Карта костей

Глава 30

Сидя на посту, пока близнецы спали, я мучительно вспоминала каждую подсказку, которую пропустила или неверно истолковала.

Я думала о том, как Зои лучше Дудочника знала, как помогать мне отходить от видений. «Она еще не способна говорить, — сказала она ему, когда он попытался вытрясти из меня, что я увидела. — Подожди, оклемается через минуту». Я-то считала это пренебрежением, не узнав уверенность человека, который видел подобное много раз. Человека, который провел много ночей рядом с провидцем.

Ее слова, обращенные ко мне: «Ты не первая провидица».

Неохота, с которой она выходила в море, и руки, стискивающие румпель лодки, когда мы отплывали от Затонувшего берега.

Я швырнула ей в лицо: «Готова поспорить, ты радовалась ее смерти». Но именно кости своей умершей возлюбленной Зои искала во сне каждую ночь.

Я оглянулась через плечо на импровизированную палатку. Брезент провис под налипшим снегом. Близнецы спали спина к спине, совсем как сражались. На холоде, с натянутым до подбородков одеялом, они казались двухголовым существом.

Вечно я толкую все неверно. Я еще более слепа, чем Леонард. Я ошиблась, думая, что Исповедница ищет меня, а не Кипа. Ошиблась о снах Зои и о Лючии. Получать видения — это одно, а истолковывать их — совсем другое. Видения привели меня на Остров, но наше присутствие там навело на него и Исповедницу. Видения показали мне зернохранилище и позволили нам уничтожить базу данных, но это стоило Кипу жизни.

Мои способности провидицы — это оружие, которое я могу хватать лишь за лезвие: каждый раз, когда я пыталась с ним обращаться, в ответ получала лишь кровь. Видения показывали столь многое, а я понимала так мало.

Мне не пришлось будить Зои — как обычно, она проснулась сама, вылезла из-под полога и встала за моей спиной. Еще не рассвело, ниже по течению жалобно всхрапнула лошадь.

— Иди поспи, — велела Зои. — До рассвета еще пара часов.

— Это была ты, — прошептала я. Слова прозвучали утвердительно. — Это ты любила Лючию.

Было слишком темно, чтобы рассмотреть ее лицо, но я видела белые облачка пара.

— Мы любили друг друга, — ответила она.

Странно было слышать из ее уст слова о любви. От Зои, которая постоянно закатывала глаза и пожимала плечами. От Зои, которая ловко метала ножи.

— Прости, — повинилась я. — Я повела себя как идиотка.

— Не в первый раз и вряд ли в последний. — В ее голосе не слышалось презрения, только усталость.

— Не знаю, как до меня не дошло…

— А я знаю. Потому что я женщина. Потому что я альфа, а она была омегой. Потому что, хотя ты считаешь себя выше предрассудков и высокомерия, выходит, что ты не так уж отличаешься от большинства.

Мне ничего не оставалось, кроме как молча принять обвинения. Они пристали ко мне, как пепел.

— Почему ты мне не рассказала? — наконец спросила я.

— Это личное. — Зои помолчала. В темноте блеснули белки глаз, когда она посмотрела на меня и вновь отвела взгляд. — Кажется, будто от нее в этом мире осталось так мало. Я не хочу делиться этими крохами с окружающими.

Вспомнилось, с какой неохотой я говорила о Кипе. Были моменты, когда его имя казалось мне драгоценным обломком прошлого — всем, что от него осталось, и если пользоваться им часто, оно сотрется.

— Когда ты слушала музыку бардов у родника и рассказала о певице, которую вы с Дудочником слушали в детстве… Мне казалось, ты думаешь о брате.

— Я всегда буду помнить ту певицу, — фыркнула Зои. — Лючия при первой встрече очень мне ее напомнила. У них обеих были красивые руки. — Она усмехнулась. — И Лючия тоже любила петь. Постоянно мурлыкала себе под нос по утрам, расчесывая волосы.

Несколько минут она молчала.

— Жаль, что ты мне раньше не рассказала, — прошептала я. — Я бы поняла.

— Не нуждаюсь в твоем понимании.

— А мне не помешало бы твое.

Зои пожала плечами.

— Мои отношения с Лючией существовали не за тем, чтобы преподать тебе урок о горе. Она умерла не ради того, чтобы мы с тобой сблизились на почве потерь.

Она села рядом со мной на бревно и уперлась локтями в колени. Я видела в темноте ее руки, более светлую кожу пальцев — пять бледных пятнышек, когда она подняла руку, чтобы убрать волосы с лица.

