Империя ненависти

Annotation

Мой босс. Мой враг.

Я сбежала из своей жизни.

Оставить все позади было нелегко, но я сделала это.

Я перевернула страницу и взлетела над океаном.

Это мое новое начало.

Моя новая глава.

Моя новая книга.

По крайней мере, на это я надеялась, пока не встретила своего нового босса.

Дэниел Стерлинг.

Богатый как грех, незаконно привлекательный, лицо с обложки каждого журнала.

Ох, и причина, по которой я сбежала в первую очередь.

Я превратила его школьную жизнь в ад.

Он не остановится, пока не даст мне попробовать мое собственное лекарство.

Автор: Рина Кент

ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРА

ПОСВЯЩАЕТСЯ

ПЛЕЙЛИСТ

Автор: Рина Кент

Книга: Империя ненависти

ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРА

Привет, дорогой друг!

Эта книга не так мрачна, как остальные мои книги, но она содержит темы сексуального насилия и расстройства пищевого поведения. Я верю, что вы знаете свои триггеры, прежде чем продолжить чтение.

Империя Ненависти — является одиночной книгой, хоть и входит в серию.

ПОСВЯЩАЕТСЯ

Душераздирающим одержимым душам.

ПЛЕЙЛИСТ

Creep — Radiohead

Another Life — Motionless in White & Kerli

7 Billion — Marina Kaye

Wrecked — Imagine Dragons

Faking Love — Tommee Profitt, Jung Youth & NAWAS

Try Again — Walking on Cars

The End — Alessio & Charlotte Lawrence

Sweat — The All-American Rejects

Disillusioned — A Perfect Circle

The Gold — Manchester Orchestra

You Broke Me First — Conor Maynard

Пролог

Николь

8 лет

У меня нездоровая одержимость.

Или, возможно, не одна.

Не уверена, что означает это выражение. Нездоровая одержимость. Но я слышала, как подруга-психотерапевт мамы однажды сказала ей это.

Она сказала, что маме нужно держать себя в руках и не позволять своим навязчивым идеям овладевать ею, иначе это начнет действовать на меня.

Думаю, что уже слишком поздно, и мама уже передала этот ген мне.

Когда она спала, я на цыпочках прокралась в гостиную, взяла планшет, спряталась под одеяло и вбила термин в поисковик браузера.

Было темно, если не считать подсветки планшета, которую я снизила до самого нуля, чтобы мама меня не поймала. Ей не нравится, что я засиживаюсь допоздна.

На самом деле ей не нравится, когда я делаю много чего.

Например, бываю слишком дружелюбной, разговариваю с людьми или играю.

Я всегда должна учиться, чтобы стать чем-то

важным и заставить ее гордиться мной.

Я всегда должна помнить, что с тех пор, как папа утонул в прошлом году, спасая меня, мы сами по себе.

Папа, возможно, был рыцарем и принадлежал к аристократии, но он накопил достаточно долгов, которые стоили нам нашего дома и всего, чем мы владели.

Вскоре после этого маме удалось выйти замуж за Лорда. Дядя Генри очень милый. Он погасил все наши долги и иногда обращается со мной лучше, чем с моей мамой. Он не говорит мне всегда есть мои овощи, или учиться, или не заводить друзей, потому что они будут использовать меня.

Он говорит, что я также умна, чего мама никогда не говорила, даже когда учителя сообщали ей об этом.

Но я недостаточно умна, чтобы самостоятельно понять, что означает «нездоровая одержимость», поэтому я отправилась на поиски в интернет прошлой ночью, затаив дыхание и печатая потными пальцами.

Результаты, которые появились, заставили мой рот приоткрыться.

Нездоровая одержимость — это крайний интерес к чему-то или кому-то.

Это значит постоянно думать об этом.

Это значит что-то постоянно делать, даже против своей воли. Это значит иметь навязчивую озабоченность и быть неспособным избавиться от этого, как бы вы ни старались.

Я недоверчиво уставилась на слова, написанные на экране. Как это возможно, что они точно узнали, как я отношусь к вещам?

Они экстрасенсы?

Эта мысль заставила меня вздрогнуть, и мне было трудно заснуть. Поэтому я продолжала читать дальше и дальше о навязчивых идеях, особенно нездорового типа. И чем больше я читала, тем сильнее меня это поражало.

Будто кто-то вскрыл мой череп и влил в него горячую жидкость.

С тех пор эта жидкость обжигает мой мозг. Быть может, это один из тех случаев, когда я должна изобразить улыбку и притвориться, что все в порядке, как учила меня мама.

Никогда не показывай людям, что ты чувствуешь, Николь. Всегда улыбайся и веди себя наилучшим образом, как подобает леди.

Ее слова текут по моим венам вместо крови. Все, что она говорила и чему научила меня, всегда является первым, о чем я думаю, прежде чем что-либо предпринять.

Она спасла нас, моя мама. У нее богатый, влиятельный муж, который тоже мил и позволяет нам вести роскошный образ жизни.

Думаю, ей пришлось заставить его развестись со своей предыдущей женой и оставить свою биологическую дочь, но это нормально, верно?

Если бы они были нужны дяде Генри, он бы их не оставил.

Мама рассказывала, что они из низшего класса.

Они не подходят ему так, как подходим мы с тобой, Николь. Тебе повезло, что я устроила эту жизнь для нас, так что не допусти ошибок.

Я не буду.

Я не могу.

Я счастливица.

Так что я даже не говорю о папе. Я скучаю по нему, но если я скажу это маме, она рассердится.

Не хочу, чтобы она сердилась, вот почему я не могу быть разочарованием.

Она сделала все для нас, так что я должна опустить голову и следовать правилам.

Вот почему я сейчас улыбаюсь одной из ее подруг. Мама устраивает чаепитие в особняке дяди Генри и пригласила жен других влиятельных людей и их детей.

Раньше я водила их на экскурсию и показывала им свои игрушки. Дядя Генри купил мне много игрушек — после того, как мама заставила меня пожертвовать те, что подарил мне папа.

Она сказала, что они дешевые и не подходят для нашего нынешнего положения.

Я спрятала одну маленькую куклу с волосами оттенка персика и снежный шар, который папа подарил мне на мой пятый день рождения. Меня не волнует, что они дешевые. Они мне нравятся больше, чем дорогие игрушки. Это странно, но я все еще чувствую на них запах папы, и это успокаивает меня.

Я спрятала их, чтобы дети к ним не прикасались. Они могут играть со всеми другими игрушками, но не с этими двумя.

Все это время я продолжала улыбаться, смеяться и быть идеальным ребенком, каким меня воспитала мама.

— Николь так хорошо воспитана.

— Она как взрослая в маленьком теле.

— Припомните мои слова, Николь вырастет в прекрасную молодую леди.

— Какая мать, такая и дочь. Ты так хорошо ее воспитала, Виктория.

Это то, что все женщины говорят маме, заискивая передо мной, будто я чудо-ребенок.

Консервативная, элегантная улыбка растягивает ее губы.

Все, что касается матери, таково. Консервативность и элегантность, я имею в виду. Она прекрасна — самая красивая женщина, которую я знаю. Ее светлые волосы, кажется, соревнуются с солнцем, на котором они могут сиять ярче. Она всегда носит их в аккуратном французском стиле, который подчеркивает мягкие линии ее лица и полные губы, которые она обычно красит в светлый оттенок.

Я похожа на нее почти во всем, кроме глаз. У нее кобальтово-голубые глаза, кажущиеся такими же глубокими, как океан, и такими же таинственными. Мои зеленые, грязные, как у папы.

Мама похожа на богиню, и не думаю, что когда-нибудь вырасту такой же красивой, как она. Несмотря на свою внешность, она полностью соответствует аристократическому образу жизни.

Это означает, что она никогда не подчеркивает свою красоту, не красит губы красной помадой и не одевается вызывающе.

Даже сейчас на ней мягкое зеленое платье и простой свитер в тон. Но она все равно самая красивая из всех присутствующих женщин.

И они ненавидят это, поэтому сплетничает у нее за спиной. Однажды мы были на благотворительном мероприятии, и когда я отлучилась в туалет, то услышала, как они назвали ее золотоискательницей и шлюхой, которая продает себя самому богатому мужчине. Мама поймала меня на подслушивании, и велела вернуться туда, где играли дети.

Выражение ее лица даже не поменялось, словно она не слышала, как они плохо отзывались о ней за закрытыми дверями после того, как хвалили ее перед всеми.

Думаю, так устроен мир. Как сказала мама, лучше никогда не показывать свои эмоции на публике.

Вот как она зашла так далеко после того, как пережила жестокое обращение в семье, будучи маленькой.

Вот так я стала счастливицей.

Так что я не должна думать о том, чтобы оставить детей, которых она недвусмысленно велела мне составить компанию.

Мы с девочками сидим в саду напротив наших матерей и устраиваем чаепитие, как и они, с моим экстравагантным чайным сервизом.

Мальчики играют в футбол достаточно далеко, не мешая нашему мирному времяпрепровождению.

В Лондоне редкий солнечный день, хотя облака иногда решают поиграть в прятки с солнцем.

Я наливаю еще чаю одной из девочек, но мое внимание рассеяно. Или, скорее, оно украдено чем-то, чему я не должна придавать значения.

Мальчиками.

Одним из них, если быть более точной.

Его лицо покраснело от погони за мячом, а губы приоткрываются при каждом вдохе.

У него странные волосы, которые ни темные, ни светлые, будто они не могут определиться, какого цвета быть, поэтому похожи на смесь того и другого. Как цвет земли под солнцем и тон высококачественной древесины.

Но его глаза — это то, что я заметила в первую очередь. Они голубые и светлые, но не такие приглушенные, как у мамы. Они сверкают на солнце, словно отражают его тепло. Словно имитируют небо и заманивают звезды в ловушку.

Да, звезды видны днем, но только через его блестящие глаза. Их не только можно увидеть там, но они также обладают магической притягательностью.

Как фильмы Диснея и самые дикие сказки.

Его зовут Дэниел.

Это обычное имя для всех остальных, кроме него.

Мы учимся в одном классе с тех пор, как я

сменила школу после того, как мама вышла замуж за дядю Генри.

Все в школе любят меня. Учителя, потому что я хорошая девочка и умная. Дети, потому что я популярна.

Но только не Дэниел.

Он никогда не разговаривал со мной. Даже не смотрел в мою сторону. Словно я была невидимкой.

Его мать недавно подружилась с моей мамой, и это первый раз, когда она пригласила ее в наш дом.

Я находилась на седьмом небе от счастья с тех пор, как узнала, что он появится со своей мамой. Сначала я не знала почему, пока прошлой ночью не узнала, что означает «нездоровая одержимость».

Думаю, что у меня одержимость им.

Что должно быть глупо, учитывая, что он даже не знает о моем существовании, но я всегда ловлю себя на наблюдении за ним.

Как сейчас.

Я даже не имею понятия, что только что сказала Хлоя, девочка, которой я наливала чай. Но я все равно продолжаю кивать, а она продолжает говорить, и я могу наблюдать за ним.

Так что я могу видеть, как он бегает и ловит мяч, а затем забивает. Его товарищи по команде набрасываются на него, и он ухмыляется.

Я перестаю дышать.

Что-то происходит, когда он ухмыляется, или улыбается, или смеется. На его щеках появляются складки и пара ямочек. Если бы он был ангелом, это были бы его крылья. Если бы он был принцем, это была бы его корона.

Дэниел просто такой… красивый.

Мои щеки загораются, и я на секунду снова сосредотачиваюсь на Хлое и смеюсь над тем, что она сказала, прежде чем снова поднять голову.

На этот раз яркие глаза Дэниела, напоминающие комбинацию неба, солнца и звезд, смотрят на меня.

Нет, впиваются пристальным взглядом.

Его губы поджаты, ямочки исчезли, прежде чем он качает головой и возвращается к своей игре.

Что…?

Что только что произошло?

Призрачные руки сжимают мою грудь, а сердце начинает громко колотиться. Я сделала что-то не так, и не знаю, что именно. Почему он посмотрел на меня в первый раз и так свирепо?

Пальцы дрожат на чашке, и мама бросает на меня косой взгляд. Я осторожно ставлю чашку, стараясь дышать глубоко, как она меня учила.

Я собираюсь напортачить. Чувствую, что теряю контроль, и если я это сделаю, мама разозлится.

Поэтому я встаю, разглаживаю свое белое платье с кружевами и улыбаюсь.

— Я скоро вернусь, девочки.

Я не жду их ответов, когда быстрым шагом направляюсь к дому, уставившись на свои золотые туфли на плоской подошве с кружевными лентами, которые соответствуют тем, что у меня в волосах.

Сегодня я надела свой лучший наряд, дабы выглядеть красиво. Я даже попросила маму оставить мои волосы распущенными, потому что с ними я чувствую себя принцессой.

Я хотела быть принцессой, потому что этого хотят принцы.

Но он так пристально посмотрел на меня.

Ошеломлённая, я направляюсь на кухню, убеждаюсь, что никто из персонала не наблюдает, а затем краду два персика. Пряча их за спиной, я пробираюсь к домику у бассейна.

Задернутые шторы скрывают свет, за исключением слабых лучей, проникающих на деревянный пол.

Садясь на ковер, я снимаю туфли. Я всегда любила сидеть на полу, вытянув ноги, но мама ненавидит это, поэтому я прихожу в домик у бассейна ради этого.

Это единственное место, где я вне ее поля зрения и могу делать то, что хочу.

Как есть персики.

У меня на них аллергия, но это моя любимая еда. Мне нравится спокойствие, которое они приносят после каждого укуса. Ну и что с того, что потом у меня красные, опухшие губы? Через некоторое время все пройдет.

Думаю, любить то, что причиняет тебе боль, тоже нездоровая одержимость.

