Королева из Прованса

ЦЕРЕМОНИЯ В БОЛЬ

Пока Элеанора вынашивала ребенка, из Прованса пришла печальная весть.

Ее отец был очень плох.

Санча немедленно явилась к сестре в Виндзор. Они обнялись и уединились в приватных покоях королевы, чтобы никто им не мешал.

– Матушка говорила, когда была на твоей свадьбе, что отец болеет, – сказала Элеанора.

– Да, я знаю. Он тоже хотел приехать, очень хотел, но не смог.

– Ты думаешь, он уже умер? – спросила королева.

– Почему ты так спрашиваешь?

– Матушка могла нарочно сообщить нам о его болезни, чтобы смягчить удар.

Сестры горестно смотрели друг на друга. Элеанора давно уже не видела своего отца, но сейчас воспоминания о нем воскресли в ее душе. Она и Санча как бы вернулись в золотую пору детства.

– Трудно представить себе, что его не будет, – вздохнула королева. – Бедная матушка этого не переживет. Нужно пригласить ее сюда.

Санча промолчала, вспомнив, что говорил Ричард о засилье чужеземцев в Англии.

– Остается еще Беатриса, – сказала она вслух.

– Теперь отец не сможет найти ей мужа. Правда, остается еще Ромео.

– Бедняжка Беатриса, представляю, как ей грустно.

В этот момент в дверь постучался гонец.

Опасения Элеаноры подтвердились. Граф Прованский скончался.

Когда стало известно, что по завещанию граф оставил все свои владения последней, незамужней дочери, Элеанора слегка рассердилась.

– Кажется, он забыл, что дочерей у него четверо, – обиженно воскликнула она.

– Вовсе нет, – ответила Санча. – Но отец знает, что мы трое уже имеем мужей, причем мужей могущественных и богатых. Беатриса же еще даже не невеста.

– С таким приданым у нее от женихов отбоя не будет.

Вопрос о наследстве несколько отвлек Элеанору от траура. Вскоре стало известно, что в Прованс валом повалили женихи, и королева цинично подшучивала по этому поводу.

Однако вдовствующая графиня была недовольна претендентами на руку своей младшей дочери. Как-то раз Генрих сообщил супруге потрясающую новость: Хайме, король Арагонский, осадил город Экс, заявив, что не снимет осаду до тех пор, пока графиня Прованская не выдаст свою дочь Беатрису за дона Педро, наследного принца Арагонского.

Какая романтическая история! Когда-то Элеанора описывала подобные рыцарские подвиги в своих поэмах. Подумать только, что крошка Беатриса оказалась в центре столь захватывающей драмы. А ведь все дело в том, что она – единственная наследница отцовских владений.

Вскоре пришло письмо от Маргариты.

Она писала сестрам, что они могут не беспокоиться за Беатрису. Король Арагонский и в самом деле вторгся в Прованс, чтобы силой женить своего сына на выгодной невесте. Дона Хайме прозвали Завоевателем, ибо он одержал немало побед, но на сей раз победы ему не видать, потому что за свою родственницу заступился Людовик.

Дело в том, что Карл Анжуйский, брат французского короля, сам хотел жениться на Беатрисе. Вот почему принц вторгся в Прованс во главе войска, намереваясь изгнать так называемого Завоевателя восвояси.

События принимали весьма увлекательный оборот, и сестры из Англии с интересом следили за происходящим.

Тем временем королеве подошло время родить. Она произвела на свет крепкого мальчика, и вся страна возликовала.

Принца назвали Эдмундом. От радости Элеанора и думать забыла об отцовском наследстве. Карл Анжуйский без труда изгнал из Прованса арагонцев, ибо за принцем стоял сам могущественный король Франции.

Вскоре в Париже сыграли свадьбу Карла и Беатрисы. У графства Прованского появился новый хозяин.

Более всего Элеанора любила находиться в обществе своих детей, однако, хотя она любила каждого из них, первородный сын был ей особенно дорог.

