Глава 4

Люссиль закрыла лицо руками и пробормотала:

— Боже мой, Боже мой…

Мария сидела на краешке кровати и, глядя на царящий в ее комнате хаос, отчаянно пыталась найти какие-то слова объяснения, но безрезультатно. Ее губы шевелились, но не издавали ни звука. Она была так же поражена новостью, как и ее мать, чьи тонкие плечи содрогались сейчас в беззвучных рыданиях. Где-то вдалеке их охлаждаемого кондиционером дома раздался звук открываемой и закрываемой двери. Затем прозвучал голос Теда и послышались его тяжелые шаги. Спустя несколько секунд он появился на пороге спальни: воротничок рубашки был расстегнут, галстук перекосился, пиджак, перекинутый через плечо, висел на пальце руки.

— Что случилось?

Мария посмотрела на отца, и на мгновение ей стало жаль его. Не успела она открыть рот, как услышала голос Люссиль, доносящийся из-за ее рук.

— Только что звонил доктор Эванс. Он сказал, что Мария беременна.

Казалось, Тед не понял, что ему сказали: он неподвижно стоял в дверном проходе, глядя на жену и дочь. Потом, словно актер, заучивающий свою роль, медленно произнес:

— Мария беременна?

— Это неправда, папа, — прошептала она, — они ошибаются.

— Ты прекратишь это твердить или нет? — Люссиль убрала руки от лица и выпрямилась. — Где я допустила ошибку, Мария Анна? Почему ты так со мной поступила? — сдерживая рыдания, сказала она.

Мария посмотрела на распухшее от слез лицо матери.

— Я не знаю, что мне вам сказать.

— Для начала можешь сказать нам, кто этот мальчишка. Майк Холленд?

— Нет! — выкрикнула Мария. — Почему вы не верите мне? Мы с Майком не делали ничего такого!

— Ты что меня за дурочку принимаешь? Мария Анна! — Голос Люссиль зазвучал громче. — Какой стыд!

Мария с мольбой во взгляде посмотрела на отца. Тед пытался трезво оценить ситуацию, взять ее под свой контроль, понять, что ему делать, но это было за пределами его познаний. Такое случалось лишь с дочерьми других мужчин.

— Ты опозорила нас, — раздался тонкий голос Люссиль, ее тело содрогнулось, глаза снова наполнились слезами.

Мария открыла рот и развела руками, пытаясь высказать очередное оправдание.

— В первый раз я поверила тебе, — продолжала Люссиль, медленно вставая, — я выставила себя полной идиоткой перед доктором Вэйдом, но доктор Эванс — гинеколог. Он говорит, что нет никаких сомнений в том, что ты беременна. И знаешь, Мария Анна, сильнее всего причиняет мне боль то, что ты меня обманула.

Наконец в разговор вмешался Тед.

— Мы должны поговорить об этом.

Люссиль сделала шаг назад.

— Не сейчас. Я слишком расстроена. Я… я должна подумать… — Она направилась к двери. Возле двери она остановилась. — Ты нанесла мне смертельный удар, Мария Анна.

Дверь тихо закрылась, звук ее шагов постепенно стих.

Мария выжидающе посмотрела на отца. Спустя некоторое время она робко прошептала: «Папа…»

Потрясенный, Тед Мак-Фарленд сидел на краю кровати и вопросительно смотрел на дочь. Он не знал, что ему сказать, с чего начать разговор, как выдавить из себя хотя бы слово.

Внезапно ему показалось, что земля под ним разверзлась и он медленно падает в пустоту.

— Что произошло? — услышал он наконец свой голос.

— Я не знаю, папа. Оба врача говорят, что у меня будет ребенок.

