Испепеляющая страсть

Глава 8

Аманда Деланей была прекрасной женщиной. Прекрасно в ней было все — от угольно-черных волос и глаз цвета старинного золота до кончиков изящных ножек (миниатюрных, ибо сама леди Сторм, несмотря на все свои приятные округлости, была миниатюрной женщиной). Все ее существо излучало очарование и женственность.

Самим своим присутствием Аманда заставляла Джилли (даже облаченную в новое платье — мисс Розберри прибыла вовремя) чувствовать себя неуклюжей простушкой, в ее душе поселились раздражение и зависть. Чему она завидовала? Красоте Аманды? Ее манерам? Джилли вынуждена была признаться себе, что все это также служит предметом ее зависти, но главное — очевидное восхищение Кевина этой женщиной.

С момента знакомства Джилли почувствовала себя чужеродным элементом среди этих четверых (пятерых, включая Ролингса) и мечтала лишь о том, чтобы снова стать безымянной и безликой служанкой. Эти люди обитали в мире, о котором она могла лишь мечтать в самых смелых своих фантазиях.

Сейчас, когда все расселись в чисто вымытой, но все еще захламленной гостиной, запивая травяным чаем от миссис Уайтбред медовые булочки от Хэтти Кемп, Джилли уселась в сторонке и, не принимая участия в беседе, наблюдала за друзьями Кевина.

Джаред Деланей, как она поняла сразу, был важной персоной. Не то чтобы он держался слишком прямо и вообще старался придать себе веса, но его окружала аура всеобщего уважения, авторитетности, прилегавшая к его фигуре, как черный бархатный плащ. Джилли мысленно сравнивала его с греческим богом: высокий рост, блестящие черные волосы, ярко-голубые глаза.

Вместе с женой они составляли настолько красивую пару, что это зрелище казалось чрезмерным, подавляло. Понаблюдав за ними всего несколько минут, Джилли безошибочно убедилась в том, что эти двое преисполнены взаимной любовью. Аманда как-то по-особенному клала свою руку на его плечо, он часто останавливал на ней взгляд. В целом у Джилли сложилось такое впечатление: если она все правильно поняла относительно чувств Кевина, бедному супругу остается только свистеть на луну.

Эта мысль принесла ей небольшое облегчение, и Джилли перешла к Бо и Анне Чевингтон — эта пара разительно отличалась от лорда и леди Сторм. Аманда была прекрасна, Анна — очаровательна: скромная белокожая блондинка. Бо, в отличие от импозантного Джареда, был низеньким, полноватым и рыжеволосым — его волосы были даже ярче, чем у Джилли. Он казался застенчивым и говорил короткими фразами, словно торопясь снова замолчать.

«Мне все они нравятся, видит Бог, по сравнению с ничтожными, напыщенными О’Кифи это небо и земля, но, — печально сказала она себе, — это не значит, что я им тоже нравлюсь. В конце концов, я не одна из них». Она была уверена, что все они, и прежде всего Аманда, имели свое представление о том, какая женщина достойна стать женой Кевина. И в этих представлениях не было места незаконнорожденной невоспитанной кухарке, так что энтузиазму по отношению к Джилли попросту неоткуда было взяться.

Что ж, мысленно пожала она плечами, хотят они того или нет, она теперь среди них! Размышляя таким образом, Джилли попыталась поймать нить беседы, которая вертелась вокруг состояния дорог в королевстве и благоразумия некой тети Агаты, которая всем советовала брать с собой постельное белье и ни в коем случае не пользоваться тем, которое выдают в придорожных гостиницах.

— Как там старушка Агги? — спросил Кевин с улыбкой. — По-прежнему строит всех, как боевой офицер?

Аманда рассмеялась, и снова ее рука скользнула к мужу, который поймал ее и поднес к своим губам.

— Благодаря мудрости моей жены, произведшей на свет двойню, моя тетушка и бабушка — ты ее помнишь, Кевин? Огнедышащее существо с сердцем льва. Так вот, они обе так заняты, что мы порой целыми днями обходимся без… эээ… домашних кризисов.

— Помнишь, дорогой, что было, когда у малыша Бо прорезался первый зуб? — перебила его жена. Аманда обратилась теперь прямо к Кевину и Джилли, сидевшим на двух концах маленькой софы. — Бабушка, видите ли, хотела натереть десны Бо чесноком, а тетя Агата настаивала на том, что несколько капель бренди — лучшая дезинфекция. В конце концов, — Аманда не могла продолжать от смеха, — они решили сперва испытать оба вида лечения на себе — так что у бабушки онемел язык, а тетя Агата, напившись бренди, заснула прямо за столом и храпела в течение всего воскресного ужина.

