Когда мы встретимся снова

Глава седьмая

— Итак, ты хочешь, чтобы я взялся за это дело? — Стивен Смит вопросительно взглянул на Бет. Его голубые глаза от удивления округлились. — Ты уверена?

Бет почувствовала, как ее охватывает раздражение. Было утро понедельника, и в выходные Бет не могла думать ни о чем, кроме Сюзанны и ее защиты. Ей и без того нелегко дался звонок Стивену, чтобы пригласить его к себе в кабинет и объяснить, в каком затруднительном положении она оказалась. Но Стивен был не из тех людей, которым достаточно одних голых фактов. Он уже задал массу вопросов, которые она посчитала не относящимися к делу, а то, что он, как всегда, имел вид совершеннейшего неряхи, не улучшало ее настроения. Стивен умудрился посадить свежее пятно на галстук, рубашка его была плохо выглажена, а волосы выглядели так, словно он стригся бог знает когда и не причесывался несколько недель. Ну как мог адвокат, который не обращает внимания на свой внешний вид, заниматься такими серьезными делами, вроде этого?

— Я уже сказала, что уверена, не так ли? — раздраженно бросила Бет. Ее так и подмывало посоветовать ему привести себя в порядок. — И я уже объяснила почему. Сюзанна опасается, что наша детская дружба может создать проблемы.

— Это-то я как раз понимаю, — столь же резко ответил он. — Но почему я? Почему не Брендан или Джек? У них больше опыта в делах об убийстве.

Брендан и Джек были старшими партнерами фирмы.

— Потому что ни один из них не позволит мне помогать им, — сказала она, надеясь, что правдивый ответ произведет на него впечатление. — Послушай, я очень беспокоюсь о Сюзанне, пусть мы и дружили много лет назад. Я не верю, что она в состоянии справиться со всем сама, и я не могу допустить, чтобы ее осудили на пожизненное заключение, даже не попытавшись спасти ее.

— А что если и я скажу, чтобы ты не совала свой нос в это дело? — поинтересовался он.

Она уже снова собиралась резко оборвать Стивена, но, к счастью, вовремя поняла, что он поддразнивает ее. Его голубые глаза искрились от восторга. Ей подумалось, что все может и получиться, наверное, у них действительно есть что-то общее.

— Не скажешь, — улыбнулась она. — Тебе понадобится моя помощь, ведь ты еще никогда не защищал убийцу.

— Тебе стоит улыбаться почаще, — заявил он, пристально глядя на нее. — Улыбка делает тебя неотразимой.

— Не подлизывайся, — оборвала она его. — А теперь я лучше перескажу тебе все, что мне удалось узнать от нее.

— Ну, вот и все, — произнесла Бет получасом позже. — Что ты обо всем этом думаешь?

— Я бы сказал, что у нас почти готово дело об ограниченной вменяемости, — заключил он. — То есть, если удастся убедить ее отказаться признать себя виновной в умышленном убийстве. Но мы должны знать, кто отец ребенка и где она была восемнадцать месяцев, после того как покинула Бристоль. Могла она уехать с ним?

Бет пожала плечами.

— Пойди и спроси у нее.

— Я поеду к ней завтра после обеда, с утра у меня слушание в суде. Должен ли я сказать ей, что ты хочешь повидаться с ней?

Бет кивнула.

— Но будь очень осторожен и прояви максимум такта. Попытайся разговорить ее и понять, по-прежнему ли она нуждается во мне как в подруге.

Стивен улыбнулся.

— Тактичность — моя специальность. Мне говорили, что я настолько тактичен, что могу считаться неудачником.

— Если ты сумеешь выудить из нее больше, чем удалось мне, я положу конец этим слухам, — пообещала Бет. — Я очень ценю, Стивен, что ты проявил такое понимание, я ожидала, что ты скорее всего не станешь даже слушать меня.

Стивен посмотрел на нее долгим холодным взглядом.

