, правда, лапочка?

Она кладёт руки по обе стороны от моего лица, и эта нежность заставляет меня закрыть глаза.

— Пойдём со мной в кровать, — мягко говорит она, наклоняясь и прижимаясь ко мне губами. Все мое тело расслабляется - я и не заметил, как был напряжен с момента приземления - и внезапно все, чего я хочу, в чем нуждаюсь, это заползти под простыни рядом с ней. Позволить ей уговорить меня.

Каким-то образом я нахожу в себе силы отстраниться.

— Я приду, — мой голос низкий и грубый даже от одной идеи секса. — Дай мне сначала разобраться со всем.

Она кивает и медленно ложится обратно на простыни, тёмные волосы рассыпаются по белой подушке как какое-то гипнотизирующее чернильное пятно. Если я собираюсь сделать хоть что-нибудь, мне нужно бежать из этой комнаты и от вида ее здесь.

Я закрываю дверь и приступаю. На самом деле у меня не занимает много времени разобраться со всем, думаю, потому что я очень спешу. Мой пульс не хочет успокаиваться, и я чувствую себя приятно заряженным от волнения и тревоги. Я поднимаю чемоданы и складываю их в холле, разбирая то, что могу, пытаясь сделать это место более уютным. Затем пишу смс Амаре и даю знать, что она может прийти с Лионелем когда сможет, вероятно, во второй половине дня, так как большую часть дня она проводит в приюте. После этого я чищу клетку Эмили и вывожу ее на улицу, делая круг вокруг Серкус плейс пока она снова не кажется более расслабленной со мной.

Хоть ещё довольно и рано, несколько соседей вышли прогуляться. Когда они видят меня, то поднимают руку в знак приветствия, но не подходят ко мне, чтобы спросить, где я был и почему они давно меня не видели. Они знают, что я не разговорчивый тип и в то время как я всегда был любезным, я не спешу приблизиться к ним. Тем не менее, соседи должны быть на вашей стороне, когда в Соединенном королевстве у вас есть питбуль или собака другой хулиганской породы. Если вы разозлите неправильного человека, они могут попытаться отнять у вас собаку. Это уже случалось, и Лионель умрет, если это произойдёт снова.

Эмили смотрит на меня понимающими глазами, будто знает, о чем я думаю. Я быстро улыбаюсь ей.

— Все в порядке, — говорю я ей. — Ты в безопасности, И мы найдём кого-нибудь достойного мисс Эмили, да?

Я иду вокруг здания, огибая его слева по Серкус лэйн, чтобы проверить мой Рендж Ровер. Фрилендер все ещё на месте, все как обычно, лишь только капли дождя на чёрной поверхности. Если бы не завтрашняя тренировка, я бы погрузил Кайлу и собак в машину и повёз бы нас далеко за город, в замок Данноттар, может даже к подножью Шотландского высокогорья. Но я и так уже пропустил сегодняшнюю тренировку, первую в этом сезоне.

Мысль об этом заставляет мои внутренности сжаться. Я знаю, я должен быть там, особенно после того, как столько пропустил в конце прошлого сезона, но я не хочу оставлять Кайлу одну в ее первый день здесь. Бедная девочка не выспалась и находится в городе, где не знает ни души. Кроме того, я действительно эгоистичен. Несмотря на то, что мы совсем недавно приземлились, я чувствую, как время скользит между нами, и скорее рано, чем поздно, оно закончится. Мне нужно провести с ней столько времени, сколько возможно, будто погреться на солнце после вечной зимы.

С этой мыслью, я направляюсь обратно в квартиру. Я отстегиваю поводок Эмили и оставляю все двери открытыми, чтобы она могла исследовать квартиру. Она, кажется, принюхивается, и знаю, может учуять запах Лионеля. Надеюсь, когда он сегодня позже вернётся, эти двое подружатся. У меня была парочка собак, которые не ладили с ним, но пока я держал их в разных частях дома, все было нормально.

Пока она обнюхивает кушетку, я иду в спальню и закрываю за собой дверь.

Вид Кайлы в моей постели, словно удар под дых. Я просто стою там и любуюсь ей. Она сняла обувь, носки и штаны и лежит на спине в белой футболке и трусиках. Кружевных. Ярко-розовых.

Гребаный ад.

Солнечные лучи льются через окно, купая ее кожу в рассеянном сиянии, и ее лицо невообразимо прекрасно. Безмятежное и в то же время живое. Она нереальна, и просто вид ее в моей собственной чертовой постели заставляет меня почувствовать себя сумасшедшим. Она волнует что-то внутри меня, и не думаю, что когда-нибудь смогу стать прежним.

— Кайла, — шепчу я ей, и она слегка шевелится, с ее губ срывается нежный стон, что делает меня невероятно твёрдым. Я хочу заставить ее выпустить более глубокие, более голодные звуки. Я хочу заставить ее кончить в своем доме. Я никогда до этого не приводил сюда женщину, в прошлом мы всегда отправлялись к ней.

Я обычно не занимаюсь самообманом, но все равно снимаю одежду, небрежно бросая ее на пол, и надеюсь, что Кайла достаточно проснулась для усталого секса.

Я медленно забираюсь на кровать, матрас двигается под моим весом. Она снова шевелится, когда я сажусь на неё, мои бёдра по обе стороны от неё, твёрдая и толстая эрекция подпрыгиваете над ее животом. Я наклоняюсь, сжимая ее плечи руками, и медленно пробегаюсь губами вниз по ее лбу, носику, пока не оказываюсь на ее губах.

— Ммм, — нежно говорит она. — Где я?

— Со мной, — бормочу я, прежде чем оставить дорожку из поцелуев от уголка ее губ к подбородку.

Она поднимает руки, сцепляя пальцы на моей шее.

— В Шотландии? — спрашивает она, ее голос сонный.

— Определенно, — говорю ей, опускаясь и прижимаясь к ее коже.

Она выпускает мягкий вздох.

— Ты голый?

— Ага, — я посасываю мягкую кожу на шее, чувствуя головокружение от ее вкуса. — И очень, очень твёрдый.

— Тогда я рада, что ты разбудил меня, — воркует она и тянется вниз, поглаживая кончик моего члена. Мне даже не надо поднимать голову, чтобы знать, на ее губах дьявольская улыбка.

Стон вырывается из моего рта, когда ее пальцы усиливают хватку, вес моего тела против ее добавляет необходимого давления, я закрываю глаза, поддаваясь чувствам, пока рот проходится по молочно-белой шее и тело начинает осторожно раскачиваться над ней. Трение о ее живот невероятное, моя жидкость добавляет достаточно гладкости.