— В тот день к ужину пришел викарий, — добавил Джаред с улыбкой. — Он был в шоке.

Джилли, несмотря на все свои мучения, не могла не рассмеяться, и, когда Кевин придвинулся к ней, поставив чашку с чаем на поднос, она не отодвинулась.

— Ну, Бо, — обратился Кевин к рыжему коротышке, — а ты чем занимался с тех пор, как женился? Ты все молчишь с самого приезда — к чему бы это?

Вместо Бо ответил Джаред:

— Ах, Кевин, вспомни пословицу «В тихом омуте черти водятся». А наш Бо поистине тихий омут. Он женился всего три месяца назад, а Анна уже беременна.

Бо и Анна оба покраснели, Аманда же ткнула мужа кулаком под ребра в наказание за то, что он смутил Анну.

— Как — опять дети?! — воскликнул Кевин с притворным возмущением. — Неужели вся Англия одержима жаждой воспроизводства себе подобных? Если так дальше пойдет, джентльмены, — обратился он к друзьям, — скоро на земле не останется свободного места, и всем нам придется броситься в море.

Ему ответила Аманда:

— Кевин Ролингс, твои взгляды ничуть не изменились с тех пор, как мы виделись в последний раз. Сначала ты был огорчен тем, что твои друзья покинули тебя, женившись, а теперь ты обвиняешь нас в том, что, размножаясь, мы угрожаем твоей стране перенаселением. И все же, порицая нас, ты, по крайней мере, частично следуешь нашим путем. Вот ты уже женат и рано или поздно станешь отцом, что вполне естественно, как тебе прекрасно известно.

Анна вспыхнула, услышав столь откровенную речь, и лишь прошептала: «Аминь».

— Она права, — заметил Бо.

— Твой туз бит, — заключил Джаред.

Закрепляя свой триумф, Аманда добавила:

— И это пойдет тебе на пользу, хотя, как постоянно говорит наша тетя Агата, Кевин бесконечно далек от того, чтобы встать на путь спасения.

Джилли на мгновение испытала замешательство при виде этой массированной атаки, но затем присоединилась к дружному смеху гостей.

Кевин огляделся, словно раненный в самое сердце предательством лучших друзей.

— Вероломство друзей способно опечалить, но, когда к ним присоединяется жена, что может ранить больнее? Жена, — обратился он к Джилли, которая внезапно замолчала и посерьезнела. — Умоляю тебя, скажи мне, что ты пока не собираешься осчастливить меня, произведя на свет мою миниатюрную копию!

— Нет, милорд, — мягко ответила она. — Не собираюсь.

— Слава богу! — воскликнул ее муж, воздев руки и целуя свои ладони. — Я хотел бы, чтобы мы могли посвятить еще какое-то время друг другу. Ты слишком дорога мне, чтобы я захотел делить тебя с кем-то еще.

Джилли жарко покраснела при этих его словах — она была уверена, что у друзей Кевина, не увидевших насмешки в его глазах, сложится впечатление, будто они с мужем переживают затянувшийся медовый месяц. Они не знали, как крепко он стиснул ее руки, чтобы она не могла дать ему пощечину и стереть это дурацкое выражение с его смазливого лица. Она понимала, что он ждет от нее ответа — такого, какой могла бы дать любящая жена, дабы они продолжали выглядеть в глазах гостей счастливой парой.

— Ты же знаешь, дорогой, как я люблю тебя, — выдавила она из себя, к удовольствию аудитории, с лица Кевина при этом исчезли последние следы веселья.

В таком роде беседа продолжалась до тех пор, пока не настало время переодеваться к обеду. Джилли хотелось лучше узнать друзей мужа, в свою очередь они, казалось, отнеслись к ней неплохо. Но она по-прежнему, как и в течение предыдущих двух недель, держала Кевина на расстоянии вытянутой руки.

Она разрешила ему обнять себя за талию, когда они поднимались по лестнице, но, как только они добрались до дверей спальни, стряхнула его руку и убежала в собственную спаленку.

Там, в безопасности, она попала в заботливые руки портнихи-камеристки, которая появилась в доме на второй день после ее нового отчуждения от мужа.

— Банни, — рассказала она камеристке, — все было так, как ты говорила. Никто из них не сказал и не сделал ничего, чтобы унизить меня. И мне кажется, они все мне нравятся, по крайней мере, в какой-то степени.

Бернис Розберри подняла голову от модного журнала, который она изучала, и спокойно произнесла:

— Конечно, деточка. Я никогда и не боялась, что они набросятся на тебя, как стая голодных волков, жаждущих твоей крови. А теперь перестань вертеться, как непоседливый жеребенок, и позволь мне помочь тебе переодеться.

