Измена. Не возвращай нас

Я не дал ему никуда пройти.

Я просто схватил его за горло.

— Как ты здесь оказался? — спросил я холодно, понимая, что не бывает таких совпадений.

Давыдов растерянно на меня посмотрел, приоткрыл рот.

— Олег, очнись.

— Повторюсь, как ты здесь оказался, отвечай!

38.

Олег

Давыдов дёрнулся, выкатил на меня глаза и дрогнувшим голосом прохрипел:

— Глонасс, я отследил твою тачку по системе антиугона.

Я тяжело выдохнул, толкнул от себя Давыдова и спустился по ступенькам вниз. Он остался стоять у дверей медцентра и растерянно смотреть то на стекло, то на меня.

— Олег, твою мать, что ты делаешь? Что ты творишь? Ты же понимаешь, что это не может долго продолжаться, — донёсся до меня его голос, и я с трудом сдержался, чтобы не рявкнуть на него. — Олег, ты всех подозреваешь. Ты сорвался на мне, что ты думал, что ты хотел от меня услышать, что я всю эту кашу заварил? Да я, блин, знать не знаю, что у тебя в жизни происходит, но только понимаю, что какое-то дерьмо, Варя в реанимации, ребёнок... Господи, Олег ты что натворил? Ты вообще понимаешь, чем ты рискуешь.

Медленным шагом я приблизился к машине и опёрся о капот спиной, запрокинул голову и выдохнул, чуть ли не взревев:

— Давай без нотаций, я и без тебя знаю, какое дерьмо сейчас происходит в моей жизни!

— А я не знаю, я не могу ничего прогнозировать. Нам не по двадцать лет, чтобы срываться в авантюры. Ты должен это понимать, у нас с тобой у обоих семьи, у нас дети. Мы не можем так подставлять друг друга. Это раз. Если твоя задница оказалась в дерьме, я буду делать все возможное, чтобы как можно быстрее тебя оттуда вытащить. И поэтому не надо на меня рычать. И не надо говорить, что я суюсь не в своё дело. Это дело как раз-таки моё. Если ты не знал партнёра выбирают тщательнее, чем супругу.

Давыдов резко спустился по ступеням и приблизился к моей машине, тоже опёрся спиной о капот и сложил руки на груди, потом хлопнул себя по штанине и вытащил из кармана пачку сигарет, протянул мне.

Я отрицательно качнул головой.

— НУ Олег в чем дело?

Я тяжело вздохнул. И сквозь зубы процедил.

— Я облажался, я изменил Варваре. С соседской девкой. Через какое-то время она позвонила, сказала, что она в залёте. Я дал какой-то промежуток времени для того, чтобы можно было сделать внутриутробный тест днк, но не так давно Варя все узнала, и вместе с Линой они уехали.

— Нафига ты вообще изменил? — спросил Давыдов и глубоко затянулся сигаретой.

Сладковатый шоколадный дым щекотал нос, и хотелось чихнуть, но я сдержался и только махнул рукой, чтобы перед глазами не плавали туманные кольца.

— Потому что сорвался, потому что идиот, потому что... Потому что мне было, тяжело. Одно дело, когда у тебя жена беременна, грубо говоря, в двадцать лет, и там нет никаких особых условий, там нет никаких запретов, и совсем другое, когда у тебя жена беременна после тридцати. Я просто устал каждый раз сдерживаться.

Давыдов тяжело вздохнул, потёр глаза и задал самый логичный вопрос.

— Кто тебе мешал шлюху снять? Вот просто кто тебе мешал обратиться к профессионалке.

— А знаешь что, — хохотнул я зло. — Тогда бы это точно было моё взвешенное решение. Понимаешь? А я не хотел никогда нести ответственность за свою измену.

Вот в чем вся соль, если бы я обратился к шлюхе, это было бы решение. То есть я его принял. Я пошёл. Я потрахался и вернулся в семью, а в ситуации с соседской девкой это было случайно. Я не планировал этого. Я не дрочил на эту тему. Это произошло спонтанно, случайно и таким образом, как мне показалось, я могу снять с себя ответственность.

Давыдов выдохнул и покачал головой.

— Мне казалось, тема ответственности и власти была решена лет так десять назад.

— Мне тоже так казалось, — хмуро заметил я. — Но на тот момент, когда не понимаешь, к чему ведёт брак, когда не понимаешь, что все это может закончиться в один момент, в последнюю очередь думаешь про ответственность. Я знал, что это кончится, это пройдёт Варя родит. Все будет хорошо, но потом я понимал, что после даже родов все равно не будет ничего того, что я привык получать от своей жены, и эта ситуация растягивалась все дальше и дальше, и дальше, и я ещё не знал, как она родит, какое будет у неё состояние, впадёт ли она в депрессию. Эта беременность очень тяжело давалась Варваре. Да, сказываются года, однозначно, сказывается эмоциональное состояние, сказывается, что взрослая дочь, сказывается, что накладывается дофигища и на неё ответственности, и она

переживала об этом сильнее вс его, потому что она ответственна была за свой организм, который стал старше однозначно. И когда подвернулась Зоя, я реально ни о чем не думал.

— Ты был в гандоне? — тяжело спросил Давыдов.

— Да, но ты же знаешь, что он не даёт стопроцентной гарантии. Но я это уже прекрасно выяснил, что беременна не от меня. И просто надо было не доводить ситуацию до такого. Но пока все было тихо, я думал, обойдётся. То есть она не лезла к Варваре. Она не пыталась найти встречу. Все было настолько тихо, что мне казалось, пронесет.

Я сам говорил и сам понимал, что так рассуждать это было верхом наивности.

Каждое действие, имеет свои последствия. Таков закон мироздания. Сейчас я огребал последствия, и Варя их огребала за моё действие, за мою ошибку. За мою слабовольность.

— Черт Олег ну, твою мать. Ну ты же взрослый мужик, ты же прекрасно понимаешь, что так дела не делаются. Ну какого хрена ты её вообще выпустил тогда из дома.

— Потому что меня выбесило все. Меня выбесило, что начались претензии, начались скандалы. Я не мог себя контролировать. Мне казалось, что от давления, которое оказывается на меня, у меня скоро башка лопнет. Я попросил её не уезжать. Я попросил её остаться. Ты же сам прекрасно знаешь, что если бы она осталась, возможно, я бы разрулил ситуацию иначе.

— То есть ты считаешь, что всей этой ситуации Варя должна была прогнуться, и ты бы тогда все сделал.

Давыдов начинал бесить меня, хотелось ему втащить.

Я зло посмотрел на него и поджал губы.

— Да, я так считаю, потому что Варя спокойная, мягкая женщина и как спокойная мягкая женщина, она могла просчитать последствия своего поступка, и она хотела этих последствий. Она могла остаться, она могла привести меня в чувства, но она специально усугубляла ситуацию. Она доводила её просто до какого-то идиотизма, этот побег из больницы, эти крики, этот скандал в тот вечер.

Давыдов зажал глаза, и в этот момент у меня зазвонил мобильник. Я резко дёрнулся рукой в карман, вытащил, увидел номер тёщи, тяжело вздохнул, ощущая непонятный страх, волнение, панику.

Я принял вызов и услышал надрывное в трубке:

— Олег, Олег, здесь приехали полицейские, они пытаются что-то выяснить. Я ничего не понимаю. Говорят, что больница была обязана сообщить о дтп и Олег... Что нам делать?

39.

Олег.

Я облизал пересохшие губы и показалось, что на них выступила кровь.

— Мам, я понял, сейчас я приеду. Все хорошо, не бойся ничего. Все хорошо, мамуль, — сказал я быстро и скороговоркой. Давыдов сразу на меня посмотрел и вскинул бровь.

— Что там?

— Менты приехали по поводу аварии.

— И что ты собираешься делать?

— В смысле, что я собираюсь делать? — Вызверился я. У меня жену сбила машина из за того, что две твари её пихнули под колеса. Что я собираюсь делать? Я собираюсь добиться того, чтобы все получили по заслугам, и все.

Давыдов тяжело задышал, но только спросил:

— На твоей тачке, на моей?

— Каждый на своей, — обрубил я, потому что понимал, что раз все дела на сегодня закончены, то я останусь в больнице, а тещу отправлю домой, тестю там и так, наверное, нелегко с Линой.

Через десять минут мы припарковались возле забора больницы, и я, быстро выйдя, пошёл к входу. Давыдов стоял, разговаривал с кем-то по телефону. Но после догнал меня как раз у самых ступенек.

— Так слушай сюда, сейчас я позвонил одному знакомому, офигенному адвокату.

Он тоже присоединится ко всем мероприятиям происходящим сейчас в твоей жизни.

Я благодарно кивнул, хотя понимал, что здесь спокойно можно было справиться самому. Девушка в приёмном покое не хотела нас пускать, но я коротко объяснил, что по поводу дтп, и мы спокойно поднялись на этаж. Следователь или, как его там, был молодым, неуверенным в себе парнем. Он сидел возле моей тёщи и что-то спрашивал, записывая постоянно в бумаги. Я приблизился, протянул руку.

— Олег Ружанский супруг потерпевшей, — следователь смутился, подскочил, протянул мне руку в ответ, и опрос начался по новой.

Это, конечно, было все очень хорошо, что наши органы не спят, но у меня на руках имелись неопровержимые доказательства вины двух идиоток, поэтому я не стал растягивать это мероприятие на бесконечно долго и просто сразу показал аудиозапись разговора с Зоей. Я понимал, что этого мало, но тем не менее как бы сообщил о том, что, скорее всего, камеры с магазинов напротив, как раз смогут прояснить ситуацию, потому что камеры ресторана, в котором сидела Варя, захватили буквально кусочек.

Следователь был очень доволен тем, что почти всю работу за него уже сделали, но когда появился адвокат, сухощавый, весь какой-то тёмный, мрачный, даже с серой кожей, следак начал заикаться.

Мужчину звали Иннокентием, у него был тяжёлый взгляд прищуренных глаз и в бровях седые волоски, из-за этого казалось, будто бы не пятидесятилетний мужчина смотрит в глаза, а в душу заглядывает самая настоящая смерть.

В этот момент Давид Давыдов взял на себя всю коммуникацию, и я, присев к матери, тихонько спросил:

— Нет никаких новостей?

— Нет Олежа, нет, — покачала головой тёща и в один момент уткнулась мне в плечо носом. Я застыл, не зная, как реагировать. Еще недавно она для меня была женщиной, которая обвиняла меня во всех смертных грехах, но, если честно, я всегда относился с пониманием к родителям Варвары по той простой причине, что невозможно любить человека и не любить его близких.

— Мама, все будет хорошо, — тихо сказал я и приобнял тещу за плечи. Она затряслась в беззвучных рыданиях и стала размазывать по лицу слезы.

— Олег, что будет хорошо? Вот скажи мне, что будет хорошо? Еще неизвестно, какой она выйдет из реанимации, ещё неизвестно, как эта авария повлияет на ребёнка. Ничего не будет хорошо, Олеж, — тяжело вздохнула тёща и снова уткнулась мне в плечо. Я понимал, что и такие расклады существуют, но в данный момент ничего не мог с этим поделать, поэтому прижимал её к себе, гладил по плечу и пытался успокоить.

Адвокат увёл куда-то следователя, а у меня тут же попросили номер телефона Василия, но я сразу однозначно заметил, что парень, маловероятно, в чем-то виноват по той простой причине, что он нифига не видел и ехал с допустимой скоростью. Все-таки какая-то часть меня, у которой ещё присутствовала совесть, не позволяла мне просто голословно обвинить мужика, который привёз мою жену в больницу.

Спустя час в коридоре остались только мы втроём: я, теща, и Давыдов. Клим сидел на корточках у противоположной стены и с кем-то быстро и тихо разговаривал по мобильнику. Он прикусывал губы и нервно проверял входящие сообщения. Когда он положил трубку, мои нервы кончились, и я, кивнув ему, уточнил.

— Можешь отвезти мать домой?

— Нет, Олег нет, ты что, я останусь — Подалась вперёд тёща. Но я покачал головой.

— Мам, , ты устанешь. Лучше я ночь покараулю, если вдруг что-то станет известно, я сразу тебя наберу.

— Нет, Олег, ты что? Ну, на самом деле тебе не место, тебя все равно не пустят ни в реанимацию никуда.

— Клим, отвези мать домой.

Клим поджал губы, понимая, что я окончательно выпал из обоймы. Но для этого и существуют партнёры, чтобы в самые дурацкие моменты жизни подстраховать, как, например я его страховал, когда у него родился Жека, когда он долгое время не мог нормально выстроить свою жизнь по той простой причине, что забрал практически после родов сына и грудничок и мужик, который никогда детей в руках не держал, это было ещё то зрелище.

Спустя час я наконец выпроводил мать с Давыдовым домой. Сам остался сидеть, мимо меня проходили постовые медсестры, предлагали пройти, прилечь в конец корридора, но я отказывался. Сидел, ждал хоть каких-то новостей. Нервы натянулись как струны, и теперь мои молитвы звучали только об одном. О том, чтобы Варвара пришла в себя, о том, чтобы эта авария не причинила никакого вреда моей жене и моему ребёнку.

Я понимал, что это всего лишь слова, но я вкладывал в них душу.

На утро новостей так никаких и не было, но, встретив нашего врача, я ещё раз напросился в родовое отделение, чтобы посмотреть на дочку. Она лежала, как маленький розовенький комочек. Сегодня она стала ещё красивее. И я прижимался лицом к стеклу, чтобы разглядеть каждую чёрточку её лица, чтобы разглядеть каждую складочку.

— Все будет хорошо, — заметил доктор. — У неё состояние стабильное. Вполне возможно, мы скоро выпишем девочку.

Я нервно кивнул и вытер глаза.

Теща приехала ближе к обеду, привезла мне чистую одежду. Пирожки какие-то, которые пекла, но у меня напрочь отсутствовал аппетит В мужском сортире я быстро переоделся, как смог квадратно-гнездовым способом помылся.

— Ты съезди по делам. Может быть, съездишь домой, хоть поспишь. Давай я пока посижу, — настаивала тёща, но я не хотел оставлять Варю, и снова была почти бессонная ночь на жёстких скамейках, где я упирался затылком в стену и повторял слова один за одним, чтобы только моя жена и мой ребёнок не пострадали, чтобы только все обошлось.

Звонили какие-то левые номера. Но я просто это все игнорировал. Самые важные звонки высвечивались с именами. На остальных мне было наплевать.

Утром третьего дня приехал тесть.

— Ты, конечно, засранец, каких поискать. Съезди домой, поспи хоть немного.

