Игра в любовь

Глава 5

— Как насчет ужина, Холковски?

Робин утерла пот со лба. Сегодняшняя игра с «Баронами» ужасно ее утомила, и сейчас ей хотелось только одного: побыстрее добраться до дома, встать под душ, а потом рухнуть в постель.

— Что ты сказал?

— Я об ужине.

— Согласна, — кивнула Робин, хотя едва держалась на ногах. — А куда все собрались?

— Не все, — пророкотал Майкл. — Только ты и я.

— Ты и я?..

Сердце ее тревожно забилось, усталость как рукой сняло. Майкл повернулся и направился к скамье запасных.

— Я думал, ты не прочь поужинать в приличном ресторане. Похоже, я ошибался, — бросил он через плечо.

— Нет-нет, я с удовольствием! — закричала ему в спину Робин. Она не собиралась упускать такой шанс. — Во сколько?

Ей показалось, что она услышала вздох облегчения. Майкл повернулся к ней лицом.

— В шесть. Тогда мы вернемся не очень поздно.

На подготовку у нее оставалось пятьдесят пять минут. Не заходя в раздевалку, она помчалась домой и сразу отправилась в ванную. Времени было достаточно, чтобы немного расслабиться в душистой пене. Добавив в нее несколько ароматических шариков, Робин погрузилась в воду. Полежав немного, вымыла под душем голову и вытерлась. Потом завернулась в желтое махровое полотенце, прошла в спальню и рухнула на кровать.

У нее свидание! Майкл пригласил ее на ужин! Ей хотелось ущипнуть себя, чтобы убедиться, что она не спит. Голова Робин шла кругом, а сердце то трепетало от радости, то сжималось от страха перед неизвестностью.

Поднявшись с кровати, Робин подошла к шкафу. У нее было несколько платьев, но, казалось, ни одно из них не подходило для свидания с таким необыкновенным мужчиной, как Майкл. А ей очень хотелось выглядеть нарядной и элегантной.

Робин вздохнула и вытащила из шкафа платье, которое более или менее соответствовало сегодняшнему событию. Это было простенькое хлопковое платье с цветочным узором, со складками на талии, с пышной юбкой чуть выше колена и с рукавами-фонариками.

Теперь следовало позаботиться о колготках. Все-таки она идет в ресторан. И потом, этот ужасный синяк на икре… Она выдавила на ладони немного крема для рук и принялась тщательно втирать его, стараясь смягчить загрубевшую в спортивных баталиях кожу. На один вечер, на один единственный вечер ей хотелось забыть, что она игрок бейсбольной команды. Сегодня, в этот исключительный вечер, ей хотелось быть просто женщиной, женщиной Майкла.

Робин неловко переступила ногами в наполовину натянутых колготках. В своих отчаянно смелых фантазиях она представляла Майкла и себя мужем и женой, отцом и матерью их детей. Но никогда в ее фантазиях не возникали интимные подробности. Она поцеловала его — и от этого поцелуя вознеслась до небес. Но ее тело жаждало большего — Робин чувствовала это, когда смотрела на Майкла и когда думала о нем.

Она часто представляла, как прижимается щекой к его широкой груди. Представляла, как они с Майклом, заботливые родители, весело играют с детьми. Но она не могла представить Майкла, пылающего страстью. Наверное, его привлекают совсем другие женщины, женщины без синяков на ногах и без мозолей на ладонях. Робин рывком натянула колготки. Ему должны нравиться женщины, которые носят дорогие наряды и туфли на шпильках — носят так непринужденно, словно родились в них.

Робин надела свое купленное на распродаже платье и сунула ноги в дешевые белые лодочки.

«И к тому же, — мысленно рассуждала Робин, — женщина Майкла должна по крайней мере раз в неделю посещать парикмахера и делать маникюр». Она тяжело вздохнула и несколько раз прошлась пилкой по ногтям. Потом заколола вьющиеся волосы, пытаясь придать прическе хоть какое-то подобие элегантности, и посмотрелась в зеркало. Да, очень может быть, что Майкла привлекает совсем другой тип женщин, но она, Робин Джейн Холковски относится к тем, которые всей душой преданы своему избраннику, которые заботятся о нем и стараются украсить его жизнь.

