Конец ток-шоу

Глава 3

Похороны состоялись через три дня. День был мерзопакостный, снежная крупа падала на нас с небес, слегка присыпая черную скользкую грязь под ногами. Дрожа от холода в своем модном и тоненьком пальто, которое так непредусмотрительно с утра надела, я радовалась про себя, что не была на отпевании в церкви, а то, чем еще черт не шутит, вскоре пришлось бы хоронить еще одну телеведущую. Мы все, съемочная группа, жались в хвосте похоронной процессии, которую возглавляли члены семьи и руководители телеканалов, и чувствовали себя бедными родственниками, допущенными на церемонию из приличия.

Сергей, который привез меня на это загородное, очень престижное кладбище, почувствовав, как я дрожу, обнял меня одной рукой и прижал к себе, к тому же так ему было удобнее меня расспрашивать.

- Котова-старшего я знаю, - шептал он мне на ухо, - его младшую дочь тоже видел в кино. А кто эта полная дама в смешной шляпке, что стоит по его левую руку?

- Это как раз Тамара Синякова, наш продюсер.

- А что это за красавец в русском стиле, с бородкой? Брат или муж?

Я пристально вглядывалась в лицо высокого, очень молодо выглядевшего мужчину, который принимал соболезнования с пристойной миной на лице. Действительно, красавец - и к тому же истинный образец скорбящего мужа! Достойный ученик своего тестя, который держался далеко не столь выдержанно; несчастье согнуло этого человека, которого все присутствующие хорошо знали, настолько часто он мелькал на телеэкране - он был близок к сильным мира сего. Младшая сестра покойной была красива, но в лице ее не было значительности; зато ощущение собственной значимости было запечатлено, как приросшая маска, на неподвижном лице их брата, министерского чиновника. Если последний и действующий муж Котовой срочно прилетел из Питера, где он ставил пьесу в Новом театре на Фонтанке, перед самой премьерой, которая должна была теперь состояться без него, то ее дочь так и не приехала из своей Америки; остальные родственники, видимо, испуганные присутствием важных персон, держались немного в стороне. Было много цветов, венков и речей.

Не отнимая платка от носа - у меня уже начинался насморк - я огляделась. Порядок держали молодые спортивные люди в штатском, среди которых я узнала двоих из тех, кто нас допрашивал, - очевидно, опера смешались с охранниками, чтобы наблюдать и вычислять преступника, как это полагается в детективных романах. Поодаль я узрела еще одно знакомое лицо - это был Николай, сотрудник «Ксанта», бывший следователь с Петровки.

Большинство телевизионщиков на поминки не поехало - да, собственно говоря, нас и не приглашали. Я вернулась в Останкино и, так и не снимая пальто, бесцельно бродила по коридорам, пытаясь отогреться - и телесно, и душой.

Телецентр - это целый многоярусный город, коридоры - его улицы, а дома - служебные помещения и студии. Причем городишко этот, скорее всего, средневековый, потому что улицы его узки, извилисты, изгибаются под невозможными в природе углами, а нумерацией домов занимался какой-то затейник, поэтому рядом с комнатой номер 27 вполне может находиться комната номер 63, а у студий номера вообще совсем другие, и это далеко еще не предел абсурда. Кстати, все основные студии расположены на втором этаже, а та, которую обычно арендовала наша телекомпания, запасная, на четвертом, была значительно хуже - вентиляция там практически не работала.

Посторонний человек, попавший на телецентр, мгновенно терялся и мог плутать здесь часами и даже днями, - как герой Семена Фарады в фильме «Чародеи», который тут снимался. Что греха таить, первые дни моего пребывания в новой должности тоже отмечены блужданиями по нескончаемым коридорам и совершенно одинаковым лестницам, похожим друг на друга, как близнецы.

