Карнавал страсти

1

Стоило Насте почувствовать на своем плече тяжесть руки Дмитрия, как она тут же совершенно успокоилось. Как будто все сразу стало на свои места. Что может быть проще — гулять в обнимку с любимым мужчиной в майский день среди статуй и детей. Настя настолько расслабилась и осмелела, что положила Дмитрию голову на плечо, мельком подумав, что он, оказывается, не такой уж высокий.

Вдруг через несколько шагов он остановился.

— Настя! — как-то сдавленно, чуть ли не с мольбой, произнес он.

— Что? — опять испугалась она, но головы своей с его плеча не убрала.

— Я все, конечно, понимаю. Стихи, мечты, Летний сад, поэт Иванов. Вам семнадцать лет, это нормально. Но я-то тоже не железный.

— А вас никто и не просит быть железным, — попыталась прервать его тираду Настя.

— Нет, вы меня не понимаете. Вы просто не можете представить себя на моем месте. Каково мне, уже немолодому, побитому жизнью человеку, оставаться спокойным, когда юное милое создание смотрит на меня сияющими глазами, читает стихи, кладет, наконец, мне голову на плечо. Что я, по-вашему, должен делать?

— Поцеловать меня, — честно ответила Настя.

Дмитрий возмущенно посмотрел на нее, потом вздохнул еще более обреченно, чем раньше, осторожно повернул ее лицо к себе и последовал Настиному совету.

Это было как чудесный медленный танец, как сон, после которого целый день ходишь с ощущением счастья. Когда Дмитрий целовал ее, Насте казалось, что соединились не только их губы, но и сами они стали одним целым. Она была так поглощена новизной этого ощущения, что физическая сторона их первого поцелуя прошла как-то мимо нее.

Только через несколько мгновений, когда Дмитрий с трудом оторвался от ее губ, Настя подняла веки, заглянула в глубину его черных глаз и улыбнулась сквозь слезы. Дмитрий выглядел крайне смущенным.

— Какой ужас, — наконец произнес он и, заметив Настин изумленный взгляд, пояснил: — Вот видишь, до чего я дошел — целуюсь на улице. Только вчера я целый час втолковывал своему сыну, что публичные поцелуи — это крайнее проявление дурного тона. Что в них нет ничего, кроме вызова обществу, и что приличный человек на улице никогда целоваться не станет.

— Но теперь вы изменили свое мнение?

— Не знаю, все это какой-то бред. Слушай, — неожиданно взорвался он, — кто ты вообще такая, откуда приехала, зачем? Свалилась на мою голову с каких-то тверских небес… Я совершенно не готов…

— К чему?

— Ну ко всему этому. К прогулкам, поцелуям… Я уже не в том возрасте.

— А сколько вам лет?

— Тридцать шесть, — со вздохом произнес Дмитрий, — моему сыну — шестнадцать, тебе — семнадцать. Я тебе в отцы гожусь, меня в принципе можно упрятать за решетку за совращение несовершеннолетних.

— Но ведь ничего страшного не случилось. За поцелуи еще никого в тюрьму не сажали.

Незаметно они покинули Летний сад и направились через Марсово поле в сторону Инженерного замка. Настя осторожно взяла Дмитрия за руку, он не стал ей противиться.

— И все же ты не ответила ни на один из моих вопросов. Давай, расскажи мне о себе.

— Хорошо, — вздохнула Настя. — Мой дом в Твери, я там родилась, окончила школу, а теперь приехала в Питер, потому что давно об этом мечтала.

— А твоя семья?

— Мама работает продавщицей в универсаме, — очень бойко начала рассказывать Настя, испытывая прилив благодарности к Фариду за то, что он надоумил ее разработать «легенду», — отец — рабочий в железнодорожном депо. Но он с нами не живет уже пять лет.

— Пьет?

— Ну да. Еще у меня есть младший брат и старшая сестра. Сестра замужем, ждет ребенка. Все мы живем в одной квартире, тесно, шумно, настоящий сумасшедший дом. Мне очень захотелось побыть одной, отдохнуть от них, вот я и уехала.

— И к кому же ты поехала в Питер? У тебя здесь есть друзья?

— У меня был адрес одной девочки, я ее не застала. Но мне повезло. Я познакомилась на улице с Надей, она меня потом привела к Фариду. Ну а дальше вы знаете.

— Это все какой-то детский сад. Наверное, мне уже не понять такого отношения к жизни. Кстати, перестань говорить мне «вы». Иначе я буду чувствовать себя полным идиотом. Или набоковским Гумбертом. Гумберт и его Лолита. Впрочем, ты, наверное, не понимаешь, о чем я говорю.

— Почему? Я читала «Лолиту».

