Классная штучка

Глава 26

Прошел месяц, но Элламария по-прежнему не могла собраться с духом и рассказать о случившемся ни одной живой душе. Напротив, она все глубже уходила в себя, и, как ни старались Дженнин с Кейт разговорить ее, им это не удавалось; Элламария постепенно замыкалась в себе.

Через два дня после их размолвки Боб улетел в Рим вести переговоры о съемках «Тристана и Изольды». Владелец итальянской кинокомпании капризничал, выдвигал неприемлемые условия, и переговоры затянулись. Правда, Элламарии Боб звонил часто, почти каждый день; но даже на огромном расстоянии он ощущал, как та все больше и больше отдаляется от него, как растет между ними пропасть отчуждения. Впрочем, изменить что-либо он был пока не в состоянии — Элламария наотрез отказалась сопровождать его в Италию.

Кейт позвонила Эшли в надежде, что хоть той как-то удастся расшевелить подругу — по неизвестной причине именно к Эшли Элламария всегда внимательно прислушивалась. Однако и Эшли подстерегала неудача: звонок из-за океана никак не повлиял на состояние Элламарии. Впрочем, в глубине души Кейт и не надеялась на чудо.

Какое-то время Эшли переживала, не понимая, в чем дело, но вскоре с головой ушла в работу — Конрад Фрезер был не из тех, кто терпит в своих подчиненных праздность.

После очередной встречи с ним Эшли возвратилась в свой кабинет вне себя от ярости. Конрад, похоже, поклялся сделать ее жизнь невыносимой и всякий раз при встрече доводил ее до белого каления. Причем, как Эшли ни старалась не обращать внимания на его придирки и подначки, ей это не удавалось…

Когда Эшли влетела в свою приемную, Йэн посмотрела на нее и сочувственно спросила:

— Что, опять нахамил?

Эшли метнула на нее взгляд, но была настолько зла, что сочла за лучшее не отвечать. На столе секретарши зазвонил телефон, и Эшли, воспользовавшись этим, проскользнула в кабинет. Не думая, схватила со стола кипу газетных вырезок и принялась их просматривать. Сосредоточиться ей, впрочем, никак не удавалось, поэтому, услышав мелодичную трель интерфона, она с радостью оторвалась от вырезок. Йэн сказала, что ей звонят из Лондона.

Эшли взглянула на часы. Ого! В Лондоне было уже почти десять вечера.

— Соедините меня, пожалуйста, — попросила она.

— Эш? — прозвучал в трубке отдаленный голос.

— Это ты, Элламария?

— Да, — последовал ответ. — Собственной персоной.

— Ой, Элламария, извини, что я так долго не звонила — работы было по горло. Как у тебя дела? Тебе лучше?

— Все нормально. А ты как?

— Откровенно говоря, — усмехнулась Эшли, — сейчас я вне себя от бешенства. Только что пришла от Конрада Фрезера. Попадись он мне сейчас под горячую руку, я бы его в клочки разорвала.

— А что случилось?

— Потом узнаешь. Ты лучше про себя расскажи. Ты и правда поправилась? А как Боб? Он вернулся?

— Нет еще.

Эшли подняла голову — дверь приоткрылась, и она увидела Йэн.

— Подожди секунду, — попросила она подругу.

— Вас опять требуют на ковер, — сказала секретарша. — Он устроил совещание.

— Еще бы! — негодующе фыркнула Эшли. — С него станется. Ладно, сейчас иду. — И снова поднесла к уху трубку.

— Он сказал — немедленно, — виновато произнесла Йэн.

— О Господи! — Эшли негодующе закатила глаза. — Ладно, иду.

Йэн закрыла дверь.

— Извини, Элламария, — смущенно промолвила Эшли. — Меня опять вызывают. Могу я тебе позже позвонить?

— Если захочешь.

Что-то в голосе Элламарии встревожило Эшли.

— Послушай, я не думаю, что совещание затянется.

Давай я тебе через часик перезвоню, хорошо?

— Конечно.

— А где Кейт? Дженнин? Может, ты пока с ними пообщаешься?

— Нет, Эш, это ни к чему. У меня все в порядке, не волнуйся. Просто… — Ее голос дрогнул. — Мне тебя очень не хватает.

Эшли поняла, что Элламария плачет.

— Но в чем дело, Элламария? — не выдержала она. — Скажи мне, я ведь чувствую, что у тебя что-то стряслось.

— Эш, мне просто нужно было хоть с кем-то поговорить. Ты права, со мной действительно случилось нечто ужасное, а теперь…

— Но что? Скажи мне, прошу тебя. Неужто все и правда так плохо?