То, что в жизнь Джилли вошла Бернис Розберри — это случилось в середине июля, — ознаменовало начало больших перемен. Юная графиня была заранее враждебно настроена по отношению к этой женщине, однако той удалось завоевать ее сердце прямодушием и разумным взглядом на вещи. Кроме того, Бернис была на удивление уравновешенной. Она и глазом не моргнула, увидев свою оборванку-подопечную, и хладнокровно выслушала указание безупречного во всех отношениях графа: «Сделать все, что сможешь».

Казалось, мисс Розберри наслаждается сложностью стоящей перед ней задачи, она с головой погрузилась в кампанию по превращению своей хозяйки в юную леди, одетую по последней моде — хочет этого сама хозяйка или нет.

Обидчивость и капризы Джилли натолкнулись на ее несокрушимое спокойствие — не говоря о едком сарказме, которому не мог противостоять даже Кевин и со временем оставил всякие попытки в этом направлении.

Эта сильная личность обладала к тому же устрашающей внешностью. Будучи довольно худощавой (плоская грудь была источником скрытых комплексов этой женщины), она, тем не менее, производила впечатление очень крупной.

Мисс Розберри было около тридцати пяти. Она не пыталась сделать свою внешность более привлекательной за счет прически (ее волосы были скручены в тугой пучок на макушке) или одежды, а на ее лице не было и следа косметики. Так что ничто не смягчало впечатления от ее лица: прямые каштановые волосы и карие глаза вряд ли могли привлечь чье-либо внимание и отвлечь его от густых прямых бровей, выдающегося вперед подбородка и длинного острого носа.

Что до ее гардероба, он, казалось, состоял из нескольких одинаковых темных платьев под горло, а единственным украшением, которое она себе позволяла, была связка булавок, которую она постоянно носила на груди. На поясе у нее висели ножницы, а на шее — массивные золотые часы на золотой цепочке, доставшиеся ей в наследство от покойного отца.

Увидев ее впервые, Кевин наклонился к Райсу и шепнул ему на ухо:

— Вот женщина, с которой не хотелось бы встретиться в темной аллее.

У мисс Розберри был отличный слух, и она в свою очередь демонстративно прошептала на ухо Джилли:

— Приятно видеть мужчину, трезво оценивающего свои возможности.

Возмущение Джилли — хотя она все еще чувствовала себя обязанной из самолюбия демонстрировать неприязнь к мисс Розберри, дабы оставаться в оппозиции к мужу, — пошло с того момента на убыль.

Снабженная новыми нарядами графини, только что прибывшими из Лондона, и действуя под пристальным надзором графа, мисс Розберри принялась приобщать Джилли к цивилизации. Правила поведения за столом, искусство пить чай, умение держать себя в обществе и многое другое служили предметом уроков, которые заполняли их дни.

Лишь однажды, меньше чем за неделю до приезда гостей, Джилли осмелилась робко спросить у портнихи:

— Как ты думаешь, тебе удастся сделать так, чтобы я выглядела хоть чуть-чуть хорошенькой?

Тогда величественная мисс Розберри села рядом со своей подопечной, обняла ее и проворковала:

— Ну-ну, не тревожься, детка, Банни тебе поможет.

Когда Кевин через несколько дней услышал, что Джилли и называет мисс Розберри «Банни», он рассмеялся и спросил, откуда взялось такое прозвище — абсолютно неуместное.

— Банни сказала, что так ласково называл ее отец, — вызывающе ответила Джилли. — И не говори больше ни слова, Кевин Ролингс! У Банни была нелегкая жизнь после смерти отца — он был школьным учителем и не мог как следует обеспечить ее, хотя она и благородного происхождения. Если бы все сложилось иначе, она ни за что бы не стала портнихой. Она очень принципиальная — ушла от своей последней хозяйки, потому что та носила так много украшений и так ярко красилась, что Банни заявила: я не кондитер, чтобы украшать торты.

— Ну-ну, — недоверчиво пробормотал Кевин. — Кажется, мисс Розберри нашла в лице своей новой хозяйки единомышленницу. Как забавно!

Графу, однако, на самом деле было далеко не так уж весело: попытавшись возобновить ночные посещения супруги, он обнаружил мисс Розберри спящей у входа в ее спальню.

Зато другие планы Кевина осуществлялись на удивление удачно: Джилли удалось стать не просто «чуть-чуть хорошенькой», как она мечтала. Новые платья и мисс Розберри сделали свое дело, и она далеко продвинулась по пути превращения в леди с безупречными манерами. Однако в планы графа не входило, чтобы камеристка жены стала по совместительству выполнять функции дракона, стерегущего сокровище. Должно быть, жена пресытилась его ласками. По результатам последних схваток на его стороне остались лишь Уилстон и Райс — и все знали, что слугу и старого дворецкого так просто не запугаешь.