— Как Лина? — в противовес его словам, уточнил я, растирая сонные покрасневшие глаза, казалось, как будто бы мне со слизистой сняли верхний слой, поэтому жутко болело.

— Все плачет, почти не ест. Но мать старается привести её в чувство, Давыдов приезжал вечером, Женька пытался с ней поговорить, ничего не вышло...

Я тяжело вздохнул, покачал головой.

— Ты езжай домой и скажи матери, чтоб не отправляла мне никакую еду, я все равно не ем.

— Ты ей не поможешь, сидя здесь!

— Пап, я должен быть здесь, я это понимаю, и ты это понимаешь. Езжай домой.

Мне казалось, эти дни слились в какой-то бесконечный поток раскаяния, отчаяния и боли. Меня потряхивало, меня знобило. Я дремал по несколько секунд, потом резко вздрагивал, обводил невидящим взглядом пустой коридор с длинными тенями возле ламп. Я понимал, что все делал правильно. Это из-за меня Варя оказалась в этой реанимации. Это из-за меня мой ребёнок сейчас лежал в отделении.

Утром четвертого дня в коридоре началась какая-то суета. Время было начало седьмого. Я в непонимании просто следил мутным взглядом, за тем, как передвигались медсестры очень быстро перед глазами, за тем, как пролетел к лестнице наш врач.

Я ничего не отуплял, но почему-то, как привязанный, пошёл вслед за ним.

Меня остановили у входа в отделение. Я привалился к стене и сполз по ней на пол, сел на корточки, запрокинул голову.

Спустя сорок минут врач вышел и, вздрогнув, выдохнул:

— Ваша супруга пришла в себя...

40.

Варвара

Приходить в себя было физически больно. Мне казалось, я каждой косточкой ощущала какую-то невозможную, тянущую острую боль, которая вынуждала меня снова и снова проваливаться в бессознательное. Я помнила, как мне было холодно, а ещё как меня привёз Василий, и врачи почти без разбора, без разговора, просто и быстро потащили меня в операционную. Я слышала, как они готовят инструменты, я видела глаза молодого анестезиолога, которая пыталась узнать у меня ответы на все её интересующие вопросы. Я видела, я понимала, что в них был страх.

И я на самом деле очень сильно отвыкла от государственных клиник, где в операционной такой голубой мелкий кафель квадратиком и очень сильно и остро пахнет дезсредствами, а ещё звуки, когда металл ударяется о металл. Есть же эти металлические поддоны, и вот о них ударялись инструменты. Это было жутко, это было невозможно.

Когда мне одели манжету для того, чтобы измерить давление, я поняла, что я даже не чувствую ничего этой рукой. Мне хотелось кричать, но крик застыл где-то в горле, и я должна, наверное, благодарить господа за то, что мне попалась именно эта бригада, которая без лишних слов просто делала своё дело.

Но мне в какой-то момент стало так невыносимо тяжело, что глаза закрывались сами собой. Я чувствовала, как где-то рядом были ватные спонжики со спиртом. Я чувствовала прикосновение холодных рук к внутренней стороне бедра.

Я понимала, что я в родах. Я ничего не чувствовала, это было не так, как в прошлый раз с Линой это было намного ужаснее. Я не понимала спасают они ребёнка или просто меня уже чистят, а задать вопрос я не могла, потому что губы меня не слушались и не могла даже приоткрыть рот, чтобы попытаться хотя бы замычать.

Где-то над головой я слышала, как часы отбивали каждую секунду, и мне казалось, что это просто невыносимо. Я просила, чтобы просто они так громко не звучали, и вкакой-то момент я поняла, что на меня опустилась пустота и тишина.

Я уже не чувствовала запаха спирта, я уже не чувствовала холодных рук на своём теле. Я просто оказалась где-то в пустоте, и она меня не хотела отпускать. Я не знала, что случилось с моей девочкой, я не понимала, осталась ли она со мной или ушла, и от этого, от ожидаемого горя я старалась сбежать и проваливалась все глубже и глубже в бессознательное, где был покой и тишина.

И мне приходилось очень долго разговаривать с собой, чтобы набраться смелости вынырнуть из этого бреда.

И веки были словно свинцовые, а ресницы, казалось, как будто бы склеились.

Поэтому я сначала попыталась приоткрыть губы.

По горлу прокатился давящий комок, который осел у меня в груди, казалось, как будто бы её всю стянуло гипсовым корсетом, я не могла вздохнуть, и из-за этого рот все чаще приоткрывался в попытке хватануть побольше воздуха, а потом холодные руки прикоснулись к лбу.

— Тише, тише, тише. Все хорошо, все хорошо. Вы в реанимации.

Глаза мне жутко хотелось открыть глаза, чтобы посмотреть, что вокруг происходило.

Где моя девочка? Вдруг роды удалось остановить. Вдруг я все ещё былабеременна, вдруг она от меня не ушла?

Слипшиеся ресницы почти с треском разрывались

Я открыла глаза, и мне тут же ударило ярким пятном света в них.

Хотелось зажмуриться, но я даже не могла дёрнуть рукой. Мне кажется, я что-то замычала. А потом светлое пятно оказалось закрыто лицом пожилой медсестры. У неё были седые волосы, которые аккуратно выглядывали из-под чепчика, или, как это у них... шапочка.

— Тише, тише, все хорошо...

— Дочка, — прохрипела я и поняла, что ободрала внутреннюю стенку горла.

— Тише. Успокойтесь. Все хорошо, все хорошо. Она в отделении неонатологии.

Пожалуйста, не переживайте.

Я не поняла, в какой момент началась какая-то суматоха, что-то где-то запищало, я чувствовала, как ко мне прикасались, но сил поднять голову не было, чтобы осмотреться. Я просто как заговорённая, повторяла одно слово.

Дочка.

В итоге пожилая медсестра в какой-то момент наклонилась и попробовала приподнять изголовье кровати, я ощутила, как внутри черепной коробки словно бы прокатился водный ком, от этого сильно замутило, и я замотала головой в меру своих возможностей.

— Тише, тише, тише... — и снова холодная рука легла на грудь, прижимая меня и не давая упасть. Я невидящим взглядом смотрела на голубое и синее, окружавшее меня, я никогда не знала, как выглядит реанимация изнутри. Это была почти обычная палата, только в ней было жутко холодно. — Тише, сейчас, сейчас мы замеряем ваши показатели. Если все в норме, то мы попробуем вас перевести. Не надо бояться. Успокойтесь, девочка, все хорошо, да, недоношенная, но все хорошо.

Я моргала с трудом и ощущала, как в глазах, словно пещинки скользили по слизистой, от этого хотелось кричать, и безумно жутко хотелось умыться, смыть с лица то ли слезы, то ли ещё что-то, что стягивало всю кожу.

— Так, так, давайте осторожно, осторожно, — рядом появился какой-то мужчина, и его холодные руки в перчатках перехватили мою ладонь, сжали. Я постаралась, дёрнуться, но взвыла от боли— Тихо, тихо. У вас вывихнуто было плечо. Все в порядке, но пока больно.

В какой-то момент в руках у него появился тонкий фонарик, и мне в зрачок опять засветило просто ядовито белым светом. Я старалась закрыть глаза, но врач держал меня.

— Тихо, тихо, успокойтесь, пожалуйста. Все хорошо, не переживайте. Все хорошо.

Вы родили, у вас замечательная девочка, она просто чудо. И давайте вы сейчас не будете капризничать. И, может быть, вы скоро с ней увидитесь. Ваш муж ждёт вас в коридоре. Давайте вы не будете капризничать, и мы побыстрее постараемся вас перевести в палату.

—Я,я…

— Успокойтесь, все хорошо. Он видел вашу дочку и плакал стоял. Все хорошо, Варвара...

41.

Варвара

Я не помнила, сколько времени прошло с заявления врача до того пока меня перевели в другую палату. Я просто помнила, что звенели датчики, меня осматривали. Медсестра мне ставила капельницу. Пошевелиться я все равно с трудом могла, а потом по коридорам меня довезли до какой-то другой палаты. И уже там со мной начали нормально разговаривать.

— С вами все хорошо, у вас нет каких-то сильно значимых проблем, все, что произошло, это все решается, — мягко говорил врач, а я не понимала ничего, качала головой и могла только как заведённая повторять:

— Когда я увижу дочку.

— Как только вы немного окрепнете, вам хотя бы посмотреть привезут дочь.

Успокойтесь. Все будет хорошо.

Слова врача меня ни капельки не успокаивали. Мне хотелось быстрее, как можно скорее вновь оказаться рядом со своей дочерью.

— Если вы нормально себя чувствуете, я разрешу вашему мужу зайти.

Сердце предательски задрожало, и я облизала губы. В голове была полная каша. Я не понимала, зачем мне нужно, чтобы пришёл Олег Это по его вине все произошло.

И я понимала, что он не отвечает за чужие поступки и чужие действия, но тем не менее я не могла быть уверена в том, что действительно не считаю его виноватым.

Маленькая часть меня: противная, нервная, злая, напуганная, истерзанная вся, она кричала, что это он, он один во всем виноват. Это из-за него все так произошло. Это из-за него я оказалась в реанимации. Это из-за него моя девочка сейчас лежит где-то одна. Это из-за него она даже не ощутила тепло матери после своего рождения.

— Варвара, успокойтесь, все хорошо, — мягко произнёс доктор, и я замотала головой.

— Я хочу увидеть дочь. Хочу увидеть дочь, — как заведённая, повторяла я. Мне было тяжело шевелить рукой. Казалось, как будто мне её отгрызли под самый корень.

— Сейчас все будет. Пожалуйста, только не нервничайте. Чем сильнее вы переживаете, тем хуже у вас становятся показатели. Ваше давление начинает скакать и после такой аварии велика вероятность каких-либо последствий. Я так понимаю, вы сейчас не совсем меня понимаете.

— Отведите меня к дочери, пожалуйста, — ополоумев, повторяла я. Сейчас было все неважно. Неважно, что думала я по поводу Олега. Мне нужно было увидеть мою девочку и все.

— Варвара, давайте вы выдохните и успокойтесь.

— Я не хочу успокаиваться. Мне надо к моей дочери. Пожалуйста. Я вас умоляю.

— Варвара, сейчас ещё не время.

— Нет, вы не понимаете. Мне надо к моей дочери. Пустите меня.

Я дернулась, попыталась встать с койки, но все тело прострелило судорогой, настолько сильной, как будто бы мышцы все свернули в жгуты. У меня в глазах потемнело. Я закусила губы почти до крови.

— Почему вы не даёте мне увидеться с дочерью?

— Вы слишком слабы. Вы сейчас паникуете. А пока вы паникуете, ничего хорошего не произойдёт:

Я огляделась. Перед глазами все равно стояла какая-то муть. Я была одна в палате. А палата, рассчитанная на двоих.

— Давайте сейчас я позову вашего мужа.

Почему-то, вопреки здравому смыслу, я замотала головой.

— Нет, нет, я хочу видеть дочь. Пожалуйста, я вас прошу. Я хочу увидеть девочку, свою девочку, — судорожное непонятное желание увидеть ребёнка и понять, что меня не обманули, что она действительно родилась, с ней все в порядке, не отпускало меня. Оно было сейчас настолько ярким, настолько важным, что у меня напрочь отказывала голова. О какой рациональности может идти речь, когда на кону жизнь ребёнка.

Врач покачал головой, и в этот момент медсестра оказалась рядом. Я даже не поняла, где она все это время находилась, но когда лечащий доктор встал со стула и сделал шаг в сторону медсестра заняла его место. Она пристально всматривалась в моё растерянное лицо, наблюдала за тем, как я закусывала губы и качала головой.

Дверь с таким пронзительным скрипом пошатнулась, что мне хотелось зажать уши.

Скрип был таким невозможным, как будто бы металлической ложкой по металлической кастрюле провели.

Мерзко, противно, неприятно.

Я не хотела поднимать глаза, я не хотела сталкиваться взглядом со своим мужем, который был венцом всех бед.

Это он во всем виноват.

Я не понимала, зачем он здесь вообще топчется.

Зачем он находился здесь все это время. Я же правильно поняла, что сколько я лежала в реанимации, он столько времени был здесь или нет?

Я опустила глаза, закусила губы.

Я просто хотела видеть свою дочь, и никого более. Мне не нужны были сейчас никакие оправдания, ни разговоры, ни убеждения в том, что мой муж все исправит:

Ничего он не исправит. Он пустил на самотёк ситуацию и его любовница, она довела историю до того, что я оказалась прикована к больничной койке. Она всему виной. И смотреть мне на Олега тоже не хотелось. В его лице, я понимала, что увижу врага.

Я рассматривала сложенные в замок руки, кусала губы, дышать было тяжело, в носу все щипало.

Его шаги.

Я, даже не видя этого, понимала, что он прошёл от двери к койке.

Тяжёлые шаги, как будто бы обессилевшего, напрочь лишенного жизни человека.

Мне кажется, он даже подволакивал ноги.

Я только сглотнула. По горлу прокатился комок слюней, заставляя все тело забиться от боли.

— Варь Варюш, родная моя Варечка...

42.

Олег

Меня ноги не держали, меня выдворили из коридора реанимации, оставили ждать.

где-то на лестнице. Я просто, как чумной, метался, словно тигр в клетке. Мне надо было увидеть мою жену. Но меня отстранили от всего.

Спустя долгое время, ожидание мне сообщили о том, что Варю все-таки переводят в палату. Я рвался к ней. Мне надо было её увидеть. Но просьбы о том, чтобы меня пустили не увенчались успехом раз за разом. Врач нёс какую-то ахинею о том, что она очень слаба о том, что она безумно потеряна и пока не понимает, что происходит. Но мне все это было неважно, чтобы с ней не происходило, я все вывезу. Я все смогу исправить, только бы меня пустили к ней, только бы я смог взглянуть на неё.

Я не понял, когда врач снова появился на лестничной площадке и коротко произнёс:

— Вы можете пройти в палату.

У меня все нервы были так оголены, что я не отуплял совсем ничего, и я, как в бреду, спустился на этаж ниже, зашёл в отделение. Медсестры что-то бегали, что-то говорили, а я просто, как привязанный, шел за врачом. Он остановился у двери палаты и указал ладонью вперёд. Я прикусил губы, тяжело выдохнул, пальцы коснулись гладкого белого полотна.

Вари была чужой, незнакомой, посеревшая кожа, потерянные глаза. У неё был пустой взгляд, и только какое-то бормотание под нос. Я видел, как шевелились её посеревшие губы. Мне стоило огромных усилий сделать шаг вперёд. Потом ещё один. Еще приблизиться вплотную к койке.

Я хотел, чтобы она хоть взгляд подняла, но её как будто бы выключило.

