Как избежать соблазна

Глава 17

Грант наклонился и, подхватив Джиллиану на руки, понес к задней стене лаборатории, где за поднимающейся панелью скрывалось несколько комнат. О существовании этих потайных комнат он узнал лишь после смерти отца. Грант сделал их своими, установив в одной из них удобную кровать, которая служила ему, когда он слишком уставал, чтобы возвращаться в Роузмур. Еще одна небольшая комнатка служила ему чем-то вроде кабинета, где он делал записи, третья же предназначалась для его камердинера, который всегда находился поблизости.

Грант опустил Джиллиану на пол рядом с кроватью, но не поцеловал. Он не станет ее уговаривать, убеждать, ибо ему важно, чтобы она была здесь по собственной воле.

Все, что произойдет, должно произойти не в результате соблазнения, а по взаимному согласию.

Джиллиана ничего не говорила, словно она каким-то образом знала, что слова нарушат неповторимую прелесть момента. Окинув себя взглядом, она приложила пальцы к корсажу, как будто измеряя выпуклость груди, затем медленно, одну за другой, начала расстегивать пуговицы платья.

Когда лиф распахнулся, она повернулась и наклонила голову, одной рукой придерживая массу волос на затылке.

– Развяжи мне, пожалуйста, завязки на юбке, – мягко попросила она.

Его пальцы дрожали на узле, и на мгновение возник соблазн вернуться в лабораторию за каким-нибудь инструментом, чтобы разрезать эту чертову штуковину. В последний момент, прежде чем здравый смысл оказался погребенным под отчаянием, узел, наконец, расслабился, и Грант успешно выполнил свою задачу.

Ему следовало бы знать, что раз уж она ступила на этот путь, то не свернет с него, а примет искренне, от всего сердца. Джиллиана медленно повернулась к нему, дергая за рукава платья и постепенно стягивая их. Сначала она сняла корсаж, затем освободилась от юбок и положила снятую одежду на стул. И все это время она не отворачивалась от Гранта, не просила его отвернуться, пока она раздевается.

Солнечный свет омывал ее тело, легко касаясь плеч и рук идеальной формы.

Грант сейчас не мог бы сказать, чего ему хотелось больше – чтобы она замедлила свои движения, дабы вдоволь на нее насмотреться, или чтобы поспешила и дала ему возможность поскорее увидеть ее обнаженной.

По прошлому опыту он знал, что под платьем у нее не один слой нижнего белья: сорочка, панталоны, корсет и никак не меньше двух нижних юбок.

Но Джиллиана справилась со всем этим так же быстро, как, очевидно, и с принятием решения. Каждый раз, снимая с себя очередной предмет одежды, она аккуратно складывала его и присоединяла к остальной одежде на стуле.

– Как ты аккуратна, – поддразнил он ее.

Она склонила голову, но ничего не сказала. Возможно, она боялась, что ее слова нарушат волшебство, возникшее между ними. Но ее опасения были напрасны. Ничто не могло разрушить эти чары. Хоть весь дворец взлети на воздух, Гранту было бы наплевать. Единственное, что могло удержать его от того, чтобы заняться с ней любовью, это сама Джиллиана.

Однако, к счастью, она продолжала хранить молчание. Ни единого упрека добродетели не слетело с этих красивых губ. Ни единого взгляда сожаления не промелькнуло в этих прекрасных голубых глазах.

Оставшись в одной сорочке, Джиллиана наклонилась и сняла туфли, одной рукой опершись о кровать для поддержки, а другую протянув к нему. Грант схватил ее за запястье, прижавшись губами к пальцам.

Она улыбнулась, но по-прежнему ничего не говорила.

На очереди были ее белые чулки, простые и практичные. Вначале она стащила подвязку вниз по бедру, затем по колену, икре и лодыжке. Наклонилась и подняла ее, но прежде чем успела положить на стул, Грант забрал у нее подвязку и теперь держал в руках, словно талисман. Она была теплой. Тепло Джиллианы.

Он жаждал поцелуя, но Джиллиана отступила назад.

