Исчезнувшая герцогиня

Глава седьмая

В комнате графини Сельвея появился слуга с письмом на серебряном подносе.

— Из замка Рэннок, миледи, — сообщил он. — Конюх, передавший послание, ждет внизу на случай, если вы сразу пожелаете ответить.

Фиона, сидевшая на другом конце накрытого к завтраку стола, внутренне напряглась, внимательно следя за графиней. Та спокойно взяла письмо с подноса и медленно распечатала его.

Каждое ее движение было неповторимо грациозным и чарующим. Фиона перевела взгляд на сосредоточенное лицо графини и в который раз с восхищением отметила, что мать графа очень красива.

В молодости она наверняка была еще прелестнее. Приобретенный с годами жизненный опыт придавал ее чертам особый шарм: лицо ее отображало мудрость и неподдельную внутреннюю доброту.

Она напоминала Фионе ее собственную мать, скончавшуюся много лет назад.

Графине было сорок с небольшим. Ее поведение разительно отличалось от поведения ее сверстниц: она любила остроумные шутки, обожала посмеяться.

Общаясь с ней, Фиона зачастую забывала о возрасте собеседницы. Ей казалось, перед ней ее ровесница.

Через несколько минут, показавшихся Фионе бесконечными, графиня подняла голову и повернулась к слуге:

— Ответа не будет.

Когда, откланявшись, человек скрылся за дверью, графиня посмотрела на Фиону. В ее глазах плясали озорные огоньки.

— Я знаю, ты сгораешь от любопытства! Верно?

— Разве я могу… чувствовать себя… как-то иначе? — спросила Фиона.

Графиня взглянула на Мэри-Роуз, только что расправившуюся с завтраком.

— Не окажешь ли мне услугу, детка? — спросила она. — Хочу попросить тебя покормить моих птиц.

Мэри-Роуз вскрикнула от восторга.

— Я могу это сделать сама?

— А почему бы и нет? — Графиня пожала плечами. — Полагаю, ты справишься с этим не хуже меня. Только не забудь напоить их!

— Я все сделаю правильно! — торжественно пообещала Мэри-Роуз, выходя из-за стола.

Она восторженно хлопнула в ладоши, подпрыгнула на месте и уже шагнула к двери, намереваясь умчаться в птичник, но приостановилась и повернулась к графине.

— Мне здесь у вас ужасно нравится! — звонко сообщила она и убежала.

Графиня рассмеялась.

— У меня такое чувство, что нам с Мэри-Роуз суждено провести массу времени вдвоем. Я буду этому несказанно рада. Очаровательный ребенок!

Фиона молчала, и графиня, поняв, о чем она думает, воскликнула:

— Письмо прислал Торкуил. Ужасно длинное. Я перескажу тебе лишь краткое его содержание.

Графиня сделала паузу, еще раз пробежала глазами по строчкам и заговорила:

— Во-первых, он пишет, что тело леди Мораг благополучно извлекли из воды и уже отправили на Север. Там ее похоронят вместе с другими покойными представителями семейства Мак Дональд.

Фиона тяжело вздохнула и ничего не ответила, и графиня продолжила:

— Во-вторых, похороны герцогини состоятся завтра. Они пройдут с большим размахом и с надлежащей торжественностью. По словам Торкуила, приглашено множество людей. Все важнейшие персоны Шотландии будут присутствовать на церемонии.

— Рано или поздно это должно было случиться, — прошептала Фиона.

— Появление их в замке Рэннок — своеобразное извинение за свое поведение, — сказала герцогиня. — Надеюсь, их мучает совесть за то, что на протяжении стольких лет они вели себя подобным образом по отношению к герцогу.

— Уверена, герцог очень ценит преданность вашего сына и вашу веру в него, — пробормотала Фиона. — Это все, что он имел в течение столь длительного времени.

— Я любила Эйдена с самого его детства, — ответила герцогиня. — Ничьи доводы и сомнения не смогли бы убедить меня в том, что этот человек способен совершить столь отвратительное преступление. Хотя скажу откровенно: Дженет своим поведением вынудила бы кого угодно пустить в ход грубую силу!

В голосе графини прозвучали гневные нотки, но она тут же одернула себя:

— Вообще-то не стоит отзываться дурно об умерших. Теперь все это осталось в прошлом. Надо постараться просто не думать о плохом. А Эйден наконец обрел право начать новую жизнь.

Она выдержала паузу и добавила:

— С тобой!

Фиона почувствовала, как ее щеки густо краснеют, и огляделась по сторонам, словно желая удостовериться, что их разговор никто не слышит.

— Все в порядке, дорогая моя. Но нам следует быть очень благоразумными. Эйден заявил, что это крайне важно. Именно поэтому мы трое — ты, я и Мэри-Роуз завтра утром уезжаем в Лондон.

— В Лондон? — Фиона удивленно вскинула брови.

— Эйден присоединится к нам, как только сможет. Ему надо разобраться с неотложными делами, навалившимися на него после всего, что произошло, — с улыбкой пояснила графиня. — Он хочет предпринять все возможное, чтобы о тебе не распустили слухов.

— Представляю… что было бы… если бы я… осталась в замке Рэннок… — начала Фиона.

— Об этом не могло идти и речи, — перебила ее графиня. — Особняк, который на протяжении долгих лет принадлежит нашей семье, возможно, не такой огромный и роскошный, как замок Рэнноков. В нем нет изобилия драгоценных вещей, но он весьма удобный и уютный. И тебя здесь всегда рады видеть.

