Королева Кастильская

КОРОЛЕВСКАЯ СЕМЬЯ

Стоя у дворцового окна, Катарина смотрела на пурпурные склоны и заснеженные вершины Сьерры-де-Гвадаррамы.

Скоро Пасха. Вечернее небо приобрело кобальтовый оттенок, но равнина у подножия гор оставалась темно-коричневой.

Катарина внимательно рассматривала из окна детской расстилающийся перед ней пейзаж. Все, находящееся снаружи, всегда немного пугало ее. Возможно, потому, что будучи еще совсем маленькой, она наблюдала, также из окна, за страшной битвой под Гранадой и с тех пор боялась, что мятежные подданные ее родителей – мавры – могут восстать и снова заставят страдать ее любимую мать.

Здесь же, за гранитными стенами мадридского Алькасара, Катарина чувствовала себя в безопасности, особенно когда мать была рядом. На этот раз и отец находился дома, так что вся семья собралась под одной крышей.

Что могло быть лучше? И все-таки даже сейчас ее сестры и брат разговаривали о неприятных вещах, например, о браках, которые им придется заключить через какое-то время.

«Пожалуйста, – мысленно просила Катарина, – не надо. Сейчас мы вместе. Давайте не будем думать о плохом».

Но она не смела просить их об этом вслух – все просто высмеяли бы самую младшую сестру, всего десяти лет от роду. Только мать поняла бы ее, если б она поведала ей свои мысли, хотя тотчас напомнила бы, что ей надо исполнять дочерний долг.

Хуана вдруг расхохоталась как сумасшедшая, заметив младшую сестру.

– Подойди сюда, Катарина, – приказала она. – Не думай, что о тебе позабыли. У тебя тоже должен быть муж.

– Я не хочу замуж.

– Знаю, знаю, – сказала Хуана и передразнила младшую сестренку: «Хочу навсегда остаться с мамой. Мне хочется одного – быть любимой дочерью королевы!»

– Замолчи! – приказала Изабелла. Она была на пятнадцать лет старше Катарины. – Попридержи язык, Хуана. Неприлично говорить о чужом браке прежде, чем у тебя самой что-то решится.

Изабелла основывалась на собственном опыте. Она уже побывала замужем в Португалии.

«Счастливая Изабелла, – думала Катарина, – теперь она останется здесь надолго. Ее муж умер, и она снова вернулась домой. Она уже выполнила свой долг и теперь ей нескоро придется снова выйти замуж». Катарина удивлялась, почему Изабелла всегда такая печальная. Словно сожалела, что ее привезли обратно, словно все еще была связана с покойным мужем. Да разве может какой-то муж заменить матушку. Радость быть всем вместе, одной большой счастливой семьей?

– Если я захочу поговорить о браке, то буду, – заявила Хуана. – И обязательно сообщу тебе! – с этими словами она поднялась во весь рост, резко откинула назад рыжевато-каштановые волосы; в глазах ее горело безумие, которое так легко вспыхивало в ней.

Катарина с испугом посмотрела на сестру. Она побаивалась выходок Хуаны. Наверное, потому, что часто замечала беспокойство в глазах матери, когда ее взгляд останавливался на средней дочери.

Даже могущественную королеву Изабеллу волновало поведение Хуаны. А Катарина, которая обожала мать, чутко улавливала все ее настроения и делила тревоги.

– Однажды, – произнесла принцесса Изабелла, – Хуана поймет, что должна повиноваться.

– Может, я и должна кого-то слушаться, – закричала Хуана, – но только не тебя, сестра! Не тебя!

Катарина принялась тихо умолять:

– Не надо ссориться сейчас… пожалуйста, только не сейчас, когда мы так счастливы.

– Дай Бог, – сказал Хуан, как всегда стараясь сохранить мир, – чтобы Хуана вышла за такого снисходительного мужа, который всегда будет делать то, что она пожелает.