До того как я заведусь как подросток, я тянусь назад и поцелуями прокладываю тропинку вниз по ее телу. От плеч, по мягкой впадинке ее горла, вниз между грудей, моя рука идеально сжимает их, по одной за раз. Я люблю дразнить кожу вокруг ее сосков, люблю, как она всегда выгибает спину, толкая грудь вверх, жадную до моих губ, до моих прикосновений. Мне хочется продлить этот момент как можно дольше, выводя круги языком, а затем легонько обдувая. Я смотрю, как ее кожа покрывается мурашками, соски становятся тверже, розовеют, и это пытка не взять их между зубами и резко потянуть.

— О Боже, — скулит Кайла, руки пробегаются по моим волосам и дергают их.

— Скажи мне, чего ты хочешь, лапочка, — говорю я ей, голос грубый от похоти. — Скажи мне, чего ты хочешь, и я дам тебе то, что у меня есть.

Она хватает мою голову и придвигает к своему соску.

— Здесь. Дай мне почувствовать боль.

Я улыбаюсь тому, как она всегда любит командовать, и делаю, как она хочет, прикусываю твёрдую вершину и жёстко всасываю ее в рот. Она кричит, затем низко и хрипло стонет, ее вибрации отдаются в каждой клеточке моего тела. Жёсткая боль в члене сейчас почти невыносима, и все мои мысли постепенно исчезают, остаётся лишь потребность оказаться внутри неё.

На грани отчаяния, я быстро отталкиваю ее трусики в сторону. Под атласом она такая горячая и гладкая. Я беру основание члена и выпрямляюсь, сжимая ее бёдра. Опираясь на колени, я вхожу в неё, едва в состоянии контролировать себя.

Она ощущается так хорошо. Всегда так идеально. Шёлковый, плотный кулак, никогда не отпускающий меня.

Она кричит, глаза расширяются, но я ничего не могу поделать. Сейчас не время для нежности. Внутри меня бушует огонь и она единственный способ не сгореть дотла.

Я крепко беру ее бёдра, руки погружаются в мягкую, нежную плоть, и придерживаю ее ноги, пока выхожу, а затем снова толкаюсь в неё. Она смотрит, как мой член скользит внутрь и наружу, и я то же смотрю, обезумев от грубого, примитивного вида наших тел, дарящих наслаждение друг другу, и того, насколько идеально мы сочетаемся. Гигантский, тихий мужчина и дикая, крошечная девушка. Кто бы мог подумать, что этот момент, такие мы, когда-нибудь настанет?

— Пожалуйста, не останавливайся, — говорит она. Ее голос такой хриплый, тихий и такой обезоруживающе прекрасный пока я продолжаю вколачиваться в неё. Я мог бы делать это до самой смерти, просто этот бесконечный взаимный обмен, это изысканное удовольствие, которое я получаю, видя, как смягчаются ее черты, как ее тело отвечает мне, словно она находится во сне. Она хочет меня, всего меня, всегда, и когда я даю ей то, что у меня есть, то, что я есть, она лишь хочет ещё больше.

Я не останавливаюсь, но если я хочу продолжить, мне нужно сменить позу.

— Повернись, лапочка, — шепчу я, быстро выходя и кладя руку ей под попку, поворачивая ее, пока она не оказывается на боку. Я хватаю ее ногу, любуясь тем, как выделяются ее мышцы бедра и насколько гибкие у нее суставы, когда она проворно выпрямляет ногу рядом с моим телом. С рукой на ее бедре, я медленно толкаюсь в неё и обратно, скользя ещё глубже, чем до этого. Я ударяю сладкую точку, и ее рот открывается, пока глаза сжимаются. Она мягкая и бесцельная, пока мои толчки становятся быстрее, и я упиваюсь видом ее подо мной.

Я скольжу рукой вниз к клитору, такому припухшему, розовому и влажному и жаждущему моих прикосновений. Ее тело напрягается, и она выпускает дрожащий вдох, пока я вывожу пальцем дразнящие круги, едва касаясь ее.

Она начинает сопротивляться, желая больше давления, желая скорее кончить от моего члена и моей руки. Я даю ей это, потому что я чертовски жажду ее удовольствия и потому что мои толчки становятся резче, быстрее, бёдра врезаются в неё со скоростью, которая заставит меня выдохнуться раньше, чем позже.

Я знаю, что она близка. Ее тело трясёт от напряжения, вдохи становятся короткими и быстрыми. Нижняя губа начинает дрожать, и она вынуждена прикусить ее практически до крови. Мне нравится думать, это потому что она потрясена и старается не потерять контроль.

— Вверх, — говорю я, снова выходя из неё и переворачивая ее на живот. — Попу вверх, — я просовываю руки ей под живот и приподнимаю ее, пока ее упругая, дерзкая, маленькая попка не оказывается прямо передо мной. Оборачиваю руки вокруг ее талии, наслаждаясь тем, какой маленькой она выглядит рядом со мной, и располагаюсь.

— Отличный способ справиться со сменой часовых поясов, — мягко говорит она, Голова опущена вниз, тёмные волосы рассыпались по лицу. Я не хочу, чтоб оно было закрыто. Тянусь вперёд и беру в кулак ее волосы, потягивая назад, так что ее шея выгибается и лицо открывается.

— Это единственное лекарство, — говорю я, резко потянув ее назад.

Она хрипло кричит от вспышки боли, а затем стонет.

— Твой член излечит что угодно.

С одной рукой, тянущей ее волосы, я наклоняюсь вперёд, пока моя влажная грудь прижимается к ее спине, член так глубоко внутри что мы оба втягиваем воздух. Я скольжу рукой по ее горлу. Слегка усиливаю хватку, немного сжимая его, и прикасаюсь губами к её уху.

— Как я ощущаюсь? — шепчу я, облизывая край.

Она содрогается подо мной, и я чувствую, как ее горло движется под моей ладонью.

— Божественно, — удаётся сказать ей. — Ты ощущаешься божественно. — Она глотает, и я ослабляю давление. — Теперь трахни меня. Трахни меня и заставь меня кончить.

Я всего лишь животное. Я врезаюсь в неё, снова и снова и снова, изголовье бьется о стену. Я практически вижу нас со стороны, меня, примитивного, глубоко берущего ее сзади, мои мышцы напрягаются пока я толкаюсь быстрее, жёстче, наша кожа раскалена от такой дикой потребности. Она кончает, ее пульс колотится под моей ладонью. Неистово, пронзительно кричит, словно она полностью уничтожена наиболее порочным способом, что практически добивает меня.

Я сжимаю ее горло, ее волосы и кончаю. Это словно восход солнца глубоко внутри. Оно светит прямо сквозь тебя и оставляет тебя горячим, ошеломлённым и истощенным.