— Вы… очень добры, — пробормотала Фиона.

— Эйден для меня как сын. Я всегда желала ему счастья, — сказала графиня. — Теперь, кажется, за него уже можно не волноваться.

Фиона опять покраснела. Она чувствовала, что должна ответить, но не находила нужных слов. Герцогиня, заметив ее замешательство, умиленно рассмеялась.

— В Лондоне у нас с тобой будет много дел. У тебя совсем мало времени на покупку приданого.

Глаза Фионы встревоженно вспыхнули. Несколько секунд она в нерешительности молчала, потом смущенно сказала:

— Боюсь… в данный момент… я не могу… позволить себе… что-то особенное… в качестве приданого.

— Это будет нашим с Торкуилом свадебным подарком для Эйдена, — с таинственной улыбкой сообщила графиня. — Я всегда гадала, женится ли он во второй раз. Теперь знаю ответ на занимавший меня вопрос. И хочу подарить ему то, что ему пригодится.

— Но… прошу вас, — запротестовала Фиона. — Вы не должны… этого делать…

— Нет уж! Я настроена очень решительно, — твердым тоном заявила графиня. — Давай не будем спорить по этому поводу. Я знаю, что, начав новую жизнь, жизнь с Эйденом, ты захочешь выглядеть как можно лучше.

В ее карих глазах вновь появилось озорство. Игриво подмигнув Фионе, она добавила:

— Никогда не забывай о том, что он очень красивый мужчина!

Фионе до сих пор представлялась не правдоподобной история с леди Мораг. Прошло какое-то время, прежде чем она смогла осмысленно думать о случившемся. Как ни крути, этот кошмар оказался спасательным мостиком к новой, счастливой жизни, которая ждала их всех впереди.

Герцог буквально вытянул ее из лап дышавшей ей в затылок смерти. Они вдвоем уселись на край той дыры в стене, что являлась когда-то отверстием для стрел. Фиона ясно ощутила тогда, что попала из ворот чудовищного ада, в которых провела несколько ужасающих минут, в светлый рай, где не существовало ничего, кроме них двоих.

У нее уже не было необходимости удерживаться за край свисавшего старого пола, впиваться ногтями в дерево уцелевшего куска балки, но ее еще долго преследовало ощущение, что она обязана бороться до последнего. Ради спасения двух жизней — своей и герцога.

«Я не должна упасть! Я не должна!» — продолжало стучать в ее висках. А от страшного ожидания новых ударов камнем все сжималось внутри.

Она боялась, что очередной из них угодит ей в голову, и тогда уже не миновать смерти. Именно этого и пыталась добиться сумасшедшая женщина, заманившая ее в башню. Тогда ее тело, как тело герцогини, скрылось бы под черной водой, и, возможно, никто никогда не догадался бы о том, куда она исчезла.

Лишь потом Фиона узнала, что после исчезновения герцогини было осмотрено лишь то, что оставалось от великого рва. Искать ее в воде, скопившейся у основания Сторожевой башни, никому не пришло в голову.

Тогда воды было там совсем немного, каких-нибудь несколько футов. Но после того как леди Мораг толкнула сестру вниз, та ударилась головой о каменный фундамент башни и потеряла сознание.

Она скончалась, захлебнувшись водой. Этот факт был установлен специалистами, изучившими извлеченные останки ее тела.

Осознав, что она спасена, Фиона не могла думать ни о чем, кроме того, что с ней рядом герцог, что его сильные надежные руки крепко обнимают ее. Ей казалось, на свете не существует ничего другого, только он, только тепло его рук.

— Ты в безопасности, сокровище мое, — бормотал герцог. — Но ведь я мог потерять тебя!

В его голосе звучало столько ужаса и отчаяния, что Фионе хотелось тут же его утешить. Но она не могла это сделать — язык не слушался ее, словно превратился в разбухшую вату, а руки онемели.

Потрясение от понимания того, что только что произошедшее в этой башне связано с ней, лишило ее голоса и, наверное, половины сознания. Единственное, о чем она не переставала думать, так это о герцоге, о его присутствии рядом, о своей любви к нему.

Герцог отправился за людьми с лестницами и веревками, и, когда по прошествии некоторого времени спасательная команда спустила их вниз, Фиона почувствовала, что могла просидеть с ним там, наверху, еще бесконечно долго.

Герцог отнес Фиону в ее комнату и уложил на кровать.

Лишь когда она поняла, что он собирается уходить, смогла выговорить несколько слов. Ее голос прозвучал хрипло, тихо и странно. Ей самой он показался чужим, отдаленным и незнакомым.

— Ты… теперь… спасен!

Все это время она больше думала о его судьбе, о его будущем, а свою собственную жизнь даже не очень боялась потерять.

— Да, я спасен, и у меня теперь есть будущее! Все благодаря тебе, — ответил герцог.

Они были не одни в комнате, миссис Мередит суетливо готовила компрессы и примочки для Фионы. Поэтому герцог не мог сказать ничего большего. Он лишь бережно взял руку своей спасительницы — с ободранной кожей, изломанными ногтями, перепачканную грязью и кровью, — поднес ее к губам и поцеловал.

И вышел из комнаты.

Вскоре появился врач. Он не дал ни одного дельного совета, сказал только, что пострадавшей следует расслабиться и хорошенько отдохнуть.

