Как заарканить миллионера

7

Из книжного магазина Лукас направился прямиком в «Дрейк». Настроение у него было — хуже некуда.

Лукас Конвей, надо сказать, вообще к оптимистам не относился. Но обычно умел себя контролировать. Сегодня же ему рвать и метать хотелось — так разозлили его неприкрыто-зазывные манеры Лорен Грабл-Монро. От одного вида этой наглой бабы в нем восстала такая злоба… Не она одна, кстати — встало и кое-что другое. А хуже всего, что Лукас не видел способа разрядить свое… э-э… напряжение.

Было от чего свихнуться!

А если вспомнить, что он так и не подыскал себе миллионершу — неудивительно, что сейчас ему хочется на клочки разорвать любого, кто подойдет чересчур близко.

Что, черт возьми, приключилось с богатыми женщинами? Скромность в сторону (впрочем, скромности за ним отродясь не водилось): нельзя не признать, что Лукас молод, хорош собой и обаятелен. Интеллект выше среднего. Дурных болезней нет. Умеет вести себя за столом, способен поддержать разговор. На минном поле так называемой светской беседы чувствует себя свободнее, чем большинство знакомых ему мужчин. Почему же миллионерши на него и смотреть не хотят?

Он в точности следовал всем советам Лорен Грабл-Монро. Ну, кроме «прозрачных ночных рубашек», «откровенных топиков» и тому подобного. Однако женщины не спешили подпадать под его чары. Как он ни строил глазки, как ни играл мускулами, в глазах «подопытных крольчих» отражалось лишь легкое удивление. Странно, как это еще ни одна не погладила его по головке и не посоветовала идти домой, в постельку!

Может быть, сменить возрастную категорию и поискать свою судьбу среди первоклассниц?

Занятый невеселыми мыслями, Лукас не посмотрел, кто сегодня стоит за стойкой. И совершенно не заботясь о том, на кого выплескивает свое дурное настроение, рявкнул:

— «Танкерей» с тоником! Да пошевеливайся, черт побери!

Зловещая тишина была ему ответом.

Подняв глаза, Лукас с ужасом обнаружил, что только что наорал на властительницу «Дрейка» — Ее Величество Линди Обри. И значит, жизнь его — и, что гораздо важнее, мужская честь — оказалась на краю гибели.

Лукас глубоко уважал Линди Обри… и смертельно ее боялся. Не он один: те же чувства разделяли все члены клуба. Удивительно, в каких ягнят превращались самые надменные и чванливые богачи, стоило Линди окинуть их суровым взглядом!

В Чикаго Линди была своего рода знаменитостью. О ее клубе много писали в прессе — и не только в местной; а Адам не раз поговаривал, что надо бы опубликовать материал о ней в «Жизни мужчины».

Линди Обри родилась и выросла в видном районе; с четырнадцати лет ей пришлось самой пробивать себе дорогу в жизни. Одному богу ведомо, где и как она раздобыла деньги на устройство клуба; но, едва открывшись, «Дрейк» превратился в культовое место, известное едва ли не всей стране. Прежде всего потому, что в клуб — это в нашу-то эпоху воинствующего феминизма! — допускались только мужчины. Обиженные женщины осыпали Линди судебными исками; но она нанимала лучших адвокатов и из всех юридических баталий выходила победительницей.

Во многих отношениях она была круче любого мужика — и все же оставалась женщиной. Даже сейчас, в сорок с лишним, выглядела она потрясающе. Густые черные волосы ровной волной падали на плечи; ясные серые глаза светились острым насмешливым умом. Короткая юбка огненно-красного костюма открывала великолепные ноги. В ушах, на шее, на пальцах, на запястьях — везде сверкали драгоценные камни. В «Дрейке» поговаривали, что Линди не выходит на улицу без револьвера и будто бы уже несколько раз пускала его в ход.

Глядя на нее, Лукас охотно этому верил.

Линди подняла голову и улыбнулась широкой, обманчиво благожелательной улыбкой. Кто-нибудь, незнакомый с Линди Обри и ее манерами, мог бы счесть такую улыбку притягательной — но только не Лукас.

— Какой милый мальчик! — проворковала она. — И где же твои родители?

— А… э-э… Линди… то есть мисс Обри… то есть мэм… — начал запинаться Лукас, — я… я вас не заметил.

Линди молча смотрела на него, и во взгляде ее ясно читалось: «Я таких, как ты, с кашей ем!»

— Я так и поняла, — ответила она, сполна насладившись его испугом. Лукас заерзал на табурете.

— Я… м-м… я, пожалуй… я сейчас…

«Сейчас обделаюсь!» — подумал он с ужасом.