Господи. Я даже не знаю, где я.

Я падаю на неё, задыхаясь, зарываясь лицом ей в волосы.

Твою мать. Она держит каждую гребаную часть меня в этом маленьком теле и своем большом красном сердце.

Я не могу нормально глотать, и мое дыхание медленно возвращается. Всегда есть момент ясности, после того, как вы кончили, и он один содержит жизненно важную истину.

В конце эта женщина будет принадлежать мне.

И я не уверен, завладею ли я ей настолько, чтобы заставить ее остаться.

— Черт, — задыхаясь, произносит она через минуту или две после того как наши тела сплелись друг с другом.

— Что? — выдавливаю я, надеясь, что она намекнёт мне как-то на то, что она чувствует ко мне.

Скажи мне, что ты не хочешь уезжать.

Скажи, что ты останешься достаточно долго, чтобы позволить мне узнать о тебе все.

Скажи, что ты моя.

Меня практически тошнит то того, каким нуждающимся я кажусь самому себе, и я вынужден оттолкнуть эти мысли. Почему я просто не могу довольствоваться тем, что она вообще здесь? Если бы у меня не хватило храбрости попросить ее поехать со мной, мы бы уже были не вместе и двигались бы дальше, каждый сам по себе. Именно это и должно было случиться.

Но это не так. И если она жадная, то я ещё ненасытнее. И мне никогда не будет ее достаточно.

— Ты определенно знаешь, как поприветствовать меня в своём доме, — говорит она, поворачивая голову, чтобы посмотреть на меня, в глазах светится удовольствие.

— Это наименьшее, что я могу сделать, — говорю я ей. Целую заднюю часть ее шеи, пробуя кожу на вкус. Хоть я и заснул в самолёте, это был не лучший сон. Меня так и подмывает остаться лежать здесь с ней, хотя я знаю, мы сразу же уснём, что испортит то, что я запланировал на завтра.

Мне как-то удаётся вытащить нас обоих из кровати и добраться до душа. На мне все ещё полотенце, обёрнутое вокруг талии, когда я слышу звонок. Это Амара.

— Поднимайся, — говорю я ей. Кайла нервно смотрит на меня, одетая лишь в обтягивающиеся штаны и топ. На ней нет косметики, волосы влажные и распущены вниз по плечам.

— Она уже здесь? — пищит она. — Я ведь даже не оделась нормально.

Я успокаивающе смотрю на неё.

— Я тоже. Она привезла Лионеля и она старый друг. Поверь мне, ты отлично выглядишь.

— Да, но ты выглядишь чертовски горячо в полотенце.

— Послушай, — говорю я ей, точно не гордясь этим. — Она уже видела меня без рубашки. — Ее глаза округляются, и я быстро добавляю, — не в этом смысле. Но в регби такое бывает, хорошо?

Она кивает и раздаётся стук в дверь.

Я открываю глаза и едва замечаю Амару, стоящую по ту сторону двери. Все, что я могу видеть, это прыгающий на меня, сходящийся с ума от радости Лионель.

— Привет, приятель, — кричу я, хватая его и поднимая выше. Он так извивается, что почти невозможно удержать.

Я никогда ещё не был далеко от Лионеля так долго и часть меня боялась, что, когда я вернусь, он не вспомнит меня, но теперь я знаю, это не правда. Своими поцелуями и облизыванием он уже вылил на меня галлон слюней.

Кайла откашливается рядом со мной, и я возвращаюсь к реальности.

— Кайла, это Лионель, — говорю я, пытаясь оторвать его мордашку от своего лица.

— Ага, я это поняла. Как насчёт того, чтоб представить меня человеку? — бойко говорит она.

Точно. Это.

Я разочарованно улыбаюсь им обеим и ставлю Лионеля на пол. Он готов запрыгнуть обратно, когда замечает Эмили, высовывающую голову из-за угла и сразу же отправляется к ней.

— Прости, прости, мои манеры, — говорю я, зная, что Амара понимает меня. Она привыкла. — Кайла это моя приятельница Амара. Она работает в приюте. Не знаю, чтобы я без неё делал. Амара, это Кайла. Она... — и внезапно я замираю, потому что не знаю кто она. Мы ещё не обсуждали, кто мы друг другу.

— Я поживу с Лакланом, — мягко заканчивает Кайла, пожимая руку Амаре. Я осторожно смотрю на Кайлу, любопытно, собирается ли она косо смотреть на Амару. Я буду не удивлён. Не то чтобы я расстроился, если она ревнива, но хоть Амара и поражает своим римским носом, огненно-рыжими волосами и веснушками, Кайла сама любезность.

— Приятно познакомиться, — говорит Амара, коротко взглянув на меня. Ее лицо бесстрастно, но могу сказать, что она смущена или шокирована. Я ведь до сих пор никогда не упоминал Кайлу и не говорил Амаре, что вернусь с девушкой. К счастью, она воспринимает это спокойно.

— Как он себя вёл, какие-то проблемы? — спрашиваю я, меняя тему разговора.

— Он по-настоящему ненавидит намордник, — говорит она, пожимая плечами. — По крайней мере, когда его на него одеваю я.

Кайла чуть отпрыгивает назад, поглядывая на Лионеля, который рысью бегает по гостиной, вынюхивая Эмили.

— Ему нужен намордник?

Я качаю головой, чувствуя, как внутри вспыхивает гнев.

— Нет. Ему он не нужен. Он никогда никого не укусит, даже если он без намордника. Но в Соединенном Королевстве питбуль ущербная порода. Плохая. Они запрещены. Надо изловчиться, чтобы завести одного, во-первых надо доказать, что твоя собака не опасна, и даже тогда они все должны носить намордники. Даже если они старые и мухи не обидят. Иногда, недалёко от дома я гуляю с Лионелем без намордника, но это потому что соседи знают меня. В других местах нельзя точно быть уверенным, кто вас увидит.

— Это чертовски глупо, — говорит Кайла, протягивая руку к моей, сжатой в кулак. Она раскрывает ее и проскальзывает пальцами внутрь. Мой пульс замедляется.

— Это чертовски тупо, — говорит Амара, кивая и сердито заправляя волосы за ухо. — Закон был принят в семидесятые, когда собачьи бои были проблемой. Его надо изменить, но правительство - кучка невежественных придурков. Хотя мы работаем над этим, пытаясь донести до них мысль, что надо запретить людей, занимающихся подобным дерьмом, а не породу.

Я резко выдыхаю через нос.

— Давайте не будем сегодня об этом. Мне надо остаться в хорошем настроении, — честно говорю я им.

Кайла сжимает мою руку и кивает. Смотрит на Амару.

