Искусство нарушать правила

Глава 8

Первые два дня они почти не вылезали из постели; лишь иногда Ксандер урывал немного времени, чтобы поработать в мастерской, а Джесс обследовала берега озера Гарда, собирая материал для рубрики «Путешествия».

Всякий раз, когда они занимались любовью, Джесс позволяла ему открывать в себе нечто новое; и ей все больше нравилось, когда он видел ее обнаженной. Это стало для нее откровением.

Ее приключение стало для нее и огромным шагом прочь от реальности — Джесс приходилось по многу раз напоминать себе об этом. То и дело в ее груди вспыхивала искра надежды: может быть, их краткая интрижка перерастет во что-то более прочное? Потом она напоминала себе, что не должна питать ложных надежд. Она подумает обо всем потом. Сейчас она спит и видит сон, но скоро проснется и вернется в реальный мир. Сейчас у нее каникулы, отдых от жизни, чистый и простой.

Если она позволит своему сердцу увлечься — все окончится катастрофой.

Где-то в середине недели, проснувшись, Джесс обнаружила, что Ксандер встал раньше ее. Девушка оделась, позавтракала — Роза накрыла на террасе — и отправилась его искать.

Солнце уже палило вовсю, и ей захотелось искупаться в озере. Может быть, удастся и его уговорить присоединиться к ней.

Она нашла его в мастерской; он наносил грунт на большой холст, лежавший на полу. Еще много холстов, закрытых брезентом, стояли вдоль всех четырех стен, а его рабочий верстак был завален тюбиками с красками и альбомами для эскизов. Интересно, подумала Джесс, что она увидит, если заглянет под брезент? Ксандер упорно отказывался показывать ей то, над чем он работал, уверяя, что он никому не показывает неоконченные произведения, и она опасалась того, что он использует эскизы, которые рисовал с нее.

— Пойдем купаться? Сегодня так жарко, — сказала она, подходя ближе к столу и озираясь по сторонам — вдруг какой-нибудь альбом окажется открыт?

Но нет, Ксандер тщательно охранял свои секреты.

— Сейчас не могу, я работаю. А ты иди.

Он снова отвернулся и склонился над холстом, уйдя от нее в свой особый мир. Джесс стало немного обидно. Неужели он и дальше будет вот так игнорировать ее?

Нет! Она ему не позволит.

Взяв со стола кисть, она окунула ее в фиолетовую краску на отставленной палитре. Краска оказалась такой густой, что какое-то время липла к кисти, и только спустя несколько секунд фиолетовая капля упала в лужицу блестящей, гладкой жидкости. Развернувшись к нему, она замахнулась кистью и брызнула в него краской. На его белоснежной футболке появилось пятно; неровные точки испещрили ее от плеча до бедра.

— Ты что?! — Он круто развернулся и смерил ее изумленным взглядом.

Она широко улыбнулась:

— Решила вот для разнообразия тебя раскрасить. Тебе идет фиолетовый цвет… правда, тебе все идет.

Ксандер хохотнул и снова повернулся к мольберту.

Возмущенная его пренебрежением, она обошла мольберт кругом и встала напротив. Она прицелилась и метнула в него еще пятно краски; на сей раз попала в грудь.

Состроив удивленную мину, он медленно поднял голову и снова посмотрел на нее:

— Ты точно хочешь поиграть со мной в пейнтбол, мисс Недотрога? А если я испачкаю твои идеально чистые одежки?

— Ты не посмеешь, — поддразнила она, радуясь, что сумела привлечь его внимание к себе.

— Джесс, предупреждаю: ты играешь в опасную игру. Не думай, что я не отомщу. Видишь, сколько у меня тут красок? Попробуй только еще раз и увидишь, что будет!

Она расплылась в озорной улыбке; кровь быстрее побежала по жилам; ей хотелось увидеть, что же он задумал.

Наверное, разумнее всего будет положить кисть и идти гулять, но уж очень хочется его подразнить… Наверное, она сошла с ума!

Он наблюдал за ней, прищурившись с подозрением, как будто высчитывал ее следующий ход.

Посмеет ли она? Еще как посмеет!