Всякую свободную минуту королева старалась проводить со своим Эдуардом. Генрих относился к старшему сыну точно так же. Конечно, у короля было меньше свободного времени, чем у королевы, но он все время рвался в детскую, чтобы быть рядом с принцем.

Наедине супруги все время только и говорили, что об Эдуарде. Генриху не терпелось одарить своего наследника землями и замками, а Элеанора смеялась, говоря, что мальчик для этого еще слишком молод.

Королеве предстояло участвовать в обряде освящения новой церкви, построенной в аббатстве Боль. Элеанора твердо решила, что возьмет сына с собой.

– Ему уже пора появляться на публике, – сказала она. – Народ будет его просто обожать.

И в самом деле, когда мальчик сопровождал родителей в поездках, подданные приветствовали королевское семейство куда более горячо. Генрих согласился, что идея неплоха – пусть Эдуард съездит в Боль с матерью.

Когда Элеанора вошла в детскую, принц налетел на нее с разбега и крепко обхватил мать за колени.

– Дорогой, разве так нужно встречать королеву? – спросила она с напускной строгостью, но не выдержала и, подняв малыша на руки, крепко расцеловала.

– Как поживает мой Эдуард?

– Хорошо!

Королева испытующе посмотрела на ребенка. Что-то у него глаза слишком горят, да и руки горячие. Может быть, разволновался от встречи с матерью?

Роберт Бернелл, наставник и капеллан наследника, сообщил:

– Последние несколько дней лорду Эдуарду слегка нездоровится, миледи.

У Элеаноры от страха сжалось сердце – это происходило всякий раз, когда кто-то из ее детей заболевал.

– Что случилось, Роберт? Вы уверены, что болезнь не опасна?

– Миледи, мальчик частенько простужается.

Это королеве совсем не понравилось. Что еще за простуды?

– Сегодня утром мы с Генрихом ездили кататься, миледи, – сообщил Эдуард. – Я его обскакал.

Почему мальчику разрешают ездить верхом так быстро? А вдруг он упадет? Да и к тому же еще эта простуда!

Элеанора с тревогой посмотрела на Роберта Бернелла.

– Лорд Эдуард очень любит состязаться и хочет непременно одерживать над всеми верх, – сказал наставник.

– И всегда одерживаю, миледи, – похвастался принц.

– Не всегда, милорд, – поправил его воспитатель.

– Ну, очень часто, – уступил мальчик.

Мать растрепала ему волосы.

– У меня к вам поручение от короля. Он хочет знать, хорошо ли вы учите уроки, ведете ли себя подобающим для принца образом? Что мне сказать вашему отцу?

– Что я все делаю очень хорошо, – выпалил Эдуард.

– Иногда, – поправил его Бернелл.

Элеанора предпочла бы, чтобы Бернелл поменьше придирался к мальчику, однако сдержалась – учитель, конечно же, прав, и мальчика следует содержать в строгости. Лучшего воспитателя для ребенка, чем Роберт Бернелл, все равно не найти.

– Дорогой мальчик, я хочу взять вас с собой в аббатство Боль.

– Когда?

– Скоро. Мы будем присутствовать на освящении церкви.

– Это очень торжественная церемония, милорд, – пояснил Бернелл.

– Значит, я тоже буду торжественный? – спросил Эдуард и закашлялся.

Элеанора испуганно встрепенулась.

– Ничего страшного, миледи, – успокоил ее учитель. – Небольшой кашель. Он то появляется, то исчезает.

– Нужно, чтобы он исчез, и больше не появлялся, – строго сказала королева.

Достаточно ли хорошо ухаживают за ребенком? Понимают ли они, сколь драгоценна жизнь этого мальчика? Конечно, некоторые скажут, что теперь у него есть брат, и можно так уж сильно не беспокоиться. Но разве кто-нибудь заменит матери ее обожаемого Эдуарда? Никто, даже сам Генрих!

Элеанора очень гордилась своим сыном, когда он отправился в путь, восседая на белоснежном пони. Кузен Генрих, который был четырьмя годами старше принца, ехал по другую сторону от Эдуарда. Сын Ричарда был тоже красив, но, с точки зрения Элеаноры, не шел ни в какое сравнение с наследным принцем.