— Варя, Варюша, девочка моя, — шептал я, стараясь поймать её ладонь в свои руки. Поймал. Ледяная кожа. Как будто бы всю кровь выкачали. — Варюша, солнце моё, родная моя любимая.

Она не поднимала взгляд, только качала головой, казалось, как будто бы она медленно сходила с ума.

— Девочка моя, девочка, где моя девочка?

— С ней все хорошо, Варюш... Варвара, она в порядке, она в отделении, она такая маленькая, такая хрупкая.

— Почему, почему мне её не показывают? Мне кажется, с ней что-то происходит.

Почему мне её не дают?

Она по-прежнему избегала взглядов, и я понимал, что, скорее всего, причинял ей неимоверную боль, просто находясь рядом, но хотел сделать все возможное, чтобы притупить это чувство.

— Покажут, обязательно покажут.

— Нет, нет от меня что-то скрывают, — её голос дрожал и был таким тихим, что мне приходилось прислушиваться втрое сильнее, чтобы просто разобрать, о чем она говорила.

— Варя, все хорошо, я её видел. Она самая красивая, самая чудесная, она будет просто замечательной.

— Нет, я не верю, никому не верю. Мне не дают моего ребёнка. Что-то случилось, что-то страшное происходило.

Она говорила, и сама заговаривалась, выдёргивала у меня из ладони свою руку.

Я резко дёрнулся назад, пересёк в два шага палату, вылетел в коридор, увидел нашего доктора.

— Почему, почему её не пускают к ребёнку, почему ребёнка до сих пор не привезли, где наша девочка? — начал я.

— Все будет в порядке. Она ещё очень слаба.

— Нет, вы не понимаете. Ей нужно увидеть дочь.

— Это вы не понимаете. Мы не можем позволить, чтобы она сейчас ещё и ребёнка на себе тянула, она очень слаба.

С психа я зарычал, вернулся в палату.

Варя сидела, у неё по щекам текли крупные слезы.

— Варь, все хорошо, её привезут, как только тебе станет полегче, её обязательно привезут.

— Нет, нет, я не хочу ждать. С моей девочкой что-то происходит:

Она упорно не называла ребёнком нашим, она упорно твердила, что это её девочка, но, если честно, сейчас мне было на это наплевать, пусть все что угодно думает и как угодно говорит лишь бы она только вернулась и пришла в себя.

— Почему они мне меня не пускают к ней? Я хочу к ней. Я хочу просто посмотреть на неё.

У меня сердце сдавило, к горлу подкатило тошнота. Я снова дёрнулся назад.

Я должен показать ребёнка.

— Доктора пустите нас в неонатологию. Пустите.

— Она слишком слаба.

— Мне плевать, я её на руках донесу, чтобы просто она успокоилась, чтобы просто она увидела нашу девочку.

Да вы меня под статью подводите, да что вы творите? Нет.

— Вы должны нас понять. Возможно, ей станет легче, только когда она увидит ребёнка. Как вы этого не можете понять.

— Я запрещаю..

Я ненавидел, когда мне что-то запрещали, поэтому взбесился, снова вернулся в палату.

— Девочка моя, девочка, — шептала Варя под нос. Я наклонился, навис над женой и тихонечко провёл пальцами ей по скуле, вынудил посмотреть на меня.

— Ты меня видишь, все хорошо?

— Они не дают мне мою девочку, — дрожа всем телом, произнесла Варя. —Почему они не дают мне мою девочку?

Я без раздумий наклонился.

— Скажи мне, если тебе будет больно, — откинул одеяло, просунул руку под колени жене, второй обхватил её со спины, приподнял. Варя по инерции, как зашуганный котёнок, вцепилась мне в шею. Я выскочил из палаты, не чувствуя даже на руках её веса.

— Господи, да что вы творите, вы что делаете, — зарычал мне вслед врач, но мне было так наплевать.

Я ломанулся к лестнице, пересёк пролёт. Шагнул на площадку, толкнул плечом дверь отделения неонатологии, пропуск у меня был ещё с прошлого раза. Я нёсся по больнице, не видя никого, не обращая внимания на то, что мне говорили и когда мы оказались за тяжёлой металлической дверью, и перед нами было всего лишь небольшое стеклянное окно, где в палате лежали малыши, Варя впервые оживилась. В её глазах заблестела жизнь, я держал её на руках, а она вглядывалась в стеклянное окно и тихо шевелила губами.

— Девочка моя, самая чудесная девочка, — прошептала она, цепляясь кончиками пальцев в уголки рамы. — Какая же она чудесная, Олег, она самая чудесная.

Я вдруг понял, что у меня самая чудесная семья.

Была.

43.

Варвара

Мне пролежали в больнице ещё две недели, самые адские две недели, за которые я вся извелась.

Если честно, мне в нынешнем состоянии было плевать на себя, я очень сильно боялась за дочку. Мы назвали её Катя. Точнее, я назвала её Катерина. Олег ничего не имел против, он вообще просто был тенью рядом со мной. Он приезжал, привозил мамины обеды, привозил маму, Лину и при режиме как бы запретов, он все равно договаривался с моим лечащим врачом, чтобы я могла повидаться хотя бы со старшей дочерью, но в это время просачивалась каким-то невозможным образом мама.

А ещё приходил следователь.

— Вы точно уверены, что вас толкнули? — Спросил неприятный мужчина, от которого пахло жутко сигаретами. У него даже на среднем и указательном пальцебыли такие желтоватые участки от того, что он там зажимал сигарету.

— Меня толкнули, — сказала я тогда сдавленно. Я понимала, что эта ситуация, она не может разрешиться без вмешательства органов. Меня действительно толкнули, я в этом была уверена плюс имелся Василий, который скромно прислал цветы и пожелания скорейшего выздоровления. А ещё заверение в том, что я могу по любой просьбе обратиться к нему. Было просто приятно. Я не собиралась пользоваться такими знакомствами, но за человечность было приятно.

— Вы уверены, вам не могло показаться? Вы не могли сами оступиться? — давилна меня следователь. Я от этого психовала, сжимала пальцы так сильно, что ногти впивались в ладони, оставляя полумесяца следов.

— Я не могла ошибиться, если вы пересмотрите записи с камер наблюдения с соседних магазинов там тоже это отчётливо видно.

Я блефовала, потому что не знала видно было это или нет. Но Олег рассказывал не мне, а Климу о том, что он все разглядел.

— Мне важны ваши показания.

— А мне казалось, вам важно, чтобы эта ситуация разрешилась как можно быстрее.

И, конечно, вам будет выгоднее, чтобы я забрала заявление, чтобы мой муж забрал заявление, — поправилась я вовремя. — Но нет, такого не будет. Меня толкнули. Я в этом уверена, — стояла я на своём и чем явно бесила следователя:

Он приезжал ещё несколько раз и задавал одни и те же вопросы с разными формулировками. Несмотря на головную боль, несмотря на мои ушибы, на трещины в костях, я не собиралась поддаваться слабости и именно в этом деле решила идти до конца. Мне было не важно, что скажет буква закона на эту ситуацию. Мне было важно, чтобы мать любовницы мужа ответила за свои действия. Мне было не страшно, что последуют какие-то непонятные звонки, встречи или ещё что-то.

У меня чуть ребёнка не отобрали.

Вот это было страшнее всего, а за ребёнка любая мать готова горло перегрызть.

С Олегом было тяжелее всего. Мне было больно даже на него смотреть, и когда Катерину перевели уже ко мне в палату, ситуация немножко обмякла, стала более лайтовой, потому что Олег очень много времени проводил с дочерью. Ее надо было докармливать, потому что грудь она толком не сосала, и у меня на стрессе было очень мало молока.

Олег привозил мне чаи для лактации. Заказывал специальное меню в ресторане, чтобы хотя бы продуктами стимулировать выработку молока, но я понимала, что это такая глупость. Мне кажется, на нервной почве у меня просто оно исчезло.

Плюс ко всему у меня были обезболивающие, у меня были антибиотики, и я не хотела, чтобы все это впитывала малышка.

— Варвара, ты как? — в один из вечеров спросил Олег, наконец-то переведя на

меня взгляд. Мне казалось, он боялся этого разговора больше, чем я.

— Относительно неплохо, — сказала я сквозь зубы. Что он ожидал услышать? Что он такой молодец, он всех покарал, он герой? Нет, он не герой, он предатель. По интонации муж понял, что я не готова ни к какому диалогу, поэтому больше не настаивал на общении.

На исходе первой недели ко мне в палату подселили молодую девушку, которая только родила. Соседство не пришлось мне по вкусу, по той простой причине, что девчонка, мне казалось, была не в себе у неё кричал мальчик, весь розовенький в складочку, а она молча лежала на кровати и только по вискам стекали слезы.

Один раз дошло до глупого. Я, с трудом передвигая ногами, встала, чтобы успокоить его, потому что Катерина просыпалась от его криков. И как бы Олег не рычал о том, что он хочет купить отдельную палату на время нашего пребывания в больнице, врач разводил руками

— У нас нехватка мест. Все платные палаты переформированы.

Я на это скрипела зубами, мне не оставалось ничего, кроме как пытаться исправить эту ситуацию непосредственно самой. И да, я качала второго ребёнка. А потом не выдержала, и когда, уложив мальчика, набралась злости, я подошла и, присев на кровать соседки, тряхнула её за плечи.

— Ты что творишь? — произнесла я нервным голосом, срывающимся голосом. — У тебя ребёнок плачет, ты лежишь, как не в себе.

Она безучастно смотрела на меня пустыми глазами.

— Как тебя зову. — спросила, выдохнув, я потом включила ночник и, присмотревшись к изголовью, увидела бейджик: Самойлова Алевтина Васильевна, двадцать шесть лет. — Аля, приди в себя, у тебя ребёнок кричит, приложи его к груди.

— Я не могу, — тихо сказала девушка. Мне захотелось втащить ей оплеуху.

В смысле она не может? Это её ребёнок, она его носила девять месяцев под сердцем. В смысле она не может?

— Я жить не могу, — сказала она, тяжело выдохнув. — Он обещал, что поможет мне. А сам не приехал. Даже когда я написала о том, что у меня начались схватки.

Обманул. Ему ни я, ни ребёнок не нужны. Надо было отказ написать.

Я прикрыла глаза и тяжело покачала головой, а утром, когда появился Олег я уже была взвинченной и на его вопрос в чем все-таки дело, я зарычала:

— От ребенка отказаться хочет эта дура.

Олег поднял на меня глаза, стараясь найти в них ответы на вопросы, которые еще не прозвучали.

44.

Варя

— Я все понимаю. Сейчас ты острее, чем надо, реагируешь на такие темы, но тебе не кажется, что ты слишком многого требуешь от людей, сколько ей двадцать, двадцать пять? — мягко уточнил Олег.

— И у меня в этом возрасте уже был ребёнок, поэтому я не требую от кого-то чего-то невозможного, но я не могу спокойно смотреть на то, как у неё ребёнок захлёбывается слезами, орёт от голода.

— Я попрошу перевести тебя в другую палату.

Я бросила на мужа злой взгляд. И он понял, что не надо меня никуда переводить. А самое главное, я в его глазах прочитала какой-то страх, как будто бы он подумал о том, что если мальчик отказник, то я…

Да нет, бред.

Мне просто показалось.

На самом деле, мне просто показалось. Ничего такого в его глазах не было.

Олег приезжал каждый день, он иногда отказывался даже уезжать, стараясь мне помочь, потому что Катя была слабенькая, она была намного меньше, чем Лина, и первая моя реакция была, когда её привезли, я оторопела от страха, потому что в моём представлении новорождённые более крупненькие, такие со складочками, которые наполнены таким мягким жирочком.

Катя была не такой.

Катя была махонькой, крохотной, мне казалось, что у неё ручки-веточки и пальчики кнопочки. Меня это очень сильно пугало, намного сильнее, чем Олега, потому что Олег брал её на руки, а я брала и переживала, что могу ей навредить, сделать что-то болезненное.

Пожилая медсестра, видя это, усмехалась, пряча улыбку, а потом сетовала о том, что и не таких выхаживали, ещё здоровее были доношенных, и зря я вообще боюсь, уже столько времени ребёнок пролежал в неонатологии, точно окреп.

И самое удивительное, что невролог, которого к нам пригласили на десятый день, не заметила никаких отклонений или ещё чего-то.

— У вас чудесная девочка, очень здоровая. У неё вообще нет ни гипоксии, ничего.

Да, со временем мы будем смотреть, наблюдать за всем этим. Все-таки недоношенные дети они более уязвимы, но я считаю, что это идеальный результат, несмотря на то, в каком состоянии вы рожали.

Для меня это было таким себе утешением: сидеть и ждать, что когда-то проявятся последствия этой аварии. Это было ещё хуже, чем ожидание конца света, когда ты уже чуть ли не по часам отсчитываешь минуты до огромного ядерного гриба, зависшего над горизонтом.

Аля не вставала, раздражала меня.

Я жаловалась на неё врачу, и ей привели психолога. Она спрашивала что-то, проверяла реакции, давление в руках, хватательные рефлексы. Объясняла, что ребёнок без неё не справится, но Аля как будто бы не слышала её, смотрела пустыми глазами сквозь врача на стену и даже не вздрагивала, когда плакал её ребёнок.

На одиннадцатый день приехал Давыдов.

Этот жук как-то умудрился пройти мимо поста охраны, мимо медсестёр и зашёл в палату с огромным пуком воздушных шаров, которые тут же прилипли к потолку.

— Варя, девочка моя, все хорошо, слава богу, я так переживал, — мягко сказал Давыдов, проходя в палату в накинутом поверх медицинском халате. Он подошёл, подвинул стул к койке и уселся на него. — Ну, рассказывай мне, как ты?

Он косо посмотрел на мою соседку, но та лежала спиной к нам, поэтому никак не прореагировала.

— Все хорошо, — устало ответила я, пережившая опять бессонную ночь из-за того-то, что ребёнок у Али плакал. — Я очень благодарна тебе, Клим, что все так разрешилось. Я узнала от следователя, что ты очень много вносил поправок и заменил Олега.

Клим отмахнулся.

— Нашла за что благодарить. Думаешь, он бы не сделал так?

Я была в этом не уверена. Нет, Олег был хорошим человеком. То есть вот сейчас, оглядываясь назад, я не могу сказать, что у меня была какая-то ужасная с ним жизнь. Нет, он авторитарный самодур немного, но плохим он не был никогда и поэтому говорить о том, что Олег так не поступил бы, было глупо.

