Как ты прекрасна!

8

— Уэнди, познакомьтесь с Людвигом Кушингом.

— Боюсь, наша встреча несколько запоздала, — сказал Людвиг, когда они с Гвендолин обменялись рукопожатием.

Войдя в приемную, девушка догадалась, что молодой человек, стоящий рядом с Даниелом, новый управляющий, которому удалось устроить свои дела так, чтобы начать работу немного раньше, чем предполагалось.

Стараясь подавить в душе боль от мысли, что их ежедневные встречи с Даниелом скоро отойдут в прошлое, Гвендолин напомнила себе, что, если бы у нее была хоть крупица здравого смысла, она бы радовалась и испытывала облегчение оттого, что видит Кушинга.

С того памятного ужина у Вероники Гвендолин с такой ясностью ощущала его постоянное присутствие в своих мыслях, что напряжение стало почти невыносимым.

Она похудела и пребывала в постоянном волнении. Любая мелочь казалась ей поводом для беспокойства. Хотя ей было известно, что все кругом — и родители, и друзья — весьма встревожены ее состоянием, приписывая его разрыву с Оскаром, Гвендолин до сих пор не могла заставить себя рассказать им правду.

Ей потребовалось довольно много времени и еще больше мужества, чтобы признаться самой себе в том, что она влюблена в Даниела...

Воспользовавшись тем, что тот занят разговором с Кушингом, она бросила на него быстрый взгляд и тут же отвела глаза.

За время, что прошло после ужина у Вероники, Даниел ни единым словом не обмолвился о том, что произошло между ними. Правда, однажды вечером он совершенно неожиданно заехал повидать ее.

Гвендолин поливала цветы перед домом. Ее короткие волосы были заколоты над ушами, чтобы не лезли в глаза, одета она была в старые потрепанные джинсы и столь же древнюю тенниску. Дорни, растянувшись во весь рост, блаженствовал в тени цветущего жасмина, но вдруг вскочил и радостно потрусил к калитке. Девушка проследила за ним взглядом... и увидела выходящего из джипа и идущего к ней Даниела.

Сначала она растерялась. А услышав, каким серьезным и мрачным тоном он извиняется за то, что случилось на пустынной улице в ее машине, ощутила такой стыд, что у нее отнялся язык. Ей хотелось ответить, что и на ней лежит вина за происшедшее, но она никак не могла собраться с мыслями и найти подходящие для этого выражения.

По его словам выходило, что ей ни в коем случае не следует опасаться сексуальных домогательств с его стороны. Даниел сказал, что ему известно о ее любви к Оскару, но оба они люди уже взрослые и должны понимать, что самые невинные и безобидные действия, когда они окрашены весьма властными чувствами и переживаниями, могут привести к результату, о котором никто и подумать до этого не мог.

Фактически он пытался объяснить ей, что в тот вечер хотел лишь убедиться, что у нее все в порядке, и ничего больше. От извинений Даниела Гвендолин почувствовала себя еще хуже, чем раньше, особенно когда, набравшись смелости, подняла на него глаза и тут же вспомнила, как он сжимал ее в объятиях, как его губы нежно ласкали ее и что она испытывала в ту минуту.

Когда Даниел предложил забыть об этом маленьком инциденте, оставив его в прошлом, Гвендолин поспешно согласилась.

Лишь третий участник этой встречи, лохматый черный Дорни, пребывал в благостном расположении духа от общества пары приятных ему двуногих. Только никак не мог понять, почему они не обращают на него должного внимания. То, что его ласково потрепали по голове, Лабрадор считал явно недостаточным. Он привык, что его, такого в высшей степени замечательного, не просто любят, им восхищаются...

Гвендолин вздрогнула и поняла, что Кушинг обращается к ней. Ей пришлось напрячь всю силу воли, чтобы вернуться к действительности.

Наружности новый управляющий был довольно приятной. Возрастом — около двадцати пяти лет. Как Гвендолин уже знала, Даниел остановил свой выбор на нем не только потому, что его младшая сестра была помолвлена с Людвигом. Молодой человек происходил из кинематографической семьи — что и немудрено, учитывая место его рождения, — да и сам неплохо разбирался в кинобизнесе.