После его ухода Фиона объяснила миссис Мередит, какие заварить травы, и, выпив целительный отвар, заснула крепким спокойным сном.

Проснувшись на следующий день, она хотела подняться, но миссис Мередит сообщила ей, что по указанию герцога ей следует оставаться в постели.

— Его светлость не хочет, чтобы вы что-нибудь видели, — пояснила миссис Мередит, многозначительно тараща глаза. — Сегодня будут поднимать тело ее милости и то, что осталось от ее светлости из воды в той жуткой башне. Хозяин приказал, чтобы вокруг не было зевак.

Фиона передернулась.

Представляя двух родных сестер, лежавших мертвыми на холодном камне под черной водой, она чувствовала, что по ее телу бегут мурашки. Разгадка тайны исчезновения герцогини представляла собой, как выяснилось, нечто страшное, связанное с безумием.

Самым главным было то, что годами висевшая над герцогом мрачная туча подозрений рассеялась с появлением этой самой разгадки. Разгадки, столь неожиданной и невероятной для всех обитателей замка, для всей Шотландии.

«Теперь те, кто подозревал его в совершении убийства, должны пожалеть о своем поведении», — с улыбкой подумала Фиона и вновь заснула.

На следующий день Фиона нисколько не удивилась, когда миссис Мередит сообщила ей, что они с Мэри-Роуз должны срочно покинуть замок. Для их отъезда во владение графа все уже было готово, а графиня с нетерпением ждала гостей.

Фиона надеялась, что до отбытия ей выдастся возможность побыть с герцогом наедине, хотя бы совсем недолго. Но, войдя в дорожных одеждах за руку с маленькой Мэри-Роуз в центральную гостиную замка, она сразу поняла, что это невозможно.

Герцог шагнул им навстречу. Но был не один, а в компании графа и шести незнакомых ей мужчин величественного вида — важных представителей его клана. Все эти люди отказывали ему в дружбе и радушии на протяжении всех этих лет с момента исчезновения герцогини.

Герцог представил родственников Мэри-Роуз, а затем Фионе.

— Я решил отправить племянницу к матери графа Сельвея. Пока неприятности не утихнут, пусть поживет там, — объяснил он.

— Считаю, вы поступаете весьма мудро, Стрэтрэннок, — сказал один из его родственников, мужчина в годах. — Сейчас замок — неподходящее место для женщин.

Он посмотрел на Фиону, и она заметила промелькнувшее в его глазах восхищение. Кроме того, нельзя было не отметить, что и другие мужчины окидывали ее любопытными и явно восторженными взглядами.

— До свидания, мисс Уиндхэм, — сказал герцог уравновешенным тоном. Он прекрасно владел собой. — Очень благодарен вам за то, что привезли мою племянницу с Юга. Жаль только, что уезжать вам приходится в столь неприятной обстановке.

— В любом случае у меня осталось много замечательных воспоминаний о пребывании здесь, ваша светлость, — спокойно ответила Фиона.

Она все поняла: эта маленькая сцена была разыграна перед посетителями герцога для того, чтобы они не стали задавать лишних вопросов о ее присутствии здесь. И чтобы не придали этому присутствию особого значения.

— До свидания, дядя Эйден! — воскликнула Мэри-Роуз, когда герцог поднял ее на руки. — Я хочу поскорее вернуться и продолжить ходить на рыбалку! Дональд говорит, что скоро я научусь ловить рыбу так же, как вы, или даже лучше!

Последовал взрыв хохота, и Фиона с Мэри-Роуз, поклонившись, покинули гостиную в сопровождении графа. Их проводили доброжелательно и радушно, им пожелали удачной поездки и всего самого наилучшего.

У главного входа в замок уже стояли два экипажа. Один предназначался для Фионы и Мэри-Роуз, в другой были погружены их вещи. Кроме того, в нем сидели две служанки — наиболее смышленые и исполнительные, по словам, миссис Мередит.

— В компании моей матушки вам не придется скучать, — сказал граф, когда лакей укладывал коврик на колени Фионы и Мэри-Роуз. — И передайте ей, пожалуйста, это письмо. Скажите, я буду постоянно держать ее в курсе происходящих здесь событий.

Фиона поняла, что в словах графа таится и второй смысл, предназначенный лишь для ее понимания.

Когда она протянула руку, и он вложил в нее послание матери, о котором только что упоминал, ее сердце замерло от радостного предчувствия: конверта было два!

Лишь отъехав на приличное расстояние, когда замок исчез из вида, она осмелилась взглянуть на то, что держала в руках.

Интуиция ее не подвела: одно из посланий предназначалось для нее.

Дрожащими от волнения пальцами Фиона распечатала конверт, извлекла из него сложенный вдвое лист бумаги, развернула его и увидела всего три слова. Но слова эти включали в себя все, что ей было нужно:

«Я люблю тебя!»

Она сразу догадалась, что в старательно и регулярно посылаемых письмах матери от графа будут вести и для нее — от герцога.

«Неплохо они придумали», — отметила про себя Фиона.

Но ее душа изнывала от желания видеть его, ощущать его близость, слышать его голос… Удаляясь от него, она чувствовала, что становится бесконечно несчастной и одинокой.

С другой стороны, ей была необходима эта поездка. Смена обстановки, новые лица и стены, спокойствие и отсутствие напоминаний о пережитом кошмаре могли помочь ей скорее прийти в себя.

