Как заарканить миллионера

9

Гости разошлись далеко за полночь.

Заглянув в библиотеку — посмотреть, как Мак справляется с посудой, — Адам невольно подумал, что никогда еще не видел ее такой усталой. Кажется, за последние дни она похудела и осунулась. Неудивительно: днем вкалывает в «Северне», вечером — в «Дрейке», в промежутках корпит над диссертацией — есть от чего переутомиться! Работа, работа, работа — и никакого просвета!.. Странно, никогда бы не подумал, что у них с Мак есть что-то общее!

Но Адам своей работой наслаждается; а Мак, несомненно, рада была бы избавиться от кучи утомительных обязанностей. И зачем она так выматывается? У Адама все ясно: он в поте лица своего зарабатывает деньги, а затем наслаждается своим богатством. И не испытывает ни малейших угрызений совести, когда покупает себе очередную безумно дорогую машину, музыкальный центр или еще какую-нибудь мужскую игрушку. Все, что у него есть, честно заработано: он не тратит наеебя ни копейки из семейного состояния.

Что же касается Мак…

Странно: живет она гораздо хуже, чем, судя по всему, зарабатывает. Ни собственной квартиры, ни машины. Едва ли проводит отпуск на курортах (если вообще когда-нибудь берет отпуска). А ведь преподавателям в «Северне», насколько ему известно, очень прилично платят, да и клиенты «Дрейка» не скупятся на чаевые. Куда же она девает деньги? Да и зачем работать на износ, если твоя мать живет в шикарном районе и одевается, словно модель с обложки «Вог»? Странная семья, интересно, какие у них с матерью отношения?

— Выпей со мной, Мак, — услышал он свой собственный голос. — Мне кажется, тебе не помешает выпить.

Мак поставила в ящик пустые бутылки и выпрямилась, усталым жестом убирая с лица упавшую пряди волос. Рыжие волосы ее, как обычно, были стянуты в тугую косу — как мечтал Адам ее распустить! «Скоро, — сказал он себе. — Уже скоро».

По крайней мере, она ослабила галстук, расстегнула две верхние пуговицы и закатала рукава. Адам невольно улыбнулся при виде этой картины.

— Не стоит отказываться, — улыбнувшись, согласилась Мак

Достав широкий стакан, она положила туда льда, плеснула немножко «Джонни Уокера» и долила содовой.

Адам вздохнул, разочарованно покачал головой.

— Ты пьешь виски, как барышня.

— Не оскорбляй женщин. — Она поднесла стакан к губам.

Он усмехнулся:

— И не думаю. Хорошо, ты пьешь виски, как никудышный мужичонка. Что за цыплячья порция? Да еще и разбавленная. — Помолчав, он добавил:

— Что ж, по крайней мере, ты не пьешь ничего… — он поморщился, — розового. Быть может, я неисправимо старомоден, но выпивке не идут пастельные цвета.

— В следующий раз, — лениво заметила Дорси, — ты пожалуешься на феминизацию баскетбола.

— Уже жалуюсь, — ответил Адам.

— Как, ты отказываешь женщинам в священном праве напяливать идиотскую форму и проливать семь потов, неизвестно зачем гоняя по полю мяч? — Она ласково улыбнулась. — А я так надеялась, что наконец-то встретила разумного и просвещенного мужчину!

Дабы похоронить ее надежды, Адам сделал хороший глоток неразбавленного виски.

— Вы, женщины, все у нас отбираете, — проворчал он.

— Ах, бедный! Подожди минутку — возьму платок, утру скупую женскую слезу.

Он рассмеялся.

— Я серьезно. Ты не читаешь мои ежемесячные обзоры в «Жизни мужчины»?

— Я не читаю «Жизнь мужчины», — немедленно откликнулась Дорси.

— Врешь, — улыбнулся он. — Прочитываешь от корки до корки. Я же только и слышу, как ты критикуешь наши материалы!

— А тебя жаба душит? — невозмутимо заметила Дорси. — Не нравится, когда женщина лезет в ваш мужской мир?