Никакая память, кроме памяти тела, тут не годилась - надо было именно телом, ногами и всем корпусом запомнить направление движения к своим студиям и офисам: десять шагов прямо, крутой - очень крутой - поворот налево, тринадцать шагов вперед, потом нырок за лестницу, в боковое ответвление, там еще тридцать четыре шага… Наблюдая, как люди шныряют по коридору туда-сюда, я дивилась этому людскому муравейнику, где каждая отдельная особь повиновалась исключительно инстинктам. Хорошенько подумав и вспомнив, как ориентируются охотники в девственном лесу, я проложила для себя несколько тропинок, отмеченных зарубками: к буфету в подвале, к дамскому туалету, к гримерке и так далее. В качестве зарубок на стенах я использовала мазки лака - обыкновенного ярко-алого лака для ногтей. Через месяц примерно я стала перемещаться по зданию без подсказок, но и теперь еще некоторые мои отметины выделяются на давно не крашенных стенах; вот и сейчас, заметив красное пятнышко на выступе рядом с лестничной клеткой, я улыбнулась.

Да, убить Котову мог только свой, тот, кто прекрасно ориентируется в этих лабиринтах, тот, кто не раз и не два бывал в этих стенах. Если бы сюда забрались профессиональные киллеры, они бы уже через полчаса сдались и спрашивали бы дорогу - впрочем, профессиональные киллеры не убивают пояском от костюма, тем более что Котова вполне могла оказаться в тот день и в другом наряде, без пояса. Причем убийца должен был знать месторасположение комнат и студий гораздо лучше, чем я, - я, например, не имела представления о том, что рядом с дамским туалетом, через две двери, находится реквизиторская - та самая, оказавшаяся роковой для Жени.

Следствие так и не выяснило, была ли ее дверь не заперта по небрежности или убийца имел ключ. Зато точно был известен тот временной интервал, когда телезвезда рассталась с жизнью, - без пятнадцати семь ее ток-шоу завершилось, и свидетели видели, как она направлялась в сторону дамского туалета. Я, вернее, моя собака, обнаружила тело в 19.30, но умерла она по заключению судебных медиков раньше - не позже чем пятнадцать минут восьмого. Так что я была и оставалась одной из главных подозреваемых: никто не видел меня с того момента, как я ушла передохнуть в комнату отдыха, до моего вторичного появления в студии. Буфетчица, принесшая кофе, конечно, меня вспомнила, но сказать, когда именно это было, она не смогла - я слишком часто пила его.

Впрочем, меня сейчас это не слишком волновало - не только я, но очень многие из нашей съемочной группы не имели на тот час алиби. Но был ли это кто-то из наших или кто-то другой, имеющий отношение к телевидению и проникший в здание, чтобы незаметно разделаться с Котовой? В субботний день народу в телецентре всегда меньше, намного меньше, чем всегда; тем не менее всех сотрудников, которые по постоянным пропускам проходили на работу, установить было невозможно. А выдавались еще и временные пропуска, списки и дополнительные списки, которые как раз в данный момент изучались в МУРе.

Нет, если подозревать тех, кто имел теоретическую возможность покончить с Котовой, надо перебрать всех телевизионщиков страны.

Но у кого был мотив для убийства? Кроме меня, конечно?… И тут меня осенила блестящая идея: надо поговорить с Валентиной Черниковой, редактором, которая вместе со мной делала мои первые ток-шоу, а потом ушла с телевидения, хлопнув дверью. Насовсем, как она сказала. И сдала, кстати, пропуск. Уж она-то поварилась в этой кухне гораздо дольше, чем я, и должна знать о многих подводных камнях и течениях, на которые я еще не успела наткнуться.

Мы с ней остались в прекрасных отношениях, только редко виделись, то есть вообще после ее ухода не встречались - некогда. Обычная московская беда. Я позвонила ей, застала дома, где она отсиживалась с легкой простудой, и через полчаса я уже была в ее малогабаритной квартире недалеко от центра, где она жила с малолетним сыном, котом и компьютером.