Итак, Джилли проводила ночи в одиночестве, и Кевин также, а мисс Розберри спала между ними на полу в гостиной.

Раньше Джилли была плохо одетой, вздорной, не умела себя вести, но она была доступна. С появлением мисс Розберри Джилли стала на удивление очаровательной, ухоженной, вежливой — и абсолютно недосягаемой. Это была кровоточащая рана, вот что это было такое, и, если бы его друзья хотя бы отдаленно догадались о ее существовании, он вряд ли смог бы смеяться их шуткам.

Сейчас, в то время как Джилли переодевалась с помощью заботливой Банни, Кевин, торопливо и невнимательно, к величайшему огорчению Уилстона, покончив с собственным туалетом, ходил взад и вперед по гостиной, как тигр в клетке в ожидании полагающейся ему порции сырого мяса.

Наконец явилась его жена, ведя на буксире мисс Розберри, и он попросил у нее позволения перекинуться парой слов наедине.

— Могу ли я рассчитывать на то, что ваша светлость не растерзает бедное, беззащитное дитя, как только я отвернусь? — нежным голоском спросила мисс Розберри.

Кевин был так расстроен, что не нашелся с ответом и только попросил Джилли, с необычной для него скромностью, оказать ему эту небольшую любезность.

— Я обещаю, что буду вести себя безупречно, — искренне добавил он.

— Хм! Поверь этому, дитя мое, и ты можешь поверить во все что угодно. Этот человек не умеет себя вести безупречно, спроси хоть Райса — он знает его с колыбели, — заявила мисс Розберри.

Джилли, заметив, что по бесстрастному лицу мужа пробежал нервный тик, простила ему все грехи и, обняв мисс Розберри за плечи, заверила ее, что она вполне способна справиться с собственным мужем.

— Верь ей, женщина, — серьезно добавил Кевин. — Она таки на это способна, и я имею тому неопровержимые доказательства.

Джилли слегка покраснела, понимая, что он имеет в виду свою недавнюю попытку проникнуть в ее спальню, следствием которой стала большая шишка у него на лбу: Джилли продемонстрировала недюжинную меткость, и под рукой у нее оказалась подходящая ваза. Звук падения вазы на пол (после ее соприкосновения с белокурой шевелюрой графа) заставил мисс Розберри со всех ног прибежать в комнату, и Джилли была избавлена от дальнейших посягательств супруга. С тех пор он не имел возможности остаться с ней наедине.

Когда мисс Розберри неохотно удалилась из гостиной, Кевин подошел к Джилли.

— Ты прекрасно выглядишь сегодня, детка!

Это был не пустой комплимент — Джилли действительно выглядела прекрасно. Саму мисс Розберри можно было обвинить в том, что в ее одежде отсутствует какой бы то ни было стиль, но она была настоящим гением во всем, что касалось ее хозяйки, и умела подать ее в самом выгодном свете.

Например, сегодня на Джилли было искусно скроенное платье цвета светлой бронзы с верхней юбкой из золотой паутинки. Низкий вырез обнажал ее плечи цвета сливок, а волосы, подстриженные и умело уложенные, обрамляли лицо, выгодно оттеняя его, свободно спадавшими локонами, подчеркивая стройную шею. Любое сердце растаяло бы при виде этой юной феи с задорным веснушчатым носиком и огромными голубыми глазами.

«Сам Байрон потерял бы голову при виде ее», — подумал Кевин. Ему пришлось отвести от Джилли взгляд — он поймал себя на том, что, оправдывая худшие подозрения мисс Розберри, смотрит на собственную жену как изголодавшийся по любви мужчина, которым он, в сущности, и был. Он позволил себе лишь одну печальную улыбку, прежде чем отвернуться и сказать:

— Сегодня я гордился тобой, дитя, очень гордился. Ты очаровала моих друзей.

— Мне они тоже понравились, — кротко ответила она, с трудом удерживаясь, чтобы не протянуть руку и не дотронуться до мужчины, который стоял к ней спиной.

Некоторое время оба молчали, каждый ощущал растущее напряжение, как нож в сердце.

— Джилли, я…

— Кевин, я…

Оба начали говорить одновременно и, услышав друг друга, замолчали.

— Ты что-то хотела сказать? — спросил Кевин, ободренный тем, что Джилли заговорила с ним.

— Нет, ты говори, — нервно запинаясь, ответила она, сама не зная, что хотела сказать. Впрочем, он тоже не мог подобрать слов.