— Что ты сейчас собираешь делать? Хочешь пойти с нами на поздний обед или ужин?

Мы даже ещё не обсуждали обед, но тот факт, что Кайла уже освоилась с Амарой и приглашает ее, согревает мне сердце.

— Спасибо, — говорит Амара. — Я в порядке. Я собираюсь вернуться обратно к работе. Может быть завтра. Лаклан, ты можешь привести ее и показать ей, чем мы занимаемся.

— Ага, — соглашаюсь я. — Перед тренировкой. Это будет идеально.

Она машет нам рукой на прощанье и уходит. Я знаю, что до вечера ей не надо возвращаться на работу, так что у меня складывается впечатление, что она пытается дать нам время наедине. Полагаю, потому что я стою тут в одном полотенце.

Я разглядываю Кайлу.

— Так что насчёт обеда, — говорю я. — Что ты ещё задумала для нас?

Она усмехается и игриво наклоняет голову.

— Не скажу, — говорит она. — Мне нравится держать тебя в напряжении.

Она дефилирует в комнату, и я наблюдаю за ней.

Хоть она и пытается выглядеть соблазнительной, потряхивая этой восхитительной попкой, не проходит и двух секунд, как Лионель выскакивает из ниоткуда, прыгает ей на ноги и окружает ее шквалом поцелуев.

Она визжит, и если у неё и был какой-то страх, он исчезает под натиском смеха. Лионель беспощаден в своей любви и потребности к ласке. И Кайла играючи вопит, когда он гоняет ее по комнате, высунув язык изо рта, не желая ничего кроме ее внимания.

Я знаю, как ты себя чувствуешь, старый друг, думаю я про себя, прежде чем последовать примеру и присоединиться к погоне.

Глава 19

КАЙЛА

Я мечтаю. Я тону. Все вокруг мокрое.

Мое лицо мокрое.

И дурно пахнет.

Собачье дыхание.

Я вздрагиваю, окончательно просыпаясь как раз вовремя, чтобы увидеть, как длинный розовый язык проходится по моему лицу, оставляя за собой след слюней.

— Оу, Лионель, — бормочет Лаклан, протягивая руку и оттаскивая собаку от моего лица и обратно между нами. — Веди себя прилично.

Я медленно сажусь, пробегаясь рукой по лицу и вытираю собачьи слюни. Смотрю вниз на Лаклана, который держит Лионеля в объятьях, застенчиво улыбаясь мне.

— Прости за это, — говорит он. — Ему нравится будить тебя поцелуями.

Я поднимаю бровь, полностью очарованная видом Лаклана, его татуировками и мышцами, удерживающего самую сладкую слюнявую собаку, уютно расположившуюся в белых простынях.

— Я не жалуюсь, но я бы предпочла, чтоб вместо него поцелуями меня разбудил ты.

Он улыбается мне, выглядя абсолютно очаровательным, спутанные после сна волосы падают на лоб.

— Это можно устроить.

Прошлой ночью я уже обеспечила себе это. Хотя я каким-то образом и была в состоянии прожить день и большую часть вечера, к одиннадцати часам, после того, как мы вывели Лионеля и Эмили на их последнюю прогулку по ближайшим окрестностям, я была абсолютно истощена. Несмотря на это, в три утра я проснулась с ясными глазами и готовая к новому дню. Вероятно, вздремнуть после перелета было не такой уж хорошей идеей, но я не жалею о сексе, который получила после. И, конечно же, когда в середине ночи у вас в постели шотландский бог секса, вы будите его минетом.

К счастью, тогда Лионеля с нами в постели не было. Должно быть, он пробрался к нам, когда мы оба насытились и вырубились.

Эмили лает из другой комнаты, и звук крадет все внимание Лионеля. Его уши поднимаются, а лоб покрывается морщинами так же, как часто бывает у его хозяина и он спрыгивает с кровати, мчась в гостиную.

— С собаками в доме ты никогда не сможешь поспать подольше, — говорит Лаклан, его голос все ещё сонный в этой такой свойственной ему сексуальной манере. — Что было неплохо, пока на горизонте не появилась ты. Теперь я думаю, что лучшая часть дня это утро, когда можно поваляться с тобой в постели.

— Не могу с этим поспорить, — мягко говорю я. Пользуясь случаем, ложусь обратно, двигая мягкие подушки и устраиваясь на моем любимом месте, местечко между его рукой и боком. Кладу пальцы на его широкую грудь, проводя по татуировкам. Такое чувство, что я всегда буду поражаться тому, насколько он идеален как образец мужчины. Каждую тикающую секунду я смотрю на него по-другому. Глубже. И теперь, когда я здесь, в его доме, я не думаю, что для меня есть какая-то надежда.

Вчера, когда я проснулась после своего короткого сна и нашла его, заползающего на меня с этим взглядом, выражающим не только похоть и страсть, а нечто более глубокое, более реальное, это привело к самому лучшему сексу, который у меня когда-либо был. Он был примитивным и опустошающим. С каждым движением руки я могла почувствовать его настойчивость, почувствовать его сердце, бьющееся словно сердце дикого зверя. Головокружительная искренность была в том, как он смотрел на меня, будто я была золотой пылью, драгоценной и в любой момент способной улететь.

Мы занимались любовью. Для этого не было другого слова, и в то время как раньше, когда другие люди так небрежно и банально использовали это определение, оно раздражало меня и заставляло смеяться. Теперь, наконец, это случилось и со мной. Я поняла это. То была похоть и страсть и жгучая потребность в телах друг друга, жажда удовольствия, но, кроме того, лихорадочная нужда в человеке.

Я не просто хотела мышцы Лаклана, его губы, его бесконечные постельные навыки. Я хотела его самого, каждую его часть. Тёмные частицы, спрятанные от посторонних глаз, о которых намекают лишь татуировки. Я жаждала всего его, как умирающий человек жаждет ещё одного вздоха.

Я хотела поставить Лаклана на колени и, в то время как чувствовала, что он страстно желает меня и покорится мне, первая на коленях оказалась я. У меня нет ни одной идеи, как я собираюсь через три недели прийти в себя, ни малейшего представления.

— О чем ты думаешь? — шепчет он мне в макушку, пальцы играют с моими волосами.

Что ты первый во всех смыслах, думаю я про себя.

— Ничего, — отвечаю ему.

— Ага, — говорит он. — Я вижу.

— Думаю, я просто пытаюсь собраться с мыслями.

Он крепче сжимает руку вокруг меня. Люблю, когда он так делает. Так я чувствую себя абсолютно защищённой.

