Изгнание из рая

4

Жюльетта не спала всю ночь.

После отъезда мужа, она, хотя и была этим расстроена, но решила не поддаваться грусти и говорила себе о необходимости его отъезда.

Позавтракав, Жюльетта решила немного прогуляться по саду. А сад, прилегавший к дому, был исключительно хорош. Множество яблонь и вишен, с обилием завязывающихся плодов, радовали глаз своим плодородием. Между плодовыми деревьями встречались кусты уже давно отцветшей сирени и увядающего жасмина. На открытых полянах цвели розовые кусты, расцвеченные царственно-пышными яркими красками. За садом начинался парк с липовой аллеей, и, чтобы обойти все это и насладиться великолепием летней природы, молодой женщине потребовалось около двух с половиной часов. Она не заметила как пролетели эти часы, и только сильная усталость дала ей знать о прошедшем времени.

Жюльетта вернулась домой и, попросив принести ей кофе, отправилась в библиотеку. Выпив кофе, комнату за комнатой она осмотрела весь дом. Потом вновь вернулась в библиотеку и взяла лежавший там на столе томик с описанием местного замка NN. Таинственные истории всегда привлекали ее и будоражили воображение, с детства склонное к мистицизму. Она провела весь остаток дня в библиотеке, пропустив время обеда. И очнулась от описания таинственных преданий, связанных с замком, только когда солнце окончательно скрылось за горизонт. Сразу стало свежо и прохладно, ветер проник в открытую дверь библиотеки, которая выходила в сад, и принес в дом упоительный запах трав и цветов.

Очнувшись, Жюльетта поняла, что уже поздно, время ужина, а муж, кажется, еще так и не вернулся. Хуже всего ей показалось то, что слуги, безусловно, станут обсуждать это происшествие, и Жюльетте было от этого неловко. Она попросила мадам Леблан принести ужин ей в комнату и в отчаянии и одиночестве стала предаваться самым ужасным мыслям. Сначала ей казалось, что муж попросту забыл о ней, но потом, укорив себя за такой эгоизм и себялюбие, она подумала, что, вероятно, с ним что-то случилось и, возможно, ему требуется помощь!

Молодая женщина боялась что-то предпринять. С одной стороны, ей не хотелось показаться смешной, а с другой стороны, а вдруг мужу и в самом деле требуется помощь?.. В общем, к тому времени как Сен-Клер вернулся, его жена уже места себе не находила. Увидев мужа — здорового, но чересчур веселого, Жюльетта расстроилась еще больше. Оказывается, ничего с ним не случилось, он веселился и прекрасно провел время, в то время как она вся измучилась, ожидая самого дурного.

Сен-Клер, ничего не объясняя жене, улегся спать в кабинете, а Жюльетте только и осталось, что проплакать оставшуюся часть ночи. Под утро она все-таки заснула, а проснувшись, обнаружила, что время уже позднее, и, как объявила ей экономка, господин де Сен-Клер уже позавтракал и отправился на прогулку в экипаже.

Сен-Клер, напротив, выспался отлично, никакие мысли не терзали его и, лишь только он проснулся, тут же вспомнил о женщине, так поразившей вчера его воображение. Это привело его в необычайно хорошее расположение духа, так как он ни секунды не сомневался, что добьется своего в отношении жены этого доктора. Да и кто бы смог ему помешать? Он плотно позавтракал, приказал запрячь экипаж, просил передать жене, что отъезжает по делу, и уехал. Прибыв в город, он тотчас же направился во вчерашнюю ресторацию, где, как он и ожидал, уже заседало веселое художественное общество. Приятели вели громкий и жаркий спор о красоте. Все горячо поприветствовали Сен-Клера, усадили его между собой, и Дюруа с Мишло тут же стали осаждать его.

— Решите наш спор! — вскричал Дюруа.

Амели, возбужденная и раскрасневшаяся, ухватила Сен-Клера за руку и рассмеялась:

— Речь идет о женской красоте. В чем смысл женской красоты?

— Нет, не так, — перебил Мишло. — Речь идет о превосходстве женской красоты.

Стараясь высвободиться от накинувшейся на него богемы, Сен-Клер крутил головой и, наткнувшись взглядом на Сен-Жюста, спросил:

— А мадам Дебонне? Она разве не с вами?

— Нет, — коротко и равнодушно ответил тот, увлеченный собственными мыслями.