Эдуард все еще покашливал, и Элеанора мучилась тревогой. Она с неприязнью поглядывала на юного Генриха, отличавшегося возмутительно крепким здоровьем.

Монастырь был основан королем Джоном. Время от времени этот беспутный монах совершал подобные богоугодные деяния – не во имя добродетели, а чтобы хоть немного умилостивить Небеса. Аббатство располагалось среди березовых лесов, в весьма живописном месте. Монахи-цистерцианцы с нетерпением ждали приезда королевы и наследного принца, которые согласились почтить своим присутствием освящение нового храма.

Эдуарду понравился и перезвон колоколов, и чинные цистерцианцы, однако мальчик так сильно кашлял, что королева перестала обращать внимание на обряд.

Торжественная процессия поющих монахов неспешно следовала через храм. Король и принц в окружении рыцарей наблюдали за церемонией. Здесь же находился и Роберт Бернелл.

Когда освящение закончилось, королева взяла сына за руку и с испугом почувствовала, что ладонь влажная и горячая.

– У лорда Эдуарда лихорадка, – нервно сказала она, обращаясь к Бернеллу.

– Обычная простуда, мадам. Но будет лучше поскорее вернуться во дворец.

– Нет, это слишком опасно. Эдуард должен остаться здесь. Пусть лекари сами приедут сюда. Немедленно пошлите за ними.

– Это невозможно, миледи. У цистерцианцев очень строгий устав.

– Мне нет дела до их устава! – вспыхнула королева. – Я не стану рисковать жизнью сына.

– Но аббат будет оскорблен.

– Меня это не волнует. Срочно пошлите за врачами и сообщите о случившемся королю.

Роберт Бернелл знал, что с Элеанорой спорить бессмысленно, когда она в таком состоянии. Мальчик часто простужался, обычная болезнь роста. Со временем он окрепнет и избавится от этой хвори. Однако объяснять все это королеве было бесполезно.

Узнав о случившемся, монахи немедленно отправились за настоятелем, и тот сам явился к королеве.

– Мадам, я слышал, что вы хотите оставить в монастыре лорда Эдуарда. Монахи позаботятся о нем.

– Я уже послала за королевскими медиками.

Аббат низко поклонился:

– Миледи, вы смело можете вверить принца нашей заботе.

– Оставить сына? Ну уж нет, милорд аббат. Когда мой сын болеет, я ухаживаю за ним сама.

– Но женщинам нельзя оставаться в стенах аббатства. Закон нашего ордена очень строг.

– Значит, ваш закон придется изменить, – безапелляционно заявила Элеанора. – Я не просто женщина, милорд, я ваша королева. С вашей стороны будет благоразумно проявить гостеприимство. Уложите моего сына в постель, и знайте: я пробуду у его изголовья до тех пор, пока мальчик не выздоровеет. Ухаживать за ним я буду сама, так что придется вам смириться с присутствием женщины в ваших стенах.

Настоятель растерялся. Он не имел права впускать королеву под свой кров. Это было просто возмутительно, беспрецедентно! За принцем, разумеется, монахи ухаживать будут, но королева должна уехать.

Когда святой отец попытался изложить королеве свои резоны, Элеанора впала в ярость. Неужто этот идиот цистерцианец не понимает, что он со своими дурацкими законами ставит под угрозу жизнь наследника престола?

– Слушать больше ничего не желаю! – завизжала Элеанора. – Не забудьте, что вы живете на подачки короля. Этот монастырь основал отец моего супруга. Я могу, если пожелаю, здесь камня на камне не оставить. И я сделаю это, если из-за вашего упрямства с моим сыном что-то случится. Извольте обеспечить лорда Эдуарда всем необходимым. И ухаживать за принцем будет его мать, так и знайте!

Пришлось аббату капитулировать. Он на миг представил себе, что мальчика увозят из монастыря и он умирает по дороге. Все скажут, что виной тому упрямство цистерцианцев. Лучше уж пренебречь правилами, пусть королева поступает как знает.