— Что это ты все читала? — опять взорвался Дмитрий. — Набокова читала, Георгия Иванова, которого уже вообще никто не помнит, читала. Не много ли для дочки продавщицы и алкоголика из депо? — вдруг он расхохотался. — Может быть, твой папаша станционный смотритель? «Повести Белкина» ты тоже, конечно, читала?

— Конечно, — не без вызова ответила Настя, — как будто я виновата, что в школе научили меня читать. У нас была хорошая учительница литературы, она старалась развить мой вкус.

— Ага, — скептически усмехнулся Дмитрий, — и подсунула тебе «Лолиту». А может, это был учитель? Лучше скажи мне, разве твоя семья совсем не беспокоится о тебе?

— Думаю, нет, — пожала плечами Настя, — у них своих забот хватает, а я уже выросла. Пусть это вас не тревожит, — у Насти никак не получалось сказать Дмитрию «ты».

— А тебя это не тревожит? — спросил Дмитрий.

2

Настю это тревожило, причем очень сильно. Сколько бы она ни говорила себе, что уже выросла и у ее семьи свои проблемы, она не могла забыть о доме. Не могла забыть, но и не могла вернуться. Она знала, что стоит ей показаться на пороге дома, как кокон родственных связей сомкнется вокруг нее плотным кольцом и ей уже не вырваться. Вдобавок ко всему ей совершенно не хотелось, чтобы Дмитрий узнал правду о ее семье. Пусть думает, что она дочка спившегося железнодорожника. По крайней мере, эта версия, какой бы шаткой она ни была, избавит Настю от множества лишних расспросов.

И все же ей надо было, хотя бы изредка, посылать весточку родным. Лучше всего делать это с помощью электронной почты, решила Настя. Гуляя как-то по городу, она совершенно случайно наткнулась на вывеску: «Интернет-кафе». Это то, что ей нужно, поняла она и толкнула тяжелую стеклянную дверь. В небольшом помещении соседствовали стойка бара, три обычных столика и четыре компьютера с офисными креслами перед ними. Возле компьютеров толпилась кучка молодых людей и один бородач, похожий на обедневшего интеллектуала. Настя, нервно оглядываясь, заняла очередь. Ее преследовала мысль о том, что Дмитрий увидит ее сидящей перед компьютером, и тогда ее легенда затрещит по швам.

Похоже, что стоящий перед ней парень в синей бейсболке козырьком назад надолго погрузился в дебри Интернета. Насте не оставалось ничего другого, как заказать себе чашку кофе, шоколадку и усесться за столик. Поглядывая время от времени, не освободился ли один из компьютеров, Настя пила кофе и пыталась осмыслить случившееся с ней.

Она в Питере уже три недели. За этот, совсем небольшой, срок она успела сделать очень многое. Она нашла Дмитрия, познакомилась с ним, целовалась с ним. Настя усмехнулась.

«Наверное, мой психологический возраст даже не семнадцать лет, а где-нибудь четырнадцать. Я целых три раза целовалась с мужчиной и горжусь этим как величайшим своим достижением! Смешно, но так оно и есть. Было бы совсем романтично, если бы Митя оказался первым, кому я подарила свой поцелуй», — подумала Настя и вспомнила Алика, на редкость приставучего и занудного молодого человека.

Он увязался за ней после одной из студенческих вечеринок, куда Настя пошла, чтобы ее наконец перестали упрекать в снобизме. Почему-то никто не хотел понять, что ей на вечеринках просто скучно. Она даже испытывала чувство вины из-за того, что за все годы учебы так и не смогла ни с кем подружиться. Она и Алику позволила проводить себя, только чтобы не обидеть его. Этот очкарик был таким чистеньким, таким отутюженным, что больше походил на манекен, чем на человека. Они шли по ночной Москве, он что-то говорил, она вяло поддакивала, и вдруг он с неожиданной решительностью повернул Настю к себе и прижал ее рот к своему. Настя сначала так удивилась, что не оттолкнула его, а потом не оттолкнула, потому что не хотела обидеть Алика. Она не чувствовала тогда ничего, кроме брезгливой жалости. Мокрые губы, наглый язык! Фу, какая гадость! Даже сейчас она не могла вспоминать об этом эпизоде без отвращения.

До Алика был Артем, еще в школе, мальчик на класс ее младше. Он даже почти нравился ей. Но они были так неопытны, попытались целоваться, услышали, как стукнулись их зубы, смутились, отскочили друг от друга и на вторую попытку так и не решились. Вот и весь сексуальный опыт из ее прошлой жизни, в которой не было Дмитрия и даже звали ее по-другому.

Компьютер освободился. Настя решительно заняла офисное кресло, ее пальцы привычно забегали по клавиатуре. Было в этом что-то противоестественное. Та, кого она сейчас изображала, не должна была разбираться в компьютерах, ну разве что на уровне примитивных игрушек со стрельбой и набиранием очков. Пробегая по Интернету, Настя почувствовала легкую ностальгическую грусть. Да, компьютера, этого нового друга одиноких девушек, ей теперь сильно не хватало. Как там поживает ее Пентиум? Наверное, покрылся пылью, стоит и скучает по своей сбежавшей хозяйке.