— Вовсе нет, — честно ответил он. — Что бы там обо мне ни говорили, я не шовинист, не сексист и не самодовольная свинья.

Дорси насмешливо вздернула брови.

— Сенсация! Побегу звонить на телевидение!

— Это правда, — отсмеявшись, серьезно прот должал Адам. — Я никогда не думал, что мужчины в чем-то лучше женщин.

Она не отрывала от него пристального взгляда, задумчиво водя пальцем по ободку стакана. Это простое движение словно загипнотизировало Адама. В горле у него пересохло, и он залпом опрокинул в себя остатки виски. Однако крепкий напиток не усмирил его, он разогрел еще больше.

— Значит, ты считаешь, что мужчины и женщины ничем друг от друга не отличаются? — спросила она.

— Нет, — ответил он. — Мы совсем разные.

— Хм… Не думаешь, что это сексизм?

— Конечно, нет. Я ведь не говорю, что мужчины умнее, способнее, порядочнее женщин — или наоборот. Мы просто разные. У каждого пола свои сильные и слабые стороны. И мне кажется, — добавил он, — что мужчины и женщины идеально друг друга дополняют.

— В чем же? — с интересом спросила она. Он пожал плечами.

— Мужчины сильнее физически; женщины более выносливы эмоционально. Мужчины все делят на белое и черное; женщины умеют различать оттенки. Мужчины ищут кратчайший путь к цели; женщины наслаждаются путешествием.

Дорси смотрела на него круглыми глазами.

— Удивительно, — проговорила она. — Наконец-то мы с тобой в чем-то согласились!

— Ты согласна, что мужчины и женщины не похожи друг на друга? — не скрывая удивления, переспросил Адам. — Мне казалось, ты из тех, кто твердит, что мы во всем равны. Я думал, ты ярая феминистка.

— Я и есть ярая феминистка, — с готовностью ответила она. — Я считаю, что оба пола важны и необходимы, но не говорю, что они одинаковы! Конечно, мужчины и женщины устроены совсем по-разному. По-разному воспринимают мир, по-разному говорят, действуют. Мы должны понять, в чем мы похожи, а в чем — нет, и научиться уважать друг друга — вот моя позиция.

— Так ведь и в моем журнале об этом! — воскликнул он. — Мы рассказываем о том, что делает мужчин мужчинами, и даем жизненно важные сведения о прекрасной половине человечества.

— О том же и в книге «Как заарканить миллионера». Она тоже дает женщинам жизненно важные сведения о мужчинах

Адам поперхнулся. Как она осмелилась упоминать об этой трижды проклятой книге? Более того — как осмелилась сравнить эту дешевую книжонку с его солидным журналом?

— Ну, я бы так не сказал! — выдавил он наконец.

— Так оно и есть, — настаивала Дорси. — Твой журнал воспевает радости мужской жизни, а книга Лорен Грабл-Монро рассказывает о радостях жизни женской и о том, как их заполучить. Да, способы предлагаются не совсем честные, но мужчины сами виноваты, что не дают женщинам играть честно!

Адам закатил глаза:

— Опять ты о том, как мы вас угнетаем!

Он отошел от стойки и сел на диван у камина, где плясали оранжевые язычки пламени. Поставил свой бокал на стол, скрестил руки на груди. Не одна Мак предпочитала внешнему блеску комфорт: устроившись поудобнее, Адам скинул пиджак и ботинки, расстегнул рубашку и ослабил узел галстука.

— Сколько же раз ты обвиняла нас во всех смертных грехах? Веришь или нет, я помню каждый случай. Могу подсчитать. — Тут он принялся загибать пальцы:

— Первый раз, второй, третий, четвертый…

— И не замолчу, — прервала его Мак, — пока положение не изменится к лучшему. Тысячи лет мужчины не давали женщинам работать и зарабатывать. И эта традиция действует и по сей день.

