Колыбельная для двоих

Глава 20

Южная Калифорния была во власти необычно холодного декабря. По долине Сан-Фернандо носился свирепый ветер, а над горами Санта-Моники висели злобные черные тучи. В воздухе пахло враждебностью и переменами, ожидался сильный ураган.

Был вечер среды. До Рождества оставалась всего неделя, поэтому дом Мак-Фарлендов был уже украшен фонариками и светился, как рождественская елка. Теда дома не было, Эми была на собрании девочек-скаутов, Люссиль собиралась в церковь, Мария сидела в своей комнате и заворачивала подарки. Вдруг она почувствовала какое-то движение в животе, какое-то вращение, что-то перевернулось и опустилось. Она потрогала рукой живот: положение ребенка изменилось. Мария отложила скотч. Не это ли доктор Вэйд называл «переворачиванием плода, подумала она. Мария почувствовала, как по стулу, на котором она сидела, растеклась теплая жидкость. Она медленно поднялась. Едва она встала, ее живот свело резкой судорогой, но уже через секунду все прошло. Мария спокойно подошла к двери родительской спальни, в которой ее мать сражалась с застежкой-молнией и сказала:

— Пора.

— Что «пора»? — спросила Люссиль, не глядя на дочь.

— Рожать.

Люссиль замерла, руки так и остались заведенными за спину, платье незастегнутым. Затем она медленно опустила руки и повернулась.

— Что?

— Воды отошли, и только что у меня была первая схватка.

— Но ведь еще слишком рано.

— Что я могу поделать, — она обхватила руками живот, — вот еще одна схватка.

— Ты уверена? Может быть, это ложные роды.

Мария, морщась, покачала головой.

— Доктор Вэйд объяснил мне, чего ждать, описал все ощущения. У меня колготки мокрые насквозь.

— Схватка — на что это было похоже?

— На судорогу.

Мгновение Люссиль изучала лицо Марии.

— Мария Анна, сядь, я позвоню доктору Вэйду.

Мария плюхнулась на стул возле туалетного столика, а ее мать направилась к стоявшему на прикроватном столике телефону. Мария рассматривала свое отражение в зеркале, пока Люссиль искала в маленькой записной книжке номер врача. Затем она набрала его и стала ждать ответа.

Слишком рано, думала Мария, видимо, что-то идет не так…

— Мария Анна?

Она подняла глаза и увидела в зеркале отражение матери, которая сидела на краешке огромной кровати босая, в незастегнутом платье.

— Ты в порядке?

— Да, мам.

— В клинике сказали, что не знают, где он, но поскольку у нас срочное дело, они постараются разыскать его. А пока, Мария Анна, я должна отвезти тебя в больницу. Кажется, он хотел, чтобы ты рожала в больнице, в которой он оперирует.

Мария закрыла глаза и подумала: «Вот оно. То, чего мы так ждали. Причина, по которой…»

— Мария Анна? — Мать быстро подошла к ней и озабоченно уставилась на дочь. — Ты уверена, что все в порядке? Еще одна схватка?

— Нет…

— Хорошо. Я должна собрать сумку с вещами и отвезти тебя в больницу. Я им позвоню и предупрежу, что мы едем.

Она снова направилась к телефону.

— Первое время перерывы между схватками где-то десять-пятнадцать минут, — сказала она, — роды, особенно первые, не начинаются быстро, так что у нас еще достаточно времени. Мария продолжала смотреть на девушку в зеркале, будто видела ее первый раз.

— Знаешь, мне кажется, я почувствовала, как она перевернулась. Ее головка уже не здесь, она там, внизу. Доктор Вэйд рассказал мне, как это будет, поэтому я уверена, что это оно и есть.

Люссиль позвонила в справочную службу, узнала номер нужной им больницы и быстро записала его на листке бумаги. Мария наблюдала в зеркале, как ее мать нажала на рычаг телефона и, услышав в трубке длинный гудок, начала набирать номер больницы.