Настя тряхнула головой, отгоняя от себя ненужные грустные мысли. Она соображала, через кого бы ей отправить письмо домой так, чтобы там не догадались об ее истинном адресе. Довольно скоро Настя вышла на связь с пользователем из неведомого ей университета Киблера, затерянного в песках штата Юта. Настя честно сообщила Дж. К. Роузу, что вынуждена была покинуть дом, так как стала объектом сексуальной агрессии со стороны отчима… В этом месте на Настю напал неудержимый хохот, потому что она подумала, не рассказать ли этому Дж. К. о папе — работнике депо… Дж. К. Роуз любезно согласился выполнить Настину просьбу, и очень скоро на его адрес было отправлено следующее сообщение, набранное латинским шрифтом, но на русском языке:

«Дорогие мама, папа, Алтон! Я знаю, что вы волнуетесь и ругаете меня. Мне очень стыдно. Но вернуться пока не могу. Не сердитесь и не беспокойтесь. У меня правда все в порядке. Даже более чем. Потом все объясню, может быть, вы меня поймете. По крайней мере, очень надеюсь. Потом напишу еще. Целую. Ваша А».

3

Три часа спустя члены семьи Азаровых собрались в своей московской квартире на улице Щусева. Владимир Азаров примчался из офиса, его жене пришлось срочно покинуть массажный кабинет, лишь их старший сын, Антон, с самого утра сидел дома за компьютером. Он-то и получил сообщение от сестры, позвонил отцу, а тот, в свою очередь, тут же вызвал детектива, которому поручил розыски пропавшей дочери.

Владимиру Азарову с самого начала не понравилось это детективное агентство. Хотя бы потому, что название «Агата» ему показалось чересчур претенциозным. Но агентство пользовалось хорошей репутацией, а старшего агента Виктора Турова очень хвалили люди, с мнением которых Азаров не мог не считаться.

Туров рьяно взялся за поиски. Правда, очень скоро у Азарова появилось ощущение, что активность детектива — всего лишь прием, которым Туров пытался доказать боссу, что тот не зря платит ему деньги. Его поиски пока не дали никаких результатов.

Сегодня они собрались все вместе, чтобы попытаться определить, откуда было послано электронное сообщение, а также в который раз ответить на вопросы Турова. Очень скоро стало ясно, что по электронному адресу отыскать дочь невозможно.

— Университет штата Юта, — мрачно заявил Туров после небольшого электронного поиска, — она воспользовалась чужим сервером. А сама могла в этот момент находиться где угодно. Хоть в Южной Африке.

— Вы это серьезно? — испугалась Татьяна.

— Пошутил, — сказал Туров, — причем довольно неудачно, прошу прощения. Конечно, она в России. Границу по ее паспорту никто не пересекал. По крайней мере, в европейской части нашей страны. Не знаю, она могла, конечно, сбежать через «прозрачную» границу где-нибудь в Средней Азии. Но что ей делать в Афганистане? Маловероятно. Она могла уехать из страны по чужому паспорту, ее могли вывезти незаметно. Но я допускаю такую возможность только из чисто статистических соображений. — Туров наморщил высокий лоб. — Вы позволите? — Он вопросительно взглянул на Татьяну Азарову. Детектив уже давно крутил в пальцах папиросу «галуаз».

Татьяна кивнула. Этот высокий худой мужчина в длинном светлом плаще внушал ей непонятный страх. При обычных обстоятельствах она никогда не стала бы поддерживать с ним отношения. А теперь они все зависят от него. От того, найдет ли он ее девочку или нет. Иногда Татьяна вздрагивала от невероятной мысли:

«А вдруг он сам причастен к исчезновению дочки? И теперь нарочно морочит нам голову, чтобы протянуть время. Нет, конечно же, это безумие. Это невозможно», — но все равно, она никак не могла справиться с антипатией к этому человеку.

— У меня нет никаких доказательств, — негромко продолжал Туров, — есть только внутреннее ощущение. Но за годы работы я привык доверять ему. Я уверен, что ваша дочь в России и что с ней все в порядке. Что это письмо написала она сама.

— А вдруг ее заставили, вдруг ее держат насильно! — нервно воскликнула Татьяна.

— Успокойся, — Владимир сурово взглянул на жену.