Приехали врачи и долго совещались. Королева потребовала, чтобы они сказали ей всю правду. Но лекари не нашли в состоянии мальчика ничего тревожного – обычная лихорадка. Ее величество напрасно так волнуется.

Однако Элеанора не желала рисковать. Несколько дней и ночей она не отходила от постели ребенка до тех пор, пока Эдуард окончательно не поправился. Лишь тогда королева позволила себе немного поспать.

Она возблагодарила Господа за исцеление принца у алтаря новой церкви, а затем, счастливая и умиротворенная, увезла Эдуарда обратно во дворец. Несмотря на протесты мальчика, ему не позволили ехать верхом, а везли его в паланкине. Эдуард вырывался, требовал, чтобы его посадили в седло, потому что он самый лучший наездник на свете и потому что над ним будут смеяться прохожие.

В конце концов Элеанора сдалась, разрешила сыну сесть на коня, но предупредила, что при первых же признаках простуды отправит его обратно в паланкин.

Ехать рядом с сыном было невыразимо приятно. Элеанора то и дело поглядывала на золотистые волосы мальчика, на его румяные щеки, а Эдуард, не умолкая, разглагольствовал о лошадях и охотничьих соколах.

Бездарное правление короля довело Англию до плачевного состояния. В свое время Вильгельм Завоеватель навел порядок в королевстве и сделал дороги безопасными самым простым и эффективным способом – он безжалостно карал преступников обоего пола за грабеж и воровство. Мало кто отваживался покушаться на чужое добро, зная, что за украденный кошелек придется поплатиться ушами, носом, глазами, рукой или ногой. Вильгельм наказывал преступников жестоко, но эта политика дала свои результаты. Путешествовать по Англии стало безопасно. В правление короля Руфуса закон и порядок исчезли, но Генрих Первый вновь вычистил страну от воров и разбойников. Затем на престол вступил слабый Стефан, при котором грабители-бароны потеряли всякий стыд. Путников захватывали среди бела дня, увозили в замки и отпускали лишь за большой выкуп. Некоторые рыцари забавлялись, пытая и предавая лютой казни невинных людей. В королевстве царствовал произвол. Дед нынешнего короля, Генрих Второй, был из той же породы властителей, что Вильгельм Завоеватель и Генрих Первый. Он знал, что страна процветает лишь тогда, когда в ней уважают законы. И Англия процветала. Но король Джон вновь посеял семена вседозволенности. Ему на смену пришли мудрые министры – Вильям Маршал и Хьюберт де Бург, восстановившие в стране мир и спокойствие. Однако теперь Англия снова стала приходить в упадок.

Страна нуждалась в сильном короле и сильных министрах. А Генрих думал лишь о том, как угодить своей жене и ее родственникам.

Дороги стали настолько опасны, что однажды, когда король и королева проезжали через Гемпшир, на них напала шайка разбойников. Обоз был разграблен, а Генрих и Элеанора чуть не лишились жизни. В последний миг бандиты поняли, кто перед ними, и устрашились.

Авторитет королевской власти упал ниже всяких границ. Однажды некий ответчик, которого вызывали на королевский суд, заставил пристава съесть повестку, и нарушителю за это ничего не было.

В стране зрело недовольство, бароны ездили друг к другу в гости, злобясь на короля и его «чужеземную свору». Конфликт давно уже перерос бы в открытое противостояние, если б не женитьба Ричарда Корнуэлльского на сестре королевы. Теперь лорды лишились своего предводителя, который под влиянием жены перекинулся на сторону короля.

Однако терпение баронов было на исходе. Они уже готовы были выступить и без поддержки Ричарда.

Еще более возмущались верховной властью жители Лондона. Они все не могли забыть королеве пресловутый «Квинхайз». Всякая новая подать, которой король облагал свою столицу – а случалось это нередко – еще более озлобляла лондонцев.

Генрих и Элеанора почти перестали ездить в Вестминстер, ибо по дороге им приходилось выслушивать брань и поношение в свой адрес.