Дорси вышла из-за стойки, пересекла комнату и, не дожидаясь приглашения, села на край дивана. Она тоже сняла туфли с усталых ног и непринужденно облокотилась на подлокотник. Адам невольно улыбнулся при виде такой самоуверенности.

— Мужчины ни в чем не стесняют женщин, — возразил он.

Голос его прозвучал резко, но поза оставалась спокойной и расслабленной. Давненько ему не было так уютно и спокойно… Если быть точным — целую неделю. Оказывается, ему очень не хватало споров с Мак! Впрочем, скорее ему не хватало самой Мак.

— Женщинам нравится зависеть от мужчин, — продолжал Адам. — Да, это не всегда легко, но они получают свою, награду. Безопасность. Любовь. Наконец, нас самих.

Дорси расхохоталась:

— Да ты шутишь! «Вас самих» — тоже мне награда!

Адам покачал головой.

— Нет, я совсем не шучу. Мужчины — действительно желанная добыча. И доказательство тому — пресловутая книжка о миллионерах и способах охоты на них. Хоть я и всеми фибрами души ненавижу Лорен Грабл-Монро, не могу не признать: эта женщина нашла в себе смелость выйти вперед и прямо объявить то, что все вы думаете, но сказать боитесь.

— Так скажи, сделай милость, — сладко улыбнулась Мак, — о чем же мы все думаем, но боимся сказать?

— О том, как здорово жить за спиной сильного мужчины, который о тебе заботится и тебя защищает.

Мак поднесла руку ко лбу и покачала головой, словно изумляясь его непроходимой тупости.

— Ты понятия не имеешь, чего на самом деле хотят женщины, — произнесла она наконец. — Потому что не представляешь, что значит быть женщиной в мире мужчин. И не представляешь, что значит быть бедным. Не только потому, что ты из богатой семьи, но и потому, что… — Она пожала плечами. — Ты мужчина.

«Ну наконец-то подошли к делу!» — подумал Адам.

— Рад, что ты это заметила.

— Адам… — строго начала она. Он шутливо поднял руки, как бы прося пощады, и вернулся к теме разговора:

— Хочешь сказать, что тебе все это знакомо. Ты знаешь, что значит быть бедной, а что касается женщины в мужском мире…

Тут он окинул ее ленивым взглядом — от свободно болтающегося галстука и расстегнутого воротника до мягких округлостей груди, особенно заметных под строгой рубашкой мужского покроя. Взгляд его торопливо пробежал по ее бедрам и длинным ногам.

— Да, ты, несомненно, женщина, — заключил он.

— Ну, спасибо, рада, что ты это заметил!

Осмотра с головы до ног она предпочла не заметить.

— Так вот почему ты пошла изучать социологию? — поинтересовался он. — Потому что принадлежишь к угнетаемому классу?

Адам с любопытством ждал ответа. Ему было интересно, почему Мак направилась по стезе общественных наук. Она, умная и способная девушка, могла бы проявить свои таланты в чем угодно. Почему бы не заняться чем-нибудь… ну, чем-нибудь таким, что приносит деньги?

— Нет, потому что принадлежу к униженному полу.

Он воздел руки:

— Опять?!

— Ты сам спросил.

— Да, действительно. — Он снова скрестил руки на груди. — Раз спросил, должен выслушать ответ.

Дорси раздирали совершенно несовместимые желания. «Беги от него!» — говорил ей внутренний голос, но тут же она осознавала, что больше всего ей хочется броситься ему на шею. Как они забрели в такие дебри? Неужели она расскажет ему то, о чем не рассказывала даже самым близким подругам?

Вздохнув, она положила голову на руку и запустила другую в рыжую копну непокорных волос. Может быть, сослаться на поздний час и сбежать домой? Забыть о том, как это здорово — быть рядом с Адамом. Не вспоминать, как тосковала она без разговоров с ним… и без поцелуев… и как она мечтала, что когда-нибудь Адам наконец… Нет, об этом она вообще не должна думать.

Но вместо того чтобы забыть обо всем и отправиться домой, она вдруг услышала свой собственный ГОЛОС:

— Ты, конечно, знаешь мою мать.