Он медленно кивнул. Откуда-то из глубины его сознания всплыли смутные воспоминания. Он услышал голос Люссиль, которая распекала какого-то врача, сидящего в шикарном кабинете, который якобы не смог распознать обыкновенный грипп, а нес что-то про тесты и обвинял их дочь в том, что она беременна. Ему вспомнилась прошлая суббота, когда они потягивали у бассейна коктейли и жарили мясо. Люссиль натирала свое стройное коричневое тело молочком для загара и говорила о том, что собирается отвезти Марию, которую по-прежнему мучила по утрам тошнота, к женскому врачу, некоему доктору Эвансу, которого порекомендовала ей одна из ее подруг, перенесших недавно гистерэктомию.

Пристально глядя на Марию, Тед подумал: «Где я был все это время?»

— Это неправда… — услышал он тихий голос дочери. — Я не знаю, что со мной не так, папа, но только я не беременна, как говорят врачи.

Тед прочистил горло, надеясь, что это поможет ему начать разговор, но у него снова ничего не получилось.

— Папа, я знаю, что они делали анализы, и я понимаю, что они врачи, но этого не может быть.

Наконец Теду удалось выдавить из себя тяжелый вздох и перенести вес тела на кровать.

— Мария, — тихо сказал он. — Я чувствую, что это моя вина.

— Почему?

— Я был плохим отцом. Я не научил тебя жизни…

— Папа! Ты здесь ни при чем. Со мной что-то не так, не знаю, какая-то болезнь, которую врачи не могут определить. Какое это имеет отношение к тому, хороший ты отец или плохой?

— Котенок, — Тед поднял руку и положил ее ей на щеку, — может быть, твоя мама была права. Может быть, я должен был оставить тебя и Эми в католической школе. Может быть, тогда этого бы не случилось…

— Но, папа…

— Послушай меня, котенок. Я не считаю, что ты сделала что-то ужасное. Ты веришь мне?

Она неуверенно кивнула.

— Возможно, ты не знала, что делала. Возможно, ты даже сейчас не понимаешь этого. Я всегда думал, что мама учит тебя жизни…

— Папа, — устало произнесла Мария, — я знаю, как это делается, и я ничего подобного не делала. Как я уже сказала докторам, я даже близко ничего подобного не делала.

Тед нахмурился и изучающе взглянул в лицо дочери.

— Мария, зачем двум врачам возводить на тебя напраслину и заявлять, что ты беременна, если это не так?

— Но я не беременна! — закричала Мария. — Папа! — Слезы наполнили ее глаза и покатились по щекам. — Ты должен мне поверить! Я невинна!

— Тише-тише… — прошептал он, обнимая ее и прижимая к себе. Мария положила голову ему на грудь. Она плакала. Через минуту она успокоилась и замолчала. Тед крепко сжимал ее в своих объятиях, рассеянно блуждая взглядом по комнате.

— Мария, — тихо сказал он, — я хочу, чтобы ты доверяла мне, хорошо?

Ее голова заелозила по его рубашке.

— Я не ругаю тебя. Я не злюсь на тебя, ничего подобного. Я на твоей стороне, Мария, потому что ты моя маленькая девочка. И я хочу помочь тебе. Ты веришь мне?

Она снова кивнула.

— Котенок… Я хочу, чтобы ты мне кое-что сказала.

— Да, папа, — раздался ее приглушенный голос.

Он сделал глубокий вдох.

— Кто этот парень?

В комнате повисла мертвая тишина: отец и дочь сидели не шелохнувшись; казалось, они даже не дышали. Затем Мария медленно отодвинулась от отца и посмотрела на него.

— Ты веришь им, — прошептала она.

— Мне приходится, котенок.

— Почему? Почему ты веришь им и не веришь мне?

— Просто скажи мне, кто он, Мария. Это Майк?

Она резко отпрянула от него.

— Папа! — прокричала она. Ее лицо исказилось гримасой ужаса. — Ну, папа! О Боже!

Мария спрыгнула с кровати. Тед вскочил и схватил ее за руку.

— Не убегай от меня, котенок.

— Ты такой же, как мама! Ты тоже считаешь, что я это сделала!

— Мария…

— Не могу поверить, что это происходит со мной!

Одним резким, быстрым движением Мария высвободила руку и подбежала к двери.

