Испепеляющая страсть

Глава 3

Ролингс не ошибся в своих предположениях — он нашел девушку в маленькой задней комнате, которую уже обнаружил утром. На трех окнах не было занавесок, и солнце делало все, что могло, чтобы осветить интерьер при помощи тех лучей, которым удалось проникнуть сквозь наслоения грязи на давно немытых стеклах.

Посреди всего этого замутненного сияния стояла девушка, которая только что пыталась выдать себя за развязную нимфоманку. Ее уродливое платье было надето, как полагается, и все пуговицы на нем были застегнуты. Однако что касается буйной гривы ее волос, они были все так же растрепаны, спутаны и спускались ниже талии; рыже-золотистые, в ярком солнечном свете они горели как пожар, окружая ее голову огненным ореолом.

Такие оттенки любил Тициан, подумалось Кевину; может быть, если эти волосы вымыть и расчесать, они будут выглядеть как мечта Тициана, а не его кошмар. Ну ладно, философски прервал он свои размышления, вполне естественно искать хоть какое-то утешение в качестве компенсации того фарса, в котором я вынужден участвовать.

Он окинул взглядом фигуру девушки — по крайней мере то, что открывалось его взору, когда она стояла к нему спиной. Помня о том удручающем впечатлении, которое произвела на него маленькая грудь девушки, Кевин решил, что у его невесты никогда не будет причин бояться того, что страсть к обладанию ее телом однажды охватит его до такой степени, что он силой овладеет ею.

Она, однако, очень неплохо смотрится сзади, с в сожалением признал он. Изящный изгиб спины, тонкая талия, соблазнительные ягодицы, под юбкой угадываются стройные, длинные ноги. Не лукавь с собой, одернул он сам себя, если бы она была последней уродиной и толстухой, ты бы все равно женился на ней. У тебя нет выбора, ты ведь не хочешь упустить все — землю, состояние и спрятанные сокровища — только из-за того, что невеста не вполне отвечает твоим эстетическим предпочтениям.

Ранее, когда он слышал, как эта девушка говорила, изо всех сил стараясь показаться необразованной простушкой, он уловил в ее речи признаки того, что ее не придется учить говорить как новорожденную, с самого начала. Если она примет ванну, отмоет руки и лицо (а вдруг тогда станут еще ярче замеченные им веснушки?) и наденет приличное платье… Такие простые вещи творят чудеса. Он не ожидал чуда, но, по крайней мере, она молода, а значит, в его руках будет подобна мягкой глине в руках скульптора.

Что ж, решил он, глубоко вздохнув, войну нельзя начать без первого залпа — сцена в библиотеке была всего лишь разведкой боем, позволившей противникам оценить силы друг друга.

Он продвинулся в комнату еще на несколько шагов, и солнце засияло на его золотых волосах, начищенных пуговицах и ботфортах.

— Евгения? — мягко начал он. — Я ваш кузен, Кевин Ролингс. Мне кажется, мы не встречались во время моих предыдущих визитов в Холл, но я уверен, что вы знаете: я теперь граф.

Девушка, стоящая у окна, не ответила. Даже едва заметным движением она не показала, что услышала его.

— Евгения, — повторил он, уже с некоторой досадой на ее грубость.

Не оборачиваясь, девушка наконец отреагировала на его присутствие.

— Мое имя Джилли. Не называйте меня Евгенией.

— Джилли? В самом деле? Так ваша мать звала вас в детстве? Может быть, вы напоминали ей прекрасный цветок[2] или золотую рыбку?

В его словах звучала ирония, прикрытая мягкостью тона. И все же Джилли не могла представить себе ничего более прекрасного, чем сцена поедания этого человека стаей золотых рыбок — пусть бы они откусывали от него дюйм за дюймом.

— Джилли — это сокращение моего второго имени, Жизель, — сухо проинформировала она его. — Это был лучший из худших вариантов, и я выбрала его. Имя Евгения не годится для служанки.

Обходя комнату, казалось, без всякой цели, Кевин очутился лицом к лицу с девушкой, что заставило ее вздрогнуть от удивления.