Ее сестра Роузмэри, обладавшая большим опытом во врачевании людей, вылечившая десятки людей от самых различных заболеваний, всегда повторяла: гораздо важнее избавиться От психологических последствий потрясения, чем от внешних ран.

— Телесные повреждения со временем исчезают сами по себе, — поясняла она своим спокойным мягким голосом. — Душа же требует особого подхода — бережного обращения, надлежащей обстановки и внимания. Психологическое здоровье самое важное в организме.

Фиона страстно хотела быстрее оправиться от пережитого стресса и мечтала хорошо выглядеть, чтобы не разонравиться герцогу, поэтому не стала возражать графине, когда та настоятельно порекомендовала ей дольше спать по утрам, а после ленча ложиться отдыхать, как Мэри-Роуз.

Замок графа совсем не походил на герцогский.

Построенный сравнительно недавно, он был светлым и просторным. Перед ним простиралась великолепная долина, а позади него располагался сад с множеством потрясающих цветов. Графиня обожала цветы. Ухаживать за ними было, наряду с птичником, ее страстным увлечением.

— Цветы восхитительны! — сказала графиня Фионе, когда они впервые вышли вместе в сад. — Они дарят людям красоту! А красота нам просто необходима в жизни, особенно в те моменты, когда приходится сталкиваться с разными мерзостями.

Теперь Фиона, анализируя прошлое, понимала: она всегда чувствовала что-то неприятное, омерзительное в поведении леди Мораг.

Как хорошо, что с первого дня их знакомства в ней зародилось предубеждение против этой женщины! В противном случае все могло бы сложиться по-иному и закончиться гораздо страшнее.

Хотя в какой-то степени она могла ее понять. Ведь это любовь к герцогу, пусть странная и извращенная, толкнула ее на столь безумные поступки, заставила убить собственную сестру, лишила рассудка.

Овдовев и получив разрешение остаться в замке, леди Мораг, по всей вероятности, лишь содействовала разжиганию скандалов между сестрой и ее супругом. Но действовала очень осторожно.

А ухудшить отношения между супругами не представляло особого труда.

Графиня рассказала Фионе, что с самого детства Дженет Мак Дональд отличалась вспыльчивостью, повышенной нервозностью и истеричностью.

— Ни один здравомыслящий отец не женил бы такого человека, как Эйден — чуткого, умного, благодушного, — на подобной Дженет девице. Но покойный герцог был фанатичным поборником истории своей семьи и истории Шотландии. Больше его ничего не интересовало. В обмен на брак между Эйденом и Дженет старый Мак Дональд пообещал вернуть герцогу отвоеванный его предками в смутные времена кусок земли Рэнноков.

На красивом лице графини отразилось презрение, скорее даже отвращение.

— Я часто задумываюсь над этим. Люди, сильно увлеченные историей, нередко не обращают внимания на страдания, которые причиняют своим фанатизмом современникам, — с грустью сказала графиня.

Как выяснилось позднее, граф сообщил матери о своем желании жениться на Фионе и о том, что это оказалось невозможным.

— Вы как раз такая, какой бы мне хотелось видеть супругу моего сына, — честно призналась графиня однажды вечером, когда они с Фионой беседовали вдвоем. Мэри-Роуз уже спала. — А с другой стороны, мне кажется, Торкуилу не стоит торопиться с женитьбой. Пусть еще немного подождет. Надеюсь, и на его пути повстречается однажды подходящая женщина.

— Я очень в это верю, — искренне ответила Фиона, удивляясь столь спокойному, даже философскому подходу графини к будущему сына.

— Торкуил, — пояснила его мать, — в некотором смысле еще слишком молод. Эйдену пришлось много страдать. К тому же после смерти отца на его плечи легла слишком большая ответственность, поэтому он раньше окреп и возмужал. Хотя по возрасту они почти одинаковые.

— Вы считаете, страдания играют важную роль во взрослении человека? — спросила Фиона.

— Не знаю… — задумчиво пробормотала графиня. — Но уверена в одном: на этот раз из Эйдена получится отличный муж. Он встретил именно ту женщину, которая ему нужна, и сделает ее счастливой.

— Эйден… просто замечательный, — просияв, сказала Фиона. — Мне кажется, что если бы в его жизни и не происходило ничего из ряда вон выходящего, если бы он был обычным человеком, то я относилась бы к нему точно так же, как отношусь сейчас.

Лицо графини озарилось улыбкой.

— Как мне приятно слышать от тебя подобные слова. Я чувствую, они идут у тебя от самого сердца. И не сомневаюсь в твоей искренности. А Эйден действительно замечательный. И заслуживает любви.

«Это точно», — подумала Фиона.

Вскоре личный поезд герцога вновь мчал их по полям и лугам, но теперь в противоположном направлении. И Фиона ненавидела каждую милю, что больше и больше разделяла ее с герцогом.

Мэри-Роуз же сочла за счастье вновь очутиться в полюбившемся ей поезде.

Как выяснилось, она помнила всю команду проводников и была рада вновь встретиться с ними. А с машинистом и его помощником посчитала своим долгом обменяться рукопожатиями.

— Разве это не огромное везение, — спросила девочка у графини, — когда твой дядя имеет личный поезд и самый большой во всей Шотландии замок?

— Еще какое везение! — согласилась графиня.

— Я хочу поделиться с вами одним секретом, — прошептала Мэри-Роуз. — Только пообещайте, что никому не расскажете об этом.