С чулками было быстро покончено, и теперь почти ничего не скрывало ее наготы. Грант сорвал с себя сюртук и небрежно бросил его поверх ее одежды. Он бы и рубашку стянул одним рывком, не тратя время на пуговицы, но под действием ее улыбки заставил себя успокоиться и сдержаться.

Когда Грант наклонился, чтобы снять туфли, Джиллиана сбросила с себя сорочку. И только увидев, как рубашка упала на пол, Грант осознал, что Джиллиана обнажена.

Очень медленно он повернулся, отмечая в своем сознании каждую тикающую секунду как важную и неповторимую. Она снова сделала нечто совершенно необыкновенное и настолько в духе Джиллианы, что он почти ожидал этого.

Она стояла перед ним, взгляд был твердым, уверенным. Руки вытянуты по бокам, ладони прижаты к бедрам. Плечи прямые, а поза как у одной из статуй возле дворца. Только эта женская фигура не была задрапирована прозрачным одеянием. Никакая тога не прикрывала ее. Она не пряталась ни за какими ухищрениями, ни за покровами, ни даже за ложной скромностью.

Грант поспешно сбросил с себя одежду, чтобы быть с ней на равных.

Он поднял руки и положил обе ладони на ее руки повыше локтей, отмечая разницу в цвете их кожи. Кожа Джиллианы была изысканно-бледной, цвета слоновой кости, а его – очень смуглой, почти коричневой. Контраст был удивительным и странно возбуждающим.

Сейчас, вот в этот момент, в эту секунду, он должен был остановиться, убрать руки и дать ей возможность собраться с мыслями. Именно в это мгновение следовало дать ей время отказать ему или прогнать его из комнаты. Ушел бы он? Неохотно, крайне неохотно, но ушел бы. Все, что ей нужно сделать, это сказать одно слово, и он повернется, соберет свою одежду и оставит ее.

Грант в самом деле всерьез думал о том, чтобы сказать ей эти слова. Он почти сказал ей: «Знаешь, сейчас у тебя есть возможность мне отказать. Я соглашусь с любым твоим решением, несмотря на свое желание».

Но ему так не хотелось давать ей возможность передумать! Поэтому он все сокращал и сокращал расстояние между ними до тех пор, пока ее грудь не коснулась его торса, а его возбуждение не поднялось еще на несколько градусов. Грант был возбужден уже с тех самых пор, как увидел ее перед рассветом в свете фонаря. И уж тем более когда целовал ее. Сейчас он был тверд как железо, тверд как, наверное, еще никогда в своей жизни.

Секс необходим, как пища и вода; это одна из составляющих частей жизни, которой не следует пренебрегать. Грант никогда не ограничивал себя, никогда не отказывался от приглашения. Но в данный момент он чувствовал себя скорее животным, чем любовником. Тем не менее он заставил себя глубоко дышать и ослабил хватку, с которой сжимал руки Джиллианы. Грант смаковал легкое, нежное прикосновение сосков к его груди и легонько подталкивал к ней свой возбужденный член, нацеленный в нее словно стрела. И все же он не двигался дальше, ни к чему не понуждал ее. И ничего не говорил, просто испытывал острое наслаждение-боль нестерпимого желания.

Дыхание Джиллианы было таким же учащенным, как и у него, но руки ее оставались опущенными. Гранту хотелось, чтобы она коснулась его с любопытством, изумлением или даже восхищением. Но она не делала ничего, в который раз удивляя его.

Ему хотелось, чтобы они были любовниками долгие-долгие месяцы. Годы. Он хотел избежать всей этой неуклюжей стадии узнавания, выяснения, что нравится ей и что нравится ему. Он хотел просто знать ее так же хорошо, как знает себя. Хотел доставлять ей наслаждение своими губами, руками и заставить ее чуть ли не умолять об освобождении.

Джиллиана вздохнула. Тихий, еле уловимый, почти невинный звук, который едва не заставил умолять его самого.

Медленно, настолько медленно, что казалось, мгновения измерялись не ударами сердца, но днями, подняла Джиллиана руки и положила их ему на грудь, расставив пальцы и скользнув ими по волоскам на груди вверх, к плечам, чтобы затем сомкнуться на затылке. А потом она качнулась вперед, используя свое тело как кисть, рисуя картину своей наготы на его коже, давая ему почувствовать мягкость своих бедер и влажность у их основания.