— Очаровательная женщина, — кивнул Адам.

— Да, Карлотта очаровательная, — согласилась Дорси.

— Почему ты называешь ее Карлоттой? — с любопытством спросил Адам.

— Ну, как тебе сказать… Прежде всего, потому, что ее так зовут.

Он усмехнулся:

— Нет, я спрашиваю, почему ты не зовешь ее мамой?

— А разве Карлотта похожа на мамашу взрослой дочери? — искренне удивилась Дорси. Адам на секунду задумался.

— Пожалуй, не похожа. Но все равно это необычно.

— Может быть. Но я всегда ее так называла. Наверно, потому, что с детства слышала, как все вокруг зовут ее Карлоттой — так это и осталось. Но мы отклонились от темы, — добавила она

— Да, мы говорили о том, что Карлотта — очаровательная женщина.

— Ничего удивительного, это ее работа.

— То есть?

Дорси тяжело вздохнула, поставила стакан на столик и проговорила:

— Это часть ее работы — очаровывать мужчин.

— И где же она работает? — недоуменно спросил Адам.

— Моя мать — образец женщины «по Адаму Дариену». Всю жизнь она мечтала об одном: чтобы ее защищали и о ней заботились. Вот о ней и заботились… все, кто попадется.

— Не уверен, что я тебя понимаю, — озадаченно произнес Адам.

— Конечно, понимаешь. Ты же не дурак. Ну, подумай немного.

Адам открыл рот. Затем снова его закрыл. Наконец опять открыл и проговорил:

— Так что же, твоя мать всю жизнь провела в любовницах у какого-то мужчины?

— Думаю, Карлотта могла бы называть себя куртизанкой. И почему ты говоришь об одном мужчине? Их было много. Но в главном ты прав. Всю свою сознательную жизнь моя мать зависела от милости мужчин.

Адам молчал — видимо, переваривал свалившееся на него известие. Неудивительно, подумала Дорси. Не каждый день узнаешь такое: твоя знакомая — плод преступной любви. Если, конечно, можно назвать подвиги Карлотты «любовью». Нет, если бы кто-то из «друзей» Карлотты всерьез ее любил, под старость лет она не осталась бы у разбитого корыта. Ее к мужчинам влекли только их деньги, а их к ней…

Честно говоря, Дорси не очень понимала, что в Карлотте привлекало мужчин — кроме секса, разумеется. Ясно одно: любовью там и не пахло.

— В тот вечер твоя мать сказала, что никогда не была замужем, — прервал паузу Адам.

— Это правда, — кивнула Дорси.

— Но все-таки я думал, что она и твой отец… — Адам не закончил фразу, боясь причинить боль Дорси.

Вот и пришло время, подумала Дорси. Неожиданный поворот разговора не застал ее врасплох. Ни сама Дорси, ни ее мать никогда не скрывали обстоятельств ее появления на свет — хоть и не показывали пальцем на Реджинальда Дорси.

Не в первый раз Дорси приходилось объяснять, почему у всех есть отцы, а у нее нет. За прошедшие годы она выдумала множество историй об отсутствующем отце — такое множество, что в конце концов сама перестала понимать, где правда, а где ложь во спасение.

Но сейчас не время для лжи. Почему-то Дорси не хотелось ничего выдумывать.

Реджинальд Дорси был одним из бесчисленных покровителей Карлотты. Их связь ничем не отличалась от всех предыдущих и последующих… кроме одного: Карлотта забеременела и родила девочку. Первые шесть лет жизни Дорси Реджинальд заботился о дочери, но, когда Карлотта ему наскучила, вышвырнул их обеих из своей жизни. С тех пор Дорси его больше не видела.

Знала она о нем достаточно — и не только из воспоминаний Карлотты. Реджинальд Дорси был известен в своем кругу — видный бизнесмен местного масштаба. Долго и счастливо — насколько она знала — женатый.

