Когда тайна раскроется

Глава 4

– Благословите меня, отец, ибо я согрешила. Прошла неделя со времени моей последней исповеди, и я не могу отрицать, что я… что…

Элизабет запнулась и умолкла. Отец Павел опустил на нее глаза, полные участия.

– Продолжайте, дитя мое, – негромко пробормотал он, ободряюще кивнув.

Но она не могла говорить. Все, что она чувствовала сейчас и в тот момент, когда увидела Роберта после возвращения шесть дней назад, нахлынуло на нее с такой силой, что у нее перехватило дыхание. Через мгновение она поднялась со стула, стоявшего рядом с ее почтенным исповедником. Пожилой священник был ей другом и духовным наставником, и она знала, что он отнесется к ее поступку снисходительно.

Элизабет принялась мерить шагами небольшую комнату в западном крыле Данливи, куда ходила исповедаться, пытаясь облечь свои мысли в словесную форму. Она проснулась этим утром, как и каждым утром после прибытия Роберта, в полном смятении мыслей и чувств, Еще одна беспокойная ночь – шестая – была полна странных снов и не избавила Элизабет от донимавших ее сомнений. Солнце еще не поднялось, когда эти сомнения пробудили ее ото сна. И когда она взглянула на человека, который лежал рядом с ней в ее кровати…

– Леди Элизабет, вы должны снять камень с вашей души, если я могу вам в этом помочь.

Элизабет нахмурилась, ее взгляд остановился на декоративной тарелке для свечи, примостившейся на камине. Отец Павел не одобрял использование новомодных песочных часов, предпочитая старый и испытанный метод измерения времени. На тарелке на камине стояла свеча с насечками, промежутки между ними соответствовали одному часу горения. Это были не песочные часы, однако они напомнили о соглашении между ней и Робертом.

Соглашение, которое они должны выполнять и сегодня, поскольку оно распространяется на недельный срок после его возвращения в замок.

Вид свечи вызвал в Элизабет тревожные чувства, и, чтобы избавиться от них, она повернулась к отцу Павлу и сложила руки на груди.

– У меня есть сомнения относительно моего мужа. – призналась она наконец.

Отец Павел чуть поколебался и спросил:

– Что за сомнения?

– Он – не тот человек, которого я знала. – Она с силой прижала руки к груди, пытаясь справиться с внутренним беспокойством. – Когда этот человек еще проходил через ворота Данливи, он показался мне посторонним, святой отец. Не представляю, как справиться со своими страхами и снова воспринимать его как своего мужа.

Отец Павел молча кивнул, потом пристально посмотрел ей в глаза:

– Должен задать вам деликатный вопрос, леди. Эти опасения возникли у вас после вашего… интимного воссоединения?

Элизабет уже в который раз почувствовала, что краснеет.

– Нет. Мы еще не возобновили наш брак в этом смысле, – ответила она хриплым шепотом и, мгновение помолчав, добавила: – Но если бы даже возобновили, это ничего не изменило бы в моих сомнениях.

Отца Павла явно удивило это признание, однако он постарался не выдать своих чувств:

– Это ваш муж принял такое решение, или это ваш выбор?

– Это было его предложение.

Она отвела взгляд, не желая признаваться ни в том, что частично и она была автором этого соглашения, ни в том, какой прием устроила Роберту в спальной комнате. Чтобы скрыть свое замешательство, она снова посмотрела на священника и добавила:

– Вечером после своего возвращения он заметил, что я держусь с ним неловко, и сказал, что лучше подождать, пока мы снова не привыкнем друг к другу.

Отец Павел издал громкий удивленный возглас.

– Странно, что человек, которого столь долго не было дома, добровольно отказывает себе в утешении своей жены. Это действительно очень странно.

– И это только один из вопросов, которые вызывают у меня сомнения. Роберт Кинкейд, насколько я его помню, был очень предсказуемым человеком. Человеком, который вел все дела, управлял собственностью и делал все, что должен делать хозяин земельных владений. Теперь, когда он вернулся домой, я ни разу не смогла угадать, что он сделает в следующую минуту.

Отец Павел сосредоточенно слушал ее объяснение, время от времени кивая в знак понимания, словно она сообщала что-то чрезвычайно важное. Наконец он снова поднял на нее взгляд.

– Может, его действия пока не имеют логического объяснения, потому что прошел еще малый срок после его возвращения. Вы не думали, что его сдержанность в том, что касается супружеских отношений, может иметь отношение к его плену? Возможно, английские мучители лишили его возможности выполнять супружеские обязанности.

– Это не так, я почти уверена, – ответила Элизабет, покачав головой.