— Мария, подожди! — крикнул Тед, бросившись за ней вдогонку. Но в его глазах было столько слез, что он не увидел, в какую сторону она побежала.


Доктор Джонас Вэйд сидел в своем кабинете и возился с бумагами. Вечернее солнце вливалось через большие окна в кабинет, неся с собой летнюю жару, с которой в мгновение ока разделывались мощные кондиционеры. Отослав медсестру домой, он решил засесть за бумажную работу: доделать кое-какие таблицы, надиктовать письма и наконец-то разделаться с кипой медицинских журналов. День тянулся медленно. Из-за жары, опустившейся на город, — температура переваливала за отметку тридцать два градуса по Цельсию, — и густого смога, окутавшего низовье долины, несколько пациентов отменили свои визиты. А кто бы мог их в этом упрекнуть? Даже огромный супермаркет, который он мог видеть из окна, был похож на дом-призрак. Солнце продержится еще часа два, это было самое жаркое время суток.

Доктор Вэйд поднял голову, ему показалось, что он услышал какой-то шум, доносящийся из-за входной двери. Кто-то дергал дверную ручку. Когда до него долетел тихий стук, он поднялся и пошел в приемную. За дверью он услышал звук удаляющихся шагов.

Джонас Вэйд открыл дверь и выглянул в коридор. К своему огромному удивлению, он увидел стоявшую возле лифта Марию Анну Мак-Фарленд.

— Мария? — окликнул он ее.

Она обернулась. Несколько секунд она просто смотрела на него, затем робко улыбнулась и подошла к нему.

— Здравствуйте, доктор Вэйд. Я подумала, что вы уже ушли домой. Дверь была заперта.

— Да, кабинет уже закрыт. Ты хотела видеть меня?

Она смотрела на него и думала, зачем она сюда пришла.

— Можешь войти, если хочешь, — сказал он, отходя назад и придерживая дверь.

Мария нерешительно вошла внутрь. Когда она проходила мимо него, Джонас Вэйд увидел, что глаза девушки были опухшими и красными. Также он заметил, что сегодня она не была такой же аккуратненькой и опрятной, как в прошлый раз: на голове был беспорядок, как будто она только что встала с постели, блузка была заправлена в юбку лишь наполовину. Мария вошла следом за доктором в кабинет и встала возле его стола. Даже после того, как доктор Вэйд сел за стол, она продолжала стоять. Мария рассеянно провела пальцем по фигурке лыжника, пытаясь придумать, что ей сказать.

— Как ты добралась сюда, Мария? — произнес доктор после неловкой паузы.

— На велосипеде…

— В такую жару?

Она подняла глаза на огромные зеркальные окна и сощурилась при виде яркого солнца.

— Да, кажется, сегодня очень жарко…

— Мария, пожалуйста, присаживайся.

Она опустилась на самый краешек кресла, будто хотела быть готовой сбежать в любую минуту.

— Хочешь холодной воды? — спросил он, глядя на ее нервно сжимающиеся и разжимающиеся пальцы, — думаю, у нас найдется в холодильнике бутылочка пепси-колы.

— Нет, спасибо. — Мария смотрела в пол.

— Чем я могут тебе помочь, Мария?

Ее пальцы теребили юбку, то сминая ткань, то снова расправляя ее. Она вслушивалась в голос доктора Вэйда. Он был тихим и успокаивающим.

— Я хочу поговорить.

— Хорошо.

Она медленно подняла голову и посмотрела на него. Лицо доктора Вэйда было серьезным, но в его глазах было что-то, что внушало ей спокойствие.

— Я не совсем понимаю, почему я приехала сюда. Мне просто нужно было куда-то пойти. Мне просто нужно было убежать.

— Откуда?

— Из дома.

— Почему?

Она снова наклонила голову.

— Думаю, наверное, мне нужно было поехать к отцу Криспину, но его часто не бывает в церкви. Он ездит по всяким местам, ну, знаете, по больницам там… Я знала, что вы должны быть здесь, доктор Вэйд. Сегодня ведь среда, а в прошлую среду…

— Да, я помню прошлую среду.

