Кого ты выбрала, Принцесса?

16

Уверяю вас, девочки, любого мужчину можно заставить кончить четыре раза подряд. Главное, чтобы тебе его хотелось. Ипять раз можно. Можно до тех пор, пока он себя не выжмет досуха и не перестанет извергать семя, но останется неутомимым любовником. На самом деле неутомимым. Часами. Все дело, повторяю, в нас и чуть-чуть в нем.

Но такое случается только несколько раз в жизни — и у мужчин, и у женщин. У многих вообще не случается. Наталье было жалко этих несчастных людей.

Небо над лазоревым бассейном серело. Солнце всходило где-то над морем — из окна его не было видно, только в сером обозначилась узкая полоска розового, потом желтого, а потом как будто включили свет, и небо стало голубое.

— Ты садист, — сказала Наталья, а Паша сказал:

— Само собой. Мазохистке и нужен садист, кто же еще?

Они лежали, сплетясь ногами, и Паша входил в нее ровно и мощно, вонзаясь, как в открытую рану. Иногда он засыпал, а может быть, терял сознание: проваливался и сразу же, очнувшись, продолжал бесконечное движение маятника. Наталья не понимала, что чувствует — боль и сладость смешались; на губах был Пашин вкус и ее собственный вкус, смешанный со вкусом Паши, и этот вкус отдавал кровью.

— Я сейчас позвоню прислуге, чтобы тебя выгнали, — простонала Наталья, но это прозвучало неубедительно, потому что она все время Паше помогала. — Серьезно, хватит.

Он остановился, и Наталье пришлось продолжать одной. В ней качался тот же маятник, и остановить его было невозможно, как остановить Землю.

Разрядилась она незаметно для самой себя — просто сладость ушла, а боль осталась. Наталья поняла, что теперь действительно хватит. Было страшно, что еще раз — и они умрут.

— Встаем, — решительно объявила она.

Паша засмеялся.

— Я уже пробовал. Не получается.

— Все равно, — сказала Наталья, — надо вставать, а то, если не встать сейчас, попозже нам опять захочется, и тогда мы опять не сможем встать. Так можно не встать никогда.

Она приподнялась на локте и снова уронила голову на подушку.

— Когда-нибудь встанем. Придут выселять и поднимут, — рассудил Паша. — Давай лучше закажем завтрак в номер.

— Это само собой, — кивнула Наталья, думая, какое лицо будет у ее эфиопки. Вчера завтрак в номер, обед в номер и ужин в номер. Сегодня опять завтрак в номер. Хотя сегодня, может быть, эфиопка будет другая. Надо же им когда-нибудь отдыхать. С другой стороны, и нам надо отдыхать, но мы же не отдыхаем!

Она сползла с постели и встала, держась за стену. Комната в глазах плыла, коленки подкашивались.

— Какой сегодня день?

— Воскресенье. Шаббат мы пропустили. Кстати, ортодоксальные евреи проводят шаббат в постели, и их кормят с ложечки.

— Это зачем? — подозрительно спросила Наталья.

— Чтобы не согрешить. Любая работа в шаббат — грех. Даже ложку до рта донести.

— В таком случае мы ортодоксальные евреи, — сделала вывод Наталья.

— Ну уж нет. Мы как раз провели субботу в грехе.

— А чем еще заниматься в постели?

Перебрасываясь такими глупостями, они влезли под душ. Паша норовил пустить то горячую воду, то холодную, уверяя, что контрастный душ — это как раз то, что им сейчас необходимо, чтобы взбодриться. Наталья визжала и пряталась от режущих струй, подставляя вместо себя Пашу, и в конце концов на самом деле взбодрилась, но скорее от возни, чем от душа.

Завтракать они пошли в ресторан, потому что боялись оставаться в номере. Оба чувствовали себя так, будто переели сладкого и не могли остановиться без посторонней помощи.