— Да я как-то и не привыкла о ней говорить. Нам все время приходилось соблюдать осторожность. Работая на Сопротивление, мы не нуждались в лишнем внимании. Отношения между альфой и омегой грех, не говоря уж о том, что мы обе женщины. Вся эта чушь об обязанности альф размножаться. — Она фыркнула. — Как будто я тут же побежала бы искать милого альфу и начала вместе с ним строгать младенцев. — Ее смешок утонул в прохладном воздухе.

— Ей на Острове пришлось тяжко. Ты же знаешь, как люди в лучшем случае относятся к провидцам — всегда с подозрением, отторжением. Потом они узнали о наших отношениях и вообще перестали с ней общаться. — Зои сжала кулаки. — Плевать, что я годами работала на Сопротивление. Что сделала для него больше, чем почти любой из них. Или что Лючия ради них рисковала жизнью. Люди с радостью пользовались ее видениями и плодами ее трудов, но заговорить с ней считали ниже своего достоинства. Выгнали ее из дома. Называли предательницей, любительницей альф. Дудочник сделал для нее все, что смог — выделил комнату в крепости, по возможности пытался усовестить окружающих. Но он возглавлял Сопротивление и поэтому помогать ей мог лишь постольку-поскольку. И тогда она начала терять разум. Да, я знаю, что дело в видениях, но она лучше с ними справлялась, когда вокруг были друзья и просто люди, с которыми можно поговорить. Когда ее изолировали от общества, у нее остались лишь видения.

Я вспомнила томительное заключение в камере сохранения, когда горизонт ограничивался серыми стенами и ничто не отвлекало меня от ужасов видений.

— А меня рядом не было, — продолжила Зои. — Лючия хотела проводить больше времени на материке, даже переехать сюда окончательно. Но я сказала ей, что это слишком опасно и нужно подождать, пока я не найду для нас безопасное жилье на востоке, в стороне от патрулей. Чем дальше уходил ее разум, тем сложнее было обеспечивать ее безопасность. Она стала легко возбудимой. И дело не только в криках, вызванных видениями. Порой она не контролировала свою речь. Ты же видела, каков Ксандер. Мы не могли рассчитывать даже на то, что она сможет членораздельно выражаться, что и говорить о том, что придерживаться легенды.

Зои помолчала, глядя на свои руки. Небо светлело, ветер отгонял облака от луны. Зои сняла с пояса нож и начала вертеть его в пальцах.

— Это я сказала ей сесть на тот корабль. — Тишина. Зои покачала нож из стороны в сторону, рассекая воздух. — К тому времени она терпеть не могла возвращаться на Остров. Но я ее заставила. Накричала на нее, когда она попыталась отказаться. Сказала, что это ради ее же безопасности. — Она мрачно усмехнулась. — Как сказал Дудочник позавчера, она хорошо предсказывала погоду. Знаешь, вроде как ты безошибочно чувствуешь местность? Она так же предвидела погоду. Всегда чувствовала, если намечался шторм. Даже малейшее изменение ветра. В частности поэтому она была полезна Сопротивлению много лет — давала им знать, когда можно безопасно совершить переход. — Ее руки замерли, нож неподвижно лежал на ладони, словно подношение. — Она предупредила бы их о шторме, потому что точно о нем знала. Но они ее больше не слушали. Потому что она начала странно себя вести. И потому что они ее презирали из-за связи со мной. Из-за меня. Называли предательницей и хотели поскорее вернуться на свой драгоценный Остров. — Зои посмотрела мне в глаза, подзадоривая ей возразить. — Я знаю, что она пыталась их предупредить о шторме.

На последнем слове она поперхнулась. Я ждала, пока она смотрела вдаль, восстанавливая ритм дыхания.

— Я видела, как это происходило с ней и Ксандером, — наконец выдохнула она. — Когда появилась ты, поначалу я надеялась, что все будет иначе. Дудочник так тебя превозносил. И ты сама отыскала дорогу на Остров — этим нельзя было пренебрегать. Даже после личного знакомства я все еще надеялась, что ты научишься управлять видениями и не угодишь в ту же ловушку, что Лючия и все остальные. Я пыталась тебе помочь, но не преуспела. Все повторяется снова: видения, крики, то, как закатываются твои глаза при виде взрыва. Даже когда ты разговариваешь с нами, иногда кажется, будто ты наблюдаешь за чем-то еще прямо за нашими спинами. Или смотришь сквозь нас. — Она потупилась. — Лючия тоже так себя вела ближе к концу. Поэтому я больше не питаю иллюзий насчет провидцев. Когда ты просыпаешься с криком, я уже знаю, что это значит. А когда ты рассказываешь о том, что видела взрыв, я понимаю, что все это уже слышала, и знаю, чем все закончится.