— Я… э-э… подожду, пока подойдет кто-нибудь из девушек.

Линди улыбнулась еще шире:

— Разумеется.

Черт, а она ведь красивая женщина… У него вдруг зародилась мысль… если разобраться, совершенно безумная мыслишка, но что-то в ней было. Что, если заарканить Линди? Чем она не миллионерша? Хороша собой, несомненно богата, умна, ценит хорошую шутку, даже сексуальна — на любителя, конечно…

Одна ма-аленькая загвоздка: он готов штаны намочить всякий раз, как она приближается к нему ближе чем на сто ярдов.

Это может все дело испортить. Нет, лучше поискать кого-нибудь еще.

Окинув Лукаса последним презрительным взглядом, Линди обернулась через плечо, позвала: «Эди!» — и вернулась к своим бумагам; точь-в-точь гиена, что, насытившись, бросает недоеденными ошметки падали.

Она оставила Лукаса в покое — это хорошо. Но передала его в ведение Эди Малхолланд — это плохо.

Эди-Солнышко. Сладенькая Эди. Вот что нужно, чтобы окончательно испортить вечер.

Хрупкая золотоволосая фея, словно сошедшая с какой-нибудь слащавой рождественской открытки. Мордочка удивленного котенка, повадки дружелюбного щенка. Широко распахнутые голубые глаза — сама невинность! И намертво приклеенная идиотски-блаженная улыбка.

Боже, как он ненавидит оптимистов!

— Добрый вечер, мистер Конвей! — бодро поздоровалась Эди, радостно улыбаясь новому клиенту.

Конечно, бодро. И, разумеется, радостно. Иначе не умеет. А от этого ее «мистера Конвея» просто выть хочется!

Конечно, официальное обращение — дань традициям клуба. Когда другие девушки называют Лукаса «мистер Конвей», ему это даже нравится. Как-то поднимает в собственных глазах. Но только не Эди! Господи помилуй, они же с ней ровесники! Хоть и выглядит она невинной девочкой.

Сегодня Эди подобрала свои золотистые волосы и заколола их на макушке. Несколько прядей, выбившись из прически, обрамляли нежное личико лучистым нимбом. Этот нимб напомнил Лукасу о прерафаэлитовских мадоннах — такие же хрупкие фигурки, огромные голубые глаза, высокие аристократические скулы… И нежные губы ее, казалось, принадлежали не обычной женщине, а какому-то небесному существу, словно при рождении Эди коснулся ангел и отметил ее своим благословением.

Где провела она свое детство и юность? Этого Лукас не знал, но не сомневался, что родом она из Волшебной страны, где эльфы бренчат на лютнях, а единороги повинуются девственницам, где человек человеку брат, где неведомо значение слов «подлость», «жестокость» и «предательство». Из страны, куда под страхом смерти воспрещен вход злобным циничным троллям вроде него самого.

— Привет, Эди, — ответил он, споткнувшись на ее имени. Черт побери, даже имя ее лучится светом! — Ты что здесь делаешь? Я думал, ты работаешь только днем.

— Подменяю Дорси, — улыбнулась она. — У нее сегодня какие-то дела.

— А-а, понятно!

Дела Дорси Лукаса совершенно не интересовали, а потому он сказал просто:

— Мне «Танкерей» с тоником, пожалуйста!

— Будет сделано! — отрапортовала она — как всегда, бодро и радостно.

Лукас с трудом сдержал стон.

А затем, не удержавшись, впился взглядом в ее изящные ручки, сноровисто порхающие над стойкой. Конечно, от Сладенькой Эди его тошнит, но, надо признать, дело свое она знает.

— Спасибо, — поблагодарил он, потянувшись за бокалом.

— Не за что, — лучезарно улыбаясь, ответила она.

Сделав добрый глоток, Лукас поднял взгляд — и, к величайшему своему неудовольствию, обнаружил, что Сладенькая Эди по-прежнему торчит перед глазами. Ах да, она ведь из тех девиц, что любят — господи, помоги! — поболтать с клиентами. Лукас не собирался потворствовать этой мерзкой привычке, но вдруг, к большому своему удивлению, услышал собственный голос:

— Как прошел день, Эди?

Она, разумеется, просияла. Каким-то чудом Лукасу удалось не скорчить гримасу.

— Просто чудесно! — с воодушевлением ответила она. — Только вот после обеда…

— И что же после обеда? — покорно спросил Лукас.

Хорошенькое личико ее омрачилось, и Лукас мысленно возликовал.

— Я нарушила верность, — тихо и горестно призналась она.