Мария снова подняла на него глаза.

— Доктор Вэйд, прошу вас, скажите, что это неправда! Скажите мне, что я не беременна, как все они твердят!

— Кто это они, Мария?

— Доктор Эванс и мои родители. Мама отвезла меня к нему после вас, и он сказал, что у меня будет ребенок.

— Понятно…

— Мама была так расстроена! — Теперь слова лились из нее потоком. Мария говорила быстро, по щекам ее текли слезы. — Я никогда не видела ее такой расстроенной! И папа туда же! Он считает, что я сделала это с Майком. Но я не делала этого, доктор Вэйд, потому что меня учили, что это плохо, что нельзя заниматься этим до замужества, что это грех. Я не знаю, почему они не верят мне. Ведь я говорю правду.

Доктор Вэйд откинулся на спинку кресла, он был терпелив и внимателен.

— Я лично знаком с доктором Эвансом. Он отличный врач, Мария.

— Но он ошибается.

— Мария, — Джонас Вэйд резко встал и вышел из-за стола. Он подошел к креслу, что стояло рядом с креслом Марии, и опустился в него. Девушка неотрывно следила взглядом за всеми его перемещениями. Он наклонился вперед, положив локти на колени, — Мария, ты же умная девушка. Держу пари, ты хорошо учишься.

— Я круглая отличница.

— Похвально. Помнится, ты сказала, что изучаешь анатомию, так что ты должна понимать, что то, что ты говоришь, — невозможно.

Она покачала головой.

— Именно потому, что я изучаю анатомию, я знаю, что то, что говорите вы и доктор Эванс, — невозможно.

На мгновение доктор Вэйд задумался над услышанным.

— Мария, ты знаешь что-нибудь о контрацепции?

— Я знаю, что это неправильно.

— Понятно. — Он отклонился назад. Прежде чем произнести следующие слова, он их тщательно взвесил. — Ты ходишь в церковь Святого Себастьяна, не так ли?

— Да.

— Я так и думал. Входишь в Молодежную католическую организацию?

— Да.

Джонас Вэйд медленно кивнул. Глядя на лицо девушки, он пытался рассмотреть, что скрывалось за милыми юными чертами, искаженными сейчас болью и смятением, пытался заглянуть в холодные голубые глаза, чтобы уловить в них хотя бы тень ее мыслей. Но все, что Джонас Вэйд смог увидеть — это честный взгляд невиновного, неподдельное замешательство несправедливо обвиненного. И тут ему пришла в голову мысль, и на мгновение она всецело завладела его сознанием. Джонас Вэйд подумал о том, что эта девушка говорила правду. Эта навязчивая мысль как будто нашла в его мозгу выключатель, нажала на него и активизировала архивы его памяти. Глядя в честные глаза напротив него, доктор Джонас Вэйд вспомнил, что когда-то, не так давно, он что-то читал об одной незамужней англичанке, которая, родив ребенка, заявила, что никогда не была с мужчиной, чем вызвала большой переполох…

— Мария, — наконец произнес доктор Вэйд, — твои родители знают, где ты?

— Нет. Я сама не знала, что приеду сюда. Я просто выбежала из дома, схватила велосипед и поехала куда глаза глядят. Я не знаю, что заставило меня приехать сюда. Думаю, мне просто нужно было поговорить с кем-нибудь, а кроме вас никого больше не оказалось…

— Я должен позвонить твоим родителям, Мария.

Она вздохнула.

— Я знаю.

Мария отвернулась к окну и, глядя на залитое желтым светом небо, услышала, как доктор Вэйд начал набирать номер телефона.