— Давай куда-нибудь поедем, — предложил Паша, налегая на мясо. Кошерное мясо — без крови, вымоченное. Оно всегда рыхлое, как бы ни было приготовлено. Паша поэтому откусывал от здоровенного куска, не пользуясь ножом.

— Хочу на Мертвое море, — сказала Наталья. Мертвое море было достаточно далеко, чтобы по дороге прийти в себя. И потом — быть в Израиле и не искупаться в Мертвом море? Приедешь домой, расскажешь — не поймут.

— Как хочешь, — согласился Паша. — У меня вообще-то была мечта понырять здесь с аквалангом.

— А можно? — Наталья вспомнила океанариум, раскрашенных по-клоунски рыбок. Ей тоже хотелось понырять с аквалангом, но это дело казалось ей сугубо мужским и требующим какого-то долгого обучения. Полгода теории, сдача правил техники безопасности и все такое.

— Ничего особенного, — сказал Паша. — Тридцать пять долларов — все удовольствие. Плывешь на веревочке под лодкой, рядом инструктор.

Наталья задумалась, десертной вилочкой склевывая с тарелки кубики ананаса. Ее тянуло на витамины, и она уже съела кучу невкусных, но очень полезных ростков пророщенной пшеницы, похожих на короткие спагетти, мясистый сладкий перец, по горсти маслин и оливок, половинку огромного помидора, потом сладкое: персик, абрикосы, грушу, два банана, несчетное количество шариков из арбузной мякоти, нарезанных, наверное, какой-нибудь специальной ложечкой, кисть светлого винограда с длинными виноградинами и кисть розового винограда с круглыми виноградинами, а красный виноград она не любила. Теперь она клевала ананас, и, положа руку на сердце, не хотела ни ехать на Мертвое море, ни оставаться в Эйлате и нырять с аквалангом. Самое приятное было — выбирать между этими приятными возможностями. Она могла бы сколько угодно так сидеть и выбирать. Если бы, конечно, не шло время.

— Нет, — решила наконец Наталья. — Давай все-таки сначала на Мертвое море. Хоть посплю по дороге.

— Я боюсь, что я тоже посплю. За рулем, — сказал Паша.

Оказалось, он собирался взять напрокат машину, потому что был моторизованный человек, и возможность поехать на автобусе просто не приходила ему в голову. Наталья, хотя думала, что они поедут как раз на автобусе, подсказывать Паше эту возможность не стала. Вместо этого она поклялась, что спать не будет и ему не даст. А если он так уж устанет, всегда можно остановиться и отдохнуть.

На этом расстались. Паша отправился нанимать машину, Наталья — собираться и, если честно, вздремнуть, сколько успеет.

В лобби, у стойки портье, она увидела Геру. Журналист был немыт, с обгорелым и уже начавшим облезать носом. Его пузцо опало, скулы обтянулись, и весь он, в обтрепанных джинсах и джинсовой же рубашке, был похож на искателя приключений с рекламы израильского Национального алмазного центра. Только на этой рекламе, напечатанной ну буквально повсюду (например, на карте Израиля, которую можно было взять в лобби просто так), написано: "Приключение начинается", и, соответственно, искатель приключений чистенький и самоуверенный. А Гера был как искатель приключений, который уже нашел их на свою голову.

— Привет, — сказала Наталья. — А я уезжаю на Мертвое море. Хорошо, что не разминулись. Зайди, возьми свой чемодан.

Она хотела спросить про Мишку, но подумала, что если Гера его разыскал, то скажет сам, а если не разыскал, то и не стоит лишний раз ему об этом напоминать.

— Сейчас зайду, только пропишусь, — кивнул Гера и сам улыбнулся тому, что назвал въезд в пятизвездочный отель «Принцесса» неподходящим словом "пропишусь".

