К черту любовь!

Барбара

На следующее утро Теодор Баннер пригласил нас с Викки к себе в кабинет. Публикация книги «К черту любовь» стала знаменательным событием в истории издательства «Баннер-хаус», поэтому он хотел сфотографироваться с нами для архива.

Баннер был так доволен, что даже произнес по этому поводу маленькую речь:

– Никогда прежде за всю историю существования прессы со времен изобретения печатного станка Иоганном Гутенбергом, что позволило нам получить доступ к тиражированию мыслей и суждений величайших людей и навсегда изменило судьбу человечества, так вот, никогда прежде ни одна книга не трогала большего количества душ и умов! Это должно напомнить нам сегодня о благородной цели, во имя достижения которой мы все не покладая рук трудимся на издательском поприще – объеме продаж!

Закончив, мистер Баннер стал попеременно обнимать то Викки, то меня – уж не знаю, какое именно отношение это имело к увеличению продаж, – после чего предложил тост.

– За лучшего автора «Баннер-хауса» и за лучшего редактора «Баннер-хауса»!

Все промолчали.

Я взглянула на собравшихся. Викки и я были единственными женщинами в кабинете. Мы выделялись на фоне темных костюмов как две тропические птицы.

Теодор Баннер бросил сердитый взгляд на своих подчиненных.

– Скажите чин-чин, господа!

Это прозвучало как приказ, а не просьба.

– Чин-чин! – вяло отозвались Е. Г., С. Б., С. В., Дж. Б., Дж. Р. и Р. Дж. с места, где все они сгрудились в кучку с кислыми лицами, позируя фотографу.

Я еле удержалась от смеха. У них был такой вид, будто они сейчас начнут кидаться бумажными скрепками.

Однако Викки сияла. И вполне заслуженно. Она сотворила настоящее чудо.

– Еще одну минуточку! Не двигайтесь! – сказал фотограф.

Мистер Баннер сорвал со стены гавайскую гитару.

– Как там начинается эта песенка Джуди Гарленд, Б. Н.? – Он пробежал пальцами по струнам и стал напевать, слишком торопясь и опережая мелодию, совсем как в одном из старых фильмов с Руди Вэлли.[18] – «Вот ты ушел, и я рыдаю, совсем одна, и точно знаю…»

– Нет-нет, Т. Б., – прервала его я, давясь от смеха. – Эта песня называется «К черту любовь».

Он с недоумением посмотрел на меня.

– Я про такую не слышал.

Он пожал плечами, абсолютно не смутившись, как это свойственно только богатым и властным людям, затем опять забренчал на гитаре свою песенку:

«Не мне одной, а нам беда – ты потеряешь друга навсегда…»

К тому моменту в рядах мужчин нарастало недовольство, поэтому Викки и я поспешили извиниться и уйти, сказав, что нас ждут неотложные дела, касающиеся выпуска книги.

Еле сдерживая смех, мы помчались по коридору в ее кабинет, чуть не падая с высоких каблуков, пока наконец не закрыли дверь и не разразились хохотом.

Какой триумф! Какой сладкий, пьянящий успех!

Даже Ева не испытала большего блаженства, вкусив яблоко в раю, чем мы, вонзившие свои острые зубки в сочную мякоть «Большого яблока»![19]

Наш успех ощущался тем острее, что праздновали мы его в новом кабинете Викки.

Это помещение сильно отличалось от того куцего уголка, в котором ей приходилось ютиться ранее! Новый офис был хорошо меблирован и просторен. Из больших окон открывался фантастический вид на Манхэттен. Держу пари, что кому-то из редакторов-«аббревиатурщиков» пришлось потесниться в пользу редактора «номер один».

– Они были вне себя от ярости, Б. Н., – ликующе воскликнула Викки. – Ты большая умница!

– Кстати, что касается размеров, В. X., – в тон ей ответила я, – твой кабинет просто огромен! Поздравляю! – закричала я, чокаясь с ней бокалом шампанского. – Мы сделали их!

Вы даже не представляете себе, что мы испытывали в тот момент. От успеха у нас так кружилась голова, что мы даже решили попросить секретаря принести нам по чашечке кофе! Мы вдоволь посмеялись над этой идеей, однако потом решили, что сегодня не стоит смешивать кофе с шампанским.

Затем вдруг раздался стук в дверь, и мы быстро придали лицам серьезное выражение, однако тут же расслабились, так как оказалось, что это всего лишь Глэдис, наш боевой товарищ и помощник.

Я была поражена произошедшими с ней переменами. Она явно наведалась в салон красоты и теперь выглядела как современная и уверенная в себе деловая женщина.

– П-р-р-ивет, Глэдис! – восторженно воскликнула я. – Ты потрясающе выглядишь!

Она покраснела от удовольствия и махнула рукой.

– Как ты и сказала, Барбара, лучше поздно, чем никогда.

Она поправила прическу с таким достоинством и гордостью, что я чуть не прослезилась от удовлетворения.

Что и говорить, шоу Эда Салливана было замечательным. Так же, как и объем продажи книг, известность, слава, шампанское… досада и злость редакторов «Баннер-хаус»… все это было просто пределом мечтаний.

Но женщина, которая стояла сейчас передо мной, была воплощением моего настоящего успеха. Простая работающая женщина, которая прочла мою книгу и последовала моим советам. Женщина, которая решилась на то, чтобы изменить свою жизнь.

Вот что на самом деле было пределом мечтаний. Вот что было моей истинной победой.

И не забывайте: Викки и я добились всего этого сами, не прибегая к протекции мужчин.

Нам не потребовалось вымаливать ни слова в защиту моей книги у Кэтчера Блока.

– Викки, – сказала Глэдис, прерывая ход моих мыслей, – опять звонил Питер Мак-Маннус. – Она прыснула в кулак. – Он звонит теперь каждый час.

Викки и я обменялись торжествующим взглядом. Мы поняли друг друга с полунамека.

– Скажи ему, что мы очень заняты, – сказали мы обе одновременно и, хохоча как две закадычные подружки на ночном девичнике, залпом осушили бокалы с шампанским.