Несколько недель Джесс машинально вставала по утрам и ходила на работу, как зомби. Не сразу она начала выходить из эмоциональной комы, в которую сама себя загнала, пытаясь унять боль и унижение от того, как ее использовал Ксандер.
После того как она убежала от него, первые несколько дней он еще звонил ей. Она не отвечала, потому что злилась на него. А потом он пропал. Очевидно, махнул на нее рукой. Джесс не надеялась еще когда-нибудь увидеть его. Правда, с какой стати она возомнила, будто она лучше десятков других женщин, которых он уже использовал и отшвырнул прочь за ненадобностью? Наверное, у него уже начался новый роман. Ничего не известно. Она не читала светскую хронику, боясь увидеть там что-нибудь о нем и новой любовнице, боясь, что снова заноет сердце, которое начало было утихать.
Все к лучшему. Они все равно никогда не стали бы настоящей парой. Он для нее слишком самовлюблен, слишком необуздан, слишком недолговечен по натуре; он ей не пара.
Она сняла пальто и села за стол, собираясь включить компьютер, когда заметила рядом с клавиатурой конверт. Он был адресован ей — на редакцию. Почерк был неровным; отчего-то сердце ее забилось чаще. Вскрыв конверт, она достала оттуда блестящую черную карточку и некоторое время молча смотрела на нее. Сначала ей показалось, что карточка пуста, но когда она перевернула ее, то что-то заметила. Она медленно вертела ее в руке, пока яркие лампы дневного света у нее над головой не высветили слова: «Из тени». Новая выставка Ксандера Хитона».
Сердцебиение участилось; кровь прилила к голове, отчего ей показалось, что она вот-вот упадет в обморок. Сделав несколько глубоких вдохов, она дождалась, пока пульсация в голове немного утихнет, и только потом снова посмотрела на приглашение.
Она увидела адрес картинной галереи на Брик-Лейн, дату и время. Вернисаж в начале следующей недели.
Выставка Ксандера.
Скоро ее обнаженное тело будет лицезреть весь Лондон.
Приглашение выпало из ее дрожащих пальцев на пол. Посмотрев вниз, она заметила, что на обратной стороне тем же неровным почерком что-то написано. Приглядевшись, она разобрала слова: «Джесс, пожалуйста, приходи. Мне нужно, чтобы ты кое-что увидела. Ксандер».
Она еще какое-то время смотрела на карточку; из-за шума в ушах ничего вокруг не слышала. Выпрямившись, она вздрогнула, когда поняла, что над ней стоит Памела. Откуда она появилась? Памела ждала ответа на заданный вопрос, который совершенно ускользнул от сознания Джесс. Подняв глаза к властному лицу начальницы, она подавила порыв вскочить и спрятаться в туалете.
— Извините, Памела, что вы сказали? Я прослушала.
Пэм покачала головой; очевидно, рассеянность Джесс не произвела на нее никакого впечатления.
— Значит, ты тоже получила приглашение на выставку Ксандера Хитона? На моем приглашении он приписал просьбу. Хочет, чтобы я непременно уговорила тебя пойти… Должно быть, ты произвела на него сильное впечатление. — Она вопросительно изогнула идеально выщипанную бровь.
— О да, но я не собираюсь на его выставку. На тот вечер у меня запланировано кое-что другое.
Памела тут же перешла в наступление:
— Отмени все! Ты должна пойти на выставку. Можно написать продолжение материала о нем. Твою статью уже перепечатали многие солидные издания; грех не воспользоваться дружескими отношениями, которые у тебя с ним установились, чтобы получить эксклюзивное интервью… Разве я не права?
Джесс вздохнула. Памела ни за что не позволит ей пропустить вернисаж, раз вбила себе в голову, что это пойдет журналу на пользу. Что ж, рано или поздно ей все равно придется столкнуться с тем, чего она так боится. Скоро все поймут, кто позировал для его картин… Уж лучше рано, чем поздно. По крайней мере, на вернисаже публика будет доброжелательной. Она напишет статью, а потом заляжет на дно до тех пор, пока скандал не утихнет.
Она натянуто улыбнулась:
— Хорошо, Памела. Я пойду.
— Вот и отлично. И непременно освети выставку со всех сторон. — Сделав неопределенный жест рукой, Памела решительно зашагала прочь, явно собираясь терроризировать еще кого-то из сотрудников.