Обернувшись к столу, она снова окунула кисть в краску, потом развернулась и занесла свое орудие.

— Джесс! — угрожающе протянул Ксандер, но она уловила в его голосе веселые нотки.

При виде его глаз все у нее внутри радостно сжалось, но какое-то безумие вынудило ее занести руку и метнуть краску в его сторону. На сей раз он пригнулся, и краска пролетела мимо, запачкав пол за тем местом, где он стоял.

С опасной, хищной улыбкой он шагнул к ней, замахнувшись кистью. Кровь, насыщенная адреналином, быстрее побежала по ее жилам: сработал инстинкт «дерись или беги». В реальной жизни она бы выставила вперед руку, чтобы заблокировать удар, чтобы спасти одежду и свою гордость, но сейчас она не хотела, чтобы это прекращалось. Ей хотелось пережить настоящее волнение, понять, что случиться может все что угодно. Ей не терпелось почувствовать на себе его руки, когда он прижмется к ней всем телом, скользким от краски.

Откуда вдруг такая необузданность? Джесс не узнавала себя.

Он приблизился к ней, не сводя с нее взгляда.

— Нет-нет, Ксандер, погоди, — запинаясь, попросила она, изображая страх.

— В чем дело, Джесс, — не нравится, что я тебя испачкаю?

Она воспользовалась паузой, пока он поддразнивал ее, и снова метнула в него изрядную порцию краски. На сей раз она прицелилась, и пятно очутилось у него на носу и на щеках. Какое-то время он изумленно смотрел на нее, но потом издал воинственный рык и перешел в наступление. Вскоре ее футболка, джинсы и волосы окрасились в ярко-красный цвет.

Тряхнув головой, он расхохотался, увидев на ее лице выражение веселого ужаса.

— Джесс, красное тебе идет! Носи его почаще! — Он шагнул к ней, и внутри у нее все перевернулось от возбуждения. — Но должен сказать, ты выглядишь гораздо лучше, когда на тебе нет ничего, кроме краски!

Она не отводила взгляда; он жадно оглядывал ее, не скрывая своего желания.

— Будь по-твоему! — Не дожидаясь, пока мужество ее покинет, она через голову стянула испорченную футболку и бросила на пол.

Ксандер изумленно поднял брови:

— Что такое? Ты не бежишь от меня? — Голос у него сел, когда она повернулась и дрожащими пальцами расстегнула застежки бюстгальтера. Он упал на пол у ее ног.

Закрыв глаза, она сделала несколько глубоких вдохов. Ей показалось, что его взгляд прожигает ее насквозь. Он любовался ее полной грудью.

Джесс больше не пряталась. Она совершенно раскрылась.

Что-то прохладное и нежное коснулось ее левого соска; она ахнула от удивления и наслаждения.

Открыв глаза, она увидела, что Ксандер водит по ее коже кончиком кисти, и задрожала от удовольствия, когда кисть двинулась вверх и он начал рисовать круги на ее грудях. Ее кожа стала такой чувствительной, что она вздрагивала всякий раз, когда кисть скользила то тут, то там по ее коже.

Не сводя внимательного взгляда с ее лица, Ксандер попятился к мольберту. Наклонившись, поднял с пола палитру с краской и вернулся к ней. Теперь она была напряжена, как натянутая струна; она не могла шелохнуться, но не дрожала. Он проверял ее выдержку.

Не говоря ни слова, он свободной рукой расстегнул на ней джинсы и спустил вниз. Затем просунул пальцы под резинку ее трусиков и снял их — медленно и нежно. Наконец она стояла перед ним совершенно обнаженная.

Он оглядывал ее сверху донизу; она переминалась с ноги на ногу, но по-прежнему держала руки вдоль тела, позволяя ему смотреть на нее.

— Красавица, — негромко проговорил он и принялся покрывать ее тело краской, делая длинные, медленные мазки.

Ей показалось, что она сойдет с ума. Ей хотелось чувствовать его, как он скользит по ее коже; краска играла роль смазки, и она потянулась к нему, через голову сняла с него футболку, и он помог ей, сбросив с себя остатки одежды.