Дорси знала и то, что он овдовел в прошлом году. Трое законных детей, все старше Дорси. Живет один, если не считать слуг, в огромном и величественном особняке в Хинсдейле.

Поскольку Карлотта продолжала вращаться в том же кругу, время от времени они сталкивались — в театре или на приемах. Обменивались парой вежливых слов и расходились. Очень редко Реджинальд спрашивал о дочери.

У Дорси же был свой круг общения, и она с Реджинальдом не встречалась и не делала таких попыток.

Карлотта и не таила обиды на Реджинальда, объяснив себе его предательство издержками профессии. Но Дорси не состояла у него на жалованье и простить не могла.

— Мой отец, — ответила она теперь, — был одним из «благотворителей» матери. Много-много лет назад, — добавила она, хотя это и так было ясно.

— Ты говоришь в прошедшем времени, — заметил он.

— Да, потому что все в прошлом.

— Он больше не видится с твоей матерью?

— Думаю, нет.

— А с тобой?

— Тем более нет.

— Ты знаешь, кто он?

Дорси почувствовала, что краснеет, разозлилась на себя и от этого покраснела еще гуще. Чего ей стыдиться? Не ее вина, что она незаконнорожденная. И вообще, кого это волнует в наш просвещенный век?

К сожалению, двадцать лет назад это волновало очень и очень многих. Например, учителей в школе, родителей ее школьных подруг…

— Да, — ответила она. — Знаю.

— А он знает о тебе?

— Да.

— И он никогда не пытался наладить с тобой контакт?

— Никогда.

Адам молчал, скрестив руки на груди и пристально вглядываясь в ее лицо. Дорси тоже молчала. Ей было интересно узнать, что-то он теперь скажет. Ей уже подумалось, что он онемел навеки, когда Адам заговорил:

— Знаешь, милая моя Мак, я наконец-то начинаю тебя понимать.

«Тоже мне, психолог доморощенный!» — сердито подумала Дорси, изо всех сил стараясь не

Растаять от нежного обращения. Почему он назвал ее «милой»? И что же он понял? Лучше об этом не думать… и безопаснее всего вернуться к вопросу, который Адам задал раньше.

— Вот почему я заинтересовалась социологией, — объяснила она. — Из года в год, наблюдая… м-м… социальное поведение матери, задавалась вопросом: что же происходит между мужчинами и женщинами? И вот что я тебе скажу: хотя мужчины правят миром, и это, конечно, безобразие, на самом деле, мне кажется, не так-то просто понять, кто главнее.

— Хочешь сказать, что миром правят женщины? — заинтересовался Адам.

— Нет, миром, конечно, правят мужчины. Но вспомни, сколько царей, полководцев, героев ставили на кон и теряли все, что имели, из-за женщины! Взять хотя бы Антония и Клеопатру… И посмотри, — продолжала она, незаметно для себя увлекаясь любимой темой, — какой получается занятный парадокс: миром правят мужчины, а мужчинами — женщины. Почему же женщины не возьмут власть в свои руки? Почему мирятся со своим подчиненным положением? Почему мы по-прежнему позволяем себя унижать?

— На этот вопрос легко ответить, — заметил Адам.

— Так ответь.

— Потому что твоя гипотеза ошибочна. Женщины не властвуют над мужчинами.

— Да неужели?

— Конечно. Ты сама сказала: твоя мать всю жизнь зависела от милости мужчин. Не она над ними властвовала, а они над ней.

— Я пока не спорю, — осторожно заметила Дорси, — просто размышляю вслух. Подумай вот о чем. Нам кажется, что мужчина властвует над своей любовницей. Он ее выбирает, он ей платит. Но ведь содержать любовницу — дело не только дорогое, но и опасное. Может узнать жена, будет семейный скандал, развод, возможно, пострадает даже деловая репутация… И все же он идет на это. Потому что у женщины есть нечто такое, что ему нужно. Ради чего он готов рискнуть. Но что именно — я не понимаю.

Адам выпрямился, явно заинтересовавшись.