Ксандер не помнил, когда он так нервничал перед выставкой; как ни странно, он боялся не того, что скажут о его творениях критики. Он боялся того, что подумает Джесс.
В конце концов, все, что он сделал, он сделал ради нее.
Он уже понял, что она ему не перезвонит. Для того чтобы убедить ее, что он раскаивается, что она ему небезразлична и он хочет продолжить их отношения, одних слов недостаточно — хотя раньше ему бы такое и в голову не пришло. К несчастью, репутация плейбоя сослужила ему плохую службу, а тут еще неуверенность Джесс в себе… А он так эгоистично пренебрег ее чувствами.
Как он по ней скучал!
Так больше не может продолжаться; он не может отгородиться от мира и цинично использовать людей, а потом отшвыривать их, как мусор.
Джесс показала ему, как хорошо любить и быть любимым. Теперь он понял, что не будет знать покоя до конца своих дней, если позволит ей уйти. Он понял, что любит ее. Боль и пустота в груди, с которыми он жил последние два месяца, появились после ухода Джесс.
Входная дверь галереи распахнулась настежь, возвращая Ксандера в настоящее и впуская струю холодного вечернего воздуха. Он обернулся посмотреть, кто пришел, и увидел Джесс.
Он послал приглашение и ее начальнице в надежде, что та заставит свою подчиненную прийти, но на приглашении Джесс написал время на полчаса раньше.
Он хотел, чтобы она первая увидела, что он сделал ради нее, и чтобы им не мешали.
После статьи Джесс, опубликованной в «Стиле», его выставка стала настоящим хитом. Статью приняли очень хорошо. Ему стало стыдно, когда он прочел ее комплиментарный отзыв. Он восхитился ее профессионализмом: как к месту она вплела в статью отрывки его биографии! В статье он выглядел именно таким, каким всегда сам хотел себя видеть, — умным, страстным и талантливым.
Она представила его в таком хорошем свете, несмотря на то, как он с ней обошелся.
Ксандер понимал, что не заслуживает даже того, чтобы целовать следы ее ног, но хотел стать человеком, который ее достоин, и понимал, что помочь ему может только она сама. Если, конечно, простит его.
Она стояла перед ним, высоко подняв голову, и была такой красивой и отважной, что ему захотелось привлечь ее к себе и страстно поцеловать, чтобы она поняла, как он раскаивается и как хочет ее вернуть. Какая она замечательная. Но с ней нельзя действовать вот так, грубо и прямо. Он обязан доказать ей, что все дело не только в сексе.
— Где все? Я что, ошиблась? Кажется, в моем приглашении написано, что вернисаж открывается в семь тридцать. — Джесс вызывающе скрестила руки на груди.
Ксандер понимал, что она храбрится, но ее выдавали скованность и легкая дрожь в голосе. Может быть, еще не все потеряно? При этой мысли Ксандер почувствовал, как в кровь хлынул адреналин.
— Ты пришла вовремя. Сейчас будет частный просмотр, только для тебя, до того, как прибудут остальные гости. Я хотел, чтобы ты все увидела первой.
— Чтобы у меня было время сбежать и спрятаться до того, как придут остальные? — спросила она, поморщившись, но пытаясь сохранить хладнокровие. Правда, ей не изобразить небрежную беззаботность, как она ни старалась; ясно было, что она ужасно боится.
Чтобы успокоить ее, Ксандер положил руку ей на плечо, почувствовав сквозь тонкую легкую блузку идущий от нее жар.
Он помнил, как жар ее тела возбуждал его, и едва не утратил самообладания.
— Нет, надеюсь, убежать тебе не захочется, — ответил он, глазами умоляя ее о прошении.
— Знаешь, Ксандер, не уверена, что вынесу еще один такой… сеанс. — Отступив назад, она криво улыбнулась. — Но желаю тебе удачи. Надеюсь, выставка получит хорошие отзывы. — Она развернулась, собираясь уходить, но он не дал ей уйти, схватил за плечо и развернул к себе. Он ни за что не позволит ей уйти до того, как все объяснит.
Он притянул ее к себе, и ее губы оказались так близко, что он почувствовал на своих губах жар ее дыхания.
— Джесс, прошу тебя, не уходи. Сейчас ты увидишь, что я сделал ради тебя. Не для критиков. Я хотел, чтобы ты поняла, как я по тебе скучаю. И что ты мне небезразлична. Пожалуйста, не уходи сейчас!