Нога его была в гипсе после злополучного несчастного случая на высокогорном курорте. Из-за этого он не смог раньше принять дела от Чарлза Конрада, но это не помешало ему отпраздновать помолвку.

— К сожалению, еще некоторое время всякие разъезды будут для меня обременительны, — сказал он Гвендолин и указал на свою ногу, когда Даниел направился в свой кабинет, чтобы позвонить.

Затем Людвиг принялся расспрашивать, как ей нравится новое студийное оборудование и освоила ли она видеокамеру, на которой ей предстояло работать в недалеком будущем...

Спустя всего минут пятнадцать Гвендолин поняла, что прекрасно сработается с ним, может быть, даже лучше, чем с Даниелом, в присутствии которого никогда не могла избавиться от стеснения и забыть, что он прежде всего мужчина.

Даниел закончил телефонный разговор. И когда Гвендолин, не справившись с искушением, снова украдкой взглянула на него, увидела, что он рассматривает ее и Кушинга, слегка нахмурив лоб, с недовольным выражением на лице.

В ту же секунду девушка напряглась. Неужели она что-то сделала неправильно? Неужели чем-то вызвала его раздражение?

Когда он заговорил, его голос прозвучал резко и повелительно:

— Если у тебя есть минутка, Людвиг, я хотел бы кое-что с тобой обсудить.

Кушинг проковылял к двери, отделяющей приемную от кабинета владельца фирмы, и Даниел добавил еще резче, обращаясь на этот раз к девушке:

— Уверен, что вам есть чем заняться, Гвендолин, так что мы не будем больше отрывать вас от работы.

Его официальное обращение — Гвендолин, — когда вот уже много дней он звал ее Уэнди, ранило ее в самое сердце, как и холодный, отчужденный тон. Даниел вполне откровенно отстранял ее от участия в их деловом разговоре.

До чего же глупо, что она принимает все так близко к сердцу! Но Гвендолин тщетно пыталась убедить себя в этом, тупо глядя на плотно закрытую дверь кабинета, а потом уселась за свой стол и постаралась заняться работой. Все дело именно в том, что она слишком сильно привязалась к Даниелу, слишком увлеклась своими чувствами к нему.

Чувствами, на которые, как ей отлично известно, он никогда не ответит. Но даже если бы и ответил... как бы она рассказала ему о своем первом возлюбленном? Придумала что-нибудь? Но она не могла лгать, это противоречило всем ее убеждениям. Как ему рассказать, что ее первый мужчина был не кто иной, как он сам?

Господи, да почему ее это волнует? Такого разговора никогда не будет... Но прошло уже более получаса, а Гвендолин вновь и вновь задавала себе один и тот же вопрос. Хорошо, что Даниел убежден, что она до смерти влюблена в Оскара. Ради ее же спокойствия и самоуважения лучше, если он и дальше будет думать точно так же.

Дверь кабинета открылась, и Даниел с Людвигом вышли в приемную.

— Гвендолин, мы собираемся пойти перекусить, — отрывисто произнес Даниел. — Если будут спрашивать, мы скоро вернемся...

Кушинг, стоящий позади Хартли, с недоуменным видом прервал его:

— Да, но я думал, что и Гвендолин пойдет с нами...

— Полагаю, что на время обеденного перерыва у нее запланированы куда более важные дела, — возразил ему Даниел, и так раздраженно, что Гвендолин ниже склонила голову над бумагами, не желая, чтобы кто-либо из мужчин заметил, какую боль причиняет ей неприязненный тон шефа.

Вскоре, поняв, что, хотя ей и не хочется есть, перехватить чего-нибудь никак не повредит, Гвендолин взяла сумочку и вышла из офиса.

До любимого кафе-бара можно было дойти всего за несколько минут. И хотя народу было полно, знакомая официантка нашла для Гвендолин столик у окна, откуда она любили наблюдать за снующими по улице людьми.