Мне не следовало бы делать этого, когда у нас гости, но я схожу с ума, и персики стирают это чувство.

Они на моей стороне.

Я откусываю первый раз и закрываю глаза, наслаждаясь тошнотворно сладким вкусом. Язык покалывает, но я продолжаю жевать и всасывать положительную энергию. Первый персик почти съеден, и я говорю себе, что не буду торопиться со вторым.

— Персики.

Я вздрагиваю, глаза резко открываются, и это заставляет один из моих драгоценно украденных фруктов скатиться на пол и врезаться в чью-то обувь.

Прежде чем я успеваю успокоиться от того, что мама меня не поймала, я бросаю взгляд на человека, который это сделал.

Дэниел.

Он смотрит на меня сверху вниз с легким раздражением, будто я нищая у его дома, которая продолжает преграждать ему путь всякий раз, когда он выходит.

Голубизна его глаз, обычно ярких и сверкающих, сейчас немного приглушена, но солнечные лучи освещают его волосы, придавая им более светлые пряди.

Несмотря на то, что он бегал больше получаса, его рубашка аккуратно заправлена в брюки, а лицо не такое красное и потное, как у меня, когда я занимаюсь какой-либо физической активностью. Лишь легкий румянец покрывает его щеки и нос.

Он наклоняется и ловит фрукт, который без всяких извинений врезался в него, затем перекатывает его между пальцами, словно видит в первый раз.

— Ты всегда прячешься, чтобы съесть персики после того, как испытала злость?

Я проглатываю содержимое, и мои губы горят, будто я поцеловала огонь.

Но это не имеет значения.

Потому что я думаю, что Дэниел только что заговорил со мной.

Впервые за несколько недель он видит меня.

Просто чтобы убедиться, я осматриваюсь вокруг на случай, если кто-то еще зашел в домик у бассейна.

Возможно, это призрак?

Или его воображаемый друг?

Нет, на самом деле он разговаривал со мной. Я единственная, кто прячется, чтобы поесть персиков.

Мой лоб хмурится, когда я сосредотачиваюсь на последнем слове, которое он сказал.

— Кто испытал злость?

— Ты.

— Я-я?

— Ты злая и заносчивая. Мне все равно, сделаешь ли ты это с кем-нибудь еще, но, если ты снова будешь смеяться надо мной, я тебе не позволю этого.

Подождите. О чем он говорит?

— Я не смеялась над тобой.

— Ты только что смеялась с Хлоей.

— Нет, это не… — язык заплетается, и слова не выходят наружу.

Обычно от поедания персиков у меня только распухают губы, так почему немеет язык?

— Тебе нравится вести себя с превосходством, когда ты и твоя мать приглашаете людей в свой дом? — он продолжает. — Я тоже могу играть в твою игру. Скажу твоей маме, что ты украла персики и ешь их. Если ты прячешься, чтобы сделать это, то это, должно быть, плохо.

— Нет… Не делай этого…

Мой язык едва шевелится, а слова растягиваются. Рука непроизвольно разжимается, и недоеденный персик падает на пол.

— Я тоже могу быть злым.

Он начинает двигаться, и я резко встаю.

Мир вращается, и комната тянет меня вниз. Жужжание наполняет уши, прежде чем глухой удар эхом разносится вокруг.

Это я, понимаю я, когда мое затуманенное зрение фокусируется на полу.

Я упала и чувствую, как мои конечности находятся в неудобном положении, но меня это даже не волнует, когда я напрягаюсь:

— Н-не…

Мои глаза полузакрыты, но я снова различаю его силуэт, обращенный ко мне.

— Если это какая-то тактика, чтобы остановить меня, она не сработает.

— Персики… — бормочу я. — У меня… у меня аллергия на н-них…

Тело приседает рядом со мной, а затем мою голову кладут на теплую поверхность. Думаю, это бедра Дэниела, потому что он смотрит на меня сверху вниз широко раскрытыми глазами.

— У тебя красные и странные губы. — он тянется ко мне, затем убирает руку. — Я расскажу твоей маме.

Я хватаю его за запястье своей потной рукой и впиваюсь ногтями.

— Н-нет… она накажет меня… Со мной все будет в порядке…

— Ты неважно выглядишь.

— Это…пройдёт…

— Ты уверена?

Нет. Потому что это первый раз, когда у меня так кружится голова, но это нормально. Если это означает, что он просто продолжит обнимать меня.

— Это пройдет, если ты будешь держать меня в таком положении, — лгу я.

Дэниел осторожно убирает волосы с моего лица.

— Если у тебя аллергия на персики, зачем ты их ешь?

— П-потому что они мне нравятся.

— Ты странная, Николь.

Меня называли красивой, умной и хорошей девочкой, но никогда не странной. Думаю, мне это нравится больше.

Мне нравится быть не такой совершенной.

— Я… У меня есть игрушки… Моя любимая кукла и снежный шар позади тебя в секретном… я-ящике…

— Не думаю, что тебе следует говорить об игрушках сейчас. — его лоб снова хмурится, и мне это не нравится.

Вместо этого я хочу увидеть его ямочки на щеках.

— В-возьми их…мои игрушки…

— Зачем?

— П-просто сделай это.

— Я считаю, мне следует пойти и найти твою маму.

— Н-нет… пожалуйста… Я же говорила тебе, о-она накажет меня.

— Тогда тебе не следовало делать то, за что тебя накажут.

— Ты все время так делаешь в школе.

Вот почему я обратила на него внимание в первую очередь. Его часто отправляют в кабинет директора за шалости и вообще за его веселье.

Мне это нравилось. То, как он смеялся, и ему было все равно, что говорят о нем взрослые.

Я хотела бы быть такой, как он.

Я хотела бы, чтобы я не была счастливицей, чтобы мне не нужно было говорить определенным образом, ходить определенным образом и дышать определенным образом.

— Потому, что я не люблю правила, — говорит он. — Но я не причиняю себе вреда.

— Я… это не больно.

— Ты выглядишь и говоришь так, будто тебе больно.

— Станет лучше, если… — я сглатываю, но мой язык кажется слишком большим для рта, словно он выкатывается.

Дэниел смотрит на меня так, словно именно это и произошло, затем вытирает уголок моих губ, откуда стекает слюна со вкусом персика.

Если бы мои щеки могли стать еще горячее, они бы так и сделали. Это так грязно и неправильно, и Дэниел не должен видеть меня такой.

— Если что? — спрашивает он.

— Я… если ты возьмёшь мои игрушки.

Он издает вздох, который звучит немного раздраженно, затем кладет руку мне на голову, чтобы я не двигалась, пока роется позади себя в ящике стола.

Вскоре после этого он достает мою куклу и снежный шар и кладет их мне на живот.

— Теперь довольна?

— Т-ты можешь взять их…

— Спасибо, но я не играю в куклы.

— Н-нет, ты можешь взять с-снежный шар.

Возможно, если я поделюсь с ним своими любимыми игрушками, я ему понравлюсь. Возможно, он также увидит красивую девочку, застрявшую в снегу, и подумает о том, как он может вытащить ее, не разрушая ее мир на части.

— Ничего серьезного, — выпаливаю я, когда он молчит, разглядывая снежный шар между пальцами. — Это… это… потому что т-ты позволяешь мне лежать на твоих коленях.

Он смотрит в сторону.

— Неважно.

Мое сердце падает, и что-то щиплет в глазах.

Ах.

Даже поделиться одной из последних вещей, которые у меня остались от папы, не сработало.

Он мог бы поговорить со мной и обнять меня, но я все еще невидима для Дэниела.

— Это все еще девчачьи вещи, — говорит он.

— Это…это прекрасная невеста.

— Тебе нравится? Невесты?

— Д-да… — я облизываю свои распухшие губы и стараюсь не думать о горечи, которая застряла в задней части горла, или о том, как больно дышать. — Когда мы вырастем, ты женишься на мне?

Его глаза расширяются, но он отводит взгляд.

Мое сердце сжимается и разрывается в груди.

И снова все напрасно.

— Николь?

Мои веки медленно закрываются, и слеза скатывается по щеке.

Это боль от персиков или боль от того, что ты невидим? Возможно, это боль от нездоровой одержимости.

— Николь, открой глаза!

Для чего?

Моя голова отклоняется в сторону и ударяется о его колено. От него пахнет персиками.

Или, может, я так пахну.

— Я собираюсь доложить твоей маме.

Запах персиков исчезает, и он тоже.

И я остаюсь на полу со своим недоеденным персиком и куклой.

Брошенная.

Безжизненная.

Невидимая.

Глава 1

Николь

21 год спустя

Если жизнь бросит вам лимон, вам, вероятно, следует съесть его, иначе вы останетесь голодными.

По крайней мере, это верно в моем случае.

Тот факт, что меня уволили с моей предыдущей работы, должен о чем-то говорить. Очевидно, я не должна называть клиента «жутким стариком», если он «случайно» дотрагивается до моей задницы.

И ладно, возможно, выливание воды ему на голову было немного экстремальной реакцией, но я не обладаю фильтром, когда дело доходит до подобных вещей.

Не после всего, что случилось в прошлом.

Так что теперь я надеюсь, что одна из компаний, которым я давала интервью, перезвонит мне. В противном случае нам с Джейденом крышка.

Быть может, я и не закончила университет, но я два года училась в Кембридже, и у меня имеется некоторый опыт.

Но хорошо. Здесь, в Нью-Йорке, жестоко, так что мой небольшой опыт может ничего не значить.

— Ты в порядке, Никки?

Я поднимаю голову от своей работы по нарезке овощей и смотрю на очаровательное личико моего маленького Джейдена.

Он так похож на меня, что немного странно. Но его светлые волосы более блестящие, как у моей мамы, а глаза светло-карие, как теплый лес в солнечный день.

Несмотря на то, что ему всего девять, он воплощение благословения. Не знаю, какой была бы моя жизнь, если бы его не было рядом.

— Я в порядке, малыш.

Легкая морщинка появляется между его бровями, когда он движется ко мне.

— Перестань называть меня так. Я больше не ребенок.

— Будто бы. — я ерошу его светлые пряди, и он безмолвно скулит. — Ты принял свои лекарства?

— Да. Я же сказал тебе, что я не ребенок.

— Если ты так говоришь.

— Угу. — он напрягается, смотря, что на плите. — Что готовишь на ужин?

— Рыбу. Твою любимую.

Медленная улыбка расползается по его красивому личику, и все трудности, через которые я когда-либо проходила, кажется, растворяются в воздухе.

Пока Джей счастлив и в безопасности, я могу сражаться в любой битве и выиграть любую войну.

Он запрыгивает на табурет и поворачивается ко мне лицом.

— Мне нравится еда, которую ты готовишь.

— Хочешь сказать, что любишь рыбу.

— Это тоже, но все, что угодно, прекрасно. Ты лучший повар, которого я знаю.

— Я единственный повар, которого ты знаешь.

Он снова ухмыляется.

— Ты все еще лучшая.

Я протягиваю руку и ерошу его волосы, на что он снова скулит.

— Откуда у тебя этот приторный говор?

— От себя. И перестань ерошить мне волосы!

— Нет.

Я кладу рыбу на середину тарелки и трачу дополнительное время, эстетично наливая соус и салат, затем ставлю перед ним.

— Вот, держи.

Он погружается в поедание, не утруждая себя тем, чтобы скрыть свое ликование, а я просто стою, наблюдая за ним с довольной улыбкой.

Я ищу лекарства от астмы на столе в гостиной, чтобы посмотреть, действительно ли он их принял. Из-за проблем с жильем в младенчестве у него развились серьезные симптомы, и ему приходится принимать лекарства.

Иногда достаточно ингалятора с быстрым облегчением, но в большинстве случаев для его контроля необходимы лекарства. Вот почему мне нужно как можно скорее найти работу, если я хочу, чтобы он был здоров, сыт и имел крышу над головой.

Хотя в этой маленькой квартирке-студии чертовски влажно. Хозяин сказал, что он ничего не может с этим поделать и что если я ненавижу это место, я могу съехать.

Он прекрасно знает, что с моими финансами я не смогла бы построить хижину на улице.

— Это так вкусно, — говорит Джей с полным ртом рыбы.

— Я рада, что тебе нравится.

Лолли, наша черная кошка с белыми лапами, которая каким-то образом оказалась на нашем балконе около года назад, мяукает. Джей дает ей немного рыбы, которой она увлекается.

— Кстати, — говорит он, не поднимая глаз. — Домовладелец приходил сегодня утром и кричал о арендной плате.

Я вздрагиваю.

— Прости, что тебе пришлось иметь с этим дело, милый. Я поговорю с ним.

Он приподнимает плечо.

— Я сказал ему, что он пожалеет, что обращался с нами как с дерьмом, когда мы разбогатеем, потому что мы купим это чертово здание и вышвырнем его вон.

— Джейден! Ты не должен так разговаривать с домовладельцем.

— Это единственный способ разговаривать с такими придурками, как он. — он перестает жевать и пристально смотрит на меня. — Где твоя тарелка?

— Я не голодна.

— Ты никогда не бываешь голодной, Никки. — он прищуривает глаза. — Ты опять пропускаешь приемы пищи?

— Конечно, нет, и как ты смеешь смотреть на меня так, будто ты взрослый?

— Ну, может, так и должно быть, чтобы ты не пропускала приемы пищи.

— Просто ешь свою рыбу, Джей.

Я потратила весь свой продовольственный бюджет, чтобы он мог съесть рыбу сегодня после нескольких месяцев жажды. Ну и что с того, что я пропущу несколько приемов пищи? Когда вы бедны, вы не можете позволить себе роскошь.

— Ешь. — Джей подталкивает свою недоеденную тарелку ко мне.

Я отодвигаю ее.

— Нет, ты ешь.

Тарелка снова начинает скользить по столу, но я также отталкиваю ее, и мы начинаем войну взглядов.