Снова повисла тишина, затем Кевин улыбнулся — при этом на его щеках появились глубокие ямочки, а глаза весело заблестели — и тряхнул головой.

— Ах, Джилли, — хрипло прошептал он, качая головой, — я соскучился по тебе, котенок.

Улыбка исчезла с его лица, а глаза потемнели, став темно-синими, он протянул руки к своей жене, которая с трудом сдерживала дрожь.

— Я т-тоже с-скучала п-по тебе, — пробормотала Джилли, прежде чем протянуть ему руки в ответ и таким образом остановить его объятие на полпути.

Позже, вечером, после ужина, за которым царила атмосфера всеобщей дружбы, граф и графиня Локпорт извинились и пожелали своим гостям спокойной ночи.

Мисс Бернис Розберри провела ту ночь в своей собственной спальне.

Райс (если у него и было другое имя, Джилли об этом не знала) был настоящим дворецким: надутым, снисходительным, до смешного корректным в своих манерах и поведении, неуклонно лояльным и, что самое важное, преисполненным горячего желания по секрету руководить Джилли, дабы она, не дай бог, не совершила какую-нибудь ошибку.

Казалось, он оберегает свою новую госпожу как ребенка, который каким-то непонятным образом сбежал из детской и оказался в положении графини без всякой своей вины. Ее чрезвычайная молодость и очевидная наивность, а также история ее жизни, услужливо рассказанная дворней, заставили его проникнуться к ней безотчетной симпатией. Он также был уверен, что брак для нее стал вынужденным. И хотя он считал Кевина центром вселенной, тем не менее он также полагал, что Джилли слишком юна для брака с кем бы то ни было.

До сих пор пребывание Райса в Холле протекало благополучно. Он был счастлив снова впрячься в работу (ему поднадоело бездельничать после смерти отца Кевина) и особенно наслаждался тем, что у него под началом снова появились люди, которыми он мог помыкать.

Он патрулировал коридоры, его очень высокая, слишком худая фигура в черном мелькала там и сям. Он носил белые перчатки, при помощи которых инспектировал столы на предмет пыли. Он нанял еще трех деревенских девушек для помощи по дому. Захламленный Холл при его активном участии был очищен от хлама, копившегося здесь в течение двадцати лет.

Надев фартук, он надзирал за чисткой столового серебра или инструктировал недовольную Хэтти Кемп по части приготовления французской выпечки.

Олив Зук, которую Райс втайне считал лунатичкой, хотя и безобидной, он предоставил самой себе.

Миссис Уайтбред была единственным облачком на горизонте Райса. Эта женщина восхищалась дворецким и следовала за ним по пятам в течение всего дня, больше всего она напоминала ему говорящую куклу: на все его вопросы она отвечала многословно и невнятно. К концу каждого дня он с трудом сдерживался, чтобы не наорать на нее. Он подозревал, что эта полоумная женщина посягает на его положение холостяка, которое он с таким упорством хранил в течение пятидесяти пяти лет.

Джилли также была уверена, что домоправительница испытывает нежные чувства к дворецкому, и это немало забавляло ее, так как в Райсе, по ее мнению, не было ничего привлекательного. Он был не только болезненно худым, у него к тому же были слишком длинные, на ее взгляд, седые волосы, которыми он прикрывал лысину на макушке (по бокам и сзади они росли гуще, и он тщательно ухаживал за ними). Джилли считала, что он прикрывает свою лысину, дабы ее блеск не слепил окружающих.

Джилли лицо Райса не казалось интересным. У него была нежная, как у ребенка, кожа, испещренная тонкими морщинками, как сухой лист, его щеки были ярко-розовыми, как у херувима. Но, рассуждала Джилли, должно быть что-то особенное в человеке, сумевшем очаровать миссис Уайтбред.

Однако не кому иному, как Джилли, захотелось поцеловать этого человека в морщинистую щеку, когда он вошел в главную гостиную, чтобы объявить о том, что мистер О'Кифи с сестрой прибыли с вечерним визитом. Райс видел эту парочку лишь пару раз перед тем, но успел составить о них свое мнение, и даже его безупречные манеры не могли это мнение скрыть.

Ролингсы и их гости собрались вместе в гостиной и обсуждали капризы погоды: казалось, дождь, начавшийся утром, не собирается прекращаться, и прогулку придется отменить. Все мужчины вежливо поднялись, когда О'Кифи вошли в помещение.

— Я не могу взять у вас шляпу, сэр, — громогласно провозгласил Рейс, — так как вы не останетесь здесь дольше четверти часа — такова длительность всех визитов, не назначенных заранее.