— Ты знаешь, когда Женька родился, я же реально был в жопе полной. Я ещё помню, не знаю, как ты, у нас тогда по бизнесу жуткие провалы были, а мне надо было Женьку как-то с собой оставить. Не хотел я его оставлять с матерью. Мне и деньги нужны были, и вообще все, я тогда машину продал, чтобы матери Жеки заплатить. Ну как заплатить, скажем так, просто откупиться своеобразно. Понятно же, что никто ей не запрещает общаться сейчас с Жекой, но на тот момент она и сама не горела желанием рожать и выходило, что я её заставил. У меня деньги вообще не задерживались, да ещё и Женька маленький на руках. Я не знаю, как я справлялся, но знаю одно, что если бы не было рядом Олега, хрен бы я вывез.

Потому что он и на работе страховал, и я знал, что он тянул на себе все. Да чего я тебе рассказываю? Сама ведь, наверное, помнишь...

Так почему-то оказалось, что в истории нашей жизни было заключено три человека, крах бизнеса, подъёмы. Это ощущала не только я, но это ощущал ещё и Клим.

Я покачала головой, вздохнул‚ но Давыдов, быстро развеяв воспоминания прошлого.

— Так, давай не будем о грустном, кто у нас, Катерина, какая она... — Клим, встал со стула и подошёл к Кате. Она как раз спала после еды. — Какая махонькая, Варя.

И такое чувство как будто не твоя, — выдохнул Клим, и я вся вздрогнула. — 3уб тебе даю, копия Олег, я помню вот эту вот прижатую губу по его детским фоткам, которые мне втюхивала его мать.

Я расслабленно выдохнула. В этот момент заплакал мальчик Али. Давыдов как опытный отец в этот же момент перекинул руку и закачал ребёнка, начал шептать:

— Тихо, тихо, малец, спи, давай.

Я поджала губы.

Ребёнок не успокаивался, и Клим по наивности своей шикнул:

— Мамочка, вставайте, — но Аля не шелохнулась.

— Клим, не надо, она не встанет, — произнесла я холодно, ив этот момент мальчик совсем расплакался.

Я, тяжело упёршись руками о кровать, попыталась встать, но Давыдов остановил меня и вытащил мальчишку из кувеза. Покачиваясь из стороны в сторону, он прижимал к себе ребёнка и что-то шипел, приблизился к кровати Али и, наклонившись, перегнувшись через неё, положил ребёнка ей к груди, погладил по спине и прошептал.

— Мамочка, давай, приходи в себя, какой бы дерьмовой не была жизнь, в ней всегда есть место чуду. Давай, — произнёс Клим, а я поняла, что он безбожно врал.

Чудес не бывает.

45.

Давыдова сменил Олег.

Но я так и не понимала, о чем мне с мужем говорить. О том, что это он виноват, что не удержал свою дуру. Да нет. Он и так это знал.

О том-то, что Лина теперь засыпает только с ночником, потому что сильно перепугалась, тоже не видела смысла обсуждать.

Поэтому терпела приезды Олега вплоть до выписки, на которую приехали все, даже свекровь со свёкром. Свекровь поджимала губы и держалась в сторонке, в то время как свёкр подошёл, обнял меня, заглянул в маленький кулёчек с Катериной и погладил меня по волосам.

— Варвара, хорошую девочку родила, лучшую после Лины, конечно, — дочка, услышав своё имя, нахмурилась и посмотрела на деда исподлобья, но я только покачала головой.

За торжественную часть отвечал, судя по всему, Давыдов, потому что он носился с телефоном и пытался всех сгруппировать, чтобы сфоткать, но это постоянно не выходило, потому что мой отец не хотел стоять рядом с Олегом, мать Олега не хотела стоять рядом с моей матерью. В общем, это было похоже на какую-то вакханалию. Я уже всем молилась только бы, чтобы меня забрали из этой чёртовой больницы.

Я так и не поняла, почему мою соседку привезли сюда на роды, а не в роддом, наверное, тоже были какие-то осложнения перед родами или, как я подозревала, может быть, попытка суицида или что-то в этом роде, но суть в том, что она была в состоянии более лучшем, чем я. Поэтому её выписывали в один день со мной.

И когда вот эта вся гудящая толпа сгрудилась в холле больницы, в этот момент Аля, которая все-таки взяла ребёнка на руки, тихонько вышла на первый этаж.

Я никого не посвящала в события, которые затрагивали нас по вечерам и ночам, но тем не менее Давыдов, видимо, как-то сам это все прочухал.

— А вот и вторая мамочка, — хлопнул в ладоши Клим. — Так идём, идём сюда, —начал взмахивать он рукой. — Давай мы тебя тоже сфоткаем.

Ее даже никто не приехал встретить: ни родители, ни молодой человек, который так и не объявился, и она стояла, дрожала, как осиновый лист, и смотрела на всех нас зашуганным взглядом, но Давыдов её быстро пристроил мне под бок и направил на нас камеру телефона.

— Так так девочки, давайте улыбайтесь. Вот хорошая фотка, и это хорошая.

Я не понимала, чего он добивался. Видимо, просто догадывался о ситуации,поэтому старался хоть как-то поддержать мою бывшую соседку по палате.

Олег на все это поджимал губы и качал головой. Его в принципе, немножко нервировали подобные мероприятия. Помню, когда он забирал нас с Линой из роддома, он тоже психовал в момент, когда я стояла еле на ногах, а все почему-то поочерёдно совали меня букеты с цветами и пытались заглянуть в кулёк с дочерью.

Вот и сейчас он прижимал к себе Лину, гладил её по спине и качал на все головой.

— Так все, можем собираться.

Аля растерянно хлопнула глазами и огляделась по сторонам. В этот момент Давыдов что-то просек, потому что, шагнув к нам, он аккуратно оттеснил её от меня, и что-то зашептал:

Олег, наконец, выдохнув, уточнил:

— Можем ехать.

Я нехотя кивнула, обернулась к соседке по палате и произнесла:

— Удачи, и все-таки вставай к сыну по ночам, — Аля засмущалась, на её глазах появились слезы, я покачала головой. Всякое случается в жизни, но чтобы жертвовать своим ребёнком из-за какого-то мужика. Ну, такое себе...

Я села в машину Олега, Лина уместилась со мной на заднем сидении, на переднее, рвалась моя мама, но все-таки отец уговорил её поехать на их машине. Свекровь со свёкром сели в свою, Женька заметался между всеми и, не дождавшись отца, просунул голову к нам в машину:

— Дядя Олег, я с вами можно, а то там папа что-то завис.

— Да, давай садись, — вздохнул Олег и бросил на меня косой взгляд. А мне было все нормально, вопрос был только в Лине, в том, что она теперь может общаться с Женей нормально или нет, но, судя по тому, что дочка не выказала никакого недовольства конфликт был улажен.

Короткую дорогу до дома Женя травил какие-то байки, что-то рассказывал, повернувшись к Лине, но общую атмосферу угнетённости не мог разбавить даже его весёлый голос.

Я на самом деле была благодарна Давыдову младшему по той простой причине, что он придавал лёгкую нотку безумства нынешнему мероприятию.

Оказалось, дома меня ждал сюрприз.

Вся квартира была уставлена цветами, везде висели надувные шары: как я любила белые, полупрозрачные, с серебром внутри.

Женька, подхватив Лину под локоть, утащил её в спальню, оставив меня с Олегом наедине. Родители ещё не успели приехать.

— Так я обо всем позаботился. У тебя приходящая уборщица будет, потому что это тяжело с ребёнком следить за всем этим. Ещё я нанял няню, но её ты посмотри сама, в целом она мне понравилась. Немного старомодная, но с достаточно хорошими рекомендациями. И по секрету скажу, она была очень долгое время при Женьке няней, пока он ещё был мелким.

Я растерянно качала головой и держала на руках Катеньку. Дочка сегодня была очень спокойной, она в принципе не доставляла никаких хлопот, она кушала досыта, спала, вытягивала маленькие розочки веточки-ручки наружу из кокона. И была очаровательной.

Через пятнадцать минут приехали родители. Мама стала накрывать бегом на стол.

Свекровь, демонстративно выждав минут десять застолья, встала, поблагодарила и, толкнув свёкра в бок, стала собираться уезжать. Еще через полчаса мама быстро собрав все тарелки со стола, указала отцу на выход, но папа и не подумал соглашаться с ней.

Он подошел ко мне, тихонько уточнил.

— Если хочешь, мы можем остаться.

— Нет, нет, пап, все хорошо с Линой я уж как-нибудь справлюсь, да и Катенька не доставляет хлопот.

Отец тяжело вздохнул, искоса посмотрел на Олега, который о чем-то беседовал тихо с моей матерью.

— Если что, звони хоть днём, хоть ночью звони, приедем, поможем, все сделаем.

— Да, пап, спасибо, это очень ценно для меня.

Давыдов приехал как раз к уезду родителей. Олег свел брови на переносице, тихо уточнил:

— Почему задержался?

— Соседку по палате докидывал до дома. Странная такая девочка, ребёнок родился, а она в слезах ходит.

Я покачала головой и выдала.

— Отец ребёнка обещал помогать, сам даже не ответил на сообщение о том, что она поехала в роддом.

Давыдов вскинул брови и глубокомысленно вздохнул. Но потом, придя в себя, все-таки очухался и сказал.

— Так, Варвара, я не буду задерживать. Ты устала. Тебе надо спать. Девчонкам надо спать, поэтому давайте мне моего Жеку и я сваливаю.

Женя вышел вместе с Линой, и она заканючила:

— НУ дядя Клим, ну, пожалуйста, можно, Женя останется у нас сегодня Клим посмотрел тяжело на меня. Я вздохнула.

— Женя, ну тут младенец, какой останься, чтобы ты тут своими копытами ходил, гремел. Нет, давай, собирайся, Лин, давай потом, вот приедешь к отцу, вот тогда Женька приедет к вам

Лина надулась, нахмурилась. Я поняла, что все инциденты, которые у неё были с Женей, оказались решены.

Жека, чмокнув меня в щеку, пробежал мимо, подхватил свой рюкзак и стал быстро обуваться.

— Тетя Варя, я очень вас сильно поздравляю. Желаю, чтобы мелкая была самой здоровенькой, самой крепенькой. Ну а я уж отгоню от неё потом женихов. Вы не переживайте.

Лина кокетливо захохотала, прикрыв ротик ладошкой, и фыркнула.

— А ты чего фырчишь? — тут же нашёлся Женя. — Я и от тебя отгоню. Я ещё так-то помню, как несколько лет назад мы поклялись, что если не женимся до такого-то времени обязательно сделаем семью!

Женя шутил и балагурил. Лина смущалась и махала на него рукой, тихо бурча под нос дурак.

Когда мы остались вчетвером, Лина, немножко постояв над колыбелькой с Катенькой, выдохнула и призналась.

— Я думала будет она крупнее.

Олег погладил дочь по спине и покачал головой.

— Все дети разные, ты тоже была мелкой.

— По фоткам не похоже, — Лина фыркнула и, поправив одеялко на ногах у Катюши, скрылась в своей спальне.

Олег тяжело вздохнул, я поняла, что стоит немножко расставить все точки над.

Я развернулась к мужу, склонила голову к плечу и хрипло произнесла:

— Я тебе, конечно, благодарна, но на этом твоё участие закончено...

46.

Олег растерянно покачал головой и уронил руки.

— Варь, ты же сейчас не серьёзно, да?

Я вздохнула и медленно прошла до стола. Двинула стул, тяжело опустилась на него, упёрла локти в стол и провела ладонью по лицу.

— Я серьёзнее, чем когда бы то ни было, — произнесла я с горечью, с отчаянием, с интонациями, которые бывают только у женщины, которую предали, раскроили всю душу, а после выбросили на свалку. — Твоё участие на этом закончено. Мне не нужен муж. Мне не нужен глава семьи. Не нужен никакой любовник. Благодарна тебе, что ты не бросил меня в беде, но на этом все. С детьми ты можешь видеться ‘тогда, когда захочешь, но на своей территории.

— Ты сейчас издеваешься, в смысле на своей территорией, а как я с Катей буду видеться? Я её от тебя забрать никуда не смогу.

— Ну, значит, ты не будешь с ней видеться... — спустя какое-то время тяжело закончила я и посмотрела на ошарашенного и растерянного Олега, который стоял, прижимаясь спиной к кухонному гарнитуру.

— Варь это абсурд. Варь, сколько ещё раз мне надо извиниться перед тобой, чтобы ты поверила мне?

— Яне поверю тебе, — сказала я тяжело. — Скажу больше. Ты стал самой лучшей прививкой от доверия. Я же не ошибаюсь. Ты ведь не думал, что останешься сегодня с ночёвкой?

— Нет, ошибаешься, — Олег упёрся взглядом в пол и покачал головой. — Я планировал жить с вами.

— Мне очень жаль расстраивать тебя, и очень жаль, что я могла дать тебе повод для таких мыслей, но нет, Олег, ты не останешься жить с нами. И мне было бы намного легче, если бы ты сократил наши контакты.

— Варь, ну почему? У нас родился второй ребёнок.

— Вопреки тебе, у нас родился второй ребёнок. Так звучит правильнее, Олег. И то, что я по вине твоей любовницы провела несколько дней в реанимации, то, что по вине твоей любовницы у тебя недоношенный ребёнок, это только отягчает обстоятельства. Вместо того, чтобы защитить свою семью, защитить меня, своих детей, ты пустил ситуацию на самотёк. Ты мог уже после первого появления Зои в моей палате в больнице предпринять какие-то действия. Но нет, ты считал, что все обойдётся, все как-то разрулится. Оно разрулилось и я теперь даю показания следователю о том, что меня толкнули под машину.

— Варь, ну ты же понимаешь, что, если бы я имел возможность все исправить, я бы это исправил. Если бы ты не сбежала из дома, возможно, ничего бы этого не было.

— Да, не было бы, — я тяжело выдохнула и опустила руки на стол. Влажные ладони скользнули по ламинированной поверхности, оставляя неприятные кляксы отпечатков. — Мне бы забор смолой облили. Перьями обсыпали. А ещё бы щенка придушенного я нашла на пороге, вот так бы было, если бы я осталась дома. А ты бы ничего не делал, ты бы отмахивался и говорил, что все нормально. Итог был бы одним и тем же. Не возле ресторана меня толкнули под машину, а предположим, меня в посёлке бы сбил какой-нибудь мотоциклист. Поэтому нет, Олег, ты жить с нами не будешь. И я это тебе говорю, не из каких-то зловредных своих мыслей, а я это говорю тебе чисто из-за того, что мне важна безопасность моих детей. Ты никак не решил эту ситуацию с Зоей, если бы тебе было не наплевать уже после первого её появления в больнице, ты бы пол посёлка разнёс и да...