Он упрямый маленький засранец. Интересно, в кого он пошёл?

Мой телефон звонит в заднем кармане, и я достаю его, не отпуская тарелку.

Я не узнаю номер, мигающий на экране, поэтому осторожно отвечаю:

— Алло?

— Николь Адлер? — спрашивает женщина.

Мое сердце учащается, и я бессознательно отпускаю тарелку и вытираю ладонь о фартук.

— Да, это она.

— Это Диана из отдела кадров юридической фирмы Уивер&Шоу. Поздравляю, вы получили должность ассистента.

— Ох, спасибо. Благодарю.

— Я еще не закончила, мисс Адлер. Вы начнете в понедельник и будете назначены младшим партнером, также вы находитесь на трехнедельном испытательном сроке. Если вы потерпите неудачу, вам заплатят за этот период, и вы не станете работать на постоянной основе. Если вы добьетесь успеха, мы подпишем долгосрочный контракт.

Я сглатываю.

— Я поняла. Буду стараться изо всех сил.

— Идеально. Я отправлю вам по электронной почте требования к работе, а также виртуальную экскурсию по фирме. Крайне важно, чтобы вы приехали в понедельник пораньше.

— Я так и сделаю. Спасибо.

В тот момент, когда я вешаю трубку, из меня вырывается тихий визг, и Лолли судит меня своими маленькими черными глазками, будто я сошла с ума.

— Что такое? — Джей смотрит на меня с ожиданием. — Хорошие новости?

— Я получила работу в огромной юридической фирме.

Я обхожу стол и сжимаю его в объятиях до чертиков.

— Я знал, что ты сможешь это сделать, Никки. — он напрягается, но сжимает меня в ответ.

Я отстраняюсь, моя улыбка исчезает.

— Возможно, тебе придется проводить больше времени с миссис Поттер по соседству, когда меня не будет дома.

Она добрая пожилая женщина и единственная соседка, которая поприветствовала нас, когда мы только переехали сюда. Она любит Джейдена и даже Лолли и часто присматривает за ними, когда я работаю.

— Я не возражаю. Она готовит вкусные блинчики.

А потом мой маленький жизненный дар настаивает на том, чтобы я разделила с ним оставшуюся часть его трапезы.

Празднуя.

Отныне мне не придется жить в бегах от его отца.

С этого момента у меня будут средства дать отпор.

***

В понедельник я просыпаюсь рано.

После того, как я готовлю бокс с ланчем для Джея, я кладу его на стойку с запиской: «не забудь свой обед», а затем стучу в дверь ванной, чтобы он поторопился.

Он проснулся сонный оттого, что спал со мной в неудобной позе. Эта однокомнатная квартира — единственное, что я могла сделать со своими различными низкооплачиваемыми работами. Одна кровать-диван. Кухня. И очень маленькая ванная комната.

Но это изменится.

Я позабочусь о том, чтобы работать полноценный рабочий день, и мы переедем из этой дыры в этом чертовски шумном районе.

Мой новый босс не может быть таким требовательным, как многие другие, на которых я работала. В конце концов, он адвокат.

Я выхожу из квартиры с улыбкой на лице. Даже не обращаю внимания на кричащих соседей, вонь алкоголя или пьяного в отключке на обочине дороги.

Даже не возражаю против многолюдных улиц. Ладно, может, слегка. Несмотря на то, что я живу в Штатах с тех пор, как родился Джей и мы переехали в Нью-Йорк в прошлом году, я все еще не могу привыкнуть к тому, как быстро здесь все развивается.

Словно все за чем-то гонятся и не остановятся, пока не достигнут этого или не упадут замертво.

Иногда я скучаю по Лондону с его мирными вечерами и даже по его напряженным отношениям с солнцем.

Но мы с Лондоном больше не общаемся. Не с тех пор, как я убежала от него быстрее, чем мчащийся поезд.

К тому времени, как я добираюсь до Уивер&Шоу, я делаю паузу.

Здание такое массивное и устрашающее, а также элегантное. Помню, как чувствовала себя мышкой, когда впервые пришла сюда на собеседование. Я также обращалась в гораздо более мелкие компании, потому что думала, что в эту компанию будет практически невозможно попасть.

Я почти уверена, что у меня недостаточно опыта. Но, может, они приняли во внимание два года, которые я провела в Кембридже? В конце концов, это один из самых престижных университетов в мире, и я действительно проходила бизнес.

Хотя и не Американка или что-то специфичное для Нью-Йорка.

Какова бы ни была причина, именно меня пригласили в эту знаменитую юридическую фирму, в которой работают одни из лучших адвокатов не только внутри страны, но и во всем мире.

У них есть филиалы по всем Штатам и Европе. Даже один в Лондоне, судя по тому, что я узнала от других претендентов на должность ассистента.

Охрана впускает меня, как только я называю свое имя.

Моя голова высоко поднята, когда я прохожу мимо огромных кремово-белых стен. Все здесь выглядят чопорными и правильными — к тому же элегантными — и думаю, что неплохо справилась с этой ролью.

На мне белая рубашка на пуговицах, заправленная в черную юбку-карандаш. Я также надела свои единственные хорошие туфли, которые приберегаю для профессиональной обстановки, такой как эта.

Волосы собраны в конский хвост, и на лице естественный макияж и помада персикового оттенка.

Чехол телефона того же цвета. И цепочка для ключей.

Я вроде как так и не смогла преодолеть свою одержимость к этому фрукту. Даже несмотря на то, что он чуть не убил меня, когда я была ребенком.

После похода в отдел кадров я подписываю пробный контракт и получаю свой временный пропуск. Диана, добрая женщина средних лет, говорит мне подниматься на седьмой этаж, а затем смотрит на меня с выражением: надеюсь, у тебя получится.

Но я не понимаю, почему она качает головой, когда я покидаю ее кабинет.

Это происшествие продолжает озадачивать меня, когда я поднимаюсь на лифте на седьмой этаж.

Я стараюсь дышать глубоко, так как это успокаивает нервы. Затем прикасаюсь к своему кулону, который имеет цвет моих глаз. Тот, который я ношу последние шестнадцать лет.

Ты можешь это сделать, Николь.

Ты должна. Ради тебя и Джея.

Когда лифт останавливается, я выхожу с легкой улыбкой на лице.

Здесь открытая зона для стажеров, где многие из них заняты печатанием на компьютерах или чтением документов.

Но я здесь не для этого. Диана велела мне направиться во второй кабинет слева.

У всех младших партнеров и младших адвокатов стеклянные стены, но у того, к которому я иду, задернуты жалюзи.

Я выпрямляю спину, прохожу через то, что, как я полагаю, будет моим кабинетом, пока не достигаю другой двери, затем стучу в нее.

— Входите.

Глубокий голос с Британским акцентом вызывает у меня странное чувство, сжимающее грудь, и я замолкаю.

Нет, это всего лишь мое глупое воображение, которое я никогда не смогу контролировать. Ни за что на свете это не может быть он.

Это было бы просто трагично.

И жестоко.

И каждое отрицательное слово в словаре.

Прогоняя зловещую мысль прочь, я толкаю дверь и замираю.

Мое сердце падает к основанию живота, и я перестаю дышать, когда взгляд встречается с этими голубыми глазами, похитившими солнце, небо и звезды.

Это он.

Мужчина, разрушивший мою жизнь так же сильно, как я разрушила его.

Дэниел Стерлинг.

Глава 2

Николь

Это уловка моего разума.

Жестокий поворот воображения.

Кошмар.

Да. Вот и все, о чем это могло бы быть.

Кошмар. Если я сейчас проснусь, все закончится.

Если я сейчас проснусь, я буду вся в поту и со слезами на глазах, но это будет иллюзия.

На самом деле я не сталкиваюсь с Дэниелом после одиннадцати лет бегства и попыток стереть все о нем из моей памяти.

Так что я моргаю раз, два, но он все еще кристально чист передо мной. Как ураган, который усиливается с единственной целью ударить меня.

Разорвать меня на кусочки.

Разорвать меня на части.

Его присутствие ничем не отличается от того, чтобы быть раздавленной и брошенной на погибель. Это не только внушительно, но и дергает за ниточки, которые, как мне казалось, я давным-давно оборвала.

Струны, которые сейчас вибрируют внутри меня от одного того факта, что я снова прямо перед ним.

В последний раз, когда я видела его, нам было всего по восемнадцать, но сейчас он старше, более мужественный. Полностью мужчина.

У него квадратная челюсть, а волосы, которые раньше беспорядочно спадали на лоб, уложены с утонченной элегантностью. Они также стали темнее, будто он поставил своей задачей уничтожить все светлые пряди, которые пробивались сквозь них.

То, как он сидит за своим столом, пронизано беззаботностью, но это не лениво — больше похоже на командование. Словно он могущественный король, ожидающий, что все при дворе подчинятся его королевскому указу.

Он наклоняется, кладет локти на стол и сцепляет пальцы у подбородка. Это его привычка, когда он погружен в раздумья или зол. Я не уверена, какое чувство сейчас более выражено, потому что его лицо чистый лист.

Его глаза, по которым я привыкла угадывать его настроение, невыразительны, приглушены, как будто кто-то украл из них звезды и закрыл солнце. Единственное, что остается, это бездонная синева, как в беззвездную, безлунную ночь.

И они нацелены на меня с прохладой, которая пробирает меня до костей. Может, прохлада — не совсем подходящее слово. А холод, ледяное качество, которое должно заморозить меня до смерти.

Раньше он обладал такой красотой, которая приносила мне покой и умиротворение. Теперь эта красота дикая, безудержная и с полным намерением причинить боль.

Меня не обманывает то, как он выглядит. По тому, как он носит свой сшитый на заказ серый костюм, как супермодель, или как величественно сидит, как какой-нибудь Лорд. Меня не обманывает его невозмутимое выражение лица или кажущийся спокойным фасад. Потому что это просто.

Фасад.

Способ увести меня вперед, как добычу, а затем наброситься, поглотить мою плоть и сломать кости.

— Вы собираетесь стоять там весь день?

Я вздрагиваю, отчасти потому, что моя иллюзия, что это сон, давно исчезла. Он прямо здесь, собственной персоной, и ждет. И отчасти из-за его голоса. Он такой глубокий, но пронизан бархатистым качеством. Что заставляет его казаться доступным, когда он совсем не такой. А еще сейчас в его голосе прозвучало неодобрение, будто я бесполезный камень в его ботинке.

— Либо заходите внутрь и закройте дверь, либо проваливайте. Оставьте свой пропуск в отделе кадров.

Я заставляю себя выйти из тумана и закрываю дверь липкими, дрожащими пальцами.

Эта работа важна не только для меня, но и для Джейдена.

Ну и что с того, что мне захочется отделиться от собственной кожи или вырыть могилу? Что, если мне захочется повернуть назад, убежать и никогда больше не видеть эти голубые глаза?

Это не имеет значения.

Выживание и здоровье Джея вот, что важно.

Если мне придется работать на Дэниела, чтобы обеспечить его, значит, так тому и быть. Кроме того, на его лице нет ни проблеска узнавания, так что, возможно, он забыл обо мне.

Может, он стер все, что было между нами, и теперь он новый человек, которому наплевать на прошлое.

Эта мысль дергает за глупые сердечные струны, и я глубоко вдыхаю, останавливая свою реакцию. Но все это непроизвольно, вырвано из глубины меня невидимой силой, которую я не могу контролировать.

— Доброе утро, я новый ассистент. Меня зовут Николь Адлер.

Я благодарна, что мой голос не дрожит и остается спокойным, почти таким же нейтральным, как и его равнодушие.

— Меня не волнует ваше имя. Я забуду, как только вы не пройдёте испытательный срок. — он смотрит на свои роскошные швейцарские часы, прежде чем снова окинуть меня ледяным взглядом. — И сейчас половина девятого, а это значит, что вы опоздали, так что в этом утре нет ничего особенно хорошего.

Мой желудок сжимается, и это связано не только с его голосом, но и с его резкими словами. Мне нужно сразу же привыкнуть к этому, если я хочу оставаться профессионалом и сохранить эту работу.

— Я сожалею об этом, но мне нужно было разобраться с кое-какими бумагами в отделе кадров и…

— Все, что я слышу, это бессмысленные оправдания, — обрывает он меня. — Не повторяйте такого, иначе ваш испытательный срок закончится еще до того, как начнется. Все ясно?

— Да, — говорю я, хотя мне хочется кричать, и не об этой ситуации, а обо всех хаотичных мыслях и линиях, разбитых внутри меня, как искаженная музыка, играющая под водой.

Мне хочется закричать и спросить его, действительно ли он будет притворяться, что не знает меня. Должно быть, он видел мое резюме. Он знает, что это я. Сомневаюсь, что он знал много Николь Адлер в своей жизни.

Но почему это имеет значение?

На самом деле, я должна быть рада, что это безлично. Таким образом, я могу притвориться, что это всего лишь работа, которую я использую, дабы сохранить крышу над головой у нас с Джеем.

— Хорошо.

Он встает, и я резко втягиваю воздух, чертовски надеясь, что он этого не слышит.

Он был притягателен, когда сидел, но, когда он выпрямляется во весь рост, на него почти слишком ослепительно и невыносимо смотреть.

Он не только высок, но и обладает мистической, привлекательной манерой держаться. Его плечи прямые, широкая грудь идеально сочетается с пиджаком, а брюки подчеркивают его длинные ноги и бедра.

Интересно, сохранились ли они мускулистыми с тех пор, как он играл в футбол в младших и средних классах?

Эта мысль вылетает у меня из головы, когда он обходит стол, затем прислоняется к нему, скрестив ноги в лодыжках, и поворачивается ко мне лицом.

Кажется, он чего-то ждет, но не уверена, чего именно, поэтому я спрашиваю:

— Вы что-то хотите?

