Как ты прекрасна!

4

Гвендолин открыла глаза и с беспокойством оглядела незнакомую спальню.

Комната была оформлена в серо-белых тонах, окно закрыто жалюзи. А она лежала на большой кровати — постельное белье накрахмалено и сияет безупречной белизной — под мягким серебристо-серым шерстяным пледом.

В одну секунду девушка поняла, что это спальня мужчины, и ее охватила паника. Гвендолин с трудом попыталась сесть и ахнула от нового потрясения, увидев, что на ней остались лишь трусики.

Она понятия не имела, каким образом тут оказалась. Последнее, что она могла припомнить, — это банкет в честь дня рождения отца Юджина. Там она с кем-то танцевала. Но с кем? Гвендолин напрягла память, и ужасающие в своей сути сцены встали перед ее мысленным взором.

Она вспомнила, как пила шампанское, потом коктейль, как увидела Юджина вместе с Сузан... как взгляд ее остановился на...

Гвендолин громко застонала. Господи, что же она натворила?! И что сделал с ней незнакомец, с которым она ушла с банкета?!

Впрочем, факты говорили сами за себя: есть только одна причина, по которой она могла оказаться сегодня утром в его постели...

Тошнота подступала к горлу, а голова болела так, словно по ней кто-то ударил, но — удивительное дело! — Гвендолин совсем ничего не помнила из событий минувшей ночи. Ее тело не мучила боль, и не было никаких признаков, что она перешла роковую грань, отделяющую девушку от женщины.

Сделав неимоверное усилие, Гвендолин уселась посреди необъятной кровати, пытаясь преодолеть слабость от накатывающей тошноты и отвращение к самой себе. В эту минуту дверь спальни неожиданно распахнулась.

При свете дня он казался еще выше, чем ей запомнилось. Вероятно, он только что принял душ, потому что его зачесанные назад волосы были влажными, а на коже остались капли воды. На нем было лишь полотенце, обернутое вокруг бедер. Тело казалось твердым и мускулистым, и темная полоска волос, что спускалась по его груди, странно взволновала Гвендолин.

Она заметила, что в руках у него чашка с каким-то напитком. Но едва он приблизился к кровати, Гвендолин инстинктивно отшатнулась, судорожно рванув на себя плед и глядя на незнакомца полными ужаса глазами.

— А-а, ты уже проснулась! Очень кстати, так как через полчаса мне надо уезжать. Я подвезу тебя по дороге в аэропорт. Вот, я принес тебе чаю. Если хочешь выпить аспирин, то возьми в ванной, в шкафчике.

Как же так: он говорит совершенно будничным тоном?..

Тем временем мужчина присел на край кровати. И когда матрас ощутимо прогнулся под его весом, Гвендолин покраснела.

От него пахло лимонным мылом, лицо блестело — очевидно, он только что побрился. От одного вида его гладкого загорелого тела девушка задрожала, и эта дрожь уже не отпускала ее, хотя Гвендолин и отгоняла от себя страшные, мучительные предположения.

— Если тебе нехорошо...

Она покачала головой, прикусив нижнюю губу и испытывая мучительный стыд. Совершенно очевидно, что он привык к такого рода приключениям, тогда как она...

На стене напротив кровати висело зеркало, и Гвендолин увидела свое отражение. Неудивительно, что он подумал, будто ей плохо: лицо у нее бледное, даже с каким-то зеленоватым оттенком! Она нахмурилась, неожиданно вспомнив о макияже, и пальцы ее коснулись чисто вымытого лица.

Словно прочитав ее мысли, незнакомец сухо произнес:

— Я умыл тебя.

Краска залила только что совсем белое лицо, и Гвендолин содрогнулась, слишком ясно представив себе все, что, вероятно, он делал, пока она была пьяна и ничего не понимала.

Отвращение охватило ее... отвращение не только к себе самой, но и к этому мужчине.

Да как он посмел! Разве мужчина может заниматься любовью с женщиной, если она не в состоянии осознавать, что с ней происходит?.. Но ведь мужчины так не похожи на женщин! Мужчины совсем иные, и если уж быть честной, так надо признать, что она сама виновата, раз он подумал, будто с ней можно вести себя, как с...