— Как приятно обнаружить, что под этими модными тряпками у тебя бьется живое сердце. Я уже начал сомневаться в этом.

Он покинул ее кабинет, и Бет уселась за стол, глядя на папки с делами клиентов, которые она сейчас вела. Но, открыв первую, тут же поняла, что не может сосредоточиться и попросту не понимает смысла того, что читает. Подперев голову руками, Бет принялась размышлять над последними словами Стивена. Она ничего не имела против того, что до сегодняшнего дня он считал ее бессердечной. Даже те, кто знал ее намного лучше Стивена, тоже придерживались подобного мнения. Вероятно, благодаря неожиданной встрече с Сюзанной и тем чувствам, которые всколыхнула эта встреча, что-то изменилось, и Бет вдруг поняла, что это больше не соответствует действительности.

Но почему люди стали так думать о ней? Была ли причиной тому ее манера вести себя? Или она сделала что-то такое, отчего возник этот имидж, чтобы больше уже не покидать ее? Неужели она унаследовала черствость своего отца? В конце концов, он представлял собой лучший образец бессердечия из всех, что ей довелось видеть.

— Вполне вероятно, — пробормотала она, перебирая свои небрежные и поспешные записи о Сюзанне, которые она сделала, чтобы не забыть обо всем, что она собиралась рассказать сегодня Стивену. Бет еще раз пробежала их глазами, чтобы убедиться, что она ничего не упустила.

Ей вдруг вспомнился один из не относящихся к делу вопросов Стивена.

— Почему вы поехали на каникулы в Стрэтфорд-на-Эйвоне? Я думал, что в августе лучшее место для отдыха — это морское побережье Сассекса.

Тогда она коротко ответила, что поехала туда с матерью, Алисой, повидать свою тетку Розу. Но сейчас, возвращаясь мыслями к настоящей причине их поездки, она вдруг почувствовала себя уязвленной и вспомнила, что именно тогда ее в первый раз упрекнули в бессердечии.

Бет вцепилась в подлокотники кресла, вновь увидев себя, десятилетнюю девочку-подростка в вылинявшем розовом платье, из которого она выросла, стоящей у материнской кровати, пока та швыряла вещи в чемодан.

— Ты такая же бессердечная, как и твой отец! — всхлипывала Алиса. — Ты даже не подумала, что будет со мной, ты думаешь только о себе.

Через окно спальни Бет видела пухленькую веселую тетю Розу, разговаривавшую со своим мужем — дядюшкой Эдди, который облокотился на перила, дымя сигаретой. Их машина, зеленый «ровер-90», как всегда, сверкала начищенными боками. Она составляла предмет гордости дядюшки Эдди, и по просьбе Бет он приехал на ней, чтобы отвезти их с матерью в безопасное и спокойное место — в Стрэтфорд-на-Эйвоне.

— Я позвонила им не из-за себя, — возразила Бет, готовая расплакаться, потому что мать едва видела одним глазом, заплывшим от иссиня-черной опухоли, и морщилась при каждом движении от боли в ребрах. — Я поступила так, чтобы папочка больше не смог сделать тебе больно.

Неделю назад занятия в школе закончились, наступили летние каникулы. Бет играла на улице с подругой и, вернувшись домой в половине пятого, обнаружила мать лежащей на полу в кухне. Увидев кровь на ее губах, Бет мгновенно догадалась, что отец опять избил мать. Она также поняла, что на этот раз ей досталось намного сильнее, чем всегда, потому что обычно она пускалась на всевозможные ухищрения, чтобы скрыть правду от дочери.

При виде крови Бет здорово испугалась. Роберт, ее пятнадцатилетний брат, знал бы, что делать, но его не было дома, на все лето он нанялся работать на ферме, находившейся в нескольких милях отсюда. Поэтому ей придется справляться с этой проблемой самой.

