Излеченные души

Флейм отвел взгляд.

— В своей голове я убил его миллион раз. Мужчины, которых я убивал в клубе, кровь, что я проливал своими гребаными руками, — все принадлежит ему. Но я, бл*дь, не знаю, смогу ли по-настоящему убить этого ублюдка. В его гребаном доме, лицом к лицу...в гребаной клетке.

— Тогда не делай этого, — ответила я. — Покончить с его жизнью может не быть целью этой поездки. Мы едем туда, чтобы ты снова взял свою жизнь под контроль. Чтобы одолел демонов, берущих над тобой власть. А затем уедем и оставим все в прошлом. — Я крепко держала его лицо, развернув к себе. Сглотнув, добавила: — Чтобы ты мог получить будущее со мной. Чтобы мы начали новую жизнь. Счастливую... жизнь, наполненную любовью друг к другу.

— Счастливую? — сказал Флейм дрожащим голосом. Я кивнула, боясь, что заговорив, разрыдаюсь. Затем Флейм привлек меня к своей груди и добавил: — Я даже не помню то время, когда был счастлив.

Сдерживая слезы, я прошептала:

— Значит, вот на что мы будем надеяться. На счастье… Знаешь что, Флейм?

— Что? — спросил он едва слышным шепотом.

— Ты — мое счастье.

Флейм обнял меня крепче, и когда я начала засыпать у него на груди, прошептал:

— Я убью его, Мэдди. Я убью его за то, что он сделал со всеми нами. Этот ублюдок заплатит.

Я не ответила, просто закрыла глаза и попыталась понять, что для свободы ему нужно убить.

Понять, что вот он настоящий.

И это никогда не изменится.

27 глава

Флейм

Он выглядел точно так же.

Точно. Бл*дь. Так же.

Старый деревянный дом выглядел как кусок дерьма. Трава и деревья, деревья, окружавшие его, все еще были слишком высокими. Старая сгоревшие машины засоряли подъездную дорожку, а на мили вокруг не было никого по соседству.

Да. Точно, бл*дь, так же.

Я заглушил двигатель и просто пялился на дом. Руками крепко держал руль, не в состоянии двигаться, — просто замер на гребаном месте. Я закрыл глаза и вспомнил, как меня выводили из дома, когда отец покинул нас с братом. Затем резко открыл глаза, когда в голове возник образ человека, который нас нашел — пастор Хьюз. Гребаный пастор. И он забрал Исаию. Он забрал моего младшего брата и засунул меня в какой-то детдом.

Руки, сжавшиеся вокруг моей талии, вернули меня к настоящему, и я дернулся вперед.

— Ш-ш-ш, Флейм, это я. — Я выдохнул и расслабился, услышав позади голос Мэдди. Затем она убрала руки, и я снов сделал глубокий вдох.

Я посмотрел налево. АК сидел на байке, скрестив руки на груди.

— Это твой выбор, брат. Мы пойдем за тобой.

Я кивнул, затем посмотрел направо. Викинг пристально меня рассматривал.

— Как и сказал АК, мужик. Это твое гребаное шоу. Мы следуем за тобой. Что бы ни случилось, мы прикроем твою спину.

Я опустил голову. Мэдди заерзала позади меня, затем спрыгнула с байка. Она встала передо мной и вытянула руку.

— Ты не один.

Мое сердце екнуло от ее слов, и я встал с байка, взяв Мэдди за руку. Притянув ее к своей груди, поцеловал в лоб, затем отпустил девушку. Я позволил гребаному пламени в себе разрастись

Повернувшись лицом к Мэдди, я заявил:

— Ты останешься здесь.

Мэдди кивнула. Затем я повернулся к АК.

— Ты будешь стоять у двери. Последишь за ней, да? Не позволяй причинять ей боль.

АК слез с байка и подошел к Мэдди.

— Не переживай, брат. — АК вытащил 9-миллимитровый из жилета. — Ублюдок не уйдет никуда, если выйдет из дома. — Я знал это. АК — бывший снайпер. Брат был чертовски непобедимый с пистолетом.

Мгновенно Викинг оказался рядом со мной. Я посмотрел брату в глаза.

— Ты идешь со мной. Брат кивнул, держа в руках любимые «Беретты», и пошел за мной.

Затем я оказался у гребаной деревянной двери. У той же самой двери, выходя из которой меня тащили кричащего и держа за шею в гребаную церковь день за днем.

Не думая, я двинулся вперед, крепко держа в руке нож, что у нес из этой сраной дыры много лет назад.

И я больше не мог сдерживать пламя. Оно затихло на пару дней, но сейчас текло по моим гребаным венам. Моя голова дергалась, руки были крепко стиснуты. Я был готов выпустить весь гнев, что жил во мне, на эту гребаную дыру и ублюдка, что могу быть внутри.

И я принял все. Позволил огню полыхать.

Я поднял ногу и ударил по двери, отчего она распахнулась. Ворвавшись внутрь, я почувствовал, что Вик направлялся вслед за мной, прикрывая спину. затем я остановился.

Ничего не изменилось. Место было еще грязнее и разрушеннее. Чертова крысиная дыра. Но все выглядело, как и тогда — тот же окрашенный пол, выцветшие занавески, даже старая мебель. Сердце ускорило ритм, пока я осматривался. Мое тело пылало яростью от того, что я вернулся в место, о котором едва мог думать.

Затем я услышал какое-то движение из спальни.

Я учуял запах алкоголя.

Затем он показался.

Весь воздух покинул мои легкие, когда мужчина вошел в гостиную с ножом в руке. Его взгляд пал на меня, в то время как он стиснул зубы.

— Убирайся на хер! — закричал он. Его одежда была в разводах от пота, желтых пятнах. — Убирайся, пока я не позвонил копам. У меня ничего нет!

— Бл*дь, — услышал рядом, но я был прикован к месту. — Это тот ублюдок?

Я смотрел, как мой отец рассматривал нас. Он держал нож своими старыми дрожащими руками.

— Я сказал, убирайтесь на хер!

Мы не двинулись с места, а его взгляд продолжал возвращаться ко мне. В какое-то мгновение он стал смотреть только на меня, оглядывая сверху-донизу, затем вперившись в мое лицо.

Уголок его рта приподнялся, когда до него дошло.

— Будь я проклят. Годами я задавался вопросами, увижу ли снова твое лицо, Иосия. А вот и ты. Выглядишь дьяволом, как я всегда и считал.

Я пялился на своего старика, слыша это проклятое имя, наполненное ядом, срывающееся с его рта. Я дрожал. Все мое тело била дрожь. Я не мог говорить или двигаться.

Я оказался в ловушке.

— У меня ничего нет для тебя, Иосия. Поэтому ты и твои друзья грешники могут уйти. У меня нет денег, поэтому убирайтесь на хер. Не хочу, чтобы ты снова приносил своих демонов в этот дом.

Во мне что-то щелкнуло, и я выпалил:

— У тебя есть чертовы ответы, старик. Вот что у тебя, бл*дь есть!

Больше не в состоянии сдерживаться, я рванул вперед, держа перед собой нож. В глазах отца что-то вспыхнуло, когда я приближался. Он выставил вперед свой клинок, но из-за того, что был в жопу пьян, не мог крепко его удержать. Я легко выбил нож из его рук, металл с лязгом упал на деревянный пол, в то время как я отпихнул отца к стене.

Предплечьем я давил на его шею и, смотря ему прямо в глаза, спросил:

— Что случилось с Исаией? Почему, бл*дь, ты всегда считал до одиннадцати? — Я наклонился ближе и прошипел: — И почему, черт возьми, ты насиловал меня? Почему, бл*дь, ты насиловал меня и пудрил мне мозг?

Папа закашлялся, его лицо стало ярко-красным из-за нехватки кислорода. Но ублюдок не умрет так легко. Сначала он заплатит. Заплатит за все.

Отпрыгнув, я опустил руки и наблюдал, как он упал на пол. Моя голова дергалась, а шея болела от того, как я напрягал плечевой пояс. Но я перевернул ножи и крикнул:

— Викинг, привяжи ублюдка к столу!

Викинг перешел к действиям, схватив мудака за волосы и потянув к столу по центру комнаты. К столу, за которым мама готовила. Я расхаживал по полк, борясь с воспоминанием о том, как мама стояла в этой комнате, защищая меня от больного ублюдка. Я стиснул рукоятки ножей в ладонях, затем поднял руки и ударил себя по краям головы из-за того, сколько воспоминаний наводнили мой разум.

— Сделано брат, — объявил Викинг. Когда я повернулся, то увидел, что он связал ему в руки, в то время как ноги болтались и дергались.

Викинг улыбнулся.

— Ублюдок никуда не денется.

— АК! — позвал я. Брат ворвался в дом с высоко поднятым пистолетом. — Свяжи ему ноги, — потребовал я.

АК засунул пистолет в жилет и сделал, как я сказал. Я ходил рядом со столом, и когда опустил взгляд увидел. что отец смотрит на меня. Крепко держа рукоятку ножа в руке, я бросился вперед и с криком ударил тупым концом ему по лицу, отчего кровь полилась из его рта. Прицепив нож к ремню, я поднял его голову за воротник вонючей футболки и спросил:

— Что, черт побери, ты сделал с Исаией? Что ты сделал с телом моего брата?

Папа закашлялся и сплюнул, но ничего не ответил. Я потянул его за футболку, чтобы лицо было ближе к моему, и зарычал:

— Куда ты, бл*дь, его дел? Что, бл*дь, случилось с его телом?

— Я бы ответил ему на твоем месте. Ответь или я отрежу твой чертов язык Твой сын чертов хладнокровный убийца, папаша. Не думаю, что ты снова захочешь водить его за нос, — предупредил Викинг и в глазах отца вспыхнули искры. И я понял... он боялся. Я не могу хорошо читать реакции людей, но я знал это выражение. Я никогда не видел его таким. Никогда не видел его напуганным.

Я, бл*дь, любил то, что он боялся меня.

— Пастор Хьюз, — выплюнул он. — Пастор Хьюз и старейшина Пол пришли за вами обоими. Они искали меня, а нашли вас. Они знали о клетке, поэтому понимали, где искать. Они кремировали твоего брата и развеяли его прах над рекой. Для него было лучше умереть, чем жить с тобой и твоей испорченной душой.

Пламя под моей кожей взбесилось не на шутку, сжигая меня изнутри. запрокинув голову назад я взревел и заорал во всю силу своих легких. Исаия. Они, бл*дь, сожгли его. Гребаные пастор и старейшина связывали меня и заполнили бошку моего отца херней про змей, а затем довели моего брата до смерти.

Взяв нож, я полоснул им по груди отца, и кончик прошелся по поверхности его кожи. Папа заорал, затем, прежде тем как он снова мог закричать, я приказал:

— Почему одиннадцать? Почему одиннадцать раз? Почему всегда было одиннадцать?

Он стиснул зубы от боли, и взяв свой нож, я начал кончиком ковырять в ране, которую только что нанес.

— Я спросил «почему, бл*дь, одиннадцать»?

Папа ахал и кричал.

— Есть десять заповедей, а одиннадцать — это насмешка над всем чистым. Для грешников. В твоих венах зло, темнота в душе. Число одиннадцать подходит для такого грешника, как ты!

Я остановился, не в состоянии перевести дыхание из-за ярости.

— Я не был гребаным грешником. Я был не таким, как другие. Моя голова не работала так, как у других. Но это не был сраный грех. Я не был чертовым дьяволом, просто был другим. Но твоя херова церковь утверждала, что я зло. Ты думал, что все вокруг зло: я, мама, Исаия. Когда на самом деле это ты... именно ты трахнутый на голову!

Я громко выдохнул. Выдохнул с криком и полоснул ножом по животу отца. Лезвие не прошло глубоко, но ублюдок точно почувствовал. Он почувствовал гребаное острие моего ножа.

— Ты грешник, Иосия. Посмотри, кем ты стал. Кем ты всегда будешь, — хохотнул он. — Гребаный дьявол с пламенем во плоти. Даун со злом в крови.

— Заткнись, бл*дь, — выплюнул я, тыча ножом ему в лицо. — Просто. Бл*дь, Заткнись.

Он смотрел на меня темными глазами. Я поднес нож к его лицу и проревел:

— Ты засунул меня в эту чертову клетку. — Я кивнул в сторону люка. — Ты резал меня ножом, ночь за ночью, хрен знает сколько времени. Морил меня голодом. Оставил меня замерзать. — Затем все мое тело напряглось, когда мне удалось сказать: — Ты насиловал меня. Ты, бл*дь, меня насиловал. Тупой больной ублюдок. — Я затих, чтобы сделать вдох, затем продолжил: — Мама, Исаия... ты, бл*дь, их сломил. Они умерли из-за того, что ты с нами сделал. Ты и твоя сраная церковь.

На этот раз он ничего мне не сказал. Просто пялился своим мертвым взглядом. Это бесило меня. Мое тело горело, ножи в руках потяжелели. Я посмотрел на Викинга, который стоял как камень, и приказал:

— Опусти его руки.

Викинг силой опустил руки моего отца вниз. Встав над ним, я повернул ножи, затем полоснул по его руке.