Вот уже три недели он не мог толком ни спать, ни работать. Его любимица, младшая дочка, взяла и сбежала из дома, как героиня банальных мелодрам. Владимир пытался держать себя в руках. У него начало прыгать давление, а сегодня, посетив своего врача, он узнал, что похудел на три килограмма. Он старался вести привычный образ жизни, каждый день ездил в главный офис. Чуть ли не силой отправлял жену то на массаж, то в бассейн. А сам все время ждал. Ждал, не появится ли его девочка. О Боже, хоть бы она позвонила ему! Азарову казалось, что если он услышит ее голос, то сразу успокоится. Ну почему она не позвонила, почему она посылает им эти мертвые компьютерные буквы, по которым нельзя понять, здорова ли она, счастлива…

— Давайте рассуждать здраво, — ровный голос Турова немного успокаивал, — членов таких семей, как ваша, никто не станет похищать просто так. Содержать заложников — дорогое удовольствие. У вас бы уже давно потребовали выкуп, сообщили бы условия освобождения. Пока все тихо. Значит, версию с похищением можно считать закрытой. И слава Богу, — неожиданно добавил он после небольшой паузы.

— А если ее похитил сексуальный маньяк, которому нужны не деньги, а она сама, ее тело! — в голосе Татьяны послышались истерические нотки.

— Мама, — с укором произнес Антон. Это расследование нравилось ему все меньше и меньше. Он чувствовал, что здесь что-то не так, понимал, что они ищут не там и не так, но нащупать правильный путь пока не мог.

— Хорошо, давайте обсудим версию под названием «Сексуальный маньяк», — Туров оставался невозмутимым. — Для того чтобы похитить и так долго держать вашу дочь, маньяку, если он, конечно, существует, нужно было очень хорошо подготовиться. Идею похитить девушку он должен был бы вынашивать не один день. Следить за девушкой, изучить ее привычки, места, где она бывает. А теперь подумайте и ответьте мне, не жаловалась ли она вам, что ее кто-то преследует? Не говорила ли она о странных встречах?

— Да нет, — Татьяна пожала плечами, — ничего такого не было. Но ведь маньяк мог оставаться незамеченным.

— Конечно, — Туров достал из внутреннего кармана плаща бумажник и извлек из него фотографию девушки. Точно такая же стояла за стеклом книжного шкафа. — Вы меня, конечно, извините, но ваша дочь не из тех девушек, которых маньяки держат долго. Если бы даже такой подлец напал на нее, он бы изнасиловал и отпустил, если бы оставил в живых. Только не надо дергаться. Поверьте моему опыту, такие, как она, не привлекают маньяков надолго. Скорее всего, в письме написана правда. С ней все в порядке. И вам, дорогие родственники, пора бы примириться с этой правдой. Ваша девочка покинула вас по своей воле, никто ее к этому не принуждал, и теперь она просто не хочет возвращаться.

— Но почему?! — вырвалось у Татьяны.

— А вот на этот вопрос отвечать не мне. Вы самые близкие ей люди, подумайте, что вызвало ее такой спешный и, казалось бы, непредвиденный отъезд. Вот вы, — он пристально посмотрел на Татьяну, и той стало не по себе, — вы мать. Разве вы не замечали, что с вашей дочерью происходит что-то странное? Может быть, она необычно себя вела, необычно разговаривала, читала необычные книги? То, что я сейчас скажу, конечно, не входит в мою компетенцию, но все же… Уже не первый раз я замечаю, что люди, живущие под одной крышей, члены одной семьи, чудовищно разобщены, не замечают, не понимают друг друга… Откуда я, посторонний человек, видевший вашу дочь только на фотографии, могу знать, что с ней случилось, если этого не знаете даже вы, — Туров внимательно посмотрел на каждого из Азаровых и не увидел их глаз.

— Я сутками на работе, — сказал отец.

— А я, — начала мать…

— Ты, — перебил ее Азаров, — ты сутками занимаешься либо своей внешностью, либо ведешь светский образ жизни. А могла бы обратить внимание на дочь!

— Она вела себя совершенно обычно, — Татьяна готова была заплакать.

— Ну хорошо, давайте начнем все сначала, — вздохнул Туров. — Естественно, она сбежала не просто так. Она сбежала или от кого-то, или к кому-то. Я думаю, если бы ей угрожали, вы бы заметили. Или она сама обратилась бы за помощью к отцу. Остается второй вариант. К кому она могла убежать? К мужчине, — веско произнес Туров. — Кто же он?

— Мерзавец! — без тени сомнения воскликнул Азаров.

— Ответьте, ваша дочь выглядела как влюбленная девушка? Хорошо ли ела, достаточно ли спала? Не звонили ли ей незнакомые мужчины?

— Да нет же! — воскликнула Татьяна. — Ела, спала, все как всегда. Мужчины звонили, но она при мне их отшивала. Ей вообще никто не нравился. Никогда. Казалось бы, пора, самый возраст. Так нет, ей, видите ли с мальчиками скучно. Я иногда начинала подозревать неладное. Как это так — с мальчиками скучно?

— Тебе этого не понять, — зло сказал Азаров, — тебя до сих пор одни… Извините, — осекся он.

