Индейская страсть

Глава 2

Весна, 1883 год

Калеб ехал по 16-й улице мимо оперного театра и «Межокеанского отеля», дивясь на происшедшие с городом перемены.

Шайенн был цветущим городом, богатство которого как на дрожжах росло от продажи крупного рогатого скота, пасущегося на обильных пастбищах, расположенных вокруг. Он был заложен летом 1867 года Тихоокеанским железнодорожным союзом в ста милях к северу от Денвера. Здесь находился конечный пункт «железки». Тогда жители вполне обоснованно называли громыхающие на рельсах поезда «адом на колесах». Однако вскоре шайеннцы начали богатеть: земельные участки, которые Союз с самого начала продавал за сто пятьдесят долларов, уже через пару месяцев перепродавались за двести и больше, и цена на них постоянно возрастала.

В 1869 году Шайенн стал столицей Территории Вайоминг, и в том же году страшный пожар уничтожил его практически до основания. А теперь его и не узнать! Никаких следов разрушения.

Калеб удивленно покачал головой и свернул на 18-ю улицу.

В центре Шайенна теперь провели электричество – новшество, еще незнакомое в большинстве городков к западу от Миссисипи. «Межокеанский отель» установил в помещении новомодное изобретение под названием «туалет», по два на каждом этаже, и народ валом валил отовсюду, чтобы поглазеть на невиданное чудо. «Надо же, – подумал Калеб, – до чего они додумаются в следующий раз?»

Он нашел нотариальную контору Хоуга и Линдермана, зажатую между торговым домом Бакли и оружейным магазином Холмэна.

Спешившись, Калеб тщательно отряхнул одежду от дорожной пыли, поправил на голове шляпу и толкнул стеклянную дверь.

Офис оказался небольшой квадратной комнатой, большую часть которой занимал величественных размеров письменный стол. Сидящий за ним человек казался карликом. У стены стоял шкаф с четырьмя ящиками для деловых бумаг, слева от Калеба от пола до потолка возвышались книжные полки, заваленные всевозможными книгами по юриспруденции.

Орвилл Хоуг оторвался от изучения какого-то толстенного талмуда и взглянул на мужчину огромного роста, заслонившего собой дверь. Внешность незнакомца внушала смутную тревогу: запыленная черная шляпа, выгоревшая на солнце черная рубаха, грубые штаны из оленьей кожи, высокие, до колен, сапоги. Хоуг выпрямился на стуле, чтобы казаться выше ростом, и распрямил плечи.

– Чем могу служить? – поинтересовался он.

– Мне нужен Орвилл Хоуг.

Нотариус тяжело вздохнул. Оставалось надеяться, что этот метис не имеет дурных намерений. По крайней мере вид у него был такой, будто он без труда сможет свалить с ног быка.

– Вы его нашли, – сообщил Хоуг, в глубине души сомневаясь, не допустил ли он только что самую большую ошибку в жизни. – Я и есть Орвилл Хоуг.

Калеб промычал что-то нечленораздельное и уставился на Хоуга.

Нотариус был человеком средних лет с волнистыми каштановыми волосами, простодушными голубыми глазками и мягкими пухлыми руками. Одет он был в добротный темно-синий костюм, полосатый жилет, на шее повязан франтоватый шелковый галстук.

Орвилл Хоуг осторожно прокашлялся.

– Я могу чем-то помочь, мистер…

– Страйкер.

– Ах, так вы мистер Страйкер! – Хоуг почувствовал огромное облегчение. Слава Богу, этот парень пришел по делу. Он встал и пожал Калебу руку. Потом указал на обитый кожей стул, стоящий с другой стороны стола и снова уселся на свое место. – Садитесь, пожалуйста. Надеюсь, вы хорошо доехали?

– Прекрасно.

– Мм… да. Ваша мама оставила вам в наследство великолепный дом. Вам надо будет подписать кое-какие бумаги, сейчас найду их. Только… я… я хотел спросить, думаете ли вы остаться в Шайенне?

– Я еще не решил. А что, это имеет какое-то значение?

– Нет, конечно. Просто… здесь есть некоторые люди, очень заинтересованные в покупке ранчо «Рокинг-С».

Калеб нетерпеливо кивнул. Сейчас у него не было ни малейшего настроения принимать серьезные решения.

– А если дело дойдет до продажи вашего дома, – продолжил Хоуг, – я уверен, в покупателях отбоя не будет. Обе ваши недвижимости расположены на самых лучших землях.