Мы выгнали ребенка в комнату делать уроки, а кота следом - ему мешать, и уселись пить кофе на кухне. Валя выглядела хорошо, гораздо лучше, чем когда работала у нас. Теперь она редактировала новый журнал, который находился в стадии раскрутки; впрочем, она была полна надежд:

- Понимаешь, я его создаю, пишу для него статьи, это мое детище. И, между прочим, всюду стоит моя фамилия. В отличие от телевидения, где все, что ты делаешь, как бы уходит в общий котел.

- Я знаю, что Котова присваивала твои сценарии и даже не считала нужным упоминать фамилию. Ведь ты ушла из-за нее, не так ли?

- Не только, не только… Хотя оплакивать ее не собираюсь. На самом деле я бы не ушла, если бы Тамара, которую я считала своей подругой, хоть раз встала на мою защиту.

Но она этого не сделала, предпочитая не портить отношения с Котовой. Кстати, она мне много раз с тех пор звонила, просила вернуться. И вчера тоже. Но я не вернусь. У меня теперь свое дело, которое никто себе не припишет. И за мою работу мне платят деньги - пусть небольшие, но регулярно. Мне надоело месяцами сидеть на гречневой каше, а потом наконец получать свои гонорары, причем гораздо меньшие, чем то, на что я рассчитывала. Кстати, у меня растет мальчик, и его надо кормить мясом. Мясом! И кота, между прочим, тоже - он у меня отказывается есть кашу и рыбу, хоть она и дорогая.

Да, конечно, потеря Валентины явилась ощутимым ударом для компании. Валентина сочетала в себе качества, казалось бы, несовместимые: умение и желание работать, плодовитость и, главное, дар слова. Увы, у пишущей братии это чаще всего существует порознь.

- Почему Тамара тебя не защищала, она же тебя ценила и ценит? Неужели так зависела от Котовой? Почему Котова вообще имела в компании такую власть - насколько я знаю, она не вложила в нее ни копейки?

- Связи, Агнесса, связи. А насчет денег - она приводила спонсоров, богатых новых русских. Чего греха таить, хоть основная обязанность продюсеров - добывание средств, но Тамара с этим справлялась плохо. Она человек творческий, не раз спасала передачи, которые преданные Котовой бездари губили на корню. Но, как ты знаешь, без денег сейчас и шагу не ступишь. И, насколько я понимаю, был один тайный инвестор, которому «Прикосновение» многим обязано. Его привела Котова.

- А почему тайный?

- Я могу об этом только догадываться. Судя по всему, это один из поклонников нашей Евгении, очень богатый и, очевидно, женатый. Возможно, он как-то связан с политикой и потому, принимая во внимание последние скандалы, больше всего боялся засветиться. Вполне вероятно, что деньги эти нечистые. Но факт остается фактом - в начале прошлого года этот таинственный меценат спас «Прикосновение» от банкротства. Так что ты понимаешь, кто там заказывал музыку.

- Что значит - поклонник? Любовник?

- Не знаю. Вообще-то я не интересовалась любовной жизнью Котовой. Честно говоря, мне казалось, что ее больше интересует платоническое обожание, нежели реальные страсти. Например, ни для кого не секрет, как к ней относился несчастный Степа - и как он ее подавал на экране! Он же ее лепил!

- А почему он несчастный?

- Ну посмотри на него - он же убогий! Что он будет делать теперь, когда его кумира нет в живых?!

- Ты хорошо знала мужа Котовой?

- Нет. Глеба я видела только несколько раз, Но, честно говоря, мне казалось, что в этом браке больше расчета, чем чувств, она - очень престижная невеста с еще более престижным и могущественным отцом, он - молодой, красивый и подающий большие надежды. Но об их семейной жизни я ничего не знаю.

- Валя, как ты считаешь, кто мог убить Женю?