Проведя ладонями по своему раскрашенному телу, она положила их ему на грудь, оставив четкие отпечатки, радуясь тому, как он едва не задохнулся. Она снова и снова гладила его соски. Глядя в его красивое лицо, она широко улыбнулась и принялась размазывать краску по его животу, по плечам, смеясь его комическому ужасу. Наконец он остановил ее, притянул к себе и покрыл поцелуями. Ненадолго они разжали объятия, но тут же снова соединились.

Джесс засмеялась от радости:

— Теперь тебе придется искупаться, чтобы все это смыть!

Ксандер состроил удивленную мину.

— Потом! — произнес он низким, обольстительным голосом. — Сначала надо как следует испачкаться.

На следующий день Ксандер снова проснулся рано и пошел смотреть, как восходит солнце на другом берегу озера, раскидывая мягкие лучи по воде и окрашивая здания теплым медовым сиянием.

Оглянувшись на кровать, на которой лежала Джесс, едва прикрытая простыней, он почувствовал умиротворение, которого не испытывал уже очень давно. Она выглядела такой безмятежной, такой довольной, такой расслабленной!

Тихо подойдя к кровати, чтобы не разбудить ее, он осторожно откинул простыню, любуясь ею во всей красе. В неярком утреннем свете он рассматривал ее профиль. Она разметалась на кровати. Он подумал, что ее душа заключена в изумительном теле, которое она совсем недавно так ненавидела. Когда он приблизился к ней, ему показалось, будто ее изображение двоится — наверное, глаза устали, вот и мерещится… Как будто ее воинственная душа отделилась от тела, которое считала ловушкой, и парила над ним.

Неожиданно к нему пришло вдохновение; в его фантазии душа плыла над ее полностью одетым и скованным человеческим обликом, прикованным к кровати. Вот что станет гвоздем новой выставки! Портрет ее обнаженной души, лишенной всех условностей. Прекрасной, искренней души, рвущейся на свободу.

Дрожащими от нетерпения руками он схватил альбом для эскизов и карандаш, сел в кресло в изножье кровати, уверенной рукой стал делать наброски. В тот миг ему хотелось, чтобы все оставалось так, как есть, вечно, но он понимал — и в груди у него что-то сжалось, — что жизнь не стоит на месте, что он не так устроен. Скоро ей придется уехать, и он не станет ее удерживать.

Ему в самом деле пора взять себя в руки и сосредоточиться. Он должен закончить картины к выставке сейчас, или он не уложится в отведенные сроки. Хватит отдыхать и расслабляться, иначе на его карьере художника можно ставить крест. О нем скоро забудут, а такого он допустить не может.

При мысли о том, что у него закончатся деньги и ему снова придется зарабатывать на пропитание тяжелым физическим трудом, как в юности, он испытал холодный ужас. Его страшила сама мысль, что больше его не будут считать чудом, не будут почитать, что он снова станет заурядным.

Нельзя допустить, чтобы отношения с Джесс помешали его работе.

И все же, что бы ни произошло между ними, это не похоже на обычные отношения художника и его музы; при мысли о Джесс ему делалось не по себе. Бурный роман взбодрил его, но пора немного успокоиться, иначе ему конец.

В их последнее совместное утро он рисовал ее на террасе, пока она пила кофе и смотрела на озеро. Она была такой красивой — ее изумительно выразительное лицо дышало жизнью, которая с первой встречи и привлекла его к ней. Теперь она казалась совершенно другой женщиной, не той, с которой он познакомился всего пару недель назад. Она стала смелее, оживленнее и в каком-то смысле живее.

Она излучала радость.

Когда Джесс с улыбкой обернулась к нему, между губами сверкнули превосходные белые зубы. Даже улыбка у нее стала более открытой. Неужели благодаря ему? Он невольно испытал гордость. Раньше ему никого не удавалось избавить от стресса, скорее наоборот.

Обстановка была такой интимной, что у Ксандера сжалось сердце. При мысли о скором расставании ему делалось не по себе. Кровь стучала в висках. Почему ее отъезд так его задевает? Что за странное чувство? Он никак не мог разобраться. Раньше он не испытывал ничего подобного, и ему это определенно не нравилось.