Ее затрясло с новой силой. Краем глаза она увидела, как незнакомец потянулся к ней, и ту же отпрянула. Испуг во взгляде ясно выдавал обуревающие ее мысли.

Даниел нахмурился. Неужели эта маленькая дурочка действительно поверила, будто... Он не знал, что лучше: выбранить ее как следует или расхохотаться. Он вспомнил, какой маленькой она показалась ему, когда он нес ее от машины к дому, как доверчиво прижималась к нему. Какой хрупкой выглядела, когда он помог ей стянуть это впившееся в тело платье, а затем отвел в ванную и смыл кошмарный макияж.

Собственно говоря, он обращался с ней так, словно она была одной из его сестер. А она сейчас смотрит на него круглыми от ужаса глазами, будто считает его насильником.

Да, это было бы для нее хорошим уроком, если бы я действительно воспользовался ее доверчивостью, мрачно размышлял Даниел, рассматривая девушку. Не увези я ее с банкета прошлой ночью, нечто в этом роде непременно случилось бы.

Не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, что с ней произошло. Эта глупышка переживает из-за несчастной любви, и виной тому Юджин Флинкер-младший. Вот уж кто наверняка не преминул бы воспользоваться ситуацией, не упустил бы своего, не задумываясь о последствиях.

Даниел видел, как напугана эта девочка... Он собрался было успокоить ее, но передумал. Возможно, будет лучше, если он оставит все как есть: пусть считает, что произошло худшее. Она выглядит такой напуганной, потрясенной, что, вероятно, никогда больше не станет вести себя безрассудно. С одной стороны, это довольно жестоко. Но с другой — если благодаря этому она не будет больше рисковать так, как вчера вечером, то в конце концов окажется, что он сейчас делает ей одолжение. И вместо того, чтобы сообщить правду, Даниел поставил чашку с чаем на столик, снова потянулся к ней через кровать, положил руки на плечо Гвендолин, слегка встряхнул ее и поинтересовался:

— В чем дело? Прошлой ночью ты была совсем не такой...

Он поцеловал ее — и неожиданно желание продолжить то, что начал, сделалось нестерпимым. Ему почему-то хотелось целовать эту девушку так долго и неистово, чтобы задрожали не только ее губы, но и все тело. Хотелось ласкать ее, пока кончики грудей не превратятся в камешки под его ладонями, моля о влажной ласке его губ.

Даниел чувствовал, как возбужденно напрягается, охваченный страстным желанием, и отчаянно боролся, стремясь обуздать реакцию своего тела... А в мыслях неотступно вставали образы того, как она будет выглядеть, что почувствует и что скажет, если они займутся любовью, здесь, немедленно...

Девушка испуганно замерла, не пытаясь высвободиться. И Даниел инстинктивно воспользовался преимуществом своего веса, чтобы прижать ее к кровати. Он хотел справиться одновременно и с девушкой, и со своим нарастающим желанием, хотел объяснить, что не надо его бояться, что он собирался всего лишь проучить ее, и ничего больше...

Но урок не пошел впрок, вынужден был признать Даниел, когда девушка вдруг сжала руку в кулак и попыталась со всей силы ударить его в солнечное сплетение. Он отпрянул, пытаясь избежать удара, и в это мгновение полотенце соскользнуло с него.

Даниел услышал, как девушка потрясенно охнула, увидев выражение, появившееся в ее глазах, и выругался сквозь зубы. Она оказалась еще невиннее, чем он думал. Наверняка в семье, где она росла, нет ни родных, ни двоюродных братьев и она никогда не видела мужского тела. Теперь, возможно, в любую минуту она примется кричать: «На помощь! Насилуют!» — и все из-за того, что он хотел продемонстрировать ей, насколько опасным и необдуманным было ее поведение прошлым вечером.

Единственное, чего он не учел, — это реакции собственного тела на ее близость. Невинная, неопытная малышка с вымытым лицом маленькой девочки, которая явно не в его вкусе, глубоко и стремительно возбудила его, хотя он всегда гордился своей сдержанностью и полным контролем над чувствами.