— Ладно, — Туров докурил папиросу, — вот что я вам скажу, господа родственники. Денег у вас более чем достаточно. Их хватит, чтобы разослать агентов во все крупные города. Можно перетрясти вокзалы и аэропорты. Можно шарить по компьютерным сетям. Вот только зачем? Пропавшая госпожа Азарова — совершеннолетняя и дееспособная. Она обладает полным правом распоряжаться своей жизнью как ей заблагорассудится. Я не думаю, что ей что-нибудь угрожает. Я сделал все что мог. Я не люблю брать деньги за несделанную работу. Советую прекратить поиски, — он еще раз оглядел всех присутствующих, — ждите писем, а через некоторое время она и сама объявится. Всего хорошего.

4

Туров удалился. После его ухода Азаровы заняли прежние позиции — Владимир отправился в офис, Татьяна, вытирая на ходу слезы, продолжать прерванный массаж, а Антон остался дома. Он стоял у окна, замерев в неудобной позе. Он видел, как отца увез черный «Мерседес», маму — коралловый «Феррари».

«Пошумели, поплакали и разошлись по своим делам», — печально подумал он и закурил.

Двадцатисемилетний Антон Азаров не был похож на своих родителей. Он не унаследовал ни решительного характера отца, ни истерической чувствительности матери. В детстве он был молчаливым, задумчивым мальчиком, который вырос и превратился в молчаливого молодого мужчину. Антон не любил разговаривать, он любил слушать. Ему то и дело приходилось выслушивать исповеди своих знакомых обоего пола, причем девушки среди них преобладали. Любое юное создание с разбитым сердцем и глазами на мокром месте могло рассчитывать на его внимание. Антон мог даже ничего не говорить, рассказчику обычно хватало лишь его внимания.

— Тебе не обидно, что девушки приходят к тебе лишь за тем, чтобы поплакать в жилетку? — спросил его как-то старый приятель.

Антон лишь пожал плечами в ответ. Не все девушки искали его общества, чтобы пожаловаться на судьбу. Были и другие — искательницы приключений и красивой жизни. Сначала эти девушки узнавали, кто отец Антона, потом, что у его родителей двухэтажная квартира на улице Щусева и дача по Рублевскому шоссе, а у самого Антона квартира на Кутузовском проспекте. И тогда Антон сразу же становился объектом их самого пристального внимания. Его приглашали в гости, на вечеринки, в ночные клубы, пытались затащить в постель. Но Антон, готовый отправиться на другой конец города кого-нибудь утешать, был неумолим. Он не любил суету и шумных девушек.

Однажды он совершил поступок, после которого приобрел репутацию безумца. Он собрал у себя дома сразу трех претенденток на его сердце и кошелек. Девушки со злобным недоумением поглядывали друг на друга.

— Милые леди, — начал Антон, дав каждой по бокалу вина, — я пригласил вас сюда, чтобы сообщить пренеприятное известие — я для вас совсем неудачная партия. И хотя я действительно являюсь «мальчиком из хорошей семьи», этого, увы, недостаточно. Богат не я, а мой отец. Его деньгами я не пользуюсь с тех пор, как начал зарабатывать сам. А получаю я совсем немного. Потому что работаю не под крылышком своего папочки, а в скромной компьютерной фирме. Машины у меня нет и скорее всего не будет. Квартира моя, хоть и в престижном районе, но явно мала для ваших запросов. И главное, я не люблю зарабатывать деньги и весело проводить время. Я далеко не красавец с обложки «Плейбоя», я вешу на десять килограммов больше, чем положено при моем росте. Продолжать?

— Хватит! — одна из девиц со стуком поставила бокал на стол и выскочила из квартиры. За ней последовали остальные.

Антон не был красавцем. Невысокого роста, полноватый молодой человек с несколько смазанными чертами лица — на таких редко оглядываются на улице. Но когда он улыбался, в прозрачной глубине его глаз загорался удивительный свет. Видевшие этот свет уже не замечали ни неуклюжей походки Антона, ни его неумения хорошо одеваться и зарабатывать деньги.

Долгие годы Антон оставался единственным другом своей младшей сестры. Только он продолжал называть ее детским домашним прозвищем «Гулька». Когда она исчезла, внешне он казался самым спокойным в семье, но рана в душе разъедала его. Он не понимал, почему она сбежала, ничего ему не сказав. Разве не он всегда был поверенным ее детских тайн, разве не он всегда заступался за нее перед матерью и отцом? Неужели Гулька решила, что раз они выросли, то что-то изменилось, что прошли времена, когда можно было во всем довериться брату.

Все три недели, прошедшие со дня исчезновения сестры, Антон занимался собственным расследованием. Только ему не нужно было для этого показывать фотографии девушки в билетных кассах вокзалов и аэропортов города. Свои поиск Антон вел, не выходя из квартиры. Он знал, что должен понять сестру, тогда поймет и причину ее отъезда.