Только она собралась приняться за еду, как в кафе зашла Вероника и тут же заметила ее.

— Уинетт, привет! Я так и думала, что увижу тебя тут! — радостно приветствовала она подругу, усаживаясь рядом и с завистью глядя на тарелку спагетти, стоящую перед Гвендолин. — Счастливая, — грустно прокомментировала подруга, — можешь есть, что захочешь. А я вот сразу становлюсь как бочка, особенно теперь, когда снова беременна...

Вероника довольно улыбнулась, когда Гвендолин поздравила ее, призналась, что они с Майклом с радостью ждут третьего ребенка, и спросила:

— А не надоело тебе других поздравлять? Лучше бы вышла замуж и завела своего... — И тут же расстроенно прикусила губу. — Ох, прости! Так бестактно с моей стороны подкалывать тебя, когда ты и Оскар...

— Мне дела нет до Оскара, — спокойно ответила Гвендолин. — Собственно говоря... так лучше и для него, и для меня. В конце концов, мы всегда были лишь друзьями, к тому же не особенно хорошими друзьями. Наши отношения были удобны обоим, так как позволяли соблюсти приличия.

— Тогда почему же у тебя такой вид, словно весь мир обрушился тебе на голову? — поинтересовалась Вероника, пристально глядя на нее, и тут же добавила: — И не пытайся убеждать меня, что все в порядке! Ты похудела, почти не улыбаешься, и... Одним словом, у тебя все симптомы безответной любви. — Она помолчала, снова прикусив губу, а затем тихо произнесла: — Ах, Уинетт, так это вовсе не Оскар. Это Даниел, да?

Гвендолин отодвинула от себя тарелку со спагетти, к которым почти не притронулась, и с тяжелым вздохом ответила:

— Классический сюжет, верно? Скучная, бесцветная подчиненная влюбляется в красавца начальника...

— Никто на свете не назовет тебя скучной и бесцветной, — возразила Вероника и тут же задумчиво добавила: — А ты уверена, что он к тебе безразличен? Я заметила в тот день, когда и вы оба ужинали у меня, что ему нравится общаться с тобой.

— О нет, тогда он не видел никого, Кроме этой Иды Перл, — с горечью произнесла Гвендолин. — Извини, Вероника, но, если ты не возражаешь, мне бы не хотелось говорить на эту тему. Все это касается только меня, и просто надо попытаться пережить случившееся... Только не дай Бог, чтобы кто-нибудь еще пришел к такому же выводу, как ты! Я и не подозревала, что мое поведение столь очевидно.

— Да нет же! — заверила ее Вероника. — Просто мне очень хорошо известно подобное состояние, вот и все.

— Мне спокойнее, когда все вокруг думают, будто мое сердце разбито из-за Оскара, и не догадываются о правде. Даниел скоро уедет отсюда. Сегодня прибыл новый управляющий студии. Как только он примет дела, Даниел будет лишь время от времени инспектировать нас.

— Он уезжает? — удивленно переспросила Вероника. — Странно! А он ничего не сказал мужу о том, что хочет прервать срок аренды дома. По-моему, Майкл даже говорил что-то совершенно противоположное о намерениях Хартли.

Гвендолин пожала плечами.

— Откуда мне знать? Возможно, он хочет, чтобы в доме поселился Людвиг Кушинг — это наш новый управляющий. А еще будущий зять и компаньон Хартли. — Она помолчала какое-то время, затем, не поднимая головы, попросила: — Только никому ничего не говори... о нем, хорошо? Даже Майклу. Обещаешь?

Слезы подступили к ее глазам, когда Вероника положила ладонь на ее руку и твердо сказала:

— Можешь мне верить, Уинетт. Я отлично помню, что чувствовала, когда влюбилась в Майкла и считала, что он на меня даже внимания не обращает. Мне кажется, я бы просто умерла, если бы кто-нибудь ненароком обмолвился о моих чувствах к нему. Обещаю, я ничего никому не скажу, и Майклу в том числе. Но знаешь, может быть, все не так плохо, как тебе кажется, — задумчиво добавила она. — Когда вы были у нас, я успела заметить, насколько он внимателен к тебе. К тому же он не отправился провожать Иду Перл, хотя она чуть ли не напрашивалась на это, а остался у нас, даже помогал убирать посуду.