Ей вспомнилась первая ночь с Робертом и то зрелище, которое он представлял собой, стоя у окна в свете единственной свечи на камине. Это воспоминание смутило ее, и она испугалась, что священник может угадать, о чем она думает. Элизабет кашлянула и приложила все усилия, чтобы ее голос прозвучал ровно: – Из того, что я могла видеть, он физически вполне для этого здоров.

– Тогда, может быть, он не хочет обнажать перед вами свидетельства своего заключения и своих мучений.

Она покачала головой:

– Он показал мне шрамы в вечер своего возвращения домой, сняв плащ и рубаху, когда я попросила его показать мне родимое пятно на спине.

На лице священника появилось изумление.

– Вы потребовали доказательства того, что он – ваш муж?

– Я не могла поступить иначе. – Элизабет бросила на исповедника пронизывающий взгляд. – Я думала, он самозванец, святой отец. Если бы я приняла его без вопросов, это было бы не только безответственно по отношению к тем, кто находится в замке, но и греховно.

Отец Павел кивнул и негромко продолжил:

– И тем не менее вы до сих пор не уверены в том, что это ваш муж.

– Не уверена, нет, потому, что он не похож на себя. Я допускаю, что частично это произошло из-за того, что он побывал в руках врага. Подобные страдания неизбежно налагают отпечаток на человека. Шрамы уничтожили все отметины, которые я искала на его спине, и тем не менее я не могу отрицать, что он помнит подробности того, что было у нас в прошлом, которые мог знать только он. – Она закрыла лицо руками и глубоко вдохнула, пытаясь справиться со своим смятением и унынием, а потом покачала головой: – Я ничего не могу понять. Это загадка, которая не имеет ответа.

– Да, леди, это очень трудная загадка, – вздохнул отец Павел.

Мягко взяв ее руку в свои, он успокаивающе похлопал по ней. Элизабет посмотрела вверх и судорожно вздохнула.

– Святой отец, не знаю, как могу вверить управление замком и его безопасность человеку, который кажется мне посторонним, – хрипло произнесла Элизабет и уже более спокойно добавила: – Не знаю, могу ли доверить ему себя.

– И тем не менее для обитателей Данливи много лучше, что их лорд снова вернулся домой. По крайней мере прекратятся нападения с севера. Лорд Леннокс не будет больше искать союза с женщиной, у которой муж жив. Будьте уверены, для вас это настоящее благословение.

– Пожалуй, да.

– Тогда, похоже, вопрос о ваших супружеских обязанностях ясен.

– Но почему я продолжаю сомневаться?

– Неудивительно, что ты смущена, дитя мое, – негромко произнес отец Павел, отпуская ее руку, и сел на стул. – Многое изменилось, и очень быстро. Вы были женаты лишь короткое время перед тем, как ваш муж попал в плен, а теперь он вернулся совсем другим, не похожим на человека, которого вы видели в своих розовых мечтах. – Он вздохнул и покачал головой: – Не забывайте, леди, время меняет все; и спустя годы реальность оказывается совсем не похожей на туманные воспоминания. Сомнения, которые вы сейчас испытываете, могут иметь совершенно другую причину.

– Вы не первый, кто это предполагает, – пробормотала Элизабет.

Отец Павел кивнул, на этот раз уверенно:

– В вопросах веры нельзя доверять лишь своим глазам, Элизабет. Мы должны принимать путь, указанный нам Богом, и молиться, чтобы он дал силы идти по этому пути.

– Вы хотите сказать, что я должна игнорировать мои сомнения и полностью принять этого человека как моего мужа?

– Я хочу сказать, что вы должны дать себе время, чтобы снова к нему привыкнуть. Изучайте его привычки. Проводите вместе время. В конце концов все станет ясно.

В это мгновение оба услышали какой-то звук в комнате, расположенной выше уединенного алькова, где они сидели. Шум был приглушенным, словно кто-то опустился на стул или попытался тихо закрыть дверь. Застыв на месте, Элизабет прислушалась.

– Вы ожидаете этим утром еще кого-нибудь, святой отец?

– Нет, – ответил священник, глядя наверх.

Он пересек альков и исчез в проходе в большую комнату.

Элизабет слышала, как он делает обход. Вот он отворил тяжелую деревянную дверь, что вела в коридор, потом закрыл ее. Затем она услышала его голос:

– Здесь никого нет. – Он появился в арочном входе в альков. – Возможно, это ветер.

Элизабет кивнула. Измученная волнениями, она поднялась со стула и обняла отца Павла.

– Сейчас наступит время для молитвы. Идите же, дитя мое, и помолитесь святой Монике, чтобы дала ясность мысли и сердечность в вашем замужестве. Она будет ходатайствовать за вас, помогая следовать намерениям Бога.