— Ваш мозг, мисс Адлер, или вы оставили его дома этим утром?

Я стискиваю зубы, затем делаю обильные вдохи воздуха.

— Если вы скажете мне, что вам нужно, я сразу перейду к делу.

— Что еще мне от вас нужно, кроме того, чтобы записывать то, что я хочу, что должно быть сделано?

— Ох, конечно.

Я достаю из сумки планшет, который мне дали, и едва открываю приложение «Заметки», как он начинает быстро говорить.

— Мне нужно, чтобы мой кофе из Dolcezza стоял на моем столе ровно в восемь утра. Черный с ровно одним граммом сахара. Затем вы ознакомитесь с моим расписанием и перепроверите с клиентами их доступность. Вы напомните мне о датах моих внутренних судебных заседаний и закажете телефонные звонки для международных клиентов. Если есть рейс, вы забронируете его заранее и будете постоянно присылать мне напоминания об этом. Мой обед должен быть забран у Katerina’s в двенадцать тридцать. Моя химчистка должна быть доставлена в мою квартиру в три часа дня. Потом вы будете управлять расписанием, пока я играю в гольф с мэром и другими влиятельными фигурами. Всегда держите свой телефон при себе на случай, если я напишу вам что-нибудь срочное, включая ночное время.

Я тяжело дышу от обилия информации. Мои пальцы болят от того, что я печатаю все его инструкции, и я чертовски надеюсь, что ничего не пропустила.

Последние слова выбивают меня из колеи, и я поднимаю глаза. Лучше бы я этого не делала, потому что он смотрит на меня, как ястреб, нацелившийся на добычу. Как будто ему нравилось видеть, как я потею и пытаюсь все это записать.

Прочистив горло, я спрашиваю:

— В ночное время?

— Мы работаем по расписанию международных клиентов, которые, если вы включите свой мозг, поймете, что находятся в других часовых поясах, чем мы. Если это создаст проблему, вы знаете, где дверь.

Черт бы побрал этого мудака. Он пытается уволить меня с того момента, как я вошла в его кабинет. Но он не знает, в каком я отчаянии и как сильно мне это нужно.

Он может показать мне свое худшее, и я все равно не отступлю.

— Я всего лишь попросила разъяснений. Меня это вполне устраивает.

Мне просто нужно убедиться, что я держу свой телефон в режиме вибрации, чтобы не беспокоить Джея.

— Не то, чтобы это имело значение. — он задирает свой надменный прямой нос вверх, словно я недостойна взгляда. — Излишне говорить, что я не терплю ошибок. Не явитесь работу, вы уволены. Допустите ошибки, также уволены. Все ясно?

— Да.

— Да, сэр.

Я так сильно прикусываю внутреннюю сторону щеки, что удивляюсь, как во рту не идёт кровь.

— Вы глупы или плохо следуете инструкциям, мисс Адлер?

— Нет.

— Нет, сэр. А теперь скажите это.

В его тоне слышится вызов в сочетании со странным блеском в глазах. В нем нет ничего яркого или блестящего, как в том Дэниеле, которого я знаю.

Этот — садист, сверкающий только с одним намерением.

Унижать меня.

Но к черту его.

Если он думает, что моя гордость помешает мне опуститься низко, то он не знает, насколько толстокожей я стала за эти годы.

— Нет, сэр, — говорю я с холодностью, которой не чувствую.

— Вот как вы будете обращаться ко мне с этого момента. Все ясно?

Я киваю.

— У вас есть голос, используйте его.

— Да, сэр.

Последнее слово застревает у меня в горле, как бы я ни старалась проглотить его.

Этот придурок, должно быть, находит удовольствие в том, что заставляет меня чувствовать себя такой же маленькой, как дохлая муха, прилипшая к подошве его ботинка.

Но это не имеет значения. Я прошла через худшее ради Джея, и я тоже могу это сделать, если постараюсь.

Дэниел может быть худшим боссом, который когда-либо существовал, но я не сломаюсь.

Не после того, как я зашла так далеко.

— А теперь проваливайте и выполняйте свою работу.

Он даже не удостоил меня взглядом, когда развернулся и подошел к окну своего кабинета, из которого открывался вид на Нью-Йорк.

Секунду, всего секунду, я стою и смотрю на твердые выступы его спины. Смотрю, как складки его пиджака обрисовывают контуры широких плеч, когда он засовывает руку в карман.

Я даже не смотрю на его лицо, но один только образ того, как он отвернулся от меня, наполняет меня чувством трепета.

Это снова невидимая линия. Осознание того, что он никогда меня не увидит.

— Ваши ноги тоже не функционируют? Или ваши уши? — говорит он, не поворачиваясь ко мне лицом.

— Нет, — говорю я, затем быстро выпаливаю: — Сэр.

— Тогда почему, черт возьми, вы не уходите? Вы должны были убраться отсюда тридцать секунд назад.

Я неловко киваю, чтобы он не заметил, затем иду к двери. Каждый шаг подобен перетаскиванию горы каждой ногой.

Мои пальцы на планшете вспотели, и легкая дрожь пробегает по конечностям.

Как будто требуется сверхчеловеческая сила, чтобы выйти из его кабинета, не растаяв при этом.

Когда я добираюсь до своего стола в пространстве перед его дверью, я наваливаюсь всем весом на кресло и обхватываю голову руками.

Черт.

Я потеряла там несколько лет своей жизни, и хуже всего то, что это только начало.

Хуже всего то, что грядущее, вероятно, будет хуже того, что уже прошло.

Телефон на столе звонит, и я дергаюсь, моя нога ударяется о дерево.

— Ой, — бормочу я, массируя больное место, прежде чем поднять его спокойным тоном. — Алло.

— Не алло, а Уивер&Шоу, офис Дэниела Стерлинга, чем я могу вам помочь? — его сильный голос проникает в телефон, как обреченность. — Если вам не хватает компетентности, как, черт возьми, вы вообще получили эту работу, мисс Адлер?

— Мне жаль.

— Вы сожалеете о чем?

— Сэр, — выдавливаю я, пальцы на

телефоне становятся потными.

— Повторите это, но на этот раз без этого поведения.

Ногти впиваются в юбку, и я жалею, что не могу разорвать ее и добраться до плоти. Вместо этого я делаю глубокий вдох и говорю как можно спокойнее:

— Сэр.

— Вы все еще не принесли мне мой кофе на случай, если вы не заметили. Уже примерно на час опоздали.

Я хватаю телефон обеими руками, сохраняя терпение.

— Я только сегодня узнала о ваших требованиях.

— Значит, это я виноват, что кофе задерживается?

Да. Почему, черт возьми, он просто не может сам взять свой долбаный кофе?

Потому что он придурок, вот почему. Но я не могу этого сказать, иначе меня точно уволят.

— Нет, это не так, — говорю я с фальшивой улыбкой. — Я сейчас принесу ваш кофе, сэр.

Бип. Бип. Бип.

Я недоверчиво смотрю на телефон. Этот ублюдок только что повесил трубку у меня перед носом? Да, он это сделал, и мне нужно сохранять спокойствие, потому что убийство будет стоить мне Джейдена.

Глубоко вздыхая, я хватаю пропуск, затем направляюсь в кофейню за пределами здания, предполагая, что именно там Дэниел покупает кофе.

Затем останавливаюсь, когда замечаю, что название отличается от того, что было в моих заметках. Вбиваю его в приложение «Карты», и мне приходится совершить целую пятнадцатиминутную экскурсию пешком — на долбаных каблуках — чтобы наконец найти это место.

Почему он не может воспользоваться обычным кафе рядом с фирмой? А еще лучше то, что в Уивер&Шоу есть прекрасно оборудованный кафетерий, в котором все сотрудники берут премиальный кофе, но как он может быть ублюдком, если не пьёт свой кофе из какого-нибудь темного места вдали от главной улицы?

Как только я захожу внутрь, то удивляюсь тому, насколько маленький и уютный кофейный магазин, почти как в традиционном пабе. Хотя название у него итальянское — Dolcezza..

Сильный запах свежего кофе заставляет меня жаждать его самого, но один взгляд на цены, и я полностью меняю мнение.

Да, я просто возьму кофе в офисе.

После того, как я покупаю кофе для Дэниела, я кладу половину чайной ложки сахара, предполагая, что это относительно близко к одному грамму, о котором он говорил.

Когда я добираюсь до его кабинета, я потная, как свинья, и мои ноги кричат от боли после марафона, который я только что прошла.

Расправив плечи, я стучу в дверь, затем захожу внутрь на его:

— Войдите.

Я замечаю, что он смотрит на свои часы.

— Вы не только не принесли кофе вовремя, но и опоздали еще на тридцать минут.

— Кофейня находится в пятнадцати минутах ходьбы.

— Не моя проблема. Ускоряйте шаг.

Он щелкает пальцами, и это мой сигнал передать кофе.

Я протягиваю ему напиток и сдерживаю раздраженный вздох.

Он делает глоток, затем его губы кривятся.

— Разве я не сказал про один грамм сахара?

— Я примерно рассчитала.

— Это больше, чем один грамм, мисс Адлер, и больше не говорите «примерно».

Затем он выбрасывает стакан кофе в мусорное ведро.

Стакан, за которым я отправилась в ад и вернулась, теперь в мусорном ведре.

— Идите, купите мне новый и сделайте все правильно на этот раз. Я хочу, чтобы вы вернулись через двадцать минут, и вы отработаете упущенный лишний час.

Он, должно быть, издевается надо мной.

Я пристально смотрю на него, но нет, он не шутит. Он смотрит на меня с ожиданием.

Дэниел вздергивает подбородок в этой надменной, дерзкой манере.

— У вас проблемы с тем, что я только что спросил, мисс Адлер?

Ох, теперь я понимаю.

Он пытается заставить меня уволиться, не так ли?

Ну, он не знает, с кем, черт возьми, имеет дело.

— Нет, сэр, — говорю я, и на моем лице появляется еще одна фальшивая улыбка. — Я немедленно заменю кофе.

Я могу играть в твою игру, мудак.

Если это его форма мести, то я тоже в игре.

Посмотрим, кто продержится до конца.

Глава 3

Дэниел

Я рано научился превращаться в сытого кота.

Тип кота, который играет со своей добычей, мучая ее просто ради забавы. И поскольку он не голоден, процесс может продолжаться вечно, пока жертва либо не продолжит барахтаться от боли, либо не умрет от шока.

Это принцип, который я применяю в своей жизни с тех пор, как узнал об этом.

Я позаботился о том, чтобы никогда не быть голодным котом, который проявляет милосердие к своей добыче, и убедился, что играю с ними до тех пор, пока не буду удовлетворен.

Причина, по которой я решил стать адвокатом, также кроется в этом. Я избегал уголовного права и его ненужных хлопот и вместо этого выбрал международное право.

Таким образом, я могу накормить кота и никогда не позволять ему голодать. Со временем я стал известен как игрок юридического круга.

Не потому, что я на самом деле игрок, хотя так оно и есть, а потому, что я играю в игры. Независимо от того, психологическое это или манипулятивное, я не гнушаюсь играть в игры, чтобы выиграть дела для своих клиентов.

Я не ниже того, чтобы быть лучшим игроком, которого все хотели бы обыграть в суде.

Именно так я приобрел такую репутацию, когда люди дважды думают, прежде чем идти против меня.

Я веселый и смеющийся, пока не щелкну и не превращу все в игру.

Я играю в одну из них прямо сейчас. Игру, которая отличается от всех других игр, в которые я играл.

Обычно я играю только тогда, когда на девяносто процентов уверен, что выиграю. Десять процентов — это самый забавный фактор риска. На этот раз, однако, я не уверен, тот ли это процент или он немного ниже.

Возможно, выше, потому что я не остановлюсь, пока не сокрушу эту игру.

До тех пор, пока добыча не решит погибнуть сама.

Сидя за столом, я разглаживаю галстук и смотрю через пространство, отделяющее мой кабинет от кабинета Николь.

Она читает черновик контракта, который я попросил ее вычитать, одновременно отвечая на входящие звонки, что, очевидно, отвлекает ее, потому что она качает головой и перелистывает предыдущую страницу.

Откидываясь на спинку кресла, я наблюдаю, как трепещут ее густые ресницы на щеках, когда она смотрит на бумагу.

Как и вчера, ее волосы собраны в конский хвост, который подчеркивает мягкие контуры ее лица и пухлые губы оттенка персика.

Неважно, сколько лет пройдет или сколько ей лет, Николь была и всегда будет красивой.

Провокационный тип.

Сегодня на ней темно-зеленая рубашка, подчеркивающая цвет ее глаз. Они похожи на лес в середине зимы. Таинственные. Манипулятивные.

Смертоносные.

Вот какой она всегда была — смертельным ядом, ожидающим нападения следующей жертвы.

Яд, предназначенный для того, чтобы заставить людей сойти с ума.

Вот почему я начал эту игру.

Сначала она поимела меня, и пришло время ей попробовать свое собственное лекарство.

Когда я увидел ее в одном из залов Уивер&Шоу, я не мог поверить своим глазам.

Прошло одиннадцать лет. Одиннадцать чертовых лет прошло с тех пор, как я видел ее в последний раз, но этого одного взгляда было достаточно, чтобы спровоцировать бушующего монстра внутри меня.

Один взгляд, и все это безжалостно обрушилось на меня.

Поэтому я назвал ее имя и спросил, что она здесь делает, когда она должна находиться в проклятом Лондоне, где я, черт возьми, ее оставил.

Оказывается, Николь подавала заявление на должность ассистента. Как и положено суке карме, я недавно уволил своего сотого помощника, так что Николь идеально подходила на эту роль.

Она станет моей целью в течение этих двух недель, а потом она будет умолять меня отпустить ее.

Маленькая Мисс Сука пожалеет, что не развернулась и не убежала в тот момент, когда увидела меня в моем кабинете.