— Один, — взревел я, наблюдая, как кровь течет из его ран, пока он делал резкие вдохи. Я снова порезал: — Два, — и зашипел, когда он стиснул зубы от боли. Я резал снова и снова и снова, мой член твердел от каждой струйки крови. — Три. Четыре. Пять. Шесть Семь. Восемь. Девять. Десять... — медленно считал. Руки мудака были порезаны в клочья. Кровь текла на пол. Затем, мой пульс подскочил, и я полоснул ножом его бедро с ревом. — Одиннадцать!

Мой старик свисал со стола с потрясением во взгляде.

Затем, борясь с тошнотой, я двинулся вперед и спросил:

— Какого черта ты меня насиловал?

Папа замер. Я прижал лезвие к его щеке и повторил:

— Какого черта ты меня насиловал?

Я сильнее вжимал лезвие в его тонкую кожу, чем больше он молчал. Затем он внезапно сказал:

— Чтобы полностью избавить твою плоть от греха. Чтобы наказать за то, что ты забрал свою мать у меня.

Я замер, все еще прижимая нож к его щеке, затем отшатнулся. Он больной ублюдок, которого не изменило время.

Я посмотрел вглубь комнаты. Указал на люк и приказал:

— Вик, притащи его туда.

Я мчусь вперед, но резко останавливаюсь перед гребаным люком. Я не могу сдвинуться с места. Дерево сильно поцарапано за годы использования. Замок ржавый, но все еще крепкий.

— Бл*дь, мужик, — сказал Викинг. — Какое дерьмо ты там пережил? Мне уже хочется свернуть шею этому херову педофилу. Этот подвал доведет меня до ручки.

Не отвечая, я закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Наклонившись, заставил себя отпереть замок и дернул гребаную дверцу с рычанием. Ветхое старое дерьмо с легкостью слетело с петель.

Знакомая вонь с подвала немедленно ударила мне в нос. Я боролся с тошнотой. Как только я собрался приказать Викингу кинуть туда моего отца, мой взгляд уловил движение.

Сердце замерло в моей груди, когда в меня вперилась пара темных глаз. Я сморгнул, уверенный, что мне померещилось, но затем бледное лицо показалось на свету. Я попятился назад, к стене, грудь сдавило от шока.

АК бросился ко мне.

— Что, бл*дь. не так? — спросил он. Викинг бросил пьяное тело моего отца на пол и присоединился к нам.

Я покачал головой, затем сказал:

— Кто-то здесь… Кто-то, бл*дь, здесь...

Викинг и АК подбежали к люку и посмотрели вниз. Мой желудок ухнул вниз, когда Викинг закричал:

— Бл*дь! Бл*дь, мужик, там ребенок внизу!

Я замер на месте, прислонившись к стене, когда Викинг и АК присели на корточки. АК развернулся ко мне и закричал:

— Бл*дь, Флейм. Иди сюда.

Я передвигал ноги, борясь с воспоминаниями, когда находился в той дыры. Затем обернулся... и увидел, что отца нет на месте.

Я заорал:

— Куда он, бл*дь, ушел?

Затем снаружи раздался крик.

— Флейм!

Мэдди...

НЕТ!

— Бл*дь! — выплюнул Викинг. Но я уже помчался к двери, моя кровь была в огне. Я вылетел на улицу и увидел, что у моего отца в руке снова нож и он прижимает Мэдди к груди. А сраное лезвие упиралось ей в горло.

Гнев застилал мой взор, и я закричал во всю силу легких.

Зеленые глаза Мэдди были расширены и наполнены слезами. И она смотрела на меняя, умоляла взглядом помочь ей.

— Позволь мне уйти, или я перережу горло шлюхе, — предупредил отец. Моя кровь мгновенно превратилась в лед.

Я стоял неподвижно и спокойно сказал:

— Отпусти ее.

Викинг встал рядом со мной, и папа переводил взгляд с одного на другого.

— Позвольте мне уйти, и ты получишь свою шлюху назад.

— Флейм, — прошептала Мэдди, побледнев.

Я наблюдал, как лезвие касалось ее кожи и бросил свои ножи на землю.

— Отпусти ее, бл*дь, — приказал я. Мой голос разносился как гребаный гром.

Ублюдок начал уходить к подъездной дорожке, переместив Мэдди в сторону. Я как раз собирался бежать вперед на мудака, когда АК оказался рядом со мной, а его пистолет целился между глаз моему отцу.

— Готовься к тому, что пид***ла попытается действовать, — прошептал он.

Секунду спустя, АК пустил гребаную пуль прямо в ногу моего отца, и мой старик упал на землю, истекая кровью. Мэдди упала в другую сторону, но он все еще держал ее за шею. Но она смогла высвободиться.

И это был знак действовать.

Наклонившись, я поднял ножи и бросился вперед. Папа откатился, пытаясь подняться, как раз когда я оказался рядом. Пламя разгоралось с новой силой, когда я смотрел ему в глаза и сел на него, погружая ножи в его плоть и нанося удар за ударом. И я, бл*дь, наблюдал за ним. Как ястреб смотрел на то, как он пытался закричать. Я ударил острым лезвием ему в грудь, живот, поворачивая нож и распарывая плоть. Перед моими глазами было лицо мамы. Я видел то, как он бил ее, ее кожа была в крови и синяках. Я видел, как он кричал на Исаию. Как он положил его рядом со мной, в грязной дыре, и, бл*дь, оставил нас умирать.

Я наклонился ниже, в то время как кровь хлыстала потоком из тела моего отца. Но я, бл*дь, не мог остановиться. Не мог остановить гребаные крики из многих лет боли. Я потянулся к нижней части его тела и проткнул двумя ножами его член. Отец захлебывался в крови. Но я закрыл глаза, пытаясь избавиться от ощущения его дыхания на моей коже, когда я был ребенком, от ощущения его потной груди на моей спине, когда он трахал меня у стены.

И я все еще не мог остановиться. Я наносил удары ножом по его ногам, разрывая его мышцы. Затем перешел к животу и резал кожу, затем к лицу. Его темные глаза, что смотрели мне в душу, остекленели, и подняв руку, я ударил двумя острыми ножами в них. И я все равно не мог насытиться. Продолжал, колол его подбородок, щеки и чертов череп.

Я не думал, что смогу остановиться, пока...

— Флейм! Перестань… пожалуйста! — послышался плачущий голос.

Но я поднял ножи дрожащими руками, затем погрузил их в череп, чувствуя часть кости под своими руками.

— Флейм! Прекрати! Хватит!

Внезапно голос ворвался в мой разум, и я опустил ножи, рухнув вниз в изнеможении. Я тяжело дышал, пытаясь наконец сфокусироваться.

Кровь. Я мог видеть только тонны гребаной крови. Кровь подо мной, кровь, покрывающая гребаное тело подо мной... гребаное тело, изуродованное настолько, что было сложно разглядеть лицо. Нельзя было точно определить, он это или нет.

Я повернулся из-за движения рядом, и ахнул. Мэдди… Мэдди...

— Флейм. Господи! — Мэдди села на траву рядом со мной, все ее лицо было бледным, руки прикрывали рот. Ярость поднималась в груди, ярость и непонятное чувство, что я не мог описать, и я заорал.

Я кричал и продолжал, бл*дь, кричать. Поднявшись с истерзанного тела отца, рухнул на дорогу, согнув колени. Затем, стиснув ладони в кулаки, запрокинул голову назад и снова закричал. Я, бл*дь, кричал, пока мой гребаный голос не охрип, а горло заболело.

Внезапно я ощутил гребаную усталость, почувствовал себя истощенным. Все мое тело дрожало от слез. Я плакал. И не мог остановиться.

Я, бл*дь, не мог остановиться.

Потерянный в гребаном последствии убийства, я почувствовал нежные руки на своем лице. Я вздрогнул от прикосновения, но когда я дернулся, чтобы убрать чужую руку, то увидел Мэдди. Слезы текли по ее щекам, ее лицо и губы были белыми как полотно.

— Мэдди, — прохрипел я, не в состоянии двигаться.

Мэдди на коленях подползла ближе, и моя голова упала ей на грудь. Мэдди заплакала, обхватив руками мою голову, прижимая меня к себе. Я обнял ослабевшими руками ее за талию и сказал хрипло:

— Он умер. Он на самом деле, бл*дь, умер. — Казалось, будто с моих плеч ушла тонна груза.

Мэдди всхлипнула.

— Да, — затем крепче прижала меня к своему крошечному тельцу.

Мы находились в таком положении какое-то время, пока я не услышал шум позади нас. Мэдди ахнула, и я отстранился, наклонив голову. И тут мое сердце, будто перестало биться.

Вик и АК выходили из дома... выходили из этого сраного дома с ребенком из клетки. Парнишке было на вид шестнадцать-семнадцать.

Он был худым.

Высоким.

Бледным.

Но он... он...

— Он похож на тебя, — раздался голос Мэдди. Она озвучила вслух мои мысли. — Боже, Флейм, у него твои глаза и цвет волос... выглядит так, что он... Боже! Он твой брат? — Она взяла меня за руку и спросила: — У тебя был еще один брат?

Я пялился на паренька, который стоял между Викингом и АК. Я пялился на его порванную одежду. А его взгляд не покидал мой. Он, бл*дь, не отводил от меня своих глаз. Викинг положил руку на плечо пареньку, но тот дернулся.

Я мгновенно подскочил на ноги и выпалил.

— Не прикасайся к нему, бл*дь.

Викинг отошел назад, подняв руки в воздухе.

— Бл*дь, мужик, я не собираюсь делать ему больно. Я вывел его, чтобы он встретился с тобой, брат. Это Ашер Кейд. Похоже, папаша завел женщину на стороне и после того, как ты покинул его дом, он перевез туда свою жену и ребенка. — Викинг указал на парнишку. — У тебя есть гребаный младший брат, Флейм. Ашер чертов Кейд. Твой старик женился на его матери и оформил все официально.

Казалось, будто меня ударили в живот. Я двинулся вперед. Ребенок наблюдал за мной, затем посмотрел мне за плечо. Я напрягся, понимая, что он увидел. Но затем он чертовски протяжно выдохнул и его плечи опустились.

— Ты в порядке, малец? — спросил АК, и тот медленно кивнул.

Его темный взгляд был прикован ко мне, и он нерешительно спросил:

— Ты Иосия?

Я замер на месте, Мэдди сжала ладонью мою руку. Я покачал головой и зашипел:

— Меня зовут Флейм. Раньше я был Иосией, теперь я Флейм.

Малец посмотрел на тело на полу позади нас.

— Он говорил я… как ты. Говорил, что я очень похож на … Иосию. Затем он делал мне больно… он...

Малец затих, опустил глаза в землю и закрыл их, тяжело дыша через нос.

— Сколько тебе лет? — спросил АК.

— Шестнадцать, — ответил малец. Я закрыл глаза.

Снова открыв их, спросил:

— Где твоя мама? — Ребенок посмотрел на меня, и я увидел, как сменилось выражение его лица. Он снова опустил взгляд и тяжело сглотнул.

Викинг показал на меня пальцем.

— Флейм не злится. Это его манера разговора.

Я нахмурился и посмотрел на Викинга.

— Как я, бл*дь, должен разговаривать?

Викинг пожал плечами и потер кожу под носом.

— Как со своим братом. Не кипятись. — Мэдди опустила голову мне на руку. Я успокоил дыхание, злясь, что не мог нормально говорить перед незнакомыми людьми.

Ашер раскачивался на пятках, выглядя печальным, затем ответил:

— Умерла пару месяцев назад. Она... она убила себя. — Он указал позади меня. — Повесилась на дереве. — Парнишка сделал глубокий вдох. — Я нашел ее. И папа... он обвинил меня. Сказал, что во всем моя вина. — Парень покачал головой. — Но он бил ее. Заставлял нас ходить в церковь, которую он сильно любил, а мы ненавидели. Она убила себя из-за него, но он винил меня. Мама была еще молода, она познакомилась с ним, когда ей было восемнадцать. Она больше не могла терпеть.

— Боже... — прошептала Мэдди, явно шокированная. Я закрыл глаза и подумал, что она поступила так же, как моя мать. Его жизнь была точно, как моя.

Когда я снова открыл глаза, АК стоял передо мной.

— Твой выбор, мужик. В мальчишке течет твоя кровь. — Я уставился на своего... брата... и мое сердце застучало с удвоенной силой. У меня был брат. У меня был гребаный брат... снова.

Парнишка смотрел мне в глаза, сделал шаг вперед и сказал:

— Что будет со мной теперь? Я не могу... — у него перехватило дыхание, и он задрожал. — Не заставляйте меня отправиться в церковь. Пожалуйста... Иосия, пожалуйста... У меня больше нет семьи, и я ненавижу церковь больше, чем что-либо.

— Меня зовут Флейм, — поправил я, полностью занятый мыслями об этой сраной церкви. Паренек вытаращил глаза.

— Флейм, — умолял он. — Не оставляй меня.

Мэдди сжала мою руку. Когда я посмотрел на нее, она умоляла меня своими большими глазами. Сделав глубокий вдох, я посмотрел на Ашера и приказал:

— Поедешь домой со мной.