— Как же так ты, специалист, без пяти минут профессор, не можешь понять таких простых вещей?

— Не могу, — призналась Дорси. — Я и диплом по этой теме писала: накатала сто двадцать страниц рассуждений и выводов и все равно осталась недовольна.

Адам покрутил головой.

— Столько труда — и все попусту! — Улыбка его стала шире, и у Дорси возникло неприятное ощущение, что он над ней смеется. — Может быть, тебе в твоих изысканиях не хватает… партнера?

— Ну нет, спасибо! — возразила Дорси, с ужасом ощущая, как по телу разливается какое-то странное томление. — Все необходимые источники и материалы мне вполне доступны.

— Хотел бы я добраться до твоих… источников и материалов, — мечтательно произнес Адам.

— Послушай… — начала она.

Но что намеревалась сказать Дорси, Адам так никогда и не узнал. Ибо он без лишних слов придвинулся к ней. Диван был широкий и длинный, а они сидели далеко друг от друга, так что Дорси наивно полагала, будто в случае чего успеет вскочить. Она ошибалась. Не успела она и глазом моргнуть — а Адам уже был рядом.

Слишком поздно она догадалась о его намерениях, слишком поздно вскочила, готовая броситься наутек. Адам поймал ее за руку и мягко потянул обратно. Дорси ничего не оставалось, как приземлиться обратно на диван — прямо в объятия Адама, как он, впрочем, и рассчитывал.

— Хочешь знать, кто властвует в любви — мужчина или женщина? — промурлыкал он ей на ухо. — Что ж, почему бы не провести эксперимент?

Дорси убеждала себя, что не вырвалась из его рук по одной-единственной причине: устала, была не в силах шевельнуться. Но секунду спустя пришлось ей признать, что дело вовсе не в усталости. Стоило Адаму провести пальцами по ее шее, коснуться губами чувствительной кожи ее уха, как всю ее усталость словно волной смыло. Какая-то неведомая сила наполняла ее новой энергией, такой мощной, что Дорси почувствовала: сейчас она может сделать все, что хочет.

А она хочет… О, как она хочет…

Его. Адама Дариена.

Жаждет его мощного, мускулистого, гордого тела. Хочет, чтобы он оседлал ее сверху, распростерся снизу, прильнул к ней. Хочет жадно пробежать по его телу руками, хочет, чтобы в ответ он исследовал каждый дюйм ее тела. И в миг, когда Адам повернул ее голову к себе и впился губами в ее уста, все тревоги и опасения Дорси рассеялись без следа.

Когда чуткие пальцы его принялись расстегивать на ней рубашку, Дорси и не подумала его остановить. Одной рукой она сама обхватила его за шею и притянула к себе, а другой рукой начала гладить его мягкие волосы. С равной страстью, с равным жаром, с равной жаждой отвечала она на его поцелуи — и с каждым их движением возрастало желание, усиливался голод, многократно увеличивалась жажда.

Ах, какой чудный вкус! Какое наслаждение касаться его тела! Все, что было в ее жизни до Адама, померкло и растаяло во мгле. Мир исчез, остались только он и она. Адам затмил прошлое, заполнил настоящее, стал ее будущим. Мысли, чувства, ощущения — все было лишь от него, к нему и о нем. Новые ощущения захватили ее без остатка. Все, что происходило между ними, казалось удивительно чистым и правильным, и Дорси просто была не в состоянии думать о том, что будет дальше.

Адам оторвался от ее губ, и Дорси неохотно выпустила его из объятий. Но Адам только чуть отстранился. Она по-прежнему видела его лицо: карие глаза потемнели, губы изогнулись в легкой улыбке. От него исходил аромат виски и легких сигар — смесь соблазнительно-порочных мужских запахов усиливала и без того мощное желание. В этот миг Дорси поняла: она побеждена. Но поражение показалось ей слаще победы.

— Поправь меня, если я ошибаюсь, — пробормотал он, заправляя ей за ухо непослушную рыжую прядь, — по-моему, нам действительно давным-давно стоило этим заняться.