«Итак… — сказала себе Робин, вытирая руки о махровое полотенце, — итак, сегодня, возможно, выяснится, нравятся ли ему такие женщины, как я».

Майкл остановился у ее двери и провел вспотевшими ладонями по волосам. Потом поправил узел галстука. Он уже жалел, что не пригласил Робин в пиццерию, тогда вполне можно было бы надеть шорты и футболку.

Он поднял руку, чтобы постучаться, но тут же опустил ее. Господи, зачем? Ведь он четыре года провел без забот и хлопот, которые доставляют свидания и привязанность к женщине. Впрочем, так будет всегда, если он этого пожелает. Нет, неправда. Стоило ему поцеловать Робин — и стало ясно: беззаботные дни миновали. Она тревожила его, будоражила, заставляла мечтать о женских ласках, о любви. И вот он здесь, разгоряченный, взвинченный, растревоженный.

Уместнее было бы взять цветы с собой, а не оставлять их в машине.

Нет, лучше без цветов. Еще не хватало, чтобы весь город увидел его при галстуке и с букетом в руке. Тогда все решили бы, что он ухаживает за Робин. Нет, этого он не допустит! Их общение касается только их двоих.

Когда Майкл наконец постучал в дверь, рука его дрогнула.

Нет, надо было все-таки взять цветы с собой, они избавили бы его от необходимости говорить что-то особенное.

— Привет, Робин, — пробормотал он.

— Привет, — кивнула она.

— Ты готова?

Робин не могла отвести взгляд от его темно-синего пиджака и галстука. Майкл был неотразим. Его светлые волосы сияли в лучах солнца, а белоснежная сорочка оттеняла загар прекрасного лица. Именно это лицо ей хотелось бы видеть, просыпаясь по утрам.

— Готова, — сказала она, сознавая, что отвечает не только на заданный ей вопрос. — Только возьму сумочку.

Как только они сели в его черный «мерседес», Майкл вручил ей букет фиалок. Бейсболисты часто похлопывали ее по спине, восхищаясь ее успехами на поле. Но никто ни разу не подарил ей цветы. Робин вдруг почудилось, что ее простенькое платье превратилось в роскошный наряд, а дешевые туфли — в хрустальные башмачки.

Но даже запах фиалок не заглушал аромат лимона. Ей хотелось прижаться к крепкому плечу Майкла, хотелось утонуть в его объятиях.

Майкл чувствовал чуть сладковатый аромат ее духов. Это был «убаюкивающий» запах — запах женщины, запах домашнего уюта. Ему хотелось протянуть руку и провести ладонью по ее изящной шейке, хотелось погрузиться в нее, точно в чудесный сон, и никогда не возвращаться к действительности.

— Что ты обычно делаешь, когда сезон заканчивается? — спросила она.

Майкл вздохнул с облегчением — можно было расслабиться и думать о чем-нибудь… постороннем. Взглянув на Робин, он с улыбкой проговорил:

— Для начала рублю деревья. Вырубаю засохшие деревья вокруг дома и подрезаю ветки. Выполняю еще кое-какую работу, но это все мелочи. — Снова взглянув на девушку, он спросил: — А ты задумываешься о своей педагогической карьере?

Робин пожала плечами и, насколько позволял ремень безопасности, повернулась к Майклу.

— Откровенно говоря, я этого немного побаиваюсь. Мне всегда казалось, что я легко нахожу общий язык со старшеклассниками. Но сейчас я начинаю беспокоиться. Они такие впечатлительные, такие своевольные и импульсивные… И все стремятся быть независимыми. Работа с ними требует огромных усилий. Кто знает, что принесут мои слова и дела — пользу или вред?

А Майкл думал о том, как она замечательно повлияла на всех игроков. Одно ее присутствие на поле оживляло и подбадривало мужчин. Он вспомнил об уроках бейсбола для школьников — мальчики и девочки ловили каждое ее слово. Майкл невольно улыбнулся, вспоминая о том, что с появлением Робин «сателлиты» стали тщательно следить за своей речью.

— Ты справишься, — проговорил он с уверенностью. — Конечно, тебе не удастся перевоспитать всех. Но я не сомневаюсь, у тебя получится. Правда, это требует долгого и кропотливого труда, но у тебя достаточно энергии. И что же ты собираешься преподавать?