Он предложил Джесс приехать к нему в Италию, потому что скучал и досадовал. Его просьба стала результатом порыва — прихоти, каприза, — но он не предполагал, что она так уверенно проникнет к нему в мысли. Выяснит, что им двигало. Откроет его самые глубокие, самые мрачные тайны.

А он позволял ей задавать вопросы и настаивать до тех пор, пока все дурные воспоминания, которые он так долго прятал, не начали всплывать на поверхность. Ему не хотелось вновь испытывать это чувство. Почти всю жизнь он гнал от себя прежние тревоги и страхи; теперь он сожалел, что снова пришлось извлечь их на свет. Лучше пусть все остается таким, как было: светлым, свободным и легким.

Он понял, что она смотрит на него в замешательстве, и срочно сменил мрачную гримасу на улыбку. Предчувствие дурного в ее глазах заставило его гадать, о чем она думает, но спрашивать не хотелось. Не хотелось знать. Неведение — блаженство.

Если подумать, он совершил безумный поступок, пригласив к себе журналистку, а затем уложив ее в постель. Конечно, она сама собиралась ломать и крушить его оборону, искать брешь в его укреплениях…

Такая у нее профессия. Нужно почаще напоминать себе об этом.

Джесс поерзала на стуле, поставила чашку на стол дрожащей рукой.

— Мне пора писать статью. Памела надерет мне зад, если я сорву сроки, а я еще и не приступала к работе. — Она неуклюже поднялась и ударилась ногой о ножку стола.

Испытывает ли она то же напряжение, что и он?

Ксандер принужденно кивнул:

— Ясно. Ну, пока.

Джесс сидела на кровати; вокруг нее валялись разбросанные заметки. Она прекрасно сознавала, что сегодня их последний совместный день, но ей необходимо было написать статью. Ведь за этим, в конце концов, она сюда и приехала.

Ксандер в последние пару дней как будто все больше отдалялся от нее, и она решила, что сейчас самое лучшее — на некоторое время забыть об их непростых отношениях и постараться взять себя в руки. Статья о Ксандере должна стать настоящим шедевром, иначе ее, скорее всего, вышвырнут из журнала, как только она вернется.

Она снова и снова просматривала заметки, которые написала с того дня, как прилетела сюда, и ее охватил безумный страх. Что, если она не справится? Слова расплывались, и чем больше она перечитывала записи, тем страшнее ей становилось.

Примерно через полчаса тщетных попыток написать хоть одну связную фразу она собрала все записи, сложила в пачку и в досаде швырнула на пол.

Листки разлетелись по комнате, как огромные снежинки, и попадали на холодный плиточный пол.

Нелепо, смешно! Неужели она надеялась, что сумеет написать хорошую статью? Закрыв глаза, она вспомнила, как они проводили здесь время с Ксандером, вспомнила его страсть и свои страхи, его решимость не поддаваться им и, наконец, то, как он изменил ее, сделав частью своей жизни. Как он пробудил к жизни такие ее стороны, о которых она раньше и не подозревала. По ней разлилось тепло.

Придвинув к себе ноутбук, она стала писать первое, что приходило в голову, не позволяя вмешиваться сознанию, не уступая страху, не думая о том, хорошо или плохо то, что она пишет. Она сосредоточилась на другом: какой она чувствовала себя рядом с Ксандером.

И слова полились рекой. Она как будто наткнулась на золотую жилу или открыла какой-то источник вдохновения в голове. Мысли и чувства, которые она так долго подавляла, свободно лились на бумагу.

Она писала, редактировала себя, переписывала. И вот наконец статья готова — лучшее из всего, что она создавала до сих пор! Перечитывая написанное, она готова была заплакать. В ее статье были теплота, юмор, но, главное, в ней были огонь и жизнь. Она не сомневалась, что Памеле понравится результат. Статья спасет ее карьеру.

А еще она нисколько не сомневалась в том, что окончательно и бесповоротно влюблена в Ксандера.

И что она нарушила самое главное правило из всех: не влюбляться в того, кто не способен полюбить тебя в ответ.