Настроение Джилли, упавшее было при первом объявлении Райса, ощутимо поднялось, и она, решив, что прилюдный поцелуй — это слишком, послала дворецкому очаровательную улыбку и благодарно подмигнула.

Рори О'Кифи, казалось, не был задет и продолжал стоять со шляпой в руке в своем обычном имидже принца из сказки, наблюдая, как Райс выходят из комнаты. Он лишь пожал плечами, положил шляпу на ближайший столик и обменялся рукопожатием с хозяином дома.

— Хлыщ, — прошептал Бо на ухо Джилли, затем его взор обратился к Гленис, и он спросил Джилли: — А это что за райская птичка?

Джилли пришлось закусить кулак, чтобы не расхохотаться. Когда все познакомились, Джилли внимательно присмотрелась к своим новым друзьям и была приятно удивлена тем, что прочитала на их лицах.

Анна смотрела на красивую пару с удивлением и опаской, словно на пару павлинов, невесть как залетевших в комнату из сада.

Бо, словно его выразительного комментария было недостаточно, мерил О'Кифи взглядом с ног до головы и обратно, на его круглом лице появилось печально-тревожное выражение, словно он опасался, не собираются ли они прихватить с собой кое-что из столового серебра.

Джаред Деланей, поднявшийся, чтобы пожать Рори руку, возвышался над ним, затмив своей красотой его смазливость, так что всякому было очевидно, где копия, а где оригинал. Его проницательные глаза внимательно изучали нового гостя. Его приветствие было вежливым, но сухим, и он явно старался держаться поближе к своей жене — не предложил Гленис место рядом с собой.

Право вести беседу было предоставлено Аманде, она сделала Гленис комплимент по поводу ее платья и спросила Рори, как ему нравится преподавать мальчикам (представляя нового гостя, Кевин упомянул о его работе).

«Она прощупывает О'Кифи, дабы получить о них побольше информации, — подумала Джилли. — Бедняжки, они еще не знают, что Аманда — настоящий мастер-инквизитор».

— Джилли, дорогая, — обратилась к ней Гленис, нарушив ее тихую радость. — Как ты сегодня… эээ… замечательно выглядишь! Зачем ты подстриглась? — Гленис слегка передернула плечами. — Не знаю, хватило бы у меня духу показаться в обществе с волосами, такими же короткими, как у мужчины, но у тебя волосы такого странного цвета… Ты, наверное, решила, что чем меньше таких волос, тем лучше, да?

«Клянусь, — подумала Джилли, — я бы одним ударом сбила с ее лица эту самодовольную усмешку!»

К счастью как для Джилли, так и для Гленис — неизвестно, кто больше от этого выиграл (рукоприкладство посреди приема в обществе наверняка имело бы неприятные последствия для обеих сторон), — вмешалась Аманда:

— Вы разве не знали, мисс О’Кифи? Короткие локоны — последний писк лондонской моды благодаря Байрону. Может быть, вы случайно читали «Паломничество Чайльд Гарольда»? Первая и вторая песни недавно были опубликованы.

Не дав Гленис возможности ответить, Аманда пустилась в пересказ сюжета поэмы, давая Джилли возможность остыть.

Когда Гленис снова заговорила, ей пришлось учесть, что любое нападение на новоявленную графиню не пройдет даром: все эти люди — она прочитала враждебность на их лицах, сразу же после того как позволила себе нелестно отозваться о волосах Джилли, — явно выступали единым фронтом с этой выскочкой. Лишенная возможности пустить в ход свой беспощадный сарказм, она вернулась к надежному имиджу пустоголовой птички, которая и мухи не обидит. Оставшееся время визита она посвятила веселой болтовне о всевозможных пустяках, подчеркнуто игнорируя Джилли. Тем временем четверо мужчин говорили о политике и войнах, которые велись на двух фронтах — в Европе и в Америке.

Когда О’Кифи наконец удалились, так и не озвучив цели своего визита (Гленис, правда, невинным тоном осведомилась, как насчет поисков сокровищ, «это такое приятное развлечение для всех нас»), Джаред спросил Кевина, насколько О’Кифи посвящены в его дела.

Джилли вспыхнула от гнева, а Кевин сообщил: О’Кифи знают о том, что Сильвестр задал ему загадку в своем завещании, но он не настолько глуп, чтобы позволить им думать, будто его женитьба на Джилли не брак по любви.

— Между тем так оно и есть, хотя и вопреки желанию моего дедушки. Не правда ли, дорогая? — обратился он к Джилли, поднося ее руку к своим губам.

Она лишь кивнула, если бы она осмелилась что-нибудь сказать, она бы воскликнула:

— О, если бы так!