— Даниел очень вежлив, — ответила Гвендолин. — А что касается Иды, то он просто не стал еще больше огорчать беднягу Гилбрайта.

Ей не хотелось, чтобы подруга подавала ей надежду, не хотелось снова верить в то, чего и быть не может. Кроме того, даже Вероника не знала всей правды. Потому что случившееся пять лет назад Гвендолин отнесла к прошлому, которое никогда и ни с кем не обсуждала.

— Пожалуй, мне пора возвращаться на работу, — сказала она, поднимаясь. — Передавай мои поздравления Майклу. Я искренне рада за вас!

— Вот и замечательно, потому что мы собираемся просить тебя быть крестной, — ответила ей Вероника с улыбкой. Но когда она смотрела, как Гвендолин, понурившись, выходит из кафе, улыбка на ее лице уступила место тревоге. Бедняжка Уинетт, как хочется чем-нибудь ей помочь!

После приезда Кушинга между Гвендолин и Даниелом словно пролегла пропасть. Возможно, было вполне естественно, что Харт предпочел отступить в сторону, позволив Людвигу самому заняться управлением компании. Но все же Гвендолин испытывала почти невыносимую боль каждый раз, когда обращалась к Даниелу с каким-нибудь вопросом, а он неизменно отсылал ее к новому начальнику.

Девушка также заметила, что теперь, разговаривая с ней, он останавливается в нескольких футах, тогда как раньше не раз подходил настолько близко, что тела их почти соприкасались. Как часто в такие моменты ей приходилось подавлять в себе неистовое желание дотронуться до него, насладиться пусть самой краткой физической близостью с ним! И она испытывала глубокое и искреннее презрение к самой себе за такую несдержанность. Но теперь необходимость контролировать свои действия и слова понемногу начинала исчезать, ведь Даниел все реже и реже подходил к ней, останавливаясь все дальше и дальше.

В последний день своей работы в офисе Даниел объявил, что намеревается уехать раньше, чем собирался, — часа в два. По его словам, он решил отдохнуть несколько дней и хочет провести их вместе со своими родителями.

— Моя сестра с семейством прилетела погостить из Оттавы. Я почти не виделся с ней с тех пор, как она вышла замуж.

— И с племянниками наверняка тоже, — со вздохом предположила Гвендолин. Она всегда жалела, что у нее нет ни братьев, ни сестер, и завидовала Даниелу, у которого такая большая семья.

— Да, и с ними, — коротко подтвердил он, и невольная улыбка тронула его губы.

Гвендолин почувствовала, как при виде его ласковой улыбки что-то затрепетало в самой глубине ее души. Она была потрясена, догадавшись, что яростно ревнует к этим неизвестным ей людям, детям и взрослым, видя любовь, которую он испытывает к ним.

Она всячески старалась поскорее покончить в этот день с ланчем, чтобы вернуться в офис задолго до двух часов и успеть до отъезда Даниела насладиться хоть несколькими минутами его присутствия. Так нищий бережно собирает свои жалкие медяки.

Однако когда она, запыхавшись, влетела в приемную, вышедший ей навстречу Кушинг сообщил, что Даниел уже уехал.

Гвендолин была рада, что стоит, опустив голову, и Людвиг не может увидеть отчаяния, появившегося на ее лице.

— Я вот тут подумал, — услышала она его неуверенный голос, — не посоветуете ли мне, как лучше проводить свободное время в вашем городке... Я уже не в том возрасте, чтобы посещать дискотеки и прочие заведения подобного сорта, но еще не готов вступить в когорту почтенных старцев с трубками в зубах и со шлепанцами на ногах. К тому же я здесь еще никого не знаю.