— Обещаю, — ответила графиня.

— Ваш замок мне понравился намного больше, чем замок дяди Эйдена, но ему мы не признаемся, ладно?

— Конечно, нет! — Графиня покачала головой. — Это было бы невежливо.

Оставшись наедине с Фионой, графиня предложила:

— Думаю, после того, как вы с Эйденом поженитесь, Мэри-Роуз лучше переехать ко мне. Наш замок расположен недалеко от замка Рэннок, и вы сможете видеться с ней так часто, как только пожелаете. Я собираюсь как можно быстрее обсудить этот вопрос с Эйденом.

— Пожалуйста… пожалуйста! — взмолилась Фиона. — Не торопите события! Во-первых, герцог еще даже не предложил мне выйти за него замуж. Как я могу… строить… подобные планы? Думать о свадьбе как о чем-то неизбежном? Что, если в планы герцога не входит ничего подобного?

— Очень сомневаюсь, — улыбаясь, ответила графиня. — Но время покажет. Подождем, нам некуда торопиться. А о приданом следует подумать заранее. Даже не пытайся отговаривать меня! На выбор одежды уйдет немало времени. Все будет отвечать и соответствовать вкусам и предпочтениям Эйдена.

Фиона не ожидала, что выбирать дорогие наряды доставляет столько удовольствия. А платья, которые они с графиней покупали в самых роскошных магазинах, представляли собой что-то невообразимое! Правда, и стоили эти шикарные вещицы целое состояние. Но графине доставляло истинное наслаждение наряжать будущую жену Эйдена. По ее словам, такое приданое достойно принцессы.

— Быть герцогиней не менее почетно, — развивала свою мысль графиня. — А вы — англичанка и прекрасно понимаете, что шотландцы отнесутся к вам с некоторой придирчивостью.

— Вы пугаете меня! Я все больше и больше нервничаю, — запротестовала Фиона. — А что если я не смогу соответствовать столь высокому званию? Если подведу герцога? Вдруг шотландцам я… вообще не понравлюсь?

Графиня рассмеялась.

— Я уверена, ваш муж все предусмотрит и обо всем позаботится. Он подскажет вам, как правильнее вести себя в той или иной ситуации. Все будет в порядке! А что касается придирчивости и критики… Да какая вам разница, что о вас подумают люди, если мужа вы будете во всем устраивать?

«А ведь она права», — думала Фиона.

В то же время дни проходили, а герцог так и не появлялся в Лондоне. И Фиона начала тревожиться. Ей в голову полезли невероятные мысли и опасения.

«Вдруг он вообще передумал и вовсе не приедет ко мне?» — замирая от волнения, размышляла она.

После похорон, прошедших с большой торжественностью, все собравшиеся в замке влиятельные персоны принялись выражать глубочайшее сочувствие герцогу, восхвалять его и превозносить.

Об этом подробно написал им граф.

По его словам, льстецы лезли из шкуры вон, пытаясь восстановить отношения с герцогом. Все выглядело настолько смехотворно, что было трудно наблюдать за происходившим без хохота. Герцога так и подмывало высказать «дорогим гостям» все, что он о них думает.

«Несмотря ни на что, Эйден держался с большим достоинством, — писал граф. — И ни словом, ни делом не показал, сколько боли и страдания принесли ему страшные подозрения, на протяжении долгих лет омрачавшие его жизнь. Надеюсь, большинство из наших соседей поняли свою ошибку и в будущем будут вести себя более рассудительно и благоразумно».

— Я тоже на это надеюсь, — сказала Фиона, когда графиня закончила читать. — Почти все люди из окружения герцога обошлись с ним отвратительно. Только поистине великодушный человек способен отреагировать на это так, как реагирует он.

— Я ничего другого и не ожидала от Эйдена, — ответила графиня. — А все, что касается покойной герцогини, должно быть оставлено в прошлом. Ты обязана помнить об этом. Жажда мести породит лишь новую вражду, а ее в Шотландии и так предостаточно.

— Вы правы, — согласилась Фиона. — Я постараюсь обо всем забыть, хотя мне очень трудно мириться с несправедливостью.

— Всем трудно, — заметила графиня. — Но, подобно Эйдену, тебе следует быть великодушной и принимать вещи такими, какие они есть. Не забывай об этом и не пытайся переделывать окружающих!

Фиона вздохнула. Она искренне желала соответствовать высоким стандартам, о которых вела речь графиня. Но главное, что ей было нужно сейчас, так это вновь увидеть герцога и убедиться, что он так же сильно любит ее, как она его.

«А вдруг, — раздираемая сомнениями, думала Фиона ночью, когда все давно спали, — обретя свободу, он решил вернуться в веселый светский мир, из которого его безмолвно исключили после исчезновения герцогини?»

Она не сомневалась, что там его приняли бы с распростертыми объятиями; на земле существует не так много богатых, красивых, молодых овдовевших герцогов. Наверняка заботливые влиятельные родители взрослых дочерей уже строили в его отношении далеко идущие планы.

«А я кто такая?» — думала Фиона, чувствуя себя бесконечно несчастной.

Но тут же вспоминала о минутах, проведенных с ним наедине. В те мгновения она ничуть не сомневалась в том, что его любовь к ней не менее сильна, чем ее к нему.

Они непременно должны быть вместе.

Все остальное блекло в сравнении с возможностью до конца дней своих наслаждаться друг другом.

