На миг Савичу показалось, что Теннисон сейчас швырнет тарелку в голову Шерлок. Он тяжело дышал, а лицо приняло ужасающе-багровый оттенок. Но Шерлок как ни в чем не бывало принялась жевать боб.
— Кроме того, время было выбрано уж очень подходящее, — продолжала она, сглотнув. — Ты ведь помнишь, Теннисон? Сам ведь позвонил Лили и попросил отвезти слайды в Ферндейл, зная, что, когда она окажется на шоссе 211, уже стемнеет. Да еще тормоза отказали. Странные совпадения, не находишь?
— Черт возьми, вы двое действовали у меня за спиной, прекрасно зная, что я не одобряю подобных действий. Лили здорова и больше в вас не нуждается, Повторяю, я ее муж и позабочусь о ней. Что же до ваших смехотворных плохо завуалированных обвинений… я не унижусь до того, чтобы на них отвечать!
— На твоем месте я все же попробовала бы унизиться, — посоветовала Шерлок, и Теннисон пронзил ее убийственным взглядом.
Савич немного подождал, пока буря успокоится, прежде чем объявить:
— Ладно, пока никакого унижения. Пойдем дальше. Предположим, Теннисон, что Лили все запомнила правильно. В этом случае неизбежно возникают вопросы. Почему тормоза отказали? Может, обычная поломка? Но ведь и аварийный тормоз не работал, а это уже трудно назвать совпадением. Значит, кто-то перерезал шланги. Кто, Теннисон? Кому нужна смерть Лили, тем более что ее наверняка посчитали бы типичным самоубийством. Кто хочет ее гибели?
Теннисон медленно поднялся. Шерлок видела, как яростно бьется жилка на его шее. Он взбешен… и не только. Напуган? В отчаянии? Трудно сказать, и это очень обидно. Умеет он держать себя в руках.
— Ты коп. И во всем видишь дурное, — начал Теннисон с таким трудом, словно слова застревали у него в глотке. — Имеешь дело с преступниками. Уж поверь, никто не желает смерти Лили, кроме нее самой. Она была очень больна. Все это знают, даже Лили. Самое логичное объяснение случившегося — Лили попросту не помнит, как все было, поскольку не может заставить себя открыто признать, что действительно пыталась покончить с собой. Вот и все. Больше я не потерплю твоих обвинений. Это мой дом. Я требую, чтобы вы оба его покинули. И отныне не вмешивались в нашу жизнь.
— Хорошо, Теннисон, — кивнул Савич, — мы с Шерлок будем рады уехать. Собственно, мы именно это и намеревались сделать, но только после ужина. Миссис Скраггинс приготовила его специально для меня, и я не стану ее обижать. И кстати, расскажу все, что мы узнали о Линде. Ты ведь помнишь Линду? Твоя первая жена, которая покончила с собой через тринадцать месяцев после свадьбы!
Они ничего не сказали Лили о Линде Мидлтон Фрейзер. Лили оцепенела. Рот изумленно приоткрылся. С лица сбежали все краски. Если до сих пор она и питала какие-то надежды, все мигом рухнуло. Слушая объяснения мужа, такие спокойные и разумные, она невольно задалась вопросом: уж не прав ли он? Может, рассудок действительно сыграл с ней недобрую шутку? Может, болезнь так подкосила ее, что она не имеет права доверять своим мыслям и реакциям? Но слова брата мигом все изменили. Теперь она поняла, вспомнила, как все было. О Боже, неужели он действительно убил первую жену? Невероятно! Омерзительно!
Лили била крупная дрожь, и она ничего не могла с собой поделать.
Судорожно стиснув в руке нож, она хрипло выдавила:
— Помню, ты говорил, Теннисон, что был женат, очень давно и недолго.
— Недолго? — удивилась Шерлок, изогнув бровь. — Звучит так, словно все было лет десять назад. Не меньше. Можно подумать, он лет в восемнадцать сбежал из дома с девушкой. На деле же Линда, первая жена Теннисона, покончила с собой два года назад, всего за восемь месяцев до того, как ты приехала в Гемлок-Бей и встретилась с ним. — Она взглянула на Теннисона и бесстрастно заметила: — Однако ты не сказал Лили ни слова об этом. Почему?