Она рассмеялась низким грудным смехом.

— И почему только мы так долго тянули?

Дорси коснулась рукой его подбородка, провела пальцем по губам.

— Надеюсь, мы не совершаем ужасную ошибку? — голос Дорси дрожал.

— Не надо! Никогда не думай, что это ошибка. Что бы ни произошло дальше — сейчас, сегодня ночью мы поступаем правильно, — горячо возразил ей Адам и поцелуем закрыл ее рот, не дав произнести ни звука.

Потом он поцеловал ее еще раз. И еще. И еще. Адам на ощупь распустил ленту, что туго стягивала косу, и освобожденные огненные волосы рассыпались по плечам. Он нежно привлек ее к себе — Дорси подчинилась без колебаний. А в следующий миг он уже осыпал поцелуями ее шею и плечи.

Слишком поздно Дорси разгадала этот отвлекающий маневр: Адам уже успел расстегнуть ее рубашку. Прежде чем Дорси успела возразить, он уже нащупал под рубашкой кружевной лифчик. Сжал пальцы на чашечках, пощекотал чувствительную кожу над ребрами. И всюду, где к ней прикасались его пальцы, вспыхивали крошечные, жаркие огоньки.

Как сквозь сон услышала Дорси собственный голос: «Пожалуйста!..» Что «пожалуйста»? О чем она просит? Дорси не знала. Знала одно: того, что делает с ней Адам, недостаточно. Ей нужно больше.

Иного поощрения Адаму не требовалось: с новой силой он обрушил свои поцелуи на ее плечи, шею, лицо, мочки ушей и в конце концов снова слился с ней устами. Дорси приоткрыла губы ему навстречу, страстно и требовательно отвечая на поцелуй. Он захватил ее рот, как завоеватель покоренную крепость, и движения его языка разожгли в Дорси неведомый прежде огонь.

Он навалился на нее, опрокинув на спину, вжав в мягкие подушки дивана. Теперь Адам казался огромным, он закрыл собой весь мир. Дрожь предвкушения прошла по телу Дорси, когда он с новой силой прижал ее к себе. Одна его рука покоилась у нее под головой; другая легла на грудь, сжала нежный холмик, принялась поглаживать вершину. Дорси услышала звук разрываемой ткани: рубашка ее распахнулась сильнее, и прохладный воздух освежил обнаженную пылающую грудь.

Но гораздо приятнее свежего воздуха были прикосновения Адама. Рука его легла на грудь Дорси. Но скоро Дорси почувствовала обжигающий жар поцелуев Адама. Поцелуи, легкие, как крылья бабочки, подбирались все ближе и ближе к соску: наконец Адам втянул сосок в рот и принялся сосать, одновременно лаская языком.

О, что за наслаждение! Что за восторг! Что за блаженство! Но, страстно извиваясь в его объятиях, Дорси ждала большего. И Адам ответил на ее молчаливый призыв, теперь он языком проводил по ее груди, едва касаясь сосков, а руки его тем временем скользили все ниже, к застежке брюк, к резинке трусиков.

Завороженная новыми ощущениями, Дорси не замечала, где блуждают руки Адама. До тех пор, пока он не скользнул под шелковую ткань. Пока не погрузил пальцы в ее нежную плоть. Дорси замерла, напрягшись всем телом; из горла ее вылетел низкий хриплый звук.

Адам остановился, словно ожидая сигнала. Встретившись с ним взглядом, Дорси увидела, что на губах его играет хищная улыбка — улыбка человека, получившего желаемое. Но шли секунды; Дорси молчала и не шевелилась, и улыбка его чуть поблекла. Не потому, что он огорчен, поняла Дорси, а потому, что подумал о чем-то другом.

Рука его снова двинулась вперед: пальцы легко коснулись мягких волосков внизу, двинулись дальше и проникли внутрь. Дорси зажмурилась, хватая ртом воздух. Адам начал двигать рукой — осторожно, мягко, плавно скользя взад-вперед во влажном жару ее естества.