Я приложила пальцы к губам, ощущая горячее дыхание.

— Я до сих пор не могу понять, как ты собирался сделать так, что у меня ничего бы не изменилось от присутствия твоей любовницы перед глазами.

— Она даже не от меня беременна, Варь.

— Ну это мы сможем сказать точно, когда родится ребёнок, и у тебя на руках будет днк тест А на данный момент что-то утверждать не имеет смысла.

— Она сама призналась.

— Ну и что? А я признаюсь завтра в том, что младший ребёнок у меня от Давыдова, на слово поверишь? Если тебе кто-то что то сказал это не говорит о том, что это и есть, правда.

— Хорошо, я тебя понял. Но скажи мне, пожалуйста, чего ты тогда добиваешься этим своим поведением?

— Я ничего не добиваюсь, Олег, я подала на развод, мы с тобой разведёмся. Если у тебя хоть немного осталось чего-то хорошего в душе по отношению ко мне, ты не будешь ставить палки в колеса и затягивать бракоразводный процесс, а в первое же наше заседание нас разведут без примирительного времени.

Олег сдавил челюсти с такой силой, что мне показалось, я услышала, как крошатся его зубы.

— Ты даже не хочешь дать мне шанс исправить все.

— Дело не в том, что я хочу или не хочу. Я не могу, Олег, просто не могу, потому что я не верю тебе, потому что ты предатель, потому что здоровье моих детей важнее, чем наши с тобой отношения. Я просто не могу.

— Варь, ну если ты так боишься и переживаешь за то, что с тобой или с детьми может что-то случиться, я же могу и эту ситуацию исправить.

Я прикрыла глаза, ощутила, как по вискам забился пульс.

— Я знаю, Олег Но ситуация заключается не в том, что ты можешь это исправить.

Она заключается, в том, что ты этого до сих пор не сделал этого, ты не сделал ничего, чтобы изменить ситуацию в свою сторону. Поэтому ты меня очень обяжешь, если разведёмся мы с тобой быстро, тихо и без скандалов.

47.

Олег

Я стоял, растерянно смотрел на Варю, не понимая, как мне реагировать.

Я не имел права давить на неё. Я не имел права требовать и ставить какие-то условия. Я был виноват в сложившейся ситуации. Я полностью и осознанно принимал всю вину, и Варя была во многом права. Я думал, что не зайдёт так далеко. Мы не в девяностых, чтобы люди поступали. Так мы живём в мире современных технологий, где каждый чих отслеживается, и для меня было огромным шоком, что семейка Зои посмеет настолько по-свински себя повести: напасть на беременную женщину.

Я покачал головой и тяжело вздохнул.

— Я поеду тогда, — произнёс я сквозь силу, борясь с собственными желаниями, а желание было одно: остаться с ними, остаться с моими тремя девочками. Мне хотелось холить, лелеять Катюшу, качать её на руках, баюкать. Мне хотелось смотреть на заспанную Варвару, мне хотелось заплетать волосы Лине утром, а не вернутся в дом, который стал склепом без них.

— Ты меня очень обяжешь, спасибо, — сказала Варя и опустила глаза.

Мне почему-то показалось, что я в мелькнувшем взгляде увидел разочарование и боль.

— Я только посмотрю на Катю, ладно? — уточнил я с запинкой, потому что твёрдо г оворить не получалось. Я мог их потерять, это было так страшно, что даже увзрослого мужика, который не один раз проваливался в бизнесе, рисковал баблом, сводило от одной мысли все тело, что можно было потерять девочек.

Варя кивнула и быстро стала протирать стол влажной салфеткой, хотя ничего не было: ни крошек, ни пыли. Так она старалась скрыть свою нервозность, а я не мог подойти к ней сзади, обнять за плечи и сказать:

— Варюш, сядь, успокойся, все будет хорошо. Лучше расскажи мне, что тебя волнует.

На самом деле я делал это постоянно, когда возвращался с работы не таким тоном, не с такими жестами, но это был своеобразный ритуал, я садился, она бегала вокруг меня, щебетала, носилась, кружилась. И рассказывала, что её волновало.

Не всегда в форме печали или ещё чего-то. Варя могла возмущаться, ругаться, чему-то радоваться. Ведь на самом деле, положа руку на сердце, я не хотел ей изменять, потому что, если бы хотел, я нанял проститутку, и закончилась бы вся эта эпопея намного раньше.

Нет.

Мне хотелось сбросить пар. И все, но обратиться к услугам профессионалки это означало сделать выбор, а я его не делал. Я точнее, его делал в пользу семьи, если бы... Если бы.

Я покачал головой. Я должен был принять ответственность за свой поступок, если бы во мне было больше честности Зоя бы не смогла никак воспользоваться ситуацией.

Сейчас я это оценивал здраво.

Тогда нет.

Тогда я считал, что Варя должна прогнуться. Варя должна смолчать. Варя должна принять.

Да Варя по факту нихрена ничего никому не должна.

Это я должен был с самого начала принять ответственность, как только узнал про ребёнка, я должен был не разыгрывать роль благородного рыцаря, а потащить Зою на аборт, и все.

Катенька спала. Даже губки не выпячивала, была такой спокойной, маленькой, крохотной. Просто я понял, что Лина была намного крупнее. И тогда я не боялся брать её на руки, но Катю я боялся брать на руки и все равно брал, потому что видел страх в глазах жены.

Она такого не заслуживала, поэтому я первый взял Катю, стал её баюкать, чтобы Варя расслабилась.

Спустя десять минут я с горечью и сожалением отошёл от кроватки, которую сам же и собирал, пока Варвара лежала в больнице и тихо прошёл в комнату старшей дочери.

— Родная, я поехал, — сказал я мягко. Лина бросила на меня осторожный испуганный взгляд.

— Но пап, я думала, что ты останешься.

Я грустно улыбнулся и покачал головой.

— Нет, солнце, мне надо ехать домой. Мама очень устала. Я не хочу, чтобы она ещё и за меня переживала.

— Но она за тебя не будет переживать, пап, — завелась Лина и встала с кровати.

Шагнула ко мне и вцепилась мне в рубашку — Пап, с тобой же, наоборот, спокойней.

Я тяжело вздохнул, понимаю, что можно сколько угодно разыгрывать роль того, что все мне все должны. Но ответственность за свой поступок даже перед дочерью я тоже должен принять.

Я присел на корточки, так, чтобы Лина оказалась выше и посмотрел ей в глаза.

— Понимаешь, иногда случаются такие вещи, что люди друг друга обижают, и некоторые обиды они как заноза, их можно быстро вытащить и тут же простить, а некоторые обиды как сильный удар, после которого остаётся большой синяк. Так вот, такую обиду простить почти невозможно. Я обидел твою маму очень сильно.

У Лины затряслись губы, она сдвинула бровки домиком и тяжело задышала.

Я провёл пальцами ей по волосам и прижал к себе.

— Не переживай, родная, это же не говорит о том, что все будет плохо. Все будет хорошо. Если хочешь, ты можешь поехать со мной.

— А как же, мама? Ей же сейчас помощь нужна.

— Да, ты права, но от моей она отказывается.

Лина запыхтела, а потом тоненько заскулила, прижалась ко мне, всем телом,обняла за шею и тяжело задышала.

Только спустя полчаса я смог выйти из детской.

Варя проводила меня грустным взглядом и ничего не сказала, а я только прошептал.

— Я пошёл.

На это жена кивнула и, развернувшись к двери, я вдруг дёрнулся. Через плечо посмотрел на Варвару.

— Прости меня, пожалуйста, родная, прости.

48.

Я вышел из подъезда и, дойдя до машины, встал и опёрся о неё бедром, вдохнул влажноватый воздух города, я ощутил, что у меня в груди развернулась воронка после удара ракетой.

Было все раскорежено, изломано.

И я просто от бессилия стоял и смотрел в пустоту.

Но спустя какое-то время я набрался сил и сел в машину.

Я не успел выехать со двора, как завибрировал телефон, и жизнерадостный голос Давыдова проорал:

— Ну ты как?

— Нормально, — отозвался я нейтрально.

— Слушай, у тебя родилась дочка, это надо отметить.

— Клим, отвали, а... — тихо попросил я, испытывая раздражение.

— Никакого отвали. Я как твой лучший друг и как будущий крестный, просто обязан выпить с тобой за рождение дочери, тем более такое!

— Клим, мне сейчас вот реально не до этого.

— Я знаю, Олег, что тебе не до этого, именно поэтому сейчас тебя зову.

Я тяжело вздохнул и, представив, что меня ждал пустой дом, похожий на усыпальницу, произнёс:

— Куда ехать?

Ехать надо было в центр в какой-то клуб.

Когда я остановился и припарковался возле неоновой непонятной вывески, то подумал, что Давыдов слегка ошибся с адресом, но, зайдя в помещение и увидев там довольного партнёра, который стоял и выбирал себе ружьё, я покачал головой.

— Пейнтбол, серьёзно? Ты в детстве не наигрался в эти игрушки?

— Какая к чёртовой матери разница? Давай выбирай себе пушку и погнали.

Мне двигаться не хотелось ни черта, но когда мне Давыдов зарядил в плечо шариком с краской, я озверел и гонял его по всему помещению, и где бы он не спрятался, я все время старался его настичь.

Спустя два часа Давыдов, хлопнув меня по плечу, произнёс:

— А теперь поехали пить.

— Да не буду я пить.

— Да мы по чуть-чуть, по рюмашке.

Я покачал головой и оказалось, что его поехали, это просто зашли в соседнее здание, какой-то спортбар, где куча разодетых в командные цвета мужиков сидели и болели за какой-то матч.

Давыдов быстро сделал заказ, а я, только откинувшись на спинку диванчика, запрокинул голову.

— Ну ты что такой, как будто похоронил кого-то.

— Семью похоронил, Клим.

— Что за глупости, — отозвался он тихо и покачал головой. — Да никого ты не похоронил, Олег, с тобой твоя семья.

Мне показалось лишним объяснять ему, что потерял я все. Остался у меня бизнес, дом, а самого важного, самого ценного теперь у меня никогда не будет.

— Олег да любит тебя, Варька, любит. И поэтому простить не может. Фиговее было, если бы она рот закрыла и сделала так, как ты сказал, тогда бы точно можно было бить в колокола, потому что не любила бы, потому что было бы наплевать на то, с кем ты спишь, а так, любит она тебя, дурака, такого. Безбожно сильно любит. А самое главное, если у тебя это была незапланированная внезапная акция, если ты её реально любишь, ни черта не оставляй.

Последнее Давыдов произнёс так тяжело, что я склонил голову к плечу и уточнил.

— А почему ты никогда не жил с матерью Женьки?

— А потому, что оказалось, что не любила. Она, когда беременная ходила все время хвостом вертела, от меня типа ребёнок, не повод для брака, чем ещё сильнее меня раззадоривала, и знаешь, самое смешное я вёлся. Я помню, как спал в машине под её окнами, потому что не мог уже без неё, как на наркоту подсел, а она то подпустит к себе, то оттолкнёт, то подпустит, то оттолкнёт. Мне казалось, я чокнуться готов был. И так вот это все продолжалось какое-то время. А потом, помнишь, когда у нас бизнес грохнулся. Она тогда жутко хотела слетать в отпуск, подружкам похвастаться, что вот носит ребёнка бизнесмена, он вот и на моря в любое время года за любую стоимость может, и то, и другое, пятое, десятое. Ты же помнишь, тогда как фигово было, приехал, значит, и никакого моря, а срок уже большой был. Она меня вообще выставила, и говорит, что ничего у нас с тобой не было и быть не может. И вот с одной стороны, вот по правде говоря умная же девка оказалась. Как только у меня начались проблемы, она быстренько свинтила с моим ребёнком. А я то уже за столько времени привык к тому, что у меня родится сын, и поэтому бросился искать её, а у неё новый мужчина. Так паскудно стало, что я все это время носился перед ней на задних лапах, кадриль вытанцовывал, а она так меня швырнула. Когда я попытался выяснить отношения, она мне ляпнула о том, что типа не прекратишь доставать меня, я пойду лягу на искусственные роды и в кульке твоего наследника вынесут на помойку. Я тогда так офигел, не мог сообразить, что это в неё я был влюблён, пришлось договариваться. Так вот и получилось странно и смешно, что я своего сына то по факту выкупил. И поэтому, Олег, тебе так больно и ей так больно. По той простой причине, что вы друг друга любите. И лучше пусть болит, чем будет равнодушно холодно.

49.

Олег

— У кого родилась дочка? У Олежика родилась дочка, выпьем за Олежика, — орал на весь бар Давыдов, поднимая новую стопку водки.

К нам присоединились какие-то особенно ярые футбольные фанаты, которые собирались качать всех на руках.

Давыдов так радовался за рождение моей дочери, как будто бы сам стал отцом.

Во второй раз опрокинув стопку, Клим зарычал, а потом, упав на диванчик напротив, выдал:

— Сына надо второго, но можно и дочку.

— Я смотрю, ты отошёл уже от воспитания Женьки, — усмехнулся я.

— Да нет, смотрел сегодня на Катюшку, махонькая такая, красивенькая, тоже хочу.

— Поехали, хотелка. Давай такси сейчас вызовем, закинем тебя. Потом я к себе поеду.

— Нет, нет, нет, нет, нет, давай ещё по стопке за то, чтобы была здоровенькой.

Я покачал головой.

В меня не лез ни алкоголь, ничего такого.

Я сидел с хмурой улыбкой по той простой причине, что не хотел портить Давыдову настроение. Мы реально с ним много хлебнули и да, в какой-то степени партнёр почти семья, поэтому семью я эту загружал полубухого в такси, а потом выгружал и тащил до лифта, а в квартире встретил заспанный Женька, который только покачал головой, и уточнил:

— Катя точно будет здоровенькой? Он за все успел поднять тост?

Я усмехнулся, потрепал Женьку по волосам. И сказал:

— За все, водички ему поставь холодной у кровати.

— Поставлю. Надо же входить в роль того, кто принесёт ему стакан воды в старости.

Женька усмехнулся и протянул мне руку.

Я пожал её и на прощание сказал:

— Закройся, чтобы я слышал, как замки щёлкнули.

— Хорошо, дядя Олег.

Я вышел из подъезда, сел в такси.

Что вот было у Давыдова старшего, что у младшего это невозможная какая-то просто нереальная возможность даже самую патовую ситуацию сделать чуточку приятней и да, это я сейчас говорил про Женьку, который насмешил в конце, про Давыдова, который развлекал меня весь вечер.

Такие друзья на весь золото.