— Ты меня слышишь, мамочка? — спросила она, опускаясь на колени рядом с матерью.

К облегчению Бет, мать открыла глаза.

— Помоги мне встать, Бет, — произнесла она незнакомым хриплым голосом. — Должно быть, я упала.

Ей понадобилось много времени, чтобы подняться на ноги, она держалась за бок и морщилась от боли. Бет помогла матери пройти в гостиную, уложила на кушетку и принесла таз с водой и салфетку, чтобы обмыть ей лицо.

— Вероятно, все не так плохо, как выглядит, — сказала мать. — Я решила полежать на полу, потому что у меня закружилась голова.

Бет уже привыкла к тому, что мать выдумывает небылицы о тех увечьях, которые получает. Серена, старшая сестра Бет, однажды объяснила ей, что мать не хочет, чтобы кто-нибудь узнал о том, что отец проделывает такие вещи. Когда Серена последний раз приехала домой из колледжа и увидела мать с синяком под глазом, то по-настоящему разозлилась на нее и сказала, что ей следует оставить отца. Роберт поддержал ее и заявил, что он согласен с сестрой и что они могут снять квартиру в Гастингсе.

Бет была еще недостаточно большой, чтобы до конца понять все сложности отношений между взрослыми, но она твердо знала, что убежит от любого, кто попробует причинить ей боль. Лицо у матери отекало буквально на глазах, и еще Бет было очень страшно, ведь она осталась с матерью в доме совсем одна, а отец должен был вот-вот вернуться.

— Давай убежим, мамочка? — прошептала она матери. — Я могу помочь тебе собрать вещи.

— Не говори глупостей, Бет, — слабым голосом отозвалась мать, начиная плакать. — Я едва могу ходить, не говоря уже о том, чтобы бежать. Кроме того, куда я пойду, да еще с тобой?

— Мы можем поехать к тете Розе, — не колеблясь, заявила Бет. Тетя Роза была сестрой матери и, по мнению Бет, самым добрым и веселым человеком на свете. У Розы и ее мужа Эдди не было детей, зато у них имелся фургон, целый дом на колесах. Два или три раза в год они отправлялись на нем в путешествие и обязательно заезжали в Коппер-бичиз повидать Алису и ее детей. Раз десять Бет слышала, как Роза предлагала сестре забрать детей в Стрэтфорд-на-Эйвоне на каникулы. Но они там так никогда и не были.

— Я не могу показаться Розе в таком виде, — ответила мать, промокая лицо влажной салфеткой и морщась от боли. — Она во всем обвинит твоего отца.

— Ну так он и виноват, разве нет? — удивилась Бет. — Он злой и жестокий. Я ненавижу его.

— Ты не должна так говорить, — в ужасе воскликнула мать. — Он — твой отец.

Бет считала, что это полная ерунда. Но она только молча закутала мать в одеяло и сказала, что пойдет приготовить ей чашечку чая.

Поставив чайник на огонь, Бет вышла в бывшую конюшню и присела на скамейку, чтобы обдумать все и решить, как ей действовать дальше. Старого и ржавого «хамбера» ее отца на месте не было, а это значило, что он, вероятно, отправился в Гастингс и вернется оттуда только поздно вечером.

Все касающееся ее родителей и вообще жизни дома представлялось Бет неразрешимой головоломкой. Если смотреть издали, со стороны посыпанной гравием подъездной дорожки, то имение Коппер-бичиз выглядело роскошно, особенно летом, когда буковые деревья покрывались листвой и почти смыкались над головой, образуя арку. К передней двери, украшенной большими квадратными заклепками, вели широкие ступени, и со своими большими арочными окнами, высокими дымовыми трубами, конюшней, примыкающей к нему с одной стороны, и оранжереей — с другой, дом имел весьма солидный вид, создавая впечатление, что в нем живут очень богатые люди.