Она потерлась о него грудью, пока он стоял, безмолвный, онемевший, изумленный и восхищенный. Глаза ее были сосредоточены на его лице, и ни разу она не опустила взгляд, даже когда его возбужденная плоть скользнула ей между бедер и уютно устроилась там, словно после долгих скитаний обрела наконец свой дом.

Грант наклонился и поцеловал ее, и это был неистовый, почти дикий поцелуй. Не было ни мягкости, ни нежности, лишь безумная жажда, которую он не мог скрыть.

Джиллиана не осталась в долгу, и язык ее вступил в поединок с его языком, а ее тихие постанывания были знаком того, что она охвачена таким же безумием, как и он. Грант склонился над ней, когда она упала спиной на кровать. В тот момент он едва не вошел в нее, но Грант никогда не был эгоистичным любовником.

Склонив голову, он лизнул ее сосок, и тот тут же затвердел. Грант повторил то же самое с другим, добившись той же реакции и от него. Его рука пробежала по телу Джиллианы вниз, исследуя, и кончики пальцев мягко скользнули через живот вначале к одному бедру, затем к другому.

Между тем рот его вновь отыскал ее губы и завладел ими в настойчивом, требовательном поцелуе. Страсть, тлевшая все это время, сдерживаемая и подпитываемая желанием, вырвалась на волю. Пламя вспыхнуло и охватило обоих. Будто молния пробежала по телу, когда Джиллиана почувствовала, как его рука вновь отыскала ее возбужденную грудь и та легла в его ладонь, словно зрелый плод. Его твердое, требовательное тело втягивало, вжимало ее в себя, вырывая у нее стоны нарастающего мучительно-сладостного наслаждения, и она то и дело беспомощно вскрикивала, хватая ртом воздух, когда его пальцы ласкали напрягшийся, затвердевший сосок.

Только потом, уже позже, Джиллиана поняла, как потряс ее момент сладостного, острого, ни с чем не сравнимого экстаза. Неотвратимое желание охватило ее, напоминая о том, что теперь уже назад дороги нет. Буря эмоций смела остатки благоразумия, сомнений и опасений. Эту бурю уже нельзя было остановить, с ней нельзя было не считаться. Слишком поздно. Она переступила черту, из-за которой уже нет возврата.

Грант словно почувствовал это ее полуосознанное решение. На мгновение он прервал поцелуй, чуть отстранился и заглянул ей в глаза.

– Джиллиана, милая, ты уверена?

Она кивнула и прижалась к нему в нетерпеливом желании снова ощутить горячую твердость его тела, прикосновение таких нежных и в то же время требовательных рук.

Других подтверждений Гранту не требовалось. Джиллиана чувствовала, как в ней все поет, когда жаркие губы целовали ее виски, щеки, веки, подбородок, чувствительную ямочку на шее, спускались к плечам и снова поднимались к лицу. Она вздыхала и вздрагивала от наслаждения, когда он прижимался губами к нежному изгибу ее шеи.

– Сладкая ты моя, радость моя, – бормотал Грант низким и глубоким голосом, охрипшим от желания. – Наконец-то ты моя. Если б ты знала, как я ждал этого.

Руки жадно скользили по ее телу, плечам, шее, талии, ласкали бархатистую, мягкую кожу живота и снова возвращались к жаждущей ласки набухшей груди.

Джиллиана задыхалась от бурного, мучительного наслаждения, когда его ладони гладили затвердевшие коралловые бутоны сосков. Кровь вскипала, тело трепетало и извивалось, выгибалось, чтобы крепче, сильнее прижаться к его телу. Руки сами тянулись к нему. Пальцы гладили широкие мускулистые плечи, твердые линии живота и груди, не ведая запретов и ограничений, придумывая ласку за лаской, стремясь подарить ему такое же наслаждение, какое он дарит ей.

– О Джиллиана, любимая, я хочу тебя! Как я хочу тебя! Я не могу больше ждать.

– Так и не жди, – выдохнула она.