Я нетерпеливо жду, пока она снова погрузится в файл, затем поднимаю телефон и нажимаю кнопку, соединяющую меня с ней.

Легкий рывок приподнимает ее плечи, и она поджимает губы, прежде чем ответить. Надо отдать ей должное, она звучит приветливо. Также мягко.

— Уивер&Шоу, офис Дэниела Стерлинга, чем я могу вам помочь?

— Вы закончили с контрактом?

Она заметно замирает, украдкой бросает на меня взгляд сквозь жалюзи, затем снова переводит взгляд на свой стол.

— Я закончу через несколько минут.

— Несколько — это не временные рамки. Вы должны были покончить с этим десять минут назад. Точно так же, как вы должны были принести мне кофе на три минуты раньше этим утром. Если мой обед тоже задержится, не утруждайте себя возвращением. Все ясно, мисс Адлер?

Она замолкает на несколько секунд, вероятно, чтобы сориентироваться. Сжимает один из своих кулаков на стопке бумаг и так крепко держит телефон, что костяшки ее пальцев кажутся белыми.

Должно быть, это так унизительно — из школьной мисс красавицы превратиться в ассистентку. Перейти от ношения именитых брендов и парфюмерии премиум-класса к покупке дешевой одежды в магазине.

Она была из тех сук, которые наступают на тех, кто слабее ее, на своих дизайнерских каблуках, неся сумку от Диор. Тип, который улыбается, но никогда не имеет этого в виду, потому что она преуспела в том, чтобы быть фальшивой, уродливым монстром, выглядящей сладкой, как персики, но гнилой внутри.

Учитывая то, что я о ней знаю, я бы поклялся, что она бы уже раскололась. Она бы назвала меня «чертовым идиотом», как тогда, и ушла.

Ее гордость превыше всего. Даже когда она впала в немилость и ее матери больше не было на снимке, она никогда не опускала голову и не вела себя как жертва.

Никогда.

Так что тот факт, что она выполняла мои нелепые приказы и жестокое обращение, по меньшей мере странно. Как будто это уже не та Николь, что была раньше.

— Да, сэр, — говорит она через некоторое время.

Моя грудь расширяется, затем сжимается в равной мере. Я не должен испытывать этот гребаный конфликт из-за того, как она называет меня «сэр», когда я намеревался сломить ее этим, но, черт, я к этому не привык.

Ни капельки.

И я не уверен, хорошо это или плохо.

— Мне нужен этот файл через пять минут. Если будут какие-то ошибки, вы уволены.

Я вешаю трубку и притворяюсь, что сосредоточен на экране ноутбука. Боковым зрением, я вижу, как она кладет телефон на место и пристально смотрит на меня.

Когда я поднимаю голову, она тактично возвращает свое внимание к файлам.

Достав телефон, я отправляю ей серию заданий по смс, отдельно.

Сходите в IT-отдел и найдите мне специалиста.

Мне нужен черновик контракта через тридцать минут.

Обед через шестьдесят минут.

Еще одна встреча через восемьдесят минут.

Запишитесь на встречу с судьей Харрисоном сегодня.

Отмените гольф в это воскресенье и придумайте хороший предлог.

Приготовьте подарок на день рождения сыну мэра.

Еще одна встреча через двести минут.

Любое невыполнение этих задач — и вы уволены.

Она сжимает кулак каждый раз, когда ее телефон звонит или вибрирует. Я продолжаю нарочно делать это, отвлекая ее.

Что? Я сказал, что буду играть, а не то, что буду играть честно.

Я играю с ней, отвлекая ее внимание каждые несколько секунд. Она должна проверить телефон, затем вернуться к документу, перевернуть страницу назад, снова посмотреть на телефон и так далее.

Ее щеки краснеют, и клянусь, что она вот-вот встанет и ворвется сюда — или вылетит вон.

Прежде чем она успевает это сделать, дверь в ее кабинет открывается, и на пороге появляется мой друг Нокс.

Мы оба приехали из Лондона после окончания средней школы, хотя я на год старше его.

Мы с Ноксом вместе изучали юриспруденцию в Гарварде, вместе получили диплом и одновременно устроились в Уивер&Шоу. Однако он специализируется на уголовном праве, потому что любит иметь дело с преступниками.

Он такой фрик.

Недавно он был адвокатом одной из сторон в публичном судебном процессе, который привлек все внимание средств массовой информации. В этом была замешана и его личная драма, но он вышел из нее еще сильнее, чем раньше. Ублюдок.

Во всяком случае, Нокс никогда не стучит, но он также редко обращает внимание на моих помощников.

Сегодня все наоборот.

Мой друг останавливается на пороге и окидывает Николь беглым взглядом. Поскольку он пришел в нашу среднюю школу сразу после того, как она ушла, она его не узнает.

Но он узнает ее.

Совершенно точно.

На самом деле, хитрая усмешка красуется на его губах, когда он направляется к ней.

Я встаю, роняя телефон на стол, прежде чем

направиться к двери. В тот момент, когда я открываю ее, я слышу садизм в тоне Нокса.

— Боже, боже, кто у нас здесь?

— Прошу прощения? — недоверчиво спрашивает Николь.

— Нокс, — я зову его по имени с холодностью, которой не чувствую.

Он одаривает меня озорной улыбкой.

— Разве ты не собираешься представить меня своей новой… блондинке-ассистентке?

Я не упускаю из виду, как этот ублюдок подчеркивает слово «блондинка», и я собираюсь использовать его тактику о том, «как избежать наказания за убийство» против него.

Николь, однако, кажется смущенной больше, чем что-либо еще. Все ее прежнее раздражение тоже исчезло.

Я хватаю Нокса за плечо.

— Ты, идёшь со мной.

Он лезет в карман пиджака, достает свою визитку и кладет ее перед Николь.

— Меня зовут Нокс Ван Дорен. Позвоните мне, если вам что-нибудь понадобится, мисс….

— Адлер, — говорит она. — Николь Адлер.

— И у таинственной девушки наконец-то есть имя. — Нокс широко улыбается, как чертов мудак, и я сопротивляюсь, чтобы не дать ему подзатыльник и не показать свою реакцию на всю ситуацию. — Позвоните мне.

Прежде чем она успевает схватить визитку, я быстро забираю ее и рявкаю на Николь:

— У вас есть пять минут для отчета.

Затем тащу Нокса за собой в кабинет и опускаю жалюзи, скрывая ее и ее слегка ошеломленное, слегка расстроенное выражение лица из поля зрения.

Сжав и разжав кулак, я смотрю на Нокса, который чувствует себя как дома, сидя на диване.

Его ноги широко расставлены, а рука небрежно перекинута через спинку. Эта гребаная ухмылка все еще приклеена к его лицу, которая так и просится, чтобы его ударили с силой профессионального боксера.

— Что, черт возьми, с тобой не так?

— Со мной? — он притворяется невинным, ища за своей спиной кого-то другого. — Я ничего не сделал, кроме того, что представился небрежно.

— Держись подальше от этого, Нокс.

— Боишься, что твоя таинственная девушка выберет меня? Ох, подожди. Она больше не тайна. Ее зовут Николь, и она просто бомба.

— Во-первых, пошел ты. Во-вторых, к тебе это не имеет никакого отношения, так что иди подрочи на ближайший столб.

— Спасибо за образ, но придется отказаться. Я счастливо помолвлен и не нуждаюсь в твоих отвратительных методах.

— Поздравляю с тем, что ты мудак. А теперь, не мог бы ты отвалить, пожалуйста? Некоторым из нас приходится работать.

— Не было похоже на это, когда ты смотрел на нее, как Radiohead’s — Creep.

— Ты из тех, кто говорит о жутком факторе, учитывая твои сексуальные выходки с виагрой на стероидах в рабочее время.

Нокс постукивает пальцем по губам, не утруждая себя тем, чтобы скрыть свою хитрую улыбку, напоминающая лису в жару. Не то чтобы я их видел, но я представляю, какое у них было бы выражение лица.

— Ах, это. Хорошие времена.

— По крайней мере, один из нас так думает.

— Твое мнение о месте моих сексуальных контактов соответствует важности участия королевы Англии в национальных выступлениях, Дэнни. Поверхностно, сдержанно и не имеющее никакой ценности. А теперь вернемся к обсуждаемой теме. Полагаю, ты все еще затаил обиду? Это было, что? — его карие глаза искрятся весельем, когда он начинает считать на пальцах. — Одиннадцать чертовых лет, нет? Нормальные люди уже давно бы двинулись дальше.

— Я не нормальный человек.

— Именно, блядь. Нормальные люди не нанимают своего заклятого врага в качестве помощника.

— Потому, что им не хватает воображения. Это идеальный способ помучить ее.

Выражение его лица смертельно серьезное, когда он спрашивает:

— И что потом?

— Что ты имеешь в виду, под что потом?

— Ты делаешь это ради результата, нет?

— Нет. Финал не важен, важен сам процесс.

Он усмехается.

— Сумасшедшый мудак.

— Мне следовало бы называть тебя так из-за твоей недавней связи с мафией.

— Мы в расчете. — он поправляет галстук. — Кроме того, теперь все поменялось, и ты главное развлечение.

— Я, черт возьми, ничье развлечение.

— Оставим это на суд группового чата. Уверен, что все согласятся с тем, что ты сам навлек на себя это дерьмовое шоу.

— Это не дерьмовое шоу. А называется хладнокровная месть.

— Ты все еще держишь на меня такую большую обиду, да?

Я смотрю на закрытые жалюзи и прекрасно представляю ее по ту сторону. Только она не та отчаявшаяся Николь, которая опустилась до работы ассистенткой.

Все, что я вижу, это девушка, которая превратила мою жизнь и жизнь моей лучший подруги в школьный ад.

Девушка, которая была на задании уничтожить все прекрасное, что я в ней хранил. Все… невинное.

Теперь она испачкана темно-красной кровью. Засохшей кровью, которая была больше гребаного десятилетия и отказывается стираться.

Но теперь я использую ее ради очищения этой крови.

— Это не обида, Нокс. Это чертова игра.

Как та, в которую она играла в свое время.

На этот раз победа за мной.

Глава 4

Николь

18 лет

Я делаю это.

Да, это неправильно. Да, я, наверное, пожалею об этом и прокляну все свои несчастливые звезды, когда наступит утро.

Но к черту все это.

К черту быть хорошей и просчитывать каждый шаг, прежде чем я его сделаю.

К черту быть счастливицей.

Я не хочу этого. Я никогда не хотела этого.

Все, чего я когда-либо хотела, это он и персики.

Но я потеряла их обоих.

В восемь лет моя аллергическая реакция на персики чуть не убила меня. Так что я больше не могу есть этот фрукт — если хочу остаться в живых, то есть.

Я даже не могу пользоваться духами с запахом персика, если в их составе имеется натуральный фрукт. Поэтому вместо этого я пользуюсь вишневыми духами и притворяюсь, что это мой любимый аромат.

Мой гардероб полон нарядов розового, персикового оттенка. Сумки. Туфли. Всё.

Просто потому, что я не могу потреблять данный фрукт, это не значит, что я не могу смотреть на него издалека.

То же самое относится и к Дэниелу.

С того дня у нас возникли самые напряженные отношения. Хотя называть это отношениями — преувеличение. В основном мы знакомые, которые ходят в одну и ту же школу и классы и встречаются на одних и тех же общественных мероприятиях.

В тот день я не могла сказать маме, что съела персики сама, иначе она убила бы меня вместо аллергической реакции. Поэтому она предположила, что Дэниел дал их мне, пошел по этому поводу к своей матери, и его наказали.

Он думал, что это я изобличила его. После этого я попыталась донести до мамы, что сделала это сама, но она не поверила, что такая «хорошая девочка», как я, могла сделать что-то настолько мерзкое. Она предпочитала верить поговорке, что во всем всегда виноват противоположный пол.

Всякий раз, когда я пыталась заговорить с Дэниелом в школе, он свирепо смотрел на меня и игнорировал.

Я продолжаю скучать по нему. По каждому шансу. По каждой встрече. По каждому чертовому дню.

В конце концов я прикусываю губу и задыхаюсь от невысказанных слов, которые он отказывается слышать. Он сказал Хлое, моей близкой подруге, что я должна гнить в аду.

Я подождала, пока не осталась одна в туалете, и заплакала.

Вот что я делаю, когда этого становится слишком много. Я прячусь и плачу там, где никто не видит, как я порочу образ хорошей девочки.

Хорошие девочки не плачут.

Хорошие девочки не позволяют людям увидеть их слабыми.

Но за эти годы этого стало слишком много.

Когда нам было по одиннадцать, мы пошли в гости к одной из мам, и я могла следить за Дэниелом издалека. Иногда мне просто хочется понаблюдать. Ничего страшного, если он не хочет со мной разговаривать. Я не собираюсь заставлять его, я просто хочу его видеть.

Я видела, как он украл торт и отнес его другим мальчикам. Наши взгляды встретились, и он сделал паузу, его голубые глаза мерцали.

— Не смей ничего говорить, Персик.

Так он называл меня с тех пор, как нам исполнилось восемь, но только когда не злился на меня. Только когда он действительно разговаривал со мной, а не игнорировал.

И я думаю, что с того дня я влюбилась в этот фрукт еще больше.

— Не буду, — прошептала я, улыбаясь.

Это был один из тех случаев, когда я чувствовала себя такой чертовски гордой. Потому что Дэниел доверил мне секрет. У нас было что-то общее, и я намеревалась сохранить это.

Однако вскоре после этого кто-то донес на него, и он подумал, что это я. Я покачала головой и подошла к нему, но он толкал меня до тех пор, пока я не ударилась спиной о дерево.

— Держись от меня подальше, Николь, или я сделаю тебе больно в следующий раз.

— Это… была не я.