Даниел понимал, что уже не в силах подняться и уйти. Он взял ее руку в свою, сжал пальцы и положил себе между бедрами. Пальцы оказались холоднее льда, и их прикосновение было для его плоти таким же шоком, каким стало для нее открывшееся ее глазам зрелище.

Девушка попыталась отнять руку, и алые пятна ужаса запылали на ее щеках.

— Видишь, что ты делаешь со мной, — мягко произнес Даниел. — Может быть, мне стоит отменить полет, чтобы мы с тобой...

Едва он выпустил ее ладонь, как девушка прижала ее груди, предпочитая глядеть куда угодно, только не на него. А голос ее прозвучал совсем придушенно, когда она поспешила ответить отказом.

В действительности он вовсе не собирался отменять полет, а намеревался лишь поцеловать ее, чтобы закрепить испытанное ею потрясение. Когда вернется домой, пусть считает, что еще легко отделалась.

Но, посмотрев ей в лицо, понял, что необходимо сжалиться и сказать правду. Девушка выглядела смертельно напуганной и ошеломленной, судорожно натягивая на себя плед. Тело ее сотрясала дрожь, а глаза казались огромными и совсем темными от переживаний.

— Послушай... — начал Даниел и замолк, услышав телефонную трель в своей спальне. — Оставайся на месте, — приказал он ей, снова обматывая полотенце вокруг бедер.

Когда он вышел из гостевой комнаты, Гвендолин едва поверила своему счастью. Если бы не звонок, еще несколько секунд, и...

Она дрожала с головы до ног, снова и снова переживая кошмарный момент, когда полотенце соскользнуло и она увидела... Гвендолин с трудом сглотнула. Так нет же, словно одного зрелища было недостаточно, он еще взял ее руку и положил на свое тело... на ту его часть, которая... которая...

Она прислушалась к приглушенному голосу незнакомца в соседней комнате. Ее одежда лежала на стуле возле окна, и внезапно Гвендолин поняла, что у нее есть шанс спастись бегством.

Она выбралась из кровати и с лихорадочной быстротой принялась одеваться. Сердце бешено колотилось, и она испуганно застывала каждый раз, когда замолкал голос за дверью. Но затем разговор возобновлялся. И вот наконец она оделась и бросилась вон из комнаты.

Несколько бесценных секунд пришлось потратить на то, чтобы разыскать входную дверь. Когда та была найдена, еще несколько мгновений ушло на ознакомление со сложным, незнакомым замком.

В конце концов Гвендолин осторожно закрыла за собой дверь и оказалась в большом холле, куда выходило еще несколько дверей. Прямо перед ней виднелся лифт, а чуть в стороне — лестница. Она выбрала лестницу, с облегчением поняв, что спускаться предстоит всего только со второго этажа. Консьерж проводил девушку недоуменным взглядом, когда она вихрем промчалась мимо него и выскочила на улицу.

Стояло ясное, прохладное утро. Гвендолин определила, что находится в пригороде, через который когда-то проезжала.

К счастью, в сумочке было немного денег, а неподалеку она заметила остановку автобуса. Вскоре показался и сам автобус. Не обращая внимания на возмущенные крики мотоциклиста, Гвендолин перебежала дорогу прямо перед его носом и вскочила в автобус как раз в ту минуту, когда двери уже закрывались. Это очень опасно так вести себя, сказал ей кондуктор, когда она платила за проезд.

Услышав подобные слова, Гвендолин засмеялась истерическим смехом, и кондуктор сначала нахмурился, а потом пожал плечами. Подростки — разве их сейчас поймешь? И наркотиками балуются, и вообще невесть чем занимаются...

Следующие три дня были еще ужаснее из-за насмешек Юджина, который приставал к ней с расспросами о том, что произошло в тот вечер, когда она исчезла вместе с Большим Хартом. Так он назвал человека, о котором до сего момента ей не было известно ничего, даже имени, но она и не желала знать большего.