— Да, — всхлипнула Элламария. — Правда.

— Господи, да что с тобой? — вскричала Эшли; сердце у нее обливалось кровью.

В кабинет снова заглянула Йэн — вид у нее был умоляющий. Но Эшли только указала на телефон и отмахнулась.

Йэн пожала плечами и укоризненно покачала головой. Конрад не любил ждать.

Элламария жалобно всхлипывала — Эшли беспомощно вздохнула.

— Послушай, — сказала она наконец. — Меня тут уже на части разрывают. Я ненадолго. Вернусь — сразу позвоню. Мы хоть всю ночь с тобой проболтаем.

— Хорошо.

— Ты никуда не уйдешь?

— Нет, я буду дома, — уныло произнесла Элламария.

— Не вешай нос — я позвоню! — пообещала Эшли и положила трубку.

Дверь ее кабинета распахнулась, и вошла Йэн с кипой папок.

— Вот, захватите с собой, — сказала она. — Будет хоть какой-то предлог.

Эшли даже не поблагодарила ее; все ее мысли были в Лондоне. Что же могло случиться? Элламария была просто на себя не похожа.

Нацарапав на листке бумаги телефоны Кейт и Дженнин, она попросила Йэн связаться с ними и передать, чтобы они срочно позвонили Элламарии. Затем, коря себя за то, что бросила подругу в беде, она помчалась к Конраду, мечтая по дороге, чтобы он сквозь землю провалился.

После разговора с Эшли Элламария повесила трубку и некоторое время неподвижно сидела, безжизненно глядя перед собой. Ей даже не верилось, что прошел целый месяц после той кошмарной ночи, когда Адонис с белесыми глазами ворвался к ней и изнасиловал. С тех пор боль и горечь от унижения це покидали ее ни на минуту.

Элламария не рассказала о случившемся ни Кейт, ни Дженнин. А вот Эшли она хотела было открыть душу, но время уже было упущено.

Элламария была рада, что Боб задерживается в Италии. Она возненавидела собственное тело и избегала даже смотреть на себя. Несмотря на раздирающий нутро голод, она совершенно не могла есть. Боже, и почему это случилось именно с ней? За что ей такое наказание?

Элламария присела, обхватив руками колени. Вдруг она похолодела — в прихожей послышался какой-то звук. Затем она явственно расслышала, как хлопнула дверь. В проеме стоял Боб. Элламария без сил упала на спинку кресла и зарыдала. Боб кинулся к ней и попытался обнять.

— Нет, нет, — зашептала Элламария. Ее голос звучал хрипло, она сама не узнала его. Боб прижал ее к себе и взволнованно спросил, в чем дело, но затем, не получив ответа и почувствовав ее сопротивление, разжал объятия.

Элламария сидела в прежней позе, не подавая признаков жизни. Боб, внезапно охваченный страхом, остановился у окна. Снаружи уже было темно, и он раздвинул шторы.

И черт его дернул прийти. После трехчасового ожидания в римском аэропорту и утомительного перелета Боб едва держался на ногах. Подлетая к Лондону, он думал о том, что Элламария приедет его встретить, и, не увидев ее, испытал горькое разочарование. Он надеялся, что за время его затянувшегося отсутствия Элламария простит его и их отношения восстановятся, но в ее поведении ничего не изменилось.

Повернувшись, он посмотрел на нее. Элламария все так же сидела понурившись и обхватив колени руками. Он заметил, что руки у нее совсем тонкие, почти прозрачные, словно она вдруг объявила голодовку. И вдруг ему сделалось страшно. Он понял, что теряет Элламарию, и не знал, как этому помешать.

Боб шагнул вперед, но тут же остановился, увидев, что Элламария судорожно сжалась. На мгновение его охватил гнев. Какого черта он должен все это сносить? Может быть, будет лучше, если он уйдет? Элламария, несомненно, не выразила никакой радости по поводу его приезда. Однако какое-то шестое чувство подсказывало ему, что здесь что-то не так, что он все-таки ей нужен.

Тихонько, на цыпочках, он приблизился к Элламарии и опустился рядом на пол. Она не шевельнулась, только еле слышно всхлипывала. Боб не знал, сколько они просидели молча, пока наконец он, осторожно протянув руку, не обнял Элламарию за плечи. Актриса тут же сжалась в комок и — Боб это заметил — затаила дыхание. Другой рукой он откинул влажную прядь волос с ее лица, но Элламария даже не посмотрела в его сторону. Правда, и вырываться, как он ожидал, не стала.

Время шло, а они продолжали сидеть в молчании. Бобу показалось, что Элламария уже не плачет, однако обнять ее крепче или тем более поцеловать он боялся из опасения, что она снова оттолкнет его.