— Джилли Ролингс, — казалось, он размышляет вслух. — Что ж, я готов признать, возможно, это имя подходило вам, пока вы были ребенком. Однако теперь вы выросли, Евгения, между ребенком и взрослой женщиной, которой вы стали, большая разница. Пора отбросить детские прозвища. Я буду звать вас Евгенией. — Он смягчил эти слова улыбкой, которая очаровала бы и птиц небесных.

Он мог бы не утруждаться.

— Я Джилли Форчун. Ролингс — фамилия, которая мне не полагается, да я и не жажду ее получить, — отрезала она, холодно взглянув на него. — А вы можете называть меня Евгенией, пока ваш серебряный язык не отвалится. Я не откликнусь.

Обескураженный столь резким отпором по столь несущественному поводу, Кевин изменил тактику.

— Договорились! — он многообещающе улыбнулся и дружески протянул ей руку. — Я буду звать вас Джилли.

Она опустила длинные темные ресницы, прикрыв веками невинные круглые голубые глаза, и уставилась на его руку, словно это была ядовитая змея — одна из тех, что встречались ей в полях. Отвернувшись и отойдя в противоположный угол комнаты, она ответила гневно:

— Нет, не будете. Я не разрешаю называть меня так, как ко мне обращаются мои друзья.

С трудом сглотнув и ощутив живейшее желание свернуть этой упрямой ослице голову и таким образом покончить с любой возможностью овладеть ею и всеми ее фатальными прелестями, он почти пропел в ответ:

— Вы заставили меня растеряться, дитя мое. Как же мне называть вас?

— Вы можете называть меня мисс Форчун. Сильвестр дал мне эту фамилию — всего лишь одна из его многочисленных шуточек, но на первый взгляд весьма уместная.

Она обернулась, чтобы снова оказаться лицом к лицу с собеседником.

— Я ведь несчастье[3] для вас, кузен Кевин?

Все шло не так. Она не только не уступила ни пяди лучшему мастеру словесных баталий на Британских островах — она заставила его испытать чувство вины за то, что он решился на эту неблаговидную сделку.

— Я буду называть вас любым именем, какое вы выберете, — быстро ответил он, чтобы у нее не возникло впечатление, будто он растерялся. — Только, пожалуйста, поверьте мне — я хочу, чтобы мы стали друзьями.

Джилли уперла руки в бедра, как недавно в библиотеке.

— Ну и шуточки у вас, сударь, — сказала она с величайшим презрением. — Граф собирается подружиться с незаконнорожденной служанкой. Как великодушно с вашей стороны, милорд!

Она смерила его взглядом с головы до ног, а затем весьма невежливо усмехнулась:

— А не пошли бы вы ко всем чертям, Кевин, старина?

Джилли повернулась было к дверям, но неожиданно была схвачена мертвой хваткой за руку повыше локтя и весьма бесцеремонно развернута на 180 градусов. Несвойственное, вообще-то, графу мягкосердечие сыграло с ним злую шутку и едва не заставило совершить роковую ошибку. При выработке тактики он отдал приоритет интересам Джилли, а не своим собственным. Непобедимый Кевин Ролингс, мечта всех лондонских дебютанток, давно уже взял себе за правило не думать о чувствах женщин. Именно это делало его холодное обаяние неотразимым.

В тех кругах, где он вращался, — как высших, так и низших — не было нужды в доброте. Леди не нуждались в нежности и заботе, ибо представляли собой либо умных куртизанок, прошедших огонь и воды, либо матрон общества, состязательниц в светских крысиных бегах, либо отлично защищенных, обожаемых маменькиных дочек. Внутри этих групп он находил все женское общество, в котором нуждался, и старательно избегал незащищенных одиночек, подобных Джилли.

Если бы Джилли была невинна в общепринятом смысле этого слова — то есть была бы, так сказать, неоперившейся пташкой, — его тактика лести и предложение дружбы были бы, несомненно, с благодарностью приняты. Но Джилли была странной смесью наивности и вековой мудрости, взятых в непонятном соотношении и помещенных в этот тонкий, но прочный сосуд.

Короче говоря, отвергнутый в своих лучших намерениях подольститься к девушке и найти к ней подход, граф обнаружил, что пляшет под ее дудку.