Когда машина припарковалась напротив ворот, я рассчитался с таксистом и вышел, вдохнул прохладный влажный воздух и запрокинул голову к небу.

Смешно.

Мы, когда с Варей только начали встречаться, я позвал её на пляж в черте города, через частный сектор, а купаться уже было холодно, и вот, значит, мы сидели с ней на песке, на который я бросил свою куртку, и показывал созвездие.

Она смеялась скромно и говорила, что не верит мне, что я могу знать столько всего про карту звёздного неба, а я ни хрена и не знал, придумывал на ходу, только чтобы видеть улыбку на её губах.

И ведь самое дурацкое, что даже когда она обо всем узнала, я не хотел ей ничего плохого.

Я не хотел, чтобы она уезжала, чтобы что-то менялось. Я вымаливал бы у неё прощения изо дня в день, каждый раз бы рассказывал, сколько много она для меня значит, и оборачиваясь назад, я понимал, что моя тупая глупая упёртость в тот момент сыграла против меня. Надо было сразу упасть в ноги, каяться, каяться, каяться.

Я тяжело вздохнул, дошёл до дома, открыл дверь.

Пахло сыростью, в доме никто не жил, и пока Варя лежала с Катенькой в больнице, я почти все время проводил в квартире и тесть, теща, Лина, я не был один, но настоящее осознание того, что у меня больше нет семьи, накатило именно сейчас, когда я, стоя посреди холодного дома, не слышал ничего, окружала одна тишина, пустота:

И это закономерный финал для такого идиота, как я. Сам все продолбал, сам все променял.

Я понимал, что этот дом не услышит детских криков, детского смеха. На веранде не появятся махонькие детские качели, в которых ещё Лина каталась. Такие, знаете, которые из верёвок, чтобы ребёнок не выпал, все боковушки поднимались и опускались.

Не будет визгов у бассейна, не будет первого дня рождения с пенной вечеринкой на заднем дворе и стадом детей, которые будут носиться, мазаться тортом.

Ничего этого не будет.

Это останется где-то в той моей прошлой жизни, а в нынешней у меня по факту осталось только работа, которую я не имел права продолбать, ведь тогда моя семья пострадает ещё сильнее, чем сейчас.

Всю ночь не спал.

Как больной лежал, обнимал её подушку. Духами она пользовалась апельсин и базилик какого-то модного парфюмерного дома. Мне было абсолютно плевать. Я даже не вдавался в подробности. Варя за этим за всем сама следила всегда, что у меня появлялось на полке, тем пользовался, а вот её аромат разделял, знал, слышал апельсины и базилик, сладость, сочность цитрусовая с горьковатой нотой пряности. И от этого запаха осталась одна подушка.

Утром, когда я пытался заварить себе кофе трясущимися руками, телефон завибрировал, номер следака высветился.

Я закатил глаза, принял вызов.

— Добрый день.

50.

Варвара

Было все странно, ново и пугающее.

Я реально не понимала, что моё подсознание кричало и выло волком из-за того, что Олег уехал. Я не понимала, как будет страшно, когда за ним закроется дверь, и я останусь одна с двумя детьми на руках.

Мне и с Линой тогда было страшно, но с Катей вдвойне страшнее, потому что она родилась при очень тяжёлых обстоятельствах. Она была крохотная, она была маленькой, она плохо кушала. И первую ночь я провела в какой-то агонии.

Я не спала, постоянно вздрагивала, соскакивала, подходила к кроватке, и из-за этого Лина тоже плохо спала, часто открывала глаза и спрашивала.

— Мам, ну что там? Как Катюша.

Все было хорошо.

Я понимала, что меня отпустит и на самом деле с ребёнком меня отпустило.

Меня оказывается не отпустило с тем, что и на следующий вечер приехал Олег.

Опять его было очень трудно выставлять за дверь.

Я чувствовала угрызение совести от того, что не давала ему быть рядом с детьми, причём я это делала не из какой-то вредности.

Я это делала просто потому, что понимала, что, если он будет оставаться, я расслаблюсь.

Я привыкну.

Мне будет ещё тяжелее потом признать, что мы в разводе.

Это будет так тяжело, что проще лишиться руки, ноги.

— Тебе не звонил невролог? — через пару дней так же вечером, после работы, уточнил Олег, качая Катю на руках

Да, я говорила, что он не будет видеться с Катей, потому что он с детьми может проводить время только на его территории. Но трусливая часть меня, малодушная такая каждый раз перехватывала управление и шипела мне на ухо о том, что я неблагодарная, что моим детям не достался плохой отец, а я лишаю их хорошего.

И отчасти это было правдой.

У Олега не было каких-то отрицательных качеств, что дети с ним не могли бы видеться, нет. Он знал, как держать детей. Он знал, о чем с ними можно говорить. У него была авторитарная модель воспитания, но мне казалось, что в современном экологичном мире, где ребёнка лишний раз пальцем нельзя тронуть, именно такие, как Олег, смогут вырастить адекватных людей. И все это понимая, я корила себя за то, что не давала нормально общаться ни Лине с ним, не видеться с Катей и поэтому скрипела зубами каждый вечер, но все равно открывала дверь.

— Нет, ещё рано, — сказала я и судорожно вздохнула.

— Пока я здесь, поспи...

— А потом что я делать буду?

— Такты и ночью все равно не спишь, Варя.

— Она просто странная, — призналась я и выдохнула тяжело. Отвернулась от Олега, чтобы он не видел, как у меня заблестели глаза, потому что мне реально было очень странно от того, что ребёнок мог практически без капризов спать всю ночь. И от этого я только сильнее нервничала и соскакивала каждые пятнадцать или тридцать минут.

— Но если тебе некомфортно, если ты боишься за неё ночью, иди поспи, пока я здесь, я буду здесь, пока ты не выспишься.

— Не надо, — сказала я. Олег покачал головой и прошёл в детскую, выглянула Лина на наш разговор, я только махнула рукой.

К концу недели мои нервы все-таки сдали, и когда в выходной Олег приехал чуть раньше обеда, я с синими кругами под глазами, с трясущимися руками просто отдала ему Катю и заперлась в спальне, где сначала долго плакала, скулила в подушку, а потом спала.

И самое смешное, что даже няня не помогала мне, потому что я была против того, чтобы няня оставалась с нами на ночь.

Я не доверяла этому человеку.

Я была бы не против, если бы это была моя мать, но у меня совесть не позволяла просить её приезжать и ночевать с нами, но приходящей няне я не верила.

Да, она могла приготовить покушать. Да она ходила в магазин для того, чтобы купить что-то Лине, но даже старшую дочь не могла с ней никуда отпустить.

Я никому теперь не верила.

И поэтому к концу недели я была настолько вымотанная, что мне казалось, если меня тронуть, то просто польются слезы и то, что Олег приехал в обед и я уснула, подарило мне такое неземное счастье, что когда я открыла глаза и увидела за окном густые сумерки, то не сразу поняла, что происходило.

Я резко подскочила на постели, увидела спящую рядом старшую дочь, качнулась к кроватке и поняла, что там никого не было.

Меня от паники затрясло.

Боясь разбудить Лину, я дернулась к коридору и только там врубила ночное освещение.

Из зала донеслись непонятные звуки, и я, туго сглотнув на носочках, прошла вперёд.

Олег в одежде на полуразложенном диване в окружении подушек, диванных пледов держал на руках Катю.

Они спали.

А я вдруг поняла, что где-то в душе что-то со звоном лопнуло.

Только сглотнув, я сделала ещё несколько шагов вперёд, медленно дотянулась рукой до нижнего освещения, которое подсвечивало плинтуса, чтобы хоть немного разогнать мрак, и уже более детально присмотрелась к тому, как муж, устроив дочь на груди, тихонько её покачивал, а потом посмотрел мне пристально в глаза.

Я растерялась, смутилась, опустила взгляд.

— Ты не спишь? — только и смогла спросить.

— Я спал, пока ты не встала.

— А Катя почему на руках?

— А потому, что если бы я зашел к тебе в спальню, то ты бы тут же соскочила, а я не хотел. Тебе надо было выспаться.

— Я выспалась.

— Хорошо, я рад.

Я прикусила губу, не зная, как правильно реагировать на это, и понимая, что сейчас будет полным свинством сказать то, что я хотела сказать.

Но Олег пристально всматривающийся в мои глаза, закончил за меня.

— Ну, теперь я, наверное, поеду домой, да?

51.

Я замешкалась, пряча глаза, не зная, как ответить Олегу.

— Почему ты не высыпаешься?

Я растерянно качнула головой и вздохнула.

— Варь, я специально нанял няню, чтобы вот этих ситуаций не было. Не потому, что это что-то ужасное, а просто потому, что ты не должна так мучиться. Ребёнок должен быть тебе в радость, а не в тягость. Почему ты не спишь днём, когда есть возможность, пока няня дома, почему ты не переведёшь её на круглосуточное проживание?

Я прикусила губы и сделала шаг в сторону кухни, тяжело вздохнула и, отодвинув тихонько стул, присела.

— Я ей не доверяю, — выпалила я и опустила глаза, словно бы у меня не было права не доверять кому-то, но вместо того, чтобы услышать какую-то нотацию, либо объяснение Олега, он задал совсем шокирующий вопрос:

— Мне поменять её?

— Что? — встрепенулась я.

— В смысле без смысла, Варь, если ты не доверяешь няне, я её поменяю.

— Олег не в этом дело, просто я никому не доверяю.

Муж покачал головой и тихо сказал.

— Хорошо, я тебя понял. Ты бы доверяла маме, либо доверяла мне, правильно?

По поводу доверия Олегу я очень сильно сомневалась, но я же смогла уснуть, когда он оказался здесь. То есть подсознательно мой организм реагировал так, что с Олегом дети в безопасности, и поэтому я не знала, что ответить. И не знала, что ответить на тот вопрос относительно его отъезда, и поэтому просто встала, заварила себе травяной чай.

И понаблюдала, как Катя закряхтела, затребовала еды.

И как-то так получилось, что Олег остался на ночь и на второй выходной день и уехал только утром понедельника.

Я ему была благодарна за это, потому что две ночи, когда я смогла спать, оказалось сделали для меня намного больше, чем несколько дней с няней.

В среду, когда за окном блестело осеннее солнце и листва шуршала под ногами, я все-таки рискнула выйти на прогулку с Катюшей. Лина пошла с нами, и мы долго гуляли в сквере возле дома, а когда собирались домой, дочь предложила ещё зайти в кондитерскую. Мне сейчас ничего такого все равно нельзя было, но ради ребёнка я закрыла глаза на вредность сахара.

Спустя двадцать минут и набор круассанов с самой разной начинкой мы вышли из кондитерской, Катюша крепко спала на свежем воздухе, одетая, закутанная в своей маленькой прогулочной коляске. Лина шла, что-то щебетала о том, что надо будет почаще так выбираться. Я ей объясняла, что пока Катя маленькая, у нас все равно не будет на постоянке таких прогулок, но перед подъездом вся наша мирная и тихая идиллия разрушилась.

На скамейке сидела, сжавшийся в комок, Зоя.

Чёрный плащ подчеркивал неестественную бледность. Увидев нас, Зоя соскочила со скамейки и дёрнулась навстречу.

— Варя, подождите, Варя.

Я растерянно покачала головой.

Я не знала чего ожидать от этой семейки, и первое, что я сделала, это задвинула Лину себе за спину и дёрнулась к коляске, забирая оттуда ребёнка.

— Варя, Варя, пожалуйста.

— Отойдите, — сказала я холодно. — Не смейте приближаться.

Я сунула телефон дочери, и Лина без всяких вопросов стала быстро что-то щёлкать на нём.

— Варя, нет, пожалуйста, я приехала поговорить. Пожалуйста, не пугайтесь.

Она сейчас была не похожа на себя, на ту девушку, которую я встретила в палате.

Та, которую я её видела сейчас была абсолютно другим человеком. Иссушенная, вымученная.

— Варя, я очень сильно сожалею, что так произошло, так не должно было быть. Я не знаю, что тогда случилось и как это просто можно объяснить человеческим языком, Варвара, но на самом деле никто не хотел такого исхода. Я очень извиняюсь. То, что вы попали в такую ситуацию это на самом деле что-то ужасное.

Зоя дернулась. Потянула на себя сумочку, распахнула её, и я чуть было не заорала.

— Немедленно отойдите, — хрипло произнесла я, пугаясь собственного голоса.

Сейчас я всеми словами крыла Олега за его грёбанную чертовую безопасность, которую он даже не смог обеспечить нам. Опять я сталкивалась с такой ситуацией, что могла попасть в абсолютно любую беду.

— Нет, нет Вы неправильно поняли, Варя, — Зоя нервно дёрнулась, вытащила какой-то листок и протянула его мне.

Я покачала головой, сделала шаг назад, отодвигая Лину, прижимая к себе Катюшу,

Дочка, понимая, что что-то происходит либо ощущая моё общее состояние, захныкала.

Зоя распахнула в ужасе глаза и в этот момент подняла руки, положила листок на крышу коляски.

— Вот, пожалуйста

— Уходите, я не знаю, что вам надо...

— Варя, я вас умоляю, заберите, пожалуйста, заявление. Я понимаю, что я не имею вас права вообще о таком просить, и дело не во мне, дело в том, что моя мама, там срок, пожалуйста, Варя, я вас умоляю. Да, я знаю, у вас нет никаких оснований вообще как-то хорошо к нам относиться, но серьёзно во всей этой ситуации я очень соболезную и очень переживаю, что так произошло, так не должно было произойти.

— Вы влезли в мою семью.

— Варя, я понимаю, что это ужасно. И на самом деле у меня просто не было выхода.

— Вы толкнули беременную женщину под колеса машины...

— Варвара, простите, пожалуйста, я очень переживаю, что так произошло.

У Зои глаза наполнились слезами. Она прижала ладони к щекам, потом зажала пальцами глаза.

— Пожалуйста, я вас умоляю. Это реальный срок. Я не знаю, что мы будем делать.

Прошу вас, как-то повлияйте на Олега. Я вас умоляю. Я понимаю, что я не имею даже права просить такого. Но мою маму могут посадить. Варвара. Пожалуйста.

Я не успела сказать ни слова, только растерянно открыла рот.

В этот момент возле откуда-то сбоку, с паркинга, выскочили двое мужчин, одетые в джинсы и какие-то куртки с опознавательным знаками.

Я не понимала, что происходило.

Просто начался какой-то шум, гвалт, заплакала, Катенька, что-то стала очень быстро говорить Лина, и в этот момент двое мужчин подскочили с обеих сторон и схватили Зою под руки.

— Отойдите, — прохрипел один из них.