— Для меня это было огромной трагедией, — тихо ответил Теннисон, снова овладев собой, и пригубил шардонне из долины Напа, очень сухое, со смолянистым привкусом, как раз такое, как он любил. — И рана все еще не зажила. Зачем я должен говорить на эти темы? Кроме того, никакой тайны тут нет. Лили могла услышать это от любого в городе, включая моих родственников.
Шерлок подалась вперед, забыв о еде. Перчатка была брошена. Интересно, чем все кончится? Она улыбнулась Фрейзеру.
— Все же, Теннисон, не находишь, что Лили просто было не до твоей первой жены, тем более что почти сразу же погибла Бет, и она тоже пыталась покончить с собой. Не находишь, что тут есть нечто подозрительное? Две жены, которым не терпится отправиться на тот свет после нескольких месяцев супружеской жизни! Я бы на твоем месте задумалась: все ли в порядке со мной? Почему мои жены так мало живут?
— Все это чепуха! Лили ничуть не похожа на Линду. Она была просто убита гибелью ребенка и своей ролью в ее смерти.
— Я не играла роли в смерти Бет, — возразила Лили, — и ясно это понимаю.
— Ты в самом деле этому веришь, Лили? Подумай немного, хорошо? Что же до Линды, у нее была опухоль мозга. Она умирала.
— Да, это удар.
— Опухоль мозга? — переспросил Савич.
— По крайней мере такой диагноз ей поставили. Неоперабельный рак. Она знала, что жить осталось недолго. И не хотела страдать, не хотела превращаться в живой труп. Кроме того, она уже начала мучиться головными болями. Поэтому и пожелала сама решить свою судьбу. Сделала укол хлористого калия. Он действует очень быстро. Я никому не рассказывал про опухоль. Не видел причин. Разумеется, осталась история болезни. Если хотите, проверьте, мне все равно, я не лгу.
— Хм-м, — буркнула Шерлок. — Значит, по-твоему, лучше, чтобы женщину считали самоубийцей без особых причин?
Она откинулась на спинку стула и сложила руки на груди.
— Ну, уж это мне решать.
— Тринадцать месяцев, — выговорил Савич. — Женат всего тринадцать месяцев. Погибни Лили в этой аварии — и ушла бы в могилу на два месяца раньше Линды. Впрочем, если бы первая попытка удалась, она наверняка побила бы все рекорды.
— Мне это не кажется забавным, Савич, — бросил Теннисон, глядя на жену. — Ты судишь меня, не имея доказательств. На основании предположений, простого совпадения, которое не будет иметь силы нигде и тем более в суде. Не ожидал такого от полицейского. Если бы Лили погибла, сомневаюсь, что стал бы жить. Я очень ее люблю и желаю ей добра.
«Хорош, — подумал Савич. — Очень хорош». Убедителен, логичен и умеет воззвать к лучшим чувствам. И к тому же прав: Савич уже вынес ему обвинительный приговор. Нужно получить улики. «Максу» придется потрудиться. Должно что-то найтись. Просто не может не найтись.
Шерлок дожевала остывшую булочку и пропела нежнейшим голоском:
— Где же Линда достала хлористый калий?
— У доктора, который поставил ей диагноз. Он был увлечен ею, поэтому и помог. Я ничего не знал, пока он не рассказал мне. Я не стал подавать в суд, зная, что она хотела покончить с жизнью. Вскоре умер и доктор Корд. Все это так ужасно…
— Я слышала о смерти доктора Корда от одной жительницы, на продуктовом рынке Кейси, — вмешалась Лили. — Она сказала, что он чистил ружье, не вынув патронов, и оно выстрелило. Несчастный случай. О твоей жене не было сказано ни слова.
— Просто местные жители не хотят причинять мне лишней боли, особенно потому, что теперь у меня другая жена. Вот, по-видимому, и решили молчать.
Он повернулся к жене. Голос его неожиданно изменился, став из спокойного молящим. Протянутая рука предательски подрагивала.