— Что ж, я рад слышать, что ты не посвятил их в свои личные дела. Я и не полагал, что ты можешь так поступить, зная тебя, — ты никогда не был болтуном. Но мне показалось, что в глазах мисс О’Кифи блеснул алчный огонек, когда она упомянула об охоте за сокровищем.

Джаред встал и принялся ходить по комнате.

— Она прелестная особа, — тихо заметила Анна. — Но есть в ней что-то такое, отчего у меня по спине мурашки бегают.

— Забавно, — отозвалась Аманда. — Я тоже ощутила нечто в этом роде — у меня зачесалась ладонь, так мне захотелось дать ей пощечину, чтобы стареть с ее лица эту кисло-сладкую улыбку, с которой она говорила гадости нашей Джилли!

Тронутая заботой Аманды, Джилли обратилась ко всей компании:

— Не беспокойтесь обо мне. Я умею постоять за себя, видит Бог, мне приходилось это делать. Но я в любом случае благодарю вас за то, что вы вмешалась в разговор и не позволили милейшей мисс О’Кифи продолжить метать свои ядовитые стрелы. Я с огромным удовольствием наблюдала, как вы все уводили разговор в сторону, как только она пыталась заговорить обо мне.

Бо перегнулся через подлокотник кресла в ласково похлопал Джилли по руке.

— Для чего же тогда нужны друзья? Блондинка не всегда ангел. Парень тоже непрост. Я ничего о них не знаю, но какие-то они скользкие, по-моему.

— Хм! — это было все, что Джилли смогла выдавить из себя в ответ.

Джаред вмешался в разговор, объяснив, что Бо почувствовал: О’Кифи не таковы, какими хотели бы выглядеть, и продолжил:

— Я видел людей такого типа — мягкие, со всем соглашаются… Я думаю, если бы я сказал, что солнце восходит на западе, они и с этим бы согласились. Льстецы и подхалимы первосортные.

Выслушав мнения друзей, Кевин сказал:

— Знаете, я вам удивляюсь. Перемываете косточки соседям, как старые кумушки. Гленис — обычная женщина, просто она слегка завидует счастью, которое привалило моей жене, любая женщина готова вставить шпильку любой другой — обычные женские штучки.

— Бланш тоже женщина. Безвредная, как гадюка, — возразил Бо.

— Кто такая Бланш? — поинтересовалась Джилли.

— Персонаж из пестрого прошлого моего мужа, эта женщина попыталась внести разлад в нашу семейную жизнь, — невозмутимо объяснила Аманда.

— Разлад? Ха! Я бы сказал, что речь шла об убийстве! — отреагировал Бо.

— Дорогой Бо, как бы то ни было, я полагаю, Кевин прав в одном, — заявила Аманда, оправляя платье на коленях. — Мы ведем себя как досужие сплетники. Думаю, нам стоит прекратить это прямо сейчас — сразу после того, как я скажу, что Гленис О'Кифи — прирожденная лгунья; а что до ее брата — будь у него хоть на каплю побольше интеллекта, он мог бы служить неплохой дверной пружиной. А теперь, — сладко улыбнулась она, в то время как все присутствовавшие уставились на нее, открыв рты, — давайте сменим тему и поговорим о чем-нибудь более интересном. Кевин, расскажи нам побольше об этой загадке. Может быть, мы проведем остаток этого печального вечера за интересным занятием — поисками сокровищ.

Кевин сходил в библиотеку и вернулся с копией загадки, он рассказал о поисках «круга времен», не увенчавшихся успехом.

— Мы действовали, как компания безмозглых лунатиков, словно собаки, гоняющиеся за собственным хвостом. Копались в часах.

— Ре-а-би-ли-та-ция? Что это значит? — спросил Бо, когда в свою очередь ознакомился с текстом загадки.

— Это слово имеет латинское происхождение, дорогой, — ответила Анна, и все с удивлением посмотрели на нее, она пояснила: — По-латыни это слово звучит как rehabilitatio.

— Анна, ты никогда не перестанешь удивлять меня, — одобрительно фыркнула Аманда. — Надеюсь, ты сможешь объяснить нам, откуда у тебя эта удивительная ученость.

Молодая женщина смущенно потупилась:

— Вы же знаете, как я люблю цветы и всякие растения. Ну так вот, все они имеют латинские названия. А так как до знакомства с Бо я часто бывала одна, я начала учить этот язык — в качестве хобби, можно сказать.

Джаред обернулся к жене:

— Так-то, женушка. А у тебя одно хобби — рисовать акварелью. Стыд и позор!

— Как тебе понравится, если я нарисую на тебя карикатуру в модном стиле? Сейчас модно изображать людей в виде животных. Я бы изобразила тебя в виде осла — это сразу пришло мне в голову, — парировала Аманда.