— Варвара, у вас все в порядке?

Я затравленно оглянулась по сторонам.

— Пожалуйста, никакой паники, мы из охранного агентства, нас нанял ваш супруг, все под контролем. Сейчас мы исправим всю эту ситуацию. Пожалуйста, пройдите в подъезд. Сейчас вас проводят.

Я растерянно качала головой. В этот момент второй мужчина сделал шаг вперёд, загородил меня от Зои, я только услышала сдавленное:

— Варя, пожалуйста, пожалуйста, я вас прошу, Варя.

Я прижала ладонь к колотящемуся сердцу.

52.

— Почему ты не сказал, что нанял охрану? — Спросила уже вечером я зло у Олега и прошлась ещё раз вдоль зала.

Муж сидел и прижимал к себе Катеньку, опять укачивая её.

— Зачем?

Я развернулась и бросила на него злой цепкий взгляд.

— Затем, чтобы я не переживала и знала, что в любой момент может прийти помощь.

— Или ещё больше нервничала, если бы вдруг оказалось, что они что-то проморгали. Как сегодня... — резонно и недовольно заметил Олег и покачал головой. — Варь, охрана это на тот случай, чтобы не было никаких непредвиденных ситуаций. Охрана затем, чтобы я был в курсе того, что происходит, и это никак не слежка за тобой, либо за Линой. Это просто элементарная техника безопасности. Я не собираюсь второй раз обжигаться. Я все прекрасно понимаю с первого раза.

Я зарычала и чуть было не бросила в мужа пуховкой для протирания пыли, но в последний момент одумалась, потому что поняла, что может попасть дочь.

— Это все равно ненормально, что она от меня хотела?

— Вероятнее того же чего и хотел следак, чтобы мы забрали заявление.

Я нервно закусила губы и бросила взгляд на Олега, стараясь расценить его реакцию хоть как-то.

— Но мы не заберём, родная, заявление. Ты должна это понимать, поэтому у тебя будет охрана, поэтому у тебя есть няни и домработницы, которые проверены несколько раз двумя охранными агентствами. Ты можешь им не доверять, но ты должна понимать, что такие люди стоят очень дорого, и они отвечают за качество своей работы.

Я запыхтела, обняла себя руками и покачала головой.

— Все равно, Олег, эта вся ситуация, она просто чудовищна, она пришла, плакала.

— А знаешь, что ещё чудовищно? Когда мать в реанимацию к собственной дочери попасть не может. Когда младенца держат под кислородом, а знаешь ещё, что ужасно, что беременную женщину оставляют на проезжей части. И поверь, в этой ситуации хорошо, что тебе попался этот Василий, а не кто-то другой, более циничный, не кто-то другой, менее смелый, который не рискнул бы тебя везти в больницу. Я не знаю, что было бы тогда. Я не уверен, что и Василий поступил правильно, но он хотя бы выиграл время. И да всего бы этого не произошло, если бы у тебя был нормальный муж.

Последние слова задели что-то в моей душе, и я вздохнув, забыл выдохнуть.

Мягкий, размеренный голос Олега проходился по нервам и заставлял меня сжиматься.

— Я прекрасно знаю, что полностью ответственность лежит на мне. Это я виноват в том, что случилось. Это я виноват, что моя жена лежала столько времени под капельницами. Это я виноват, что у моей жены были переломы и было бессознательное состояние столько дней. Я прекрасно все это понимаю, и от моей вины меня ничего не убережёт. Поэтому, если ты имеешь что-то против охраны, прости, я не смогу пойти у тебя на поводу и не уберу её, а вероятнее всего, усилю.

Я не знала, как реагировать.

Все, что говорил Олег я рационально понимала, что это правильно, но как принять это, до меня не доходило.

Одно радовало, что больше появлений Зои не было.

Наша жизнь потекла в обычном размеренном режиме. Я даже немножко иначе стала смотреть на няню.

Конечно, она не внушала мне полного доверия, но хотя бы брала своим профессионализмом.

Она бы лишила меня части хлопот относительно стирки, готовки. К концу недели она даже помогла искупать Катю.

Лина стояла и пристально наблюдала за всем от раковины и качала головой, приговаривая о том, что Катюша слишком маленькая, но мне и без этого хватало нервов.

Я не понимала, почему Катя постоянно срыгивает, причём она срыгивает не так, как предположим, это делала Лина: совсем чуть чуть и просто от того, что её не так поддержали. Катя срыгивала много, поэтому, когда у Олега случился выходной, он сам предложил мне съездить в больницу и сдать анализы.

Ничего хорошего в анализах не было.

Катя плакала, кричала, и у меня сердце обливалось кровью от этого, но Олег был рядом и помог мне не сойти с ума после того, как у Кати взяли кровь.

Муж быстро одел Катюшу и стал качать в руках.

— Тише, тише, моя девочка. Ну что ты, моя принцесса.

Лину мы отправили к матери. И Олег обещал её вечером привезти обратно домой, поэтому сразу после больницы мы поехали обратно в квартиру.

Катя уже к этому времени успокоилась и даже стала дремать у меня на руках в машине.

Когда Олег припарковался возле подъезда и помог мне вылезти, я наконец-таки увидела, где пряталась охрана: машина стояла в тени возле уже облетевшей черёмухи, и проходя к подъезду, я заметила, что один из охранников вылез. Олег качнул головой и тихо произнёс:

— Ничего страшного, я сам провожу.

Мы зашли в лифт, и я, прижавшись к стенке, обняла дочь сильнее

— Как ты думаешь, это может быть, что-то связанное с аварией или ещё что-то?

— Я не уверен, — сказал с сомнением Олег И, повернувшись ко мне, закончил: —Может быть, нам просто попробовать антирефлюксную смесь или её ещё нельзя с такого возраста давать? Молока же мало, докармливаешь. Все равно, может быть, ещё организм не усваивает.

— Ну, нам вообще сказали, что бутылочка, которая не будет запускать воздух, должна помочь, — выдохнула я, переживая о дочери.

Олег хмуро кивнул и продолжил:

— Надо будет купить и то, и другое. Еще почитать и определиться, потому что мне этот педиатр не нравится. Я, конечно, понимаю, что центр педиатрии. Но наш семейный как-то лучше.

— Давай тогда и к ней запишемся, завтра прям с утра и съездим?

— Может быть, — Олег покладисто кивнул.

В этот момент двери лифта разъехались, я дёрнулась вперёд, но муж по привычке шагнул первым из лифта.

И, наверное, это меня уберегло.

Откуда-то сбоку раздалось:

— Ах ты, курва.

В этот момент Олег резко отшатнулся назад, закрывая меня собой и женский визг оглушил.

— Просто получи. Получи дрянь.

Олег только успел задвинуть нас с Катей за себя, зажать прямо в угол, чтобы мы оказались закрытыми его спиной, а потом что-то плеснуло где-то в районе лица мужа, и он взвыл:

— Кислота, твою мать! — прохрипел Олег и дёрнулся вперёд.

Я с ужасом смотрела на то, как Антонина, мать Зои, выбросила какую-то банку в сторону и бросилась на Олега.

53.

Я вжалась в дверь лифта и увидела, как Олег одним движением перехватил Антонину за плечо и резко развернул её от себя.

Раздался жуткий визг, крик:

— Да я из-за тебя, да, у меня дочь, — завизжала Антонина, пытаясь вывернуться и вцепиться мужу в лицо.

Я растерянно смотрела за этим, пытаясь выудить из кармана мобильник, чтобы вызвать полицию.

— Дрянь, — выдохнул коротко Олег, отмахиваясь от Антонины, и в следующий момент он перехватил её за шею сзади и ударил об стену.

Я взвизгнула, зажмурила глаза, закричала Катенька, заплакала, Олег повернулся.

— Все в порядке? — нервно выдохнул он, я открыла глаза и потеряла дар речи.

Правое запястье Олега было все покрыто красными набухшими волдырями, которые тут же лопались, на шее был здоровенный след, такое чувство, как будто бы наживо сняли кожу.

— Скорая.

— Какая, к чертовой матери скорая? Звони охране, — рыкнул Олег и, распахнув руки, кивнул в сторону двери. Его шатало, и взгляд был расфокусированный. Я под действием шока набрала охрану и закричала:

— Пожалуйста, поднимитесь, поднимитесь!

В следующий момент я уже звонила в скорую и судорожно пыталась объяснить.

— Я не знаю, что это было. Я не увидела. Нет, мне кажется это кислота, —произнесла я нервно, ив этот момент дверь хлопнула.

Я обернувшись, увидела, как Олег медленно, опершись о стену, попытался присесть на банкетку. Катя кричала, диспетчер что-то мне говорила.

— Олег, вещи, вещи сними, — прохрипела я нервно. Я не представляла, что это за идиотизм, чем она облила его, что это такое было.

— Тихо, — хрипло произнёс Олег, пытаясь рукой нащупать карманы, — быстро ушла в детскую.

Я нервно кивнула и заскочила в комнату, закрыла дверь, стала быстро стягивать с Кати одежду, осмотрела себя, стянула плащ, бросила на пол.

Я не знала, попало ли куда-то на одежду, я боялась, что вдруг могло задеть как-то ребёнка.

Катя, оказавшись в коконе, тут же притихла, я дала ей соску, и она зачмокала губами.

В следующий момент я выскочила из спальни и дёрнулась в сторону Олега, но он выставил руку.

— Не подходи, я не знаю, что это за дрянь.

Дверь распахнулась и влетел один из охранников.

— Что случилось?

— Дрянь в коридоре чем-то плеснула.

Охранник дёрнулся к Олегу. Начал быстро расстёгивать его пальто следом рубашку, потом подхватил, подставил плечо и поднял мужа.

— Так сейчас. Сейчас нам надо в ванну. Надо все это стереть...

— Это нельзя стирать водой! — пискнула я.

— Да да, я знаю, Варвара, — хрипло ответил мне охранник и шагнул вместе с мужем в открытую мной дверь. — Полотенце что-нибудь.

Я дёрнулась в сторону гардеробной, похватала все полотенца, которые были, а ещё схватила детские пелёнки, потому что они были эффективнее из-за того, что у них не было почти ворса, а значит впитывать они должны были лучше.

Олег, словно после удара, качал головой.

— Так сейчас все будет хорошо, все будет хорошо, — успокаивал охранник. — Я же говорил надо было с вами подняться.

— Да тихо тебе, — зло оскалился Олег.

— Нет, нет, не включайте воду, — прохрипел охранник, стараясь поймать руку моего мужа, но в последний момент одумался, потому что волдыри начали сильнее лопаться, и охранник, выхватив пелёнку, просто обмотал ей ладонь моего супруга.

— Так сейчас, сейчас главное на лицо не попало, глаза все нормально, в фокусе?

— Да, в фокусе, — выдохнул муж, тряся головой.

— Почему вы так делаете, вас ударило или что?

— Запах, не могу.

Пахло действительно отвратительно то ли какой-то химией, то ли чем-то щёлочным, а плюс ещё ко всему обожжённая кожа, не прям горелая, а вот именно обожжённая, как бывает после белизны.

Я не понимала, сколько времени прошло.

Я просто моталась туда сюда от ванной к детской, проверяла Катю, вытащила оттуда все вещи, которые успела скинуть.

Охранник в какой-то момент повернулся ко мне.

— У вас все в порядке, на вас не попало?

— Нет, нет, выдохнула я.

— Так хорошо.

Охранник вытащил мобильник и, быстро набрав какой-то номер, уточнил:

— Ну что там у тебя, ничего, ага, ждём ментов, как приедет скорая, сразу её к нам отправь. Да, я понимаю...

Скорая приехала буквально через десять минут, бригада зашла и стала задавать вопросы, но охранник это все очень быстро разруливал, и Олег в какой-то момент зарычал.

— Да сделайте нахрен уже что-нибудь.

— Нам надо ехать в больницу, — признался фельдшер.

У меня затряслись губы. Я покачала головой, но Олег бросил на меня взгляд и хрипло произнёс:

— Сиди, сейчас надо позвонить родителям, пусть родители приедут...

— Почему так произошло, чего она хотела?

— Вероятнее всего напасть только на этот раз, чтоб с гарантией, — выдохнул мужи, тяжело опершись о охранника, встал. — Никуда не дёргайся, тебе позвонят, все будет хорошо.

Он обернулся ко второму охраннику.

— Менты приехали, разрулишь, потом быстро сюда, можешь вызвать кого-то третьего, чтобы все это утряслось. С жены, с детей глаз не спускать, Олег говорил слишком медленно, и я понимала, что он корчится от боли.

— Олег я не могу. Я поеду с тобой. Я сейчас одену Катеньку..

— Дома сидите, — хрипло выдохнул муж, — не дёргайся никуда.

Но я покачала головой, боясь отпускать мужа куда-то одного в таком состоянии. Это было настолько ужасно, что просто невыносимо.

— Олег..

— Варя, успокойся, все будет хорошо, — сквозь боль, произнёс муж, делая длинные паузы между словами. — Ничего страшного не случилось. Я цел. Скорее всего, просто наложат повязки, промоют все вот это дерьмо, и я вернусь домой.

Будь с дочерью, сейчас приедут родители, привезут Лину. Все будет хорошо. Я позвоню в агентство, они пришлют сначала за родителями охрану и потом только приедут сюда. Все будет хорошо. Ты же мне веришь, Варь, скажи мне, пожалуйста, ты мне веришь?

Мне почему-то показалось, что он спрашивал не про эту ситуацию, а в целом, и глядя на искорёженное болью лицо мужа, я не могла ничего другого сказать, кроме как.

— Верю.

54.

Спустя два дня.

— И то есть, получается, ей назначат психиатрическую экспертизу, и уже там будет определяться мера взыскания? — уточнил деловито Давыдов и бросил взгляд на детей. Женька стоял над люлькой и чуть-чуть покачивал её, рассматривая Катюху.

Лина толклась возле него и старалась обратить на себя внимание.

— Да, примерно так и будет, потому что это поведение оно ненормально, и тут даже сложно определить, что она пыталась сделать, и так уже одно дело заведено. Так зачем усугублять ситуацию, — сказал Олег и поморщился. Так и не было толком понятно, что использовала эта сумасшедшая. Врачи сказали, что это какая-то самопальная смесь, которую используют в медицине для прижигания всяких бородавок и прочего, и очень повезло, что не задета была никакая слизистая.

Иначе бы результат был намного более плачевный, но Олегу от этого лучше не было.

У него были повязки на руках. Из-за этого у него портилось настроение, ему было больно, хоть он и не признавался в этом, и сейчас все собрались у нас в квартире, потому что такое событие оно не могло пройти бесследно ни для кого.