Она допила свой кофе, аккуратно поставила чашечку на блюдце, закурила, глубоко затянулась и только после этого ответила:

- Не знаю. Ее многие не любили, но разве это повод, чтобы убивать? Если бы речь шла о больших деньгах, тогда понятно…

Но откуда они, большие деньги? Я, во всяком случае, о них ничего не слышала. Но, с другой стороны, она стольких людей зажимала, не давала им ходу, что кто-то из неудачников вполне мог пойти на крайний шаг - из ревности, отчаяния. Понимаешь, на телевидении полно таких людей - с амбициями, комплексами, которые не могут себя реализовать и винят в этом всех окружающих, - кого угодно, но только не самих себя. Они озлоблены - и кто знает, на что они способны? Знаешь, когда хоронили Листьева, одна пожилая дикторша, еще из той плеяды, которую знал весь Советский Союз, сказала мне, что удивлена тем, что Влада застрелили на пороге его дома, а не во втором его родном доме - на телевидении. - И, раздавив недокуренную сигарету о блюдечко, Валентина вытащила из пачки другую и тут же ее зажгла.

Больше я от Черниковой ничего выведать не смогла. Как жаль, что люди, которым есть чем себя занять, не переносят слухов!

Впрочем, в ближайшее время мне было не до сплетен. На следующее утро Тамара нас всех собрала. Она выглядела не мрачно, а скорее торжественно, и рядом с ней сидел седовласый благообразный мужчина, Павел Васильевич Плавунков, в прошлом юрист, а ныне один из руководителей нашего телеканала «1+1». Он выступил первым; суть его речи сводилась к тому, что королева умерла, но шоу продолжается. Во всяком случае, контракт с «Прикосновением» был заключен на полгода, до первого июля, и если мы каким-то образом не заполним образовавшийся вакуум, то все окажутся в сложном положении…

Я незаметно наблюдала за присутствующими, не забывая ни на секунду, что среди нас, скорее всего, присутствует убийца.

На Кочеткова страшно было глядеть - он так весь согнулся, что казался чуть ли не горбуном. Сидевший рядом с ним Олег Варзин казался по контрасту просто голливудским красавцем; он смотрел прямо перед собой - и на его лице прочесть было невозможно ничего. Такой не пропадет, даже если наша фирма исчезнет с лица земли, насколько я знала, он уже вел переговоры с другой телекомпанией, но Синякова чуть ли не на коленях умолила его остаться. К тому же у него было стопроцентное алиби на время убийства: вместе со звукорежиссером Виталиком Поповым, осветителем Виктором Алексеевичем, чью фамилию я так и не удосужилась узнать, и вторым оператором Георгием Павловичем Андреевым, признанным мэтром, который работал для нас, делая личное одолжение Тамаре (он бы упал в обморок, если бы узнал, что хотя бы в мыслях я осмелилась назвать его вторым), не выходили из студии между съемками, постоянно находились друг у друга на виду и даже в туалет не отлучались. Сейчас осветитель и Андреев, оба намного старше всех остальных членов команды - кроме Синяковой, наверное, но разве можно говорить о возрасте женщины с такой кипучей энергией? - сидели в углу и шушукались; физиономии у обоих были недовольные.

Режиссер же Крашенинников, которого все называли исключительно Толь Толичем, сидел рядом со своим близким другом Виталиком перед импровизированным президиумом, пощипывал негустую бородку. Оба с явным энтузиазмом воспринимали каждое слово. Режиссер и звукорежиссер были людьми Синяковой, преданы ей, и, судя по всему, смерть Котовой их не слишком огорчила - я бы даже сказала, что они этому радовались, если б это не звучало так цинично.

