Колдовство любви

30

— Эта малышка стоила того, чтобы искать ее по всему Стамбулу, — заметил Франческо ди-Лоредано, капитан «Наяды». Его взгляд, полный неподдельного восхищения, прошелся по девушке сверху вниз. — Надеюсь, она не разочарует тебя в постели.

Нахмурившись, Лали гневно изогнула бровь и мрачно заявила:

— Если бы вас сейчас услышал мой приемный отец, капудан-паша османского флота, то от этого маленького суденышка остались бы только щепки. Прошу запомнить, что я — не рабыня, и сама решу: когда и с кем ложиться в постель. Надеюсь, что мужчина, которого я выберу, меня не разочарует.

Франческо озадаченно уставился на маленькую нахалку, не в силах сообразить, что ответить на столь пылкую речь. Подумать только: капитана ди Лоредано, всеми уважаемого венецианца, в роду которого было несколько дожей, отчитывает маленькая наглая девчонка, с трудом стоящая на палубе из-за легкой качки. Да еще и на виду у всей команды. Невероятно: девица, которую принесли ночью на галеру в завернутом ковре, как рабыню, ведет себя подобно особе королевской крови! Маленькая чертовка полна безрассудного гонора: откинула назад свои восхитительные золотистые кудри, вздернула повыше подбородок и сверлит хозяина корабля горящими глазами. Если бы не Антонио, Франческо уже давно задрал бы ей юбку и отшлепал. Представив во всей красе эту картину, капитан расхохотался во все горло.

— Да, кузен, трудновато тебе придется с этой плутовкой, — и тут же осекся, заметив, что у Антонио на лице заиграли желваки. Что-то сердито пробурчав себе под нос, Карриоццо схватил девчонку за руку и оттащил в сторону, к борту галеры.

Усмехнувшись, капитан отвернулся от кузена и его строптивой спутницы. Пусть сами разбираются в своих отношениях, а для капитана «Наяды» уже отворили свои ласковые объятия возлюбленные морские просторы. Море ворожило, колдовски притягивало к себе, дышало полной грудью, словно живая женщина, и Франческо, оказавшись на берегу, ежеминутно стремился вернуться обратно в Средиземноморье, страдая без нежной качки приветливых лазурных вод. Ни одна женщина мира не сможет вырвать его душу у морских волн. Сердце капитана ди Лоредано отдано морю, а тело… тело усладит любая земная, красотка.

Ветер раздувал широкие рукава платья и, спасаясь от холода, Лали обхватила ладонями свои плечи. Она делала вид, что рассматривает море, но думала лишь о том, что за ее спиной стоит рассерженный Антонио.

.— Я полагал, что в гареме воспитывают женщин в уважении к мужчине. С какой стати ты позволяешь себе отчитывать капитана корабля?

— Он заслужил это!

— А ты заслужила наказание за свое дурное поведение! Упоминать имя командующего османским флотом в присутствии капитана Лоредано более чем неприлично. Ты должна забыть свою османскую гордость и научиться вести себя, как подобает приличной женщине, рожденной в Европе.

— Ты хочешь сказать, что я дурно воспитана? — Лали почувствовала, что начинает закипать от возмущения.

— Именно так.

— И чем же это женщины в Европе отличаются от женщин Стамбула?

— Очень многим. Ты скоро сама это поймешь. А пока что веди себя скромнее и не распускай язык.

Ее обвиняют в нескромности! Первым побуждением Лали было вспылить, но она вспомнила данное самой себе обещание не ссориться с Антонио и послушно кивнула головой. Чтобы успокоиться, девушка принялась рассматривать море. Когда-то давно она, кажется, уже смотрела на него с палубы корабля. Только тогда ее глаза беспрестанно плакали, а чей-то голос пытался успокоить ее и рассмешил, уверяя, что в море и без ее слез много соли. А потом она оказалась во дворце Ибрагим-паши…

Ветер, морской разбойник, оборвал течение грустных мыслей девушки, расшалившись с ее светлыми волосами — то отбрасывая рывком за спину, то швыряя пряди прямо в лицо. Нахмурившись, девушка собрала их и заплела в косы, жалея о том, что не может укутаться в накидку. Честно говоря, ей было очень неуютно на корабле. Лали постоянно ловила на себе любопытные взгляды мужчин. Пусть даже на ней надето европейской платье, но все они — и моряки, и купцы — смотрят на нее без всякого уважения и, наверно, отпускают между собой шуточки, по сравнению с которыми замечание капитана — невинный лепет. Как жаль, что нельзя надеть чадру, скрывающую лицо!

— Расскажи, чем занимаются женщины в Италии, — попросила Лали.

— Замужние дамы следят за хозяйством своего супруга, а юные девушки учатся у матерей этому искусству.

— Какой ужас! У нас этим занимаются служанки! — поразилась девушка.

— У вас? — выразительно усмехнулся Антонио.

— Прости. Я оговорилась. Но неужели женщины только работают? А праздники у них бывают? Они имеют право на развлечения?

— Разумеется. — Карриоццо замолчал, ему припомнились те далекие дни, которые он проводил в обществе Монны. — Дамы обожают любоваться доблестью своих рыцарей на турнирах и сопровождают своих мужчин на охоте. Но более всего, пожалуй, все женщины без исключения любят балы и карнавалы, где без устали танцуют с вечера до утра.