В это время из Франции пришла весть о смерти Изабеллы Ангулемской, матери Генриха. Ее бурная жизнь закончилась в монастыре Фонтевро. Многие вздохнули с облегчением.

У Генриха не было времени предаваться скорби, так как в Уэльсе начался мятеж. Денег на карательную экспедицию в казне не было, и король вновь обратился к лондонцам. Принц Ричард, отлично понимавший, что горожане и без того разъярены, предложил предоставить необходимую сумму из собственных средств. Для оснащения армии принц заложил свои драгоценности.

Поход оказался безрезультатным. Так и не добившись победы, королевские войска сожгли в Уэльсе все поля, тем самым поставив местных жителей на грань голодной смерти и еще более усилив их ненависть к англичанам. Ситуация стала еще хуже, чем до карательной экспедиции.

– Король таков же, как его отец, – в один голос повторяла вся страна.

Да, Генрих – хороший семьянин и чтит Всевышнего, но государь из него скверный. Всякий мало-мальски разумный человек в Англии говорил, что стране нужен правитель более мудрый.

В разгар всех этих неприятностей Элеанора родила еще одного сына. Мальчика назвали Ричардом в честь дяди и великого короля Львиное Сердце. Но ребенок был слаб и через несколько месяцев скончался.

Элеанора погрузилась в траур, а Генрих старался изо всех сил ее утешить. Почти все время супруги проводили с детьми. Слава Богу, оба сына и обе дочери были в добром здравии. И все же Элеанора не переставала плакать по умершему ребенку. Она с еще большим исступлением следила за здоровьем Эдуарда, любое, даже самое незначительное недомогание принца приводило ее в панику.

Через год после памятного происшествия в Боль у Эдуарда вновь приключился приступ лихорадки, на сей раз серьезный. Элеанора чуть с ума не сошла от страха, да и Генрих тоже. Днем и ночью они сидели у постели мальчика, ничего не пили, не ели, не спали. Часами король и королева простаивали на коленях, умоляя Господа пощадить сына, свет их очей.

Во всех церквях и монастырях монахи молились об исцелении наследника. Господу давались всевозможные обещания и обеты – построить новые монастыри, возвести новые храмы. Пусть Бог назовет свою цену – Англия не поскупится.

И Господь сменил гнев на милость. Кризис миновал, и врачи объявили, что Эдуард вне опасности.

Генрих и Элеанора, обнявшись, плакали от облегчения. Их ненаглядный сын спасен! О большем счастье родители не смели и мечтать.

Через пару недель Эдуард как ни в чем не бывало носился по дворцу. Тяжелую лихорадку он пережил так же легко, как обычную простуду. Однако еще целый месяц королева по утрам наведывалась к принцу в комнату, чтобы убедиться – не стало ли ему хуже.

Стоит ли удивляться, что Эдуард, и без того избалованный, окончательно уверился – важнее него нет персоны на всем белом свете.

Мальчик был умен, ловок, силен. Он не только свободно говорил на французском и латыни, но и неплохо знал английский. Говорил Эдуард с легким заиканием, но даже этот физический изъян казался матери очаровательным. Мальчик не очень любил учебу, хоть и имел способности к наукам. Куда приятней принцу были физические упражнения. Эдуард обожал скакать верхом, фехтовать, танцевать, изучать рыцарскую науку. Его сразу можно было выделить среди сверстников из-за золотых волос и большого, не по возрасту, роста. Родители любовно прозвали его Эдуардом Долговязым, и все не могли нарадоваться на красоту своего первенца. Прошел целый год, а лихорадка так и не возобновилась. Роберт Бернелл был прав: то была болезнь возраста, принц повзрослел, и она миновала.

Мать королевы, вдовствующая графиня Прованская, вновь приехала с визитом в Англию.

Санча и Элеанора были рады встрече с матерью, которая рассказала массу любопытных подробностей о свадьбе Беатрисы. Итак, все устроилось самым наилучшим образом. Беатриса жила при Маргарите, а Санча при Элеаноре.

Какое счастье для сплоченной и дружной семьи!