— Если ты похожа на меня, то у тебя займёт пару дней привыкнуть к новому часовому поясу. Помню, как я впервые поехал за границу в Австралию на Чемпионат по Регби. Я был полной развалиной. Не мог даже завязать собственные шнурки. Не удивительно, что мы проиграли.

Я улыбаюсь, а затем превращаю улыбку в поцелуй, касаясь его груди.

— С трудом верится, что ты мог в чём-то проиграть.

Он хмыкает.

— Тогда я не вправе разрушать пьедестал, на который ты меня поместила, дорогая.

Я закрываю глаза и слушаю его ритмичное сердцебиение, как он нежно поглаживает мои волосы. Я практически снова засыпаю, сны приходят ко мне тёмными вспышками, желая поглотить меня, когда звонит его будильник.

— Мы можем его проигнорировать? — бормочу я.

— Мы можем проигнорировать будильник, — говорит он. Пододвигается, когда Лионель прыгает на постель, прокладывая путь между нами. — Но мы не можем игнорировать его.

— Я просто хочу поспать, — говорю я за секунду до того, как получаю лапой по лицу.

— Угу, — говорит он, — но у нас большие планы.

Мой мозг устало припоминает планы, которые мы наметили. Или которые он придумал для меня. В два у него тренировка по регби, а до этого он хочет свозить меня в приют и представить всем, кто там работает. Полагаю, ему стыдно оставлять меня на весь день одну в квартире с собаками, хоть я, честно говоря, не возражаю. Лионель просто большой подлиза и Эмили все лучше и лучше осваивается со мной.

Плюс квартира Лаклана совершенно потрясающая. Я бы никогда не отнесла его к тем, кто может жить в таком красивом, просторном, историческом месте, но, после того, как я выглянула в окно и увидела все эти каменные дома на улице, стало очевидно, что все здесь живут примерно так же. Это словно оказаться в сексуальном эпизоде Аббатство Даунтон.

Но Амара, которую я недолго видела вчера, кажется достаточно приятной, хоть немного и тихой. И знаю, Лаклан хочет, чтоб я чувствовала себя важной и вовлеченной во все. Последнее, чего я хочу, чтоб он беспокоился.

Нам как-то все же удаётся встать с кровати. Лионель бегает по гостиной, словно сумасшедшее животное, рот открыт, на мордашке красуется слюнявая улыбка. Пока Лаклан скользит в кроссовки, надевает чёрные тренировочные штаны, белую футболку и бейсбольную кепку, чтобы вывести Лионеля и Эмили на быструю прогулку, я слоняюсь по его элегантной кухне, пытаясь понять, как сварить кофе. Я нахожу шкаф, полный тайников с чаем, маленький пакетик кофе, и, наконец-то, кофейник.

Я громко с облегчением вздыхаю, ставя чайник, и пользуюсь моментом, чтобы понять, что к чему. Как правило, вы довольно много можете сказать о человеке по его жилищу, но квартира Лаклана исключение. Он сказал мне, что живет здесь уже пять лет, но, если честно, с точки зрения личных штрихов, она не очень-то отличается от той квартиры, которую он ненадолго снимал в Сан-Франциско. На стенах картины, в гостиной старинные концертные афиши, обрамлённые в экстравагантные рамы, и современное искусство в столовой, но ничего из этого на самом деле не является отражением его личности. То же самое относится и к мебели. В то время как она вся очень красивая, кажется, лишь одна вещь отражает его - это деревянный обеденный стол, с сучками, текстурой и дефектами.

На книжных полках в основном документальная литература в твёрдой обложке начиная от мемуаров и заканчивая книгами о путешествиях, на полках для книг и на каминной полке всего лишь несколько вещей и фотографий. Фотографии его и команды по регби, одна с ним и Лионелем, и затем одна с ним и, как я предполагаю, его приемными родителями после игры. Его волосы слиплись и он едва улыбается, позируя в форме. Если бы это был мой дом, я бы везде разбросала своё дерьмо. Все что вам надо было бы сделать, это войти внутрь, осмотреться и вы бы сразу поняли, что здесь живет Кайла Мур.

Если бы я встретила Лаклана на улице и была бы так удачлива, что отправилась с ним сюда, не уверена, что почерпнула бы из его жилища что-то новое о нем, чего уже не знаю. Тем не менее, его квартира весьма привлекательна, как и он сам. Уверена, со временем она станет более и более комфортной. Я адаптируюсь к ней, и она адаптируется ко мне.

Когда он возвращается с прогулки, я слышу, как он таким довольным, игривым тоном разговаривает в холле с собаками. Кофе готов, так что я облокачиваюсь о стол, медленно потягивая чашечку, пока он заходит на кухню.

— Ничего себе, — говорит он, когда замечает меня, останавливаясь в дверях, чтобы осмотреть меня с ног до головы, и легко качает головой.

— Что? — спрашиваю я, желая знать, почему он смотрит на меня с таким трепетом.

Он пробегает рукой подбородку.

— Ты. Здесь. На моей кухне. В одних трусиках.

Я поднимаю свою чашку.

— И с кофе.

— Женщина мечты, вот ты кто, — говорит он, своей уверенной походкой прогуливаясь ко мне. В то время как он может быть поражён моим видом, я точно также поражена им, особенно тем как его тренировочные штаны низко висят на талии, демонстрируя эту идеальную V и делая намёк на член. Я рада что могу каждый день продолжать поражать его всеми возможными способами.

Он подходит, зажимая меня между своими большими руками, его тело прижимается к моему. Он смотрит на меня вниз сквозь ресницы, глаза блуждают по моему лицу, небольшая ухмылка на губах.

— Думаю, я могу к этому привыкнуть, — говорит он, низкий и хрипловатый голос проникает в меня. От этих слов мой позвоночник растворяется, кожа танцует в предвкушении, потому что я знаю, он собирается дотронуться до меня и мое тело нуждается в этом.

— Когда нам надо выходить? — спрашиваю я его, закрывая глаза, когда он наклоняется и целует мою шею.

Он стонет, посылая дрожь через мое тело.

— Куда я снова должен идти?

— На тренировку, — напоминаю я ему. — И сначала ты отвезёшь меня кое-куда. На твою работу. Хотя полагаю мы можем сделать это в другой день, — с надеждой добавляю я.

Он вздыхает.

— Нет, — он тянется назад и всматривается в мое лицо. — Я хотел бы, но если я не вернусь, то буду в большой беде.

Он не должен говорить мне это. Я знаю, что регби его карьера, и знаю, насколько она важна для него. Последнее, чего я хочу, чтоб он чувствовал за это вину.

Я собираюсь разрядить обстановку. Пробегаюсь руками по его подтянутой талии и сладко смотрю на него.

— Что происходит, когда ты попадаешь в большие неприятности? Другие мальчики стягивают с тебя шорты и устраивают тебе порку?