Ух ты! Вот это новость! Лукас уже готов был вскочить на стойку и исполнить победный танец, как вдруг вспомнил, что Эди некому изменять.

— Погоди-ка. Как ты могла нарушить супружескую верность, если ты не замужем?

Эди удивленно заморгала, а в следующий миг залилась краской, словно майская роза.

— Да нет, не супружескую! Что вы! Такого я бы никогда не сделала! Я изменила своему парикмахеру.

— Парикмахеру? — изумленно переспросил он. Она кивнула.

— Мне очень нужно было подровнять волосы, а мой обычный парикмахер куда-то уехал. И я… — Она оглянулась направо, потом налево, чтобы удостовериться, что их никто не слышит, и понизила голос. — Я пошла к другому!

— Э-э… понимаю, — соврал Лукас.

— И знаете, что хуже всего? — добавила она, хотя он мысленно молил ее не продолжать. — Оказалось, что этот парикмахер стрижет лучше, и теперь я хочу и в следующий раз пойти к нему. Наверное, это просто нечестно. Прямо не знаю, что мне делать.

— М-да, — вздохнул Лукас. — Представляю, как это отравляет твое безмятежное существование. Действительно, серьезная проблема!

— Но в остальном день был просто чудный! — радостно сообщила Эди.

— Эди, — спросил вдруг Лукас, — ты когда-нибудь просыпаешься в дурном настроении?

— Никогда! — лучезарно улыбнулась она.

— Почему?

Она беззаботно пожала плечами.

— Потому что это пустая трата времени.

— Пустая трата времени? — недоверчиво переспросил Лукас.

Она кивнула.

Лукас отпил из бокала и задал следующий вопрос:

— Слушай, а ты часом не инопланетянка?

Она весело рассмеялась.

— Да ладно, я никому не скажу! — уговаривал Лукас.

— Нет, не инопланетянка, — добродушно ответила она.

— Тогда, значит, ты из параллельного мира, — предположил он. — Ты вселилась в тело Эди Малхолланд, а настоящую Эди твои сообщники держат где-нибудь в космической тюрьме. И, держу пари, она просыпается в очень дурном настроении. Если просыпается вообще.

Голубые глаза Эди весело блеснули.

— Нет, я не из параллельного мира. Просто не вижу смысла поддаваться отрицательным эмоциям.

Лукас изумленно уставился на нее.

— Отрицательные эмоции, — провозгласил он, — это двигатель прогресса! Что бы мы без них делали? Всеми великими достижениями цивилизации человечество обязано отрицательным эмоциям!

— Например? — с сомнением, но все равно чертовски бодро и радостно поинтересовалась Эди.

Он на секунду задумался.

— Ну, например, Римская империя. Римлян просто снедала жажда крови — вспомни все эти гладиаторские бои, игры со львами и прочее. И что же? Эти ребята создали великую цивилизацию.

— Всему, что знали римляне, — возразила Эди, — они научились у этрусков. А этруски были очень приличные люди. Правда, они приносили человеческие жертвы — это, конечно, нехорошо, — уточнила она. — Но что ж делать, тогда это было в порядке вещей. А в остальном этруски жили мирной и спокойной жизнью.

— Ну хорошо, положим, — прищурился Лукас. — Но этруски были покорены, а римлян никто не мог покорить. Это они всех поработили.

— А кельты? — мягко возразила Эди. — Кельты в Британии их разбили в пух и прах

— Ах да, об этом я как-то забыл, — нахмурился Лукас.

— Эти кельты, — уверенно продолжала Эди, — хоть и были очень дикие, умели ценить безмятежную красоту окружающей их нетронутой природы.

— Ладно, — предпринял новую попытку Лукас. — Оставим в покое римлян. Возьмем другой пример. Когда русские запустили своего парня в космос, мы разозлились, решили во что бы то ни стало их перегнать — и отправили своих на Луну! Вот тебе и сила отрицательных эмоций!

Но улыбка Эди стала только шире.

— Наши космонавты высадились на Луне, — возразила она, — не потому, что мы разозлились на русских, а потому, что верили: у нас все получится. Вера в лучшее — положительная эмоция.

Что толку с ней спорить? — сказал себе Лукас. Они никогда не сойдутся. Эди — неисправимая оптимистка: для нее стакан всегда наполовину полон, а для него… чаще всего — почти пуст. По счастью, в этот миг с другого конца стойки Эди окликнул новый посетитель. Обернувшись, Лукас узнал в нем этого… как его… Дейвенпорта. Странно, обычно этот парень бывает в «Дрейке» днем… когда работает Эди. Похоже, этот Дейвенпорт из тех, кто не прочь приударить за хорошенькой барменшей. Сам Лукас, впрочем, такой же — флиртует напропалую со всеми девушками в «Дрейке». Кроме Сладенькой Эди, разумеется.