Его жаркие, обжигающие губы ласкали ее шею, ключицы, груди. Джиллиана задохнулась, и все взорвалось у нее внутри, когда Грант, помедлив, обхватил губами сосок. А когда он втянул в себя жаждущий, возбужденный, изнывающий бутон, наслаждение стало почти невыносимым. Его язык обвивался вокруг алого пика, вырывая стоны из самой глубины ее существа.

– О, Грант, пожалуйста! – взмолилась Джиллиана, сжигаемая желанием. С Робертом она не испытывала ничего похожего на это отчаяние и даже не предполагала, что кто-то с такой страстью может ответить на ее зов.

Ее сердце и тело были наполнены им Его силой, мощью, его страстью.

И когда через сладостный экстаз их слияния он вознес ее на волшебных крыльях к освобождению, вместе со вспышкой чистейшей радости у Джиллианы мелькнула неожиданная мысль: сейчас с ней происходит то, на что она даже и не надеялась, о чем не смела и мечтать.

Наверное, она все же падшая женщина, потому что в этот момент, прижимаясь щекой к груди Гранта и чувствуя тепло обнимающих ее рук, Джиллиана испытывала удовлетворение и умиротворенность. И пусть это ощущение не могло быть долговечным, она все равно приветствовала его.

Чувствуя биение сердца Гранта у своего уха, она распластала ладонь у него на груди. Медленно прочертила дорожку от одного мужского соска к другому, нежно лаская их пальцами. Возможно ли, чтобы чувства передались от сердца рукам' Могут ли влечение, нежность, признательность и, возможно, что-то более глубокое, чему она не в силах дать название, передаваться прикосновением?

Грант накрыл ее руку своей и прижал ее ладонь к своей коже.

– Джиллиана.

Не открывая глаз, она улыбнулась.

– Милая Джиллиана.

Услышав это ласковое обращение, Джиллиана открыла глаза и встретилась с Грантом взглядом.

– Прекрасное утро, правда?

– Чудесное утро, – согласилась она, улыбаясь ему. – Или день. Один из самых чудесных дней в моей жизни.

Восторг прокатился по ней, когда Грант наклонился и поцеловал ее. Она вскинула руки и обвила его шею, а мгновение спустя подалась чуть назад и обняла его лицо ладонями.

– Неудивительно, что женщины считают тебя неотразимым. Ты действительно неотразим.

Казалось, Гранта слегка смутили ее слова, и Джиллиана улыбнулась еще шире. Он легонько поцеловал ее в нос и, чуть приподнявшись, сел, опираясь спиной на изголовье.

Когда Грант только привел ее сюда, мысли Джиллианы были заняты им, и только им одним. Теперь же она окинула взглядом комнату, удивляясь, какая она большая.

Кровать с пологом, на которой они лежали, являлась доминирующим предметом обстановки. У одной стены стояло маленькое бюро. Камин занимал большую часть второй стены, а небольшой умывальник приютился у третьей. Маленькое окошко выходило в яркий, солнечный день.

Ослепительно белые квадраты солнечного света обрамляли кровать. Джиллиана вытянула руку и ощутила тепло на коже. День был великолепным. Слишком прекрасным для сожалений.

Или мыслей о смерти.

– Зачем кому-то могло понадобиться причинить тебе вред, Грант? Или твоим братьям?

– Вопрос, который я задавал себе сотни раз, – признался он. – Единственный ответ, который я нахожу, – это наследование титула. Но даже это не имеет смысла. Ближайший родственник – пожилой троюродный дядя. Однако я все же попросил своего поверенного провести кое-какую проверку и удостоверился, что финансовое состояние дяди не столь ужасно, чтобы он был готов на все, лишь бы унаследовать титул.

Джиллиана села с ним рядом, желая быть ближе.

Грант наклонился и поцеловал ее нежным, долгим поцелуем, который привел к чему-то еще более глубокому, более эмоционально наполненному. Когда он уложил ее на подушки, Джиллиана заглянула ему в лицо, лицо, которое она знает так недолго, но которое стало значить для нее так много. Она обхватила ладонью его щеку, большим пальцем легонько поглаживая уголок рта.