Королева хотела, чтобы графиню встретили не менее торжественно, чем в прошлый раз, а ее мать принимала все как должное. Элеанора давно уже убедила Генриха, а Санча – Ричарда, что английская корона должна содержать и провансальское, и савойское семейства за свой счет.

Элеанора считала, что она совершенно права: ведь она осчастливила своим приездом Англию, облагодетельствовала короля, подарила народу прекрасного наследника. Так неужто англичане пожалеют денег для ее родственников?

Однако августейших родственников прибывало все больше и больше. После смерти Изабеллы Ангулемской ее дети от второго брака решили, что под покровительством единоутробного брата им будет житься гораздо лучше. Ангулемцы были наслышаны, что родственники королевы прекрасно устроились в Англии. Почему бы и родственникам Генриха не попытать счастья?

После смерти Изабеллы не прошло и года, а к Генриху пожаловали его ангулемские братья: Ги де Лузиньян, Гийом Валансский (этот титул достался сыну Изабеллы после смерти достопамятного епископа) и Эмер де Валанс. Вскоре пожаловала и их сестра Алиса. Ей нужен был богатый муж, а ее братьям – богатые невесты.

Генрих обрадовался, что у него столько новых родственников, и постарался каждому угодить. А ведь ангулемская родня привезла с собой целую ораву друзей, приближенных и слуг, и каждый надеялся поживиться за счет королевской казны.

Генрих выдал Алису замуж за богатого графа Уоррена, который был не прочь породниться с семейством Лузиньянов, в чьих жилах текла королевская кровь.

Гийома король столь же быстро женил на Джоанне де Мунчензи, единственной дочери богатого лорда, к тому же ее мать была пятой дочерью Вильяма Маршала и унаследовала от своего отца несметные богатства. Остальным Лузиньянам Генрих пообещал не менее выгодные браки, а Эмеру, носителю духовного сана, – хорошую карьеру в церкви.

Весь этот поток милостей, обрушившийся на иноземцев, вызывал у коренных англичан глухое раздражение.

Дела в стране шли все хуже и хуже. По дорогам было ни пройти, ни проехать из-за обилия разбойников. Симон де Монфор, назначенный губернатором Гаскони, одной из последних заморских провинций английской короны, все время просил солдат и денег. Его ходатайства неизменно оставались без последствий. А между тем многие в Англии понимали, что, если Монфору не удастся навести порядок в Гаскони, с этой провинцией тоже придется распрощаться.

Однако все средства из казны уходили на подарки многочисленным родственникам короля и королевы.

Генрих не знал, где раздобыть столько денег. Единственным источником, из которого он не уставал черпать деньги, была еврейская община, и на несчастных иудеев вновь обрушились гонения.

Заступиться за иноверцев было некому. Ведь евреи не станут бунтовать против короля, как прочие лондонцы. Англичане взирали на притеснения, которым подвергали иудеев, безо всякого сочувствия. Поразительнее же всего было то, что, несмотря на все поборы, еврейская община продолжала процветать. Самый богатый из еврейских купцов, некий Аарон, за каких-то два года внес в королевскую казну три тысячи марок серебра и двести марок золота.

Король становился все более и более непопулярен. Из-за приспущенного века лондонцы прозвали его «Прищуренной Рысью».

Бароны же выжидали, когда ненависть простолюдинов к королю и королеве достигнет критической точки.

Чувствуя, что податями из народа ничего больше не выжмешь, Генрих придумал новый, весьма неприятный обычай: теперь каждый, кто являлся к королю на аудиенцию, должен был приносить с собой подарок, и если подношение, с точки зрения короля, оказывалось недостаточно дорогим, нужно было заменять подарок на более внушительный.

Генрих говорил, что лучше уж давать деньги и подарки своему монарху, чем бродягам и нищим, клянчащим подаяние у церковных врат.

Тем временем Элеанора вновь забеременела и родила сына. Мальчика окрестили Джоном, но это несчастливое имя не пошло ему на пользу, и вскоре малютка оказался в могиле, рядом со своим братом Ричардом.