Мальчишка замер, затем громко всхлипнул. Викинг сделал шаг вперед и положил руку ему на плечо. Паренек напрягся, но затем расслабился, уткнувшись в широкую грудь Викинга. Именно тогда я понял, что Ашер совсем не как я. У него не было моей особенности. К нему могли прикасаться. К нему…

—... можно прикасаться, — закончил я себе под нос. Мэдди положила ладонь мне на грудь. Она услышала меня. Я положил ладонь ей на плечо и притянул девушку к себе, обнимая единственного человека, к которому мог прикасаться. Наклонившись к ее уху, прошептал:

— К нему можно прикасаться, Мэдди. Он не такой, как я.

— Я знаю, — ответила она, крепче обнимая меня. — Это хорошо, Флейм.

Викинг прошел мимо меня к байкам, обходя гребаный труп. Ведя за собой Ашера, он спросил:

— Мелкий Эш. Ты был в Техасе? — Викинг замер на месте и оглянулся. — Чертов Эш, брат. Флейм и Мелкий Эш. — Он покачал головой и заулыбался. — Ты ездил на байке?

— Нет, — ответил Ашер застенчиво. — Но видел. И они всегда мне нравились.

— Хорошо, брат. Потому что там, куда ты направляешься, ты, бл*дь, полюбишь их.

АК увел их обоих, не сказав ни слова. Я стоял и просто дышал, пялясь на крысиную нору под названием дом. Мэдди встала передо мной.

— Что теперь?

Убрав прядь темных волос ей за ухо, я сказал:

— Ты должна подождать здесь.

Мэдди замерла, затем опустила мою руку и направилась к байку. Я подошел к тому, что осталось от моего отца на земле. Наклонившись, поднял его труп и занес в дом, в подвал, бросив туда.

Через секунду оказался у входной двери и вытащил зажигалку. Глядя на оранжевое пламя, чувствовал, как пламя в моей крови отзывается. Затем я в последний раз прошел через старую дверь и бросил зажигалку на деревянный пол. Закрыв входную дверь, я расплылся в улыбке. Подняв голову, увидел, что Ашер сидит на байке Викинга в его кожаной куртке, которая была ему слишком велика. Мэдди ждала меня на моем байке, обняв руками за талию, как только я забрался на него.

АК завел байк рядом со мной и спросил:

— Куда мы, брат?

Смотря прямо вперед, я ответил:

— Мне нужно заглянуть в еще одно место.

— Тогда, бл*дь, в путь.

Мы ехали по пыльной дороге, и я чувствовал запах жженого дерева. И я улыбался. Я улыбался от знания, что гребаный ублюдок будет погребен под пеплом.

Мы достигли главной дороги и перешли на асфальт, пока ехали в последний пункт назначения. АК и Викинг ехали следом за мной, ни одной чертовой машины не было на дороге.

Мою грудь сдавило, когда показалось здание, которое я ненавидел сильнее всего. Я остановился перед старой церковью.

Соскочив с байка, повернулся к Мэдди.

— Ты остаешься здесь с мальцом. Это не займет много времени.

Мэдди тяжело сглотнула, но слезла с байка и направилась к мотоциклу Викинга, на котором сидел Ашер. Викинг и АК присоединились ко мне.

— Что это за место? — спросил АК, осматривая старое здание.

Я стиснул руки в кулаки и ответил:

— Церковь.

АК нахмурился, а Викинг покачал головой.

— И что мы делаем в захудалой церкви? Потому что я чертовски уверен, что она воспламенится, как только я войду внутрь, — сказал Викинг и указал на вход.

— Вы войдете туда и вытащите всех, кто там есть, наружу. Я буду, бл*дь, ждать, — приказал я и, не став дожидаться ответа, пошел к своему байку и достал из седельной сумки еще два ножа. Схватив их за рукоятки, вернулся назад и ждал.

Не прошло и двух минут, как АК и Викинг вышли с двумя мужчинами. Ярость вернулась с новой силой, когда я увидел пастора Хьюза и старейшину Пола.

Братья крепко держали двух людей из моего прошлого, которые были охвачены страхом. Вик дернул подбородком и сказал:

— Там было только двое. Ты хотел их?

— Да, — зарычал я, поднял ножи и приказал. — Прикуйте их к стене.

Без слов АК и Викинг прижали мужчин к стене церкви. Мужчины начали задавать мне вопросы, но у меня не было сраного времени. Двинувшись вперед, я бросил нож в Пола, оставив его прикованным к стене и захлебывающимся собственной кровью. Затем бросил нож в живот пастору Хьюзу, подойдя достаточно близко, чтобы выплюнуть ему в ухо:

— Это за Исаию, ты, гребаный ублюдок. За Исаию и за то, что ты помогал мудаку отцу убивать и насиловать.

Я ушел и бросил через плечо Вику:

— Подожгите чертово место и оставьте ублюдков гореть живьем.

Я подошел к байку и дернул подбородком в сторону Мэдди. Она медленно подошла ко мне и спросила с опаской:

— Ты в порядке?

Я кивнул и забрался на седушку. Мэдди забралась следом, не задавая вопросов, как раз когда подтянулись АК и Викинг. АК кивнул, говоря мне этим, что место сожжено.

Когда братья оседлали свои байки, я вытянул руку в воздухе и показал жестом вперед.

Настало время отправиться, нахрен, домой.

28 глава

Мэдди

Мы вернулись домой три дня спустя.

Мы были уставшими и эмоционально вымотанными, но мы были дома. На самом деле мы оказались дома вовремя. Флейм доставил нас туда так быстро, как возможно.

Ашер выдержал путешествие без жалоб. И по тем редким беседам, что были у меня с ним, я пришла к выводу, что он очень милый молодой человек. Наивный, замкнутый, но смышленый. АК и Викинг взяли его под свои крылья. Ашер ехал по очереди на их байках и спал рядом с ними, когда мы останавливались на ночлег. Лучшие друзья Флейма без перерыва общались ним. Викинг объяснял условия их жизни и какое будущее ждет Ашера.

Ашер внимательно слушал, изредка говоря в ответ. Он был очень молчаливым, но я сразу же его полюбила. И мое сердце изнывало от печали за него. Глядя на Ашера я видела юного Флейма в его взгляде. Они были поразительно похожи внешне. Но у Ашера еще была возможность жить молодой, беззаботной жизнью. В то время как Флейм был разрушен. И у Ашера не было такого нрава как у Флейма. Он мог распознавать эмоции людей и понимал их. Он не был в том же состоянии, как его брат по отцу.

А теперь о Флейме...

Всю дорогу Флейм очень мало разговаривал. Он вел мотоцикл. Ел. А спали мы подальше от Викинга, АК и его брата. Полностью отрезанные от них. Каждую ночь он притягивал меня к себе и сжимал в крепких объятиях. Как будто боялся отпускать. Но Флейм не разговаривал. Не говорил о том, что сделал со своим отцом. Что сделал со старой церковью. Он полностью закрылся.

И хуже всего то, что он не сказал ничего Ашеру.

Ни слова.

Он едва смотрел в его сторону

Ашер наблюдал за братом, когда Флейм не видел. Он так пристально следил за ним, от чего мое сердце сжималось. Потому что я отчетливо видела отчаяние в выражении лица Ашера. Я видела в его взгляде желание того, чтобы брат его признал.

Но Флейм сидел и точил ножи, опустив голову.

И молчал.

Когда мы прибыли к своим коттеджам, АК посмотрел в безэмоциональное лицо Флейма и сказал:

— Как насчет того, что мелкий Эш останется со мной? У меня есть свободная комната. Ему будет хорошо со мной.

Флейм кивнул и АК повел Эша к себе. Я наблюдала за ними всю дорогу до двери, не зная, что делать. На входе в дом Ашер оглянулся на Флейма. Но Флейм смотрел вперед, его плечи были напряжены. Ашер зашел в дом полностью пораженный.

С тех пор Флейм был таким. Тихим, закрытым от всего мира, даже от меня.

Ощущая, что вода начала остывать, я вытащила пробку из ванны, продолжая там сидеть, пока вода сливалась, и пыталась найти выход из ситуации. Флейм не выражал своих проблем. Он хоронил их глубоко внутри, не прося помощи.

На протяжении дней я думала о том, что может помочь ему справиться с внутренней болью, затем, когда почти опустила руки, меня осенила идея. Осознание было настолько неожиданным, что я поверила в то, что это может хоть немного помочь.

Было еще одно воспоминание, страх, который Флейм еще не преодолел. Барьер, с которым он еще не справился. Сделав глубокий вдох, я молилась, чтобы это сработало. В противном случае, я не была уверена, что Флейм вырвется из ловушки своего разума.

Я вылезла из ванны, быстро высушилась, надела черные кожаные штаны и черный свитер, а волосы заплела в тугую косу. Когда была готова, вышла из ванной и обнаружила Флейма в позе, в которой он провел последние пару дней. Он прислонился к стене рядом с камином, водя пальцем по острому лезвию... а его темный взгляд было прикован к дальнему углу комнаты... к люку... к точной копии того люка, что принес ему так много боли в юности.

Я заметила, что он напрягся при виде меня. Как и последние пару дней, он постучал по полу рядом с собой, безмолвно показывая мне сеть рядом с ним.

На этот раз вместо этого я присела на корточки у его ног. Флейм едва заметил, что я была одета в кожу. Он даже не двигался. Взяв его за руку, я дождалась, когда его он заморгает, избавившись от потерянности в своем взгляде, я нежно приказала:

— Ты должен отвезти меня в одно место.

Выражение лица Флейма не изменилось, но по тому, как поднималась и опадала его грудь, я могла сказать, что он не хотел уезжать. Я сжала его руку и прошептала:

— Ради меня, Флейм. Пожалуйста, сделай это ради меня.

Флейм опустил нож и поднялся на ноги. Отказываясь отпускать мою руку, потянул меня на себя и прижал к груди.

— Куда мы поедем?

— Мы должны поехать в центр Остина.

Флейм поднял голову, затем спросил:

— Куда?

Я закрыла глаза, понимая, что предстоит борьба. Затем сказала ему название улицы. Как только слова покинули мой рот, Флейм напрягся, выпятив грудь, будто готовый к бою.

— Нет, — сказал он с яростью, сжимая меня крепче. — Нет, — повторил еще более властно.

Немного отстранившись, я встала на цыпочки и, положив руку на его грудь, умоляла:

— Доверься мне. Мне нужно, чтобы ты поехал со мной. Я просто... пожалуйста, Флейм... ради меня. — Я прижала руку к груди, где билось мое сердце, и продолжила: — Я люблю тебя. Я никогда не сделаю то, что причинит тебе боль. Поэтому, пожалуйста, доверься мне. Я твоя Мэдди. Я не желаю тебе плохого.

— Мэдди, — пробормотал Флейм, заморгав.

— Доверься мне, — продолжала давить я и Флейм опустил голову в поражении. Через секунду он повел меня на улицу, к байку. А минуту спустя мы были на дороге.

Флейм вел медленно, как будто хотел отстрочить то, что надвигалось. Я крепко держалась за него всю дорогу. Когда мы достигли точки назначения, Флейм остановился перед знакомым белым зданием.

Все его тело излучало опасение. И я знала, что это будет трудно. Но хотела вернуть своего Флейма. Хотела, чтобы темный туман, наполняющий его голову, рассеялся.

Я слезла с байка и встала рядом с Флеймом. Проведя рукой по его, положила ее на его кисть. Флейм тяжело вздохнул, затем с лез с байка, мгновенно обняв меня.

Медленно я направила его вперед, он запаниковал и признался:

— Не думаю, что могу идти.

Мое сердце болело из-за потерянного взгляда на его лице. Осторожно потянув Флейма, я кивнула.

— Да, ты можешь. Это не плохое место. Ты должен сам это увидеть, Флейм. Ты должен увидеть и понять, что то, где мы выросли, это зверское место. — Выражение лица Флейма не изменилось. — Доверься мне.

Флейм начал идти вперед, поднимаясь за мной по ступенькам, сжимая мою руку в железной хватке. Затем мы достигли верхней ступеньки и открылись деревянные двери.

Смотря на стиснутые челюсти Флейма, я спросила:

— Ты готов?

Флейм стиснул челюсти и покачал головой.

— Нет, — прохрипел, осматривая в церковь в поисках чего-то.

— Но ты последуешь за мной?

На этот раз Флейм посмотрел мне в глаза и ответил:

— Куда угодно.

С облегчением выдохнув, я повела Флейма в основную часть церкви. Он осматривался вокруг, но мы были одни, чему я была благодарна. Флейм должен был понять, что эта церковь не имеет ничего общего с той, что была причиной его боли.

Направившись к скамьям, я села. Увидев фото пастора Джеймс на алтаре, окруженное свечами и цветами, загрустила. Я знала, что Стикс организовал все, чтобы ее семье анонимно сообщили о ее смерти. Я не была в курсе деталей, но Мэй сказала, что им все передали и отправили деньги. Но видя ее улыбающееся лицо на фото, я не думала, что смогу вырезать из памяти ее смерть. Особенно от рук ребенка.

Флейм сел рядом со мной, натянутый как струна и тяжело дыша. Я была невероятно горда им за то, что он пришел сюда. Потому что он был готов сделать что угодно ради меня.

Голова Флейма дергалась, когда он осматривал церковь. Затем вздохнув, он посмотрел на меня и спросил:

— Здесь нет змей? Нет людей, корчащихся на полу?