Довольно! Он не позволит этой мисс Форчун внушать ему ложное чувство вины. Черт, что за мерзкое имя!

Вот почему Джилли, не успев понять, что, собственно, происходит, буквально пролетела через всю комнату к старинной софе и бесцеремонно была водворена на нее, причем поднялась такая пыльная буря, что чуть не скрыла ее хрупкую фигурку от глаз графа. Когда пыль наконец рассеялась, она взглянула снизу вверх на своего мучителя. С ее губ готовы были сорваться слова, которых ни одна высокорожденная леди никогда в жизни не произнесла бы, однако они застыли на ее губах, как только она увидела выражение лица, маячившего над нею. Лицемерная усмешка исчезла бесследно. Исчез и теплый огонек в голубых глазах: Дружеское выражение — приятная во всех отношениях светская маска — также исчезло.

Рот был сжат в тонкую линию, глаза словно две твердые льдинки, от их взгляда кровь застывала в жилах, это было совершенно новое лицо — лицо воина или короля.

— Я бы настоятельно рекомендовал вам остаться и выслушать то, что я хочу сказать, — тихо, с расстановкой произнес этот незнакомец.

Джилли не была стыдливой мимозой — иначе она бы не выжила. Но она также не была дурой. Она поняла, что проиграла, и решила временно отступить. Она откинулась на мягкие подушки. Не желая окончательно капитулировать, она, однако, осмелилась сказать:

— Что ж, говорите, — и удержалась от того, чтобы помассировать свою руку, которую наконец выпустили из мертвой хватки.

В коротких и точных словах Кевин обрисовал последнюю волю Сильвестра Ролингса, закончив свою речь предложением брака, настоящего, не фальшивого, так как это единственный выход из создавшегося положения, который он видит.

Джилли не согласилась, она даже не изъявила желания обдумать это предложение, более того, не проявила такта, презрительно сказав:

— Если бы у вас была хоть малая толика гордости, вы бы безоговорочно отвергли это волеизъявление.

— Гордость — опора самодовольных хлыщей и награда дураков, — парировал Кевин раздраженно. — Кроме того, я не могу позволить себе поддаться эмоциям.

— Что ж, у меня нет ни малейшего желания следовать указаниям этого старого извращенца. Зачем мне связывать свою жизнь с легкомысленным фатом, готовым жениться на ком угодно, даже на незаконнорожденной, хуже того, незаконнорожденной дочери самого графа, ради денег? Честно говоря, — добавила она с каким-то сдавленным, булькающим смешком, — мне кажется, трудно даже сказать, кто больше потеряет от этого брака. Вы, сэр, нравитесь мне не больше, чем я вам. Ох, — вырвалось у нее помимо воли, — еще неизвестно, кто худший подарок — незаконнорожденная служанка или светский хлыщ?

Граф вежливо изучал свои ногти, давая Джилли возможность выпустить пар и проявить всю свою враждебность. Лишь после того как она высказалась, он снова заговорил.

— Мне предстоит связать свою жизнь с неразумным существом, подкидышем, неведомой зверушкой, отбросом общества, неотесанной представительницей варварского племени. Честно говоря, мысль о браке с вами ужасает меня — особенно учитывая то, что в обществе я привык вращаться среди совсем других женщин.

Усевшись в кресло прямо напротив Джилли, он продолжал:

— Достаточно сказать, что это не будет браком двух сердец, желающих биться как одно. Если бы существовала хоть малейшая возможность избежать этого брака, я ухватился бы за нее с не меньшей охотой, чем вы. Так что вам предстоит немало огорчиться, узнав, что даже я, известный своим умом и к тому же доведенный до отчаяния человек, вижу в этом браке единственный выход из сложившейся ситуации. Дав себе труд подумать хотя бы в течение нескольких минут, вы также, я более чем уверен, придете к этому выводу, ведь вы неглупая девушка. Мы можем, по крайней мере, — предложил он, — заключить брачный союз на основе общих намерений позаботиться о поместье и о тех, кто в нем живет.

Джилли, казалось, мало тронула эта выразительная речь.