Может быть, кто-то и видит в ней сексуальный объект, но у Лукаса это маленькое-миленькое-сладенькое-беленькое-мягонъкое существо ничего, кроме тошноты, не вызывает. Нет, она совершенно не в его вкусе. Он предпочитает смуглых брюнеток. Нетребовательных, покладистых и не обремененных предрассудками. А Эди наверняка мечтает о белом подвенечном платье, свадебном марше и собственном домике в пригороде!

Оборвав эти размышления — они могли слишком далеко завести, — Лукас вернулся к своему бокалу. Но наслаждаться «Танкереем» ему пришлось недолго: скоро ушей его достиг звонкий и невыносимо счастливый смех Эди.

Невольно повернув голову, Лукас обнаружил, что Дейвенпорт тоже хохочет вовсю. Должно быть, только что отпустил какую-то шутку. Скорее всего, в миллионный раз произнес свою коронную фразу: «Эди, тебе нужен мужчина, который сможет о тебе позаботиться!»

А вот дальше произошло нечто неожиданное. Протянув руку, Дейвенпорт осторожно и ласково погладил Эди большим пальцем по щеке.

К немалому своему удивлению, Лукас увидел, как она отшатнулась и прижала руку к лицу, словно обжегшись.

Заметив на физиономии Дейвенпорта нескрываемое изумление, быстро опомнилась, выпрямилась и пробормотала что-то, отчего ее ухажер расцвел в улыбке. Но Лукаса было не обмануть: наметанный глаз журналиста ясно видел, что Эди потрясена почти до обморока.

От этой сцены внутри у него болезненно сжалось. И не оттого, что Дейвенпорт нарушил одно из неписаных, но твердых правил Линди: никто и никогда не дотрагивается до ее служащих, — а от того, как Дейвенпорт смотрел на девушку. Так, словно знает о ней какой-то секрет. Словно что-то замышляет. Словно готов на все, чтобы добиться своего.

От его взгляда у Лукаса мурашки по коже поползли. А ведь Лукаса не так-то просто напугать. Он бывал в таких переделках, какие этому Дейвенпорту и не снились. Да и чего бояться, раз опасность (если вообще можно говорить об опасности) угрожает не ему?

Кто для него Эди? Не сестра, не любовница, не подруга. Она ему даже не нравится… И тут же Лукас с удивлением услышал свой собственный голос:

— Эди, поди-ка сюда!

Эди, удивленная, но явно благодарная, поспешила к нему.

Черт, что же дальше? Как он объяснит, зачем позвал ее, если еще не допил свою порцию? Не раздумывая, Лукас поднес почти полный бокал ко рту и опустошил его тремя торопливыми глотками.

На лице Эди отразилось настоящее смятение.

— Да, мистер Конвей?

В первый раз за все время знакомства он не испытал неприязни при виде ее улыбающегося личика. Может быть, потому, что в глазах ее еще отражалось пережитое потрясение, и улыбка стала какой-то… ну, более естественной, что ли.

А может, все дело в двух унциях джина, — это спиртное так подействовало на нее.

— Пожалуйста, повтори, — попросил он. Эди взглянула на него с опаской.

— Вы уверены? — поинтересовалась она. — Я хочу сказать, та, первая…

— Ее уже нет, — прервал Лукас. — Отличный повод налить вторую.

Эди подняла бровки, затем, пожав плечами, ответила: «Хорошо» — и потянулась за пустым бокалом.

Пока маленькие ручки ее порхали над бокалом, Лукас перевел взгляд на Дейвенпорта. Тот косился на Лукаса подозрительно, словно чуял какой-то подвох.

Лукаса вдруг охватило безумное желание показать ему язык и крикнуть: «Ну что, взял? Не получишь, не получишь!»

С чего бы это? Какое ему дело до Эди Малхолланд?

Обернувшись к ней, он — совершенно неожиданно для себя — задал вопрос:

— Кстати, Эди, откуда ты столько знаешь о римлянах?

Когда Лукас Конвей свалился под стол, Эди Малхолланд встревоженно перегнулась через стойку, чтобы взглянуть, не ушибся ли он. Лукас был цел: пострадало лишь его самолюбие.