Он жил в хорошем районе, в многоуровневом доме «а-ля ранчо» на улице, где росли эвкалипты, почтовые ящики стояли на обозных колесах, а дома прятались от дороги за зелеными лужайками и круглыми подъездными дорогами. Дом Вэйдов, занимавший целый акр земли и состоявший из множества хаотично соединенных между собой комнат, был построен в презанятном южно-калифорнийском стиле, получившим за свой колорит гордое звание «ранчо». Огромные венецианские окна фасада выходили на аккуратный дворик и забор, наподобие того, что возводили вокруг загона для скота, а позади — на большой двор с апельсиновыми и авокадовыми деревьями, бассейн и на пустующие конюшни в самом дальнем углу.

Джонас Вэйд стоял, прижавшись к прохладному стеклу одного из этих окон, потягивал текилу и наблюдал за группой молодых людей, резвящихся в бассейне. Из кухни, где колдовала над барбекю Пенни Вэйд, до Джонаса доносились сводящие с ума ароматы, а со двора время от времени долетали визги Кортни и ее друзей, которые сбрасывали друг друга в воду. Но он думал не о том, что он сейчас видел, слышал или обонял. С тех пор, как Джонас Вэйд передал Марию Анну Мак-Фарленд в руки ее обезумевших от горя родителей, он не мог выбросить эту девушку из головы. Он не раз в своей карьере становился свидетелем подобной сцены: перепуганная девушка-подросток, убитые горем родители. Только на этот раз все было немного по-другому — девушка была не так уж и испугана, звучали непрерывные заявления о целомудрии.

Пока Джонас Вэйд невидящим взором наблюдал за дурачеством плавающих в бассейне подростков, в его голове возникла другая мысль. Впервые она пришла ему в голову во время последнего визита в его кабинет Марии Мак-Фарленд: что-то насчет статьи в журнале — но где? когда? — о подобной ситуации. Он вспомнил, что в статье, которую он просмотрел и тут же выбросил из головы, говорилось о похожих на этот случай обстоятельствах. Это было в Англии. Врач, занимавшийся изучением того дела, поверил, что женщина говорила правду. Какие-то анализы. Какие-то интересные доказательства. Но вот какие результаты?

Пенни, цокая об полированный паркет танкетками, пролетела через гостиную; Джонас успел бросить быстрый взгляд на юркнувшую у него за спиной жену — миниатюрную, стремительную, в спортивных шортах и топике с открытой спиной, с большими пластиковыми бигуди в черных волосах.

— Ужин будет готов через десять минут. Позови детей домой, — бросила через плечо Пенни, пробегая мимо него.

Джонас оторвался от окна, допил остатки текилы и пошел к задней двери.

Открыв ее, он почувствовал, как его окатило раскаленным воздухом, пропитанным запахом свежих эвкалиптовых листьев, гниющих фруктов, пожухлой травы, пыли и хлорки. На мгновение ему стало жаль прерывать бурное веселье в бассейне и приглашать подростков в охлажденный кондиционерами дом. Он стоял и любовался их стройными загорелыми телами, блестящими на солнце капельками воды — двумя девушками и двумя молодыми людьми, смеющимися и визжащими.

— Эй, ребята! — позвал он.

Они обернулись в его сторону: восемнадцатилетняя Кортни стояла на мостике для прыжков в воду; ее лучшая подружка Сара Лонг сидела на ступеньках, девятнадцатилетний Брэд и его закадычный друг Том стояли в воде и готовились поймать Кортни.

— Ужин готов. Вытирайтесь, и в дом!

Джонас пошел к дому, слыша за спиной всплеск последнего прыжка Кортни, затем шлепанье мокрых ног по дорожке, учащенное дыхание и смех. Впустив молодежь в дом, он закрыл за ними дверь. По дороге в бар Джонас решил побаловать себя еще одним стаканчиком текилы, он кивнул и улыбнулся проходящей мимо Кармелите, которая, несмотря на полное незнание английского языка, была весьма неплохой горничной. Иногда из таких людей — иммигрантов из других стран — получались лучшие работники. Живя в постоянном страхе быть обнаруженным службой иммиграционного контроля, они хорошо трудились и всегда были веселы и приветливы. Раз в неделю семью Вэйдов кормили энчиладами и тостадами, которые можно было найти лишь на южной границе.