Он поднимает брови.

— Грязное, грязное создание, — бормочет он.

Я запускаю большой палец под резинку его штанов, чувствуя его тёплую, мягкую кожу.

— Н-у-у, не разрушай мою фантазию.

— Точно. Ну да, конечно мы снимаем друг с друга шорты и бьем друг друга палками. Иногда намазываем друг друга маслом, и получается одна большая команда. — Он прерывается. — На самом деле такое однажды случалось, но думаю, мы все были слишком пьяны. Не так-то просто отнять мяч у голого, намазанного маслом мужика. Хотя тренировка была отличная.

Я изучаю его, не в силах понять, серьёзен он или нет.

— Регби очень странный вид спорта.

Он тянется мне за спину за чашкой, которую я оставила для него.

— Рано или поздно придёшь на тренировку и все увидишь сама.

— Я могу? — спрашиваю я, внезапно волнуясь от перспективы увидеть его в действии. Я отхожу в сторону, чтобы позволить ему выпить кофе.

— Если хочешь, — говорит он. — Не могу сказать, буду ли я играть в полную силу, но я могу это устроить. Хотелось бы надеяться, в хороший день. Не хочу, чтоб ты начала думать я не тот игрок, которым ты меня считаешь.

— Оу, я никогда и не думала, что ты игрок, — дразню я его. — Может быть гей.

Он лишь чуть округляет глаза.

— Точно, что ж, натирание маслом наших голых тел сейчас не помогает, да? — Он делает глоток кофе и закрывает глаза. — Кстати, лапочка, это чертовски вкусно. Если ты до конца дней сможешь мне делать такой кофе, я умру счастливым.

Там, в его глазах немногословие, но все же эти слова ударяются в меня. Боже, это вообще возможно? Мои мысли уносятся вдаль, и внезапно я представляю себя прямо здесь, на этой кухне, через несколько недель, месяцев, лет. На что это будет похоже? Быть так долго с кем-то таким, как он? Вопреки тому, как я привыкла думать, по крайней мере с Кайлом, эта мысль больше не пугает меня. Вместо этого она согревает мое сердце, заставляя пропустить удар.

— Только вот, — продолжает он, будто только что не вложил мне в голову самые прекрасные образы в мире. — Я бы действительно хотел, чтоб ты была здесь и увидела меня в действии. Наша первая игра будет через неделю после твоего отъезда, и я очень сомневаюсь, что окажусь на поле.

Может мое сердце и пропустило удар, но теперь оно падает.

Я сглатываю и хватаюсь за край его футболки.

— Новое правило. Ни один из нас не упоминает о том, что через три недели я уезжаю.

Его глаза сужаются, и он кивает.

— Все верно. Это честно. Что насчёт того, когда ты забронируешь обратный вылет?

— Оставь это мне, — говорю я, зная, что он уже предложил оплатить мой обратный билет. — Я позабочусь об этом.

— Или, возможно, ты могла бы остаться здесь на неопределенное время, — говорит он, сфокусировавшись на чашке кофе, пока быстро не поднимает на меня взгляд. Пожимает одним плечом. — Это может быть один из вариантов.

Этот человек искушает меня на каждом шагу. Сначала приезд сюда, теперь идея не уезжать.

— Мы оба знаем, что я не могу этого сделать, — говорю ему. Потом я игриво бью его в плечо. — И эй, что я об этом говорила? Мы не упоминает об этом, ладно? Давай просто...наслаждаться.

— Столько, сколько сможем? — говорит он, и будь я проклята, если не вижу грусть в том, как он морщит свой лоб.

— Столько, сколько сможем.

***

После быстрого завтрака, состоящего из сосиски и яиц, знак внимания от Лаклана (и нет, это не двусмысленность), мы оставляем собак и садимся в его машину. Я никогда до этого не была внутри Рендж Ровера, но черт потери, если это не идеальная машина для него - большая, крутая и строгая. Но вместо того, чтобы отправиться в пустыню, мы путешествуем по оживленным улицам города, направляясь в его организацию через весь город.

Я не могу не глазеть на все, мимо чего мы проезжаем. Здания такие разные, такие старые, такие очаровательные и у каждого много своих отличительных неповторимых признаков. Они дышат историей, и я ловлю себя на том, что начинаю нервничать перед знакомством с городом. Я и так чувство, что у меня недостаточно времени, чтобы сделать все. И хоть я и хочу насытить Лакланом столько, сколько могу, я так же хочу взять по максимуму от Эдинбурга. Вероятно это из-за моей нынешней компании, но у меня уже такое чувство, что город оставит отпечаток в моем сердце.

Мы добираемся до каменного здания рядом с тем, что кажется окраиной города. Я выбираюсь из машины, не забывая посмотреть направо, прежде чем обойти машину и смотрю на надпись над тёмной деревянной дверью.

— Приют для животных «Любимый забияка»? — повторяю я. Смотрю на него с восхищением. — Это абсолютно очаровательно.

— Ага. Именно. Люди были удивлены насколько слащаво это звучит, учитывая что исходит от меня. Но большинству этих животных кусочек сладкого пиара пойдёт на пользу. Люди смотрят на них как на милых и прелестных, что помогает найти им дом.

Тьфу. И снова этот мужчина нашёл ещё один способ поразить меня. Я смотрю на здание, обратно на вывеску, затем на него, стоящего там, на улице, в чёрных ботинках, чёрных джинсах и серой футболке, порой выглядя так же грубо как хулиган, и все же у него доброе сердце, раз он смог организовать все это.

— Пойдём? — говорит он, протягивая руку.

Я жадно цепляюсь за неё и позволяю ему провести меня внутрь.

Там все не так хаотично, как я могла бы подумать. Здесь есть ресепшн, где я замечаю Амару, разговаривающую по телефону, которая быстро машет нам рукой, а затем небольшой ряд клеток, похожих на тюремные. Я знаю, Лаклан делает удивительные вещи, но я не могу не съежиться от боли, зная сколько животных проводят здесь жизнь.

— Все хорошо, — шепчет он, беря меня за руку и сильно сжимая. — Собаки здесь, у них есть шанс. Большую часть из них забирают, и они продолжают жить полноценной и счастливой жизнью.

Он ведёт меня вниз по проходу, и хоть мое сердце немного разрывается от вида, он указывает на то хорошее, что получают собаки. Например, все они получают собачьи кровати и игрушки в своей конуре, так что им не приходиться спать на бетоне. У них больше помещений, чем у других подобных приютов и общительные собаки могут легко делиться с другими. Он рассказывает, что благодаря их волонтерам и Амаре, все собаки гуляют по три раза в день, а особо энергичные и четыре, и одна из этих прогулок, длиной около часа, проходит в близлежащем парке. Иногда они гуляют группами, иногда, когда проходит обучение, поодиночке.