Что на него нашло? — удивлялась Эди. Он редко заказывал больше одной порции и никогда не напивался. А сегодня каждый раз, стоило ей подойти к другому столику, как Лукас требовал новую порцию выпивки, а заодно задавал вопросы типа: «Я, кажется, позабыл, что такое акведук…» или: «Расскажи поподробнее про эту… как ее… Паппиеву дорогу?»

Нет, пожалуй, это случалось не каждый раз, — вспоминала Эди, озабоченно наблюдая, как Лукас поднимается на ноги, отряхивает пострадавшее самолюбие и взгромождается на табурет. Только когда ее подзывал мистер Дейвенпорт.

Однако мистер Дейвенпорт уже полчаса как ушел — но Лукаса это не остановило. Даже напротив: именно в последние полчаса их с Эди беседа приобрела чересчур личный характер.

На личные вопросы Эди, разумеется, не отвечала и поскорее сворачивала на римлян. Ибо ничто так не охлаждает любовное пламя — пусть даже это сомнительный жар, подогретый алкоголем, — как древняя история, покрытая пылью веков.

Мужчины стараются не вспоминать о прошлом, а вот Эди никогда о нем не забывает. И не только потому, что изучает историю в колледже.

— С вами все в порядке, мистер Конвей? — заботливо поинтересовалась она, с некоторой тревогой следя за тем, как он садится на табурет и очень осторожно ставит локти на стойку.

Разумеется, с ним не все в порядке. Он пьян как сапожник. Но сказать об этом Эди прямо не может. Линди ее уволит, если узнает, что она, простая буфетчица, посмела сделать клиенту замечание.

— Все хорошо, Эди, — откликнулся он. — И, пожалуйста, зови меня Лукасом.

«Ага, как же!» — подумала она.

Одно дело — думать о нем как о Лукасе, и совсем другое — называть его по имени вслух! Сначала она назовет по имени. Потом скажет, что он пьян. Потом стащит дневную выручку. А под конец вскочит на стойку и спляшет «Ла Вида Лока», одновременно декламируя последнее письмо Вертера. Погибать — так с музыкой!

По-настоящему следовало бы доложить Линди, что Лукас напился. Линди пьяных не терпела и приказывала обо всех подобных случаях сообщать. Но Эди кое-что останавливало. Во-первых, Лукаса, в отличие от многих здешних завсегдатаев — как пьяных, так и трезвых, — можно было не опасаться. Во-вторых, такое с ним приключилось в первый раз. У всякого бывают дурные дни, когда хочется отключиться и обо всем забыть. У всякого — только не у Эди. Она-то себе такого не позволяет. Просто не может позволить.

Вот почему она не побежала с докладом к Линди. А вместо этого предложила:

— Хотите, я вызову вам такси?

Лукас расплылся в улыбке:

— Лучше вызови во мне желание! — Последнее слово он протянул нараспев, словно подражал героям любовного сериала, а в следующую секунду звонко, по-мальчишески расхохотался.

Эди укоризненно покачала головой, но и сама невольно улыбнулась. Слава богу, Лукас не буен во хмелю. Ей много раз случалось иметь дело с пьяницами, но не с такими милыми.

— Как-нибудь в другой раз, — пообещала она. — А сейчас вам гораздо нужнее такси.

— Мне нужна ты, — упрямо возразил он.

На этот раз Лукас не смеялся: глаза его опасно потемнели, и на миг Эди почудилось, что он вполне трезв и прекрасно владеет собой.

Удивительно, что это она так взволновалась? Никогда прежде Лукас с ней не заигрывал. Наоборот, с самого начала ясно дал понять, что она ему абсолютно безразлична. Не хамил, не обижал, но Эди знала, что за глаза он именует ее Сладенькая Эди и Эди-Солнышко.

На такие прозвища она не обижалась. Скорее, носила с гордо поднятой головой. Ведь не от рождения она была Сладенькой Эди. Нет, чтобы превратиться в диснеевскую Белоснежку, ей пришлось немало потрудиться. Она вышла из такого ада, о каком Лукас Конвей, при всем своем журналистском опыте и скороспелом цинизме, не имеет представления. Зубами и ногтями прокладывала она свой путь наверх. Каждая ее улыбка, каждый невинный взмах ресниц, каждое мгновение спокойной жизни оплачены слезами и кровью. Лучше, чем кто бы то ни было, она знает цену простым человеческим радостям. Она не позволит какому-то сопливому пижону из тех, что настоящего горя никогда не видели, разрушить мир, созданный ее волей и мужеством.

И плевать, что он такой красавчик!

И все же — почему ей так нравится смотреть на него сейчас, когда глаза его затуманились, по лицу блуждает смутная улыбка, когда он выглядит таким беззащитным и таким… счастливым? Да, несомненно, Лукас Конвей счастлив — или это джин так размягчил его? Никогда прежде она не видела его счастливым. Интересно, почему?