Ну что плохого в желании быть любимой? Общество утверждает, что это дурно. Если б люди могли заглянуть в ее голову, то объявили бы ее парией, падшей женщиной, чьи мысли направлены лишь на собственное удовольствие. И они были бы правы, ибо ей безразлично общество, такое ограниченное и осуждающее, каким оно является.

Графы могут время от времени жениться на дочках врачей, но они не женятся на падших женщинах.

Что ж, если у нее нет ничего в будущем, значит, она будет наслаждаться настоящим.

Джиллиана притянула Гранта к себе, погрузив пальцы в его волосы и придерживая за затылок. Со всем мастерством, на какое была способна, со всей страстью, которую ощущала в себе, она поцеловала его. Не потому, что он граф, а потому, что он Грант и она хочет его, нуждается в нем, желает его – и все вместе и все сразу.

Джиллиана нетерпеливо отбросила простыни, разделявшие их, чтобы почувствовать его обнаженное тело. Он был уже твердым, а она – отчаянно жаждущей ощутить его внутри себя.

Одной рукой Грант обхватил ее ягодицы, приподнимая при каждом вхождении в сладостные глубины. Некоторое время Джиллиана сдерживала стон, рвущийся наружу, но, в конце концов, позволила ему исторгнуться. Грант был бесподобен. Все происходящее было бесподобно. Обхватив его ногами, Джиллиана держалась за Гранта, словно он был ее якорем в бушующем море страстей.

Прикосновение ее рук и губ, жар ее тела все больше и больше воспламеняли Гранта, и каждый тихий стон, который она издавала, заставлял его кровь бурлить, и он вел ее от одной вершины к другой, шепча бессвязные слова наслаждения. Джиллиана послушно следовала за ним, пока они не слились воедино, пока он, наконец, не заставил ее кричать и содрогаться в экстазе.

– Расскажи мне о своем любовнике, – попросил Грант.

Просьба не удивила Джиллиану; удивило ее то, что он сделал это сейчас.

– О Роберте? Я знала его, когда жила в Эдинбурге.

– Расскажи о нем.

Она повернула голову.

– Ты действительно хочешь знать о Роберте? Или тебе просто хочется услышать о моем грехопадении и о том, что заставило меня пренебречь своей семьей, обществом, всеми усвоенными мною правилами поведения и воспитания?

– Думаю, это один и тот же вопрос, – мягко заметил Грант.

– Я влюбилась, – просто сказала Джиллиана, поворачивая голову и устремляя взгляд в потолок.

Вот и все, другого объяснения у нее не было. Она влюбилась, как глупая, восторженная, романтическая дурочка. В его улыбке она видела отражение его нежных чувств. Она мысленно повторяла каждое слово, сказанное ей им, вкладывая в эти слова смысл, которого на самом деле там не было. Ей хотелось верить в неизменность их отношений, и она верила и пеклась о нем, и считалась с его мнением всякий раз, когда принимала решение. Она настолько была увлечена Робертом, настолько погружена в свою любовь, что до самого последнего момента не замечала, что он отнюдь не испытывает столь же глубокой привязанности к ней.

Она была юной и импульсивной дурочкой – теперь-то Джиллиана это понимала.

У нее не возникало ни малейшего подозрения, что он просто-напросто использует ее, до того самого дня, когда она зашла к нему домой. Он не пришел в сад, где они условились встретиться. А у нее была для него новость – самая чудесная и прекрасная из всех возможных. В конце концов нетерпение толкнуло ее на отчаянный шаг – пойти к нему домой, где она бывала в гостях, поскольку их отцы вели совместные дела. Ее встретила Мэри, сестра Роберта.

Джиллиана закрыла глаза и мысленно вернулась назад, в тот день. Вот она стоит на широких каменных ступенях городского особняка Макадамсов. Мэри отпускает служанку, открывшую дверь, чтобы самой встретить Джиллиану. Она не приглашает ее в дом, и выражение лица у нее какое-то жесткое. Или, возможно, Джиллиане это теперь так кажется. Эту сцену она прокручивала в голове множество раз и еще не единожды будет делать это. Глупая девчонка, мужчина без чести и неизбежное предательство.