Мы останавливаемся у старого питбуля по имени Джо, который любит раздавать слюнявые поцелуи через решетку. Она здесь уже давно, потому что большинство людей не любят усыновлять взрослых собак, хоть она здорова и достаточно спокойна. Он надеется, что в ближайшее время ее возьмут.

— Иногда я беру ее домой, — признаётся Лаклан мне, пока Джо с обожанием смотрит на него, рассекая хвостом по полу. — Она провела много выходных со мной и Лионелем, смотря телевизор.

— Так почему ты не возьмёшь ее себе? — спрашиваю я его.

— Если до определенного момента ее никто не заберёт, я так и сделаю, — говорит он. — Но суть в том, чтобы разделить любовь. Если кто-то возьмёт ее и затем обнаружит, какая она веселая, а она из запрещённой породы и взрослая, шансы, что они снова сделают то же самое или, по крайней мере, посоветуют кому-то, очень высоки. У нас есть клиенты, которые возвращаются. Знаешь, те, кто взял собаку и потом понял насколько с ними легко. Так что они берут другую. Или делают пожертвование. — Он достаёт из кармана собачье угощение и даёт Джо, с улыбкой наблюдая, как она с удовольствием ест. — Как только люди понимают насколько легко это сделать, они меняются навсегда.

Он ведёт меня мимо других собак и, хотя мне трудно запомнить их клички, я влюбляюсь в их прекрасные лица. Одна собака, серая, с широкой белой грудкой, съёживается в углу, пока Лаклан не приседает около решётки, бросив случайный взгляд в её сторону. Он говорит тихим, незаметным тоном, пока, в конце концов, собака не подходит. Она уклоняется, когда Лаклан протягивает угощение через решетку, но голод берет своё и она быстро проглатывает еду.

— Это Бабси, — говорит он. — Я нашёл его на аллее в Лондоне, измученного, избитого и едва живого. Кто-то пробил ему голову, у него не было половины шерсти, кто знает от чего. Я не думал, что он выживет, но он справился. Он до смерти боится людей. Подонки, которые сделали это с ним, разрушили его веру в людей. И лишь из-за его породы они говорят, что он опасная собака. Да это подобные люди должны быть под запретом, а не порода. Люди жестоки, больны, намного серьёзней, чем животные. — Он вздыхает, сердито проводя рукой по лицу. Если честно, мы не думаем, что Бабси когда-нибудь подружиться с другими собаками или будет усыновлён. У нас было несколько собак, в которых мы вложили наши чертовы души и просто... — Он сжимает губы, качая головой. — Гребаный стыд. Но со временем Бабси становится лучше. С правильным хозяином, с кем-то терпеливым и добрым и сильным, у него будет шанс.

Мои глаза горят от слез, которые я ухитряюсь сдержать.

— Я не знаю, как ты это делаешь, — говорю я ему. — Как ты можешь вариться постоянно во всем этом и не чувствовать себя чертовски раздавленными?

Она наклоняет голову, широко раскрывая глаза в напряжении.

— Если честно, большую часть времени я охрененно раздавлен. Но я понимаю этих собак. Я знаю, каково это быть отброшенным в сторону, чувствовать себя нежеланным, верить, что нет никого, кто бы боролся за вас. Я был там. Снова и снова. Это адски больно, но если я не буду бороться за них, кто будет?

Я смотрю ему в глаза, полностью захваченная всем что он есть, и...черт.

Этот мужчина.

Я так чертовски влюблена в этого мужчину.

И тут меня ударяет понимание, потому что, святое дерьмо.

Я что, только что призналась в этом себе? Я только что подумала именно это?

Я так и сделала, да.

К счастью, он снова смотрит на Бабси, в его глазах этот замечательный, безрассудный вид надежды, другой взгляд, который влияет на меня, в то время как я чувствую головокружение, задыхаюсь, неконтролируемая от осознания своих чувств.

Может это лишь потому что он тут такой мужественный стоит напротив и рассуждает о том, как сильно любит спасать собак, думаю я.

Конечно же, это так. Это много вещей. Это все.

И я абсолютно по уши влюблена в него.

Его глаза порхают ко мне, и он слегка нахмуривается.

— Почти всегда есть это «жили долго и счастливо», — говорит он, и я моргаю, пытаясь вернуться в настоящее и понять, что он имеет в виду. — И если мы рискнём и привезём их, даже если отказ разобьёт наши чертовы сердца, это того стоит.

О Боже, пусть это будет не метафора о наших сердцах.

Он улыбается мне, и я вынуждена посмотреть в сторону, потому что я терпеть не могу, когда что-то выводит меня из равновесия.

— Хочешь взять парочку собак на прогулку? Я попрошу Амару присоединиться к нам.

Я киваю, язык ощущается толстым и неповоротливым, мозг будто пуст. А сердце, в это время, танцует неровный брейк в груди потому что, наконец, узнало что такое любовь.

Самое восхитительное, самое пугающе чувство, которое жизнь никогда не должна была предложить мне.

Когда мы идём забрать Амару, я пребываю в своего рода тумане. Надеюсь, я разговариваю с ней правильно и осмысленно, потому что все, о чем я действительно могу думать это Лаклан, любовь и эта отчаянная надежда, что может быть любовь это что-то такое, что ты можешь выключить, как выключатель. Может это просто похоть, завернутая в очень сексуальную, душевную, татуированную обертку. Просто адреналин, острые ощущения от пребывания первый раз за океаном, возбуждение от риска. Может это много ещё чего.

Но это чувство не остановит ничто.

Это ощущение, о котором даже нельзя спросить.

Потому что оно реально, и выбивает ритм, который вы никогда не знали и под который могли бы танцевать, и оно там. Оно, нахрен, там и настоящее и заполняет каждую клеточку моего тела.

Мне надо поговорить со Стеф и Николой. Мне нужен их совет. Приехать в Шотландию ради горячего секса это одно, но приехать и понять, что ты влюблена, это совершенно другое. Это опасно и бесперспективно, и ещё один риск, с которым мне надо иметь дело.

Я не могу даже взять себя в руки, так что я затерялась в своих собственных мыслях, пока Лаклан не понимает, что ему пора на тренировку. Он говорит, что Амара позаботится обо мне и позже подбросит в его квартиру. У меня в сумочке есть запасной ключ, на всякий случай, если я окажусь дома раньше него.

— Увидимся позже, лапочка, — говорит он, притягивая меня к себе, ох, так нежно, и оставляя затяжной поцелуй на моих губах.