Наконец, когда стрелки часов приблизились к полуночи, Боб решил приготовить кофе. Может, тогда им удастся поговорить.

Он пошел на кухню.

— Боб, — донесся вслед ее шепот.

Он остановился как вкопанный, затем медленно повернулся.

Элламария по-прежнему смотрела на камин, и он даже подумал, уж не почудился ли ему ее голос. И вдруг она снова позвала его.

Осторожно ступая, Боб подошел к ней. Элламария подняла голову, и в ее глазах он увидел такую нескрываемую муку, что его сердце вмиг оборвалось и он позабыл обо всем на свете.

— Боб, — повторила она и вдруг сама прижалась к нему, уткнувшись лицом в его ноги. Ее тело содрогалось от сдерживаемых рыданий.

Боб быстро опустился на колени, обхватил ее заплаканное лицо ладонями и прижал к своему плечу. И тут Элламарию словно прорвало. Она плакала и плакала не останавливаясь, при этом все теснее прижимаясь к Бобу, и словно в бреду снова и снова повторяла его имя.

Бобу казалось, что прошла целая вечность, прежде чем она успокоилась. Затем он осторожно поднял ее и уложил на диван. Руки актрисы были совсем ледяные, а тело сотрясала дрожь. Сев рядом, он взял се руки в свои, пытаясь согреть их. Элламария же поднесла его руки к губам и принялась покрывать горячими поцелуями; он никогда еще не видел ее в таком состоянии.

— О Боб, Боб, Боб! — словно заклинала Элламария. — Не бросай меня. Пожалуйста, не бросай меня. Не уходи. — Она подняла голову и с трепетом вгляделась в его лицо. — Пообещай мне, пожалуйста. Скажи, что не оставишь меня!

— Милая, — заговорил он. — Родная, ну конечно, я никогда тебя не оставлю. Никогда. Ни на минуту.

Прижав Элламарию к себе, он качал ее словно младенца.

— Прости меня. Боб, прости, — причитала она. — Прости. Но только не покидай меня.

— Успокойся, любимая, — утешал он. — Я здесь, с тобой.

Подняв на него измученные глаза, Элламария поправила воротничок его сорочки.

— Ты меня любишь, Боб? Правда? Пожалуйста, скажи, что это так. Ты ведь любишь меня?

— Милая, ты ведь сама знаешь, что да.

— Скажи, — молила Элламария. — Я хочу это слышать.

— Я люблю тебя, Элламария, — пылко сказал он. — Больше жизни люблю.

Она поперхнулась и зашлась в рыданиях.

— Обними меня. Боб, — умоляла она. — Обними крепче.

Он притянул ее к себе, так что Элламария оказалась почти у него на коленях, и нежно поцеловал ее волосы.

— Прости меня, любимая, я не хотел причинить тебе боль. Клянусь, что никогда больше не обижу тебя.

Элламария отшатнулась от него и посмотрела ему в глаза. Затем замотала головой, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее.

Боб обнял ее за плечи.

— Что случилось, Элламария? Скажи мне.

Ее губы опять предательски задрожали, лицо сморщилось, и Боб подумал, что она снова расплачется. Но на сей раз актриса сумела овладеть собой. Ее грудь судорожно вздымалась, а дыхание стало прерывистым.

— В чем дело, Элламария? — взволнованно спросил Боб.

— О, Боб! — всхлипнула она. — Если бы ты только знал, как мне плохо! Господи, ведь я даже сказать об этом не могу! Нет, не могу… — Ее плечи затряслись.

— Успокойся, милая, — участливо уговаривал Боб. — Постарайся взять себя в руки. Ты должна все мне рассказать. Вот увидишь, тебе станет легче.

Судорожно сглотнув, Элламария набрала в грудь побольше воздуха и… в отчаянии покачала головой. Нет, ничего не получится.

— Не бойся, родная моя. Все будет хорошо.

— Это было так страшно, — залопотала Элламария. — Я просто обезумела.

— Но почему? Что это было? Скажи, не бойся, — увещевающим тоном говорил Боб. — Не торопись, расскажи обо всем по порядку.

Элламария в отчаянии заломила руки.

— Не могу. Боб! Не могу.

— Ну и ладно. — Он махнул рукой. — Давай тогда вообще забудем об этом. Будем считать, что ничего не случилось.

Глаза Элламарии сверкнули.

— Меня изнасиловали. Боб! — вскричала она. — Изнасиловали, понимаешь? Осквернили! Опоганили!

— Перестань! — взвился Боб.

— Изнасиловали, изнасиловали, — как в бреду бормотала Элламария.