Где-то в глубине души она лелеяла надежду, что время, проведенное ими вместе, их отношения значат для него больше, чем все его прежние романы, и что на этот раз он не ограничится короткой связью. Что он хочет ее так же сильно, как она хочет его. И тут же одергивала себя, понимая, что обманывается. Достаточно вспомнить, как отстраненно он держался сегодня утром. Их близость для него — временное явление. Ей следует отнестись к произошедшему так же? Как к капризу, причуде… забаве.

Как он говорил? «Пятнышко на горизонте». Он очень четко расставил все точки над «i». А ей пора взять себя в руки, так она решила вложить только что написанную статью в письмо Памеле и нажала «Отправить». Статья, которая должна была спасти ее, ушла в эфир. А ее пребывание в Италии закончилось.

Оставалось только попрощаться.

Ноги как будто налились свинцом; Джесс ходила по дому в поисках Ксандера. Она нашла его в мастерской. Он рисовал, забыв обо всем. Последние пару дней он пребывал в каком-то отстраненном состоянии. Несколько минут она наблюдала за ним, запоминая плавную гибкость его движений, когда он водил кистью по холсту. Он сосредоточенно хмурился; его красивое лицо было закрытым — душу он изливал на холст.

Он лишь на миг поднял взгляд, когда она вошла. Она понимала, что он предельно поглощен своей работой — она испытывала те же чувства, когда писала, — и поразительно было видеть его в таком приступе вдохновения после того, как он признался, что боится лишиться таланта. Ей приятно было думать, что и она внесла свою лепту, пусть и скромную, в возрождение его дара. Он заметил ее не сразу.

— Эй, Джесс, давно ты здесь?

— Всего пару минут, — тихо ответила она.

Он рассеянно кивнул:

— Все постепенно обретает форму. Все складывается! — В его глазах появился почти безумный блеск.

— Очень рада за тебя, — с трудом выговорила она — мешал подступивший к горлу ком.

— Джесс! — Он смотрел на нее так, словно боялся, что она вот-вот расплачется; откровенно говоря, так оно и было.

«Соберись!»

Она не хотела, чтобы он видел, как она огорчена из-за того, что их время почти на исходе. Отвернувшись, она пригладила волосы и глубоко вздохнула. Ей было тяжело смотреть на него. Если она посмотрит, он поймет, как она борется с собой.

— Я дописала статью, — сказала она, стараясь не показывать своих страданий.

— В самом деле? — На его лице ничего не отразилось; судя по всему, он по-прежнему думал только о своей картине.

— Не волнуйся, статья вышла хвалебная, и я не включила в нее никаких непристойностей.

— Здорово, Джесс, — рассеянно улыбнулся он. — Просто отлично! Поздравляю!

Ксандер оглянулся на картину, словно давая понять: он сказал все, что собирался.

Ее прогоняют. Значит, все. Конец.

— Что ж, тогда не буду тебе мешать. Заканчивай картину. Пожалуйста, сообщи, когда откроется выставка. Свои контактные данные я оставлю на столе в холле. Хочется все же посмотреть, над чем ты так напряженно трудился.

Он снова поднял голову; туман в глазах прояснился, как будто ее слова наконец дошли до него.

— Джесс, прости, я отвлекся. Да, конечно, я дам тебе знать. — Ей показалось, что в его глазах сверкнула сталь. Он стал совсем чужим…

На нее навалилось отчаяние. Пора бежать отсюда, пока она не выставила себя жалкой дурой, не наделала глупостей и не попросила его быть ее спутником жизни…

— Что ж, ладно. Хорошо провели время. Желаю удачи! — Не дожидаясь ответа, она развернулась и пошла прочь. Нельзя, чтобы он заметил, как она хочет, чтобы он попросил ее не уходить.

Собирая вещи, она все ждала, что он придет и остановит ее.

Идя по коридору, выходя на улицу, садясь в машину, Джесс чувствовала, как колотится сердце. Может быть, все-таки он появится в последнюю минуту и скажет: «Я хочу, чтобы ты осталась».

Она завела мотор, медленно тронулась с места, поехала по аллее, повернула на главную дорогу. Глаза щипало от слез. Она все ждала, что увидит его в зеркале заднего вида — что он побежит за машиной. Но она так его и не увидела.

Он не пришел. Он ее отпустил.