— С какой стати ей быть тут? — спросил в свою очередь Мишло. — Она почтенная дама и ей нельзя быть среди нас. Но, впрочем, решите же наш спор, выслушайте аргументы сторон!

— С удовольствием. — Сен-Клер был разочарован, и то, что в иной день изрядно позабавило бы его, теперь не внушало интереса.

— Итак, — начал Мишло, — тело женщины есть произведение искусства! — Он поднял кверху указательный палец, пытаясь изобразить собою профессора, читающего с кафедры. — Более того, оно произведение природного искусства, а что может быть совершеннее этого?

— А мужчина кем произведен? — вмешался Дюруа. — Разве не той же природой?

— Ты нетерпелив, мой друг, ты не дослушал моей речи. Но я возражу тебе: тело мужчины есть только произведение природы, женщину же природа лепила с искусством.

— Все ясно, — пробормотал Дюруа.

Сен-Жюст сидел весь красный, потому что Амели, увлеченная забавной полемикой, не забывала время от времени кидать на молодого человека пламенные взгляды.

— Припомните упитанных Венер, — продолжал Мишло, — и козлоногих пьяных и толстых сатиров с тех картин, которыми увешаны все наши музеи. Полная Венера все равно привлекательна. Ее формы и округлый живот наводят на мысль о плодородии, о рождении, о той особой красоте, — Мишло впал в патетику, — пышной, цветущей, дарящей, из которой, в сущности, мы все и появляемся на свет. Толстый же живот мужчины, — игривый его взгляд и указательный палец Мишло ткнулись в Дюруа, который, надо сказать, вовсе не был толстым, — говорит о неумеренных возлияниях и грехе обжорства. Согласитесь, что плодородие гораздо предпочтительнее и, главное, благороднее обжорства и пьянства.

— Поэт… — проскрипел Дюруа. — Наплел…

— Зависть… Это зависть, дружище. — Рот Мишло растянулся в нарочитой улыбке, а рука потянулась похлопать художника по плечу.

Дюруа отодвинулся, всем своим видом выразив собеседнику наигранное презрение, и во всеуслышание произнес:

— Конечно, все дело в твоем хорошем вкусе, Мишло.

— Да, мой вкус может послужить образцом любому! — Тот высокомерно откинулся на спинку стула.

Оба приятеля несколько секунд буравили друг друга взглядами, как два кота по весне.

— Поэтому любая женщина, — прошипел Мишло, — предпочтительнее мужчины.

— Даже будь этот мужчина самим Аполлоном? — ехидно поинтересовался Дюруа.

— Вот никогда я не понимал этого любования мужскими мускулами, бедрами и грудью. Иное дело грудь женщины. В ней есть все: изящество, игра света и тени, теплота, дивная форма… — Мишло повертел пальцами в воздухе. — Отрада всем шести чувствам… Дюруа! Ну, ты же живописец! ТЫ должен понимать это лучше меня!

— При чем же здесь шестое-то чувство? — страдальчески сморщился Дюруа.

— А я предугадываю… Точнее, предчувствую, что она мне подарит. То есть грудь…

— Сластолюбец…

— Мужчина должен быть сластолюбцем! — Мишло замялся. — В какой-то степени, я хочу сказать… Иначе женщина может заподозрить в нем оскорбительную холодность.

— Или дурные наклонности…

— Оскорбительная холодность, пожалуй, хуже всего, — заметила Амели. — Это непростительно!

— Вот-вот. — Мишло обрадовался поддержке. — Не желаю вам, мой друг, когда-нибудь быть заподозренным в холодности, ибо в лице женщины вы обретете тогда врага, худшего из возможных.

— Ты исходишь из собственного печального опыта? — с деланной наивностью округлил глаза Дюруа.

— Ошибаешься, друг мой. Я исхожу из твоего печального опыта, который всегда перед моими глазами!

— Не остроумно!

— Зато верно.

— Господа! — К ним приближался Кавалье. — Кончайте ваши споры. Насчет замка я уже договорился, все улажено.

— Так мы все-таки туда едем? И сегодня? — удивленно спросила Амели.

— Не стоит откладывать! — в разговор вступил Сен-Жюст.

— Ну-у! Уже заторопился, — проворчал Дюруа.

Ему было лень вставать. Он плотно позавтракал, перепалка расслабила его и, говоря честно, он бы лучше сейчас вздремнул. Или, по крайней мере, не сходил бы с этого места.

— Не стоит ли нам увеличить нашу компанию? — вдруг спросил Сен-Клер.