— Не звони, мам, я не поеду.

Палец Люссиль, крутя телефонный диск, быстро набирал цифры номера.

— О чем ты говоришь?

— Мам, я сказала, я не поеду в больницу. Пожалуйста, повесь трубку.

Люссиль посмотрела на дочь и повесила трубку.

— Я не хочу, чтобы моя дочь родилась в больнице. Я не хочу спать, когда она появится на свет, не хочу, чтобы незнакомые люди первыми ее взяли на руки. Я должна сделать это сама.

— О чем, скажи на милость, ты говоришь?

— Я хочу рожать дома.

Люссиль вскочила на ноги.

— Ты шутишь!

Мария с большим трудом поднялась со своего места.

— Я не поеду в больницу, и ты не сможешь меня заставить. Ой, снова схватка. Разве они должны идти так часто?

— Боже правый, девочка моя, неужели ты не понимаешь? Ребенок недоношенный! Ты должна поехать в больницу. Могут возникнуть проблемы. Я вызову «скорую помощь»…

— Нет!

Люссиль начала набирать номер. Мария быстро, насколько позволяло ее положение, обхватив одной рукой живот, подошла к телефону, вырвала трубку из рук матери и положила ее на рычаг.

— Одумайся! — крикнула Люссиль.

— Она должна родиться дома. Неужели ты не понимаешь…

— Мария Анна, послушай меня, — Люссиль взяла дочь за плечи, — ты не можешь рожать ребенка здесь. Это опасно для вас обеих: и для тебя, и для нее. Тебе нужна настоящая родильная. Тебе нужны стерильные вещи, опытный доктор и анестезия.

— Зачем? Женщины веками рожали детей без всего этого.

— Да, но сколько их умерло! Послушай меня, Мария Анна, во время родов может произойти все что угодно! Осложнения! Мария Анна, — Люссиль слегка встряхнула ее, — роды вот-вот начнутся, начнутся преждевременно. Это означает, что что-то идет не так.

— Ничего это не означает, мама. Просто ей пора появиться на свет. Ой, боль вступила в спину, мне нужно лечь. Еще мне нужно снять белье, оно мокрое.

— Позволь мне вызвать «скорую помощь»…

— Нет. — Мария опустилась на край кровати. — В перерывах между схватками я чувствую себя хорошо. Мама, ты не можешь заставить меня поехать в больницу. Если ты засунешь меня в карету «скорой помощи», я буду кричать и драться всю дорогу.

— Ну, Мария Анна… — Люссиль села рядом с дочерью. — Не здесь, не так. Скажи мне, почему ты хочешь рожать дома?

— Потому, что я хочу быть частью этого. Я хочу чувствовать это.

Люссиль легонько коснулась рукой волос Марии, затем обняла ее за плечи.

— Я просто не могу понять, зачем ты это делаешь.

Мария прильнула к матери, навалившись на нее всем своим весом, и положила голову ей на плечо. Пару секунд они сидели молча; объятие матери успокоило Марию и вселило в нее уверенность.

— Потому что я хочу оставить ребенка, — тихо произнесла она.

— Я знаю. — Люссиль повернулась и поцеловала Марию в лоб. — Пошли, я положу тебя в постель.

Мария, даже с помощью Люссиль, двигалась с трудом. Возле двери они остановились, чтобы немного передохнуть.

— Какой интервал между схватками?

— Не знаю, — задыхаясь, ответила Мария, — где-то минут пять.

— Регулярные?

— Да.

— Усиливаются?

— Да…

Они медленно плелись по коридору — Люссиль практически несла Марию на себе, — пока наконец не оказались в комнате Марии. Мария села на кровать, а Люссиль, выдвинув ящик комода, начала искать чистую ночную рубашку. Мария скинула туфли и, кряхтя, стянула с себя платье. Мать, потрясенная видом обнаженного, распухшего тела дочери, помогла ей снять колготы и белье. Мария, надев ночную рубашку, скользнула под одеяло и взяла мать за руки.