— В устах человека, столько времени пренебрегавшего своими обязанностями относительно своих владений, эти слова кажутся столь же несвоевременными, сколь неубедительными, — заметила она холодно.

— Я был занят своими делами, которые практически не оставляли мне времени, — веско парировал Кевин. — Но сейчас я увидел все проблемы Холла, в том числе и те, которые возникли по вине моего деда Сильвестра и в связи с его завещанием, и я твердо намерен привести здесь все в порядок.

— Для кого?

— Для людей, живущих на принадлежащей мне земле, конечно.

— Ха! Скорее, вы просто хотите наполнить свои пустые карманы.

— Не важно, какие у меня мотивы, подкидыш. Даже при всем твоем предубеждении относительно меня ты должна видеть, что твой отказ выйти за меня плохо отразится на поместье. Готова ли ты нанести ущерб всем ЖИТЕЛЯМ Холла и окрестностей, чтобы насолить мне? А я еще сказал Муттеру, что ты не дура, — закончил он, медленно качая головой, словно отказываясь поверить своим словам.

— Как вы смеете! — взорвалась Джилли, попавшись в расставленную ловушку. — Да будет вам известно, я прочитала за свою жизнь очень много книг. Я знакома с литературой, арифметикой, географией, политикой, историей и греческой мифологией — и это только основные предметы. Пусть я самоучка, но не дура.

Первый проблеск эмоций появился на лице Кевина, и он воскликнул:

— Ого! Как будто этого достаточно, чтобы стать образованным человеком! Ты не обучена хорошим манерам, не имеешь понятия о стиле, в тебе нет женственности — позволь мне не считать за таковую продемонстрированную тобой распущенность. И ты — ты! — заявляешь мне о том, что ты на самом деле, оказывается, самый настоящий синий чулок! Похоже, Флит скоро выйдет из берегов!

Словно в подтверждение уничижительного перечня своих недостатков, Джилли крикнула:

— Заткнись немедленно, ты, жалкий хвастливый хлыщ!

Он протянул к ней руки, словно смиряя волну гнева.

— Я устал препираться. Если ты прекратишь истерику, я в последний раз предложу тебе сделать выбор. Ты можешь стать моей женой сегодня вечером, и тогда деньги моего деда станут моими через год или раньше, если мы сумеем разгадать загадку, о которой упомянул Муттер, и найти спрятанные драгоценности, которые я намерен предоставить в твое личное распоряжение как компенсацию за перенесенные тобой страдания. Таким образом мы получим возможность спасти Холл, поместье и сотню людей, чья жизнь и благополучие зависят от нас. Или, — он сделал драматическую паузу, — ты можешь убираться вон, взяв с собой только свои вещи и ни пенни больше, побираться и спать под заборами, как все бродяги. Кем ты больше хочешь быть — графиней или попрошайкой?

— Если я соглашусь на брак, вы не выгоните из домов стариков и не замените их молодыми работниками, которые более выносливы? — спросила она, сузив глаза.

— Я этого не сделаю, — медленно, с расстановкой ответил он, пряча торжествующую улыбку.

— Вы не наймете крючкотвора-управляющего, чтобы превратить арендаторов в рабов и чтобы они не приходили к вам со своими проблемами?

— Нет, никаких управляющих, крючкотворов — ничего такого, о чем ты сказала, не будет, — с улыбкой согласился он. Кажется, девчонка дрогнула, ее оборона слабеет.

— Вы не снизите жалованье работникам и домашним слугам? Не уволите старых слуг без предупреждения? — продолжала наседать на него Джилли.

— Господи, дитя мое, неужели есть люди, которые поступают так чудовищно? — спросил он, прекрасно имитируя ужас. — Ты должна пообещать мне, что просветишь меня во всех этих вопросах, если ты так сведуща в обычаях землевладельцев и их обращении с работниками.

— Благодаря Сильвестру, — резко ответила она. — Вы разрешите подавать нищим у дверей и слугам принимать гостей в своих комнатах?

— Как может христианин отказать в этом и после этого спать спокойно? — ответил Кевин вопросом на вопрос, прикусив себе язык, чтобы не рассмеяться. Она явно сдается, теперь окончательная капитуляция — только вопрос времени. Оказывается, она гораздо больше озабочена судьбой обитателей поместья, нежели он предполагал.

