Испытай меня нежностью и болью

16 глава. Раскрытые бедра и сладкая пытка

В предыдущую ночь он стелил мне в гостевой, и я не видела его спальни, теперь вижу: она довольно большая, оформленная в уютных пастельных тонах, но большую ее часть занимает высокая квадратная кровать с массивными витыми металлическими изголовьем и изножьем. Я подозреваю, она сделана на заказ: специально, чтобы крепить на металлические решетки наручники.

— Впечатляет? — Петр ухмыляется, видя, как я зависаю на пороге, не решаясь пройти внутрь, и шепчет мне сзади в ухо: — Это ты еще не видела кровать в игровой…

— У тебя есть игровая? — напряженно выдыхаю я, тут же прижимая обожженное его дыханием ухо к плечу. — Как в клубе?

— И даже круче, — кивает он с гордостью.

— И это нормально? — я удивляюсь. — Прямо тут, в квартире?

— А что такого? Моя квартира, моя игровая… И вообще, мне кажется, ты слишком много болтаешь, — он привлекает меня к себе, заставляя чувствовать низом живота твердый член, и снова целует в губы, так требовательно и горячо, что у меня не остается выбора: я послушно и с готовностью отвечаю ему, прижимаясь телом к телу так плотно, как никогда не прижималась к Косте.

Костя курил — его поцелуи всегда пахли дешевым табаком и мятными леденцами. Поцелуи этого мужчины не нуждаются ни в каком дополнительном привкусе: они сами по себе пьянят, как хороший алкоголь. Я обнимаю руками крепкую мужскую шею, позволяя горячему языку обводить по кругу мои губы, скользить внутрь, жадно исследуя мой рот, борясь с моим языком, словно мы уже трахаемся, а не только целуемся на пороге спальни.

Он поднимает меня на руки и осторожно укладывает на край постели. Я сгибаю ноги в коленях, и пятки почти соскальзывают на пол. Мне приходится удерживаться почти на весу. Петр прижимает меня сверху, не отрываясь от моих губ, сминает пальцами мои груди прямо через ткань майки, скользит ладонями по телу… Мне кажется, что он сейчас позабудет о данном обещании и о своей опасной бритве, но нет. Он отстраняется, заглядывая мне в глаза, и я внимательно рассматриваю его чистое лицо без щетины… Сколько же ему лет? Двадцать пять? Тридцать?

— Ты готова? — он ухмыляется прямо в губы, а потом сползает куда-то вниз, встает на колени на пол, прямо между моими ногами, и цепляет пальцами резинку моих трусиков, быстро спуская клочок ткани по бедрам.

Я чувствую, что краснею, покрываюсь пятнами от волнения и смущения, потому что он упирается ладонями в мои колени, заставляя раздвинуть ноги, и смотрит внимательно и жадно. Костя никогда не рассматривал меня там… Господи, я и сама себя там не рассматривала. Это казалось странным и каким-то порочным. Зато Петр, кажется, любуется открывшимся ему видом, а потом наклоняется, целует, покусывает внутреннюю сторону бедра, и глубоко вдыхает, словно пытаясь задержать в легких мой запах… Мне стыдно, но тело не обманешь: влагалище пульсирует и исторгает пахучую смазку, по коже ползут мурашки, и я нервно закусываю нижнюю губу, чтобы не застонать раньше времени…

Я не успеваю сообразить, когда в его руках оказываются чаша с пеной и помазок, и понимаю лишь, когда жесткая кисть касается моего лобка, оставляя на коже густую белую пену и ощущение прохлады. Инстинктивно хочется свести ноги, но он не позволяет, снова взбивает пену, набирает ее на помазок и скользит между моими ногами. Это волнительно, щекотно и приятно, особенно когда жесткие волоски касаются клитора, гладят по распахнутому, пульсирующему влагалищу… Он явно намазывает меня пеной больше, чем следует, и не только там, где собирается брить. Он просто использует эту чертову кисть, чтобы свести меня с ума. В какой-то момент помазок замирает, уткнувшись в клитор, и я не сдерживаюсь:

— Ммм… прекрати, пожалуйста.

— Ты уже сделала, что хотела, с моим лицом, — замечает Петр с улыбкой. — Теперь моя очередь. Или ты хочешь мне помешать и познакомиться с моим самым большим вибратором?

— Что-то мне подсказывает, что рано или поздно я и так с ним познакомлюсь, — ворчу я недовольно и тут же срываюсь на стон, потому что помазок прижимается плотнее и принимается массировать клитор по кругу, быстро и жестко, не церемонясь с нежной кожей. Я выгибаюсь на простыни, ноги соскальзывают на пол, но Петр не останавливается, продолжая свою сладкую пытку, пока я не кончу и не растянусь на краю кровати безвольным телом…

— О господи… Что же ты делаешь со мной, блять, — несдержанно шиплю я, а он только качает головой:

— Верни ноги на постель, иначе мне будет неудобно тебя брить.

Я подчиняюсь и уже через мгновение чувствую холодное лезвие на своей коже. Замираю, боясь даже дернуться. Сердце колотится в груди, как ненормальное, в голове только одна мысль: только бы не поранил… Но Петр управляется с бритвой так умело, словно работает вовсе не массажистом, а брадобреем. Ему хватает двух минут, чтобы стряхнуть последние волоски в чашу с остатками пены и убрать ее на пол. Потом он вытирает меня полотенцем и тут же припадает губами к начисто выбритому лобку, целуя, вырисовывая что-то языком, скользя им ниже, между складками кожи, нащупывая кончиком языка горошину клитора…

— Если бы я знала… — шиплю я тихо, цепляясь пальцами за его волосы. — Что связалась с садистом… я бы никогда…

— Ты знала, — обрывает он меня, намекая, где мы познакомились, и бесцеремонно запускает в меня два пальца.