— Жаль, что доктора Вэйда здесь нет.

— Мария Анна, пожалуйста, позволь мне вызвать «скорую помощь».

Мария улыбнулась.

— Мам, разве ты не должна готовиться к родам? Ну, там, кипятить воду или рвать на пеленки простыни?

Еле сдерживая слезы, Люссиль заставила себя рассмеяться.

— Я не имею ни малейшего представления, как к ним готовиться!

— Позвони доктору Вэйду.

— Хорошо.

Люссиль начала вставать, но тут Мария вцепилась в ее руки еще сильнее.

— Мама…

Люссиль отвернулась, она не могла смотреть на искаженное болью лицо дочери. Когда схватка прошла, Люссиль взглянула на часы.

— Всего четыре минуты.

— Все идет слишком быстро, да? Мама… — Дыхание Марии было частым и прерывистым. — Я… хочу, чтобы папа был здесь. Он не должен пропустить этого.

— Хорошо, — Люссиль высвободила руки, — я позвоню ему.

Когда Люссиль встала, Мария вдруг вспомнила о тайне отца.

— Нет, мам, не нужно! Он и так скоро приедет домой. Может быть, у него возникли какие-нибудь дела и он не пошел в тренажерный зал…

— Все в порядке, милая, успокойся. Я все сделаю.

Мария привстала на локтях, вслушиваясь в доносящиеся из комнаты родителей звуки. Она услышала, как Люссиль набрала номер, затем тихо попросила пригласить к телефону Теда, быстро поговорила с ним и повесила трубку. Через секунду она появилась на пороге комнаты с бледным лицом.

— Он сейчас приедет.

Мария откинулась на подушку.

— Ох, мама…

— Никогда не думала, что сделаю это. — Люссиль опустилась на край кровати, Мария увидела в глазах матери слезы.

— Ты знаешь о Глории? — прошептала она.

— Уже пять лет.

Мария сжала руки в кулаки и потерла ими глаза.

— Не плачь, милая.

— Почему ты это терпишь? — крикнула Мария. Слезы катились по ее щекам и капали на подушку. — Почему ты ничего не делаешь?

Люссиль, не вытирая слез, взяла руки дочери в свои и положила их себе на колени.

— Потому что, — попытавшись улыбнуться, сказала она, — я люблю твоего отца и хочу удержать его возле себя. И если это единственный способ, что ж, значит, так тому и быть.

Мария повернула голову набок и зажмурилась.

— Я ненавижу его…

— Не нужно. Он ни в чем не виноват. И, Мария Анна, не говори ему, что я обо всем знаю, хорошо?

Мария посмотрела на мать краем глаза.

— Как это? Ты ведь только что ему звонила?

— Скажем ему, что ты знала, что сегодня он не пошел в тренажерный зал, а пошел к своей клиентке, что ты случайно услышала ее имя, а я нашла ее номер в телефонной книге. Пожалуйста, Мария Анна.

— Он не заслуживает этого.

— Это не для него, милая, это для меня. Обещай, что ты не расскажешь!

Мария подняла голову и удивленно посмотрела на мать.

— Мне так жаль, — жалобно пропищала она.

— Все в порядке. Пусть это будет нашим маленьким секретом. А сейчас мы должны подготовиться к родам.

— Ой… — Мария схватилась за живот, — они стали еще сильнее, — прошептала она, — мам, сколько это будет длиться?

— Думаю, еще несколько часов.

Люссиль посмотрела на возвышенность, скрывающуюся под одеялом, и увидела, как она содрогнулась: живот сначала подался вверх, затем опустился.

— Мама…

— Да.

— Ты жалеешь, что я не сделала аборт?

Люссиль резко подняла голову.

— Мария Анна! Как тебе могла прийти в голову эта мысль!