Надо сказать, что у Тамары был нюх на людей даровитых, и ни того ни другого никак нельзя было отнести к категории злобных неудачников, по терминологии Вали Черниковой. Нет, это были профессионалы, не остановившиеся в своем росте, и наша маленькая студия была для них одним из очередных этапов; мне нравилось работать с ними - они любили свою работу, а не себя в ней, в отличие от многих других, которые считали себя мастерами с большой буквы, а всех остальных - подмастерьями. Как, например, монтажер Света Гречихина, которая попортила мне в свое время немало крови. Она не любила Толь Толича, не любила меня и все время пыталась внести в окончательный вариант передачи что-то свое без согласования с нами. Полная темноволосая женщина лет тридцати пяти, она была бы даже миловидной, если бы не застывшая на ее круглой физиономии высокомерная мина и презрительно оттопыренная нижняя губа. Вот и сейчас она сидела с таким видом, будто ее заставляют выслушивать несусветную чушь, когда у нее так много работы. Собственно говоря, у нас были и другие монтажеры, но Светлана меня интересовала сейчас потому, что физически имела возможность убить Котову, - она единственная в тот день сидела в монтажной на нашем этаже, причем работала одна, без режиссера, доводя до ума одну из старых программ. Впрочем, подозревать ее в совершении преступления было просто смехотворно - Котову она презирала не больше других, а может, даже немного уважала, потому что та никогда не заходила в монтажную и не вмешивалась в священнодействие - считала это ниже своего достоинства, так что ругалась Света с режиссерами, а не с ней.

Гречихина вообще держалась особняком, и если до мужчин из съемочной группы она еще кое-как снисходила, то женщин предпочитала не замечать. Кроме, конечно, Тайки, которую не заметить было невозможно, так как она мешала жить абсолютно всем. Она числилась в телекомпании младшим администратором; ее держали только потому, что она приходилась Тамаре племянницей, приехала откуда-то - толи из Оренбурга, то ли из Первоуральска и жила у нее дома. Отъявленная бездельница, она лодырничала как-то зло, так, что от этого страдали другие. Из-за ее «забывчивости» запросто могла сорваться съемка. Порою казалось, что ей по-настоящему доставляет удовольствие делать маленькие гадости, даже если из-за них ее тетка ругала ее нехорошими словами. Впрочем, слова пролетали у нее мимо ушей, а на большее Тамару не хватало. Однако Котовой Тая побаивалась и старалась не попадаться ей на глаза - только Котова могла бы заставить Синякову вышвырнуть ее вон, и та, хоть и играла в некоторую придурковатость, это хорошо понимала. У этой противной девицы и не было алиби, но я видела ее между съемками, да и вообще было трудно представить ее в роли убийцы - скорее уж она сама пала бы жертвой праведного гнева любого из моих коллег.

Кроме Таисии, в телекомпании работали еще две девушки из провинции, помреж Оксана Верховцева и редактор Лена Горячева, но это был совсем другой уровень. Им обеим было где-то в районе тридцати, обе окончили хоть и провинциальные, но университеты, и обе приехали в Москву в одиночку, полные амбиций и решимости завоевать столицу.

Они даже чем-то были похожи, хотя бы внешней канвой своей жизни, но на самом деле являлись полной противоположностью друг другу.

Оксана, природная блондинка с вьющимися волосами, сидела сейчас в первом ряду, окрестив ноги, едва прикрытые короткой юбочкой, и строила глазки телевизионному начальству. Она была в данный момент в разводе и искала одновременно и объект для развлечения и отвлечения, и чего-то, то есть кого-то, более надежного - мужчину, благодаря которому смогла бы не ездить каждый день па электричке в Москву из пригорода. Эта прирожденная манипуляторша овладела в совершенстве искусством легкого флирта и беспардонной лести, не вызывая сомнений в том, что очень скоро у нее появится богатый муж - параллельно с богатой любовной жизнью. Что же касается мужчин вообще, то в них недостатка Оксана никогда не испытывала, но наши парни ее побаивались: пообщавшись с нею ближе, легко было понять, что она опасна, что может использовать человека и выбросить, как пустую упаковку. Если девица до сих пор не пробилась в эфир, то только потому, что ей не повезло с внешностью: ее лицо с тонкими чертами, которое в жизни казалось точеным и одухотворенным, совершенно не смотрелось на экране; я бы охарактеризовала ее как абсолютно нетелегеничную. Она тоже была бездельницей, но бездельницей скрытной, всегда имитировавшей бурную деятельность; занятия она находила себе самые приятные. Ну, например, исполнять роль беби… то есть догги-ситтера, при моей собаке было не слишком хлопотно - особенно для любительницы животных, каковой она себя считала.