— Но Зоя ведь приезжала, она просила забрать заявление, — сказала я и вздохнула, сделала шаг в сторону кухни и взглядом уточнила, кто будет чай, согласились все, кроме детей, им было не до того.

— И ты думаешь, что если получили неоднозначный ответ, что никто не собирается забирать заявление, то типа терять дальше нечего? — уточнил, выдохнув Олег и покачал головой. — Да мне и следак звонил, что вам бы забрать заявление, пойти на мировую, но вообще по факту сейчас я даже представить не могу, какой там будет результат. Однозначно только одно, что никто никак не будет переигрывать эту ситуацию по той простой причине, что она реально невменяемая какая-то.

Я поджала губы и качнула головой.

Все то время, пока Олег не вернулся из больницы, оно было просто каким-то адским. Я не находила себе места, металась по квартире из стороны в сторону.

Мама пыталась меня успокоить, приехал Давыдов с Женькой. Все старались как-то помочь, как-то исправить всю эту ситуацию, но я ничего не хотела слышать.

Это было безумно страшно, особенно в контексте того, что Олег закрыл с собой меня и по логике вещей, как бы, да, он это должен был сделать, но я знаю, что он это сделал не из долга.

— В любом случае, наш адвокат нацелен на то, чтобы довести дело до конца, и он не согласен ни на какие смягчающие обстоятельства, и мне кажется, здесь, ну, не что-то такое психиатрическое, что поможет избежать наказания. Здесь максимум могут поставить там депрессию какую-нибудь или ещё что-нибудь такое или истерию. А это как выясняется, если я не ошибаюсь, не влияет на исход дела.

Олег тяжело вздохнул. И дёрнулся свободной рукой, которая меньше всего пострадала и на которой были пластыри почесать шею.

Да шее досталась сильнее всего.

Одному богу известно, как он сообразил в тот момент, когда увидел банку с кислотой в руках Антонины закрыть лицо локтем. Из-за этого большая часть попала как раз-таки на пальто, и уже остатки обожгли полностью ладонь. Это спасло. И как бы по логике вещей, что все так разворачивалось мне бы злиться, но я больше переживала. Я люто боялась, что произойдёт что-то ужасное, и какие бы размолвки у нас не были с Олегом в прошлом, я ни в коем случае не желала ему чего-то плохого.

Нет, он тяжёлый человек, но хороший отец моих детей. И поэтому ситуация выбила меня из колеи.

Спустя неделю я узнала о том, что по посёлку пошли слухи, что произошло какое-то непонимание у двух семей, и поэтому родители Зоя решили продать дом.

Мне это рассказала соседка, которая жила через дорогу, женщина старше меня, у которой уже выросли дети, и поэтому она была очень любопытной, но в то же время приятной.

Я никак не прокомментировала этот момент, хотя понимала, что мне звонили только для того, чтобы узнать какие-то подробности.

Ещё через неделю у Олега сняли все повязки, и да остались шрамы.

Олег улыбался в зеркало, рассматривая кожу на шее и мужественно приговаривал:

— Ну, с другой стороны, шрамы красят мужчину.

Я стояла в дверях, наблюдала за этим и кивала, сдерживая слезы.

Да, шрамы красят мужчину. Только глупо они появляются на их теле, очень глупо.

Узнав от Женьки то, что Давыдов зачастил со свиданиями, у меня закрались странные подозрения, поэтому выловив Клима один раз я уточнила:

— А к кому ты ездишь на свидание?

Партнер мужа смутился и отвёл от меня глаза.

— Варь, вот что ты слушаешь этого болтуна?

— Клим ну серьёзно...

— Ну жалко девчонку Варь, жалко. И мужик этот. Он получается за несколько дней, как она поехала на роды, разбился в аварии. И поэтому её ожидания того, что он приедет, они были уже не воплотимы.

Я покачала головой и тихо сказала:

— Она же такая... очень странная.

— Да нормальная Алевтина. Просто ей очень не повезло в жизни.

На прощание я обняла Давыдова, и он мне тихо шепнул на ухо:

— Варь, иногда люди любят друг друга всю жизнь, но по глупости своей расходятся, а иногда живут по сорок лет в браке, когда уже на второй год надо было развестись.

Вы какой с Олегом случай: первый или второй?

55.

— Я дом выставил на продажу, — сказал одним ноябрьским днём Олег Мы гуляли по парку. Лина носилась вокруг нас, как заведённая. И старалась по максимуму обратить на себя внимание. Катенька спала в коляске и вообще чувствовала себя намного лучше, чем после роддома.

Мы поменяли смеси, мы поменяли бутылочки и да, срыгивать она перестала, поэтому вес стала набирать очень быстро и мы добрались до нормы буквально за считанные недели.

— Зачем? — тихо уточнила я.

Как бы я не хотела, чтобы наши отношения с Олегом прекратились в момент развода, на который я не поехала, а уже по факту мне привезли свидетельство, я не могла вычеркнуть его из жизни детей, и поэтому мы учились жить заново, в новом амплуа, по-новому сценарию и абсолютно с другими ролями.

Мы были родителями в разводе.

И иногда что-то такое проскальзывало, что заставляло меня ночь напролёт стоять и до рези в глазах смотреть в темноту, вспоминая, как оно было до, и я все больше приходила к выводу, что у всего есть своя цена.

Если ты любишь алкоголика, то цена это его алкоголизм, смирение с ним.

Если ты любишь лжеца, то будь готова никогда не услышать правду. Отсутствие правды это цена любви к лжецу.

Если ты любишь наркомана, то цена это вынесенные вещи. Это голодные дети, это побои, это шприцы в мусорке.

А если ты любишь предателя, цена такой любви вечные сомнения, вечные подозрения. Цена такой любви это бессонные ночи, цена такой любви это дрожь при виде незнакомого номера на телефоне. Цена такой любви это однажды появившаяся на пороге женщина.

И в те ночи, когда я смотрела до боли в темноту города, я пыталась понять, приемлемая ли эта цена лично для меня.

Ответа не находила.

— Мне показалось, что дом это как-то нерентабельно в моём случае, — хрипло заметил Олег. И наклонился к Катюше. Поправил тёплое одеялко, которым была укрыта дочь, и поймал на руки Лину. Та взвизгнула, чмокнула отца в щеку и побежала дальше.

Недавно выпавший снег создавал больше грязи, чем добавлял красоты этому маленькому скверу напротив дома.

— Я приезжаю один, хожу по пустым комнатам, натыкаюсь на ваши вещи. Засыпаю в мёртвой тишине и постоянно забываю включить отопление, из-за этого дом насквозь пропах сыростью, из-за этого вся постель всегда почти влажная. Мне не нужен этот дом, ведь в нём в нём моей семьи, поэтому чего уж, Варь смешить.

БЫЛО же понятно, что дом это про большую семью, а не про одного человека, для которого этот дом становится тюрьмой.

По факту развода мне отходила квартира. Машина. Деньги в эквивалентном количестве стоимости части бизнеса, какие-то дочерние предприятия от компании мужа.

И да, я не знала, что с этим делать по той простой причине, что в работе Олега я мало что понимала, наверное, как советовал Давыдов просто возьму эту долю перерасчётом на деньги. Плюс Олег оплачивал все необходимые вещи для детей, такие, как водители, няньки, уборщицы.

У меня было очень хорошее содержание.

Причём оно было высчитано каким-то там странным способом, по итогу которого это содержание распространяется до восемнадцатилетия Катерины, даже, а потом определяется другое.

Когда все это стало известно, мама сказала мне одну вещь о том, что мужа надо судить по разводу с ним.

И так выходило, что хороший был муж тот, который не срался из-за чайных ложечек в сервизе.

— И что ты думаешь делать дальше? Ну, без дома... — спросила я, наблюдая, как Лина затопталась возле небольшого лотка с горячим шоколадом и блинчиками.

— Не знаю, я хотел это обсудить с тобой. Все-таки у нас дети, и мне кажется, важным будет моё местоположение. Я бы, конечно, хотел квартиру где-нибудь в вашем доме, если только ты не передумаешь и не захочешь съехать.

Если честно, съехать хотелось очень сильно, потому что даже квартира напоминала мне о муже, тем более с учётом того, что он практически от нас не уезжал.

Моя сильная бравада о том, что он сможет видеться с детьми на своей территории, летела в тартарары

В связи с последними событиями выяснилось, что уголовка все-таки настигла мать Зои.

Я не расспрашивала ни Давыдова, не уточняла у Олега, я просто знала, что там реальный срок. Зое, поскольку она не была тем человеком, который меня толкнул ничего не предъявили, но как мне потом, опять-таки, рассказала соседка, незадолго до продажи дома Зои, у неё случился выкидыш, причём такой, что скорая едва успела доехать, потому что кровотечение было очень сильным.

Вся эта история была похожа на своеобразную игру в возмездие.

Именно на таких в сказках учатся детки морали. Но поскольку я, по определению не была человеком злым, то не ощущала какого-то сладкого вкуса мести или ещё чего-то.

Мне просто было неприятно.

— Нет я не буду никуда переезжать, — сказала я тяжело. — По крайней мере до тех пор, пока Катя не начнёт ходить. Я просто сейчас не представляю, как это переезжать с двумя детьми.

— НУ, если у тебя вдруг есть какая-то квартира на примете, я могу её купить, и вы просто переедете в неё и все. То есть без вот этого промежуточного звена, что тебе надо продать нынешнюю квартиру, перекантоваться где-то, купить новую.

Я подняла глаза на Олега и тихо прошептала:

— Ты не обязан.

— А я считаю, что это нормально дать своей семье то, чего она хочет, понимаешь, Варь?

Эпилог

— Давай, давай, давай, детка, идём ко мне, — Олег сидел на корточках и тянул руки в сторону Катюши. — Лина страхуй, страхуй её, придерживай, если она вдруг задумает упасть.

Дочка шла позади младшей и тоже растопырила руки, чтобы если Катенька оступится, то вовремя её подхватить.

Прошло чуть меньше года с последних событий, и Катя осваивала передвижение на своих двоих.

Это было очень эпично и очень забавно, потому что Олег болел за неё так яро, как будто бы учил кататься на велосипеде.

— Да, детка, да ты самая крутая!

— Пап, а ты за меня также радовался? — возмущённо выдохнула Лина.

— Я ещё больше радовался, потому что ты была первой и все было в первый раз Лина засмущалась и отвела глаза.

— Да, малышка, давай!

Катя сделала два последних шага, и Олег поймал её на руки, обнял, прижал к себе.

Последний год, прошёл странно, непонятно, и мы реально пытались стать семьей, где нет мужа и жены, но есть мама и папа.

На детях, это практически никак не отразилось. Лина не ощущала недостатка ни материнской любви, ни отцовской. Катя ещё мало что в этом понимала, а просто до безумия радовалась, когда Олег приходил к нам.

Да, он продал дом.

И я не захотела новую квартиру, потому что все равно переживала, поэтому Олег просто в ожидании моего решения снял квартиру на несколько этажей выше нас, чтобы, так сказать, легально находиться на нашей территории.

Давыдов потихоньку окучивал Алевтину и сына она назвала Вадимом.

Женька все это качал головой и фыркал, но когда никто не видел, у него в глазах скользила безумная радость за отца. Олег на все это тоже качал головой и бурчал о том, что вот не просто так он второго ребёнка хотел.

А мне все было непонятно.

Я не могла оценить, как при таком отношении, при таких чувствах Олег смог изменить.

Мне казалось, что это не с ним было, а с кем-то другим, но вместе с тем мы не поднимали и не начинали никаких разговоров на тему измены, словно бы пытались это как-то замять, хотя и понимали, что разговоры ни че ни к чему просто не приведут:

— Варь, ты все засняла? — Спросил Олег перестав целовать катюшу.

— Да, да, да, я все засняла.

— Мам, а я там красиво получилась? — подбежала ко мне Лина. Я обняла её и чмокнула в щеку.

— Божественно вышла.

Я потихоньку за этот год стала привыкать к миру информационных технологий в том плане, чтобы его освоить для работы, было интересно и забавно, и да, с ребёнком грудничком у меня практически не было на это времени, но я очень старалась и вместо того, чтобы тупо скролить ленту в соцсетях, я сидела и изучала, чем же все-таки сейчас дышит современный мир, а дышал он много чем: таргетированной рекламой, иллюстрациями, нейросетями, видеороликами... Все это было интересно, и мне доступно по той простой причине, что я все равно ещё года два не смогу нормально работать.

Пока Катенька не пойдёт в садик.

Олег на это закатывал глаза и спрашивал, зачем оно мне нужно, а я просто хотела ощущать, что в случае чего у меня будет возможность саму себя обеспечивать и своих детей. На это он качал головой, и почти под самый новый год пришёл и сказал о том, что открыл счёт на моё имя, куда будут стекать деньги от части бизнеса, который я так и не решила, куда пристроить, и поэтому управлял все равно всем Олег.

Мне показалось это лучшим выходом, и поэтому я ничего не имела против.

Спустя пару часов, когда мы уложили детей спать, Олег помогал мне убраться в гостиной.

Вечер был какой-то странный, напитанный солнечным ароматом августа. И поэтому вопрос, прозвучавший в тишине, заставил меня вздрогнуть, — Варь, а вот если бы ты когда-нибудь могла меня простить, как бы тогда все было?

Я выронила из рук тряпку, которой протирала стол и опустила глаза.

Я не знала бы, как все было, если бы я могла его простить.

Может быть, через год я бы застукала его с его секретаршей, а может быть, через пять лет мы пришли к выводу о том, что хотим перебраться куда-то южнее. Может быть, через десять лет мы бы выбирали куда пойдёт учиться Лина. А ещё через пять Катю бы позвали на свидание. Может быть, через двадцать лет мы бы купили загородный дом, только на этот раз где-нибудь вдали от людей, чтобы вокруг сосны, ели, хвойный опад под ногами. Журчание далёкой реки, которая облизывала бы камни цвета ржавчины. А на берегу стоял лохматый пушистый камыш. Может быть, через тридцать лет мы бы вспомнили об этом случае. И у каждого иначе ёкнуло сердце. Может быть, через сорок лет я бы поправила рубашку на шее мужа, прикрывая следы от ожогов, а через пятьдесят лет поцеловала бы его в последний раз. В последний раз перед тем как встретиться вновь, встретиться там, куда не попадала ни одна живая душа. Может быть, через пятьдесят лет поцеловал бы он меня. Поцеловал и, сдерживая слезы, прошептал:

— Прости меня, что не уберёг. Прости, что так все вышло...

Я не знала, что бы было если бы я могла его простить. Но догадывалась о том, что ничего этого однозначно не будет.