Но сомнения все больше и больше не давали ей покоя. Графиня уже начала жаловаться, что она худеет и что купленные ими платья придется убавлять в талии, а это лишь ненужные хлопоты!

«Пожалуйста, Господи! Сделай так, чтобы его любовь не угасла!» — отчаянно молилась Фиона каждую ночь.

В этот день она сидела в гостиной, старательно вышивая салфетку, которую намеревалась преподнести хозяйке дома в качестве подарка.

Время близилось к вечеру. Графини и Мэри-Роуз, отправившихся в зоопарк, все еще не было, и Фиона начинала волноваться.

Послышался звук раскрывающейся двери.

— Наконец-то! — воскликнула Фиона, завершая стежок. — Я рада, что вы вернулись!

— Я надеялся, что услышу нечто подобное, — раздался из-за ее спины низкий мужской голос. Она вскрикнула от неожиданности и вскочила на ноги.

Это был герцог. Он стоял прямо посередине комнаты. В первое мгновение Фиону поразило в нем что-то незнакомое и необычное.

Но она сразу поняла, в чем дело: мало того, что герцог очень посвежел и помолодел, он был одет в совершенно непривычную для ее взгляда одежду. Вернее, в нетипичную для него одежду. Ведь раньше она видела его только в шотландских национальных нарядах.

В обычном костюме английского джентльмена он смотрелся сногсшибательно. Но ее несколько смущали в нем внешние перемены к лучшему.

Они долго смотрели друг на друга. Герцог вглядывался в ее лицо пристально, взволнованно, словно пытался увидеть ее душу.

Потом, не говоря ни единого слова, он просто протянул ей руки.

Из ее груди вырвался приглушенный стон. И, порывисто подавшись вперед, она побежала к нему. Ей хотелось лишь удостовериться, что он — реальность, а не видение, порожденное измученным воображением.

Герцог сгреб ее в свои объятия и прижал к себе так крепко, что у нее перехватило дыхание.

Он коснулся ладонями ее лица и долго вглядывался в него, словно не веря, что видит не сон, а явь, потом жадно прильнул к ее губам.

В это мгновение сомнения Фионы в его любви к ней, опасения и страхи, терзавшие душу, бесследно исчезли.

Он целовал ее так страстно и так продолжительно, что ей без слов стало понятно: жить вдалеке от нее было для него так же невыносимо.

Она с головой окунулась в сладостное блаженство, блаженство, в считанные секунды унесшее ее в далекий, нереальный, восхитительный мир. То был рай, специально созданный их любовью для них двоих. Он всегда открывал перед ними свои волшебные ворота, как только они приближались друг к другу.

И вновь ее истосковавшееся сердце застучало в такт его сердцу, и опять их мысли, их души слились в единое, неразрывное целое.

«Я люблю тебя!» — хотела закричать Фиона, но в этом не было необходимости.

Лишь такая любовь — могущественная, всепоглощающая, божественная и величественная могла соединить их настолько бесповоротно, настолько крепко.

Наконец герцог поднял голову.

— Моя ненаглядная, моя милая! — воскликнул он, прерывисто дыша. — Ты еще любишь меня?

— Я… собиралась задать тебе… тот же самый… вопрос, — прошептала Фиона.

— Ты должна была все это время знать мой ответ. Если тебе показалось, что я не приезжал слишком долго, то поверь: я просто не мог вырваться.

— Я… пыталась… все понять правильно… но… мне… так хотелось увидеть тебя!

— А мне — тебя, родная моя!

Он опять принялся целовать ее, страстно, горячо, безудержно. В его глазах пылал огонь, и она осознала, что сомневаться в любви к ней этого человека было настоящим безумием.

Их поцелуй длился бесконечно долго, и когда Фиона полностью растворилась в объятиях герцога, когда реальность превратилась для нее в воплощение самых сладких грез, он медленно отстранился.

— Дай мне взглянуть на тебя. Ты стала еще красивее, чем была прежде. Как странно… Ведь тогда я считал, что большей красоты просто не может существовать на земле.

— Мне… очень хочется… быть красивой… для тебя, — смущенно ответила Фиона. — Если бы я знала, что ты едешь… ко мне… то постаралась бы… выглядеть… лучше…

— Ты выглядишь потрясающе, — нежно произнес герцог. — Ты настолько красива, что мне становится немного не по себе. Я не уверен, что вижу настоящую тебя, а не прекрасный сон! Я боюсь внезапно проснуться и понять, что тебя нет рядом.

— Я… вовсе не сон… Я очень даже реальна…

Фиона вновь потянулась к нему губами, и герцог привлек ее к себе, но целовать не стал.

— Нам предстоит еще очень многое узнать друг в друге, сделать столько открытий! Я считаю, что не имеет смысла тратить время впустую. Мы поженимся завтра утром! — торжественно провозгласил он.

— Завтра… утром?

— А потом я заберу тебя с собой!

— Куда? — От неожиданности глаза Фионы округлились, а щеки заалели.

— Сначала в Париж, потом в Рим!

Из груди Фионы вырвался взволнованный возглас. А герцог сказал:

— Это будет наш медовый месяц! Тебя устроит подобный маршрут для путешествия?

— Звучит… просто… великолепно! С другой стороны, я уверена… что буду счастлива… где угодно, лишь бы рядом находился ты, — ответила Фиона, все еще несколько растерянно.