— Нет, — ответила я и положила голову ему на плечо. — Это место не такое. — Я посмотрела на статую Иисуса, за которой обычно пряталась, и добавила: — Недели назад, когда ты пришел за мной, боясь, что мне причиняли боль, ничего такого не было.

Указала нашими соединенными руками на мраморную статую Иисуса и продолжила:

— Я приходила сюда, когда ты проходил лечение своей шеи. Я пряталась за статуей и наблюдала. Я слушала хор, который пел на балконе, произнося слова, которые я боялась говорить. Всю свою жизнь я боялась петь, потому что мне говорили, что это неправильно. Даже когда та моя жизнь закончилась, я все еще была сосредоточена на своих мыслях. Глубоко внутри я боялась их отпускать.

Флейм выдохнул и спросил:

— Почему ты не отпускала их?

Я закрыла глаза, чувствуя, как в горле встает ком из-за скопившихся эмоций о девушке, которой я была раньше... живой, но не живущей.

— Я думаю... думаю, что держалась за прежнюю веру, потому что... потому что не знала, кто я без нее. Всю свою жизнь я следовала ей. Я была рабыней своих страхов. Затем, когда была свободна, я сидела в темноте, наблюдая как другие принимают в себя свет... наблюдая, как они поют. А я произносила слова про себя, так желая почувствовать свободу, которую ощущала в воздухе. Но не могла. Я не могла заставить себя отпустить страхи. Я боялась человека, которым являлась.

Флейм, гладя кожу на тыльной стороне моей ладони, прошептал:

— И кто ты?

Слезы заполнили мои глаза, а губ коснулась улыбка.

— Твоя, — призналась я. — Я твоя. Мне пришлось погрузиться во тьму, чтобы увидеть правду и свет.

Флейм замер, затем приподнял мой подбородок пальцами и простонал:

— Мэдди... — а затем закрыл глаза на мгновение.

Держа его за запястье, я продолжила:

— Это правда. Я твоя. Ты дал мне цель к существованию, Флейм. Ты дал мне причину жить... подарил свою любовь... отдал мне себя.

Флейм прижал лоб к моему и запустил руки мне в волосы.

— Мэдди, — прохрипел он. — Я... не верю в эту херню. Церковь, Бога. Я, бл*дь, ненавижу все это. Ненавижу то, как люди погружаются в это все и меняются, позволяют управлять собой. Я больше не могу быть вовлеченным в это.

Чувствуя легкость, я ответила:

— И я тоже, Флейм. Это больше не моя жизнь. Я тоже больше в это не верю.

— Тогда во что ты веришь? — спросил он.

Улыбаясь сквозь слезы, я сказала:

— В тебя. Я верю в тебя. — Потеревшись носом об его, я призналась: — Я верю в себя. В нас. Нам больше никто не нужен.

— Бл*дь, Мэдди, — Флейм прижал рот к моему. Как только наши губы раскрылись, приятное соединение голосов хора наполнило воздух... и это была моя любимая песня. Та, которую я пела Флейму.

Флейм оторвался от моего рта и произнес:

— Мэдди, ты пела мне эту песню. — Он свел брови на переносице, задумавшись, затем переспросил: — Ты пела мне ее? Когда я... — он постучал по виску. — Когда я Был в ловушке разума. Ты пела... я слышал ее.

Я кивнула.

— Я знаю.

— Но ты никогда не пела прежде. Говорила, что не позволяешь себе петь вслух.

— Знаю, — повторила.

— Тогда почему?..

— Потому что когда спас меня, ты дал мне голос. Ты дал мне силу высвободиться из цепей моего прошлого. Эти цепи были только в моей голове. Ты... ты освободил меня.

Я наблюдала, как глаза Флейма забегали. Это означало, что он сосредоточенно думает.

Когда напряженный стон вырвался из его горла, по щеке побежала слеза и он сказал:

— Я все потерял. Он, бл*дь, забрал у меня все. Мою маму, Исаию. Он забрал меня у самого себя. Сделал меня психом. Всю мою жизнь у меня ничего не было. Он, бл*дь, все забрал. У меня...у меня никогда не было и шанса.

Я чувствовала всю боль Флейма. Внезапно он замер и вперился в меня взглядом, как будто я была чудом наяву.

— Затем я обрел тебя. И я не могу тебя потерять, Мэдди. Я не могу потерять тебя, иначе сойду с ума.

— Ты никогда не потеряешь меня, — заверила я.

Он опустил голову и выпалил:

— Затем я обрел Ашера. — Флейм поднял взгляд, в котором плескался страх. — У меня снова есть брат. У меня есть ты и брат... и что если... что если...

Положив голову ему на затылок, я сказала:

— Никто не заберет нас у тебя. Я никуда не денусь. И Ашер... Ашер просто хочет старшего брата, Флейм. Он хочет, чтобы вы общались. Он нуждается в твоей любви. Он тоже потерял все и всех. Он потерял все благодаря вашему отцу. Как и ты.

Флейм раскинул руки.

— Но Исаия мертв. Он умер на этих чертовых руках. После одиннадцатого вдоха он умер. Он оставил меня... из-за меня самого. — В его глазах стояли непролитые слезы.— Я убил его. — Он постучал по голове. — Это всегда везде. Я вижу это все время. Всегда одиннадцать — из-за количества порезов отца и последних вдохов Исаии.

— Нет, — закричала я и наклонилась, чтобы поцеловать шрамы на его запястьях. Флейм замер, затем попытался отстраниться, но я крепко в него вцепилась. Я целовала его шрамы, и когда сделала это с каждым, то сказала: — В твоих венах нет пламени, яда и зла. В них есть только кровь, как у остальных людей. Твой отец ошибался. Боже, Флейм, он был ужасно неправ. Он верил в ложь, которой снабжал его пастор, но они ошибались. Он верили в ненастоящее. Особенно по поводу тебя.

Я боролась со злостью, что просыпалась во мне.

— Ты любим, очень сильно любим. И в твоем сердце так много любви, которую ты можешь отдать. — Я сдерживала слезы и продолжала: — Ты спас меня. Защитил меня. Сидел за моей дверью днем и ночью, убеждаясь, что я в безопасности. Ты расхаживал под моим окном каждый вечер. — Я провела пальцем по шраму на его коже. — И ты принял пулю за меня. В твоей крови свет и доброта, нет никакого пламени и зла.

Прослеживая следы от слез на щеках Флейма, я добавила:

— Мы Флейм и Мэдди. И мы выжили. Мы нашли друг друга и никогда не отпустим. Хорошо?

Флейм застонал, когда хор достиг крещендо, и обвил меня своими большими руками.

Я чувствовала себя в безопасности.

Вдохнув запах кожи, я отстранилась и предложила:

— Давай уйдем, Флейм. Отвези нас домой. И мы никогда не вернемся.

Мы доехали до дома за рекордное время. Когда зашли в гостиную, Флейм запер дверь, пока я смотрела на мужчину, которому отдала свою жизнь. Он подошел ближе и распустив мои волосы, сказал:

— Я хочу быть с тобой.

Бабочки в моем животе запорхали от его желания, и я повела его в ванную. Флейм наблюдал за тем, как я раздевалась. Подойдя к нему, я стянула с него жилет, но Флейм неожиданно поднял меня на руки, отчего я ахнула. Я смотрела ему в глаза, пока он осторожно клал меня на кровать.

Я лежала не двигаясь, пока Флейм снимал остатки одежды. Затем он залез на кровать и его большое тело накрыло мое.

Флейм убрал волосы с моего лица, и когда его губы коснулись моих, он прошептал:

— Я люблю тебя, Мэдди.

Я застонала, когда его губы обрушились на мои, а его сильные руки обхватили мою талию, а затем поднялись выше к груди. В воздухе потрескивали искры, когда наши взгляды встретились. Затем Флейм накрыл ладонью мою левую грудь, а между моих ног разгорался жар.

— Флейм... — застонала я, когда он очертил пальцами мой сосок. Но что-то вспыхнуло во взгляде Флейма, и он опустил голову. Мое сердце заколотилось с удвоенной силой, когда его рот накрыл мой сосок.

Мы никогда не занимались любовью подобным образом. Мы никогда не были такими безудержными и свободными.

Я никогда не была такой счастливо й и защищенной прежде.

Когда Флейм лизнул мой сосок, я изогнула спину, запустив пальцы в его волосы. Его язык повторил свое действие, и я сжала ноги вместе из-за невыносимого желания.

Когда я уже больше не могла терпеть, Флейм отстранился и прошептал:

— Мэдди. — Его голос был хриплым, но уверенным. Затем он осыпал поцелуями каждый сантиметр моей кожи.

Я закрыла глаза, пытаясь обрести самообладание. Моя кожа была будто в огне, полыхая под прикосновениями его губ.

Затем Флейм опустил голову ниже, облизывая языком мой живот и опускаясь к развилке между ног. Тяжелое дыхание Флейма ощущалось горячим у меня между ног. Когда я почувствовала что-то новое, паника затопила меня. Я оторвала грудь от кровати и сказала:

— Флейм... остановись...

Я увидела обожание на красивом лице Флейма, когда он поднял голову и умолял:

— Доверься мне.

Мое сердце пропустило удар от того, как сильно он хотел получить моего доверия, поэтому я кивнула, а он опустил руки на мои бедра. Мой барьер сопротивления был разрушен, как только Флейм раздвинул мне ноги, расположившись между ними.

Я закрыла глаза, когда он потер большими пальцами между моих складочек, в том месте, которое изнывало от желания.

— Флейм! — закричала я, оторвав спину от матраса. Когда он ускорил темп большого пальца, я подумала, что нет ничего приятнее. Внезапно он заменил палец языком.

Опустив взгляд, я увидела, что Флейм следит за мной, в то время как его язык и пальцы доставляли мне удовольствие. Пирсинг только усиливал ощущение. Опустив руку, чтобы коснуться мужчины, который владел моим сердцем, телом и душой я запустила пальцы в его волосы, в то время как удовольствие почти разрывало меня на части.

— Флейм! — стонала я, разбиваясь на части.

Я задыхалась, в то время как Флейм оторвался от моей плоти и навис надо, руками шире раздвигая мне ноги, а затем лаская ими мое тело и толкаясь в меня медленно, нежно... с любовью.

— Мэдди... моя Мэдди, — повторял он, полностью заполняя меня и напрягаясь всем телом. Я водила руками по его рукам, шее, спине.

И я могла это чувствовать.

Я чувствовала, как последние стены, которые окружали его душу, рушатся, и настоящий Флейм пробирается наружу. Он был любим, он был чистым, и он был...

— Мой, — прошептала я, а Флейм простонал после моего признания.

— Мэдди, — шептал он, его руки начали напрягаться, а толчки становились резче. Он приподнял мои ноги выше и давление увеличилось. Его дыхание ускорилось, низкие стоны покидали губы. Затем, когда его грудь обрушилась на мою, а губы на мои, удовольствие накрыло меня с головой.

Протяжно застонав, Фейм замер, отрываясь от моих губ и утыкаясь головой в мою шею. И я держала его так крепко, как могла. Твердые мышцы Флейма перекатывались под моими прикосновениями.

Тишина медленно заполняла спальню, и улыбка тронула мои губы. Вымотанный и уставший Флейм перекатился на бок, прижимая меня к себе. Повернувшись к нему, я гладила его лицо, испытывая удовольствие от этого простого жеста.

Флейм поймал мою руку и, прижав ее к своей щеке, прохрипел:

— Я уберу этот люк из своей гостиной.

Я закрыла глаза и с облегчением выдохнула. Флейм сжал мою руку крепче, что было знаком мне открыть глаза, и когда я это сделала, он добавил:

— Я поговорю с Ашером. Я.. я поговорю со своим... братом... по крайней мере, попытаюсь.

И на этот раз я не смогла сдержать слез. Они катились по моим щекам. Потому что я понимала, что Флейм смог побороть. Мой Флейм, мой сломленный мальчик прорвался через последнюю защиту. Он обрел свой голос. Навечно и навсегда он нашел свою песню, как и я свою.

И с помощью нашей любви он, наконец, нашел смелость петь.

29 глава

Флейм

— И вот псих… возвращается!

Я остановил байк во дворе клуба, Вик уже разжигал гриль, а остальные братья пили со своими сучками и весело проводили время.

Я соскользнул с байка и снял с него Мэдди. Не успел я поставить ее на землю, как она тут же оглянулась на сидящих с Викингом мужчин. Я проследил за ее взглядом, и вот он, Ашер. Сидит рядом с АК. Парень уже смотрел на меня, замерев на краю своего кресла.

Мэдди положила руку мне на грудь и сказала:

— Иди к нему. Я хочу поздороваться с сестрой.

У меня лихорадочно забилось сердце, но я кивнул Мэдди.

— Хорошо.

Улыбнувшись, она поднялась на цыпочки и прижалась губами к моим губам. Затем она отстранилась и пошла к группке стоящих в стороне сучек.

Услышав свист, я оглянулся на братьев. Мне махал рукой Стикс. Глубоко вздохнув, я направился к сидящей в креслах компании, которая дружно ела и запрокидывала в себя выпивку.

Мне тут же сунули в руку бутылку пива. Я сорвал с нее крышку, и Стикс сказал жестами:

«Ну, что, брат, разобрался со своим дерьмом?»