Пока что Антон чувствовал, что зашел в тупик. Но сегодня, внимательно слушая рассуждения Турова, Антон наконец начал о чем-то догадываться. Он смотрел вниз, сквозь прозрачное, недавно вымытое стекло. Через двор прошла группка подростков. Один из них нес в руках гитару. Даже издали было понятно, что это дешевый инструмент из тонкой неровной фанеры. Подростки остановились перед скамейкой, на которой сидела девочка в яркой куртке. Гитарист что-то сказал ей, потом взял гитару наперевес, как автомат, тронул струны и во весь голос запел:

— Очи черные, очи страстные…

Девочка вскочила и, всем своим видом демонстрируя глубокое презрение, ушла. Гитарист замолчал. Но Антону этого эпизода было достаточно, чтобы понять все. Он вспомнил.

— Какой же я идиот! — воскликнул он. — Как я раньше не догадался!

В возбуждении Антон забегал по квартире. В кухне он остановился, налил себе минеральной воды «перье», залпом осушил стакан и направился в комнату сестры. И Туров, и родители неоднократно проверили здесь каждую вещь, пытаясь найти хоть какую-то зацепку. Но ведь они не знали, что и где искать, а Антон теперь знал. Уезжая, она не оставила никаких следов. Все было как обычно, идеальный порядок Одежда аккуратно висела на плечиках в шкафу, книги ровными рядами стояли на полках. Пара детских игрушек, пара репродукций, одна с японской гравюры, другая с картины Вермеера Дельфтского. Пианино, за которое она не садилась уже года два. Телевизор и видеомагнитофон, коробка с кассетами.

Антон вывалил ее содержимое на белое пушистое покрывало кровати. Это уже проделывал до него Туров, но он лишь изучил аккуратные наклейки с названиями фильмов, сами кассеты сыщик не просматривал. Это сделал за него Антон.

«Ну где же она, где? — мучительно перебирал пластиковые коробочки Антон. — Ну, Гулька! Неужели ты ее увезла?» Он знал, что сестра подписывала не только коробки из-под кассет, но и сами кассеты. Антон обнаружил три неподписанные. По очереди он начал просматривать каждую. Одна оказалась пустой, на другой был заснят пикник на даче их приятеля, где сестра была единственной неулыбчивой гостьей. Оставалась последняя кассета. Ну, конечно, это она. Тот самый дурацкий фуршет, на который никто из их семьи не хотел идти. После долгих споров и уговоров в ресторан отправился Антон. Сестра пошла с ним только из жалости, чтобы брат не слишком там скучал.

Антон с ненавистью смотрел на экран телевизора, где его Гулька танцевала с этим клоуном в красной рубахе, с серьгой в ухе и наглыми черными глазами. Камера сделала наезд, и лицо девушки несколько мгновений было показано крупным планом. Антон увидел, как вспыхнули ее глаза, на губах заиграла радостная улыбка. А потом оператор стал снимать виновника торжества, господина Харитиди, обрусевшего грека, разбогатевшего на торговле нефтью.

Антон выключил видеомагнитофон. У него больше не осталось сомнений. Только странно, что он раньше ни о чем не догадывался. Как раз в конце апреля он затеял ремонт в своей квартире на Кутузовском и поэтому переехал к родителям. Он мог бы заметить, что сестра целыми днями сидит в своей комнате перед включенным видео, а в остальное время слушает одну и ту же музыку. Антон подсмеивался над ее новым увлечением, причем думал, что ей нравятся цыганские романсы, а не их исполнитель. Его сестра всегда была очень сдержанной. Антон помнил ее детство гораздо лучше, чем свое. После четырех лет она вообще перестала плакать. Однажды, когда они были на даче, его Гулька упала прямо на доску с торчащим гвоздем и пропорола себе ладонь. Она прибежала домой, очень серьезная, вся в крови, не уронила ни слезинки и только успокаивала перепуганных родственников.

— Ну что вы кричите, мне уже совсем не больно…

На глазах Антона Гулька из девочки с тугими косичками превратилась в подростка с серьезными глазами, а потом в молчаливую девушку с упрямо сжатыми губами. Антон знал, что его сестра унаследовала характер отца, что она добьется всего, чего захочет. До последнего времени она ничего не хотела, у нее и так все было. Пока она не встретила этого злополучного цыгана.

«Ну, конечно, эта ненормальная, начитавшись романтических книжек о всемогущей силе любви, отправилась его искать, — подумал Антон, — а поскольку до сих пор не вернулась, вероятно, она его нашла. — Антон впервые почувствовал мучительный приступ ревности. — Наша девочка досталась этому шуту, которого подают в ресторанах как десерт, когда публика уже сыта по горло и ей хочется песен и танцев. Ненавижу романтику!» — зло подумал Антон.