«Осторожнее, Эди. Не лезь не в свое дело».

— Вам нужна чашка горячего кофе и холодный душ, — твердо заявила она, без особого успеха убеждая себя, что глаза у него сияют вовсе не оттого, что он на нее смотрит.

Лукас снова улыбнулся широкой добродушной улыбкой пьяного.

— Э…ди… — протянул он. — Зайка ты моя… рыбка… кро… крохо… — Запнувшись, недоуменно пошевелил бровями. — …Кро-хо-тулечка… Если хочешь, только скажи, и мы примем душ вместе…

«Ладно, пора звать Линди», — решила про себя Эди.

Но Лукас, кажется, сообразил, что зашел слишком далеко.

— Извини, — пробормотал он, и на лице его отразилось искреннее раскаяние. — Ты права. Я слишком много выпил… не смогу сам добраться домой. Сейчас… — Тут он порылся в кармане брюк — Вот… возьми. Ключи от машины.

Прежде чем она успела отказаться, прежде чем сообразила, чего он хочет, он перегнулся через стойку и взял ее за руку. Инстинктивно — она не выносила прикосновения мужских рук — Эди выдернула руку и отшатнулась. Он, похоже, удивился не меньше мистера Дейвенпорта, да и Эди разозлилась не меньше, чем в тот раз. Но почему-то с Лукасом ей не хотелось сдерживать гнев.

Почему, черт побери, мужчины считают себя вправе хватать все, что вздумается, даже не спросив разрешения? И еще: почему всегда стараются взять больше, чем ты можешь дать?

— Прости, — пробормотал Лукас, явно ошарашенный ее реакцией. — Я не хотел… то есть… я знаю, Линди не разрешает… Я не собирался тебя трогать…

— Тогда зачем трогали? — зло поинтересовалась Эди.

Он недоуменно заморгал.

— Просто… хотел отдать тебе ключи, только и всего.

Эди коротко кивнула. Сердце ее отчаянно колотилось.

— Хорошо. Положите ключи на стойку.

Лукас молча сделал, как она велела. Эта внезапная покорность изумила, даже смутила Эди. Лукас не похож на мужчину, способного безропотно подчиниться приказу женщины! Да что там — ни безропотно, ни с ропотом повиноваться не станет! Особенно пьяный. И особенно — служащей в собственном клубе. Ему ведь достаточно слово сказать, и у Эди будут большие неприятности.

Однако он подчинился. Кажется, даже с охотой. Эди не привыкла командовать мужчинами и не знала, как истолковать такую уступчивость — а потому решила об этом не задумываться.

Протягивая руку за ключами, она старалась забыть о прикосновении Лукаса. Забыть, что его теплая сильная рука так несхожа с иными руками — холодными, грубыми, жестокими. Что глаза его, когда он до нее дотронулся, сияли каким-то особым светом — светом, который смутил ее и одновременно пробудил в ней надежду. Надежду на что?! Не желая выдать себя, Эди поспешно взяла связку ключей.

— Точно хотите, чтобы они остались у меня? — переспросила она, понимая, что при любом ответе ключей не отдаст — не в том он сейчас состоянии, чтобы садиться за руль.

— Я тебе доверяю, — ответил он.

Что ж, приятно слышать.

— Где вы живете? Я вызову для вас такси, а ключи отдам водителю.

Лукас долго молчал. Так долго, что Эди уж забеспокоилась: может быть, его затуманенные мозги не в силах понять фразу более чем из трех слов? Да нет, не так уж много он выпил. Он ведь крупный: выше ее на голову, широкий в плечах, мускулистый, весит, должно быть, килограммов восемьдесят. Бутылка джина могла его развеселить, но, чтобы превратить мозги в кашу, одной бутылки не хватит.

— Мистер Конвей! — окликнула она его. — Где вы живете?

Улыбка его из рассеянной вновь превратилась в игривую.

— Не скажу, — улыбнулся он.

Похоже, он решил усложнить ей задачу.

— Почему?

— Не хочу, чтобы ты явилась ко мне в гости без приглашения.

«Ишь, размечтался!» — подумала Эди.

— Лучше попроси кое-чего другого! — пробормотал он, подкрепив свои слова выразительным жестом.

— Мистер Конвей! — отпрянув, негодующе воскликнула Эди.

Господи, ну почему у мужиков на уме одно и то же?!

