Испытай меня нежностью и болью

27 глава. Боль прошлого и чувство вины

— В смысле, покончить с собой? — я даже рот зажимаю ладонью, сообразив, что мой голос прозвучал слишком громко, и меня могут услышать, хотя в университете обеденный перерыв и студенты торопятся мимо, не обращая внимания на стоящую у окна девочку с телефоном в руках.

— В прямом смысле, непутевая ты девка! — рявкает на меня Ольга Сергеевна… или Алексеевна? или Анатольевна? Я практически не была знакома с этой женщиной, матерью Кости. Он дважды приводил меня в родительский дом «на пироги и чай с вареньем», по его собственным словам, и тогда эта женщина показалась мне адекватной и милой, больше мы не виделись. Впрочем, сейчас ее агрессию тоже можно понять: наверняка она считает меня виновной в проблемах любимого сына.

— И что он хотел с собой сделать? — спрашиваю я тихо.

— Напился водки и наглотался таблеток горстями, все, что в аптечке домашней нашел, то и сожрал! А перед этим звонил тебе семнадцать раз!

— Я номер телефона сменила, — говорю честно. После того случая в клубе он и вправду пытался мне названивать. В клуб его бы больше не пустили, в университет можно было пройти только по студенческому, по городу я все чаще передвигалась на машине, во всех социальных сетях я его заблокировала. Словом, выловить меня было практически невозможно — если он пытался. Единственным каналом связи оставался телефон. Петя предложил мне сменить номер, и я согласилась, для собственного спокойствия и безопасности…

Откуда же, блин, его мать узнала новый номер?

— Ну конечно, сменила! А он не знал! Я была в твоем общежитии и нашла твоих одногруппниц, у них и узнала новый номер, — говорит женщина, точно читая мои мысли.

— Ясно, — отвечаю я сухо.

— Он говорил мне, что любил тебя! — я слышу, что женщина на том конце провода начинает плакать, и мне становится стыдно и неудобно.

— Я его тоже любила, — кажется, добавляю мысленно. Хотя скорей всего, это просто была первая более или менее настоящая влюбленность, с поцелуями, прикосновениями, приятным тягучим ощущением внизу живота… Какое-то время я действительно думала, что люблю его. Что у нас все серьезно и по-взрослому. Что он будет моим первым. Что это надолго. Я даже переехала к нему! Выстроенные воздушные замки заслонили мне реальность, желание быть рядом ослепило, так что я даже не заметила, что он относится ко мне недостаточно бережно.

Он то хотел секса (с первого свидания) — то не хотел его (я же оказалась девственницей!), он слишком много времени проводил за игровой приставкой и слишком мало со мной, зато радовался, когда я притаскивала из магазина продукты, убиралась в его квартире, мыла посуду и загружала стиральную машинку.

Любил ли он меня? Или я просто была для него удобной?

Я задумываюсь об этом всерьез только сейчас.

Я не идеализирую Петра — да и вообще, вряд ли между нами настоящие отношения, — но он, по крайней мере, слушает, когда я говорю. Защищает меня от таких, как Костя. И, черт побери, моет за собой посуду.

Он уважает меня — я точно это знаю. Уважал ли Костя? Не уверена.

После университета я отправляюсь к нему в больницу. У Кости серьезное пищевое отравление. По словам его мамы — еле откачали, — но я не знаю, насколько это правда. Зато знаю, что не хочу его видеть. И что Петя будет сердиться. «Еще раз выйдешь с ним на связь без моего ведома — выебу», — предупреждал он. Но сейчас у меня просто нет выбора.

В приемном покое тихо и пахнет лекарствами. Мне называют номер палаты и просят подождать. Я жду. Потом наконец прохожу внутрь.

— Привет, — говорю, поджав губы, когда обращенное ко мне спиной худощавое тело на больничной кровати поворачивается на звук, и в меня утыкаются мутные, словно пьяные глаза. — Как себя чувствуешь?

— А ты не видишь? — Костя вроде бы и огрызается, но выглядит это очень жалко. Из сгиба локтя у него торчит капельница, под глазами синие круги, губы пересохли, нос вытянулся и заострился. Я чувствую укол совести и тут же стряхиваю с себя эту вину… Это он был со мной невнимательным и грубым. Хамил, преследовал, набрасывался…

Господи, как же сложно.

— Твоя мама сказала, что ты наглотался таблеток, — говорю я. — Зачем?

— Сдуру, — буркает он.

— Что значит — сдуру?! — вспыхиваю я, все еще стоя около самой двери, словно он может вскочить и наброситься на меня, и мне придется бежать. — Ты себе отчет отдавал, когда мешал алкоголь с каким-то невероятным количеством таблеток?! Ты нормальный вообще?! Хотел сдохнуть, чтобы я всю жизнь себя винила в этом?! Это ты называешь любовью?!

Чувство вины сменяется вдруг злостью, из глаз брызжут слезы, и мне хочется шагнуть к нему, схватить за ворот футболки и хорошенько встряхнуть. Я вдруг понимаю и еще одну вещь: он ведь реально мог умереть. И я не смогла бы остаться к этому безучастной. Я бы винила себя, проклинала и загнала в угол… Я бы просто сошла с ума!

— Я правда любил тебя! — бессильно рычит он.

— Это не любовь, это манипуляция! — отвечаю я.

— Уж получше твоей любви! Ты вообще оказалась шлюхой! Не получилось с первого раза со мной — и ты скорее побежала раздвигать ноги перед другим! Нельзя было сначала поговорить со мной?! Попробовать снова?! Ты предпочла просто позорно сбежать!

Я молчу. Вспоминаю тот вечер. Мне было больно и страшно. Я уже тогда в глубине души понимала: второго раза не будет. Но еще думала, что подумаю и вернусь, что все наладится… Я просто его не хотела. Ни физически, никак. Он просто был не тем человеком. Мне нужно было полностью обнажиться перед ним и испытать ужас, чтобы понять это.

— Прости, — говорю я. — Я должна была вернуться и поговорить с тобой. Я должна была сказать, что больше не вижу тебя своим первым мужчиной и вообще своим мужчиной. Но это единственное, в чем я не права. А ты не дал мне и этой возможности. Набросился тогда в клубе… После этого ты меня окончательно потерял.

— Это ты могла меня окончательно потерять, если бы я сдох.

— Я рада, что ты жив.

Я попросила прощения — мне тут же становится легче. Теперь мне кажется, что я смогу спокойно уйти и больше не брать трубку, если он или его мать попробуют позвонить снова. Его жизнь — не моя ответственность.

Вот только могу ли я вернуться теперь к Петру? Мне хочется закрыть глаза руками, но Костя все еще сверлит меня взглядом, и я сдерживаюсь. В чем-то он прав. Я довольно быстро сдалась другому мужчине. Могу ли я винить себя за желания собственного тела? И за нежелание? Я не знаю.