Из бара он направился в свой кабинет. На пороге он немного замешкался, не совсем понимая, зачем он пришел туда. Его взгляд упал на новый сертификат, лежащий на письменном столе и ждущий, когда его оформят в рамку и повесят на стену. Вот уже второй год подряд его удостаивали чести быть президентом Клуба Галена[10]. Когда в прошлую субботу, на июньском собрании тайного элитного клуба, в который входило всего двадцать членов, Джонасу вручили этот сертификат, он преисполнился чувством гордости и буквально потерял дар речи.

Однако уже на следующий день, как это всегда и бывает с такими кратковременными моментами триумфа, эйфория от оказанной ему чести прошла. В конце концов, он был одним из основателей Клуба Галена, инициатором ограничения состава клуба до двадцати человек, гарантом того, что за все годы существования клуба его членами становились только самые почтенные и достойные врачи.

Поэтому они избрали его президентом во второй раз. Восседать во главе стола на ежемесячных собраниях клуба — Пиррова победа, по сути дела.

Он перевел взгляд на занимающие всю стену полки с книгами и журналами. Что-то не давало ему покоя, и это что-то было где-то здесь, в одном из этих журналов, в котором он когда-то прочитал о том деле в Англии.

Едва слыша крики молодежи, которые внезапно наполнили дом, Джонас подошел к стене с полками и просмотрел сначала корешки книг, затем кипы журналов. Читая заголовки, он начал понемногу, фрагмент за фрагментом, вспоминать и другие обстоятельства того загадочного дела.

В Лондоне незамужняя женщина родила дочь. Она настаивала на том, что никогда не была в постели с мужчиной. Врачи подняли ее на смех.

Однако генетик — как там ее звали? — решила проверить ее заявление. Сделала несколько анализов крови ребенка, пересадку кожи. Провела несколько простых и не заслуживающих безапелляционного доверия хромосомных тестов. И пришла к заключению, что…

Джонас закрыл глаза. К какому же заключению она пришла?

— Дорогой?

Он резко обернулся. Пенни, волосы которой теперь были уложены в идеальную пышную прическу, стояла в дверном проходе.

— Ужин на столе! — сказала она с улыбкой и тут же удалилась, стуча по полу танкетками.

Джонас постоял еще секунду, затем подошел к стоявшему на столе телефону. Вечер среды. Кто знает, дома Берни или нет. Берни был дома, он сказал, что зайдет к нему после ужина. Глядя на бифштексы, брюссельскую капусту и фруктовый салат, Джонас продолжал думать о проблеме Мак-Фарлендов. После звонка своему лучшему другу, врачу-генетику, Джонас Вэйд простоял несколько минут возле телефона, отчаянно пытаясь вспомнить, где он читал ту статью, затем, так и не вспомнив, отправился ужинать.

Кортни и Брэд вместе со своими друзьями, которых они пригласили на ужин, оживленно обсуждали за столом серьезную проблему — куда пойти смотреть кино. Когда Кармелита принесла десерт — клубнику в сахаре, — Вэйд сбросил с себя отчужденность и попытался уделить внимание семье и гостям. Глядя нежно на Кортни, юную непорочную копию Пенни, он поставил себя на место Теда Мак-Фарленда, который несколькими часами ранее с серым лицом и несчастным видом сидел в его кабинете, и поблагодарил Бога за то, что у него никогда не было серьезных проблем с Кортни. Три года назад они пережили короткую фазу недопонимания: когда ей было пятнадцать, она связалась с дурной компанией. Кожаные куртки, сотрясение дома от рок-музыки, волосы-сосульки с вставленными в них безобразными булавками, демонстративное лопание пузырей жвачки и дерзости в ответ на замечания Пенни. Джонас вытащил Кортни из этой компании и, использовав свое влияние, перевел ее в недавно открывшуюся престижную школу. Сейчас она изучает драматическое искусство и учится на сплошные пятерки. Пройдет еще немного времени, и она встретит молодого человека, за которого захочет выйти замуж, такого как друг Брэда Том — веселого студента экономического отделения, который, вне всякого сомнения, найдет свою дорогу в жизни. Потом Брэд перейдет из Калифорнийского университета в Стэндфордский юридический университет, где когда-то учился его дед, станет, как он мечтает, адвокатом, женится на девушке наподобие Кортни и осядет где-нибудь неподалеку. Джонас и Пенни в конце концов останутся жить в доме одни, и жизнь потечет размеренно и спокойно.