— Я так люблю танцевать! — обрадовано встрепенулась девушка.

— Боюсь, что твои танцы покажутся в Италии нескромными и неуместными, — покачал головой Карриоццо. — Тебе придется забыть о них.

— Как обидно… — надула свои очаровательные губки Лали.

«Малышке, пожалуй, придется нелегко в новой жизни. Ее следует обучить многим вещам. Возвращение на родину может оказаться весьма занимательным»

Глаза Антонио с улыбкой заскользили по растерянному личику девушки и замерли при взгляде на янтарное ожерелье, обрамлявшее тонкую девичью шею. Лютая ревность тут же сдавила горло. Карриоццо протянул руку и, не обращая внимания на возмущение девушки, рывком расстегнул замочек, скрепляющий янтарный «ошейник».

— Делай с ним, что хочешь, — буркнул он, протянув ей ожерелье, — но не смей носить в моем присутствии.

Взглянув на янтарные капли, Лали поняла, что это украшение ей больше не нужно. Оно напоминает ошейник раба, и правильнее всего будет избавиться от него навсегда. Размахнувшись, девушка швырнула ожерелье подальше в море. Янтарь последний раз блеснул в лучах вечернего солнца и скрылся в лазурных водах.

— Все. Капитана Джаноцци больше нет.

Морщинки на лбу Антонио разгладились.

— Ты заплатила свою дань морю. Будем надеяться, что оно проявит милосердие, и ты без приключений вернешься домой. А теперь дай мне руку, Лали.

С любопытством прищурившись, девушка вложила свою ручку в мощную ладонь мужчины, и он тут же прижал Лали к своей груди.

«Неужели он собирается поцеловать меня на глазах у всех?» Дрожа от страха и надежды, Лали бросила испуганный взгляд на купцов, с любопытством глазеющих на них.

— Здесь? При всех?!

— Конечно.

«Как странно… Целоваться в присутствии людей ужасно стыдно, но что поделать, если Антонио этого хочет». Приподняв голову, Лали, закрыла глаза и послушно подставила мужчине губы для поцелуя. Однако ничего подобного не произошло.

— Открой глаза, глупышка, иначе упадешь во время танца. Жаль, что на корабле нет музыкантов, но ничего — я напою тебе мелодию и покажу движения самого благородного из всех танцев.

— Танец?.. А я думала… — голос Лали прервался от смущения. Ей было стыдно за себя.

Отблеск солнечных лучей отразился в глазах Антонио.

— Я^: понял тебя, — тихо прошептал он, — но сначала танец.

«А потом?» — едва не сорвался вопрос, но девушка успела остановиться. Довольно показывать свою слабость.

Танец оказался весьма благородным и до невозможности скучным. Лали все время хотелось ускорить движения, но Карриоццо старательно пресекал ее попытки. Впрочем, близость к Антонио сумела напитать этот скучный танец приятным удовольствием, и, наслаждаясь прикосновением рук, обнимавших ее талию, девушка послушно двигалась бок о бок с мужчиной в такт мелодии, которую он старательно напевал.

— А нельзя танцевать иначе? — поинтересовалась Лали, когда Антонио сделал изящный поклон, заканчивая паванну.

— Тебе должна понравиться фарандола, — улыбнулся Карриоццо и тут же заставил Лали быстро крутануться на месте пару раз, затем пропустил под своей рукой и, наконец, крепко обхватив за талию, быстро закружил девушку по палубе, непрестанно меняя направление движения. — Нравится?

— Очень! — счастливо засмеялась Лали.

Быстро уловив ритм, девушка легко повторяла движения Антонио, который то прижимался к ней, то отстранялся прочь, а затем вновь привлекал к себе.

Внезапно Карриоццо резко остановился и, недовольно оглянувшись на зрителей их импровизированного спектакля, потянул девушку в укромное место. Устроившись между бортом галеры и огромными тюками с товарами, где их никто не мог увидеть, Антонио с жадностью впился в зовущие девичьи губы, и Лали, застонав от удовольствия, послушно прильнула к нему. Забыв обо всем, молодые люди погрузились в упоение поцелуем, пьянея от страсти, словно от вина.

— Моя… — низким, прерывающимся голосом прошептал он, оторвавшись на миг от ее сладких, слегка припухших губ.

— Твоя… — промурлыкала девушка и вновь потянулась за поцелуем к Антонио.

Карриоццо вздрогнул и отстранился.

— Темнеет. Франческо нас пригласил на ужин к себе.

Лали обиженно уставилась на Антонио. Она, конечно, успела проголодаться, но напоминание о капитане и ужине именно сейчас показалось ей обидным.

— Я не хочу вновь выслушивать его глупую болтовню.

— Как хочешь. Ступай в нашу каюту. Я принесу тебе что-нибудь из еды.

Разгоряченный танцем Антонио позволил себе на время забыть свою клятву. Но утопающее в море солнце заставило его остановиться. Он не должен, не смеет обманывать доверившуюся ему девушку. Иначе будет считать себя не меньшим подлецом, чем шахзаде и Джаноцци. С этого самого момента Лали для него лишь маленькая девочка, которой он обещал помочь.

Но коварной змеей в сознание вползала мысль, что вряд ли он сумеет сдержать себя, если Лали — золотой тюльпан, выросший в гареме, — будет столь настойчива. Будь прокляты обычаи османского мира, где женщин с детства готовят в наложницы!