До сих пор заигрывания пьяного Лукаса ее… ну, скажем так, забавляли. Но теперь он явно зашел слишком далеко. Счастье еще, что он не пускает в ход руки! Может быть, и этого недолго ждать?

— Вы забываетесь, мистер Конвей, — сухо объявила она. — Скажите свой адрес, и я вызову вам

такси. Иначе мне придется обо всем сообщить Линди, а она запросто может исключить вас из клуба.

Лукаса эта угроза не испугала. Откинувшись назад, он пробормотал:

— Неважно. Все равно меня скоро исключат.

— Почему?

«Мне до этого никакого дела нет, — напомнила себе Эди. — Честное слово! Просто… просто любопытно».

— Потому что мне никак не дается эта трижды проклятая статья для трижды проклятого журнала о трижды проклятой книжке, — туманно объяснил Лукас и, видимо, желая прояснить ситуацию, добавил:

— Будь оно все трижды проклято!

— Да о чем вы говорите?

Ей просто любопытно, больше ничего!

— Никак не могу найти одного человека, — заговорщически произнес он.

— Ну, не у вас одного такая проблема, — вырвалось у Эди, прежде чем она сообразила, что этого говорить не стоит.

Он удивленно уставился на нее:

— Вот как?

Эди не ответила, надеясь, что он сменит тему. Но не таков был Лукас Конвей: почуяв запах жареного, он вцеплялся в собеседника, словно собака в кость.

— И кого же ищешь ты? — поинтересовался он.

— Никого я не ищу. Вы меня не правильно поняли.

— Нет, ты определенно кого-то ищешь, — настаивал он, — поделись со мной своим секретом. Честное слово, я умею хранить тайны.

— Я, видимо, неверно выразилась, — отрезала она. — Я никого не ищу.

Он явно не поверил, но, как ни странно, промолчал. Отчаянно желая увести разговор подальше от своей личной жизни, Эди подняла ключи и выразительно ими позвякала.

— Ну ладно, — сдался он наконец. — Вызывай такси, если без этого никак нельзя.

Что Эди и сделала.

Даже два раза. Однако время близилось к закрытию, а такси так и не появлялось. Эди, не теряя времени, поила Лукаса крепким кофе, и скоро он более или менее пришел в себя. Вести машину, конечно, не мог, но, по крайней мере, изъяснялся довольно связно, не пытался больше с ней заигрывать и не выяснял, кого она ищет…

— Эди, ты мой цветочек!

Гм… насчет заигрываний она поторопилась. Но, по крайней мере, теперь она «цветочек», а не «зайка» и не «рыбка».

Ни «зайкой», ни «рыбкой», ни тем более «крохотулечкой» ее никто еще не называл. Слова-то — бог с ними; важен тон, каким они произносились. И улыбка Лукаса — улыбка, от которой теплеет на сердце…

Линди давно уже бросала на Лукаса гневные взгляды. Вот-вот попросит уйти… точнее, потребует — Линди никого никогда ни о чем не просит. Опасаясь, что хозяйка в буквальном смысле вышвырнет Лукаса на улицу, Эди перегнулась через стойку — будто бы для того, чтобы взять пустую кружку — и прошептала:

— Встретимся в холле через пятнадцать минут, и я сама тебя отвезу.

Он вздернул голову, удивленно приоткрыл рот. Спросил с надеждой:

— К себе?

— К тебе, — уточнила Эди.

Он улыбнулся медленной ленивой улыбкой.

— Только до входной двери, — поспешно добавила Эди.

Квартира Лукаса оказалась совсем не такой, как ожидала Эди.

А вот сам Лукас оправдал все ее ожидания. Едва она открыла дверь, он ринулся мимо нее — она едва успела отпрянуть, чтобы он до нее не дотронулся, — бросился прямиком в гостиную и без лишних слов, не сказав даже «спасибо», рухнул на диван.

Эди вошла следом, чтобы отдать ему ключи. Не удержавшись, украдкой огляделась. Она полагала, что квартира Лукаса должна являть собой типичную мужскую берлогу — минималистский интерьер и никаких излишеств. А увидела нечто… ну, не совсем идеальное, конечно, но вполне пристойное: удобная мебель, элегантные аксессуары. Бледно-желтые обои, широкая софа, у камина — два кресла; на дубовом полу — ковер с геометрическим рисунком. На каминной полке — сувениры из разных стран. По обеим сторонам от окна — полки с книгами.

Однако вещей, которые могли бы сказать что-то о личности хозяина, здесь не было. Ни фотографий в рамках, ни вышитых салфеточек — подарков бабушки Конвей, ни кубков победителя школьных соревнований, ни растений в горшках. Прекрасная комната, но какая-то безликая. Впечатление усиливала царящая здесь чистота. Видимо, Лукас немало времени тратил на уборку.

