Мягкие шаги прозвучали в тишине гостинной, тяжёлые ладони легли мне на плечи.
— Не отвечай, родная, не отвечай, — тихо прошептал Олег, уткнувшись носом мне в волосы, и по коже прошла дрожь, а потом махонькие мурашки вздыбились, напоминая мне о том, как все было до.
Как он приходил, обнимал меня, целовал висок, проводил пальцами мне по щеке.
Мягко улыбался и спрашивал, как прошёл мой день.
— Я так виноват перед тобой, Варюш. Я не смог не защитить тебя, я не смог
уберечь. Я даже верным быть не смог. И во всем виноват только я, то у меня была какая-то странная, глупая мысль о том, что мне удастся всего избежать, что на одной чаше весов моя семья, а на другой беременная любовница, от которой я вскоре избавлюсь, и моя семья никогда ничего не узнает. Или любовницу я заставлю сделать аборт. А может она сделает тест и выяснится, что ребёнок не мой. Но на самом деле я самый большой глупец, который потерял безумно важное в своей жизни, безумно ценное. Семью. Если бы кто-то мне позволил получить второй шанс, я бы даже под страхом смерти никогда не совершил подобные ошибки. Я бы лучше помер, но никогда бы вновь не предал своих родных своих трех девочек, по которым я скучаю безумно сильно. И без которых моя жизнь сама по себе превратилась в сырой пустой склеп. Зря я спросил Варвара. Прости меня.
Прости меня, такого дурака. Никогда я не заслуживал ни тебя, ни дочерей. Знаешь, Клим рассказывал про Женька, про мать его... Давыдов заслуживает такую любовь, которой любила ты меня, а я свинья неблагодарная.
У меня сердце дрогнуло.
Цена прощения.
Цена любви.
И ведь он мог не возвращать нас.
Он мог уйти тихонько в тень, остаться напоминанием. Но Олег был рядом. Олег хотел быть отцом, быть мужем, и поэтому я, развернувшись в его руках, уткнулась в грудь, прижалась крепко, и меня затрясло от рыданий.
— И за слезы тоже прости, Варвара. Я столько боли тебе причинил.
— А ещё ты мне причинил много добра, много любви, подарил двоих дочерей, подарил безопасность. И на самом деле, Олег, мне безумно тяжело. И ты тиран, деспот, и ты вообще не заслуживаешь ни прощения, ни этого разговора. Ты Ужасный человек с дерьмовым характером. Но самое смешное во всей этой ситуации, что ты был хорошим мужем и замечательным отцом.
Я вдавилась в него так сильно, прижалась, чтобы ощущать всем телом его.
— Если бы ты попросил у меня прощения, может быть ты его и получил.
Я ощутила, как под пальцами тело Олега напряглось, стало натянутым, как струна, и в следующий момент руки мужа сжались на моих плечах.
Олег отстранился и посмотрел мне в глаза, словно ища ответ, и не найдя его, он медленно опустился на колени.
— Прости меня, пожалуйста, Варь, прости меня и дай шанс. Богом клянусь, что не предам никогда. Богом клянусь, что любить буду вечно. И любить так, как любил тебя в день нашей свадьбы. Ценить буду, уважать, дышать тобой каждый день.
Прости меня, пожалуйста, за всю ту боль, что я причинил тебе, прости меня за моё предательство. Прости меня.
Олег уткнулся лицом мне в живот и обхватил руками.
Я закрыла глаза, из-под закрытых век потекли слезы, горячие, крупные, но смывающие с души все шрамы.
И, наверное, она, такая окрылённая, заставила меня опуститься рядом с Олегом, схватиться судорожно ему за плечи, прижаться.
И выдохнуть надломленное, тихое, хриплое, но такое настоящее...
— Прощаю.
Дыхание.
И крепкие объятия, которые сдавили меня со всех сторон. А потом судорожное, опасливое и безумно честное
— Люблю тебя, родная. И с каждым днём все больше и сильнее люблю.
И да, те года, которые были нам отмерены, они были разными, смешными, весёлыми, немного непонятными, внезапными, например, тогда, когда Лина кокетливо сообщила о том, что она будет съезжать к парню.
Если честно, мы про этого парня знать не знали.
А когда Женька приехал за вещами до нас стало потихоньку доходить, что с Давыдовым мы станем одной большой семьей.
И было очень весело, когда Катя в двадцать пять родила внучку нам. Они с мужем переехали в Москву, и поэтому мы чаще всего виделись по видеосвязи.