Я быстро прочёл по его рукам и кивнул головой. Кай подался вперед и указал на Ашера.

— А у тебя отличный братишка, Флейм. Смышленый маленький засранец. В отличие от некоторых здешних придурков, у него, блядь, есть мозги.

Не глядя на Ашера, я вновь кивнул. Но при этом ощутил внезапный прилив гордости. Ашер оказался умен. У Ашера был шанс.

Не дождавшись от меня ответа, Кай откинулся на спинку кресла и, взглянув на Стикса, пожал плечами.

Ко мне подошел Таннер. Я встретился взглядом с одним из немногих братьев, который был одного со мной роста, и он сказал:

— Я выправил Малышу Эшу новые документы, карту соцобеспечения и прочую хрень. Твой старик нигде не регистрировал его рождение. Никаких следов. Но теперь, брат, он – гражданин штата Одинокой Звезды. Парень рассказал, что его на дому учила мать, пока не умерла. Стикс велел мне нанять репетитора, чтобы помочь ему наверстать упущенное, и, судя по тому, что он говорит, это займет каких-то пять минут. Когда он будет готов, я оформлю его в хорошую школу, тут неподалёку. В частную. Небольшую. Там умеют держать язык за зубами. Мы дали пару взяток, не совсем законно, но, по крайней мере, мы со всем этим покончим. Твой брат останется здесь, Флейм. Теперь он ребенок Палачей. Мы о нём позаботимся. Все нормально?

Моё сердце сжалось от благодарности, но я не нашел слов, чтобы ответить. Пацана отлично выучили. Его на самом деле воспитывали. Ему дали то, чего у меня никогда не было, и я был чертовски этому рад.

Таннер кивнул мне и сел. Затем воцарилась мертвая тишина. Собираясь с силами, я сорвал с пива этикетку. Сделав глубокий вдох, я взглянул на Ашера. Я уже привлек его внимание. Он по-прежнему смотрел на меня, его глаза были так чертовски похожи на мои и на глаза Исайи, что это казалось нереальным.

Кто-то кашлянул, отчего я резко обернуться и кивнул в направлении леса.

— Идём со мной, — приказал я.

Ашер распахнул глаза.

Не дожидаясь, пока он встанет, я сделал глоток пива и, миновав компанию ошивавшихся здесь клубных шлюх, направился к холму. Отсюда был виден окружающий клуб лес, и раскинувшиеся за ним пустые акры земли.

Сначала я услышал шарканье ботинок Ашера, потом его тяжелое дыхание. Не оборачиваясь, я вскинул руку.

— Сядь.

Я успел досчитать до шести прежде, чем он опустился рядом со мной. Не слишком близко, примерно в шаге о меня. И он ни хрена мне не говорил, просто сидел, низко опустив голову, и смотрел в землю.

Я представил себя с Мэдди в той гребаной церкви. И сказал себе, что этот парень, моя кровь, никуда не уйдёт. Что он останется здесь, и я, блядь, не причиню ему никакого вреда. Я об этом думал и, как мог, пытался вбить себе в голову, но в это оказалось чертовски трудно поверить.

Сделав еще один глоток пива, я опустил бутылку и спросил:

— У тебя всё нормально?

Ашер напрягся, затем кивнул головой.

— Да.

Я моргнул, пытаясь придумать, чего бы ещё сказать, затем спросил:

— АК хорошо с тобой обращается?

Снова кивок головой и снова:

— Да.

Я понимал, что все идет не так как надо. Я не умел разговаривать с людьми. Никогда не мог нормально ничего сказать. Ашер смотрел на лес, но я обернулся влево и взглянул на его лицо. И увидел, блядь, в этом лице себя. Увидел того же пацана, каким был когда-то. И также, как и меня, Ашера держали в подвале и ... черт знает что еще.

— Я не умею разговаривать, — резко выпалил я.

Ашер повернулся ко мне и сглотнул.

— В смысле, я не умею разговаривать. Совсем. Я не понимаю людей, как остальные. Не разбираюсь в их чувствах и прочей херне. Я... я всегда лажаю с тем, что хочу сказать, и люди реально бесятся, и в итоге я прихожу в ярость. Просто все идет наперекосяк. Все время.

— Знаю, Флейм.

Я нахмурился.

— Знаешь?

— АК с Викингом рассказали мне, что... что ты отличаешься от остальных. Что с большинством людей ты говоришь по-другому.

Он сглотнул и добавил:

— Они объяснили мне, как с тобой разговаривать. Так что, я понимаю.

Я оглянулся на АК и Викинга. Викинг, как всегда, валял дурака, но внимание АК было приковано к нам. Я кивнул ему подбородком, и он в ответ приподнял своё пиво.

Ашер начал дергать из земли траву, и сделав еще один глоток пива, я обратил внимание на его волосы. Его темные волосы, подстриженные как…

— У тебя та же прическа, что и у меня, — сказал я.

Ашер замер.

— У тебя ирокез, — добавил я и, подняв руку, провел ею по своим волосам.

Лицо Ашера стало пунцовым.

— Да. Я… все постоянно говорят, что я на тебя похож, — он пожал плечами. — Мне нужно было подстричься, потому что папа никогда меня не стриг. Поэтому я попросил такую же прическу, как и у тебя.

— Не понимаю. Какого хрена ты хочешь выглядеть как я? — спросил я.

Выражение лица Ашера изменилось. Я не понимал и того, почему выражение его лица изменилось. Я, блядь, вообще его не понимал.

— Ну, потому что... потому что ты мой брат, — еле слышно сказал он.

Я замер и почувствовал, как у меня лихорадочно колотится пульс.

— У меня... у меня никогда раньше не было брата. Я всегда был сам по себе. Но я часто думал, а как бы все вышло, будь со мной кто-нибудь еще. Папа всегда говорил о тебе. Он рассказывал жуткие вещи, которые навыдумывал в своем извращенном сознании, вещи, о которых твердил ему пастор Хьюз, но я никогда их не слушал. Я никогда им не верил. Он и про меня говорил всякие ужасы, которых на самом деле не было, поэтому я решил, что скорее всего, это относится и к тебе.

Когда до меня дошел смысл его слов, у меня с языка сам собой сорвался вопрос.

— Он тебя трахал? В том грязном подвале, он тебя трахал?

Ашер замер и опустил голову.

— Скажи мне, — настаивал я. — Мне нужно знать.

Я легонько постучал себе по виску.

— Мне нужно знать, потому что вот здесь я сейчас только об этом и думаю.

— Он пытался, — прошептал Ашер — Каждый раз, когда заходил в подвал, он пытался. Но так и не смог этого сделать.

— Не понимаю, — произнес я, и от мысли, что он его не трахал, у меня отлегло от сердца. Он не трахнул Ашера.

Спасибо, мать твою.

— Думаю, это из-за выпивки. После смерти мамы, когда он впервые посадил меня в подвал, то едва мог ходить. У него не вставал, Флейм. Он злился, бил меня, — Ашер вытянул руки. — Сначала он даже пытался меня порезать, но к тому времени, как ты приехал, он уже упился почти до смерти.

Ашер вздохнул, а потом сказал:

— В основном он просто держал меня в подвале и, стоя снаружи обзывал меня грешником и читал мне отрывки из Библии. Не думаю, что у него хватило бы сил сделать что-нибудь еще.

Я сделал прерывистый вдох, затем медленно выдохнул и почувствовал, как сковавшее меня беспокойство постепенно отступает.

— Это охренительно, — признался я.

Ашер снова опустил голову. Он поднял руку и провел ею по волосам. Я как раз допивал пиво, когда он вдруг сказал:

— Я хочу выглядеть как ты, потому что хочу быть таким, как ты.

Я резко обернулся к парню.

— Какого хрена ты хочешь быть таким, как я?

Ашер указал на меня.

— Ты огромный, сильный, можешь себя защитить.

— Мне приходится нести тяжкую ношу, — ответил я.

Ашер покачал головой.

— Я видел, что ты сделал с нашим папой. Я знаю, что ты сделал с пастором Хьюзом и старейшиной Полом.

Он бросил на землю горсть травы и сказал:

— Я всегда мечтал, что когда-нибудь смогу сделать с папой то же самое, что и ты. После смерти мамы, когда он бил меня в том подвале битой, мне хотелось тоже его избить. Потому что он отнял у меня маму. Мою маму, Флейм. Она была очень хорошей. Но слишком слабой, чтобы с ним справиться.

Ашер шмыгнул носом и быстро вытер лицо рукой.

Я дернул головой, не зная, что делать. Но Ашер взял себя в руки и выдохнул:

— И тогда мой старший брат, который, как я всегда надеялся, вернется и заберет меня, действительно вернулся. И ты убил этого урода. Ты убил его, чтобы он больше никому не смог навредить.

Ашер снова начал дергать траву и сказал:

— Вот почему мне хочется быть похожим на тебя. Я не хочу, чтобы мне снова кто-нибудь навредил. Я хочу уметь за себя постоять, как ты. Хочу уметь защищаться от таких людей, как он.

Я взглянул на Ашера и понял, что когда ему будет столько же сколько и мне сейчас, он тоже станет здоровым ублюдком, но в ответ лишь пообещал ему:

— Никто больше никогда тебя не тронет. С тобой теперь я и чертова куча Палачей. И никто с нами не связывается. Никто.

Ашер замолчал, затем склонил голову и тяжело задышал. Я повернулся, испугавшись, что, черт возьми, опять не так, но тут вдруг увидел у него в глазах слёзы. Я потёр руками лицо, и услышал, как он сказал:

— Спасибо.

Порывисто выдохнув и подавшись вперед, я уперся локтями в колени и обхватил руками голову. Я чувствовал себя худшим братом на всей этой чертовой планете.

— Ашер, ко мне нельзя прикасаться. Черт, я не могу... не могу…

— Знаю, — перебил он, вытирая щеки.

— Знаешь? — прохрипел я, чертовски ненавидя себя за то, что такой больной на всю голову.

— Да, АК мне объяснил. Флейм, он все мне о тебе рассказал. Я постоянно о тебе спрашивал, поэтому он усадил меня и всё рассказал. Мне просто хочется больше о тебе узнать. А ты никогда особо не выходил из своего дома, и даже со мной не разговаривал.

Он помолчал, потом добавил:

— Но я знаю, что к тебе нельзя прикасаться. АК ясно дал это понять.

— Верно, — только и сказал я в ответ.

Ашер оглянулся, а потом снова посмотрел на меня.

— Но Мэдди к тебе прикасается.

Я замер. Затаив дыхание, я кивнул головой.

— Все в порядке, — быстро ответил он и, сильно покраснев, добавил. — Она очень красивая. И… и я рад, что она может к тебе прикасаться. Рад, что она у тебя есть.

У меня в голове пронеслось лицо Мэдди, и я произнёс:

— Она чертовски красивая. Она для меня всё.

— Да, — сказал Ашер, но лицо его еще больше покраснело. — И Флейм… Ты теперь будешь звать меня Малышом Эшем? Меня так зовут все братья. Викинг сказал, что это мое дорожное имя…и... и мне оно нравится. Оно кажется мне таким новым, совсем другим, словно и я кто-то другой. Просто Ашер напоминает мне… (Имя Эш (Ash — англ.) означает «Пепел» — прим.пер.)

— Я понял, — оборвав его, сказал я, зная, что ненавижу это гребаное имя Джосайя возможно даже больше, чем он Ашера.

— Спасибо, — ответил Малыш Эш, и между нами снова повисло молчание.

Только я собрался встать, не зная, что еще сказать, как Малыш Эш вдруг произнес:

— Мне очень нравятся все эти байки.

Я снова устроился на траве и сказал:

— Я неплохо в них шарю. Особенно в «Харлеях» и «Чопперах».

Малыш Эш улыбнулся мне и проговорил:

— АК сказал, что ты можешь собрать их с нуля.

— Да.

Малыш Эш опустил голову, а когда снова ее поднял, у него на лице появилось новое выражение.

— Флейм, можешь мне один соорудить? Вик сказал, что научит меня ездить, но мне нужен байк. Он велел поговорить с тобой.

— Да, я могу собрать тебе байк, — сказал я.

— Черный хромированный «Фэт Бой»? Как у тебя, с языками пламени на боку? АК показал мне, как пользоваться Интернетом. Я прочитал всё о них и о том, как они устроены. Мне хотелось понять, как ты собираешь их у себя в мастерской. Потом АК сказал мне, что ты можешь подобрать и краску. Сказал, что ты сам собрал свой «Харлей».

Затем он отвернулся и произнёс:

— Однажды ночью, когда мне не спалось, я пошел и посмотрел на него. И мне он ужасно понравился. Понравилось пламя и черепа у него на боку. Флейм, он просто потрясающий. Так что, если бы у меня был выбор, мне бы хотелось точно такой же. Прямо как у тебя.

У меня в груди растеклось теплое чувство, и я небрежно сказал:

— Все, что захочешь.

— Здорово, — ответил Малыш Эш, и у него на губах проступила улыбка.

Я нахмурился, подумав, что это он улыбается, но тут Эш спросил:

— А можно мне посмотреть, как ты будешь его собирать? В той мастерской у тебя на заднем дворе?

Я удивился, нахрена ему это сдалось. Но лишь пожал плечами и сказал:

— Да. Никто раньше не смотрел, но... да, ладно.