Но стоило проехать по подъездной дорожке хотя бы половину расстояния до дома, как становилось ясно, что это впечатление обманчиво. Штукатурка и лепнина отваливались от стен, оконные рамы почернели и потрескались, а в оранжерее многие стекла давным-давно вообще выпали. Между булыжниками, которыми был вымощен конюшенный двор, росла трава, а крыша просела. Мать выбивалась из сил, ухаживая за лужайкой и цветочными клумбами, но, как она неоднократно говорила детям, этот дом был построен с таким расчетом, чтобы его содержала целая армия слуг, и все, что она могла сделать, это хотя бы поддерживать чистоту и порядок внутри.

Никто из одноклассников Бет не жил в таком большом доме, зато игрушки и одежда у них были намного лучше. Их дома могли показаться крошечными по сравнению с ее жилищем, но они были гораздо красивее и уютнее. Коппер-бичиз выглядел мрачно и уныло, в нем пахло сыростью и плесенью, и буквально все, от мебели и ковров до постельного белья, было старым и поношенным.

Во всех знакомых семьях отцы работали, но только не в ее семье. Отец не подстригал траву, не латал дыры в доме и не чинил поломанную мебель, он просто бесцельно слонялся по комнатам, иногда ковырялся в машине или сидел в библиотеке и читал. Вечерами он чаще всего отправлялся в близлежащую деревушку Бэттл, в пивной бар. Бет была уверена, что больше ни у кого из ее одноклассников не было отца, который избивал бы их мать.

Он всегда говорил: «Я должен заботиться о своем положении». Очевидно, по его мнению, это должно было объяснять, почему он не работает, но причина представлялась Бет непонятной. Как-то она попросила Роберта растолковать ей, в чем тут дело, но он лишь рассмеялся в ответ и сказал: «Над его положением смеется вся деревня». Однако и эта фраза брата тоже не имела для нее смысла.

Серена, однако, выразилась более определенно, когда Бет обратилась к ней с тем же вопросом. Она сказала: «Это означает, что наш папаша — жуткий сноб и паразит-нахлебник. Паразит — это тот, кто живет за чужой счет. Как вошь. Отец живет за счет ренты, которую он собирает с жильцов. Он слишком ленив, чтобы хотя бы пошевелить пальцем для самого себя».

Бет страшно хотелось, чтобы рядом оказались Роберт или Серена, с кем бы она могла посоветоваться. Но Роберт, работая на ферме, лишь время от времени заглядывал домой, а Серена нанялась на лето в ресторан, так что ее совсем не бывало дома. Получалось, что самым разумным было позвонить тете Розе.

Она вернулась в дом, приготовила для матери чай и нашла несколько монеток и номер телефона своей тетки. После чего, убедившись в том, что она может на какое-то время оставить мать одну, села на велосипед и поехала к телефонной будке в деревне.

Захлебываясь словами, Бет торопливо выложила тетке, в каком состоянии она нашла свою мать, и Роза ответила, что они с мужем приедут так быстро, как только смогут.

— Только не говори мамочке, что ты звонила мне, — предостерегающе заметила она. — Я не хочу, чтобы у нее было время выдумывать уважительные причины или чтобы твой отец помешал ей уехать. Просто возвращайся домой и присматривай за ней, пока мы не приедем.

Бет так и сделала. И вот теперь, спустя два дня, Роза и Эдди были здесь, как и обещали, и Бет никак не могла уразуметь, почему мать назвала ее «бессердечной». Вот если бы она вообще ничего не сделала, то тогда проявила бы бессердечие.

Она очнулась от своих воспоминаний, расстроившись оттого, что после стольких лет память о том инциденте все еще причиняет ей боль. Бет считала, что мать должна была быть благодарна ей за то, что она сумела проявить хладнокровие и рассудительность. Другой ребенок на ее месте в слезах побежал бы к соседям, а потом все узнали бы, каким жестоким негодяем оказался Монти Пауэлл. Но, к несчастью, мать не отличалась особым здравомыслием, это было видно хотя бы по тому, что она цеплялась за своего мужа, как бы плохо он ни обращался с ней и с детьми.