– Помимо вашей основной деятельности вы занимаетесь продажей недвижимости, мистер Хоуг?

– О нет, сэр.

– Значит, не терпится поскорее выдворить меня из города? – сухо осведомился Калеб, ставя вопрос ребром. Он знал, что множество белых не желало уживаться с полукровками, но не бороться же ему с каждым!

Под пронизывающим взглядом метиса Хоуг покраснел.

– Нет, конечно, нет… Я…

– Могу я взглянуть на бумаги?

– Да, безусловно. – Хоуг порылся в наваленных на столе папках. Прошло несколько минут, во время которых холодные серые глаза метиса неотрывно следили за каждым его движением.

Наконец нотариус нашел нужную папку. Чуть дрожащими руками пододвинул ее к Калебу Страйкеру и терпеливо откинулся на стуле, ожидая, когда клиент закончит знакомиться с ее содержимым.

– Уверяю вас, бумаги в полном порядке, – в конце концов заметил Хоуг. – По завещанию вашего отца, составленному 10 апреля 1871 года, все состояние оставлялось вашей матери.

На щеке Калеба дернулся мускул. Итак, старик вычеркнул его из завещания в тот самый день, когда он покинул Шайенн.

Хоуг облизнул губы и поправил тесный воротник.

– Первоначально ваша матушка хотела, чтобы все осталось мужу, а в случае, если она его переживет, дом должен был быть продан, а деньги пересланы в Англию его сестре. В завещании вашего отца говорилось о том же.

Задумавшись о том, что же вызвало трещину в отношениях между этим наемником и Дунканом Страйкером, Хоуг помедлил.

– Весной восемьдесят первого года ваш отец заболел, и вскоре после этого его жена изменила свое завещание. Теперь оно было составлено так, что если бы что-нибудь случилось с мистером Страйкером-старшим, вы становились единственным наследником всего имущества.

– Старик знал об этом?

– Нет, не думаю. – Хоуг окунул ручку в чернильницу, стоящую на углу стола, и передал ее Калебу. – Будьте добры, распишитесь тут. И еще тут.

Хоуг снова откашлялся. Ему уже не терпелось поскорее закончить дело Страйкера и забыть о нем.

– Ну вот, теперь все улажено. – Он промокнул обе подписи, аккуратно сложил один экземпляр документов и положил в большой коричневый пакет, лежавший в общей папке. – Вы найдете здесь все бумаги по дому и ранчо, тут же ключи и копия завещания вашей матери. Джо Бригмэн все еще работает управляющим на ранчо. Он там за всем присматривает с тех пор, как ваша матушка умерла.

– Благодарю.

– Советую заглянуть в банк. Без сомнения, вексель «Рокинг-С» в этом году значительно поднялся в цене. Вам лучше навести справки по этому вопросу.

– Вексель?

– Да. Ваша мать взяла деньги под залог ранчо и выслала их в Вашингтон. – Хоуг удрученно покачал головой в знак величайшего неодобрения того, что женщины иногда берутся заниматься делами, в которых ничего не смыслят. – А еще прошлым летом она отправила в резервацию больше сотни голов скота. Кое-кто пытался ее отговорить, но она сказала, что индейцам очень нужно свежее мясо.

Коротко кивнув, Калеб сгреб со стола пакет и вышел из офиса. «Молодец, мамочка, – думал он, – какая же ты умница!»

Некоторое время Орвилл Хоуг смотрел вслед Страйкеру. Итак, это и есть наследник. Раньше он много слышал об этом человеке, да и что удивительного – все в городе слышали о нем. Работая на правительство, он за последние восемь лет заслужил неплохую репутацию. Поговаривали, что в случае опасности он хватается за ружье с быстротой молнии и что ему безразлично, доставит ли он преступника в седле или же перебросит его через конскую спину, только уже мертвого.

Хоуг покачал головой. Парень больше смахивал на индейца, чем на белого. Кожа смуглая, длинные черные волосы падают до плеч, глаза холодные и серые, как ружейная сталь. Хоуг снова качнул головой. Да, глядя в такие глаза, поверишь всему, что о нем рассказывали.

Выйдя из нотариальной конторы, Калеб остановился на дощатом тротуаре, размышляя, что делать дальше. Привлекательней всего показалась идея чего-нибудь выпить. Он взял коня за поводья и перешел дорогу к салуну «Три королевы». Торопиться незачем, он еще успеет в свой дом.

Он привязал жеребца к выступающему каркасу, сделал глубокий вдох и вошел внутрь.