Он не знал, что делать. Рассказать все родителям и Турову, чтобы те отправили за беглянкой нескольких молодых людей с хорошими манерами и бесстрастными лицами? Но ведь она никогда не простит Антону предательства.

«Девочка выросла, — грустно подумал он, — и вылетела из гнезда. Может быть, она получила то, что мы не могли дать ей дома: свободу, независимость, чувство риска и романтичную, как цыганский романс, любовь. Нет, я ничего никому не скажу. Я не выдам свою Гульку. Я поеду туда сам, найду ее и посмотрю, хорошо ли ей живется, счастлива ли она. Может быть, я и ей ничего не скажу, я просто посмотрю ей в глаза…»

5

— Настя, тебя к телефону, — крикнул ей Фарид. — Твой, — добавил он и ухмыльнулся.

— Митя, — Настя чувствовала, как ее губы расползаются в глупой улыбке, она знала, что Фарид будет смеяться, но ничего не могла поделать, — привет! Как у тебя дела?

— Хорошо, — сказал Дмитрий грустным голосом, — мне очень жаль, но сегодня мы не сможем увидеться. И завтра тоже.

Настя почувствовала, как все поплыло у нее перед глазами, а сердце сжалось. Неужели она разонравилась ему? Не может быть!

— Почему, — ровным голосом спросила она, — у вас проблемы?

— Да говори же мне «ты»! — взорвался Дмитрий.

— У тебя проблемы? — веселее спросила Настя. Она поняла, что все не так уж плохо.

— И еще какие. Женя, моя бывшая жена, призвала меня принять участие в воспитательном процессе. Наш сынок в последнее время как с цепи сорвался. Женя считает, что ему нужна твердая мужская рука. Мне все это совсем не нравится. Что-то не чувствую я себя отцом, да и рука у меня не слишком твердая… — Дмитрий помолчал. — Впрочем, зачем я тебе все это рассказываю? Короче, два трудных подростка для меня сейчас явный перебор. Поэтому я пока займусь воспитанием сына, а ты… Попробуй развлечься сама. Только не подпускай к себе близко Фарида, этого старого развратника.

— Ты ревнуешь? — с радостным изумлением спросила Настя.

— Беспокоюсь.

— Ну что? — поинтересовался Фарид. — Петрович дал отбой?

— Всего на пару дней. Будет воспитывать сына.

— Святое дело. Очень хорошо, а мы тоже времени терять не будем. Не смотри на меня с таким испугом. Я всего лишь хочу возобновить наши сеансы. Ты так была занята своей личной жизнью, что совсем перестала мне позировать. А ведь мне скоро уезжать.

«Ах, да, — вспомнила Настя, — Фарида ждут в Америке. Он уедет, а что тогда будет со мной? Дмитрий меня ни разу даже в гости не позвал, как будто оберегает от меня свою жизнь и жилье. Неужели мне придется возвращаться к сквотерам, в эту ужасную сырую квартиру с темными комнатами… Лучше об этом не думать, — решила Настя, — до сих пор мне везло, повезет и дальше».

Позировать Насте не хотелось. Это занятие потеряло для нее всякую новизну и превратилось лишь в утомительную обязанность, после исполнения которой мучительно ныло все тело и хотелось спать. Но ведь они с Фаридом заключили в свое время честную сделку — жилье в обмен на позирование. Для отказа не было никакой причины.

Настя послушно разделась и, зевая, забралась на подиум. Ей уже заранее хотелось спать. Она села на стул и посмотрела на Фарида, ожидая его дальнейших указаний.

— Дорогая моя, я тебя поздравляю, — насмешливо сказал Фарид, — ты превратилась в профессиональную натурщицу. Как бы ты ни села, ты всегда принимаешь одну и ту же позу.

— Дело не в позах, — Настя процитировала любимую фразу приятеля своего брата, шутника и ловеласа.

— Ого, — Фарид оторвался от мольберта, — общество Петровича подействовало на тебя раскрепощающе. Очень хорошо. Я доволен. Я отдаю тебя в хорошие руки. Хотя, — Фарид задумался, — наш Митя — человек неудовлетворенный жизнью, обиженный и поэтому нервный. Будь с ним осторожна.

— А почему он обижен на жизнь? — спросила Настя.

— А он не рассказывал тебе свою творческую биографию? Нет, ну, конечно, это очень на него похоже. Он теперь решил забыть прошлое и никому не рассказывать о нем. Потому что в прошлом остались несбывшиеся надежды и суетные желания. Это цитата из господина Зайцева. Я тебе сейчас все расскажу, вот только правую ногу выдвинь немного вперед, а левую руку закинь за спинку стула. Так, хорошо. Теперь выше подбородок и повернись ко мне в профиль. Отлично, теперь ты похожа на девушку, бросающую вызов обществу. Так и назовем этот набросок. Хотел бы я написать с тебя большую картину маслом, но уже не успеваю. Правильно говорят, что ничего нельзя откладывать. Вот так уеду сейчас в Америку, и не отпустит меня больше моя чернокожая агентша. Что тогда делать, а?