Бет, в общем-то, не верила, что характер передается по наследству. Она росла с братом и сестрой, которые были намного старше ее, так что она всему училась у них, а не у своих родителей. С ранних лет она видела слабости своей матери и тогда же поняла, что покорность и стоицизм сулят одни только неприятности. Точно так же лень ее отца пробудила в ней веру в необходимость усердно работать. Родители были прекрасным примером того, кем ей никак не следует быть.

Бет вздохнула и принялась перебирать бумаги в папках на столе, не вникая в смысл того, что было в них написано. Если бы только мать послушалась тем летом тетю Розу и подала на развод! Но она не сделала этого, она слишком беспокоилась за Роберта, которому пришлось бы жить одному в доме с отцом, и, скорее всего, считала, что детям лучше иметь отцом жестокого, ленивого сноба, чем вообще остаться без отца.

По прихоти судьбы как раз тем самым летом, когда Бет узнала, насколько неудачна ее собственная семья, она познакомилась с Райтами и сразу же поняла, что они являются прямой противоположностью ее родителям. И она пронесла воспоминания об их замечательном, счастливом семействе через все свое детство.

Она по-прежнему так ярко могла представить себе дом Райтов, «Гнездовье», словно видела его вчера. Это было таинственное и загадочное место, почти невидимое с дороги, потому что его окружали густые заросли деревьев и кустарников. У дома были высокие дымовые трубы и окна с решетками, а сад спускался к реке, шлюзу и плотине. Она вспомнила, как Сюзанна рассказывала ей о том, что грачиных гнезд на деревьях больше нет, так как отец перестрелял всех птиц — его раздражал шум, который они производили.

В самое первое лето Сюзанна пригласила ее к себе домой на пикник, и Бет была очарована ее домом: он совсем не был старым и обветшалым, как она ожидала. Красивая полированная старинная мебель, зал, стены которого были облицованы деревянными панелями, лестница с резными колоннами, кухня, где было тепло благодаря газовой печке, и мать Сюзанны, полненькая и жизнерадостная, которая пекла воздушное печенье и разрешила им съесть его горячим. Ну, и конечно, великолепный огромный сад. Кое-какие его уголки намеренно сохранялись в почти первозданной дикости, там вовсю цвели деревья и кустарники, в глубине его скрывался летний домик у пруда с фруктовыми деревьями и роскошной лужайкой, сбегавшей к реке Эйвон, окаймленной красивыми цветочными клумбами.

Бет не видела бабушку Сюзанны, потому что та как раз вздремнула, но она увидела очень милую спаленку своей подруги, ее коллекцию кукол в дорогих нарядах, сшитых матерью Сюзанны. В этом доме не было сырых и мрачных комнат, ужасных картин маслом или поломанной мебели. И еще у Сюзанны был отец, который работал в конторе. Бет так никогда и не познакомилась с ним, но в тот день она заметила его фотографию и запомнила его красивым и улыбающимся, и она сразу же поняла, что отец Сюзанны никогда в жизни не поднял руку на свою жену или детей.

Позже Сюзанна уже больше никогда не приглашала ее к себе домой, но в этом не было ничего странного. Если погода была хорошей, они отправлялись кататься на велосипедах, а в дождливую и сырую погоду ходили по магазинам в Стрэтфорде или отправлялись в кино. И поскольку сама Бет никогда не приглашала своих подруг к себе домой, ей и в голову не приходило, что другие дети могут поступать иначе. Но сейчас, оглядываясь назад, она вспомнила неясные намеки, которые могли бы подсказать ей, что не все в доме Райтов обстояло так благополучно. Сюзанна все-таки говорила, что ее бабушка превратилась в кошмар всей семьи, что от нее мерзко пахло и что она постоянно разбивала что-нибудь. Кажется, ее подруга упоминала и о том, что помогала матери развешивать выстиранное белье.