– Его нет, Джиллиана. Он у Андерсонов. Они с Хелен решают вопрос по поводу даты свадьбы.

– Свадьбы?

– А ты не знала? – спросила Мэри, холодно улыбнувшись. – Роберт помолвлен.

Лишь потом, позже, Джиллиана разложила эти слова на части, придала им вес и значение, но в тот момент она была еще слишком глупа и наивна. Никто не должен быть таким наивным.

Она вытащила из сумочки записку, которую набросала на случай, если не встретится с Робертом, и протянула ее Мэри.

– Ты не могла бы передать это ему? – спросила она.

– Можешь не трудиться, Джиллиана. Ты ему не нужна.

К своему большому сожалению, она не придала большого значения словам Мэри.

В тот момент ей и в голову не могло прийти, что Мэри отправится прямиком к своим родителям, а затем родители Роберта придут домой к Джиллиане, чтобы поставить в известность о ее поведении отца и мачеху.

А Роберт так ни разу и не пришел. Да и зачем? В его распоряжении был десяток других людей, которые могли избавить его от осложнения в лице брошенной любовницы.

– Влюбленность, как я заметил, не лишает человека разума окончательно, – проговорил Грант. – У всех влюбленных бывают моменты просветления. Ты никогда не думала, что он обманывает тебя?

Джиллиана улыбнулась.

– Должна признаться, нет. Глупо, правда?

– Молодо-зелено, конечно, но не настолько уж глупо, – отозвался он.

– А ты много раз был влюблен?

– Один раз, в молодости, я был отчаянно влюблен. – Грант вздохнул. – Но обстоятельства изменились, а с ними ушли и чувства.

Джиллиана промолчала.

– К несчастью, вышеупомянутая леди была уже замужем. Брак нельзя было назвать счастливым, но и несчастливым тоже. Она была совсем не против завести со мной роман, но мне хотелось чего-то более постоянного.

– И, без сомнения, респектабельного, ведь ты граф.

– Вовсе не потому что я граф, – не согласился Грант, – а просто я чувствовал, что мне очень хочется создать с ней семью. Встречаться за завтраком. Спрашивать, хорошо ли она спала, или знать, что хорошо, ибо она провела ночь в моей спальне.

Джиллиана почувствовала, как по ее телу разливается тепло не столько от его слов, сколько от образа Гранта как заботливого мужа.

– Но неужели некому было образумить тебя? Совсем некому? А где был твой отец? – немного помолчав, спросил он.

Джиллиана печально улыбнулась.

– Когда у тебя будут свои дети, Грант, ты узнаешь, что можешь контролировать очень многое в их жизни, но только не их увлечения. Сомневаюсь, что я послушалась бы его, даже если б отец и попытался меня образумить.

Джиллиана устремила взгляд на потолок, вспоминая ту девочку, которой она была в те дни, и улыбнулась своим воспоминаниям.

– А какова судьба твоего ребенка?

Джиллиана оцепенела.

Грант лежал на боку к ней лицом, подперев голову рукой. Он медленно потянул вниз простыню и обнажил тело Джиллианы. Мягко положив ладонь на ее живот, он провел кончиками пальцев по чуть заметным белым линиям.

– Ты рожала, Джиллиана.

Она закрыла глаза, ожидая его дальнейших слов, чувствуя, как ужас накатывает на нее. Конечно, он видел. Конечно, он хочет знать. Страсть лишила ее остатков разума.

Прошла, наверное, минута или две, а он больше ничего не говорил.

Джиллиана пошевелилась, затем села на кровати. Она никогда никому об этом не рассказывала, не делилась своим горем ни с единым человеком и теперь чувствовала, что тяжесть слишком велика, чтобы не облегчить душу.

– Что случилось с твоим ребенком?

Она опустила голову, подумав, что лучше бы Грант не был таким любопытным. Или пусть бы он был таким надменным, каким она его вначале считала. А сейчас в его тоне была мягкость, а в голосе доброта и тепло, и это затрудняло возможность признания.

– Когда обнаружилось, что я беременна, родители отправили меня к двоюродной тетке – ведь я навлекла на семью позор. Но спустя какое-то время я узнала, что тетка собирается отдать моего ребенка на воспитание в чужую семью. Полагаю, с моей стороны глупо было думать, будто я могу жить, как жила прежде, не понеся наказания за свое преступление.