— Bienvenue a chez Lucas! — объявил с дивана хозяин.

И сделал широкий приглашающий жест. При этом рубашка его расстегнулась и над брючным ремнем мелькнуло мускулистое загорелое тело. Эди поспешно отвела глаза. Похоже, Лукас не только квартиру, но и себя самого держит в форме.

— Mi casa es su casa , — продолжал он уже на испанском. — Спорю, ты не подозревала, что я говорю на двух языках?

Неохотно переведя взгляд, Эди обнаружила, что он насмешливо улыбается. Она подняла брови и скрестила руки на груди, словно говоря: «Ну, меня этим не проймешь, прибереги свои штучки для кого-нибудь другого!»

— Да неужели? — ответила она так равнодушно, как только могла.

Лукас горделиво кивнул.

— На самом деле даже на четырех. Французский, испанский, родной английский, довольно беглый немецкий. Ich bin ein Berliner , — произнес он в подтверждение своих слов.

Но Эди молчала.

— Только не подумай, что я хвастаюсь, — подумав, добавил Лукас.

— Много путешествовали? — поинтересовалась она.

Он помотал головой.

— Ты удивишься, но на самом деле я никогда не был за границей.

— Почему? — с любопытством спросила Эди. — Вы ничем не связаны, у вас хорошая работа, вы можете себе это позволить. Боитесь летать?

Он удрученно покачал головой:

— Боюсь жить.

Эди открыла рот, чтобы спросить, что это значит, но тут Лукас бодро вскочил с дивана и направился на кухню.

— Хочешь кофе? — спросил он на ходу. — Я, пожалуй, выпью чашечку. Как видишь, я еще не протрезвел. Слишком много болтаю. — Судя по всему, откровенность представлялась ему страшнейшим из грехов.

Эди принялась энергично отказываться.

— Нет, спасибо, мне действительно пора домой.

Лукас резко обернулся: лицо исказилось тревогой.

— Не надо! — воскликнул он — и тут же, заметив ее удивление, почти испуг, добавил:

— Пожалуйста!

Протянув руки, двинулся к ней — на какой-то безумный миг Эди показалось, что сейчас он ее схватит. Но Лукас остановился в нескольких шагах от нее и заговорил:

— Пожалуйста, Эди, останься ненадолго. Поговори со мной. Я все равно сейчас не засну.

Тем более лучше уйти. Эди не доверяла предутренним часам, тоскливым и туманным. Сама она в такие часы никогда не могла заснуть — и не собиралась делить свою бессонницу с посторонними.

— Нет, я… мне в самом деле пора. — Она сделала шаг назад. — У меня завтра в восемь утра семинар.

Он кивнул — покорно, с какой-то безнадежностью. Словно ничего иного и не ожидал. Словно был даже доволен, что его снова оставили в дураках.

Странно: почему-то ей вдруг стало неловко. Как будто она бросает его в беде. Но почему? Он ей никто — не любовник, не брат, не друг. Она ничем ему не обязана. Совсем его не знает. Он ей даже не нравится! Только оттого, что, выпив лишнего, он повернулся к ней иной, неведомой ранее стороной… И оттого, что эта сторона ни с того ни с сего ее заинтересовала… Оттого, что где-нибудь в иной жизни, при иных обстоятельствах она непременно захотела бы разобраться в этом колючем, несговорчивом и, как видно, несчастном парне…

Нет, нет! Все равно она не останется. Среди ночи пить кофе с Лукасом Конвеем — это полное безумие… да что там — просто идиотизм! И не потому, что у их отношений нет будущего; нет, потому, что у Эди Малхолланд есть прошлое. И с таким прошлым, как у нее, лучше не рисковать.

— Я… увидимся в «Дрейке», — пробормотала она, пятясь к дверям.

Вспомнив, что все еще сжимает в руках кольцо с ключами, предупреждающе звякнула ими и бросила через комнату. Лукас ловко поймал ключи — что было не так легко, поскольку он не спускал глаз с Эди. Такой красивый, в который раз подумала она. Красивый. Умный. Обаятельный. С ним так интересно. С ним…

Ну хватит! Оборвав себя на полумысли, она вздохнула, прощально помахала Лукасу рукой и переступила порог.

— Эди! — позвал он.

Она неохотно обернулась.

— Спасибо, — мягко произнес он. — За все.

— Нет проблем, — улыбнулась она. Он сухо, безрадостно рассмеялся. — Хорошо сказано, детка. Везет тому, у кого нет проблем!