— Лили, когда ты, года полтора назад, приехала сюда, я сначала не мог поверить, что в мою жизнь может войти другая. Та, которая сделает ее полной. Которая станет любить меня и принесет счастье и покой. Но так уж вышло. И ты привела с собой свою драгоценную крошку Бет. Я полюбил ее с того момента, как увидел. С первого взгляда. В точности как тебя. И я тоскую по ней, Лили. Каждый день. То, через что тебе пришлось пройти, уже закончилось. Может, именно эта авария с «эксплорером» вернула тебя к нормальному существованию. Поверь, дорогая, я хочу, чтобы ты выздоровела, хочу больше всего на свете. Хочу повезти тебя в Мауи, лежать с тобой на песке и знать, что самая большая твоя проблема — как бы не сгореть на солнце. Не слушай своего брата. И пожалуйста, не верь, что в смерти Линды было что-то зловещее. Я люблю тебя. И мечтаю, чтобы ты была счастлива со мной.
Савич, который во время этой страстной речи расправлялся с лазаньей, вид имел слегка заинтересованный, словно сидел в театре и любовался игрой актеров. Дождавшись, пока Теннисон замолчит, он отложил вилку и спросил:
— Теннисон, как давно твой отец состоит в совете попечителей музея Юрики?
— Что? О, не знаю, много лет. Мне никогда не было до этого дела. Какая разница, черт побери?
— Видишь ли, — сообщил Савич, — сначала мы никак не могли сообразить, зачем ты женился на Лили, если потом задумал ее убить? Ради чего? Потом сообразили, что ты знал о картинах нашей бабушки. Лили получила восемь ее картин, а это огромные деньги.
И тут Савичу впервые стало не по себе. Теннисон, похоже, дошел до точки. Его просто трясло от ярости. Диллон на всякий случай приготовился к нападению.
Но Теннисон всего лишь принялся колотить ручкой ножа о стол, правда, довольно сильно.
— Ублюдок! Не нужны мне никакие дурацкие картины! Сказано же, вон из моего дома!
Лили медленно поднялась.
— Нет, Лили, только не ты. Пожалуйста, сядь. Послушай меня! Ты должна меня выслушать! Мы с отцом часто бывали в музее искусств Юрики. Там много прекрасных работ. Но когда ты сообщила, что твоя бабушка — Сара Эллиот…
— Но ты уже знал это, Теннисон! Знал. Еще до того, как мы познакомились. И когда я сказала тебе об этом, ты сделал вид, что ужасно удивлен. Притворялся, будто рад, что я унаследовала ее поразительный талант. И так хотел, чтобы ее работы оказались здесь, в Северной Калифорнии. Должно быть, для того, чтобы быть поближе к ним. Чтобы, когда я умру, ты без труда добрался до них. А может, это твой отец? Кто из вас двоих, Теннисон?
— Лили, успокойся, все это ложь. Картины твоей бабушки — настоящие шедевры. Почему они должны храниться в Чикаго, если ты живешь здесь? И распоряжаться ими куда легче, если они выставлены поблизости.
— Что значит «распоряжаться»?
— Видишь ли, — пожал плечами Теннисон, — мне постоянно звонят, просят одолжить картины на ту или иную выставку, продать коллекционерам, произвести небольшую реставрацию, заменить рамы. Бесконечные вопросы насчет налогов и тому подобное.
— Но всего этого вовсе не было до того, как я вышла за тебя! Имелся всего лишь один контракт с музеем, который следовало подписывать каждый год, ничего больше. Почему ты молчал до сих пор? Судя по твоим словам, ты с ног валишься от непосильного труда.
Неужели это сарказм? Савич от души надеялся, что так оно и есть.
— Ты была нездорова, Лили, и я не хотел обременять тебя.
И неожиданно случилась странная вещь: на глазах у Лили ее муж превратился в сероватую бесплотную тень, рот которой открывался и закрывался, но оттуда не вылетало ни единого звука. Не человек, а тень, а тени не могут причинить зло.
— Как сказал Диллон, я очень богата, — улыбнулась она. Савич видел, что зять отчаянно пытается держать себя в руках, рассуждать логично, не оправдываться, не позволить Лили увидеть, какова его истинная натура. Поразительно! Неужели он настолько прожженный лжец? Настолько убедительный актер? Кто знает…
— Я всегда считал, что картины просто доверены тебе. Нечто вроде трастового фонда. Они не твои, тебе просто поручено их хранить. Пожизненно. А потом эта обязанность переходит к одному из твоих детей.