— Хорошо, — проговорил Малыш Эш, его голос стал увереннее.

Он снова принялся дёргать траву и спросил:

— Флейм?

— Да?

— Мне нравится жить с АК. Я понимаю, что ты не любишь, когда вокруг тебя слишком много людей, только Мэдди. Знаю, тебе нужно личное пространство, но, как думаешь, может, ты разрешишь мне как-нибудь к тебе заходить? Просто, знаешь, немного с тобой побыть?

У меня внутри всё сжалось, когда я представил у себя дома своего брата. Своего брата.

— Да.

Малыш Эш глубоко вздохнул, затем уселся поудобнее и сказал:

— Думаю, Флейм... мне здесь понравится. Думаю, мне... мне понравится иметь старшего брата.

У меня бешено заколотилось сердце, и, не зная, что еще сказать, я просто ответил:

— Да.

***

Мэдди

Я видела, как Флейм позвал Ашера с собой и сел рядом с ним. Видела, как напряглась его спина, и он, хоть и с трудом, но довел разговор до конца. Я смотрела на них, и мое сердце наполнялось счастьем.

— Мне нравится твой взгляд, Мэдди.

Обернувшись влево, я увидела Мэй. Ее голубые глаза блестели, и я взяла ее за руку.

— Впервые в жизни мне нравится быть собой.

— Из-за Флейма? — спросила Мэй.

Я задумалась над ее вопросом.

— В основном, да. Он вернул меня к жизни. Но благодаря ему, я чувствую себя в мире с самой собой. Ты понимаешь, о чем я?

Мэй положила руки на свой слегка округлившийся живот, и ответила:

— Я прекрасно знаю, о чем ты.

Я подняла голову к небу и, взглянув на его бескрайние просторы, сказала:

— Я никогда не считала себя сильным человеком. Но удивительно, как много находишь в себе силы, когда твой любимый человек оказывается слабым и всецело зависит от твоей готовности стать его опорой. На какую смелость можешь отважиться, когда тот, кого любишь, ждёт от тебя, что ты не дашь ему упасть. И каким счастьем переполняется твоя душа, когда впускаешь кого-то в своё сердце.

— Мэдди, — прошептала Мэй, — Я полностью тебя понимаю.

Я улыбнулась своей сестре.

— Из тебя выйдет потрясающая мать, Мэй.

Улыбка Мэй дрогнула, и она слегка склонила голову.

— Ты так думаешь? — взволнованно спросила она. — Мэдди, у нас никогда её не было. Откуда мне знать, что значит быть хорошей матерью?

Я сжала руку Мэй.

— Может, у тебя матери и не было, а у меня была.

Мэй нахмурилась.

— Не было, Мэдди. Ты, я и Белла, мы никогда не знали своих родителей.

— Нет, была, — возразила я.

Мэй протестующе покачала головой. Но я не дала ей ничего сказать и произнесла:

— У меня была ты.

Мэй потрясённо приоткрыла губы и прошептала:

— Мэдди.

— Мэй, ты будешь лучшей из матерей. Потому что вы с Беллой просто купали меня в любви. Тогда я не знала, как выразить свои эмоции, и не могла сказать или показать вам, как много вы для меня значили. Но теперь я это вижу.

По её щеке медленно скатилась слеза, и Мэй спросила:

— Но теперь ты нашла свой путь?

— Да, — ответила я, видя, что ко мне приближается Флейм вместе с Ашером. — Несомненно.

К нам подошел Флейм. Я встала со своего кресла и протянула руку. Он с радостью ее взял, и я увидела, как мгновенно исчезло напряжение от того, что меня не было рядом.

Рядом с ним неловко мялся Ашер, и я ему улыбнулась.

— Привет, Ашер.

— Это Малыш Эш, — внезапно поправил меня Флейм.

Я взглянула ему в лицо, я поняла, почему.

— Прошу прощения. Малыш Эш, — исправилась я.

— Все хорошо, спасибо, — смущенно ответил Малыш Эш.

Но тут Флейм резко обернулся на проходящего мимо новенького Палача.

— Ты! — прикрикнул он.

Парень замер на месте. Увидев Флейма, он вытаращил свои карие глаза.

— Ану, греби сюда, — приказал Флейм.

На другом конце двора с кресла поднялся Смайлер и подошел к нам.

— Эй, Флейм. Что тебе нужно от моего кузена?

Флейм уставился на молодого человека и спросил:

— Имя?

— Слэш. Я — новый проспект, — нервно ответил парень.

— Сколько тебе лет?

Молодой человек немного помялся.

— Восемнадцать.

Флейм указал на Малыша Эша.

— Это Малыш Эш. Ты всё ему тут покажешь. И ты, блядь, будешь за ним присматривать. Вы с ним здесь самые младшие, значит, так тому и быть.

Слэш повернулся к Малышу Эшу и кивнул.

— Пойдём, чувак? Я могу тебе всё здесь показать.

В ответ Малыш Эш кивнул и, сунув руки в карманы джинсов, пошел вслед за Слэшем. Смайлер покачал головой и вернулся к остальным. Тут вдруг Флейм крикнул:

— Слэш?

Слэш повернулся, и Флейм указал на Малыша Эша.

— Он мой младший брат. Обидишь его — я перережу тебе горло.

Слэш побледнел, кивнул головой и поспешил прочь. Когда Малыш Эш повернулся, чтобы последовать за ним, я уловила у него на губах тень улыбки.

Я прижалась к груди Флейма, и во двор вошла Лила. Увидев нас с Мэй, она приблизилась к нам и обняла меня, затем поцеловала Мэй в щеку.

Сзади появился Кай.

— Сладкая, — сказал он, улыбнувшись и подмигнув жене.

Как только он оказался рядом с Лилой, тут же закинул руку ей на плечо и наклонил ее назад в поцелуе. Лила рассмеялась ему в рот.

Вскоре рядом с Мэй появился Стикс, он обнял ее в защитном жесте, и ей на живот легла его ладонь.

Стикс неохотно убрал руку с ее живота и начал говорить жестами, к разговору присоединились мои сестры и Кай. Но я не обращала на них внимания, вместо этого я оглядывала двор, эту новую странную семью, в которой теперь оказалась, защищенная надежными объятьями Флейма. Потом мой взгляд скользнул к окну квартиры Стикса. Квартиры в здании клуба, в которой я жила раньше. И на меня нахлынули вспоминания о тех вечерах после нашего бегства из общины: я сидела у окна, глядя на людей, которых считала злыми.

Всех, кроме одного... мужчины с темными глазами, который, не сводя с меня взгляда, мерил шагами землю под моим окном. Я прижимала руку к стеклу, желая набраться смелости, чтобы с ним заговорить.

Целуя плечо Флейма и чувствуя, как упирается мне в затылок его подбородок, я решила, что мне здесь нравится. Нравится жить своей жизнью, сливаться с сердцем Флейма и растворяться в его объятиях.

Мне это нравилось гораздо больше.

Правда, гораздо больше.

30 глава

Пророк Каин

Белая туника.

Белые брюки.

Длинные распущенные волосы.

Я был готов.

Но глядя на свое отражение в зеркале, я чувствовал лишь тошноту. И то, что что-то не так. Все здесь кричало мне о том, что всё это чертовски неправильно.

В дверь, что вела к алтарю, тихонько постучали.

— Войдите, — позвал я.

Из пустынного коридора ко мне в комнату вошла Фиби.

— Время пришло, мой Господин, — объявила она и в ожидании замерла у двери.

Я нахмурился.

— А ты разве не присоединишься к Иуде сегодня вечером?

Фиби потупила глаза.

— Вместо меня он выбрал Сару. Теперь она удостоена чести быть Главной супругой Иуды, — она опустила голову. — Его единственной супругой.

Я представил себе, как мой брат берёт эту девочку, и у меня похолодело внутри. Меня замутило. Снаружи начала доноситься музыка, и Фиби подняла глаза.

— Господин, уже начинается. Нам нужно идти.

Я сделал над собой усилие и неуверенными шагами пошел в след за Фиби по узкому коридору, вдыхая тяжелый аромат зажженных благовоний и слыша нарастающие звуки инструментальной музыки. Мое сердце билось в такт с отдающимся от стен быстрым барабанным боем. Я молился Богу, чтобы он помог мне через это пройти.

Когда мы приблизились к завешенной прозрачной тканью двери, Фиби знаком пригласила меня зайти внутрь.

— Здесь я Вас и оставляю. У меня сегодня нет партнера. Мне запрещено входить.

Я уставился на дверь.

— Сколько там народу?

Фиби проследила за моим взглядом.

— Много, Господин. Может, человек сто? Этот обряд Дани Господней предназначен лишь для старейшин и последователей-охранников. Лишь для тех, кто достоин великой чести пробуждать сестер.

От слов Фиби я напрягся и прошептал:

— Пробуждать...?

— Да, Господин. По случаю Вашего присутствия Иуда распорядился собрать здесь всех девочек соответствующего возраста. Община в полном смятении от того, что Вы будете лично наблюдать за столькими новенькими. Они верят, что это добрый знак, свидетельствующий о Божьей милости.

В моих венах вскипел гнев, и я спросил:

— И Иуда организовал все это в мою честь? Столько... новеньких... ты сказала?

— Да, Господин. Он хочет оказать Вам большую честь. Весь день он был так взволнован.

Слегка махнув рукой, я сказал:

— Спасибо, сестра Фиби, ты можешь идти.

Фиби поклонилась и ушла. Я остановился у двери. Потому что знал, как бы я ни верил в дело своего народа, как бы ни верил в то, что я — Пророк Ордена, я знал, что не смогу просто стоять и смотреть на это …нет, попустительствовать изнасилованию детей я не мог. Ничто в моей вере не убедило бы меня в том, что подобное оправдано в глазах Бога. Даже якобы «откровения» моего дяди.

Затем я подумал об Иуде, и меня вновь охватил гнев. С тех пор, как я отпустил Окаянных сестер, мы едва перекинулись с ним парой слов. Он все время находился с братом Лукой, все время о чем-то с ним перешептывался. Сара внимала каждому слову Иуды, как будто Пророк это он, а не я.

Его ложь о Далиле. Его секретный план похитить окаянных до нашей полной готовности. А теперь это? Организация обряда Пробуждений в моем присутствии. И я понял.

Он меня проверял.

Мой собственный брат. Мой близнец. Единственный близкий мне человек... Потерял веру в меня.

До меня донесся мучительный крик какой-то маленькой девочки, и я ворвался сквозь завешенный тканью дверной проём в задымлённый зал, где происходил обряд Дани Господней... и тот образ, что возник передо мной, когда дым рассеялся, навсегда врезался мне в память.

Взрослые мужчины всех возрастов, обнаженные, с эрегированными членами, стояли позади маленьких девочек, девочек чуть старше восьми лет. Некоторые уже приступили к делу. Насиловали их. Лишая их невинности... девочки лежали лицом в пол, подняв заднюю часть тела и сжав за спиной руки, а у них между ногами стояли металлические распорки.

На меня обрушилась какофония мучительных криков, и я еле сдержал подступившую к горлу тошноту. Шагнув вперед, я встретился взглядом со стоящей на коленях девочкой, ее лицо раскраснелось отболи. И я тут же ее узнал. Это была девочка с видео. Девочка, которая танцевала, которую заставили танцевать для меня, и она, борясь со слезами, послушно это делала.

А теперь ее насиловал взрослый мужчина, которому было уже лет сорок.

И я не выдержал.

От всего этого зрелища, от слез этой девочки; от беспорядочного массового изнасилования, замаскированного под священный обряд... у меня напрочь снесло крышу.

Ринувшись вперед, я схватил того мужика, что врывался в девочку из видео, и отшвырнул его назад. Отшвырнул его назад, а когда он уставился на меня своим потрясенным лицом, я его ударил. Я бил его без остановки, и мой кулак врезался ему в лицо со всей силой, на которую я только был способен.

Но остановиться я уже не мог. Вся та ярость, негодование и напряжение, что копились во мне весь последний год, выплеснулись наружу.

Я не слышал, как стихла музыка.

Не слышал криков детей.

Я, как заведённый, бил по роже эту тварь, забрызгав кровью руки и свою белую тунику. Пока, наконец, кто-то меня от него не оттащил, и я не упал на пол.

Я вскочил на ноги, готовый ударить того, кто находился позади меня, но тут увидел знакомые глаза — как две капли воды похожие на мои.

— Каин, — нахмурившись от охватившего его гнева, прошипел Иуда.

У меня дрожали руки. Дрожали так сильно, что мне пришлось на них посмотреть. И я увидел лишь кровь, забрызгавшую каждый сантиметр моей кожи.

— Он мертв.

Повернув голову в сторону, я заметил брата Луку, склонившегося над лежащим на полу мужчиной. Над мужчиной, которого я так сильно избил, что его лицо стало свершено неузнаваемым.

— Каин, что ты наделал? — потрясенно спросил Иуда.

И вот тогда мой утихнувший было гнев, закипел с удвоенной силой. Я уставился на родное лицо человека, которого больше не мог считать своим братом-близнецом.

— Что я наделал? — удивленно спросил я. Затем покачал головой и горько рассмеялся. — Что я, блядь, наделал?