— Я могла бы познакомить вас кое с кем, если вы не против, — не раздумывая, предложила Гвендолин, искренне сочувствуя молодому человеку. — Я иногда встречаюсь с друзьями в одном баре, обычно по пятницам. Если вы готовы пойти туда...

— А вы уверены, что я не буду лишним?

— Совершенно уверена, — ответила Гвендолин.

— Тогда, может, перейдем на «ты»? — предложил Людвиг, и Гвендолин, сочтя это вполне возможным, кивнула.

Честно говоря, меньше всего на свете ей хотелось показываться сейчас на людях. Но ведь не будет ничего хорошего, если она запрется у себя дома и предастся хандре из-за того, что ей никогда не достанется единственный желанный мужчина. Кроме того, уже пора повидать приятелей и убедить их, что она не собирается проливать слезы по Оскару.

Тому никогда не нравилась ее привычка изредка встречаться с друзьями в баре. Он с неодобрением относился к разношерстной толпе молодых людей, в основном одного с Гвендолин возраста, которые любили поужинать вместе в пятницу вечером...

Когда Кушинг предложил заехать за ней, Гвендолин готова была отказаться. Но затем передумала, решив, что будет намного проще, если они подъедут к бару вместе, — по крайней мере, не придется рисовать ему схему с пояснениями.

Вечером, когда она рассказала родителям о своих планах, мама бросила на нее задумчивый взгляд.

— Как жаль, что Даниел так скоро уехал. Он показался мне очень приятным человеком. — И что-то такое было в тоне, которым она произнесла эти слова, от чего волосы на голове Гвендолин чуть не зашевелились.

Неужели мама догадалась о том, какие чувства она испытывает к Даниелу? А вдруг догадался еще кто-нибудь? Что, если и сам Даниел уже обо всем знает? Может быть, именно поэтому он был так холоден с ней — словно с совершенно посторонним человеком?

Тошнотворное отчаяние охватило Гвендолин, едва эта мысль пришла ей в голову.

Одеваясь к приезду Людвига, она твердила себе: как хорошо, что Даниел уехал. Теперь ей не придется ежедневно встречаться с ним, а значит, будет намного проще выбросить его из головы и из сердца, сосредоточившись на том, чтобы вернуться к прежней жизни.

Когда ровно в восемь, как и договаривались, приехал Людвиг, Гвендолин пригласила его зайти в дом, чтобы познакомить с родителями. Мама разразилась сочувственными восклицаниями по поводу сломанной ноги Кушинга и тяжелого гипса, затрудняющего его движения. Теперь, вероятно, жизнь стала для него во сто раз сложнее, заметила она.

Но Людвиг легкомысленно заявил, что еще легко отделался там, на крутом горном склоне, а в его машине автоматическое переключение скоростей, так что здесь гипс ему нисколько не мешает...

С ним было очень легко общаться. И хотя ей не особенно хотелось идти куда-нибудь этим вечером, Гвендолин с изумлением поняла, что проводить время с Людвигом — приятное занятие.

Ее друзья тактично не произнесли ни слова об Оскаре и тепло приняли Кушинга, хотя Гвендолин и заметила, как один или двое удивленно подняли брови, когда она представила его как своего нового начальника, захотевшего познакомиться с кем-нибудь из здешних жителей.

Неожиданно в баре появилась Ида Перл — одна, без Ника Гилбрайта. Заметив Гвендолин, она прямиком устремилась к ней, приветствуя ее так, словно они близкие подруги и давно не виделись.

Стараясь не показать, как не по душе ей общество рыжей стервы, Гвендолин познакомила ее со своими друзьями и раздраженно стиснула зубы, когда Ида, окинув Людвига мгновенным оценивающим взглядом, обратилась к ней:

— Подумать только! Ты явно не теряла времени, оплакивая разрыв с Оскаром! И как просто оказалось его заменить! Умная девочка, у тебя хорошая головка. Кстати, а что случилось с Даниелом? Я уже сто лет его не видела. Хотя вообще-то он заезжал ко мне на той неделе и мы неплохо провели время...