— Но ты занимался картинами все эти месяцы, — возразила Лили, — и как же мог не знать, что они мои, целиком и полностью?
— Говорю же, я так считал. Никто не уверял меня в обратном, даже директор, мистер Монк. Ты знакома с ним, и он так радовался, что теперь картины у него.
Савич поднес к губам чашку с чаем, налитым миссис Скраггинс.
— Картины поделены между внуками Сары, — сообщил он громко, зная, что экономка ловит каждое слово. Ничего страшного. Может, в результате у нее найдется что сказать ему и Шерлок, когда это приятное застолье закончится. — если Лили захочет, она может их продать. Каждая стоит около миллиона долларов. Может, и больше.
Теннисон так растерялся, что стал заикаться.
— Я… я не предполагал, — выдохнул он, отчаянно озираясь.
— Да неужели? — усмехнулась Лили. — Ты ведь неглуп, Теннисон. И разумеется, мистер Монк говорил, сколько они стоят. Когда ты обнаружил, чья я внучка, тебе ничего не стоило узнать, кому Сара завещала картины. И ты увидел во мне способ добраться до них. Как, должно быть, ты потирал руки в ожидании развязки! Это по твоему настоянию я завещала все свое имущество Бет и сделала тебя душеприказчиком.
— Ну а потом оказалось, что ты пережила дочь, — добавил Савич. — Кто же наследник в этом случае?
— Теннисон! Мой муж! — выпалила Лили, захлебываясь от горечи и невыразимой тоски. — Как легко я попалась на удочку! Что же случилось? Финансовые затруднения? И понадобилось быстро убрать меня с дороги?
— Нет-нет, — бормотал Теннисон, — послушай, я не представлял, что это такая ценность. Просто считал, что за ними следует присматривать, особенно потому, что ты так больна. Ладно, признаю, мне нравилась эта работа. Пожалуйста, Лили, поверь, когда ты сказала, что она твоя бабушка, я очень удивился и обрадовался за тебя. А потом уже и не думал об этом, клянусь. Я женился на тебе, потому что любил. И тебя, и Бет. Вот и все. Мой отец… нет, не может быть, он ни в чем не замешан. Да поверь же ты мне!
— Теннисон, — едва слышно выговорила Лили, — знаешь, у меня в жизни не было никаких депрессий, пока я не вышла за тебя.
— Черт возьми, до смерти Бет у тебя не было причин для депрессий!
— А может, и были! Я рассказывала тебе о первом муже?
— Да, он был ужасным человеком, но не смог тебя сломить. Но ведь муж — это одно, а гибель ребенка, да еще такая жуткая, — совершенно другое. Вполне естественно, что ты не можешь успокоиться и душевно угнетена.
— Даже семь месяцев спустя?
— Рассудок — вещь странная и непредсказуемая. Наш мозг не всегда ведет себя так, как хотелось бы. Я молился за твое полное выздоровление. Согласен, прошло немало времени, но теперь я знаю, что все будет хорошо.
— Да, — сказала она очень медленно, отодвигая стул. — Я тоже это знаю.
В боку закололо так сильно, что хотелось согнуться, но она не сделала этого.
— Да, Теннисон, — повторила она, — я намерена выздороветь. Полностью. И еще: я буду любить Бет до конца жизни и никогда не перестану скорбеть по ней, но сумею взять себя в руки. И все вынесу. Останется только боль прошлого, но больше я никогда не упаду в черную пропасть депрессии. Теперь я знаю, что жить стоит. И пойду дальше. Своим путем. Видишь ли, Теннисон, я обязательно поправлюсь — еще и потому, что оставляю тебя. Сегодня же.
Он вскочил так быстро, что стул с грохотом повалился на пол.
— Нет, черт побери, ты не можешь… Лили, нет! Это все твой брат! Зачем только отец позвонил ему! Он явился и забил тебе голову ложью! Разрушил наш брак! Настроил тебя против меня! Спроси, есть ли у него доказательства? Нет, все это неправда! Пожалуйста, Лили, не уходи!