Она дрогнула и немного расслабилась, и он усилил натиск, не давая ей опомниться.
— Так вот, я прошу у тебя прощения. Джесс, до тебя все было по-другому. Я повел себя как свинья, воспользовался тобой. Я так испугался, что критики правы и я действительно выдохся… Я перестал понимать, что хорошо, а что плохо. Ты доверилась мне, а я не оправдал твоего доверия. Я повел себя как трус, как жалкий эгоист. Понимаю, почему тебя это расстроило, и ты была права, когда открыла мне глаза.
Она смотрела на него в полном замешательстве.
— Ясно… Что ж, спасибо, что извинился.
— Я уничтожил ту картину, которую ты видела, и тебе больше нечего бояться. — Выпустив ее руку и порывшись в кармане, он извлек оттуда пригоршню длинных пестрых лент холста. — Вот все, что осталось от той картины и от другой, на которой ты выпачкана в краске. — Он протянул ей ленты, и она изумленно посмотрела на них.
Когда она подняла взгляд на его лицо, ее нижняя губа дрожала, а глаза блестели от слез.
— Чего ты от меня хочешь? Чтобы я радовалась тому, что ты изрезал свои картины?
Он переживал настоящую пытку. Стоять так близко от любимой женщины и не обнять ее, не прижать, не успокоить! Он прекрасно понимал, что сейчас еще не время.
Он не дал ей понять, что она для него чем-то отличается от десятков других женщин, которыми он воспользовался до нее.
— Позволь показать, чем я заменил уничтоженные картины. — Он щелкнул выключателем, и просторное помещение озарил яркий свет.
Джесс ахнула, увидев, над чем он трудился весь последний месяц.
Ее глаза не сразу привыкли к яркому свету, но наконец она смогла полностью разглядеть центральный экспонат выставки.
Перед ней была скульптура, сделанная как будто из разноцветного холста, натянутого на фигуру человека, сидящего посреди комнаты и освещенного четырьмя белыми прожекторами. Он сидел в напряженной позе, как будто собирался вскочить и убежать, руки сжимали колени. На месте лица была рама с картиной.
На негнущихся ногах она направилась к скульптуре, ошеломленная, очарованная; и, вглядевшись, увидела, что Ксандер изобразил себя с выражением такой боли в глазах, что у нее едва не разбилось сердце. На лбу темно-фиолетовой краской было выведено слово «неудачник».
Отведя взгляд от его лица, она всмотрелась в скульптуру и поняла, что разноцветная фигура сделана из нескольких сотен крошечных портретов.
Ее портретов.
На одних она улыбалась, на других смотрела смущенно, на некоторых — неуверенно. Более того, он как будто запечатлел все возможные эмоции, какие владели ею в жизни. Как будто он хорошо знал ее. Как будто видел ее насквозь и отлично понимал, что в ней происходит.
На уровне груди скульптуры что-то блестело — похожее на прутья, которыми пронзили тело.
Она глубоко вздохнула, увидев, что торс скульптуры заключен в металлическую клетку в форме сердца; внутри были выгравированы крошечные буквы.
Она вгляделась пристальнее, с трудом сосредоточиваясь под вихрем разнообразных эмоций, и прочитала слово «Джесс».
Художник Ксандер по-своему признался ей в любви.
Она услышала его шаги за спиной; заскрипели деревянные половицы. Развернувшись, она встала и очутилась лицом к лицу с ним, совершенно растерянная.
Он ничего не сказал, просто взял ее за руку и осторожно увел в помещение в тыльной части галереи. Усадил на бежевый кожаный диван у стены.
Она села на краешек; он устроился рядом. Ее била крупная дрожь. Джесс понятия не имела, что теперь делать. После того как она убедила себя, что об их романе лучше всего забыть как о странной аномалии в ее биографии, что она вряд ли когда-нибудь еще увидит его, не говоря уже о том, что он посвятит ей произведение искусства…
— Разве… разве могла я представить твою обнаженную фигуру в полную величину, сделанную из моих лиц? — Голос у нее дрогнул; она безуспешно пыталась взять себя в руки.
Он глубоко вздохнул, провел рукой по лицу и пересел поближе к ней.