Робин скорчила гримасу.

— Если подпишу контракт, то буду тренировать команду девочек, играющих в софтбол[11].

— А ты, разумеется, предпочла бы команду мальчиков?

— Конечно.

— Почему бы тебе не учить девочек бейсболу?

— А с кем мы будем играть? — рассмеялась Робин. — Мы же окажемся единственной командой.

— Думаю, твои играющие в софтбол девочки затмят мальчишек. Держу пари, на матчах твоей команды публика будет визжать от восторга.

Он остановился перед рестораном «Эль энд стейк». Заглушив мотор, повернулся к Робин и положил руку ей на плечо.

— Я считаю, девочкам очень повезло. У них будет прекрасный тренер.

— Майкл!..

Очарованный ее улыбкой, он склонился над ней, и губы Робин прикоснулись к его губам. В следующее мгновение она откинулась на спинку сиденья и с улыбкой сказала:

— Спасибо.

«Медленно ты соображаешь, старина», — говорил себе Майкл, обходя машину и распахивая перед Робин дверцу. Своим поцелуем она застала его врасплох, он поначалу даже не сообразил, как отреагировать. Впрочем, реакция не заставила себя ждать, он это тотчас же почувствовал. Эта малышка, способная нанести столь мощный удар, становилась опасной. Она может нарушить статус-кво — причем не только в бейсболе, в который играет со школьных лет, но и в его жизни. Но чего же он ожидал, когда приглашал ее? Может, полагал, что сумеет держать себя в узде? Его дрожащие руки — лучшее доказательство того, что он ошибался.

Они вошли в ресторан и уселись за столик, стоявший в неглубокой нише. Робин заказала бокал вина и принялась изучать меню. Майкл любовался ее очаровательной головкой с копной каштановых волос. Ширли Темпл? Совершенно не похожа. Робин — настоящая женщина. И эта женщина прекрасно знает, чего хочет добиться в жизни, чего желает. Перед его внутренним взором возникло видение: они с Робин на широкой кровати, в его доме… И она, тихонько вздыхая, улыбается ему так же, как сейчас, сидя в его машине.

— Так что вы выбрали, мистер Райан? — раздался у него над ухом голос официанта.

— Секс… Ах да… Секстет из дичи, пожалуйста.

«Черт, кажется выкрутился, — подумал Майкл. — Какое счастье, что шеф-повар дал своему произведению такое замечательное название. Интересно, что он туда натолкал? Как бы то ни было, придется мужественно проглотить. Только бы там не оказалось печенки!»

— Пока ваш заказ готовят, вы можете пройти к салат-бару. Надеюсь, вам у нас понравится. — С этими словами официант удалился.

Майкл поднялся со стула, — сказалась привычка есть в одиночестве, — но тут же снова сел.

— Ты не против салатов?

— Нисколько, — ответила Робин. — Я просто умираю от голода.

Едва лишь они вернулись к столу, как к ним подошла женщина, облаченная в форму «Сателлитов».

— Мне ужасно неловко вас беспокоить, Робин. Мы, я и моя семья, мы все без ума от вашей игры. — Дама взмахнула руками и чуть не сбила с ног мужчину, проходившего мимо с подносом. — Умоляю вас, дайте автограф.

— С удовольствием. — Робин попыталась улыбнуться.

Она взяла из рук женщины блокнотик, и тотчас же у столика выстроилась очередь — все жаждали получить автограф. Вино в бокале нагревалось, нежные листья салата подсыхали, и у Робин от голода уже засосало под ложечкой.

Наконец Майкл поднялся и отбросил салфетку.

— Прошу извинить, леди и джентльмены, но Робин пора домой. Режим, знаете ли. Ей пора ложиться. — Было только семь часов, но Майкл надеялся, что никто из болельщиков не успеет сообразить, как нелепа подобная отговорка. — Если вы придете завтра на игру, мы с удовольствием дадим вам автограф.

Он взял девушку за руку, но она неожиданно отпрянула. Майкл уставился на нее в изумлении. Потом вдруг нагнулся и, рассмеявшись, вытащил из-под стола сброшенные Робин ненавистные туфли и валявшуюся рядом белую сумочку.