— Я слышала, как вы с папой спорили, еще в июне. Я слышала, как ты просила папу найти кого-нибудь, кто бы избавил меня от…

— Ой, Мария Анна! Я же была не в себе! Ты же знаешь, я бы никогда не пошла на это!

— Из-за этого я и перерезала себе вены. Я думала, что вы с папой хотите, чтобы я избавилась от ребенка.

— Моя бедная, бедная девочка. — Люссиль погладила Марию по голове. — Я была пьяна. Ты же уже достаточно взрослая, чтобы знать, что нельзя верить словам пьяного человека.

— Ты думаешь, у меня родится монстр?

Люссиль больно прикусила внутреннюю сторону щеки и почувствовала на языке солоноватый, металлический вкус.

— Конечно, нет. У тебя будет чудная маленькая девочка.

— А ничего, что она будет недоношенной?

— Ни о чем не волнуйся, милая. Так, сейчас я пойду и поставлю кипятиться воду. Не знаю, правда, зачем, но так делают во всех фильмах.

Когда мать вышла из комнаты, Мария закрыла глаза. Ей было хорошо и легко; она медленно погружалась в мир грез. Спустя несколько минут Люссиль вернулась и села на кровать.

— Знаешь, мама, у меня есть одно воспоминание… или, быть может, это был сон? — Ее глаза были закрыты. — Я, кажется, сижу в детской кроватке, в комнате темно. Я слышу голоса, которые раздаются возле противоположной стены. Я слышу женский плач. Женщина кричит: «Я не хочу умереть». Потом раздается голос мужчины, но я не понимаю, что он говорит. Мама… эта женщина была ты?

— Тебе было четыре года, — прошептала Люссиль. — Тогда мы жили в другом доме.

— А что тогда происходило?

Люссиль закрыла глаза.

— Мне нельзя было иметь детей, Мария Анна. Врачи говорили, что у меня какие-то проблемы по женской части. Ты рождалась очень тяжело. После сорока восьми часов моих мучений врачи приняли решение делать кесарево сечение. С тех пор я стала очень бояться родов. Мы с твоим отцом не верили в такую вещь, как контроль рождаемости, и не пользовались защитными средствами, поэтому через некоторое время я снова забеременела, и это сильно напугало меня.

— Что произошло?

— Господь услышал мои молитвы, и Эми вышла из меня вместе с маткой. Я была спасена. — Люссиль взглянула в ясные понимающие глаза дочери и немного успокоилась. — Понимаешь, Мария Анна, я никогда не получала от секса удовольствие. Думаю, это из-за моего ортодоксального воспитания. Церковь научила меня, что получать удовольствие от секса — грешно, даже если ты замужем, а моя мать, бедное невежественное создание, вбила мне в голову, что беременность является для женщины наказанием за наслаждение сексом. Я решила, что воздержание освободит меня от страданий. Я не знаю. Сексуальные отношения наводили на меня ужас. Я любила твоего отца, Мария Анна, и по-своему желала его, но… — Люссиль наклонила голову. — Когда мне удалили матку, я была очень рада, безумно рада, потому что это освобождало меня не только от рождения детей, но и от выполнения супружеского долга. Отец Криспин сказал нам после операции, что мы с твоим отцом должны жить как брат и сестра, и мне понравилась эта идея. Я чувствовала невероятное облегчение. Мне больше не нужно было быть настоящей женой. Конечно, я чувствовала себя виноватой перед твоим отцом, потому что я любила его, сильно любила, но несмотря на это не хотела заниматься с ним сексом. Думаю, это и оттолкнуло его от меня. Мужчинам нужен секс, Мария Анна… — Она шмыгнула носом и вытерла слезы.

— Пойду посмотрю, как там вода.

Дом Шварцев купался в мягком свете рождественских огней и пикантном аромате горячих имбирных пряников. Несмотря на то что возле окна красовалась пушистая сосна, украшенная мишурой и игрушками, на каминной доске, готовый к празднованию Ханука[18], стоял красивый медный семисвечник. Двое мужчин сидели в уютной гостиной комнате, потягивали напиток из взбитых яиц и рома, в то время как Эстер Шварц создавала на кухне бесконечные кулинарные шедевры.