Лина с Женей после рождения сына перебрались в Сингапур, потому что у Женьки работа, а у Лины декрет. И Давыдов все-таки уломал Алевтину на то, чтобы она дала ему шанс попробовать стать для неё кем-то большим, чем просто друг.
Когда Кате было пять, а мы только начинали возвращаться к своей жизни, я увидела одну статью в сети.
«Скандал в частной клинике имени Фрошерта. Терапевт Анисимова на протяжении нескольких лет занималась незаконным сбытом наркотических препаратов...»
Я отложила мобильный и выйдя в коридор дошла до кабинета мужа.
— Олежа... — начала я осторожно. — Ты мне ничего не хочешь рассказать?
Я только спросила, а муж побаргровел и сломав ручку в ладони, произнес медленно:
— Да! Это я.
— Зачем? — выдохнула я.
Антонину осудили.
Да, Зоя осталась не причем, но видимо...
— Я совершил самую большую ошибку. Я позволил кому-то поставить жизнь моей семьи под угрозу. Сейчас я эту ошибку исправил, — хрипло сказал Олег и резко встал из-за стола.
— Ее мать осудили... — сказала я тихо.
— Но она посчитала, что может заявиться к моей беременной жене, она посчитала, что…
— Зачем? — я сделала несколько шагов и обошла стол мужа. Обняла Олега со спины.
— Я предупреждал, чтобы к тебе не смели приближаться. Я говорил, но Зоя посчитала, что у нее прав больше, чем у меня возможностей. Да, это было долго, но она действительно виновата, так что не сейчас об этом бы стало известно, так позже... — Олег стоял напряженным.
Я тяжело задышала.
Муж глубоко вздохнул и тихо заметил
— Теперь ты от меня уйдешь и девочек заберешь..
Но когда Олегу было шестьдесят, мы взяли дом в сосновом бору.
По вечерам я сидела и громко стучала спицами, вывязывая еще один ненужный шарф мужу, который разжигал огонь в камине и садился читать русскую классику. А потом длинными зимними вечерами мы созванивались с детьми и планировали их приезды на новогодние праздники. И Олег ворчал, что могли бы заранее приехать и сами холодец сварить, но я знала, встречи с дочерьми он ждал с нетерпением, потому что так оказалось в итоге, что никакие наследники мужу и не нужны были, ему с лихвой хватало его чудесных принцесс.
И когда Олегу исполнилось восемьдесят семь, я отпустила его в последний путь, оставив на его сомкнутых губах прощальный поцелуй.
И было безумно страшно оставаться одной.
И тогда я впервые поняла, что много лет назад сделала правильный выбор.
Потому что если бы я его не сделала, то одна я осталась бы намного раньше. А так у меня были эти годы рядом с ним, как за каменной стеной.
Наверное, поэтому я так торопилась навстречу к нему. Чтобы там, куда не ступала нога человека, встретиться и услышать немножко недовольное, но такое долгожданное.
— Я бы ждал тебя на этом месте до скончания веков, Варвара. Так что могла ещё побыть с детьми.
Но я на самом деле не могла.
Без него было намного хуже, чем с ним.
И только потеряв, я наконец-таки поняла, что означала фраза из мыльных опер про любовь до гроба.
И даже после него она не кончалась.
— Люблю тебя вредный, противный, но единственный муж.
— А я тебя сильнее, — хрипло произнёс Олег, прижимая меня к своей груди.
Но все это было потом.
А сейчас, на кухне, стоя на коленях, я прижималась к груди Олега и едва дышала от его объятий.
— Я такой дурак. Я полностью дурак. Нельзя было вообще тебе слово поперек говорить тогда. Надо было тогда вот так стоять, но я не знал. И моя вина в том, что я не проконтролировал, не сразу понял, чем это может обернуться. Я виноват перед тобой не только за другую женщину, но и за то, что ты оказалась на больничной койке, что наша дочь.
Я только сильнее вжималась в мужа и понимала, что он прав.
— И если ты никогда не простишь.
— Олег... — тихо позвала я. — Если ты никогда не предашь.
— А если предам, то лучше не жить, Варя.
Я положила указательный палец на его губы и сквозь слезы прошептала.
— Так не предавай, Олег... не позволь мне понять, что я совершила ошибку, ведь цена очень высока. Не предавай меня. А люби до последнего вздоха, Олег, — не выдержав, зашлась слезами я, которые муж ловил пальцами и вытирал с лица.
Я знала. Он не предаст больше.
Потому что…
— Я люблю одну лишь тебя. И всегда буду любить, Варвара. Только тебя.
Навсегда.
Конец.