— Конечно, была не ты. Так вот почему ты улыбнулась, сказав, что не станешь говорить. Тебе нравится заставлять людей доверять тебе только для того, чтобы ты могла причинить им боль, не так ли?

Мои глаза защипало, но я не могла позволить слезам вырваться наружу. Я не позволяла Дэниелу видеть, как я плачу, когда он причинил мне боль раньше, и это не изменится.

— Ты чертов идиот.

— А ты сука.

Так он начал называть меня после этого. Сукой.

Все стало еще хуже, когда моя сводная сестра Астрид переехала жить к нам после смерти ее матери, когда нам было пятнадцать.

Дядя Генри сказал мне взять ее с собой на

вечеринку по случаю дня рождения Хлои, чтобы она завела новых друзей.

И угадайте, кто стал ее единственным другом?

Дэниел.

Они вместе упали в бассейн, а потом, смеясь, исчезли там, где я не могла их найти.

С тех пор они стали неразлучны.

С тех пор я была вынуждена видеть, как он приходит в наш дом, заставляет меня чувствовать себя невидимой и заботиться только об Астрид.

Иногда мне казалось, что он меня не видит. И он делает это только тогда, когда я плохо отношусь к Астрид.

Мама не любит ее, потому что она из среднего класса и не из нашего социального положения. Поначалу она мне была безразлична, но ей просто нужно было сблизиться с Дэниелом.

Ей пришлось подружиться с ним за один гребаный день, в то время как я безнадежно пыталась в течение семи лет.

Однажды я спрятала ее альбом для рисования просто потому, что хотела, чтобы она переживала. Но именно Дэниел разозлился на меня, набросился и сказал:

— Неужели твоя жизнь настолько скучна, что ты находишь удовольствие в том, чтобы превращать жизнь других людей в ад? Почему ты должна быть сукой?

Потому что он видит меня только тогда, когда я веду себя, как сука.

Это не значит, что я причиняю кому-то физическую боль. Я просто устала быть хорошей, устала чувствовать себя счастливицей и привилегированной.

Дэниел ни разу не увидел меня за все те годы, что я была хорошей. Черт, он ненавидел меня за это, так что, возможно, это не ответ.

Может, все, что мне нужно, это стать такой плохой, чтобы он смотрел только на меня.

Даже если это с неодобрением и пристальными взглядами. Таким образом, он, по крайней мере, смотрит на меня.

Так что я продолжала грубить Астрид, особенно когда он находился рядом. Я продолжала быть занозой в ее боку и делала ее жизнь такой же несчастной, как и моя.

Я ненавидела ее и ревновала к ней. Я завидовала ее беззаботной энергии и тому, как ей было наплевать на роскошную жизнь, в которую ее втянули.

Я завидовала ей за то, что она заставляла Дэниела улыбаться и показать ямочки на щеках.

Он никогда не направлял эту улыбку на меня.

Никогда.

Я могла наблюдать за этим только издалека. До сих пор.

Я должна положить конец этим злополучным отношениям. Должна помешать Дэниелу неправильно понимать меня.

Что он смотрит куда угодно, только не на меня.

Что сделал меня невидимой.

Сегодня мы на вечеринке, отмечаем победу футбольной команды.

Капитан команды Леви Кинг устраивает вечеринку в особняке своего мега-богатого дяди.

Всем из школы пришлось ехать несколько часов, чтобы добраться до места назначения. Автостоянка заполнена всеми видами роскошных немецких автомобилей, которые родители покупают для своих детей.

В конце концов, каждый, кто учится в Королевской Элитной Школе, является элитой из элиты. Это школа, которую заканчивают премьер-министры и члены парламента.

Папа и дядя Генри тоже там учились.

Как и отец Дэниела, Бенедикт Стерлинг. Он происходит из аристократов и является генеральным директором компании, занимающейся компьютерной разработкой.

Дэниел и его старший брат Зак являются единственными наследниками многомиллиардного состояния и множества объектов недвижимости, которые простираются за пределы границ.

Зак уже учится, чтобы занять пост после того, как его отец уйдет на пенсию, и ожидается, что Дэниел пойдет по их стопам. Или это то, что я собрала — я имею в виду, подслушала — пока мама общалась с тетей Норой, матерью Дэниела.

Я часто так делаю, шпионю, остаюсь поблизости, просто чтобы услышать крохи о его жизни.

Так я узнала, что он придирчив в еде, и ест только в определённых местах. Но не думаю, что тетя Нора знает истинную причину, по которой ее сын так относится к еде.

Я знаю.

Потому что я последовала за ним в тот день, когда его вкус в еде изменился навсегда.

Я стояла за углом, когда его вырвало, и он прислонился к стене, пытаясь отдышаться.

Однако он не увидел меня, даже когда я постоянно оставляла ему свои драгоценные персиковые леденцы, чтобы он мог прогнать горький привкус рвоты.

Но после сегодняшнего все будет по-другому. Я позабочусь о том, чтобы выйти из тени невидимости, в которой жила последние десять лет.

Я почти не обращаю внимания на то, о чем говорят Хлоя и другие. В основном они обсуждают парней, показ мод и последние сплетни.

Тщеславность, тщеславность и еще раз тщеславность.

Но мне повезло и мне выпала честь стать частью этой жизни, так что я не имею права жаловаться. Кроме того, какой в этом смысл?

Разве не к такой роскоши стремятся другие?

— У тебя такое красивое платье, Николь. Это Диор? — спрашивает Ханна.

Я приостанавливаю свое навязчивое наблюдение за входом и снова сосредотачиваюсь на разговоре.

Мое платье светло-персикового оттенка с тонкими золотыми лямками. Оно достаточно короткое, показывая верхнюю часть моего бедра, но недостаточно узкое, чтобы я выглядела дешевкой. Бретельки выполнены из элегантного золота, а вырез достаточно глубокий, демонстрируя намек на декольте.

Это платье: «ты можешь смотреть, но не можешь прикасаться».

Мои волосы распущены и спадают прямо на ямочку на спине. На мне мои счастливые каблуки персикового цвета, позволяющие мне быть выше всех здешних девушек.

Весь этот образ заставляет меня чувствовать себя элегантной и сильной, но, самое главное, красивой. Как будто я могу выигрывать битвы и покорять горы.

Или, скорее, покорить конкретную гору, поверхность которой я даже не могла поцарапать в течение многих лет.

Вот как работает одержимость.

Сначала вам просто хочется одного взгляда, прикосновения, слова, но потом жадность берет верх, и вы не можете насытиться.

Я не могу насытиться.

— Это Диор, — отвечаю я Ханне с улыбкой. — Дядя Генри купил мне.

— Тебе так повезло, что твой отец охотно поддерживает твой образ жизни.

Хлоя, которая прямо рядом со мной, издает раздраженный звук. Я знаю ее с тех пор, как нам исполнилось восемь, и мы стали чем-то вроде подружек.

В основном потому, что другие были слишком запуганы мной, чтобы когда-либо пытаться подружиться.

Она брюнетка, и у нее карие глаза лани, которые заставляют ее казаться доброй и умиротворенной, хотя на самом деле она та, кто метафорически одолжил мне «руководство по тому, как быть сукой».

— Он не ее отец, а ее отчим. Разве ты не расслышала, как она назвала его дядей Генри? Не отставай, Ханна, — говорит Хлоя с пластиковой улыбкой, и я перестаю морщиться.

Да, дядя Генри не папа, но в какой-то момент я хотела, чтобы он стал отцом. Однако я с самого начала знала, что это невозможно. Несмотря на слова мамы, он всегда заботился об Астрид только как о своей настоящей дочери.

Возможно, он не покупает ей вещи, потому что они ей не нужны, и относится к ней строже, чем ко мне, но он следит за тем, чтобы она спала каждую ночь.

Словно отвечая на мои мысли, Хлоя указывает подбородком на вход.

— Настоящая дочь бездельница без всякой грации.

Вся группа разражается смешками, кроме меня. Мое внимание скользит ко входу, и, конечно же, Астрид входит внутрь со своей обычной отчужденностью.

На ней шорты и чулки в сеточку, а в светло-каштановых волосах несколько безвкусных заколок в виде звездочек. Астрид невысокая, намного ниже меня, но она никогда не носит каблуки, платья или что-то еще, что подчеркивало бы ее естественную красоту.

И все же Дэниел обнимает ее за плечи и громко смеется над тем, что она сказала.

Я впадаю в транс — мои веки медленно опускаются, а сердце начинает войну в груди, а затем падает в трепещущий живот.

Это хаос эмоций, которые нарастают с каждой секундой, как перевозбуждение.

Перелив.

Передозировка.

Дэниел всегда был красив, но сейчас его красота гораздо более сурова. Он красив не в повседневном смысле, а как человек, которому суждено стать актером, моделью или зарабатывать на жизнь продажей своей внешности.

За эти годы он стал высоким и мускулистым. Не в обычном смысле, а как худощавый принц из сказки. Синий бомбер Элиты дополняет его фигуру и облегает широкие плечи, как вторая кожа.

Его волосы потемнели, но все еще видны эти светлые прядки, похожие на естественный оттенок латте и солнечные лучи.

То же самое солнце, которое ярче сияет в его наполненных звездами глазах. Теперь они острее, утратив все мальчишество, которое когда-то делало его озорным.

Он просто игрок.

И не только в футболе, но и вообще. Если бы кто-то пил каждый раз, когда он трахал случайную девушку, ему бы понадобилась пересадка печени.

Он стал популярным, но не в том смысле, что «заносчивый, тебе противно даже думать, что ты можешь со мной разговаривать». Но больше похоже на то, что «я автобус, и всех приглашаю прокатиться».

Ходят слухи, что Дэниел единственный человек, которого люди хотят на вечеринке, если у них в планах, чтобы она прошла успешно. Он непринужденный, приветливый, обаятельный.

Для всех, кроме меня.

Я старалась держаться как можно более незаинтересованно от этой его части, но я знаю, что он, вероятно, занимался сексом со всем женским населением Королевской Элиты и даже обращался в другие школы для перспективных кисок.

Я знаю, потому что он не стесняется рассказывать Астрид о своих сексуальных похождениях, на что она называет его свиньей.

Я знаю, потому что слышала, как одна девушка описывала секс с ним как «опыт всей ее жизни».

Я знаю, потому что в ту ночь мне снились влажные сны, и я проснулась, трогая себя и постанывая в подушку.

Я знаю, потому что сразу после этого заплакала, и не от удовольствия.

Обычно я отступаю всякий раз, когда он с Астрид. Даю им пространство и притворяюсь, что мне все равно.

Но не сегодня.

Сегодня у меня план.

— Может, мне стоит пойти и научить ее хорошим манерам, — говорю я девочкам, натягивая ухмылку, такую же фальшивую, как парики их папаш.

Хлоя фыркает.

— Не уверена, сработает ли это в таком безнадежном случае, как у нее, но дерзай.

— Я в настроении для благотворительности. — я откидываю волосы, ослепляя их всплеском натурального блонда. — Как я выгляжу?

— Десять из десяти, — говорит Ханна с сияющими глазами.

— Ты выглядишь, как плохая сука. — Хлоя усмехается. — Покажи нам, что у тебя есть.

Я снова поправляю волосы, затем подхожу к ним, осторожно покачивая бедрами.

Прежде чем подойти к ним, я останавливаюсь у столика с напитками и беру два стаканчика. Притворяюсь, что поправляю платье, затем лезу в лифчик и достаю маленький пакетик с таблетками, который купила, когда Хлоя в последний раз водила меня в клуб.

Когда случайный парень спросил меня, не хочу ли я повеселиться, и показал мне таблетки, я ответила:

— Фу, мерзость.

Но затем проводки в моем мозгу соединились.

Я знаю, что делает экстази, или, по крайней мере, я читала о его эффектах и о том, как он сводит кого-то с ума от удовольствия.

Я хотела этого.

Нуждалась в этом.

Но не только для себя.

Поэтому я купила таблетки за спиной Хлои и остальных, потому что не могла позволить им разгадать мой план.

Не могла допустить, чтобы все выяснили, что замышляют хорошие девочки за закрытыми дверями.

Здесь три таблетки. Просто на случай, если мне понадобится лишняя.

Все еще притворяясь, что поправляю декольте, я вытаскиваю две таблетки и бросаю каждую в стаканчик. Затем хватаю кулон, который я никогда не снимала с тех пор, как мне подарили его на свой тринадцатый день рождения. Тот, который соответствует моему цвету глаз и успокаивает меня больше, чем все остальное, что я когда-либо пробовала.

— Что у нас здесь?

Я замираю, мое сердце подскакивает к горлу.

Кристофер, еще один футболист и друг капитана, скользит ко мне.

Его вьющиеся волосы целуют лоб, а глаза озорно сверкают. Дерьмо. Пожалуйста, скажите мне, что он не видел, как я бросила таблетки в напитки? Я специально выбрала тихое место.

— Ты чертовски сексуально выглядишь в этом платье, Никки. Держу пари, ты бы выглядела еще лучше без него.

Фух. Он просто ведет себя как обычно, кокетливо.

Он тянется рукой к моей заднице, но я отмахиваюсь.

— Отвратительно. Не в этой жизни.

Затем хватаю стаканчики и направляюсь туда, где в последний раз видела Астрид и Дэниела. Но моей сводной сестры нигде нет.

Дэниел совсем один, стоит возле балкона, но еще не все. Обе его руки засунуты в карманы джинсов, и он, прищурившись, смотрит на меня.

Не на кого-то другого, а на меня.

Видеть Дэниела в одиночестве так же странно, как наблюдать за летящим единорогом к несуществующему солнцу Англии. Но тот факт, что он смотрит на меня, еще более странно.

Мои нервы начинают сдавать и атаковать остальную часть тела. Я чувствую, как у меня холодеют ноги и немеют кончики пальцев. Но я продолжаю направлять внутреннюю диву во мне, которая является прославленной версией восьмилетней меня.