— Мне нужно кое-что тебе объяснить… В юности искусство спасало меня от полного распада. Оно служило выходом для гнева и стыда, для чувств, которые я носил в себе. Я не ожидал, что за мои картины станут хорошо платить. Долгие годы меня считали смутьяном; я очень удивился, когда обо мне начали отзываться как о талантливом художнике, а не нарушителе общественного порядка, который портит стены… Не успел я опомниться, как моя карьера стремительно пошла в гору, и вдруг я очутился у всех на виду. Всех интересовало, что я хочу сказать, как будто для них мое мнение было важным. Для меня это стало откровением. Теперь я был уже не смутьян и подонок общества, а человек, с которым другим хотелось общаться.
— Да уж, ты стал даже слишком общительным. — Она робко улыбнулась, и он ответил ей тем же.
— Да, знаю, я стал притчей во языцех. Хочешь верь, хочешь нет, но вначале всеобщее внимание меня пугало. Женщины, которые раньше не удостаивали меня даже взглядом, стали буквально вешаться мне на шею. После того как я переспал с первыми желающими и увидел, что за ними выстроилась длинная очередь, я словно обезумел. Я спешил наверстать то, что упустил в юности, когда мои ровесники развлекались на вечеринках и в клубах, а я работал от зари до зари, чтобы просто выжить.
Он провел дрожащей рукой по волосам, и Джесс судорожно вздохнула — оказалось, что она слушает его затаив дыхание, и горло у нее сжалось оттого, что она старается не заплакать.
— Я жил как во сне, а потом все начало разваливаться на части, — продолжал он. — Критики камня на камне не оставили от моей предыдущей выставки. Конечно, она не была такой уж выдающейся, но она должна была стать пощечиной для моего отца. Правда, он на нее так и не пришел. Умер, не дав мне показать, что он ошибался и я не напрасная трата времени и сил. С тех пор во мне поселился гнев. До тех пор, пока не появилась ты и не помогла мне направить свой гнев на нечто позитивное.
— Ксандер… я не понимаю, чего ты хочешь от меня. Мне казалось, что ты не создан для долгих отношений?
— Я и сам так думал до тех пор, пока не встретил тебя. Джесс, я хочу, чтобы у нас с тобой все получилось. С тобой мне нужны настоящие отношения, а не кратковременная интрижка. Ты заставила меня переоценить все, что мне раньше казалось важным. Я больше не хочу жить один. Я хочу просыпаться утром, видеть твою замечательную улыбку и знать, что она предназначена мне. Что я сделал тебя счастливой. Что я достоин большего, чем внушал мне отец.
— Так и есть. Да, Ксандер, ты достоин самого лучшего!
— Теперь ты все знаешь, Джесс. Вот я весь, перед тобой. — Он осторожно поднял руку и погладил ее по щеке, а затем зарылся пальцами в ее волосы и, положив ладонь ей на затылок, притянул ее к себе. — После сегодняшнего вечера весь мир узнает, что я чувствую по отношению к тебе.
— Не верится, что ты это сделал ради меня, — прошептала она. Жар его губ сводил ее с ума.
— Ну да, ради тебя, ради нас, наверное, когда влюблен, способен на всякие безумства.
— Ты… влюблен? — ахнула она.
Он улыбнулся:
— Разве это не очевидно? Я не думал, что способен на такую утонченность.
Смеясь, она прильнула к нему, наслаждаясь ставшим ей родным ароматом его кожи.
— Переезжай ко мне, — продолжал он, отодвигаясь от нее и глядя ей в глаза.
— Что? — прошептала она.
Он широко улыбнулся:
— В чем дело, мисс Недотрога, я действую слишком быстро?
Она негромко засмеялась:
— Ничего, как-нибудь справлюсь. Да и мне уже не хочется быть такой разумной и сдержанной. Я хочу развлекаться и безумствовать. Переживать взлеты и падения. С тобой.
— Джесс, у нас будут взлеты и падения, это я тебе обещаю. Приключение будет захватывающим!
— Вперед! — Она склонилась к нему и поцеловала в губы.
Скрип открываемой двери вернул их в настоящее. Джесс отпрянула и посмотрела ему в глаза:
— Похоже, прибыли твои поклонники.
— Подождут, — сказал он, ногой закрывая дверь подсобки и заключая Джесс в объятия. — В конце концов, сегодняшний день посвящен только тебе.