— Выше голову! — обнимая свою спутницу за талию, Майкл вывел ее из зала. У стойки старшего официанта он задержался и расплатился по счету.

Робин представила, как они с Майклом выглядят со стороны. Неотразимый Майкл Аллен Райан выводит свою даму из ресторана, держа в руке ее туфли и сумочку. Она улыбнулась комичности ситуации, но на душе у нее кошки скребли. Надо полагать, вечер закончился. Она больше не девушка, которую Майкл пригласил на ужин. Теперь она — игрок, а он — ее тренер.

Майкл остановился лишь на несколько секунд — чтобы Робин надела туфли. Он был так взбешен, что казалось, воздух над ним потрескивал. Когда «мерседес» свернул на Мейн-стрит, Робин раскрыла рот, но тотчас же закрыла его; она решила, что лучше помолчать. Вскоре Майкл припарковался у супермаркета и велел ей оставаться в машине. Минут через десять он вернулся с объемистым пакетом в руках. Робин совсем приуныла: она не только испортила Майклу вечер, но и вынудила его готовить ужин. Когда они остановились у дома Майкла, она посмотрела на него с удивлением.

— Извини, — буркнул он; было очевидно, что Майкл все еще сердится, но уже смирился с произошедшим.

— Это я должна извиняться, — покачала головой Робин.

— Отлично, — усмехнулся Майкл. Похоже, настроение у него улучшилось. — Мы оба извинились, но оба ужасно голодны. Идем, я поджарю стейки.

Сердце Робин забилось быстрее — вечер еще не закончился! Майкл не намерен от нее избавиться!

Они вошли в дом. Робин с изумлением осматривалась.

— Ты недавно сюда переехал?

— Нет, я тут уже три года.

— Ты принципиально против мебели? — Ее голос эхом прокатывался по пустым гостиной и столовой.

— Просто никак не могу найти то, что мне нравится.

На самом деле он не имел ни малейшего желания обставлять всю квартиру, его вполне устраивали кухня и кабинет.

Робин последовала за ним на кухню, отделанную в стиле кантри. Майкл положил пакет на стойку, облицованную красной кирпичной плиткой. Затем снял пиджак и галстук, расстегнул верхние пуговицы на белоснежной рубашке. Увидев завитки светлых волос на его груди, Робин стиснула зубы — она боролась с желанием прикоснуться к этим завиткам. Слава Богу, что Майкл отвернулся и принялся изучать содержимое холодильника.

— Будь как дома, — бросил он через плечо. — И сбрось туфли, если хочешь.

— Спасибо, — отозвалась Робин. — А где у тебя ванная?

Майкл отвел девушку в ванную. Затем вышел во внутренний дворик и развел огонь под специальной решеткой для жарки мяса. Когда он вернулся на кухню, Робин стояла у раковины и мыла овощи для салата. Она была босая и без чулок. Ногти на ее пальчиках поблескивали розовато-персиковым лаком. Она играла в мужскую игру, носила шерстяные носки и бейсбольные ботинки — и при этом делала педикюр!

Глядя на Робин, Майкл думал о том, что теперь ему станет еще труднее относиться к ней как к одному из игроков команды. А впрочем, ничего удивительного… Она ведь женщина. Просто ей представилась возможность поиграть один сезон в мужской команде, и она превратила обычную игру в эффектное зрелище.

Майкл поклялся, что впредь будет радоваться каждой встрече с ней — как бы она ни оделась.

— Я тебе говорил, что ты сегодня прекрасно выглядишь?

«Неужели у него всегда такой хриплый голос?» — промелькнуло у Робин.

— Нет. Спасибо.

Майкл подошел к раковине и взял из рук девушки пучок латука.

— Ты испачкаешь платье. Позволь, я сам.

— Платье можно выстирать… Я сделаю салат, а ты почистишь картошку. Идет?

Майкл подошел к ящику с овощами. Он снова уловил уже знакомый сладковатый запах — запах Робин. Что это — резеда, фиалка? Нет, просто аромат всепобеждающей женственности.