— Короче, Склифософский, — нетерпеливо произнесла Настя.

— Но-но, ты забываешься! — возмутился Фарид. — Нельзя быть такой нетерпеливой. Это дурной тон. Ты и так получаешь от судьбы больше, чем заслужила. Сейчас я расскажу тебе о твоем ненаглядном. Мы знакомы с ним уже лет двенадцать, и я мог бы при желании написать его биографию. Может быть, за меня это сделаешь ты. — Итак, — Фарид начал свой рассказ, — в свое время Митя Зайцев окончил технологический институт и получил диплом инженера. Кажется, специалиста по рентгеновским аппаратам и сканирующим устройствам. Ну, в общем, что-то связанное с медицинской техникой. Пару лет он, как честный человек, отработал на заводе. К тому же, у него тогда была семья, ребенок, пришлось быть кормильцем. Но рентгены его интересовали крайне мало. Еще в институте Митя прославился своим баритоном. Ни один концерт, ни один капустник, ни одна вечеринка не обходились без его участия. Он пел все: романсы, бардовские песни, джаз, рок. Эх, жалко ты тогда его не знала. Девушки за ним косяками ходили. Не то что сейчас, одна несчастная поклонница. Хотя нет, в ансамбле одна поддельная цыганка его безуспешно окучивает уже года три.

Ну, это неважно, — продолжал Фарид, — Митя, как всякая творческая личность, был честолюбив и не желал заниматься самодеятельностью в свободное от рентгена время. Он мечтал о карьере оперного певца. Тем более что вокальные данные у него были очень даже… Еще учась в институте, он начал заниматься у одного старичка, старого профессора консерватории. Тот руководил любительским хором духовной музыки, и, конечно, Петрович там блистал. Профессор уговорил его попробовать поступить в консерваторию. Самое смешное, что Митька чуть не поступил. Он срезался на экзамене по сольфеджио. Если у тебя нет музыкального образования, ты не поймешь, насколько сложно сдать этот экзамен в консерватории.

У Насти было музыкальное образование. Она закончила музыкальную школу и знала, что экзамен по сольфеджио можно завалить, даже имея абсолютный слух.

— Короче, — рассказывал Фарид, — Митьке сказали, что голос у него действительно прекрасный, но нужно еще годик подготовиться. Возможно, через год он бы и поступил. Но осенью его забрали в армию. А ведь я говорил ему: «Петрович, откоси! Ляг в дурдом, многие же так делают». Нет, он не мог. Он вбил себе в голову, что должен исполнить гражданский долг и что если он ляжет в дурдом, то там из него сделают настоящего психа. Пошел служить во флот на три года. Правда, он там пел в каком-то военном ансамбле. Репертуар типа «Яблочка» и «Не плачь, девчонка». Петь-то он пел, но сольфеджио, естественно, не занимался. Демобилизовался и все же решил опять сунуться в консерваторию. А ему там сказали: «Извините, но вы для нас уже стары. В двадцать шесть лет мы берем учиться только подготовленных людей, которые со второго курса уже могут выйти на сцену. У вас хороший голос, но этого мало…» Вот такие дела. Петрович потом на месяц ушел в запой, а ведь до этого он почти не пил — голос берег. А тут заявил, что его голос все равно никому на фиг не нужен, как и он сам… — Фарид вздохнул.

Настя слушала, затаив дыхание. Она словно сама пережила все это — и радость надежды, и боль разочарования.

— Потом Митя немного успокоился, — продолжал Фарид, — на завод, естественно, больше не вернулся. И очень скоро его пригласили в ресторан «Тройка». Там было самое известное в городе варьете, а сейчас джазовый клуб. Года три он пел в компании девиц в одеяниях из разноцветных перьев, потом в «Тройке» сменился директор, вокалистов заменили на кордебалет. Петрович опять остался не у дел. Но к тому времени он уже стал популярным в определенных питерских кругах, и его взяли в цыганский ансамбль. Ты видела этих цыган? Настоящая цыганка там только одна, остальные прикидываются. Митька, кажется, единственный брюнет в ансамбле. Но он нормально зарабатывает, хотя и прибедняется. Конечно, он хотел другого, все мы когда-то мечтали о большем, — задумчиво произнес Фарид, — все эти романсы ему давно надоели, он говорит, что поет почти автоматически. Иногда его заносит, и он заявляет, что уйдет петь в церковный хор, чтобы приносить людям пользу. Шел бы уж сразу в монахи, чего мелочиться! Ну вот, собственно, и все, продолжение следует. Вставай, сеанс окончен, впрочем, как и рассказ.