— Теннисон, — терпеливо спросила Лили, — что за таблетки ты давал мне эти семь месяцев?
Он взвыл, буквально взвыл, отчаянным, испуганным воплем ярости и безнадежности.
— Я пытался лечить тебя. Богу известно, я старался изо всех сил, а ты веришь своему ублюдку-братцу и его жене! Дьявол, это был элавил, только и всего!
Лили кивнула:
— Ты прав, у нас нет достаточных доказательств, чтобы потащить тебя к шерифу. Да и какой это шериф! Жалкая пародия! Как вспомню его расследование убийства Бет! Убила бы!
— Но он делал все что мог! Будь ты рядом с Бет, у него появились бы свидетели…
— Если мы найдем улики, — не обращая на него внимания, перебила Лили, — даже этому жалкому подобию шерифа придется посадить тебя в кутузку. Что бы там ни твердили ты или твой папочка, сколько бы денег ни совали в его карман, каким бы количеством голосов ни обеспечили на следующих выборах, но ты будешь сидеть, пока в Гемлок-Бей не появится более достойный представитель закона, который сможет передать дело в суд. Видишь ли, я ушла бы от тебя, даже если бы ты не убил свою первую жену и, честно говоря, даже если бы не пытался убить меня, потому что ты лгал мне. Лгал с самого начала. Использовал даже гибель Бет, чтобы заставить меня терзаться угрызениями совести. Всячески изощрялся, манипулируя мной, и скорее всего скармливал мне депрессанты. Чтобы я постоянно чувствовала себя виноватой. Но разве это я виновата в ее смерти? Не я убила Бет. Неизвестный негодяй. Теперь я это сознаю. Неужели ты планировал убить меня с той минуты, как надел мне на палец кольцо?
Теннисон, сжав виски руками и ни на кого не глядя, молча тряс головой.
— Сегодня мне пришла в голову ужасная мысль: может, ты и Бет убил?
Теннисон резко вскинул голову:
— Бет? О Господи! Как ты могла подумать?!
— Она моя наследница. После моей смерти картины должны были перейти к ней. Нет, даже ты не способен на такую подлость. Твои родители… да, возможно, но не ты. К сожалению, я не слишком удачлива в выборе мужчин. Две попытки — и взгляните только, что за жалкий результат. Очевидно, я очень плохо разбираюсь в людях, а может, мои букмекерские гены временами затмевают здравый смысл. Нет, ты не мог ни убить сам, ни нанять убийцу Бет. Может, мы сумеем найти что-то на твоего папочку. Посмотрим. А пока прощай, Теннисон. У меня язык не поворачивается сказать все, что я о тебе думаю.
Все это время Савич и Шерлок молчали, глядя на мужчину и женщину, стоявших лицом друг к другу по обеим сторонам обеденного стола. Теннисон был белее полотна. Пульс на шее бешено бился. Пальцы стискивали столешницу. У него был вид человека, потерявшего рассудок. Не помнившего, кто он и где находится. В отличие от него Лили выглядела абсолютно спокойной. Она, казалось, не испытывала ни малейшего неудобства.
— Диллон и Шерлок соберут мои вещи завтра, пока ты будешь на работе. Сегодня мы переночуем в Юрике.
Она повернулась, но в боку снова кольнуло. Лили поморщилась.
— Пожалуйста, только не вздумай уничтожить мои рисунки и рисовальные принадлежности, Теннисон, иначе придется просить брата или невестку набить тебе физиономию. У них и без того руки чешутся это сделать.
Она кивнула мужу и пошла к выходу, но у порога вновь обернулась.
— Диллон, я буду готова через десять минут. Подождешь? Высоко вскинув голову, выпрямившись, словно бок не горел огнем, она покинула столовую. Проходя мимо кухни, она увидела миссис Скраггинс, стоявшую у двери.
Экономка улыбнулась ей. Лили быстро прошла мимо, бросив на ходу:
— Превосходный ужин, миссис Скраггинс. Мой брат в восторге. Спасибо за то, что спасли мне жизнь семь месяцев назад. Мне будет не хватать вас и вашей доброты.