Джонас Вэйд опустил глаза на стоявшую перед ним клубнику. И тут где-то в глубине его сознания раздался голос.

Берни пришел, когда Кармелита убирала со стола посуду, а Пенни была в своей мастерской и натягивала на раму холст для нового ковра. Дети, просочившись через переднюю дверь, начали играть в мини-гольф, поэтому Джонас и его друг смогли поговорить в тихой и спокойной обстановке. Налив себе выпивку, мужчины устроились в полутемном, уютном кабинете Джонаса и начали обсуждать увеличивающиеся с каждым днем беспорядки на юге, выражая особое беспокойство по поводу действий губернатора Уоллиса, когда федеральные войска захватили Алабамский университет. Затем, немного расслабившись, они перешли на обсуждение местных новостей, а именно: сможет ли новая бесплатная автострада разгрузить забитую главную магистраль? Наконец Джонас перевел разговор на интересовавшую его тему. Берни Шварц, низенький, упитанный, лысеющий сорокачетырехлетний генетик, работавший в Калифорнийском университете, слушал рассказ своего друга с большим интересом. Их объединяла не только любовь к гольфу, в который они играли в загородном клубе по субботним утрам. Джонас и Берни были очень похожими — оба обладали пытливым умом и тягой к знаниям и всегда были готовы принять участие в интересной дискуссии. Несколько лет назад Джонас попытался сделать Берни членом Клуба Галена, однако правило, установленное когда-то им самим, — принимать в члены клуба только врачей, — помешало ему осуществить желание. Поэтому они встречались раз в неделю за выпивкой или, что было гораздо реже, за ужином, вдали от жен и детей, спорили или соглашались в зависимости от обсуждаемой темы. Джонас рассказал своему другу о Марии Мак-Фарленд.

— И что ты думаешь по этому поводу? — спросил он Берни.

— Я? Ты хочешь знать мое мнение? Ты врач, Джонас, я всего лишь скромный провинциальный генетик, — ответил Берни Шварц.

— И все же каково твое мнение, Берни?

— Ну, ладно. Она либо лжет, выгораживая мальчишку, либо на самом деле забыла о своем сексуальном приключении. Я бы послал ее к психиатру.

Джонас на мгновение задумался, глядя на стакан.

— Берни, чем вы занимаетесь сейчас в лаборатории?

Густые серебристые брови Берни изогнулись дугой.

— Мы работаем над компонентами нуклеотидов и синтезом ДНК. В частности, катализируем аденозинтрифосфат в аминокислоты. А что?

— Ты можешь рассказать мне о партеногенезе?

— О партеногенезе? Ну, это означает преобразование яйца в зародыш без участия спермы. Проще говоря, непорочное зачатие. А что?

— Я знаю, что это слово означает, Берни. Мне нужно, чтобы ты просветил меня насчет того, как этот феномен происходит в природе.

— Я так полагаю тебя интересуют животные, а не растения. Хорошо… — Он пожал пухлыми плечами. — Насколько я знаю, это происходит естественным путем у некоторых видов низших животных, например у гуппи. Есть также одна разновидность ящериц, где все особи женского пола — особей мужского пола там нет вообще — способны к саморазмножению. Некоторые лягушки, возможно…

— Берни выше, Берни.

— Выше? Дай мне подумать, некоторые фермеры прибегают к помощи партеногенеза в разведении отдельных видов индеек, чтобы улучшить породу, я так думаю…

— Берни, меня не интересует рукотворный партеногенез, я говорю о самопроизвольном партеногенезе.