– Да, святой отец, – пробормотала Элизабет с внешним смирением, но все еще с путаницей в мыслях и чувствах.

Покидая комнату священника, Элизабет сжала губы, не в состоянии полностью подавить в себе крамольную мысль, что ей нужно обратиться не только к помощи благословенной святой. В руководстве ее мыслями, в понимании ее чувств относительно человека, который оказался лордом Данливи и ее мужем, требуется кто-то еще.

Большую часть утра они провели в учебных поединках. Золотистый солнечный свет поблескивал на одежде собравшихся во дворе людей, на щитах, клинках и шлемах. Уже шесть дней по приказу Александра утро начиналось с военной подготовки. Александр полагал, что это приучит людей, оказавшихся под его началом, ему повиноваться, а также поможет Стивену и Люку быстро освоиться в гарнизоне. Чем быстрее они добьются доверия сражающихся во дворе солдат, тем скорее смогут получить нужную информацию и быстрее освободят его от необходимости принимать участие в этом дьявольском плане, в который его вовлекли силой.

Со сбившимся дыханием и в поту от только что законченных упражнений с мечом, Александр отвернулся от общей группы к одному из ключей, что били на краю двора. Используя шлем как сосуд, он опустил его в источник, потом вылил холодную воду себе на голову. Затем, услышав чье-то приближение, начал вытирать лицо. Повернувшись, Александр увидел Люка и тут же почувствовал враждебность, которая лишь усилилась, когда его бывший товарищ начал говорить.

– Похоже, ты восстановил большинство боевых навыков, что были у тебя, когда мы воевали вместе в братстве, – произнес Люк так тихо, чтобы его мог слышать только Александр. На его лице появилась холодная улыбка, предназначенная для тех, кто видел его со стороны, тон же его стал угрожающим: – Не все, возможно, но большую часть.

– Достаточно, чтобы, как и раньше, я мог тебя одолеть, – глядя ему в глаза, произнес Александр. И, тоже понизив голос, добавил: – Как я это сделал на Кипре, прямо перед твоим арестом.

– Нашим арестом.

Выражение лица Люка стало жестче, но притворная улыбка так и не сошла с его губ, когда он свел руки и плеснул ими воду себе на лицо.

Любой, наблюдавший за ними в этот момент, подумал бы, что идет обмен любезностями или шутками между людьми, которые вместе сражались и терпели лишения, Отжав воду из намокшего рукава, Люк продолжал:

– И я думаю, твоя победа была вызвана тем, что ты точно рассчитал время поединка.

– Это твое мнение, – возразил Александр. – Но у меня другое мнение о причине моего успеха в тот день.

У Люка чуть изменилось выражение лица, а глаза потемнели.

– Кстати, как обстоят дела с этой шикарной бабенкой, которую по плану Эксфорда ты должен затащить к себе в постель? Это поле уже позволяет себя пахать, или требуется помощь в том, чтобы преодолеть ее оборону?

– Почему ты всегда ведешь себя как ублюдок?

– А почему ты никак не избавишься от своей нудной привычки защищать дешевых женщин?

Люк произнес это с кажущейся легкостью, но Александр почувствовал то же напряжение, которое они испытывали всякий раз, как встречались лицом к лицу.

– Однако перед тем, как ты снова обрушишь на меня свой праведный гнев, я напомню тебе только одно слово. Джон.

Александр сжал рукоять меча, борясь с захлестнувшим его желанием выхватить меч и пронзить им насмешливое лицо Люка.

– Помни только, что он будет подвергаться пыткам за каждый твой ошибочный шаг, каким бы он ни был – со мной, с этой женщиной или с твоей задачей.

– Это единственное, что сдерживает меня сейчас относительно тебя, Люк. Но наступит время, когда даже эта защита исчезнет.

В воду с брызгами опустился еще один шлем. Александр и Люк поспешно повернулись и увидели Стивена, который специально опустил шлем, чтобы их отвлечь. Стивен хмуро пробормотал:

– Хватит петушиться, иначе мы потеряем все, что стоит на кону, даже наши жизни. – Окатив себя водой из шлема, он показал подбородком на двор: – Все четыре группы объявили перерыв в упражнениях.

Прошло всего несколько мгновений, и вокруг источника собралось около двух десятков потных, усталых солдат из гарнизона Данливи. Кое-кто отпускал грубые шутки, тогда как другие набирали воду, чтобы напиться или охладиться, как это сделали Александр и Стивен. Из-за этого Люк не смог ответить Александру на прощание, хотя, судя по его виду, Люку этого очень хотелось. Однако их глаза встретились за мгновение до того, как начальник охраны повел Александра в сторону, чтобы посоветоваться о последовательности выполнения упражнений.