— То же самое я могу сказать о себе, милая моя! — воскликнул герцог. — Я должен рассказать тебе о своих намерениях: мы пробудем за границей до самой осени, а о нашей свадьбе объявим лишь по возвращении.

Он прижался щекой к ее волосам.

— Когда мы вернемся в Шотландию, любимая, моя страна встретит тебя совершенно по-другому!

— Для меня ничто не представляет особого значения — ни в Шотландии, ни где бы то ни было, — спокойно ответила Фиона. — У меня есть ты, и мы вместе, все остальное… не столь важно.

— Ты уверена? — с улыбкой спросил герцог. — Знаешь, я люблю тебя так сильно, что зачастую не могу подобрать слов, чтобы выразить свои чувства!

Фиона прекрасно его понимала: на протяжении долгих лет он не имел возможности делиться с кем-то своими эмоциями и переживаниями, ему пришлось научиться быть безмолвно отвергнутым одиночкой, пришлось смириться с судьбой и замкнуться в себе.

Она знала: подаренная им Господом любовь согреет ласковым солнечным светом его измученную душу, исцелит кровоточащее сердце, покажет ему, что такое истинное счастье.

Фиона пришла в жизнь герцога, и все изменилось. Ей удалось разгадать жуткую тайну и преобразить его мир.

— Я люблю тебя, — пробормотала Фиона. — А когда я… стану… твоей женой, тогда… смогу рассказать тебе… насколько сильно я тебя люблю.

По выражению глаз герцога она догадалась: именно этих слов он и ждал от нее.

Их губы опять слились в жарком поцелуе.

— Какая красота! — воскликнула Фиона, восторженно качая головой.

— Для меня красота — это ты, моя радость, — ответил герцог.

Фиона оторвала зачарованный взгляд от окна, через которое любовалась на позолоченный рассветным солнцем город, повернула голову и улыбнулась мужу.

Они остановились на окраине Рима в палаце, любезно предложенном герцогу на время медового месяца одним его приятелем. Отсюда виднелись расположенные внизу Тибр, крыши Вечного Города и великий собор Святого Петра.

В прозрачном свете утреннего солнца панорама города сияла. Создавалось такое ощущение, что чья-то невидимая гигантская рука набросила на эти стены, эти крыши, эти улицы божественный покров. Стройные кипарисы в саду с устремленными к безоблачным небесам верхушками крон напоминали молящихся великанов.

Лежа на огромной резной кровати, покрытой светлой краской, герцог любовался женой. Она, по всей вероятности, не догадывалась, что на фоне яркого солнечного света ее ночная сорочка из тонкой ткани стала совсем прозрачной, сквозь нее соблазнительно проглядывало ее стройное тело.

Ни одна из мраморных богинь, украшавших это здание, по мнению герцога, не шла ни в какое сравнение с его красавицей-женой. При этой мысли его сердце сжималось от счастья, в реальность которого он до сих пор боялся поверить. Эта женщина волновала его так сильно, как ни одна другая из представительниц прекрасного пола.

Герцог был готов боготворить красоту Фионы. В то же время сознавал, что обожает ее за любовь к нему. Она любила искренне, беззаветно и преданно, дарила себя без остатка.

Никогда раньше он не думал, что столь великолепная женщина может принадлежать ему так всецело, и не подозревал, что это может быть настолько приятно.

С другой стороны, при всей своей преданности ему Фиона искусно сохраняла свою индивидуальность. По каждому поводу она имела свое мнение и могла достойно отстоять личную точку зрения.

— О, Эйден! Ты только взгляни на фонтаны, залитые солнцем! — воскликнула Фиона. — Они превращают сад в нечто невообразимое! Порой мне кажется, мы с тобой очутились в сказочной стране!

Она улыбнулась и добавила:

— Вообще-то так оно и есть! Мы в настоящей сказке. Иди же сюда, посмотри на это чудо!

— У меня есть дела поважнее, — ответил герцог.

Фиона резко повернула голову.

— Какие? — удивленно спросила она.

— Я скажу тебе, если ты подойдешь ко мне.

— Я хочу еще немного полюбоваться фонтанами.

— А я хочу полюбоваться тобой.

Она в нерешительности прищурила глаза. Сделать выбор между своим желанием и его было не так-то просто.

— Иди ко мне! — повторил герцог на этот раз более настойчиво, даже властно.

Не подчиняться ему Фиона не собиралась, поэтому с готовностью побежала назад к кровати. Как только она приблизилась к ней, герцог сгреб ее в свои объятия и крепко прижал к себе.

— Меня охватывает непонятная тревога, если тебя нет рядом! — прошептал он. — Даже столь небольшое расстояние, разделяющее нас, кажется мне огромной пропастью.

— О, любимый! Когда ты говоришь мне подобные слова, я чувствую себя такой счастливой, что готова расплакаться, — промурлыкала Фиона.

— Не надо, прошу тебя! Плакать в медовый месяц — это немыслимо, милая моя. Я буду сердиться, — шутливо-нежным тоном ответил герцог. — К тому же я не люблю женщин, которые по каждому поводу распускают нюни.

— Я все поняла, — озорно улыбаясь, пробормотала Фиона. — Обещаю, что моих слез ты не увидишь. По крайней мере в медовый месяц.

Герцог поцеловал ее в лоб.

— Открой мне один секрет, — попросил он. — Почему ты кажешься мне настолько неотразимой, настолько волнующей, что я забываю обо всем на свете?