Гвендолин стоически сносила насмешки. Но когда Юджин прицепился к ней в коридоре и потребовал рассказать все без утайки, а потом, не дождавшись ответа, пренебрежительно заявил, что ей никогда не заинтересовать такого мужчину, как Хартли, не выдержала и послала его куда подальше.

Самое удивительное, что, едва увидев Юджина на следующее после банкета утро, она испытала к нему такое отвращение, что поразилась, как только могла считать его привлекательным. Не говоря уже о том, чтобы потерять от него голову и вытворять всякие глупости.

Мысль о вызывающем и совершенно идиотском поведении во время банкета была ей невыносима. А каждый раз, когда она вспоминала, как проснулась в кровати этого самого Харта, как он прикасался к ней, целовал ее, как заставил дотронуться до него, как дал понять, что в ту ночь они занимались любовью, на нее накатывала дурнота.

Кроме того, Гвендолин нервничала еще по одной причине: физиологический ритм ее организма, всегда такой упорядоченный, очевидно, из-за пережитого ею стресса сбился, и в течение нескольких томительно-долгих, полных мучительного ужаса дней она боялась, что забеременела.

Поняв, что в этом отношении ей беспокоиться не о чем, она поклялась, что уже никогда не станет вести себя столь необдуманно, ни за что на свете не будет пытаться изменить свою внешность, притворяться, что она не она, а кто-то еще.

Но вслед за этой мыслью пришла другая, горькая: именно этим ей и придется заниматься всю свою жизнь, ведь теперь она уже не та невинная девушка, какой была. И не может по-прежнему уважать себя, верить и доверять своим чувствам. Теперь я падшая женщина, тоскливо размышляла Гвендолин, и заслуживаю того, чтобы любой порядочный мужчина относился ко мне с пренебрежением. После всего, что я натворила, неудивительно, если Юджин и ему подобные будут полагать, что секс для меня — ничего не значащее, обыденное занятие.

Да, если мужчины станут отныне относиться к ней без всякого уважения, считая ее доступной, винить в этом она должна только себя.

Гвендолин с ужасающей отчетливостью поняла, до чего довело ее импульсивное поведение. А если Юджин услышит из уст Харта подтверждение своим предположениям, что ей тогда делать?

Совершенно ясно, что надо покинуть Лос-Анджелес, решила Гвендолин. Вернуться домой, где она будет чувствовать себя в полной безопасности, где нет ни Юджина, ни Харта. Попытаться забыть о том, что с ней случилось, и начать свою жизнь заново, так чтобы ни один мужчина на свете не мог утверждать, что она развратная, порочная, не посмел оскорбить ее подозрениями, которые вот уже несколько дней высказывает Юджин в ее адрес...

К концу недели Гвендолин подала заявление об уходе и задолго до того, как Харт вернулся из Канады, уехала в родной городок.

Он пытался разыскать ее. Несмотря на сложные деловые переговоры, ради которых летал в Канаду, у него все же хватало времени думать о ней. Даниел жалел, что девушка убежала из его квартиры раньше, чем ему удалось рассказать ей правду о том, что произошло на самом деле.

Он живо представлял, как она переживает из-за случившегося, лихорадочно пытаясь припомнить, что же было с ней той ночью. Вспоминал выражение, появившееся на лице девушки, когда он положил ее руку на свою напряженную плоть, и не раз ругал себя за то, что так жестоко поступил с ней.

Когда Даниел вернулся домой, он первым делом позвонил в фирму «Флинкер, Кросби и Доутсон». И помимо всего прочего, как бы невзначай поинтересовался о девушке по имени Уинетт. Оказалась, что она больше здесь не работает — уехала к своим родителям, не оставив адреса их проживания.

Даниел старался убедить себя, что незачем разыскивать ее. Его не было почти месяц — достаточно долгий срок, чтобы она поняла: предполагаемая ночь вдвоем не повлечет за собой никаких опасных последствий. О том, что будет с ней, когда Уинетт обнаружит, что они не были любовниками, что она по-прежнему девственница, он предпочитал не задумываться.