— Не время грустить, — сказал Берни, осушив свой бокал и увидев, что Джонас так и не притронулся к своему.

— Извини, Берни. Голова забита всякими проблемами.

— Ничего, разберешься. Просто у нее сейчас такой период.

Джонас мрачно смотрел на колышущийся под рождественской елкой ватный снег. Накануне вечером Кортни позвонила и сказала, что не приедет домой на Рождество, так как планировала поехать к своим друзья в Сан-Франциско. Она хотела, как она сказала, повидать мир и познакомиться с жизнью. Услышав об этом, Пенни впала в истерику, Джонас испытал сначала шок, потом злость, затем уныние. Несмотря на ободряющие слова Берни, Джонас знал, что переубедить Кортни уже невозможно. Если бы он предвидел это раньше, если бы он вмешался в ее воспитание два года назад, тогда еще можно было бы что-то изменить, но сейчас было уже слишком поздно; он пропустил, не заметил тревожных симптомов.

— Ты слишком строг к себе, — сказал Берни, наполнив бокал и вернувшись к дивану.

— Подростки — существа непредсказуемые. Никогда не знаешь, что им взбредет в голову.

— Я был так поглощен написанием этой чертовой статьи. — Джонас наконец пригубил напиток. — Может быть, Пенни права. Мне следовало настоять на том, чтобы она осталась жить дома, не знаю.

Берни наблюдал за мускатным орехом, медленно плавающим на поверхности его напитка.

— Кстати, о статье, Джонас… Ты уже получил у родителей разрешение на ее публикацию?

— Нет, еще не получил. Думаю, Мария согласится на это, возможно, ее отец тоже, но вот мать… — Джонас покачал головой. — Мне нужно будет убедить ее в уникальности этого проекта.

Неожиданно, вытирая руки об фартук, из кухни вышла Эстер Шварц.

— Джонас, Пенни звонит. Говорит, у тебя срочный вызов.

Он поставил бокал на стол и пошел на кухню, через минуту он пронесся через гостиную в прихожую и схватил плащ.

— Мне пора, Берни, у Марии Анны Мак-Фарленд начинаются роды.

Спустя несколько минут у дома затормозила машина, хлопнула входная дверь, в коридоре послышались тяжелые шаги и на пороге комнаты Марии возник запыхавшийся, в наполовину снятом плаще, Тед.

— Привет, пап.

— Котенок! — Он подлетел к кровати и схватил ее руки.

— Ты уверена, что уже пора?

— Уверена.

— Почему ты еще не в больнице? Где доктор Вэйд? Где мама?

— Я здесь, Тед.

Он резко обернулся. Люссиль стояла в дверном проходе с простынями и полотенцами в руках. Она уже была одета в удобный домашний костюм. Войдя в комнату, она положила белье на прикроватный столик.

— Твоя дочь вот-вот начнет рожать. Почему бы тебе не снять плащ и не начать помогать? Разведи в гостиной огонь посильнее, а то на улице холодает и начинается сильный дождь.

— Люссиль…

Она, не глядя на него, прошла мимо.

— Доктор Вэйд скоро приедет; он только что звонил. Он заедет на минутку в больницу, а потом сразу сюда. Отойди, пожалуйста, я должна помочь Марии Анне…

Он встал, лицо было бледным и потерянным, и попытался заставить жену посмотреть на него.

— Когда ты звонила…

Люссиль взяла в руки несколько полотенец и повернулась к нему спиной.

— Тед, отвернись на минутку. Знаешь, Мария Анна, нам повезло, что ты услышала имя клиентки, с которой встречался сегодня отец. Ты можешь немного приподняться, чтобы я могла подложить под тебя полотенца?