— Даже о своей любимой Шотландии? — поддразнила его Фиона.

— В последние дни я почти не думаю даже о ней, — признался он. — Я отодвинул мысли о Шотландии куда-то на задний план. Меня интересуешь только ты. Твоя нежность, мягкость, аромат твоего тела, твоих волос — все это буквально сводит меня с ума. Я хочу целовать тебя, любить тебя, проводить с тобой в постели двадцать четыре часа в сутки.

Он говорил об этом настолько искренне, что Фиона умиленно рассмеялась, обняла его за шею и прошептала ему на ухо:

— Я люблю тебя. Только временами мне становится страшно: вдруг, беспрестанно повторяя это, я просто надоем тебе? — Она нежно поводила носом по его щеке. — Я думаю, мой любимый, прекрасный муж, скоро нам следует отправляться домой.

— Почему? — спросил герцог.

— Хотя для меня нет ничего более чудесного, чем этот сказочный отдых, чем эти дни — которые мы проводим здесь, вдвоем с тобой, — я прекрасно знаю, что тебя ждут дела. Их не в состоянии решить никто другой. Знаю также, что теперь, когда твои люди вновь принимают тебя всем сердцем, ты должен занять достойное место среди них.

Герцог понимал, что она права.

Но ее слова привели его в полное замешательство.

«Разве способна столь молодая и неопытная женщина быть такой разумной и рассудительной? — вглядываясь в ее голубые глаза, думал он. — Она первой заговорила о том, что должно занимать только его мысли».

— Откуда ты знаешь все эти вещи? — вырвалось у него. — Откуда в тебе такая осведомленность? Ты все больше и больше поражаешь меня!

— То, о чем я завела разговор, — твои обязанности, важная составляющая твоей жизни, — спокойно ответила Фиона. — Я люблю тебя, и хочу, чтобы у тебя все было в порядке. И готова пойти на любые жертвы ради нашего совместного будущего.

Она с чувством прильнула губами к его плечу, а через мгновение продолжила:

— Ты подарил мне столько радости! Все вокруг меня стало светлее и прекраснее — солнце, луна, звезды. Ты заставил меня поверить в то, что я самая счастливая в мире женщина! Теперь нам пора подумать о тебе.

— Шотландия представляется сейчас невероятно далекой, — пробормотал герцог, уткнувшись в ее волосы.

— Лучшего комплимента для меня тебе не придумать! — Она улыбнулась. — Тем не менее сейчас, мой любимый, ты как никогда нужен Шотландии. Мне кажется, теперь у тебя появится тысяча новых забот и обязанностей. Все очень изменилось. Кроме того…

Она замолчала.

— Кроме того что? — спросил герцог.

— У нас… есть… еще одна причина… чтобы скорее вернуться… домой!

Она произнесла это так тихо, что герцог едва расслышал сказанные ею слова.

Он крепче прижал ее к себе и спросил обычным спокойным тоном:

— Что это за причина?

Она не отвечала, и, подождав минуту, он произнес очень нежно:

— Можно я попробую угадать?

— О, Эйден! Знаешь… мой милый… мне так хочется, чтобы ты обрадовался этой новости.

— Обрадовался? Я на седьмом небе от счастья! А ты… уверена…

— Думаю, что да… Было бы просто потрясающе, если бы я смогла подарить тебе сына. Будущего вождя.

Герцог приподнялся, оперся локтем на кровать и пристально взглянул ей в глаза:

— Полагаю, все мужчины, — медленно заговорил он, — жаждут встретить однажды идеальную женщину, такую, какой она представляется им в мечтах. И все они цинично считают, что подобное невозможно. А мне несказанно повезло! Я получил невозможное! И обладаю идеалом!

— Я очень хотела… услышать от тебя когда-нибудь… такие слова, — ответила Фиона, — но прошу, будь снисходителен и не пытайся слишком добросовестно изучить меня, а то увидишь и недостатки… и разочаруешься во мне…

— Это не произойдет никогда!

Он стал целовать ее, и знакомая горячая волна с новой силой захлестнула их обоих, унося в далекий, бесконечно восхитительный мир.

Фиона, как обычно в такие моменты, почувствовала себя составной частью окружающей их красоты, частицей самой любви, трепещущей где-то между их сердцами. Любви, с каждым днем, с каждым часом, разрастающейся и крепнущей.

Она знала, что испытать подобное дано не каждому. Их огромное, уникальное чувство родилось не случайно: просто они были двумя половинками, судьбой предназначенными друг для друга.

Герцог становился более настойчивым, он ласкал ее и покрывал поцелуями, а в ней уже кипело то дивное ощущение — полуболь, полублаженство, которое неизменно вызывали его прикосновения.

Он испытывал нечто подобное, Фиона знала об этом. Ей казалось, оба они парят в том прозрачном небе, залитом рассветным золотом солнца, которое она недавно наблюдала из окна.

Эти чудеса творила любовь: лишь ей одной разрешено превращать людей в полубогов.

«Я люблю тебя!» — кричало ликующее сердце Фионы.

Она знала, что герцог твердит ей о том же, безмолвно, каждую секунду.

Они не нуждались в словах.

Им пришлось заслужить это счастье, выстоять перед испытаниями, побороть их.

В награду за стойкость они получили любовь, ни с чем не сравнимую, негасимую. Любовь, готовую впредь служить им опорой и подмогой на протяжении всей оставшейся жизни. Жизни вдвоем.