Боб обнял ее и, сжав в объятиях, прижался головой к ее плечу; он не хотел, чтобы Элламария видела сейчас его лицо. Слепо глядя перед собой, он пытался вникнуть в смысл сказанных ею ужасных слов, одновременно отгоняя прочь бешеную ярость, которая душила его и застилала глаза.

— Когда это случилось? — наконец прохрипел он. — Скажи мне, Элламария, когда?

— В ту самую ночь, когда твоя жена приходила на спектакль, — выдавила она сквозь слезы. — Я была дома одна, и я подумала, что… это ты. Что ты забыл свои ключ. Я его впустила. Дверь… я открыла, и он меня толкнул… У него был нож… Я умоляла его пощадить меня, но он… О, Боб, как это ужасно! Ты не представляешь, что я пережила! Но только не бросай меня, Боб! Пожалуйста, умоляю тебя, не оставляй меня!

Он прижал ее к себе и зашептал:

— Не бойся, мое солнышко, я никогда больше не уйду.

Я всегда буду с тобой. О, Элламария, любовь моя, ведь, будь я с тобой в ту ночь, ничего бы не случилось. Что же я наделал? Что тебе пришлось пережить из-за меня! Прости меня, родная. Господи, как мне искупить свою вину?

— Только обними меня крепче, — шептала Элламария. — И скажи, что не разлюбил меня. Что по-прежнему меня любишь.

— Ну конечно, люблю, родненькая моя. И всегда буду любить.

— Нет! — вскричала она, отталкивая его. — Этого не может быть. После всего этого…

— Не говори глупости. — Боб снова попытался привлечь ее к себе. — Ты моя самая любимая на свете. Я всегда буду с тобой.

— Нет! — твердо сказала Элламария. — Ничего у нас не выйдет. Боб. Я беременна. Ты слышишь? Беременна!

Боб и Элламария просидели едва ли не всю ночь, то плача, то разговаривая; до рассвета никто из них так и не сомкнул глаз. Никогда они еще не были так близки, как той ночью.

Забрезжил рассвет, и только тогда у Боба хватило мужества задать вопрос, который мучил его всю ночь.

— А ты не думала об аборте? — осторожно спросил он, памятуя о кошмаре, что выпал на долю бедняжки Кейт. — Не знаю, может ли это быть выходом из положения, но все-таки…

Элламария кивнула:

— Да, конечно. — Она опустила голову и невидящим взглядом уставилась на свои колени.

— Ну… и что?

— Я бы пошла на аборт, но я не уверена, что это… не твой ребенок.

— Но разве ты не предохранялась? — изумился Боб.

— Разумеется, — кивнула Элламария. — Но я совершила глупость. Когда Кейт была беременна, я решила, что ребенок — это именно то, что нам с тобой нужно, и… перестала принимать таблетки. О, Боб, я понимаю, что не имела права так поступать, не посоветовавшись с тобой, но я боялась, что ты откажешься. К тому же я надеялась, что, когда ты узнаешь о моей беременности, тебе легче будет принять решение. — Элламария сокрушенно потупилась. — Ведь у нас с тобой все было так хорошо, и я думала тем самым доказать, насколько я тебе верю, как безотчетно тебя люблю. А теперь все пошло прахом. Но все-таки пока есть вероятность, что ребенок твой…

Боб обхватил се лицо ладонями и впервые более чем за два месяца поцеловал ее. Мягкие губы Элламарии раскрылись ему навстречу, и от их прикосновения Боба как током ударило. Он понял, что должен — просто обязан — навсегда сохранить эту женщину, всегда оставаться с ней рядом.

Их поцелуй продолжался целую вечность. Наконец Боб с сожалением оторвался от трепетных губ Элламарии и посмотрел ей в глаза.

— Как я тебя люблю, — прошептала она. — И знаешь, Боб, мне все-таки кажется, что это твои ребенок. Я это чувствую.

— Ну конечно, — ответил он, гладя ее по голове. — Иначе и быть не может.

Элламария вскинула голову, снова подставив ему губы для поцелуя, и в тысячный раз попыталась убедить себя, что и правда вынашивает его ребенка.

Боб ласково потрепал ее по щеке.

— А что, если нам позавтракать? — спросил он улыбаясь. — Не знаю, как ты, а я голоден как волк.

Пусть хоть на несколько минут, но он хотел остаться один, чтобы подумать.

Элламария кивнула.

Боб велел ей не сходить с места и отдыхать, а сам отправился на кухню.