Очередная схватка заставила Марию сморщиться от боли и задержать дыхание. Она медленно выдохнула и, открыв глаза, прошептала: «Машина подъехала…»

Не успел раздаться звонок, как Тед уже бежал в прихожую. Он впустил Джонаса Вэйда в дом, взял у него плащ и мокрый зонтик и быстро провел его в спальню, где они увидели Люссиль, спокойно сидящую на стуле с прямой спинкой и держащую дочь за руку.

Мария, лицо которой было покрыто капельками пота, широко улыбнулась.

— Я знала, что вы приедете вовремя! — Люссиль встала и отошла от кровати. — Схватки начались около шести часов, доктор, после того, как отошли воды, — сказала она, — схватки идут регулярно, с интервалом в четыре минуты.

Доктор поставил медицинский саквояж и зеленый сверток на стул.

— Слышал, ты отказываешься ехать в больницу.

— Каленым железом не заставишь.

На его лице появилась кривая улыбка, но голос оставался серьезным.

— Давай-ка, Мария, я лучше отвезу тебя в больницу. Ради блага твоего ребенка…

— Нет, доктор Вэйд.

Он несколько секунд молча смотрел на нее, чувствуя, как внутри него начинает шевелиться страх.

— Хорошо, давай я тебя осмотрю.

Люссиль осталась ему помогать, с тревогой наблюдая за происходящим, в то время как Тед, извинившись, вышел из комнаты. Доктор Вэйд долго и тщательно осматривал Марию. Наконец сдержанным тихим голосом он произнес:

— Пока все идет нормально. Голова ребенка в нужном положении. Сердце прослушивается хорошо. Шейка матки раскрылась на восемь сантиметров. — Он накрыл Марию покрывалом. — Остается только ждать.

— Сколько?

Джонас Вэйд услышал, как в окно застучал ветер с дождем и машинально поежился.

— Не знаю. Для первых родов все идет слишком быстро. Может быть, пару часов. Мария, позволь мне отвезти тебя в больницу.

Она решительно покачала головой.

— Доктор, я могу вам что-нибудь предложить? Может быть, кофе?

— Нет, спасибо, миссис Мак-Фарленд. — Он взял сверток, за которым заезжал в больницу, и поставил его возле подножия кровати. — Скоро к нам присоединится доктор Форрест, детский педиатр, он привезет инкубатор. Вам нужно будет найти место, куда его поставить. Я также взял на себя смелость, когда заезжал в больницу за инструментами, позвонить в службу патронажных сестер…

Через некоторое время в дверь снова позвонили, и тишину дома нарушили приглушенные голоса. Затем в дверь комнаты Марии тихо постучали.

— Войдите, — сказал доктор Вэйд.

К своему большому удивлению, Мария увидела, как в комнату вошел, неся с собой уличный холод, отец Криспин. Он был одет в длинную черную рясу и биретту[19], на которых блестели россыпи дождевых капель. Щеки его были пунцово-красными.

— Святой отец! — выдохнула она. — Как вы узнали?

— Я позвонил, — сказал доктор Вэйд, разворачивая сверток, — я думаю, он должен присутствовать.

Взгляд Марии упал на черную сумку, которую держал в руках священник, и в ее глазах промелькнул ужас. Он тут же подошел к ней и, опустившись на колени возле кровати, робко улыбнулся.

— Я пришел не пугать тебя, дитя, а утешить.

Живот Марии свело мошной судорогой, лицо вспыхнуло. Сквозь стиснутые зубы Мария произнесла:

— Не будет никаких предсмертных обрядов, святой отец…

— Я пришел всего лишь благословить тебя и окрестить ребенка.

Уловив в его голосе тревогу, Мария посмотрела долгим взглядом в маленькие глазки священника и, к своему большому удивлению, увидела в них страх. Он поспешно отошел от ее кровати и сел возле двери. Открыв сумку, которую он поставил себе на колени, отец Криспин посмотрел на Джонаса Вэйда. Мужчины обменялись быстрыми, испуганными взглядами.