— Каким образом?

— Ваша знакомая, мадам Дебонне… Ей, думаю, было бы интересно отправиться с нами.

— А верно… Мария любит всякое этакое, — сказал Мишло.

— Но с ней надо было говорить заранее… Вряд ли она соберется сейчас, — добавил Дюруа.

— Так не стоит ли нам всем отложить поездку? — спросил Сен-Клер.

— Хорошая мысль… Кстати, было бы неплохо пригласить для компании и мадам де Сен-Клер, — вставил Кавалье.

— Что? Мадам де Сен-Клер? Так вы тут с женой? — Амели громко рассмеялась. — Как мило…

— Я согласен, это мило. Я с удовольствием познакомлюсь с вашей супругой, — сказал Дюруа. — Это всем нам будет приятно. Да и женское общество всегда придаст очарования поездке.

— Марию приглашу я, — заявил Мишло.

— Ну и прекрасно, — завершил Кавалье.

— Дернул тебя черт сказать про мою жену! — злился Сен-Клер.

— Не упрекай меня. Лучше подумай: ей будет приятно развлечься, и она легче простит тебе твои отлучки, — ответил Кавалье.

— Может, ты и прав. — Сен-Клер задумался. — Но как я смогу объясниться с Марией?..

— Ты все о том же. Поверь, мой друг, тебе никогда не стать ее любовником.

— А я ни капли не сомневаюсь в успехе…

— Ты наивен, если думаешь так, — сказал, посмеиваясь, Кавалье. — Я почти не знаю эту женщину, но уверен, что она тебе не по зубам.

— Вздор!

— Нет, не вздор. Они давно живут здесь, и ни одного слуха, ни одной сплетни… Поверь, это немало. К тому же господин доктор человек решительный. Впрочем, я тебе уже говорил об этом. Сомневаюсь, что его жене припадет охота наставлять мужу рога с тобой. К тому, как я слышал, их тут почитают за идеальную супружескую чету.

— Все эти идеалы не более чем подделка. И тебе это известно не хуже меня. Вспомни Париж, — задиристо заявил Сен-Клер.

— Здесь не Париж, мой дорогой…

— Везде люди одинаковы, да и нравы тоже. Нет разницы, где ты живешь. Все одно попадешься на одну и ту же удочку.

— На это я тебе отвечу так. — Кавалье остановился и обернулся к приятелю. — И в Париже встречаются образцы добродетели, причем образцы подлинные, не поддельные. Стало быть, и в нашем городишке такое возможно. А потому запомни: мадам Дебонне и есть такой образчик. Столь же редкий для провинции, как и для Парижа.

— Добродетель француженки… — усмехнулся Сен-Клер, покачав головой.

— А, да ты не знаешь! Она и не француженка вовсе.

— Как? А кто же?

— Русская, представь себе.

— Русская? — Тут уже Сен-Клеру пришло время остановиться. — Но… Никак бы не подумал… — пробормотал он.

— А в чем разница? — спросил Кавалье.

— Нет! Нет никакой разницы, — твердо заявил Сен-Клер. — Все и везде одинаковы, так что…

— И все же поберегись, Сен-Клер…

Мишло в тот же день навестил Марию. Лукавый и притом простодушный поэт по дороге к дому старой знакомой припомнил, что года идут, что молодость, увы, не возвратится и что теперь, пожалуй, уже все не то и не так, и даже удовольствия не доставляют той радости, что была когда-то прежде. Припомнились ему беззаботные деньки, проведенные в Латинском квартале, стихи, поиски новых форм, как они любили тогда говорить… Богема, что за слово, что за понятие! Целый мир — талантливый, голодный, живой, веселый, порой злой и несчастный, порой продажный и нерасчетливый… Как весело им было когда-то!

Когда Мишло заявился в гости, Мария была одна. Она угостила старинного приятеля крепким кофе, который тот выпил не без удовольствия и, выслушав приветствия, восторги, воспоминания и предложение о прогулке, улыбнулась:

— Ты вспомнил мою любовь к древним развалинам?

— Да. Ты так часто во времена оные твердила о всяких призраках и видениях, что я не мог этого забыть, — ответил Мишло, приканчивая вторую чашку кофе.

— Насколько я понимаю, поездку организовал Сен-Жюст?

— Да, но еще кое-кто просто спит и видит, как бы заполучить тебя в компанию.

— Дай-ка я угадаю. — Она сделала вид, что задумалась и комически наморщила лоб. — Сдается мне, что это ваш новый друг мсье Сен-Клер… Так?