Зато недоуменно морщился, припоминая, как остро отреагировал на ее близость. У него уже давно не было ни с кем серьезных отношений, может быть слишком давно. Что же касается этой девочки, Уинетт, ей, можно сказать, даже повезло. Хотя она в это, вероятно, не поверила бы, но он действовал исключительно в ее интересах.

Даниел вспоминал выражение ее лица, когда поцеловал ее, вспоминал, как ласкал ее... Но тут же приказывал себе остановиться. В жизни есть такие пути, по которым разумнее вовсе не хаживать, потому что они ведут в никуда... Или, может, в места, намного более опасные, чем можно себе представить?

Это был один из тех вопросов, на которые он предпочитал не отвечать...

Где-то далеко залаяла собака, и Дорни мгновенно вскочил и прислушался. Гвендолин вздрогнула и вернулась мыслями в настоящее. Она зябко повела плечами, растирая холодные руки онемевшими пальцами.

Даже сейчас, спустя пять лет, Гвендолин по-прежнему не могла отделаться от ощущения леденящего душу ужаса, испытанного ею в тот момент, когда она поняла, что незнакомец, которого Юджин назвал Большим Хартом, лишил ее невинности, а она абсолютно ничего об этом не может вспомнить.

Стыд, боль — вот ее удел на весь срок жизни, отпущенный ей на земле. Никогда больше она не пользовалась макияжем, проклятое платье было выброшено, ненавистная «химия» сошла с волос, но ничто не могло избавить ее от чувства вины и гадливого отвращения к самой себе.

Именно поэтому Гвендолин старалась держаться в тени, твердо придерживаясь рамок поведения, которые для себя установила, бывая преимущественно в обществе подруг. Хотя и в женской компании разговор порой касался секса. Подруги отпускали довольно смелые, а иногда и просто неприличные, хотя и забавные замечания о своих партнерах, и тогда Гвендолин невольно краснела.

Именно поэтому она встречалась с Оскаром. Того, слава Богу, совершенно не интересовал секс, и он даже не пытался заговаривать на эту тему.

Но иногда Гвендолин просыпалась среди ночи и думала о том, в чем отказывала себе, ведя подобную жизнь. Но сразу же вспоминала роковую ночь и приходила в ужас от мысли, что самые сокровенные, интимные отношения, которые только могут быть у мужчины и женщины, не оставили в ее памяти никакого следа. Этого было более чем достаточно, чтобы напомнить: эта область жизни закрыта для нее.

Гвендолин много раз твердила себе, что совершила то, что ежедневно совершают десятки глупеньких девушек. И наверное, другие смогли бы понять ее, но она не в силах была простить себя. Хотя ей было прекрасно известно, что такое отношение к собственному «я» грозит всяческими пренеприятными последствиями, ведет к самоуничтожению, что самым разумным выходом для нее было бы обратиться за консультацией к психологу, который помог бы ей забыть о прошлом, Гвендолин упрямо отказывалась даже в мыслях избавить себя от добровольного наказания.

Тогда, пять лет назад, она впервые с горечью подумала, что жизнь была бы намного спокойнее, если бы ее и дальше считали скучной, занудной и бесполой особой. Ведь никто не посмел бы шептаться за ее спиной и высказывать оскорбительные предположения. Но негодяй Юджин успел рассказать практически всем, кто работал в их фирме, о неслыханном поведении скромницы Гвендолин.

Она содрогнулась, и Дорни, словно чувствуя, что хозяйке нужна поддержка, уткнулся в ее руку холодным мокрым носом. Гвендолин улыбнулась собаке слабой страдальческой улыбкой.

— Ну, Дорни, скажи, что же мне теперь делать? — прошептала она, опускаясь на колени и обнимая лабрадора за шею. — Что будет, если он вдруг узнает меня? Если поймет, что...

Нет, он ни за что не узнает меня, возразила себе Гвендолин. Если этого не случилось в момент их встречи — значит, на сей счет можно не волноваться. В конце концов он мог просто забыть о ее существовании.