Иуда широко распахнул глаза и отступил назад. Тут я заметил, что на нем были лишь штаны от туники... как и на брате Луке.

Я обвел взглядом зал. На покрывавшей пол белой ткани виднелись пятна крови. Смесь крови и спермы, оставшейся от совокупления мужчин с маленькими девочками.

— Что я наделал! Что, сука, я наделал! — взревел я и, бросившись на своего брата-близнеца, толкнул его руками в грудь. — Это что ты, блядь, наделал?

Сзади ко мне подошел брат Лука. Развернувшись, я ударил его в грудь и закричал:

— Вали отсюда! Вали отсюда, пока я тебе нахер шею не свернул!

Брат Лука побледнел и выбежал из зала.

Я снова повернулся к глядящему на меня Иуде. И увидел на его лице настоящий страх.

— Каин? — вскинув вверх ладони, попытался успокоить меня он.

Я не дал ему договорить.

— Ты думаешь, это нормально? Думаешь, насиловать маленьких детей, пока они кричат от того, что их рвут на части грёбаные старики, это нормально?

Иуда опустил глаза, рассеянно уставившись на зажженные благовония и валяющиеся распорки, которые придерживали ноги девочек.

— Так велел Господь. Это одна из фундаментальных основ нашей веры. Мужчинам, мужчинам это нужно. Это часть нашей веры.

Посмотрев на Иуду, я стиснул зубы, затем обвел рукой зал и объявил:

— Я — Пророк. А раз так, я изменю наши обряды. Начиная с этого.

Я повернулся, собираясь уйти, но тут Иуда схватил меня за руку. Я резко оглянулся. Сурово глядя на меня, Иуда произнес:

— Братья такие изменения не примут. Даже от тебя.

Я с искренним недоверием уставился на своего брата-близнеца и почёркнуто спросил:

— Тут все мужчины долбаные педофилы? Они здесь, у нас в общине, ради Бога и спасения своих душ или чтобы трахать маленьких девочек?

Иуда попятился назад. Он покачал головой.

— Всё эти люди. Люди дьявола, с которыми ты прожил пять лет. Они подорвали твои убеждения. Посмотри, как ты себя ведешь. Послушай, что ты говоришь! Вдумайся в те греховные слова, что слетают с твоих уст!

— Я не имею с ними ничего общего. Но слушай, какими бы охреневшими они ни были, какое бы зло ни творили, они не трахают невинных детей!

Я отступил назад и тихо сказал:

— Почему я один это вижу?

— Они отравили твою душу, — бросил Иуда.

Горько рассмеявшись, я указал на него и сказал:

— Нет, брат. Ты не понимаешь одного — я этих людей ненавижу. Я хочу уничтожить их не меньше, чем ты. Они грешат, распутствуют и изо дня в день пренебрегают божьими заповедями. Но жизнь с ними помогла мне увидеть реальное положение вещей. Иуда, ты никогда не покидал дом, в котором мы выросли, ни разу. Это я. Я прожил во внешнем мире пять лет, и как бы я ни ненавидел тот ад, в котором всё это время находился, это убедило меня в том, что все эти гребаные обряды ложные. Может, если бы тебя послали на это задание, ты бы сейчас не стоял здесь, как долбанутый педофил, защищая то, что не имеет никакого оправдания!

Больше всего на свете желая поскорее убраться из этого душного места, я направился к двери, но тут Иуда заявил:

— Ты лишился веры, Каин. Тебя развратили. Раз ты так себя ведешь, ты не достоен высочайшего звания вождя нашего народа.

Я замер на месте и, обернувшись, предупредил:

— Осторожно, брат, это жутко напоминает измену. А измена Пророку карается лишением свободы.

Лицо Иуды стало пепельным, и он стремительно выбежал из зала. Я помчался в свой особняк и засел у себя в кабинете. Я углубился в изучение священных писаний, и приступил к созданию своей собственной версии.

Я работал часами, расшифровывая и сжигая старые, часто совершенно невразумительные откровения, написанные моим дядей Давидом в последние годы его жизни. Я очистил нашу веру от унизительных обрядов и, вооружившись ручкой и бумагой, создал новые законы и правила, которые не будут больше угрожать невинности наших детей.

Я так усердно работал, что не заметил, как зашла Луна, и за окном забрезжил свет нового дня. Я работал так усердно, что заснул прямо за столом с ручкой в руке…

Я проснулся от внезапного удара по голове. Глаза защипало от боли, и вокруг всё поплыло. Я повернулся, чтобы дать отпор тому, кто на меня напал, но тут мне на голову натянули мешок, и меня окутала темнота. Я попытался освободиться, но руки и ноги стягивали крепкие узлы. Меня подхватили чьи-то руки и вынесли из моего дома в холодный предрассветный воздух.

По моей тунике и штанам пробежал легкий ветерок, до меня донесся звук отпирающейся двери и эхо бегущих по каменному полу ног.

Я снова попытался высвободиться, попытался ослабить узлы, но они были слишком крепко стянуты. Тяжело дыша, я услышал, как открылась еще одна дверь. Затем меня швырнули на жёсткий пол, моя голова ударилась о каменную стену, и тело пронзила острая боль.

Меня окружили звуки шаркающих шагов, затем с моей головы резко сорвали мешок. Я заморгал от яркого света. Когда я немого пришел в себя, то увидел четыре серые каменные стены, мне в нос ударил запах сырости и пота.

Затем я поднял глаза. Поднял глаза и увидел Иуду, брата Луку и ещё двух одетых в чёрное последователей-охранников. Все они таращились на меня.

Иуда смотрел на меня, словно на чужого.

— Сейчас же отпустите меня! — рявкнул я.

От полученных ударов раскалывалась голова. Когда мой брат-близнец никак на это не отреагировал, я принялся бороться со сдерживающими меня верёвками, а затем прорычал:

— Как ваш Пророк, Я требую, чтобы вы меня выпустили!

Какое-то время никто не двигался, а потом они развернулись и направились к выходу.

У меня бешено заколотилось сердце, и я закричал:

— Иуда!

Мой брат-близнец замер, а затем, вернувшись ко мне, встал у моих ног и сказал:

— Ты — Иуда, брат Пророка.

Он указал на меня, и от его слов у меня округлились глаза.

— Ты обвиняешься в измене Ордену и будешь сидеть в этой камере, пока я не решу, как тебя наказать.

Он повернулся, чтобы уйти, но тут я снова закричал:

— Ты не можешь так поступить! ИУДА!!!

Иуда застыл на месте и, повернувшись ко мне, покачал головой.

— Нет, брат. Это ты — Иуда, — он поднял руку и сорвал со своих волос ленту. Длинные каштановые пряди рассыпались у него по плечам, совсем также, как носил их я, будучи Пророком. — А я — Пророк Каин. Я — предсказанный Пророк Ордена. И мне нужно готовиться к священной войне.

С этими словами Иуда вышел, захлопнув за собой дверь, и камера погрузилась в темноту. Он бросил меня одного. Предал собственного близнеца. Своего брата. Единственного родного ему человека…

— ИУДА!

Эпилог

Флейм

Раздался стук в дверь. Распахнув ее, я увидел стоящего на крыльце АК. Не говоря ни слова, он протянул мне две маленькие коробочки и одну большую. Взяв их в руки, я почувствовал, как внутри у меня все сжалось от волнения.

АК откашлялся.

— Здесь всё, брат. Удачи тебе, ладно? — ухмыльнулся он и, помахав мне рукой, вернулся к себе в дом.

Не успел я закрыть дверь, как из ванной вышла Мэдди. И я, блядь, замер. Увидев ее, я непроизвольно сжал в руках коробки.

На ней было длинное белое платье без рукавов. Ее длинные черные волосы волнами струились у нее по спине, спереди с обеих сторон волнистые локоны были заколоты цветами.

От моего пристального взгляда Мэдди покраснела.

— Мэдди, — прохрипел я.

Пригладив руками платье, она спросила:

— Я нормально выгляжу?

— Ты выглядишь просто потрясающе.

Мэдди опустила глаза, затем взглянула на меня из-под длинных черных ресниц.

— Это глупо, но мне хотелось одеться соответственно случаю. Мне…

Она сглотнула и, нервно сжав руки, сказала:

— Мне хотелось быть для тебя красивой этим вечером. Когда мы это сделаем. Когда свяжем себя этими узами.

У меня из груди вырвался стон, и я ответил:

— Для меня ты всегда красивая.

— А ты — для меня, — ответила она.

Я взглянул на свои кожаные штаны, ботинки, байкерский жилет и нахмурился. Я был одет как всегда.

Мэдди подошла ко мне и улыбнулась. Указав на зажатые у меня в руках на коробки, она спросила:

— У тебя есть все, что нам понадобится?

Я кивнул, и Мэдди протянула мне руку.

— Ну что, пойдем?

Сердце выпрыгивало у меня из груди, но я вышел из дома и направился вслед за Мэдди в лес. Было темно и холодно, но я видел лишь идущую впереди Мэдди и ничего не чувствовал. Вообще-то, я почти не заметил, как мы добрались до реки.

Отпустив мою руку, Мэдди повернулась ко мне лицом.

— Мне нравится находиться рядом с водой. Я так много времени провела взаперти, что просто обожаю звук журчания ручья и запах свежего воздуха. Я... я не могла придумать для этого лучшего места. Мэдди показала на небо.

— Ночь тоже ясная. На небе ни облачка. Звезды и Луна выглянули посмотреть.

Но я не потрудился поднять глаза. Какие нахрен звезды и Луна, когда у меня есть она? Я не мог отвести от нее взгляда.

Я едва мог дышать.

Я едва мог дышать, зная, что это гребаный день нашей свадьбы. Или, по крайней мере, нашей версии.

Я попросил ее выйти за меня замуж несколько дней назад. Я знал, что сделал это неправильно. Но я только что был с ней, и Мэдди, как всегда, украла мое гребаное сердце, и мне вдруг стало ясно, что она должна принадлежать мне полностью. Она — мне, а я — ей…

***

Мы лежали в постели, я держал Мэдди в объятьях, ее голова покоилась на моем плече. Ее учащенное дыхание стало глубоким и размеренным, стало ясно, что она засыпает. Положив руку мне на грудь, Мэдди тихонько вздохнула, и тут я понял, что мне этого недостаточно. Мне хотелось больше того, что у нас было. Хотелось всего. Мне было необходимо заполучить ее всю без остатка. Сделать ее своей.

Глубоко вздохнув, я перекатился на бок, и Мэдди соскользнула с меня. Она удивленно распахнула свои сонные глаза, а я взял ее за руку и выпалил:

— Я хочу на тебе жениться.

Мэдди затаила дыхание. Ее зеленые глаза стали огромными. Спустя некоторое время она сглотнула и тихо прошептала:

— Правда?

Я кивнул, затем помотал головой, пытаясь объяснить свои чувства. Я коснулся рукой ее лица и сказал:

— Мне нужно, чтобы ты стала моей. Чтобы ты целиком и полностью принадлежала мне. Чтобы ты стала Мэдди Кейд. Мне нужно знать, что ты никогда меня не бросишь.

Мэдди по-прежнему молчала, поэтому я поднес к губам ее безымянный палец и поцеловал. Но затем, она положила руку мне на щеку и сказала:

— Флейм, мое сердце замирает от счастья от одной только мысли, что я могу стать твоей женой. Но мы не придерживаемся никакой веры. И... и я не смогу стоять перед твоими братьями и моими сестрами на свадебной церемонии. Только представлю себе, что окажусь в центре внимания, и меня охватывает такой ужас, что мне становится тяжело дышать. Не думаю, что смогу это сделать. Даже заговорить и обручиться с тобой перед чиновником. Боюсь, что не справлюсь с чем-то подобным.

Я вздохнул, чувствуя, как от ее слов напряглись мои мышцы. Но подумав о священнике или чиновнике — о каком-то хрене, которого мы даже не знаем, — я признался:

— И я не справлюсь.

Я моргнул. Мэдди печально опустила глаза. Как и ей, мне ужасно хотелось, чтобы она стала моей женой.

Прислонившись лбом к ее лбу, я настойчиво произнес:

— Но я, блядь, хочу тебя, Мэдди. Хочу, чтобы ты стала моей. Моей целиком и полностью.

Мэдди подняла глаза и улыбнулась. Улыбнулась ослепительной улыбкой, которая пронзила мне грудь, словно пуля. Мэдди положила руку мне на затылок и притянула меня к своим губам. Она нежно поцеловала меня, а затем пообещала:

— Мы найдем способ, Флейм. Потому что я тоже хочу принадлежать тебе. Если вообще возможно принадлежать тебе больше, чем я сейчас.

Я впился губами в ее губы, и представил свое кольцо у нее на пальце и свое имя у нее на спине. Представил, что буду владеть ею безраздельно. Представил, что она, наконец, станет моей старухой…

Мэдди — моя старуха.

Я понятия не имел, как, черт возьми, мы это сделаем.

Но, как и во всем остальном, мы должны найти выход.

***

Мэдди не спеша подошла ко мне, позади бежала река. Взяв у меня из рук коробки, она положила их на землю и выпрямилась. Поднявшись на цыпочки, она обхватила меня за шею. Я наклонился к ней, чтобы заглянуть ей в лицо.