Оставшись одна, Элламария задумалась. Если все это время ее терзали сомнения, любит ли ее еще Боб не бросит ли, то теперь они развеялись. Но вот ребенок, а точно ли он от него? Господи, сделай, чтобы это было так. А вдруг Боб будет смотреть на него и мучиться сомнениями?

Сможет ли принять его всем сердцем? А вдруг уже с рождения у младенца будут такие же холодные и белесые глаза, как у него. Господи, только не это! Как сможет она жить с ним и каждый день смотреть в эти ужасные глаза?

Нет, ей не придется страдать — это ребенок Боба, иначе и быть не может. И у него будут чудесные сапфировые глаза.

Глаза ее любимого Боба.

Но как поступит Боб? Хватит ли у него мужества и сил оставить жену? Теперь, когда в его душе поселились такие сомнения?

И вдруг Элламария со всей ясностью поняла, что не может, не имеет права так поступить с ним. Боб не заслужил таких мук.

Боб принес в гостиную поднос с завтраком и посмотрел на Элламарию влюбленными глазами Под глазами у него темнели круги, а седина больше прежнего серебрила бороду. Боб улыбнулся, и она вдруг подумала, до чего же он красив, когда улыбается. И еще подумала, что ей будет очень его недоставать. Настолько, что она даже не представляла, как сумеет пережить такое.

Поставив поднос на столик. Боб сказал, указывая на тарелку:

— Ты должна все это съесть. Чтоб ни кусочка не осталось!

Он помог Элламарии встать, но, вместо того чтобы подсесть к столику, она прошла к окну и шире раздвинула шторы. Затем, обернувшись, увидела, что Боб внимательно смотрит на нее. Дорого бы она дала сейчас, чтобы узнать, о чем он думает. Она снова отвернулась, не в силах смотреть ему в глаза.

— В чем дело, Элламария?

— Сядь, пожалуйста, — попросила она. — Я хочу тебе кое-что сказать.

Боб нахмурился, но повиновался.

Элламария подошла к нему и, опустившись на колени, взяла за руки. В его глазах застыло смятение, и Элламария окончательно поняла: она не имеет права причинять боль этому человеку.

Глядя прямо перед собой, она произнесла:

— Боб, я хочу тебя отпустить.

— В каком смысле? — спросил он, приподнимая пальцами ее подбородок, чтобы видеть ее глаза.

— В том смысле, что я не имею права так с тобой поступать. Я тебя слишком люблю и знаю, как ты меня любишь. Я не имею права разрушать твою жизнь. Нельзя жить в сомнениях и во лжи. Кончится тем, что ты меня возненавидишь, а я этого не вынесу.

Боб посмотрел си в глаза.

— Я никогда тебя не возненавижу, Элламария. Я люблю тебя больше жизни.

Она попыталась улыбнуться.

— Я верю тебе. Боб. Сейчас ты говоришь искренне. Но со временем ты почувствуешь себя в ловушке, из которой нельзя вырваться, и… возненавидишь меня. И поделом.

— Перестань! — рассердился Боб. — Я же поклялся, что никогда тебя не оставлю, и это правда. Мы теперь всегда будем вместе.

— Ты сам знаешь, я не хочу тебя отпускать, — сказала Элламария. — Но ты должен уйти. Рано или поздно с твоих глаз спадут шоры и ты прозреешь. Осознаешь горькую правду. И вот тогда ты поймешь, что я была права. Вот увидишь, все будет именно так. — Ее губы снова предательски задрожали, но на этот раз Элламарии удалось сдержать слезы.

Боб попытался поднять ее с колен, но она не поддалась.

— Нет, Боб, — сказала она. — Нет.

И вдруг его лицо исказил гнев.

— Перестань же меня отталкивать! — воскликнул он. — Я люблю тебя, неужели ты этого не понимаешь? Я тебя люблю и, что бы ты ни говорила, от тебя не уйду!

Элламария встала и снова подошла к окну.

— Прошу тебя. Боб, не будем больше спорить.

Он вихрем подлетел к ней и схватил за плечи.

— Да, спорить мы больше не будем, потому что невысказанным осталось только одно: я хочу, чтобы ты стала моей женой!

Глаза Элламарии закатились.

— Ты выйдешь за меня?

— Но…

— Да или нет?

Долгое время Элламария пристально смотрела ему в глаза, а Боб смотрел на нее, пытаясь угадать, что творится у нее в голове. Наконец, вечность спустя, Элламария улыбнулась, и Боб тут же улыбнулся в ответ.

— Это означает да? — спросил он.

— Да, — еле слышно прошептала Элламария. — Если ты в этом уверен, то да. Всей душой да, — Я еще никогда ни в чем не был так уверен, т засмеялся он и прижал ее к себе.