– Вот значит, куда делся ребенок?

Она покачала головой.

– Я знала, что скорее умру, чем отдам своего ребенка. Поэтому я ушла. Это оказалось очередной глупостью, потому что меня ограбили, а мой саквояж украли. Меньше чем через день у меня не было ни денег, ни вещей, ни будущего.

Грант больше не задавал вопросов. Джиллиана улыбнулась. История, конечно, не слишком приятная, но и не такая ужасная, как расписал доктор Фентон.

– Доктор Фентон увидел меня, когда я стояла на углу улицы в Эдинбурге. Он появился прежде, чем мне пришлось продавать себя, и забрал меня к себе домой. Они с Арабеллой отнеслись ко мне с большим участием.

Грант ничего не сказал, но тоже сел и придвинулся поближе к Джиллиане. Она ощутила тепло его тела и на мгновение испытала соблазн повернуться к нему. Но ведь страсть лишь отсрочит ее рассказ, не сотрет его.

– Мне было слишком плохо, чтобы беспокоиться о чем бы то ни было. Я жила только ради ребенка. Если я ела, то для него, не для себя. Если ложилась, то уже совсем обессилев, а не из желания отдохнуть. Но когда он родился, все изменилось.

Джиллиана сделала глубокий вдох.

– Он был самым прелестным малышом, которого я когда-либо видела. Очаровательный ребенок с пушистыми волосиками. У него были голубые глазки, как у меня. Едва взяв его на руки, я поняла, что теперь все будет по-другому. Я обрела любовь, самую чистую и прекрасную любовь в мире. Не имело значения, что Роберт меня бросил. Он оставил мне этот чудесный подарок.

Грант ничего не говорил, но Джиллиана почувствовала прикосновение его ладони к своей обнаженной спине. Она встала, не сразу вспомнив о своей наготе, затем накинула рубашку и медленно прошла к окну, не отрывая взгляда от солнечного пейзажа Роузмура.

– У меня был один прекрасный, неповторимый день. Один абсолютно восхитительный день счастья. Не многие люди могут сказать, что в их жизни было двадцать четыре часа абсолютного счастья и что в этом отрезке времени не было ничего, омрачившего радость. – Джиллиана услышала, как Грант встал, и подумала, что лучше бы он оставался в постели. Но нет, он подошел и положил ладони ей на плечи, притянув спиной к себе.

– Он прожил только один день. Доктор Фентон сказал, что такое случается. Иногда сердце ребенка бьется не так сильно, как должно. – Тон ее был ровным, словно она уже рассказывала эту историю раньше, хотя на самом деле она никому никогда не говорила о своем сыне.

– Доктор Фентон был очень добр ко мне, – сказала она. – Он взял меня к себе, когда все от меня отреклись, дал мне кров, а потом и работу в качестве компаньонки Арабеллы. Он был очень добр.

– И теперь он постоянно напоминает тебе об этом.

– Он делает это не со зла.

– Это ты слишком добра.

Джиллиана улыбнулась. Она медленно повернула голову и посмотрела на Гранта.

– Все, о чем я тебя прошу, это не говорить мне, что ты простил меня. Ты не представляешь, как утомительно, когда тебя так часто прощают. Доктор Фентон делает это постоянно.

– Тебе было бы легче, если бы я не простил тебя?

– На самом деле, – сказала Джиллиана, – это не имеет значения. Ты не имеешь права судить меня. Никто не имеет. Я поневоле задаюсь вопросом, чем бы люди занимались, если бы каждый просто жил своей жизнью и не лез в жизнь и поступки других людей. Что бы люди делали со своим временем?

– Возможно, они бы меньше его тратили на рассуждения, а больше на чувства, – предположил Грант, мягко поворачивая ее к себе. – Мне очень жаль, Джиллиана. Хотя это глупые слова. Потому что они ни о чем не говорят.

Он наклонился и поцеловал ее, затем прижал щекой к своей голой груди. И только тогда Джиллиана осознала, что она плачет; слезы уже давно струились по ее лицу.