Только сейчас у нее больше проблем.

И все они начинаются с него.

Дэниела.

Мне не нужно продолжать идти к нему, потому что он сокращает расстояние, между нами, несколькими длинными, решительными шагами.

Ноги резко останавливаются, когда он почти врезается в мою грудь, и мы оба падаем.

— Что? — я спрашиваю, потому что он странно смотрит на меня.

Точнее, он сверлит меня взглядом.

Как будто хочет расколоть мое лицо и заглянуть внутрь. Или, может, ударить все, что он там найдет, будто он всегда ранил мое сердце.

— Куда ты направляешься? — спрашивает он.

— И это не твое дело, потому что…?

Да, обычно я так говорю. Снобистски, подло и совершенно отстранённо.

Защитный механизм.

Этот садистский блеск возвращается в его глаза. Моя грудь твердеет от удара, от нападения, которое всегда оставляет меня эмоционально искалеченной.

— Подумал, что я проверю на случай, если ты решишь украсть несколько персиков и испортить вечеринку.

— Буду ли я есть персики, буду жить или умру, или окажусь парализованной, это не твое дело.

— Это если меня заставят присутствовать на твоих похоронах вместо того, чтобы ехать в летний лагерь.

— А кто сказал, что ты приглашен на мои похороны? Быть может, я составлю список запрещенных гостей, и ты будешь в нем первым.

Это заставляет его замолчать, мускул на его квадратной челюсти напрягается. И мне это только показалось, или его руки действительно напряглись?

На его губах появляется ухмылка, и хотя его ямочки выглядят как у гостя, мне они не нравятся при таком освещении. Они зловещие, проецирующие садизм в его глазах.

— Или, может, у тебя не будет права голоса, и я буду сидеть в первом ряду, мысленно распевая «Аллилуйя».

— Тогда на твоих похоронах я надену розовое платье, буду держать соответствующий зонтик и стоять у твоей могилы, громко плача. Когда люди соберутся вокруг, я скажу: «Все говорят, что у мужчин с крошечными пенисами короткая жизнь, но я никогда не верила в это до этого момента».

Его ухмылка становится шире, и я готова поклясться, что она вот-вот превратится в улыбку, но он сдерживает ее в последнюю секунду.

— Все девушки, которые имели удовольствие увидеть мой член, засвидетельствуют обратное. Кстати, так это называется, Персик. Член или хуй, а не пенис. Ты что, малышка?

Жар приливает к моим щекам, и это не только из-за того, что он сказал про свой оран. Это из-за того, что я услышала, как он произнес другое слово.

Персик.

Он не имеет права говорить на нем так естественно, что это кажется интимным.

— Я не такой грубая, как ты, Дэниел.

— О, точно. Ты чопорная и правильная, и тебе не разрешается говорить «член» или «хуй». Как насчет того, чтобы опуститься, потрахаться и сделать минет?

— Дело не в том, что мне это не позволено. Я не хочу. Это ниже меня.

— Тогда не говори о моем члене, если ты его не видела. Если не…ты хочешь это изменить?

— Фу, мерзость.

Я притворяюсь, что испытываю отвращение, когда на самом деле сгораю изнутри.

Быть может, мне стоит просто принять наркотик сейчас, дабы ослабить бдительность и хоть раз сказать, что я чувствую.

— Ты та, кто заговорила об этом первой. У Младшего есть репутация, которую нужно защищать.

— Ты только что назвал свой орган Младшим?

— Ты только что назвала его по имени, потому что хочешь посмотреть, в конце концов?

— Ты мог бы быть последним человеком на земле, и я бы не сблизилась с тобой, даже если бы судьба человечества зависела от нас.

— Да? — его постоянная ухмылка исчезает. — И кого бы ты выбрала? Того, которому ты сделала эти напитки?

— Кого я выберу, тебя не касается.

В один момент я стою, проклиная себя за упущенный шанс дать ему напиток, а в следующий он выхватывает один из стаканчиков и выпивает одним махом.

Мои губы приоткрываются.

— Э-эй!

— Упс. — он вытирает рот тыльной стороной ладони, затем еще одним быстрым движением выхватывает второй стаканчик. — Полагаю, твои планы разрушены.

И с этими словами он поворачивается и уходит.

— Дэниел!

Мой голос немного высоковат, определенно выше того диапазона, который я когда-либо позволяла себе.

Потому что я схожу с ума. Он собирается выпить остальное?

Что, если с ним что-нибудь случится, если он выпьет двойную дозу?

Прежде чем я успеваю придумать, как его остановить, Дэниел обнаруживает Астрид, выходящую из туалета. Он делает еще один глоток и протягивает ей тот стаканчик, который должен быть моим, и они вместе выпивают.

Мои плечи опускаются, а губы дрожат.

Не имеет значения, что я делаю или на что иду, я останусь невидимой только для Дэниела.

Может, пришло время мне наконец сдаться.

Так почему при одной мысли об этом мои глаза наполняются слезами?

Глава 5

Дэниел

18 лет

Моя голова гудит от странного вида энергии. Как будто я падаю на землю и одновременно устремляюсь в небо.

Это чувство, которого я никогда раньше не испытывал, и оно заставляет меня двигаться, выпрыгивать из кожи и просто… идти.

Куда-то.

В разные стороны.

Как падающая звезда — бесцельная, бессердечная и абсолютно разрушительная.

Я расстался с Астрид и сказал ей, что собираюсь трахнуть одну из девушек, что обычно является ее сигналом, чтобы бросить на меня отвратительный взгляд, назвать свиньей, а затем позволить мне повеселиться.

Затем она звонит кому-нибудь, чтобы отвезти нас домой, обычно моему брату. Она такая преданная и ответственная. Вот какая Астрид: «Мы не можем вести машину, пока пьяны.» «Пожалуйста, скажи мне, что ты используешь презервативы, потому что я не хочу стать тетей в таком возрасте.»

Короче говоря, лучший напарник, который у меня когда-либо был. За исключением того факта, что она не любит вечеринки, и мне приходится тащить ее, брыкающуюся и кричащую, будто она направляется на виселицу.

На самом деле, она вообще не любит людей и предпочитает оставаться скрытной, как камень, прячущий бриллиант.

В отличие от ее яркой, соблазнительной сводной сестры.

Вот куда я сейчас направляюсь — за Николь.

Да, я солгал о том, что трахну другую девушку, потому что в тот момент, когда я увидел, как Николь крадется, я понял, что она замышляет что-то нехорошее.

Не то чтобы она когда-либо замышляла что-то хорошее.

Если бы проблема были клубом, Николь стала бы их лицом, душой и вдохновением для их названия.

Мне должно быть наплевать, что задумала Николь. На самом деле, я поставил перед собой задачу не сосредотачиваться на ней, не быть втянутым в ее манипулятивную сеть, где она заманивает своих жертв, а затем высасывает их души, как графиня крови высасывала кровь молодых девушек, чтобы оставаться красивой и нестареющей.

Это дерьмо реально. Наблюдайте.

Если бы Николь жила в те времена, она была бы ее ведомым и лучшим советником. Черт, ее бы даже не поймали за это. Поскольку, ну, у этой графини была мозговая энергия бесцельной птицы.

Возвращаясь к причине, по которой я преследую Николь с настойчивостью нечестного детектива.

Сегодня она вела себя по-другому. Была разговорчивой, хотя все еще ядовитой. Одетая в платье «трахните меня», туфли на каблуках, будто она вышла за чем-нибудь.

И почему, черт возьми, мне становится так жарко, что я хочу поджечь свою одежду?

Поэтому, когда я увидел, как она глотает напиток, игнорируя свои священные круги прославленных сук и проскальзывает сквозь толпу, я последовал за ней.

Точно так же, как я последовал за ней в тот день десять лет назад, когда она чуть не умерла у меня на руках.

Мне не следовало этого делать.

С того дня она стала занозой в моем гребаном боку. До этого случая на ее хорошеньком личике всегда была улыбка, и она вела себя мило, хотя и раздражающе.

Так что видеть, как она крадется, стало событием, свидетелем которого я никогда не был.

Вот почему я вышел из игры и следил за ней. Потом наблюдал, как она украла персики, спрятала их за своим белым кружевным платьем и ушла на цыпочках, чтобы никто ее не увидел.

Сейчас кажется, что это повторение того времени.

Словно она собирается украсть персик, пойти съесть его в укромном местечке и… умереть.

Вот что сказал доктор в тот раз. Ее аллергическая реакция была только оральной, когда она была младше, но после того, как ей исполнилось восемь, реакция также стала респираторной. Он сказал, что в следующий раз, когда она съест персик, то перестанет дышать.

Она упадет замертво.

Больше не будет Николь с ее фальшивыми улыбками и изящными платьями.

Я подождал, пока она проснется, чтобы снова спросить ее, какого черта она ела персики, когда уже знала, что у нее на них аллергия.

Я хотел, чтобы она объяснила, достаточно ли того, что ей что-то нравится, чтобы подтолкнуть себя к краю смерти.

Однако у меня не было возможности ни о чем спросить, потому что она чертова предательница и вышла из всей ситуации, обвинив в этом меня.

Я никогда не видел маму такой разочарованной во мне, как в тот момент.

Не то чтобы она была образцовой матерью всю нашу жизнь. Ее миссия, сколько я себя помню, заключалась в жалости к себе, к оплакиванию своей молодости за то, что она жила с моим изменяющим ублюдком-отцом.

Как бы то ни было, Николь сейчас избегает всех, ходит на заднем плане, будто парит в воздухе.

Она из тех, кто дает знать о своем присутствии, куда бы она ни пошла.

Блядь, где угодно.

Она горячая штучка, и хуже всего то, что она это знает.

Она одевается для этого в свою дизайнерскую одежду, сумки и туфли на каблуках.

И не только это, но и то, что она распространяет это по всем социальным сетям.

Как будто она модель, ищущая представления.

Хотя это ниже ее достоинства. Как она говорит своим гребаным снобистским тоном.

В конце концов, она аристократка, которая только и умеет, что смотреть на людей свысока своим надменным носом. В отличие от Астрид, которая никогда не принимала эту сторону своей родословной.

Николь, однако, дышит этой жизнью. Чопорная и правильная. Высокомерие, которое сопутствует этому. Экстравагантность, покрывающее это, как мед. И она владеет внешностью, которая к этому подходит.

Она сногсшибательная бомба с ногами, которые тянутся на многие километры, и такими светлыми волосами, что они ослепляют больше, чем солнце, и такие же жгучие. Ее тело стройное, с изгибами, за которые можно ухватиться, пока я трахаю ее до бесчувствия.

Я делаю паузу, внутренне качая головой.

Я только что думал о том, чтобы трахнуть Николь? Что, черт возьми, все это значит?

Эти зловещие кровавые мысли должны оставаться в подсознании, где я даже не могу до них дотянуться, не говоря уже о том, чтобы развлекать их.

Мое внимание, хотя и затуманенное, и немного размытое, возвращается к настоящему, когда Николь проскальзывает в уединенную комнату на первом этаже. Вскоре после этого Крис бросает быстрый взгляд по сторонам и следует за ней.

Значит, это он тот, ради кого она нарядилась как грех, ожидающий своего часа. Это для него она готовила эти напитки.

Хотел бы я, чтобы это было как десять лет назад, и все дело было в ее странной привязанности к персикам.

Хотел бы, чтобы я не нарисовал в своей голове картину того, что происходит внутри.

Но я сделал это.

И все, что я вижу в своем теперь красном видении, это Крис, снимающий с Николь платье «трахните меня» и туфли на каблуках и набрасывающийся на нее, пока она не искусает губы и не закричит.

Это ужас. Мои мысли. Точность изображения. Ярость, застилающая глаза.

Тот факт, что я не хочу, чтобы кто-нибудь видел или слышал Николь, пока она испытывает муки удовольствия.

Я должен найти Астрид и уйти. Я не в настроении веселиться, трахаться или что-то в этом роде.

Но это не то, чем я занимаюсь.

Мои ноги ведут меня прямо в комнату, и я не могу остановиться.

Или, может, я не хочу.

Я поворачиваю ручку и не знаю, почему у меня сжимается сердце. Как в тот первый раз, когда мне было тринадцать и я увидел, как папа целует женщину, которая не была мамой, обмазывая ее лицо всевозможной едой.

Или тот раз, когда Зак кричал на маму за то, что она позволила папе выйти сухим из воды, и она призналась, что ей пришлось притвориться, что она не знала, потому что ее семья не хотела ее возвращения, и ей некуда было идти.

Ох, и он забрал бы нас у нее.

Я никогда ненавидел мир так сильно, как в тот момент.

Никогда не жалел, что могу ударить папу в живот и засунуть его в ближайший мусорный бак.

Не только за то, что причинил боль матери, но и за то, что превратил ее в человека, настолько поглощенного своей болью, что она больше не видела ни меня, ни моего брата.

Так что в каком-то смысле мы потеряли обоих родителей.

Сейчас это то же самое чувство предательства — словно кто-то, кому я отдал частичку себя, сжигает ее заживо.

Что чертовски нелепо. Николь и я ничто.

Во всяком случае, я ненавижу то, какой сукой она стала. Я ненавижу ее кучку дрянных девчонок, которые думают, что быть порочными это новая тенденция.

И все же я не могу избавиться от горького привкуса в горле.

Николь лежит на кровати, а Крис нависает над ней, положив руку на пояс.

— Не возражаете, если я посмотрю?

Я застигнут врасплох невнятностью в своем голосе.

Внимание Криса переключается на меня, но Николь даже не шевелится.

Понятия не имею, почему это заставляет меня злиться, как озлобленного ублюдка на таблетках.

— Убирайся, Стерлинг, — огрызается Крис. — Почему ты портишь мне веселье?