— Вы разрешите слугам использовать в своих комнатах свечные огарки?

— Не разрешать этого было бы попросту негуманно! — Кевин даже содрогнулся от такой мысли.

— Никаких заплесневелых сырных корок вместо хорошего сыра? Только лучшие сорта из нашей собственной сыродельни?

— Невозможно даже представить себе, чтобы Ролингс опустился так низко!

— Вы дадите распоряжение менять солому в тюфяках у прислуги не реже двух раз в год?

— Неукоснительно — клянусь честью!

— Перенесете межевой камень?

— Первым делом, — он тяжело вздохнул. Интересно, много у нее еще требований в запасе?

— Вы оставите Хэтти Кемп кухаркой?

Кевин набрал в легкие побольше воздуха и медленно выпустил его.

— Я первым делом прикажу перенести межевой камень…

— А как насчет Хэтти Кемп?

— Хэтти Кемп давно уже служит в замке, у нее очень тяжелая работа, и ей необходим отдых. Я буду продолжать платить ей жалованье, но я больше не нуждаюсь в ее услугах. Я даже повышу ее в должности, чтобы она могла высоко держать голову в людской. Я даже готов оплатить ее поездку в Китай, если она того пожелает. Но я не буду есть приготовленную ею еду ни дня сверх абсолютно необходимого.

Если Кевин боялся, что таким образом разрушил с таким трудом налаженное взаимопонимание с Джилли, он мог расслабиться.

— Слава богу, — глубокомысленно заключила Джилли. — Я сомневалась, стоит ли вам доверять, пока вы не заартачились против стряпни Хэтти Кемп. Если бы вы и на это согласились, я уверилась бы, что вы и про все остальное наврали.

Она поднялась и одернула юбку с удивительной, поистине королевской грацией — это не добавило ей привлекательности в глазах Кевина, но показало ему, что этой женщине-ребенку не чужда такая, часто болезненная субстанция, как гордость.

На этот раз, когда Кевин протянул ей руку, Джилли взяла ее: ее ладонь была сухой, а пожатие крепким.

— Мы заключили сделку, — это было скорее утверждение, чем вопрос.

— Лондонский денди и кухонная девчонка венчаются нынче вечером во благо поместья, — печально согласилась Джилли, в ее глазах было смятение.

Поднеся ее мозолистую, потрескавшуюся и не слишком чистую руку к своим губам, он саркастически заметил:

— Если оценивать нашу сегодняшнюю беседу как протокол о намерениях, прогноз того, чего можно ожидать от нашего союза в последующие годы, осмелюсь сказать, этот союз не будет скучным. На самом деле эта надежда — самое привлекательное для меня, что я вижу в тебе. Наши дети тоже будут необыкновенными, ты со мной согласна?

Рука Джилли отдернулась так быстро, словно она прикоснулась к огню.

— Д-дети? — заикаясь, тихо переспросила она.

— Я собираюсь стать твоим мужем, а не монахом, — твердо, как о свершившемся факте, заявил Кевин. — В конце концов, я мужчина, и у меня, как у каждого мужчины, есть определенные желания и потребности. Я хочу иметь детей и в процессе их производства стану удовлетворять свои потребности, что весьма удобно. Не пугайся так сильно, дитя мое, — заключил он более мягко. — Я не людоед. Уверяю тебя, я сделаю все возможное, чтобы этот процесс был для тебя столь же приятным, как и для меня. («В таком случае он вряд ли будет таким уж приятным», — добавил он про себя.)

О чем он говорит? Спаривание, необходимое для размножения, по крайней мере то, что она наблюдала так часто на фермах, казалось ей по большей части утомительным процессом, серией физических усилий, которым совсем не хотелось подражать: выполнять их было явно неудобно, они казались вынужденными. Что до людей, как утверждала Хэтти Кемп, от этого получали удовольствие только мужчины да падшие женщины, вроде официанток из «Петуха и Короны». Кухарка даже сомневалась, что официантки стали бы этим заниматься, если бы не деньги, которые переходили из рук в руки каждый раз, когда девушка удалялась с кем-либо из клиентов.