Я привыкла к тому, что она смотрит на меня раздраженно или с презрением. Привыкла к резким фразам о том, что мои ночные вопли навлекут на нас патруль Синедриона, и жалобам на то, что без меня они с Дудочником могли бы передвигаться вдвое быстрее. Однако сейчас в ее взгляде читалась неожиданная жалость. Я представила беспокойные руки Ксандера, его мечущиеся глаза. Я вспомнила свое будущее.

Зои посмотрела мне в глаза:

— Пойми, я не могу снова рассчитывать на провидицу — ни в вопросах будущего Сопротивления, ни даже счастья Дудочника. Мне будет невыносимо видеть это снова.

Она отвернулась. Я несколько минут подождала, но она больше ничего не добавила. Я скользнула обратно в укрытие, под теплый бок Дудочника. Несколько часов я видела сны Зои. Серые воды штормового моря, его черное подбрюшье, скрывающее свои тайны.

Ω

Утром обнаружилось, что она ушла. Я нашла Дудочника у пустого караульного поста. По его поникшим плечам я догадалась, что он уже в курсе.

Рассвет окрашивал небо на востоке в розоватые тона.

— Она оставила нам фонарь, — прошептал Дудочник. — И все вяленое мясо.

— У тебя получится ее догнать?

— Если Зои не хочет, чтобы ее нашли, у меня нет шансов. — Он поднял голову. — Вы с ней ночью поговорили о Лючии?

Я кивнула.

— Я думала, сейчас, когда мы все прояснили, все будет иначе. Что она перестанет меня ненавидеть.

— Да не в тебе дело, Касс. И никогда в тебе не было.

Он вернулся к импровизированной палатке и присел на корточки, чтобы отвязать брезент от дерева, стряхнуть снег и убрать ткань в мешок.

— Ты знал, что она собиралась уйти? — спросила я.

— Нет. — Он надолго замолчал. — Но я не удивлен. — Он встал и повесил мешок на плечо. — Я видел, как тяжело она переживала гибель Лючии, и каково ей было смотреть, как вы с Ксандером сражаетесь с видениями.

Ω

Той ночью, сидя с Дудочником у костра, я думала о том, как море отказалось отдавать кости Лючии. Думала о Леонарде в неглубокой канаве. О теле Кипа на полу зернохранилища. Похоронили ли его? Или же заброшенное зернохранилище стало могилой и ему, и Исповеднице? Я не могла решить, что хуже: мысль о незнакомых солдатах, которые куда-то его тащат, чтобы закопать, или о том, что его не тронули.

Той ночью во сне я снова увидела Кипа плавающим в баке. Своим криком я напугала лошадей. Дудочник обнял меня и прижимал к себе, пока я не перестала трястись.

Позже, когда пот охладил лицо, а руки перестали дрожать, я села рядом с Дудочником и поведала ему правду о прошлом Кипа. Некоторые истории проще рассказывать в темноте. Дудочник слушал молча, не перебивая. Наконец он заговорил:

— Кип делал ужасные вещи. Но он ведь за них поплатился, верно? Когда ему отрезали руку и на долгие годы поместили его в резервуар. Когда он пожертвовал собой, чтобы спасти тебя.

Я не знала, что на это ответить. Какую меру прощения можно купить ценой руки или жизни? И кому дозволено отмерять наказание и назначать плату? Точно не мне, терзаемой собственной виной.

Ω

Мы ехали еще пять дней. Единственный раз нам повстречалась погоня: одинокий всадник, который настиг нас однажды вечером вскоре после заката. На каменистой равнине негде было укрыться, и когда мы пересекли ведущий на север широкий тракт, Дудочник решил рискнуть и доскакать до леса в нескольких километрах впереди.

Всадник заметил нас первым — к моменту, когда я углядела красный плащ в сотне метров впереди, он уже разворачивал коня. Даже с такого расстояния он разглядел, что у Дудочника недостает руки. Ездить верхом омегам не дозволялось — если всадник доберется до своего гарнизона, погони не избежать.

Дудочник не стал задавать вопросов, лишь пригнулся и пустил лошадь в галоп. Я последовала за ним, не уверенная, гонюсь ли за всадником или хочу остановить Дудочника.