Надо отдать ей должное - Оксана умела уговорить кого угодно сделать что угодно. Например, она часто выручала нас, улещивая потенциальных участников ток-шоу, которым предварительно нахамила Тая и которые по этому поводу отказывались прийти на съемку. И еще у нее было одно несомненное достоинство - неистощаемый оптимизм, которым она легко заражала окружающих.

Лена Горячева была совсем другой. Искусствовед по образованию, она уже появлялась на экране, но где-то у себя на родине, кажется, в Саратове. В Москве она не просто пробивала себе дорогу в жизни, но еще и училась в аспирантуре. По слухам, она была любовницей богатого человека, во всяком случае, ее не раз подвозили к телецентру на дорогой «БМВ» последней модели. Одета всегда хорошо, но строго, в классическом стиле - темные волосы гладко зачесаны назад и собраны в тугой узел на затылке. Лицо у нее тоже строгое, почти с классическими чертами, и благодаря этой суровости она, почти красавица, не казалась ни привлекательной, ни миловидной - напротив, ее внешность скорее отталкивала, чем привлекала, как бы создавая вокруг себя ощущение холода. Пробовать Лену на роль ведущей никому и в голову не приходило - такой она всегда казалась зажатой, и если в обычной жизни с общением у нее проблем вроде бы не было, то на экране даже в роли простого репортера она выглядела скованной. Однако редактором считалась неплохим, хотя, конечно, во многом уступала Валентине, да и опыта у нее было меньше. Последние полгода трудилась на два фронта - и на мое шоу, и на Женино, и, как это вошло в обычай Котовой, та все время вычеркивала ее фамилию из титров и разве только что не пинала ее ногами.

Да, у Лены, несомненно, были причины сильно не любить нашу теледиву. Но достаточно ли этого для убийства? В субботу она пришла на работу очень поздно, никто ее не видел до самого начала последней съемки, и хотя она утверждала, что только-только успела подъехать к телецентру к четверти восьмого, потому, что у нее поздно кончились занятия по французскому языку и по дороге она попала в пробку, проверить это не представлялось возможным. Или мне это так тогда казалось.

Что же касается Оксаны, то она заверяла, что весь перерыв между съемками провела с моей собакой в гардеробной. Я, разумеется, знала, что это неправда, но промолчала; однако в действительности, когда я выходила из комнаты отдыха примерно без десяти семь, там не было ни той ни другой. Нс сказана я об этом не только следователю, но и Сергею, решив при случае прижать Оксану к стенке самостоятельно. Конечно, я нарушала инструкции Крутикова-старшего, но не видела я Оксану в роли убийцы, не видела - и все. У нее не было явных причин конфликтовать с Котовой, но главное, она умела добиваться своего самыми простыми и экономными средствами. Зачем же ей убивать… Но почему Оксана соврала? Куда она выходила, причем не одна, а с Глашей, которой, надо сказать, она понравилась? Глашиному чутью на людей я всегда доверяла. Но почему моя собака вдруг помчалась в кладовку - может быть, она уже знала эту дорогу?

Да, это было непонятно - и пока это была моя единственная зацепка. Что ж, теперь мне хоть было ясно, откуда плясать.

И пока я была занята этими размышлениями, заседание кончилось; кажется, почти все, о чем говорило начальство, прошло мимо меня, я не запомнила ни слова.

Однако смысл до меня дошел - нас пока не закрывали, но надо работать, работать и работать, несмотря на все, что нам мешает. Подразумевалось, что мешает нам нераскрытое убийство, из-за которого нас всех постоянно дергали и будут дергать еще. Что ж, работать так работать … И, конечно, собирать информацию.