Какое-то время они молчали. Наконец Майкл, взяв тарелку с отбивными, спросил:

— Ты предпочитаешь сильно поджаренные?

— Нет, не очень.

Она одарила его такой улыбкой, что у него голова кругом пошла. Майкл поспешно вышел во внутренний дворик.

Робин поставила на круглый дубовый стол тарелку с салатом, потом нашла соль и перец. Заметив на столе какой-то конверт, она взяла его, чтобы отложить на стойку. Машинально прочитав имя адресата, взглянула на адрес отправителя — и замерла в изумлении.

— Так это ты Патрик Райан? — спросила она появившегося в дверях Майкла.

— Нет, — ответил он. — Патрик Райан — мой отец.

Робин помахала конвертом. Майкл схватил его и положил на стойку.

— Не увиливай. Ты отлично понял, что я хотела спросить. Так ты, оказывается, писатель! Твои рассказы о спорте… они замечательные.

— Спасибо. Я продолжил дело отца. И пожалуйста, об этом ни слова. Я не намерен предавать это огласке.

— Боишься, что кое-кто узнает себя в твоих историях?

— Нет. Они заваливают редакции письмами. Пишут, что им приятно узнавать себя… Просто я не смогу писать так же легко и свободно, если все будут знать, кто автор.

— Возможно, ты прав, — сказала Робин.

Расставляя на столе тарелки, которые подавал ей Майкл, она думала о своем неожиданном открытии. Ей очень нравились его остроумные и веселые рассказы. И все же странно… Оказывается, хмурый и суровый тренер Майкл Райан и юморист Патрик Райан — один и тот же человек? Робин повернулась к нему и засмеялась.

— Знаешь, это фантастика.

— Просто мне нечем больше заняться в межсезонье. — Он пожал плечами.

И ей опять показалось, что Майкл ужасно одинок.

Утолив голод, Робин попросила:

— Расскажи, как ты пишешь.

— Это начал мой отец. Он был влюблен в спорт, хотел стать футболистом, играл в гольф, увлекался рыбной ловлей. Отец рассказывал, что в детстве он очень часто болел. Болезни дали осложнения, поэтому у него было слабое сердце. По словам отца, его первые литературные опыты — довольно резкие заметки о школьных командах — не отличались высокими достоинствами, и ему даже в голову не приходило публиковать эти опусы. Но вскоре его язвительные комментарии стали превращаться в юмористические рассказы о спорте. Кое-что в них было основано на реальных фактах, кое-что — нет. Наконец он решился отправить несколько рассказов в спортивный журнал. Так началась его писательская карьера. После смерти отца я продолжил его дело под тем же именем. Конечно, пока мне до него далеко, но я, кажется, справляюсь.

«Еще как», — подумала Робин.

— Ты пишешь и для журнала «Жизнь на природе»? — спросила она.

— Да, как раз сейчас собираюсь. У меня есть одна идея. Рыбацкая история. Один рыболов вечно привирает, говорит, что поймал огромную рыбину, но она сорвалась. И как-то он действительно вытащил такую рыбу, но…

Майкл на ходу сочинял рассказ о злоключениях бедолаги-рыболова, отправившегося похвастаться своим уловом. Когда главный герой наконец-то добрался до кабачка, где его поджидали друзья, у него в руках в качестве доказательства остался один плавник. Робин хохотала до слез.

Потом они убрали со стола посуду, и Майкл вышел во дворик, чтобы загасить угли. Робин же понесла кофе в кабинет. К ее удивлению, он оказался очень уютным. Компьютер и письменный стол стояли у окна, выходящего на бассейн. Обшитые дубовыми панелями стены были увешаны семейными фотографиями и изображениями звезд бейсбола. На одном из снимков был запечатлен Майкл в зените своей славы.

Робин вышла во внутренний дворик. Полюбовавшись мерцающей в свете фонарей бирюзовой гладью бассейна, вернулась в кабинет. И вдруг зевнула. Она никогда столько не ела по вечерам. Минуту спустя она снова зевнула — на нее навалилась дремота.

— Устала? — спросил Майкл.

— Не очень.

— А я думаю, что очень.

В следующее мгновение она почувствовала, что Майкл обнимает ее за плечи. Робин прикрыла глаза и прижалась к его могучей груди.