Когда я склонился к ней, Мэдди улыбнулась, и сказала:

— Я люблю тебя, Флейм. Не могу дождаться, когда, наконец, стану твоей женой.

Зарычав, я прижался губами к ее губам и отстранился. Мэдди отступила назад, и я поднял с земли две маленькие коробочки. Одну из них я протянул ей, и Мэдди ее открыла. Она посмотрела на кольцо, которое предназначалось мне, и вынула его из коробочки.

— Оно черное, — сказала она и снова улыбнулась.

Проделав то же самое с другой коробкой, я положил себе на ладонь ее крошечное колечко. Мэдди взглянула на него и прошептала:

— Мое кольцо черное с золотом.

Она посмотрела на него повнимательнее и затаила дыхание. Переведя взгляд на меня, она сказала:

— Как пламя. Черное с золотым выглядит как языки пламени.

Она вздохнула.

— Это ты. Это кольцо... оно всегда будет моей частичкой тебя.

Пока она смотрела на это кольцо, я почувствовал, как у меня заныло в груди, и стал раскачиваться на ногах. Я понятия не имел, как это делать. Всю эту романтическую хрень. Мне так много хотелось рассказать ей о том, что я к ней испытываю, о том, что она для меня значит, но знал, что не смогу найти слов. Мне не суждено сказать ей всё это дерьмо. Но я, блядь, ей это покажу. Каждый божий день, всю оставшуюся жизнь я покажу.

Мне просто нужно, чтобы она стала моей.

Собственностью Флейма.

Мне просто нужно, чтобы она стала моей женой.

— А что в другой коробке? — заглянув мне за плечо, тихо спросила Мэдди.

Я посмотрел на последнюю оставшуюся на земле коробку.

— Я тебе потом покажу.

Мэдди нахмурилась, но ничего не сказала.

Потом воцарилась тишина.

Услышав учащенное дыхание Мэдди, я увидел, как она расправила плечи и подошла ко мне еще ближе. Неожиданно она наклонилась и смущенно взяла своей левой рукой мою левую ладонь.

Потом подняла на меня эти большие зеленые глаза, которые я так любил. У Мэдди раскраснелись щеки, она сделала глубокий, прерывистый вдох и, улыбнувшись, положила на сердце свою правую руку.

— Я так нервничаю, — прошептала она и этим чуть не убила меня на месте.

— Да, — чувствуя то же самое, ответил я, и Мэдди сжала мою ладонь.

Она всегда понимала, что творится у меня в голове.

— Потому что я очень сильно этого хочу, — прошептала она. — Я... я просто никогда... для меня это слишком нереально, стоять здесь, в таком наряде и делать всё это. Я... я никогда не думала, что у меня получится. Но, Флейм, у меня получилось. И чудо в том, что у меня это получилось благодаря тебе.

У меня адски защемило в груди, и сильно сдавило горло. Втянув носом воздух, мне всё же удалось спросить:

— Этого хватит? Хватит для того, чтобы тебе это показалось правдоподобным без священника или какого-нибудь чиновника? Станет ли это реальным от того, что мы просто обменяемся кольцами? Мне ненавистна сама мысль о том, что тебе это покажется ненастоящим, не настоящей свадьбой.

Мэдди поцеловала наши сцепленные руки и уверенно произнесла:

— Это реально, Флейм. Для меня это совершенно реально. Мне не нужно, чтобы кто-нибудь еще говорил мне то, что я и так уже знаю... что я твоя, а ты мой. Наши клятвы друг другу сегодня важнее всего, а не подписанный лист бумаги от незнакомца, который понятия не имеет, кто мы такие. Что мы значим друг для друга. Что мы преодолели вместе.

Она покачала головой.

— Нет. Эта тайная церемония только для нас двоих абсолютно реальна. Никакой суеты, никаких излишеств. Сегодня я просто венчаю свое сердце и душу с тобой, а ты — со мной. Для меня это наивысшее выражение нашей любви. И оно прекрасно. Есть ты, и я. А больше нам ничего не нужно.

— Мэдди, — простонал я, так сильно желая услышать эти слова.

Мэдди провела пальцем по тыльной стороне моей руки и тихо произнесла:

— Я так изменилась с тех пор, как встретила тебя, Флейм. Я выросла как личность, но что самое главное, я нашла утешение в твоих объятиях. Это чудо, которое, как я думала, никогда со мной не произойдет. Благодаря друг другу мы узнали, что такое любовь, и поняли, что можем оставить ужасы прошлого позади и двигаться дальше.

По щеке Мэдди скатилась слеза, и она схватила меня за руку своими дрожащими пальчиками.

— Ты мое чудо, Флейм Кейд. Ты на самом деле вторая половинка моей души.

Сжав челюсти, я старался сдержать подступивший к горлу ком, в глазах все поплыло от слёз, и тут с губ Мэдди сорвался отрывистый смех, и она покачала головой.

— Я часто думала, как два человека — сломленная девушка и сломленный парень — смогут избавиться от своего темного и мучительного прошлого и двигаться дальше. Но теперь я знаю. Вместе, вот как. Они пробьют себе путь ... вместе.

Когда Мэдди взяла в руку большое кольцо и надела его мне на безымянный палец, у меня раздулись ноздри. И увидев у себя на руке этот гребаный кусок металла, я почувствовал, что мое черное сердце вот-вот вырвется у меня из груди.

Я повернул кольцо большим пальцем. На ободке появилась золотая надпись, и Мэдди ахнула.

— Моя Мэдди, — прошептала она, прочитав вслух выгравированное имя.

— Да, — выдохнул я, не в силах произнести больше ни слова.

— Флейм, — прошептала она, — Оно прекрасно.

Мэдди провела пальцем по словам на кольце, и у нее из глаз потекли слезы.

— Твоя Мэдди, —— еле слышно проговорила она.

Она еще какое-т время смотрела на кольцо у меня на пальце. Затем подняла голову и, покраснев, сказала:

— Теперь твоя очередь.

Мэдди поменяла наши руки так, что теперь я держал ее ладони, и мне показалось, что моя душа ушла в пятки. Стиснув зубы, я процедил:

— Я не знаю, что говорить.

Я крепко сжимал в правой руке крошечное колечко Мэдди.

— Мэдди, я не умею...красиво выражаться. Я все испорчу.

Мэдди положила правую руку мне на сердце и объяснила:

— Просто скажи то, что у тебя на сердце, Флейм. Вот.

Она взяла у меня кольцо и надела его на кончик своего безымянного пальца.

— Говори, всё что захочешь, что чувствуешь глубоко внутри, а потом опусти вниз кольцо.

С трудом сдерживая растущую у меня внутри бездну, я глубоко вздохнул и сказал:

— Я дерьмово говорю, Мэдди. Не умею нормально выражать свои мысли.

Мэдди улыбнулась и одарила меня самым прекрасным взглядом, какой я только у нее видел.

Подняв руку, я провел ею по ее румяной щеке и сказал:

— Но, черт возьми, Мэдди, я это знаю. Я очень тебя люблю. Ты меня спасла. Ты меня понимаешь. И ты моя.

Я надел кольцо на палец Мэдди и, увидев на ее руке черно-золотой ободок, почувствовал резкий удар в грудь.

Мэдди вздохнула.

И я улыбнулся.

Сейчас это кольцо было для меня всем.

Подняв глаза, я увидел, что Мэдди плачет.

— Мэдди? — спросил я, но не успел я вымолвить и слова, как она обняла меня за пояс и прижалась щекой к моей груди.

— Я люблю тебя, — прошептала она. — Я так сильно тебя люблю. Ты ведь это знаешь? Мне нужно, чтобы ты знал, как много для меня значишь.

Я выдохнул, чувствуя себя просто зашибенно. Потому как я знал, что она меня любит. Моя маленькая черноволосая сучка меня любит. Я обхватил ее одной рукой за затылок, а другой за талию.

Она по-прежнему пахла клубникой.

Мы вздохнули и простояли так, казалось, целую вечность, но потом Мэдди слегка отстранилась и, взглянув на меня, заявила:

— Теперь ты мой муж, Флейм. Мой навсегда.

Застонав, я прижался в поцелуе к ее лбу и прохрипел:

— Моя жена, черт возьми. Мэдди Кейд.

Мэдди откинула назад голову и, просияв, прошептала:

— Ты заставляешь мое сердце улыбаться.

Застонав, я впился губами ей в губы, намертво скрепив этот брак.

Мэдди отстранилась и, покраснев, сказала:

— Я... я хочу домой. Хочу... хочу быть с тобой.

Мои мышцы дернулись, страстно желая того же, но только я собрался вывести ее из леса, как вдруг заметил на земле коробку. Отпустив руку Мэдди, я поднял коробку и протянул ее своей жене.

— Вот. Это тоже тебе. Теперь ты моя старуха. Это, блядь, не оставит никаких сомнений.

Мэдди медленно взяла коробку и открыла ее. Заглянув внутрь, она вытащила маленький кожаный жилет с вышитым на нем именем.

— Флейм, — прошептала она и развернула его.

К ее глазам снова подступили слезы, и она провела пальцем по вышитой сзади надписи, которая гласила: «Собственность Флейма».

— Да, — прошептала она, и на новенькую кожу, прямо над моим именем, упала крупная слеза. — Я твоя. Ты и представить себе не можешь, насколько я «твоя».

У меня на шее бешено заколотился пульс. Мэдди прижала жилет к груди и подняла глаза.

— Отведи меня домой, Флейм. Я хочу заняться любовью со своим мужем. Сегодня ночью я хочу быть как можно ближе к тебе. Хочу скрепить этот союз. Хочу, чтобы мы с тобой стали одним целым.

***

Я тяжело дышал, моя кожа была влажной от пота. Мэдди открыла глаза, ее щеки раскраснелись, а зеленые глаза поблёскивали в свете камина.

И тут она улыбнулась. Улыбнулась и, обхватив мое лицо ладонями, на одной из которых сияло ее обручальное кольцо, привлекла меня к своим нежным губам. Я застонал ей в рот, а затем отстранился и выдохнул:

— Я люблю тебя.

Мэдди покраснела и ответила:

— Я тоже тебя люблю.

Она улыбнулась и добавила:

— Мой муж.

Я перевернулся на спину, Мэдди подвинулась, чтобы прислониться спиной к новому дивану, который она здесь поставила. Мэдди переделала весь дом. У нас теперь была мебель, большая двуспальная кровать... и заколоченный досками люк.

Впервые в жизни у меня был настоящий дом.

Настоящий дом для нас с Мэдди.

Всё ещё желая быть к ней как можно ближе, я положил голову на ее голые колени, и Мэдди сразу же погладила меня по волосам. Я закрыл глаза, чувствуя в волосах ее пальцы, охваченный таким счастьем, что едва мог это вынести.

— Ты в порядке? — спросила Мэдди.

Открыв глаза, я взял ее за левую руку и прохрипел:

— Да. Даже слишком. Никогда не думал, что люди могут так себя чувствовать.

Мэдди мне улыбнулась, и ее взгляд остановился на пляшущих в камине языках пламени. Но я смотрел выше. Я всегда смотрел выше. Я делал это каждую ночь. Каждое утро, когда просыпался. Я смотрел на рисунки Мэдди, которые теперь висели в рамках над камином. Она сказала мне, что эти наброски — жизнь, о которой она мечтала раньше. То, как ей хотелось жить. И когда я спросил, можно ли мне вставить их в рамки и повесить на стену над камином — единственное, как я поучаствовал в обустройстве этого дома — она просто разбила мне сердце.

Мэдди какое-то время молчала, а потом отдала мне свой старый блокнот, в котором больше не рисовала, поскольку у нее появился новый. Вручив его мне, она сказала:

— Ты можешь взять эти наброски, Флейм. Мне будет приятно смотреть на свои прежние мечты. Я буду очень рада, потому что почти все они сбылись. Это всегда будет напоминать мне, что я самая счастливая девушка на свете.

И поэтому я их повесил. В самом низу располагались новые: ее сестры, мой байк, я учу Малыша Эша ездить на моем «Харлее», мы с Малышом Эшем у меня в мастерской начинаем собирать ему байк, и у него на спине красуется надпись «Проспект».

А наверху висели старые: наброски наших сцепленных рук, набросок моего лица, глядящего на Мэдди, портрет ее старшей сестры Беллы, которая как две капли воды была похожа на Мэй... а на самом верху, самый большой набросок — тот, что занимал особое место, тот, что безраздельно владел моим сердцем и был всем моим миром — рисунок, изображающий нас с Мэдди. Мечта, которая, как она считала, никогда не сбудется. Рисунок, который в те времена, когда я еще был охвачен пламенем, без лишних слов сказал мне, чего она хочет для нас обоих. Набросок, который я знал наизусть — каждый штрих, каждую деталь. Тот самый, где я обнимаю ее, а она — меня. Мои руки вокруг ее талии, а она, закрыв глаза от счастья, прижимает свою крохотную ладошку к моей груди.

Тот самый, с которого все началось.

Тот самый, что навсегда был выжжен у меня в душе.

Открыв глаза, я, как всегда, уставился на этот рисунок и почувствовал, что у меня вот-вот разорвётся сердце.

И тут она запела.

Моя жена тихо пела, а я смотрел на свой любимый набросок.

На нас.

На мою Мэдди.

На ее Флейма.

КОНЕЦ