Кевин протянул Джареду стакан бренди, ласково напомнив:

— Кажется, твоя Менди провела слишком много времени в обществе тетушки Агаты, дружище. Она готова отбрить каждого с присущими этой старой даме огоньком и талантом.

— Ах, друзья мои, вы даже не представляете, как тяжко мне приходится, — печально проговорил Джаред, затем его лицо просияло, и он весело подмигнул жене: — И все же супружеская жизнь имеет свои преимущества, не так ли, Менди?

Бо показалось, что о его вопросе забыли, и он, отвлекшись от наблюдения за тем, как Джаред и Аманда обмениваются телячьими нежностями, попытался вернуть разговор в прежнее русло.

— Дорогая моя, — обратился он к жене. — Ре-а-би-ли-та-ция. Объясни мне. Мне чертовски стыдно, но я не понимаю, что это значит.

Анна сочувственно погладила мужа по руке.

— Это значит «восстановление доброго имени, репутации, восстановление в прежних правах».

Кевин взял в руки загадку и громко прочел:

— «Вот ре-а-би-ли-та-ция». Мы полагаем, что «дитя» — это Джилли. Значит, он утверждает, что при помощи этого стихотворения она будет восстановлена в прежних правах.

— Разумеется, — воскликнула Аманда, хлопая в ладоши от радости. — Ох, Джилли, давай предположим, что реабилитация — это значит, что брак твоей матери с отцом был законным; это же опорочило твое доброе имя — то, что брак твоей матери оказался незаконным, разве нет?

— Не говоря о той сердечной боли, которую ты испытала, когда росла с клеймом незаконнорожденной, — серьезно вставила Анна.

Возможно ли? Но почему Сильвестр скрывал правду все эти годы? Нет. Сильвестр, если он был законным образом женат на ее матери, развелся бы с нею давным-давно. Он не стал бы делать такой широкий жест на краю могилы, если бы только не полагал, что правда, вышедшая наружу на двадцать лет позже, усугубит боль, а не исцелит ее.

Пока Джилли взвешивала идею Аманду и приходила к выводу о том, что она, скорее всего, ошибочна, Кевина посетило иное озарение. Если бы Джилли была законной дочерью старого графа, он воспитал бы ее в роскоши и оставил бы ей одно из крупнейших состояний в стране. Он взволновался при мысли о том, что Джилли могла избежать всех этих долгих лет унижений, одиночества и тяжкой работы, но его охватила настоящая паника, когда он понял: если бы Сильвестр в свое время признал свою дочь, ей бы в голову не пришло выйти за него замуж.

Она не знала бы нужды и не была бы оставлена на произвол причуд свихнувшегося отцовского рассудка, и она, конечно, не была бы вынуждена выйти замуж, дабы вернуть себе имя, которое получила по праву рождения.

Если окажется, что Джилли — законная дочь графа и в этом состоит «реабилитация», между ними вновь возникнут проблемы, которые он считал благополучно похороненными. Как сможет он смотреть ей в глаза, зная, что она была вынуждена вступить с ним в брак? Она возненавидит его, и у нее будут для этого веские причины. И как честный человек, он должен будет предложить ей развод, чтобы она получила назад свой титул, свои деньги и свою родословную и могла свободно выбирать свое будущее.

— Кевин! Что с тобой, Кевин? Ты выглядишь как-то странно. Что случилось?

— Ох, Джаред, да нет, ничего, все нормально. Я просто задумался кое о чем.

Он свернул пергамент, который держал в руке, и предложил всем пройти в оранжерею, чтобы Бо и Анна могли дать ему несколько советов относительно зимнего садоводства.

— Апельсины, конечно, и еще ананасы, — перечислял он, ведя Анну под руку. — Еще какую-нибудь зелень и какие-нибудь цветы, розы, я думаю, а как твое мнение?

Все последовали за ними, молча удивляясь и спрашивая себя, что же испортило Кевину настроение. Он что-то скрывает, это ясно, но что?

За время знакомства с Кевином они пришли к выводу, что читают его как открытую книгу, независимо от того, насколько хорошо он научился скрывать свои чувства от остального мира. Однако внезапная перемена, произошедшая с ним в гостиной, была им непонятна: его глаза затуманились, у рта появились горькие складки. Он согнал это выражение с лица почти мгновенно, будучи мастером маскировки. Но даже имей друзья возможность наблюдать за ним дольше, вряд ли они догадались бы, что он чувствовал в тот момент.

Им не стоило винить себя за недогадливость. За все свои двадцать девять лет Кевин впервые позволил страху появиться на своем лице.