Наталья была в белых шортах и белом топике, живот открыт — вполне приличная одежда для завтрака. Из ее лишних пяти кило три уж точно сгорели за последние полтора суток с Пашей. Гера смотрел на нее откровенно по-мужски, а не как журналист на ньюсмейкера. А потом сник, отвернулся и стал о чем-то спрашивать портье по-английски. Из этого Наталья сделала единственный вывод: в дорогу надо подкраситься, а то у нее на лице написано, чем она занималась эти полтора суток. Что там чувствовал Гера, ей было наплевать. В конце концов, она ему никаких авансов не давала.

Застилать постель в номере она поленилась. Эфиопка придет убираться и застелет. Надо было видеть, как смотрел на эту постель явившийся за своим чемоданом Гера. И как он смотрел на Пашу, который без стука, по-хозяйски, вошел в незапертую дверь, поигрывая ключами от взятой напрокат машины. И как Паша смотрел на чемодан в Гериной руке. Дальше косых взглядов дело у них не пошло, да Гера и не имел оснований ревновать Наталью: она ему никто и никем останется. Но было ясно, что журналист совсем по-другому представлял себе их встречу. Навоображал, наверное, небо в алмазах, а получилось — мордой по калориферу.

Машина вырвалась из Эйлата и летела по идеально ровному шоссе на север, удаляясь от Красного моря. Слева были красно-бурые выветрившиеся горы, справа — пустыня, и на горизонте опять горы, только горы слева были израильские, а горы справа — уже иорданские.

Наталья болтала обо всем, что попадалось на глаза, чтобы Паша разговорился и не заснул за рулем, но Паша только бурчал в ответ короткое «да» или «вижу». Потом спросил:

— Почему у тебя в номере был его чемодан?

Этот курс Наталья уже проходила в своей жизни, и нельзя сказать, что он ей понравился. Весь кошмар ситуации тут, девочки, в том, что как ему ни ответишь, все будет неправильно. Станешь рассказывать все подробно, он скажет: «Оправдываешься». Ответишь коротко — скажет: "Ты что-то скрываешь". И уж, конечно, упаси вас Господь говорить что-нибудь типа: "Я свободная женщина, то-се". Это и по сути неверно, пока ты едешь в его машине — свободные, вон, стоят у обочины и голосуют, — и мужчину оскорбляет чрезвычайно. Поэтому Наталья прикинула, сколько у нее с собой наличности, и мягко попросила Пашу остановиться.

Он остановился, ничего особенного не подозревая, хотя и надувшись сильнее прежнего, потому что вовсе не отвечать на вопросы заболевшего ревностью мужчины — самое гиблое дело. Паша не знал, что ответ у Натальи готов.

Она вышла из машины, швырнув бриллиантовое кольцо на сиденье, захлопнула за собой дверцу и с каменным лицом перешла на другую сторону шоссе.

Тут в сторону Эйлата прошло сразу несколько огромных серебристых трейлеров; надо было держать марку, и Наталья подняла руку. К счастью, никто ее не взял — у человека за рулем совсем не та психология, что у человека на обочине. Да и, наверное, просто опасно резко останавливать такую тяжелую машину, когда следом мчатся другие.

Трейлеры прошли, Паша развернулся, подъехал к Наталье и молча распахнул дверцу. Она села, тоже молча, и надела на палец подхваченное с сиденья кольцо.

— Там дальше будет заповедник, — разворачиваясь обратно к Мертвому морю, самым компанейским тоном сказал Паша. — Всякие страусы и даже какие-то хищники. Песчаные барсы, по-моему.

— Надо же, — удивилась Наталья. — И ты видел?

— Нет. Верблюдов видел.

"Когда это ты успел?" — завертелось на языке у Натальи, но спрашивать об этом она не стала, подумав, что вопрос тоже какой-то гаденький, а ответ на него может быть самый простой: Паша, выходит, уже бывал и в этой пустыне, и, понятно, в Эйлате. Вон как он быстро взял напрокат машину. Знал, где взять.