Но что делать, если он все еще помнит?.. Неужели снова бросить работу и уехать из городка, убежать, скрыться, поступить так же, как в тот раз? Но как все, кого преследуют, Гвендолин давным-давно поняла, что пытаться спастись бегством — значит привлекать к себе внимание. Выходит, единственный выход для нее — это затаиться, постараться стать незаметной.

Действительно, если сейчас она подаст заявление об уходе, друзья, родственники — да все кому не лень — начнут гадать и строить предположения на ее счет. Родители забеспокоятся и непременно захотят узнать, что происходит.

Конечно, она могла бы выдать им замечательное объяснение под названием «несходство характеров», заявить, что не может ужиться с новым шефом. Однако нигде поблизости не найти ей интересной работы по специальности, а начинать по второму разу карьеру не хотелось. Совсем не хотелось.

Все-таки сейчас она находится в относительной безопасности. Просто нужно стараться держать себя в руках, сохранять ясную голову, и, если она не выдаст себя, совершив какую-нибудь глупость, все будет в полном порядке.

Сегодня, например, во время представления сотрудников новому владельцу компании Хартли пару раз внимательно посмотрел на нее, когда Чарлз Конрад похвалил ее за усердную работу и профессионализм. Однако это был жесткий, оценивающий взгляд хозяина на подчиненную. Мужчина смотрит на женщину совсем не так. С другой стороны, ей ведь и не хочется, чтобы он смотрел на нее по-другому! В конце концов, теперешняя Гвендолин очень отличается от той Уинетт, с которой мимоходом познакомился Даниел Хартли...

Дорни принялся поскуливать и нетерпеливо переступать на своих массивных мягких лапах. Это был намек на то, что они достаточно долго простояли, дожидаясь неизвестно чего. Давно уже пора опомниться и возвращаться домой.

— Ну как, хорошо прогулялась? — бодро спросила мама, открывая им дверь. — Отец только что пришел, так что сейчас будем ужинать. Да, кстати, звонила Вероника. Просила напомнить, что ты приглашена к ней на обед на следующей неделе.

Вероника была одной из самых близких подруг Гвендолин. Майкл, ее муж, только-только открыл собственную адвокатскую контору. У них было двое маленьких детей, и Вероника помимо того, что заботилась о них и вела хозяйство, помогала мужу разбирать бумаги и вести картотеку дел.

Это был удачный брак, и оба говорили, что очень счастливы. Гвендолин всегда с удовольствием ходила к ним в гости, хотя иногда, видя, как они любят друг друга, испытывала легкую зависть...

За ужином отец поинтересовался, что она думает о новом владельце студии.

Сердце Гвендолин бешено забилось. Она уставилась в тарелку, боясь, что если посмотрит на отца, то обуревающие чувства выдадут ее с головой.

Вот уже и начинается: ложь, недомолвки, постоянные опасения.

— Кажется, он профессионал. И хорошо разбирается в кинорекламе, — осторожно произнесла она.

— Да, судя по тому, что я о нем слышал, он не упускает возможности заняться выгодным делом. Теперь, когда он встал во главе вашей компании, она будет стремительно набирать обороты. Интересно, он сам будет управлять или...

— Нет, собирается нанять управляющего. Но еще не сказал, кто им будет.

— Значит, тебе предстоит работать под началом этого самого управляющего? — спросила ее мама.

Гвендолин кивнула. Во всей этой ужасной ситуации по крайней мере радует лишь одно: Даниел Хартли будет не каждый день на киностудии.

— Интересно, сколько ему лет и женат ли он?

Гвендолин отложила вилку и нож и предостерегающе начала:

— Мама...

— Извини, дочка. Когда ты была еще подростком, я пообещала себе не становиться мамашей, которая вечно высматривает подходящего родителя для своих будущих внуков. Но все же, когда я гляжу на Оскара... — Она передернула плечами и откровенно спросила: — Что только ты в нем нашла? Я уж не говорю о его мамочке.

Элизабет Кестнер почти точь-в-точь повторила слова Вероники об Оскаре.

— Оскар мой друг, и ничего больше, — заверила ее Гвендолин.

— М-да... И все же, этот новый управляющий... интересно, каким он окажется? — продолжила мама, и не думая сдаваться.