Ее родители умерли пять лет назад. Она уже забыла, что такое участие и забота, но сейчас таяла в объятиях Майкла; ей хотелось расплакаться от счастья. Столько лет она несла бремя одиночества, но вот вдруг поняла, что уже не одинока.

Почувствовав, что губы Майкла коснулись ее макушки, Робин прикрыла глаза. Медленно, словно погружаясь в чудесный сон, она повернула голову и уткнулась в его грудь. Ей показалось, что она слышит гулкие удары его сердца. Когда же Майкл взял ее за подбородок и заглянул ей в глаза, она, счастливая, улыбнулась.

Он покрывал ее лицо поцелуями. Он целовал ее снова и снова. Она была такая женственная и такая очаровательная… Совсем как маленький пушистый котенок.

Потом его руки обвили ее тонкую талию, и их губы слились в поцелуе. Он целовал Робин как бесценное сокровище, он наслаждался вкусом ее губ. И она, отвечая на его поцелуй, все крепче к нему прижималась.

Неожиданно он подхватил ее на руки и подошел к кушетке. Усевшись, пристроил девушку у себя на коленях.

— Я скоро отвезу тебя домой, детка.

Приятная дрожь охватила Робин. Она принялась целовать его, и после каждого поцелуя душа ее трепетала, точно крылышки бабочки под весенним ветерком. Она всем сердцем стремилась к Майклу.

Очарованная этими мгновениями, Робин покачивалась на коленях у Майкла и, поглядывая на него, улыбалась. Склонившись над ней, он снова ее поцеловал, а потом его язык скользнул меж ее губ. Она ответила ему тем же и тотчас почувствовала, как он вздрогнул.

— Господи, — пробормотал Майкл, — где ты этому научилась?

— У тебя, — прошептала она. — Только что.

Чуть отстранившись, он заглянул в ее темные глаза — она смотрела на него с любовью и нежностью. Он застонал и уткнулся лицом в ее плечо. Вдыхая знакомый сладковатый запах, Майкл все крепче прижимал к себе Робин. Он чувствовал: если она его отвергнет, от этого удара ему уже не оправиться. А ведь он так спокойно жил в коконе одиночества — жил все эти годы.

— Пора. — Майкл наконец поднял голову. — Я отвезу тебя домой. У тебя завтра трудный день.

— М-м… — Она прикрыла глаза.

Он усмехнулся и поднялся с кушетки, все еще держа Робин на руках. Когда же ноги девушки коснулись пола, она повисла на плечах Майкла.

— Робин, проснись. — Он стиснул зубы.

Она подняла на него заспанные глаза.

«Нет, хватит страстных объятий и жарких поцелуев…» Стараясь стряхнуть с себя наваждение, Майкл осторожно подталкивал девушку к двери.

Он усадил Робин в машину и пять минут спустя остановился у ее дома. Фонарь над парадной дверью казался огнем маяка. Нет-нет, и речи быть не может о том, чтобы провожать ее дальше. И уж конечно, никаких поцелуев, не то его интерес к ней станет очевидным. Он повернулся и увидел, что Робин тянется к нему.

— Спасибо, Майкл. — Она улыбнулась. — Это был чудесный вечер. — Легкий поцелуй служил тому подтверждением.

«О Боже, как трудно с ней расстаться!» Майкл осторожно обнял ее и тотчас же отстранился.

— Спокойной ночи, Робин. Приятных сновидений.

Он смотрел, как Робин поднимается по лестнице и проходит по узкой террасе. Наконец она скрылась за дверью, и Майкл тяжко вздохнул. Мать наверняка отчитала бы его, если бы узнала, что он не проводил девушку до двери. Но в этом случае он все-таки прав. Лучше показаться невоспитанным, чем оказаться в квартире у Робин и…

Вернувшись домой, Майкл позвонил матери.

— Привет, мама!

— Майкл?! Как я рада тебя слышать. Что-нибудь случилось?

В глубине души он иногда упрекал мать, привившую ему строгие моральные принципы. Но повинна в его бедах была не мать, а другая женщина, над этими принципами посмеявшаяся.

— Все в порядке, мама. Просто я хотел сказать, что очень люблю тебя.