— Так. Представь себе, у него, оказывается, здесь есть жена. Они живут в поместье недалеко от города. Он совсем недавно женился.

— Бедная мадам Сен-Клер… Интересно было бы с ней познакомиться.

— Зачем? — Мишло недоуменно поднял брови.

— Что она за женщина? Как относится к поведению своего мужа? Может быть, она это все одобряет или нет?

— Я бы не был такого дурного мнения об этой бедняжке. Полагаю, она просто ничего не в силах поделать… — Мишло поставил чашку на стол. — Но помяни мое слово, он еще явится к тебе… И я не удивлюсь даже, если он придет сюда.

— Вот этого мне бы не хотелось…

— Поэтому соглашайся на поездку. И, кстати, пригласи своего мужа от нашего имени.

Мария удивленно посмотрела на него и вдруг усмехнулась:

— Так вот ты куда клонишь… — протянула она. — Хитрец…

— Полагаю, что мсье Дебонне избавит тебя от этого мотылька.

— А если нет? Если затеется ссора, и Сен-Клер выйдет победителем? — Мария поежилась.

— Этого не случится, будь спокойна…

— Хотела бы и я быть так же уверена в этом.

Оба немного помолчали, а затем Мишло вскочил с кресла так, будто его иголкой укололи:

— Так я передаю всем, что ты согласна и убегаю! У меня масса дел!

Она удивленно посмотрела на него:

— Хорошо… Что только у тебя за дела?

— Ах, право! Дел полно. К тому же меня настигло вдохновение и мне срочно нужно уединение, перо и бумага!

— Не хочешь ли остаться здесь? — предложила Мария. — У нас в библиотеке вполне уединенно…

— Нет, мне надо пройтись, поразмыслить…

— Ну, хорошо…

— Так что? Ты согласна на прогулку?

— Да, конечно. — Она пожала плечами.

— Тогда до встречи! — И Мишло испарился в мгновение ока.

— Странно… Очень странно… — пробормотала Мария себе под нос. — Что это опять начинается? Мне бы не хотелось, чтобы пришел конец моей спокойной жизни, а это вполне может произойти…

Предсказание Мишло не замедлило сбыться. Как только Сен-Клер узнал, что Мария едет с ними (а про приглашение ее мужу Мишло умолчал), то тут же кинулся к ней домой, уверенный, что она согласилась на все это лишь для того, чтобы встретиться с ним. Отчего он вдруг так решил, ведь они виделись всего только раз? Впрочем, он не был уверен в своем успехе, а потому решил подготовить почву, как он говорил сам себе, и нанести визит этой женщине. По пути к дому Дебонне Сен-Клер репетировал собственную речь, воображал себе бог знает что и в конце концов так распалил себя, что, войдя в гостиную и увидев Марию, он едва дождался, когда уйдет горничная, и стал говорить безо всякого логического перехода:

— Госпожа Дебонне… Дорогая моя госпожа Дебонне…

Сен-Клер, не сводя глаз с Марии, медленно приближался к ней, гипнотизируя ее взглядом на манер удава:

— Если бы вы знали, как я скучал без вас…

— Что это с вами, мсье Сен-Клер? — Мария невольно попятилась.

— Та встреча, та незабываемая встреча не дает мне покоя ни днем, ни ночью… Я очарован вами!

— Что за вздор! — Она усмехнулась. — Так не бывает.

— Бывает! В жизни все бывает!

Мария вздрогнула. Эти слова напомнили ей точь-в-точь такие же, какие она услышала когда-то от своего мужа. Тогда речь шла почти о том же… Но Андре хотел спасти ее, а Сен-Клер просто хочет удовлетворить страсти.

— Я люблю вас! — продолжал меж тем Сен-Клер. — Я полюбил вас с первого момента нашей встречи, с первого взгляда… Вы так не похожи на других…

Мария была ошеломлена и этими словами, и собственными мыслями и воспоминаниями. Она даже не заметила, как отворилась другая дверь, ведущая в гостиную, как кто-то остановился там и внимательно прислушивался к происходящему.

Она попыталась остановить Сен-Клера, но он пресек ее возражения:

— Дайте мне сказать… Я хочу, чтобы прежде, чем вы ответите мне, вы выслушали бы меня. — При этом он схватил ее за руку, и это показалось Марии настолько неприятным, что она вырвала у него руку.