Я вздыхаю напротив его губ, ощущая трепет в груди.

—Хорошо, — говорю я, затаив дыхание. — Удачи.

Он кивает и покидает приют, а я просто стою там как сентиментальная размазня.

— Итак, кого ты хочешь? — спрашивает Амара, протягивая мне поводок.

Я осторожно беру один в руки, но вынуждена покачать головой, чтобы вбить в себя хоть немного смысла.

— Э-э, что?

Она улыбается мне. У неё гигантская, размера как у Мадонны, щель между передними зубами, которая придаёт ей странной сексуальности.

—Собаки, — говорит она. — Какую собаку ты хочешь взять на прогулку?

— Ой, — говорю я. — Ту, которой это нужнее.

— Как насчёт той, с кем полегче? Это Джо, — говорит она, направляясь к клетке Джо и открывая дверь. Она ковыляет ко мне, толстый животик колышется из стороны в сторону, и сразу же смотрит на меня так, будто я собираюсь взять ее домой и никогда не отпускать. Даже у чёрного сердца нет шанса выдержать подобное.

— Она любимица Лаклана, — говорит Амара, пристегивая поводок на Джо и понимающе глядя на меня. — Хотя думаю, ты возможно тоже любимица Лаклана.

Я смотрю в сторону и надеюсь, что тепло на моих щеках не превращается в румянец.

— Эй, — говорит Амара, подходя к другой клетке. — Все в порядке, да? Это хорошо. Я никогда не видела чтоб раньше он так вёл себя с кем-то другим. Не то чтобы были какие-то другие, если ты понимаешь, о чем я.

Когда она приносит двух собак из общей клетки, я смотрю на неё.

— Позволь предположить, ты собираешься предупредить меня о том, какой он задумчивый, сложный и тихий. Поверь мне, я это знаю. Я слышала подобное дерьмо от его кузенов.

— О, ну это само собой разумеется, — легко говорит она. — Но я бы не сказала, что он обязательно задумчивый, он просто мыслитель. И он не сложный, нет, он просто честный и знает, что будет делать, а что нет. Лично я всегда нахожу что-то очень благородное в Лаклане, как в породе мужчин, которых на самом деле больше не существует. Я рада, на самом деле рада, видеть его с кем-то, кто заставляет его светиться. Самое время. Ты познакомилась с его родителями?

Я качаю головой.

— Уверена, познакомишься, — говорит она, когда мы выходим из приюта. Она останавливается и запирает дверь, в то время как собаки начинают взволнованно тянуть свои поводки. — Они милейшие люди. Ты им понравишься, и тот факт, что ты здесь, тоже.

Я смотрю на неё.

— Просто сколько ты знаешь о том, почему я здесь?

Она подтягивает хвостик на затылке.

— Я знаю, что он не тот тип мужчины, который знакомится с девушкой и прилетает с ней сюда. Это говорит о нем многое. И тот факт, что ты приехала, многое говорит о тебе.

Она настоящий правдоруб.

— Что я могу сказать? Он действительно мне нравится.

Ей не нужно знать, что это преуменьшение.

Ее глаза украдкой смотрят на меня с улыбкой.

— Я знаю. Ой, пока не забыли. — Она отцепляет три намордника, висящих вдоль стены с кучей поводков. — Если собаки пойдут без намордника, у нас могут быть проблемы.

Она протягивает мне намордник, и я смотрю вниз на милую, открытую мордочку Джо, полные надежды глаза и большую улыбку.

— Кажется, немного неправильно делать подобное, — говорю я, фиксируя намордник на ее мордочке, что не особо волнует Джо. — Они лишь заставляют людей сильнее бояться собак. Я уверена, Джо и мухи не обидит.

Амара вздыхает, надевая намордники на других собак.

— Ага, да. Скажи это правительству. Либо мы надеваем на них намордники, либо не можем вообще ими заниматься. У большинства людей в Соединенном Королевстве предвзятое отношение к этим собакам и намордники делают все только хуже. Если бы они только могли увидеть их, как по-настоящему они умеют улыбаться, они бы так не боялись. Это клеймо, с которым мы пытаемся работать. Люди хотят верить той чепухе, которую слышат об этих собаках, они постоянно спорят и до них действительно трудно что-то донести.

— В Штатах то же самое, — говорю я ей. — Чем больше я провожу время с Лакланом, тем больше обращаю внимания на предвзятость СМИ. Если на ребёнка нападает лабрадор, что встречается чаще, чем ты могла бы подумать, это едва ли становится новостью, а если и происходит, они не раздувают скандал под названием «нападение собак». Но если это питбуль, все новости кричащими заголовками сообщают об этом. — Я смущённо улыбаюсь Амаре. — Признаю, пока я не встретила Лаклана, СМИ отдавалось меня одурачить.

Она кивает, кладя руки на бёдра.

— Он может быть немногословным, когда ты не знаешь его по-настоящему, но если начнёшь говорить с ним о собаках, он не заткнется. Он делает здесь столько хорошего. Он очень, очень убедителен.

Она указывает головой на улицу, и я иду за ней. Собаки выглядят ужасающими в намордниках, но, по крайней мере, они виляют хвостами, их носы принюхиваются к новым запахам.

— Так как существует это место? — спрашиваю её с любопытством. — Имею в виду, с точки зрения финансирования?

Она качает головой, раздумывая, пока мы останавливаемся, чтобы дать собакам понюхать траву.

— Все хорошо. Мне платят, неважно сколько, благодаря собственным деньгам Лаклана. Думаю, если б не тот факт, что он много лет выгодно инвестировал средства, моя позиция была бы чисто добровольческой.

— А волонтеры?

— Они приходят и уходят, но у нас есть четверо действительно преданных идее. Один несколько лет назад играл в регби с Лакланом. Рене. — Ее глаза сияют, когда она произносит его имя. — Он сейчас далеко, но он всегда очень помогает.

— А Лаклан в последнее время не организовывал сбор средств?

— Ну он ведь уезжал, но в начале сезона регби будет ужин...ты ведь будешь здесь в это время? Это через несколько недель.

Я беспокойно сжимаю челюсть.

— Я не уверена...

— Меня назначили главной, так что не уверена будет ли все так же идеально, как и всегда. Слава Богу, мне помогала мама Лаклана, Джессика. Обычно подобные мероприятия планирует она. Лаклан без неё становится таким потерянным, когда дело доходит до вечеринок и приходится общаться с богатыми и знаменитыми.

— А что насчёт чего-то типа календаря с игроками в регби? — я вспоминаю, что Нейл говорил мне о чём-то подобном с французами.

Она ухмыляется мне.

— Например, заставить его позировать обнаженным, чтобы спасти животных?