— О, Адам! — шептала она. — Как хорошо! Как…

Она слышала его хриплый смех, но не могла открыть глаз. Ибо никогда прежде не ощущала ничего подобного и страшилась лишь одного, что это блаженство может прерваться. Но Адам не спешил. С каждым уверенным движением его чутких пальцев Дорси откидывалась немного назад — пока наконец не вытянулась на диване, запрокинув голову и открыв тело для сладостного жертвоприношения.

Она смутно чувствовала, что брюки ее, трусы куда-то исчезли. Смутно сознавала, что и Адам избавился от одежды. Смутно ощущала, как он подсовывает ей под бедра подушку. Но смутные ощущения мгновенно приобрели почти невыносимую остроту, когда вместо пальцев к чувствительным складкам женской плоти прильнули его губы! Дорси широко открыла глаза и вскрикнула, пораженная и смущенная таким небывалым натиском. Никто никогда… Она никак не ожидала… Нет, она не позволит… Неужели он хочет…

Ни одну мысль ей не удалось додумать до конца. И неудивительно: сейчас она и собственного имени не помнила. Исчезла Дорси, исчезла Мак, исчезла Лорен Грабл-Монро. Осталась женщина — не больше и не меньше. Женщина, знающая, что всегда будет благодарна Адаму за этот миг самоосознания.

Но это волшебное, трудноопределимое чувство тут же рассеялось, сметенное напором других, еще более чудесных и непонятных. Дорси ни о чем больше не думала, ничего не сознавала — только чувствовала, кружилась в калейдоскопе тысячи разноцветных чувств и ощущений.

Достигнув вершины наслаждения, она громко вскрикнула и, схватив Адама за плечи, инстинктивно притянула к себе в страстной жажде слиться с ним, принять его в себя, стать с ним одним целым. Она не успела сказать ни слова, а он уже раздвигал коленом ее ноги и устраивался между ними. Просунув руку меж бедер, чтобы направить на верный путь его мощное, гордо вздыбившееся орудие, Дорси с удивлением заметила, что Адам уже защитил себя презервативом. Но разочарование ее сменилось сладостным предвкушением, едва Дорси увидела его мужское естество. О, какой же он… какой… Раздвинув ноги еще шире, она подалась ему навстречу.

Адам вошел в нее одним мощным движением, до предела заполнив пустоту. Одним рывком он погрузился в нее целиком, пробуждая спящие уголки плоти, согревая прохладные глубины ее тела. На миг он застыл, словно сам не верил содеянному, но затем вышел из нее и вонзился снова, еще глубже, чем в первый раз. В этот миг Дорси поняла: что бы ни случилось, чем бы ни обернулся для нее этот безумный роман — образ Адама навсегда останется с ней. В самых сокровенных тайниках ее существа.

Больше она уже ни о чем не думала, ибо движения его становились все быстрее, все ритмичней, все настойчивей. Снова и снова он вонзался в нее — глубже и глубже, резче и резче, яростнее и яростнее. Обвив его ногами, Дорси страстно вздымала бедра ему навстречу: казалось, пылающие тела их слились в единое целое. И в миг, когда ей показалось, что слияние завершено, что они поистине стали одной плотью, Адам вдруг остановился.

Если бы не рукотворный барьер, защищающий их обоих от нежелательных случайностей, Адам излился бы в ее глубины и его влага смешалась бы с ее собственной. Что-то в Дорси жалело об этой потере, но она понимала, что Адам поступил правильно. Довольно с нее духовного и душевного единства. В конце концов, это всего важнее.

Содрогнувшись в последний раз, Адам выскользнул из нее и ловко перевернулся, уложив Дорси на себя.

— В следующий раз, Мак, — прошептал он, ероша ей волосы дыханием, — мы займемся этим в кровати. Согласна?

Каким-то чудом она нашла в себе силы кивнуть.

— Хорошо.

Через минуту он объявил:

— Кажется, я созрел для следующего раза. А ты?