Холодный взгляд Люка большинство сочло бы за угрозу, но Александр отличался от большинства людей. Слушая объяснения начальника охраны по поводу выполнения упражнений, он одновременно раздумывал над поведением Люка.

Злоба, овладевшая им сейчас, была ему более привычна, чем он хотел бы это признать. Александр вдруг понял, что эта злоба вызвана реакцией на попытку Люка подчинить его своей воле. Эта злоба обычно высвобождала все, что Александр пытался сдержать внутри себя, и побуждала к немедленным действиям, даже если они были безрассудными. В такие минуты ему было трудно с собой совладать. Его реакция оказывалась столь же инстинктивной, как вдохи и выдохи.

Если он давал этой злобе выход, то попадал в весьма трудное положение, и выбраться из него можно было только за счет собственной смелости.

Эта мысль подсказала Александру, что он должен сделать на этот раз.

Александр нашел Элизабет в верхней комнате, судя по виду, это была комната для шитья. Элизабет окружало несколько ее дам. Они трудились над кружевами, причем настолько усердно, что не заметили его появления.

Александр остановился на пороге.

Чуть отпрянув с порога, чтобы его не могли видеть из комнаты, Александр стал смотреть на то, как она пришивает тщательно выполненный алый узор к краю ткани кремового цвета. Остальные дамы занимались отдельными кусками, а не одним большим куском, как он видел обычно в комнатах для шитья. При этом они негромко переговаривались. Время от времени обменивались взглядами, улыбались, а порой даже смеялись, но он был слишком далеко, чтобы разобрать детали их разговора.

Александр перевел глаза на Элизабет, которая сидела к нему почти в профиль, чуть в стороне от всей группы. Ее роскошное синее платье резко выделялось на фоне темно-коричневых стен и яркого, как драгоценный камень, гобелена, висевшего на стене позади нее. Темно-синий цвет выгодно подчеркивал цвет ее волос и кожи. Боже правый, до чего же она красива. В первый раз за почти что неделю он позволил себе по-настоящему внимательно ее рассмотреть. Он увидел, что она по-особенному прикусывает нижнюю губу, когда пытается сосредоточиться, как она втыкает иголку в ткань и затем вытягивает шелковую нить одним плавным движением чтобы сделать петлю и снова воткнуть иголку.

Она работала без передышки, уверенно; ее движения были полны грации и вызывали в памяти чувственный ритмический танец. Широкий расходившийся конец ее рукава слабо колыхался при работе, и Александр заметил, как она прищурилась и наклонила голову, чтобы внимательно рассмотреть только что сделанный стежок. При этом локон упал на ее щеку. Она откинула назад пышную массу великолепных шелковых волос и закрепила их широкой тесьмой.

Александр предпочел бы, чтобы она освободила волосы от всего, что их держало, чтобы они свободно упали на ее бедра, как было в день его возвращения. Да, ему нравился вид этого золотого богатства, падающего на ее плечи и спину, и он обязательно скажет ей об этом сегодня вечером.

Он может даже пойти дальше и попросить, чтобы она развязывала волосы на то время, когда они вместе.

В конце концов муж имеет право требовать подобные вещи. Александр вдруг осознал, что раз он вынужден играть роль благородного лорда, то у него должны быть во многом особые права, и ему нужно начать их утверждать. Нельзя и дальше ими пренебрегать. Каждое раздражающее столкновение с Люком делало эту истину все более ясной.

Он должен немедленно начать соблазнение леди Элизабет Селкерк с присущим ему изяществом.

Он просто обязан это сделать. Все последующие дни он будет обхаживать ее, очаровывать, убеждать. Ко времени, когда он завершит свою работу, она потеряет голову от желания и перестанет в нем сомневаться. Он должен это сделать. И да поможет ему Бог. Всем, включая Джона, от этого будет только лучше.

Он никогда не испытывал необходимости скрывать свои чувства в общении с другими женщинами. С тех самых, пор, как потерял свою: первую любовь, Маргарет Ньюкомб, много лет назад и был вынужден вступить в ряды тамплиеров. За прошедшие с того времени годы он никогда не был груб с женщинами, с которыми его связывали какие-то отношения, не позволял грубо относиться к женщинам в своем присутствии, но никогда не испытывал к ним глубоких чувств.

Так будет и на этот раз, сказал себе Александр. Без особых чувств он отстраненно будет выполнять свою задачу в Данливи. Его первая ночь в замке является просто нелепицей, и ничем больше. Элизабет застала его врасплох, когда восприняла его шрамы с сочувствием, а не с отвращением, как он ожидал, и это на какое-то время вызвало в нем душевное смятение.

Он не позволит, чтобы подобное повторилось. Не может этого позволить.

У него не осталось больше времени, чтобы откладывать это свое решение.