Два мальчика, и оба мертвы! Королева была в глубокой скорби, и, чтобы утешить ее, Генрих сбивался с ног, выискивая все новые и новые драгоценные подарки. Королева очень любила дорогие ткани и самоцветы, и ей ни в чем не было отказа.

Ричард пытался вразумить брата, но уже не столь рьяно, как прежде. Принц все больше и больше попадал под влияние жены, которая всегда и во всем была согласна с королевой. Элеанора и Санча почти все время проводили в обществе своей матери, гостившей при дворе с многочисленной свитой. Возглавляла эту провансальскую партию сама королева.

Лорды чувствовали, что вскоре наступит их время и вновь повторится история предыдущего царствования.

В конце концов Ричарду удалось убедить короля, что он чересчур щедр с иноземцами и до добра это не доведет. Генрих объявил, что отныне будет экономить. Он урезал жалованье своим слугам и перестал держать дома стол. Вместо этого король теперь трапезничал в гостях у своих подданных. В сопровождении королевы, наследника и огромной свиты Генрих переезжал из замка в замок, и повсюду в его честь устраивали пиры и празднества.

Такая «экономия» не очень-то понравилась вельможам, у которых гостил королевский двор. Каждый из таких дворян, вынужденных оказывать королю гостеприимство поневоле, присоединялся к стану врагов Генриха.

– Будь проклят тот день, когда отец подписал «Хартию Вольностей», – часто повторял Генрих.

Вся страна тоже беспрестанно поминала «Хартию». Люди на улицах Лондона горячо спорили из-за статей этого документа, хотя мало кто видел его собственными глазами. В народе знали лишь, что «Хартия» защищает права простых людей и ограничивает власть короля.

В это время в папском дворце, где хранились государственные акты, произошел пожар, и подлинная «Хартия Вольностей» сгорела.

– Благодарение Господу! – воскликнула Элеанора. – Этот злосчастный документ уничтожен. Теперь можно о нем забыть.

Король тут же под надуманным предлогом обложил лондонцев новой податью, считая, что теперь у него развязаны руки.

В Вестминстер поспешно явился принц Ричард.

– Так нельзя, – сказал он. – У всех на устах «Хартия Вольностей».

– Хартия сгорела! – воскликнула Элеанора. – Ее больше нет. Поистине промысел Божий!

– Вы ошибаетесь, – ответил Ричард. – Сгорел лишь оригинал, но по всей стране хранится немало копий. Если король подписывает грамоту, ограничивающую его права, поступок этот необратим. Пожар ничего не исправил. «Хартия» остается в силе.

– Пора преподать черни урок, – заявила Элеанора.

Принц нахмурился. В прежние времена он непременно переметнулся бы на сторону баронов. С ужасом Ричард осознал, что скоро наступит момент, когда придется выбирать тот или иной лагерь.

– Генрих, – взмолился он, – умоляю вас, объясните королеве. Я никогда еще не видел, чтобы наши подданные были в таком раздражении. Вы ведете себя неразумно, подвергаете всех нас опасности.

Королева выслушала принца и лишь пожала плечами. Народ Англии неблагодарен, заявила она. У англичан такой славный, добрый король, а они все куксятся. А королева! Каких чудесных детей подарила она стране!

– Пускай смотрят на Эдуарда и радуются, – сказала Элеанора. – Он растет не по дням, а по часам. Наш милый Долговязый на голову выше своих сверстников. Бернелл все время говорит, что Эдуард снова вырос из своего платья. Старик ворчит, поругивает принца, но я знаю, что в глубине души он любит мальчика, как собственного сына.

– Если вы хотите, чтобы Эдуард унаследовал корону (надеюсь, это произойдет еще не скоро), будьте осторожны, – мрачно произнес Ричард.

– Я вижу, братец, вы сегодня в скверном настроении, – ответила на это королева.

– Должен же хоть кто-то из нас быть серьезным, – буркнул принц.

Вновь, уже в который раз, он спросил себя – разумно ли держать в этом споре сторону короля.