Берни сфокусировал взгляд своих маленьких цепких глаз на друге.

— Самопроизвольный, или естественный, партеногенез происходит только у низших животных, Джонас.

— А у млекопитающих?

— Млекопитающих? Никогда не слышал, чтобы партеногенез происходил в естественных условиях у млекопитающих. — Его крошечные глазки сузились. — Подожди минутку. Ты же не думаешь, что эта девчонка…

— Я где-то слышал или читал об опытах на мышах. Ты что-нибудь слышал об этом?

— Опытах на мышах… — Лицо Берни помрачнело. — Это было несколько лет назад, Джонас, однако этот партеногенез не являлся самопроизвольным, он был тщательно срежиссирован лаборантами. — Он задумчиво почесал подбородок. — О партеногенезе у млекопитающих много говорили и говорят, однако этому не придают большого значения. Бог мой, где же я недавно об этом читал? В одном из моих этих одноразовых периодических журналов — они изучают ту породу индеек…

— Тогда расскажи мне об индейках.

— Хорошо. Дай мне подумать. Это было в Мэриленде, в местечке под названием Белцвилль. Некоторые фермеры, занимающиеся разведением индюков, заметили, что развитие эмбриона во многих неоплодотворенных яйцах начиналось само по себе. И хотя в большинстве случаев развитие прекращалось до того, как эмбрион был полностью сформирован, кажется, один из шести достигал зрелости и вылуплялся. За этим последовал ряд опытов: пытались скрестить эту «безотцовщину» — индеек, полученных путем партеногенеза, с индюками, чьи дочери произвели на свет эти самооплодотворяющиеся яйца. Вскоре фермеры получили индюшат, которые несли яйца, без какого-либо участия индюков.

— Не понимаю, как такое возможно.

Берни пожал плечами.

— Насколько я помню, в клетках этих партеногенетических птиц содержалось по диплоидному, или двойному, набору хромосом, что было для них абсолютно нормальным явлением.

— Как такое может быть?

— Вероятно, хромосомы неоплодотворенных яйцеклеток просто-напросто удваивались.

Джонас вертел в руке стакан, наблюдая за вращением по кругу его содержимого.

— Они знают, что вызывало развитие эмбриона в неоплодотворенных яйцеклетках?

Берни на секунду задумался.

— Точно не помню, но думаю, что они это так и не выяснили. — Он допил остатки виски и снова, в свойственной ему манере, пожал плечами. — Об этом мало что известно, Джонас. Спроси любого человека на улице, что такое партеногенез, и он тебе не ответит. Если помнишь, несколько лет назад некая Спюрвэй учинила большой переполох, и в течение нескольких месяцев все генетики мира, затаив дыхание, следили за Лондоном, однако на том все и заглохло.

Джонас ударил кулаком в ладонь.

— Точно! Спюрвэй! Доктор Хелен Спюрвэй! — Он вскочил на ноги и быстрым шагом подошел к книжным полкам. — Я читал о ней в каком-то журнале…

— Это было восемь лет назад, Джонас, в тысяча девятьсот пятьдесят пятом.

— Черт.

Доктор Вэйд провел пальцем по корешкам свежих научных изданий. Он вспомнил свое расписание на завтра: утром у него операция, а днем он относительно свободен — пациентов нет; можно сходить в университетскую библиотеку.

— Джонас, — до его сознания долетел тихий голос Берни, — тебя еще интересует мое мнение?

— Конечно.

— Отправь ее к психиатру.

Джонас Вэйд тяжело вздохнул и отвернулся от полки с журналами.

— Думаю, ты прав. Сегодня днем я порекомендовал ее родителям обратиться за помощью к психиатру, но они наотрез отказались. По словам матери девочки, их священник — это все, что им нужно.

— Н-н да.

— Такова их точка зрения, Берни. Как бы там ни было, если они снова поинтересуются моим мнением, я буду настаивать на визите к психиатру. А пока мне нужно выяснить, что заставляет этих индеек плодиться.

Загрузка...