Гвендолин почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо, и тщательно скрываемый гнев на мгновение вспыхнул в ее глазах.

— Людвиг — мой новый начальник, Ида, — решительно ответила она. — А что касается Даниела... так ведь он был тут временно. Однако я полагаю, он сам должен был рассказать тебе об этом. Разве нет?

Устоять перед искушением уколоть нахалку и лгунью не было никаких сил, поскольку Ида наверняка выдумала несуществующую связь с Хартли. И не потому, что догадывалась о чувствах, которые Гвендолин испытывала к Даниелу, а просто потому, что относилась к женщинам определенного сорта, которые всех, и себя в том числе, готовы убедить, что не существует мужчины, способного устоять перед ними. И надо же было бедняге Нику нарваться именно на такую особу!

Гвендолин испытала искреннее удовлетворение, увидев, как вспыхнуло умело подкрашенное лицо, с какой неприязнью взглянула на нее рыжеволосая красотка. Она резко повернулась и, отойдя в сторону, тут же принялась с кем-то кокетничать.

— Ничего себе! Да она самая настоящая пожирательница мужчин! — не замедлила прокомментировать одна из подружек Гвендолин.

А Людвиг, едва Ида отошла от них, скорчил гримасу.

— Хотя я и не должен так говорить, ведь она твоя подруга, но эта женщина просто дура.

— Она мне не подруга, — ответила Гвендолин, добавив с легкой запинкой: — Извини, если она смутила тебя, предположив, что мы с тобой... ну, что ты мой друг. Не объяснять же ей, что у тебя есть невеста.

— Я вовсе не смутился, — успокоил ее он. — Разве что слегка... огорчился.

Гвендолин озадаченно взглянула на него, и он с улыбкой пояснил:

— Ты очень привлекательная и очень умная. Если кто-то думает, что ты моя подружка, это только льстит моему самолюбию. Не хочу вмешиваться не в свое дело, но, судя по замечанию Иды, сейчас в твоей жизни нет никого, кто бы...

Ей приходилось слышать такие слова и раньше, когда какой-нибудь мужчина, знакомясь с ней, проявлял неподдельный интерес. Однако каким бы приятным и искренним он ей ни казался, всегда существовала преграда: мысль о том, что, если она позволит этому знакомству развиваться, рано или поздно наступит момент, когда ей придется рассказать правду о своем прошлом.

Правда, сейчас ситуация была совсем иная. Людвиг вовсе не имел на нее виды, просто по-дружески подшучивал над ней. Но Гвендолин все равно решила расставить все точки над «i».

— Да, сейчас у меня действительно никого нет, — сказала она. — И я не намерена...

— Не намерена ни с кем заводить роман, — проницательно закончил за нее Людвиг.

— Совершенно верно.

— Могу ответить тебе тем же, ведь у меня, как тебе известно, есть невеста, которую я люблю. Но ведь это же не означает, что нам нельзя быть друзьями, а?

— Конечно, друзьями мы вполне можем быть, — согласилась Гвендолин.

— Я еще не говорил тебе, но скоро состоится конференция, посвященная роли рекламы в современном мире. Она будет проходить в Сан-Антонио. Даниел считает ее очень важной, поскольку помимо выступлений там будут показывать ролики, победившие на международных конкурсах кинорекламы. Ты сможешь поехать?

Гвендолин кивнула.

— Звучит заманчиво. А на сколько дней рассчитана конференция?

— Всего на пару дней. Мы должны будем выехать в следующую пятницу утром, а вернемся вечером в воскресенье...

Поздно вечером, уже лежа в постели, Гвендолин подумала, приедет ли на конференцию сам Даниел, и в ту же секунду тело ее напряглось от болезненно-острого желания.

Сколько раз она приказывала себе забыть его, столько же и терпела полное фиаско. Похоже, это не в ее силах — перестать думать о нем, желать его, любить его.