После очередной схватки Мария открыла глаза.

— Хорошо, отец Криспин. Скоро вы получите ответ на свой вопрос.

Его кустистые брови взметнулись вверх.

— Начинается, доктор Вэйд. — Голова Марии опустилась на подушку, лицо слилось с белой наволочкой; глаза превратились в щелки, рот вытянулся в прямую линию. — Боже! — прокричала она.

Это продолжалось два часа.

Люссиль сидела возле изголовья Марии, держа дочь за руку и промокая ей лицо салфеткой, в то время как Джонас Вэйд наблюдал за появлением ребенка.

С Джонаса также градом катил пот. Он был очень рад, что мать девушки была рядом. Еще никогда в своей жизни он не чувствовал себя таким уязвимым, таким «смертным»; он никогда не делал этого вне спасительных стен больницы. На него навалилось чувство нестерпимого одиночества и беззащитности. Слыша тихий шепот отца Криспина, молящегося в углу комнаты, Джонас завидовал спокойствию священника. В его распоряжении были только разложенные на кровати примитивные медицинские инструменты — хирургические щипцы, шприцы и скальпель — и его руки и знания. Ни медсестер, ни анестезии, ни нужного оборудования.

Джонас вспотел не меньше Марии.

Между схватками, которые шли уже с минутным перерывом, он бросал взгляды на Люссиль и читал в ее глазах вопросы: «Будет ли ребенок нормальным? Долго ли проживет?

В углу, стоя на коленях, закрыв глаза, самозабвенно молился отец Криспин, прося Бога избавить от необходимости принимать решение.

«Asperges me domine hisopo, et mundabor; lavabis me, et super nivem dealbabor».

— Давай, Мария, тужься!

Ее зубы громко лязгнули, на шее выступили набухшие вены. Влагалище раскрылось, и из него показалась покрытая мокрыми волосиками макушка младенца. Затем Мария расслабилась, и головка скрылась.

— Ей… — тяжело дыша, сказала Мария, — не терпится родиться…

— Да, Мария.

«Они не потомки Примуса».

— Ей не терпится сделать первый вдох…

«Sancta Maria Sancta Dei Genitrix Sancta Virgo Virginum…»

— Хорошо, Мария, тужься.

Мария вытянула шею и посмотрела на Люссиль.

— Мама… это наше чудо…

«Mater Christi…»

— Давай, Мария, давай! — снова произнес доктор.

«Mater divinae gratiae…»

От потуг ее лицо стало сливового цвета, из-за крепко стиснутых зубов доносилось рычание.

— Еще раз!

— Я оставлю ее себе… — простонала она, впиваясь ногтями в запястья Люссиль.

— Не разговаривай. Тужься!

Влагалище на мгновение расширилось, детская головка показалась, затем снова скрылась.

Отец Криспин соскользнул со стула и упал на колени. Его причитания стали еще громче. «Mater purissima…»

Дыхание Марии было частым и прерывистым. По телу ручьями тек пот. Голова металась по промокшей подушке. Все ее тело будто разрывалось на части.

— Больше не могу! — прокричала она, — Боже, помоги мне!

— Тужься!

«Mater castissima…»

Вышла головка. Джонас Вэйд быстро провел пальцем по шее младенца, проверяя, не обмотана ли она пуповиной; затем осторожно помог ребенку повернуться, прижимая руку к промежности Марии, чтобы уберечь ее от разрывов.

«Mater inviolata!»

Его голос стал хриплым. Руки сильно дрожали.

Мария чувствовала, что еще немного — и она не выдержит. Скорее бы это все кончилось.

— Еще раз, Мария! Осталось немного!

Еще одно усилие, струя темно-красной крови — «Mater inter», — и ребенок, о котором так много говорили еще до его рождения, ребенок-загадка скользнул в протянутые руки Джонаса Вэйда и громко закричал.