Дети же совсем иное дело. Джилли хотелось иметь детей. Ей казалось, что это вполне естественно — со временем. Но готова ли она сейчас к такому важному шагу? С отсутствующим видом кивнув Кевину, она медленно направилась к двери и дальше по коридору, погрузившись в задумчивость, не обращая внимания на то, что его глаза следили за ней столь же задумчиво. Она не ответила ему, хотя, приняв его предложение о браке, было бы нормально принять и этот аспект. Ей требовалось обдумать эту сторону вопроса.

Она прошла через кухню в каком-то оцепенении, не заметив Хэтти Кемп, а между тем брови этой женщины удивленно приподнялись — она никогда еще не видела свою Джилли в такой глубокой задумчивости. Выйдя из дома, Джилли углубилась в заброшенный парк и уселась на каменную скамейку у подножия обнаженной статуи с крыльями, она внимательно рассматривала женственные изгибы ее каменного тела.

Мысли Джилли обратились к прошлому — к тому времени, когда она не могла уже больше скрывать свою распустившуюся женственность и ее любимые брюки стали только сильнее подчеркивать разницу между нею и ее друзьями-мальчишками из поместья. Это положило конец ее беззаботной юности, так как деревенские жители стали ревниво оберегать от нее — графского отродья и при этом уже не «своего парня», а юной прелестной девушки — своих сыновей.

Она отказалась превратиться в жеманную, хихикающую простушку потому, что ее тело выбрало женственность и гибкость — не ту особую женственность и не ту особую гибкость. Ее детские приключения вынужденно превратились в одинокие прогулки, и скоро ее прозвали дикаркой. Даже когда другие девушки тоже расцвели и Джилли с ее более чем скромными формами перестала выделяться на их фоне, она не вернулась в компанию друзей своего детства.

Она выросла — и к ней пришло одиночество; она выросла — и к ней пришло осознание своего ложного положения в доме, связанного с обстоятельствами ее рождения. Удивительно ли, что она предпочитала не замечать своей женственности? Удивительно ли, что она не видела красоты женских форм, способных довести мужчину до безумия?

— Я скажу ему, что мне нужно время, чтобы привыкнуть к этой мысли, — сказала она вслух, приняв для себя такое решение. — Он, конечно, не настолько жаждет этого, чтобы… ох, чтобы сделать то, что он вынужден делать.

Кевин тем временем размышлял с иронией о реакции Джилли на его заявление о том, что он намерен разделить с нею ложе. Она принадлежит к хорошему роду, пусть и рождена вне брака — в этом он может быть уверен. Но у него не было горячего желания спать с этим «подкидышем», и уж точно он сделает это только после того, как ее хорошенько вымоют в горячей ванне при помощи жесткой щетки; однако всегда лучше заранее заявить о своих намерениях, коль скоро они у тебя есть. Произведя на свет наследников, они смогут жить каждый своей собственной жизнью.

Джилли не вызывала у Кевина физического влечения, по крайней мере оно было существенно меньше того, что он испытывал к тем женщинам, с которыми общался в Лондоне, и уж точно меньше того, что он испытывал к дебютанткам, флиртовавшим с ним напропалую и соблазнявшим его своими округлыми женственными формами.

И все же чем дольше он будет это откладывать, тем труднее будет установить взаимоприемлемые отношения в этой сфере. Если он хочет иметь наследников, ему придется время от времени выполнять свой супружеский долг, даже если он найдет возможность получать удовольствие в другом месте. Предложение Муттера о разводе ему не нравилось. Он не должен причинять девушке больше страданий, чем необходимо. Она и так достаточно несчастна. В конце концов, в отличие от его ближайшего друга Джареда, дьявольски удачливого, ему не посчастливилось найти такую женщину, как Аманда, которая сумела навсегда привязать его к себе, так что он попросту не замечал других женщин.

Так что какая разница — жениться на Джилли или на какой-нибудь другой женщине? Ни одна из них не является Амандой.

Кроме того, ночью все кошки серы, как говорится. Он горько усмехнулся:

— Закрою глаза и буду думать об Англии.