Теперь-то Бет понимала, что старая леди страдала болезнью Альцгеймера и недержанием мочи и что миссис Райт сбивалась с ног, ухаживая за ней по двадцать четыре часа в сутки. Но тогда она ничего не знала об этом, да и откуда молодой девушке разбираться в таких вещах, если только она не сталкивается с ними в собственной семье?

Бет пришло в голову, что Сюзанна не рассказывала ей об этом, потому что стыдилась. Или, может быть, она решила, что рассказала достаточно, чтобы Бет поняла все недосказанное, но сочла ее жестокосердной, поскольку подруга никогда не выказала ей ни малейшего сочувствия.

И когда у миссис Райт случился удар, Бет тоже до конца не поняла, что это значит. Сюзанна, правда, упоминала в своих письмах, что мать частично парализовало, что у нее нарушилась речь, но она опустила подробности, не рассказав того, что на самом деле означало ухаживать за ней. Кроме того, Сюзанна казалась счастливой, оттого что может заботиться о своей матери, и в одном из писем она даже пошутила, что это веская причина, чтобы не искать настоящую работу.

В воображении Бет миссис Райт по-прежнему оставалась улыбающейся кругленькой женщиной, с которой она когда-то встречалась, просто теперь она сидела в инвалидном кресле и указывала Сюзанне, как приготовить обед и испечь пирожные. Поскольку дома у самой Бет царил ад, она даже позавидовала Сюзанне. Она живо представила себе, как прохладными вечерами та сидит у огня в обществе своей матери или как везет ее на прогулку в кресле-каталке в хорошую погоду.

Разумеется, теперь-то она вполне понимала, что в письмах Сюзанны ей следовало читать между строк, и догадалась, почему подруга почти ничего не знала о рок-музыке или о модных книгах и фильмах — у нее просто не было ни времени, ни возможности познакомиться с такими вещами поближе. Когда Сюзанна извинялась за то, что ее письма были очень краткими и скучными, Бет следовало уразуметь, что она слишком уставала и у нее не было повода написать что-нибудь более веселое и интересное.

Но тогда Бет была уже в шестом классе и у нее хватало собственных проблем. Ее вполне удовлетворяло то, что почти в каждом письме Сюзанна буквально умоляла ее не отказываться от своей мечты стать адвокатом и напоминала ей, что она достаточно умна, чтобы успешно сдать все экзамены и добиться успеха. Если бы не это, Бет могла бы бросить школу, где она ощущала себя парией, ушла бы из дома, который ненавидела, и нашла бы себе бесперспективную работу.

«Ты ее вечная должница», — пробормотала она себе и почувствовала укол совести за то, что, поступив в университет, намеренно позволила их дружбе угаснуть.

Может быть, ее рассуждения действительно были здравыми. Отгородиться ото всех, кто знал прежнюю Бет, представлялось ей единственным способом создать Бет новую. Она вспомнила, как истратила львиную долю своей первой стипендии на обновки — удлиненное пальто из красного бархата, длинные черные сапоги и потрясающую черную шляпку. Для нее жизненно важно было выглядеть сногсшибательно, чтобы навсегда прогнать воспоминания о тех обносках, которые доставались ей после старшей сестры, о насмешках воспитателей и жалости соседей. В таком наряде ей не нужна была Сюзанна, чтобы сказать ей, что она умна, — Бет и так знала это. Никто не осмелился бы унизить девушку, выглядевшую так, как она.

«Но дело было совсем не в том, как ты выглядела», — вновь пробормотала Бет себе под нос. Теперь она знала, что окружающих ее людей остановили защитные бастионы, которые она возвела вокруг себя. И она никогда не узнает, чего она лишилась при этом, — и хорошего, и плохого.