Нам не суждено было его нагнать — слишком большая была фора, а наши лошади проголодались и устали от долгого путешествия среди снегов и льдов. Но Дудочник и не собирался его догонять. Мы были метрах в тридцати, когда он метнул нож. Поначалу мне показалось, что Дудочник промахнулся — наездник не дернулся и не крикнул. Но через несколько метров он начал падать вперед. Когда он уткнулся лицом в конскую гриву, я увидела блеск лезвия, вошедшего в шею. Затем альфа чудовищно медленно начал сползать в сторону, и когда соскользнул с седла, одна нога запуталась в стремени. Конь испугался и понес, таща мертвого всадника за собой. К топоту копыт присоединилось ритмичное постукивание головы солдата по обледенелой дороге.

Эта невероятная погоня продолжалась как будто вечно: конь скакал вперед, а мы медленно к нему приближались. Солдат висел вверх тормашками, его голова подпрыгивала, отскакивала и порой болталась между задними ногами животного. Когда мы наконец поравнялись, конь был весь в мыле, с бешено вращающимися глазами. Дудочник перехватил поводья, и конь встряхнулся, словно пытаясь сбросить собственную голову. Копыта гулко топали по льду, пока конь гарцевал на месте.

Были времена, когда я накричала бы на Дудочника, спросила бы его, зачем он убил двоих людей. Теперь я не сказала ничего. Если бы нас поймали, Ковчег и Далекий край ускользнули бы от Сопротивления еще дальше. Зак и Воительница победили бы, а резервуары приняли новых жертв.

Дудочник соскочил с лошади и высвободил ногу солдата из стремени. Я тоже спешилась, сложила все три повода вместе и придавила к земле тяжелым валуном. Мы стащили тело с дороги, чтобы спрятать в мелкой канаве; я встала на колени рядом с Дудочником, помогая забрасывать коченеющий труп снегом. Кровь черной лужицей вытекала из шеи, края раны розовели на белом снегу.

Как никогда мне показались правдивыми слова Зака на дороге близ Нью-Хобарта. Я отрава. Он был прав. Я, фигура в капюшоне на белой пустоши, олицетворяла саму смерть. Мои передвижения за последние несколько месяцев нанесли на землю карту костей.

Если я и пророчица, то предсказываю только смерть и сама выполняю свои пророчества. С того самого дня в зернохранилище я пыталась узнать такого знакомого Кипа в человеке, которого описала Исповедница. Теперь впервые в жизни я задалась вопросом, а узнал бы он меня.

Дудочник протянул руку ладонью вверх и вслух порадовался снегопаду:

— По меньшей мере скроет следы. И выиграет нам время — больше, чем если бы солдат поднял тревогу. До рассвета они тело не найдут, даже если станет ясно, что патрульный пропал. Но нам сейчас же надо уходить с дороги.

Уходя, мы увели с собой коня солдата. Тот все еще пугливо дергал за поводья, а мы с Дудочником вымотались и хотели отдохнуть. К полуночи мы добрались до леса, распрягли и привязали лошадей, и Дудочник вызвался дежурить первым. Я проснулась, вновь увидев взрыв, и не смогла не оценить противоположность ощущений: тело дрожало от холода, а разум полыхал огнем.

Дудочник наблюдал за мной, но несколько отстраненно — я к этому уже привыкла за последние несколько дней после ухода Зои. Казалось, будто он где-то далеко, изучает расстояние за горизонтом моего лица.

Он ни разу не обвинил меня в том, что я отпугнула Зои. Этого и не требовалось. Теперь я видела себя ее глазами, находясь одновременно в своем теле и вне его. Я сознавала, как дрожу, когда приходит видение. Как просыпаюсь с широко открытым ртом, когда во сне вижу резервуары, словно только что вынырнула из липкой жидкости и жажду воздуха. Словно в первый раз услышала свои крики при виде взрыва. Подавленные вопли, которые никто не услышит, потому что не осталось никого, да и самого мира, в котором они могли бы раздаваться.

— Как думаешь, куда ушла Зои? — спросила я Дудочника.

— Есть одно место на востоке, где она собиралась поселиться с Лючией. Суровый край прямо на границе с мертвыми землями, но очень далеко от всего происходящего здесь. — Ему не потребовалось объяснять, что он имел в виду.

Когда-то я бы поспорила, сказала бы, что Зои не должна бросать Сопротивление. Но после всех допущенных ошибок я не имела права утверждать, что знаю ее. Или просить у нее больше, чем она уже дала.

— По-твоему, она вернется? — спросила я.

Дудочник не ответил.