Кэтти по-прежнему варила кофе, но не относила его в кабинет начальника, как было при Даниеле, а расставляла чашки на столике у окна. Людвиг, устав от работы, иногда устраивал себе маленький перерыв и предпочитал проводить его в компании двух симпатичных, но таких не похожих друг на друга девушек.

Но накануне перед отправлением на конференцию получилось так, что традиционный кофе они пили вдвоем, без Кэтти.

— Хотелось бы мне, чтобы ролики, снятые на нашей студии, тоже получали призы и награды. Чтобы о них говорили, — мечтательно произнес Людвиг.

— Думаю, это наверняка случится, — ответила Гвендолин. — Причем довольно скоро. Смотри, какие известные фирмы стали обращаться к нам!

— Дай-то Бог... Знаешь, я хочу сейчас съездить посмотреть, как на натуре снимают сюжет о самом современном альпинистском снаряжении. Мне это будет интересно еще и потому, что помимо горных лыж я увлекаюсь и скалолазанием. Но когда я предложил моей Бет подняться в горы, она наотрез отказалась. Сказала, что лучше будет с них спускаться. И посмотри, чем все это для меня кончилось.

Людвиг продемонстрировал хихикающей Гвендолин ногу в гипсе.

— А Даниел? — спросила девушка. — У него есть какие-нибудь увлечения. Или для него существует только работа?

— Ну, работа для него на первом месте. Прежде всего потому, что он пришел в бизнес не с парадного входа. Вместо того чтобы после окончания университета начать работать у своего отца в крупной строительной фирме, он предпочел с нуля организовывать свой бизнес.

— Значит, он предпочитает опираться на собственный опыт?

— Да, всегда и во всем. Даниел — этакий первопроходец в прямом и переносном смысле. У него крупные деревообрабатывающие предприятия в Канаде. Он контролирует заготовку пушнины. А теперь вот решил заняться рекламой, но прежде до тонкостей изучил эту область киноиндустрии.

Первопроходец. Отважный и бесшабашный. Такое определение вполне подходило тому Даниелу — Харту, как по-приятельски назвал его пожилой инспектор полетов, — которого она встретила снежным днем на краю света. Бородатому, в теплой куртке с поднятым капюшоном, то смеющемуся неизвестно чему, то сосредоточенно насупленному, когда он вел свой вездеход в сплошной белой мгле к бревенчатому дому на берегу замерзшего озера одному ему ведомой дорогой...

Что он делал там? Какая нелегкая занесла его в такую даль от цивилизации? Гвендолин не решилась спросить об этом Людвига. Тогда пришлось бы признаться, что она и раньше встречала своего шефа, а это никак не входило в ее планы. К тому же молодой человек скорее всего и не знал такие подробности из жизни пятилетней давности своего будущего родственника.

Они еще поболтали, пока не кончился кофе, а потом Людвиг пожелал Гвендолин счастливо оставаться и, взяв палку, прихрамывая, направился к двери.

Они решили выехать на следующий день пораньше и на машине Кушинга. Отец пообещал подвезти Гвендолин, тогда ей не пришлось бросать свой «форд» у студии на все выходные. Девушка постаралась переделать как можно больше дел, чтобы утром осталось лишь разобрать почту, а потому засиделась допоздна.

Людвиг так и не вернулся в офис, и дверь из приемной в его кабинет, естественно, была закрыта. Но Гвендолин все время оборачивалась на нее, пока не поняла, что это злая шутка, которую играет с ней воображение. Ей чудилось, что комната за ее спиной вовсе не пуста и стоит только отворить дверь, как она увидит сидящего за письменным столом Даниела. Один раз даже, чтобы избавиться от навязчивой идеи, Гвендолин так и поступила: распахнула дверь в кабинет и замерла на пороге, с тоской глядя на пустой стол и мысленно представляя себе Хартли, склонившегося над бумагами.

Горло неожиданно перехватило судорогой: страдание, вызываемое неразделенной, несбыточной любовью, причиняло ей настоящую боль. И одновременно в душе ее нарастал гнев — гнев на себя за свое глупое поведение, за то, что, терзаясь своими переживаниями, она заставляет страдать близких ей людей.