Салун «Три королевы» располагался в большом прямоугольном здании. При входе Калеб остановился, поразившись, что все здесь осталось, как до его отъезда из города.

Тускло мерцающая стойка бара красного дерева обхватывала всю стену против дверей, над баром висел портрет рыжеволосой женщины, задрапированной в полупрозрачный голубой пеньюар, трехъярусные стеклянные полки ломились от обилия всевозможных бутылок и бокалов самой причудливой формы. Имелась здесь и небольшая сцена, слева от входа, на которой стояло пианино, справа – стол для игры в фараон, а между ними – около дюжины столиков для покера.

Удовлетворенно кивнув, Калеб подошел к стойке, заказал порцию виски и одним глотком осушил стакан. Отличное виски, такого он уже давно не пробовал.

Купив целую бутылку, он направился к столику у противоположной стены. Уселся, налил виски в стакан и стал медленно, маленькими глотками попивать пахучий напиток, оглядываясь по сторонам. По телу начало разливаться приятное тепло.

Недалеко от него, сдвинув головы, сидели Эразмус Нэйгл, И.С.Уиппл и У.Роббинс. Интересно, что эта троица замышляет на этот раз?

Нэйгл появился в Шайенне в 1868 году и вскоре стал известен под кличкой Вайомингский король лавочников. В семьдесят пятом он вместе с У.И.Хаббардом основал Телеграфную компанию Шайенна и Блэк-Хиллз. Все эти люди были сказочно богаты.

Калеб сухо усмехнулся. За последние восемь лет он и сам немало заработал. Чертовы деньги, как говаривала его мать. Но раньше у него никогда ничего не было, только добрый конь да хорошее ружье. Все деньги тратил на виски и женщин, а иногда с легкостью проигрывал в кости.

Наполнив доверху свой стакан, он негромко хмыкнул. Как все изменилось! Теперь у него есть дом, ранчо, и все потому, что маме удалось пережить отца.

Старик наверняка переворачивается в гробу и умоляет черта выпустить его из преисподней, чтобы поджечь ранчо и отравить колодцы, прежде чем сын вступит во владение.

– Слишком поздно, старый распутник, – пробормотал Калеб сквозь зубы, – слишком поздно.

Прикрыв глаза, он на мгновение вернулся на пятнадцать лет назад, когда, уворачиваясь от безжалостных ударов хлыста, он изо всех сил старался не разрыдаться, потому что прекрасно знал, какое удовольствие доставят его слезы отцу.

«Не смей больше говорить на этом варварском языке, слышишь?» В голове до сих пор звучал крик старика: «Запомни, ты не дикарь, ты мой сын!»

Калеб вспомнил тихий, умоляющий голос мамы: «Дункан, перестань, пожалуйста, прекрати. Ты же его убьешь».

Но, назло старику, Калеб выжил, не умер под его ударами. Ни тогда, ни позже, когда тот теми же методами пытался «лечить» сына. Продолжая говорить на языке племени лакота, как только Дункан оказывался рядом, он бросал отцу вызов. С той, же целью упорно отказывался носить брюки и рубашку, облачаясь в мокасины и облегающие штаны из оленьей кожи. Но старик все-таки посчитался с ним; он всегда знал, как это сделать.

Никогда Калеб не сможет забыть тот день на ранчо, когда Дункан откромсал его длинные волосы. Четверо ковбоев удерживали Калеба. Когда Дункан наконец отбросил ножницы, на голове сына остался жалкий чубчик. Это было самым большим оскорблением в его жизни. Двумя годами позже, как только ему исполнилось семнадцать, он сбежал из дома. Мать умоляла его остаться, обещала, что все наладится, но Калеб знал, что поступает правильно. Надо немедленно уехать, иначе он задушит отца собственными руками.

Едва он отъехал тогда от Шайенна, ему захотелось присоединиться к племени, из которого вышла мать… Но он пошел другой дорогой, а потом стало слишком поздно. Долго, очень долго длилось его возвращение…

Открыв глаза, Калеб сдвинул на затылок шляпу и провел пальцами по волосам, черным, густым, как у мамы, ставшим своеобразным символом его независимости.

Он глубоко вздохнул и налил себе еще виски. Посмотрев стакан на свет, он тихо улыбнулся уголками губ.

– Пью за тебя, Дункан Брэдли Страйкер, – промычал он сквозь зубы, поднося стакан к губам. – Гори огнем в преисподней за все, что ты сделал.