Я лениво подхожу к стулу, стоящему напротив кровати, и именно тогда я мельком вижу лицо Николь.

Ее глаза закрыты. Она притворяется спящей после того, как услышала мой голос?

Что-то здесь не так.

Вместо того, чтобы сесть, я подхожу к Крису, который теперь стоит во весь рост у кровати. Напряжение в его плечах напоминает бодибилдера на крэке. Вероятно, так оно и есть, учитывая его неестественно налитые кровью глаза и подергивание пальцев.

Почему она вообще выбрала этого… наркомана, у которого в организме больше наркотиков, чем у рок-звезды восьмидесятых?

Не то чтобы я имел право голоса в том, кого, черт возьми, она выберет, но сейчас действует странное жужжание в моих ушах в сочетании с жаром в груди.

— Разве она не должна быть в сознании для самого интересного?

— Ей нравится, когда ее будят членом, что тебе от этого?

Мои зубы скрежещут друг о друга, и невыносимый жар усиливается на ступеньку выше.

— Значит, у тебя вошло в привычку будить ее с помощью члена?

Он кивает, вздергивая подбородок.

— Забавно, потому что я не помню, чтобы ты был ее парнем.

— Она моя девка на стороне. Ты закончил допрос?

— Нет, еще нет.

Тот факт, что он назвал ее девкой на стороне, заставляет меня сжать руки в кулаки.

Николь не из тех, кто согласится быть на чьей-либо стороне в чем бы то ни было.

Она главное блюдо. Кульминация шоу. Премьера фильма.

Я собираюсь ударить Кристофера по лицу из-за чистых сумасшедших эмоций, которые бушуют во мне, когда в воздухе раздается стон.

Николь.

Она медленно поднимается в сидячее положение, ее глаза опущены. Она выглядит как гребаная богиня со своими слегка раскрасневшимися щеками и влажной кожей. Я хочу схватить ее за горло и немного испортить, чтобы она больше не была такой совершенной.

Так что она, наконец, опускается до моего уровня.

— Что это за шум? — спрашивает она со своей собственной невнятностью.

— К черту это, — бормочет Крис. — И пошел ты, Стерлинг.

Затем он выбегает из комнаты, с силой закрыв за собой дверь.

Чертов ублюдок.

Все во мне кричит о том, чтобы пойти за ним и ударить мудака, пока его кровь не зальёт весь пол.

— Д-Дэниел…?

Мое внимание возвращается к Николь. Ее платье задралось до талии, открывая ее кремово-бледные бедра и намек на белые кружевные трусики.

Ее пухлые губы приоткрылись, а щеки и шею покрывает румянец.

Понятия не имею, то ли это странное ощущение, которое я испытывал с тех пор, то ли ярость, которую я ощущал с того момента, как представил ее с Крисом, или сочетание того и другого, но от ее вида мой член мгновенно встает.

Предательский ублюдок натягивает мои джинсы до тех пор, пока это не причиняет физическую боль. До тех пор, пока потребность схватить ее не станет гораздо более сильной и настоятельной, чем все, что я испытывал раньше.

Это животная потребность.

Инстинкт.

Или, может, это гораздо глубже, чем это, но я не хочу думать об этом как таковом.

— Что ты здесь делаешь?

Невнятность в ее голосе совпадает с моим — легкая, едва уловимая, но в то же время волшебная.

Как будто все это не по-настоящему.

Может, это не так, и это один из моих надоедливых кошмаров о ней, который я не могу остановить от своего подсознания.

— Тебе действительно нравится просыпаться благодаря члену?

Не знаю, почему я задаю этот вопрос, но я задаю, и также продолжаю приближаться к тому месту, где она сидит и следит за каждым моим движением, как олень, пойманный в свете фар.

— Ч-что?

Я не думал, что это возможно, но мой член увеличивается еще больше от ее мягкого голоска. В этом нет надменности и снобизма. Это почти так же нежно, как она выглядит.

— Я спросил, тебе нравится, когда тебя будят с помощью члена? Так вот почему Крис был здесь?

— Что…? Нет…

— Тогда есть ли что-то еще, чем ты занимаешься, о чем я должен знать?

— А что? — она облизывает губы, делает паузу, затем понижает голос, пока это не звучит как что-то из моей самой глубокой, самой темной фантазии. — Сделаешь так, чтобы это произошло?

— Возможно.

— Даже если это опасный фетиш?

Я улыбаюсь.

— Боже, Персик. Я думал, ты была чопорной, как принцесса, и даже не говоришь грубых слов. Теперь у тебя опасный фетиш?

— Д…да.

— Давай послушаем.

— Я скажу тебе только в том случае, если ты пообещаешь, что это произойдет.

Я делаю паузу, обдумывая ответ. Обычно я не даю обещаний, если не знаю, о чем идет речь.

— Если речь идет о том, чтобы съесть персики, то ни за что на свете. Ты не станешь прикасаться к этому дерьму всю свою жизнь. — я тяжело дышу.

Какого черта я говорю так серьезно? Почти защищающе.

— Нет, дело не в персиках. Это нечто более опасное.

— Что?

— Сначала пообещай.

Я поджимаю губы, затем говорю:

— Хорошо, обещаю. А теперь скажи мне, в чем тут загвоздка.

Она встает на колени и приближается на несколько сантиметров, подтягивая одеяло, пока ее глаза не оказываются на одном уровне со мной, затем шепчет:

— Ты.

И я знаю, я просто знаю, что я не только собираюсь трахнуть Николь Адлер, но я также буду наслаждаться и сожалеть о каждой секунде этого.

Глава 6

Николь

Настоящее

Моя голова вот-вот взорвется.

Я слишком много думаю обо всем, благодаря определенному рывку, и, что еще хуже, поток эмоций, который я пережила за последние два дня, сильнее всего, что я испытала.

Это все равно, что быть запертой в воде, и необходимо считать доли секунд, пока я не сделаю следующий вдох.

Это все равно что жить в напряжении в ожидании следующего удара.

У меня нет никаких сомнений в том, что это произойдет. Не сомневаюсь, что Дэниел найдет причину, чтобы выгнать меня или пригрозить уволить.

Похоже, это его способ действия — желание вышвырнуть вон. У этого мудака есть власть, и он это знает. Черт, он стремится демонстрировать ее при каждом удобном случае, чтобы у меня не было неправильных представлений о моем положении.

После того, как первоначальный шок от встречи с ним снова прошел, я поискала о нем информацию в интернете.

Что? Мне нужно знать своего врага.

Очевидно, Дэниел отказался от своего семейного состояния. Он оставил все и приехал в Штаты в возрасте восемнадцати лет. Он изучал юриспруденцию, защитил диплом и стал одним из самых молодых адвокатов, получивших должность младшего партнера.

Это особенно примечательно, учитывая, насколько велика и влиятельна компания Уивер&Шоу.

Не только это, но он также достаточно талантлив, чтобы некоторые европейские страны недавно назначили его своим ответственным адвокатом. Это, помимо всех международных бизнес-магнатов, которых он представляет.

Все, кроме его собственной семьи.

Не многие люди видели связь между ним и влиятельной семьей Стерлинг на родине. Вероятно, потому что никто бы не подумал, что он откажется от такого состояния, чтобы стать адвокатом.

Тем не менее, ему удалось стать любимцем средств массовой информации и влажной мечтой фотографов. У него такая внешность, которую любой, у кого есть камеры или глаза, захотел бы заморозить в неземном моменте совершенства.

На протяжении многих лет Дэниел привлекал всеобщее внимание своим острым умом и невероятным обаянием. Или, по крайней мере, так говорится в статьях.

Они поют ему хвалу, как ангелы поют «аллилуйя» на небесах.

Но никто не знает того Дэниела, которого знаю я.

Бессердечный, безжалостный мудак со склонностью к самоконтролю и проблемами с эгоизмом.

Мой взгляд скользит к его кабинету, туда, где он исчез с адвокатом по имени Нокс.

Они там уже пять минут, и я не уверена, что мне позволено прерывать его. Но, с другой стороны, если я не принесу ему вовремя то, что он просил, он просто поднимет параметр невыносимости на ступеньку выше.

Кроме того, мне нужно уходить, если я хочу вовремя принести ему его долбаный «специфический» обед.

Поэтому я открываю сообщения и скриплю зубами от длинной череды приказов, которые он отправлял с интервалом ровно в три секунды, просто отвлекая меня.

Он может быть таким невыносимым проклятым кретином.

Но не имеет значения, что он делает. Если я приложу к чему-то руку, никто не сможет меня остановить.

Даже он.

Я: Я закончила отчет.

Его ответ мгновенен.

Чертов Идиот: Чего вы ты тогда ждёте? Отправьте его по электронной почте.

Я: Если бы вы проверили свой почтовый ящик, вы бы нашли его там.

Чертов Идиот: Избавьтесь от этого невыносимого поведения, мисс Адлер.

Я: Это не поведение, просто часть информации.

Чертов Идиот: Позвольте мне самому решать это. Мне нужен обед ровно через тридцать семь минут.

Я собираюсь напечатать, что я все равно собиралась это сделать, но отвечаю.

Я: Да, сэр.

Я ненавижу трепет и сдавливание в груди всякий раз, когда печатаю или произношу это слово.

Ненавижу волну эмоций, которая следует за этим.

Но больше всего я ненавижу этого человека.

Я ненавижу его со страстью, которая заставляет меня кипеть и постоянно думать о том, как совершить безупречное преступление. Но я не позволяю гневу управлять мной, иначе это разрушило бы все остальное.

Схватив сумку, я вылетаю из кабинета, будто мои пятки горят. Сегодня я надела туфли на небольшом каблуке, потому что мои ноги все еще кричат на меня после вчерашней пытки.

После того, как я беру такси, я звоню Джею.

Он сразу же отвечает.

— Что случилось?

— Эй! Разве так можно разговаривать со мной, когда я не видела тебя прошлой ночью или этим утром?

— Все в порядке. Я буду ждать тебя сегодня вечером, если ты приготовишь рыбу.

— Ты жадный маленький негодяй. Но ладно, я куплю немного рыбы.

— Хорошо.

— Не забудь свои лекарства, Джей.

— Не забуду. Перестань стонать.

— Ты только что сказал, что я стону?

— Ты часто так делаешь. Я детский гений, не забыла?

Да. В прошлом году Джейден перескочил два класса, вот почему у него нет друзей.

Если бы у меня были необходимые средства, я бы отправила его в одну из престижных европейских школ для молодежи, но это мечта, которую никто из нас не способен осуществить. По крайней мере, не сейчас.

Может, однажды, когда он станет старше, я смогу осуществить мечту, которую тайно подавляла, и буду достаточно здорова, чтобы дать ему лучшее образование.

— Я просто напоминаю тебе, Джей.

— Да, да. Разве ты не должна работать?

— Да. Увидимся позже.

— Хорошо. Да, кстати, Никки. Сегодня утром по почте пришло письмо и… Я вроде как открыл его, извини.

— Что там было? — спросила я.

Он делает паузу, громко сглатывая, что не является хорошим знаком.

— Я пришлю тебе его. Мне нужно идти.

Затем он вешает трубку, оставляя меня в недоумении.

Такси останавливается перед рестораном, и я расплачиваюсь с водителем, прежде чем выйти, практически бегом пробегая внутрь.

Katerina's — это высококлассный ресторан с футуристическим чистым декором, который выглядит несколько безвкусно, а не революционно. Если бы я была ответственна за это, я бы добавила всплеск цвета и убрала громкую музыку, которая не позволяет людям сосредоточиться на еде.

Но это всего лишь я.

— Меню дня? — спрашивает кассир, когда я останавливаюсь перед ним.

Его зовут Джонас, и он мужчина средних лет с доброй, приветливой улыбкой. Думаю, он привык к тому, что десятки разных помощников приходят выбирать еду Дэниелу.

Он всегда берет «меню дня» с кофе, если он специально просит об этом.

Я почти задыхаюсь, когда Джонас показывает мне ингредиенты.

— Это пармезан и песто в пасте?

— Да, — говорит Джонас.

— Тогда я просто возьму стейк.

— Вы уверены, мисс? Мистер Стерлинг всегда заказывает меню дня.

Не тогда, когда в нем есть пармезан и песто. Мне не следовало бы этого помнить, но я точно знаю, что он это не любит.

— Да, стейк подойдёт. Средней прожарки, пожалуйста.

— Я передам шеф-повару. — Джонас бросает мне «вы переступаете черту» взгляд. — Не уверен, что она это оценит.

— Прошу прощения?

— Вы новенькая, так что, вероятно, не знаете этого, но, причина по которой мистер Стерлинг ест только здесь, заключается в нашем шеф-поваре. Она его близкий друг.

Я прищуриваю глаза, и не только из-за того, как он произнес «близкий». На что он пытается намекнуть? Что я встреваю между его шеф-поваром и Дэниелом? Они могут быть такими милыми, как голубки, мне все равно.

— Послушайте, Джонас. — я принимаю свой спокойный тон. — Я всего лишь помощница, которая случайно узнала, что мой требовательный босс не любит пармезан и песто, поэтому я пытаюсь взять ему что-нибудь поесть, что ему действительно нравится, иначе он назовет меня некомпетентной, отправит меня обратно за чем-то другим и заставит отработать потраченное время после работы. А я не могу, потому что у меня есть семья и мне нужно готовить ужин. Так как насчет того, чтобы вы оказали нам обоим услугу и приготовили долбаный стейк?

Его губы кривятся, но он кивает.

— Сию минуту, мисс.

Я проверяю свои сообщения, пока жду еду. Мой желудок урчит, и это правильно, поскольку я ничего не ела с сегодняшнего утра в своих попытках вовремя доставить его величеству его чертов кофе.

Как только я принесу ему обед, я смогу съесть свой жалкий бутерброд.