Главный редактор конкурирующей телекомпании Артур Арганов беззастенчиво рассматривал Асю сверху вниз и обратно:
– Знаешь, мне кажется, тебе нужно вести что-то очень женское, – произнес он со сладостью в голосе.
– Почему вы так решили?
– По форме твоего бедра. Я видел, как ты играла в бильярд.
Общегородские тусовки журналистов всех трех телекомпаний Н-ска были популярны, и Ася их часто посещала. По бартеру телевизионщиков принимали боулинг-центры и бильярдные залы. Ася вспомнила, как готовилась к той вечеринке. Самыми дорогими в ее наряде были колготки – она купила их у какого-то барыги за четверть зарплаты. Черная сетка с крупными цветами по бокам. На вещевом рынке было подобрано лаконичное черное А-образное платье выше колена и найден синтетический розовый шарф, небрежно намотанный на шею. Туфли Ася взяла у мамы – румынские, черные с металлическими ромбами и застежкой на лодыжке а-ля Валентино. Она играла в бильярд, как водится, сразу нашлись учителя мужского пола, которые, стоя сзади, руководили каждым движением. Арганов курил в толпе поодаль, и, закончив игру, Ася встретилась с его хищным взглядом.
От женской программы она отказалась. Предложила свой документальный проект по экономике и промышленности, дышащей на ладан. Два года моталась по городам и селам губернии, буровым и заводам, получила «Тэфи-регион»[11] и загрустила. Небо Н-ска уже давило ей на макушку, и Ася решила махнуть в Москву. Арганов, к удивлению, отпустил ее с миром, подарил гигантский букет бордовых бархатных роз, чмокнул в нос и сказал: «Почему-то я за тебя не волнуюсь».
Билет на поезд в один конец, датированный 26 мая 2000 года, Ася сохранила на всю жизнь. Поселилась сначала у знакомых, заняв одну комнатку из трех, спустя время сняла квартирку рядом с Яузой в Медведково. Дорога до телецентра на трамвае занимала около сорока минут. Конечная была у Останкинского пруда, дальше нужно было пять минут идти пешком. Еще в Н-ске Ася отправила свои резюме на несколько федеральных каналов, договорилась о встречах и теперь ехала на первую из них. Выйдя из трамвая, мучаясь от боли в животе (привычной при волнении), она вдруг уперлась в огромную афишу на круглой железной тумбе: «Ярослав Кречет и Московский симфонический оркестр. Карл Орф. Кармина Бурана». Асе показалось, что она проглотила шерстяной носок. Горло стало сухим и колючим. На столбе красовался Славочка, пафосный, возмужавший, с каштановыми волосами до плеч, во фраке и бабочке. На заднем плане металось пламя, как когда-то на постере полуголого Жигунова.
– Кречет? – почти крикнула она. – С какого перепугу?
Славочка просто взял ее фамилию «Кречетова» и отбросил все лишнее. Ася почувствовала, что ее цинично изнасиловали, но при этом она как-то ухитрилась получить удовольствие.
– Ну ты, Клюев, даешь, мамочкин сыночка, ты даешь… – Она споткнулась и упала, разодрав на коленке черные колготки. Славочка непостижимым образом продолжал вплетаться в ее судьбу, наполняя солоновато-сладостной слюной самое чувственное место под языком. Она ощущала, как по-прежнему держит ритм в его жизни, и осознание этого почему-то делало ее счастливой.