Сен-Клер говорил довольно долго: объяснялся в любви, говорил, как счастлив, что она согласилась ехать к этому замку, уверял, что сразу понял — это только потому, что она хочет увидеть его… Они проведут время вместе, все будет прекрасно…

Сен-Клер был красноречив, бесшабашен, обаятелен, да просто красив… Страсть придала ему блеска и красноречия. Он убеждал ее в том, что и ей нужна страсть, любовь и что только он может дать ей ни с чем не сравнимые переживания души и тела. Что она хоронит себя здесь, в провинции, будучи замужем за человеком, не достойным ее…

— Не говорите так о моем муже! — тихо, но твердо произнесла Мария. — Не вам судить, кто кого достоин. Вы не знаете нашей жизни. Так не берите же на себя смелость делать подобные утверждения.

Но остановить Сен-Клера было почти невозможно. И тут Мария опять, второй раз за последние полчаса, слушая все эти слова, начала припоминать. Она уже слышала все это однажды: и о восторгах любви, и о «ни с чем не сравнимых переживаниях тела и души», и вот так же стояли перед ней на коленях и уговаривали, и ей хотелось верить, что все это правда, и она поддалась на эти уговоры. И последовавшая за тем жизнь, унизившая се, и разочарование в «неземной» страсти и те месяцы, которые потребовались для того, чтобы — нет, не забыть, — а хоть отчасти изгнать ту жизнь. В мужчине, стоявшем перед ней, она прочла с необычайною ясностью ту же историю, что сочинил для нее когда-то Арманьяк, ту же ложь и то же предательство. И от этого ей вдруг стало так мерзко, так противно, ее охватило отвращение от собственной былой глупости, от собственной слабости, от низкого желания вновь поддаться этим уговорам, от самой возможности повторения того, что было. Она испугалась, по-настоящему испугалась того, что прошлое может вернуться, ворваться в ее жизнь и ничего нельзя будет сделать. «Разорвать порочный круг!» — крикнул кто-то в глубине ее сознания. Ее охватывал ужас от этого фатализма, оттого, что ей показалось роком — такая жизнь и такие мужчины на ее пути.

Если бы Сен-Клер взглянул ей в лицо, то увидел бы, как расширились ее глаза, как в них промелькнул страх, как лицо ее исказило отвращение, как она безмолвно покачала головой, будто отрицая что-то.

— Нет, нет! — пробормотала Мария.

Сен-Клер очнулся.

— Что?.. — спросил он, остановившись в рассуждениях.

— Нет! Никогда! Прекратите! — Ее щеки пылали, и она прижала к ним руки, чтобы немного остудить. — Неужели вы не понимаете? Я не хочу видеть вас и не желаю слышать всего этого… Мне не нужна ваша страсть.

— Но я люблю вас! — воскликнул он снова.

— Вы не любите меня… Подумайте, у вас есть жена. — Мария посмотрела ему в глаза. — Любите ее и оставьте меня!

— Но мы можем подарить друг другу наслаждение. — Сен-Клер приблизился к ней, делая попытку обнять ее, — потому что…

— Хватит! — Мария со злостью оттолкнула его. — Наслаждение — это пустота. Оно убивает!

— Что? — Сен-Клер был изумлен.

— Да, запомните это. Быть может, вам это пригодится… От наслаждения ничего не остается, когда оно заканчивается. А для жизни — для настоящей жизни — этого слишком мало. А теперь уходите.

— Нет!

— Немедленно… — тихо прибавила Мария.

Тот был ошеломлен. Он, не найдясь совершенно, что ответить на такой решительный отпор, немного постоял, а затем молча ретировался, решив про себя попытать непременно счастья в другой раз.

Мария в изнеможении опустилась на кресло и положила голову на ладони. Она хотела заплакать, но не смогла выдавить из себя ни единой слезинки.

— Успокойся…

Мария вздрогнула и обернулась. Сзади стоял Андре, его руки лежали на ее плечах. Она слабо вздохнула и прижалась щекой к его руке:

— Я люблю тебя… Я никогда так этого не понимала, как понимаю теперь.

— Я тоже люблю тебя. — Андре опустился перед женой на колени. — Никто не в состоянии ничего изменить в нашей жизни, если мы сами этого не захотим… Поверь мне… Этот человек, да и любой другой, не причинит тебе вреда, если ты сама только не проявишь слабости. А ты ее не проявишь, я знаю. Верь мне!

— Да, я верю… — тихо ответила Мария.

— Вот и славно…