Миловидное лицо Хуана, обрамленное светлыми волосами, напоминало ангельский лик. Королева любила называть своего единственного сына «ангелом». Катарина прекрасно понимала, почему: не только потому, что Хуан очень походил на изображения ангелов, он и вел себя не так, как остальные. Катарина думала, что, наверное, мать любит Хуана больше остальных своих детей. Безусловно, так и должно быть – ведь он не только наследник короны, но и самый красивый, умный, нежный человек из всех, кого она знала. Он никогда не старался напомнить людям о своем высоком положении; слуги обожали его и считали за честь выполнять его приказы. И сейчас семнадцатилетний юноша вполне мог предпочесть общение с товарищами, охоту, занятия спортом или еще что-нибудь, а он находился здесь, в детской, в окружении сестер. Возможно, только из-за того, что им хотелось быть с братом, и он понимал это, или же, как считала Катарина, потому, что ценил свою семью.

Хуана заулыбалась; мысль о терпеливом муже, снисходительностью которого она могла бы пользоваться, ей понравилась.

Изабелла с некоторой печалью наблюдала за всеми. «Какие они еще дети!» – думала она. Как жаль, что они настолько младше ее. Конечно, в ранние годы правления матери было не до детей. Тогда шла великая война, и королеве приходилось решать множество государственных вопросов; поэтому неудивительно, что Хуан, родившийся после Изабеллы, был на восемь лет младше ее.

Изабелле очень не нравились все эти разговоры о браках. Они вызывали у нее горькие воспоминания. Она словно воочию видела себя прежней, как пять лет назад, когда прижималась к матери, как это делала сейчас Катарина, испуганная тем, что придется покинуть родной дом. Ей предстояло ехать в Португалию, чтобы выйти замуж за Альфонсо, наследника короны этой страны. Тогда обещанная корона совсем не привлекала ее. И она рыдала на плече матери, как, несомненно, будет рыдать и бедняжка Катарина, когда наступит ее черед.

Правда, Изабелла сразу поняла, что ее юный супруг в таком же ужасе от брака, как и она сама; очень скоро они привыкли друг к другу, а потом и полюбили. Любовь была такой сильной, такой горько-сладкой и такой недолговечной…

Она убеждала себя, что теперь ее постоянно будут преследовать призраки тех, кто принес из леса несчастное изувеченное тело Альфонсо. Она думала о новом наследнике короны, двоюродном брате ее мужа, молодом Эммануиле, который всячески пытался ее утешить. Он предлагал ей забыть о горячо любимом муже, остаться в Португалии, стать его невестой, а не возвращаться безутешной вдовой в родительский дом.

Она слушала красавца Эммануила и, вся дрожа, отворачивалась от него.

– Нет! – восклицала она. – Я никогда больше не выйду замуж! Я буду всегда думать об Альфонсо… до тех пор, пока не умру.

Несчастье случилось, когда ей исполнилось двадцать, и с тех пор она хранила свой обет, несмотря на все старания матери переубедить ее, да и отец, на что уж спокойный человек, все чаще выражал свое недовольство ее упрямством.

Мысль, что ей придется вернуться в Португалию невестой другого, бросала ее в дрожь. Воспоминания о прошлом по-прежнему были слишком мучительны.

Изабелла почувствовала, как слезы навертываются ей на глаза, и вдруг увидела, что малышка Катарина пристально глядит на нее.

«Бедняжка Катарина, – подумала она, – скоро наступит и ее черед. Она станет храбриться – уж я-то ее хорошо знаю. А что будет с остальными?»

Тринадцатилетняя Мария занималась вышиванием. Ее совершенно не волновали разговоры о браке. Иногда Изабелла думала, что Мария просто глуповата, ничто ее не трогало, она все принимала, как должное. Жизнь Марии будет намного легче, чем у других.

А Хуана? О Хуане лучше не думать. Она никогда не станет страдать молча.

Сейчас это взбалмошное создание вскочило на ноги и протянуло руку брату.

– Давай станцуем, – скомандовала она. – Мария, возьми лютню и сыграй нам.

Мария с безмятежным видом отложила вышивание, настроила лютню и взяла первые аккорды паваны.[1]

Брат с сестрой начали танец. Они были красивой парой, однако такими разными. Эта мысль одновременно пришла в голову Изабелле и Катарине. Различие между ними настолько бросалось в глаза, что люди часто говорили об этом, видя Хуана и Хуану вместе. Они были одного роста, и имена их звучали одинаково, но никто никогда не мог бы даже предположить, что это брат и сестра.

Роскошные золотисто-каштановые, как и у их матери, волосы Хуаны обрамляли ее лицо и падали на плечи; в ее огромных глазах нередко вспыхивали яростные огоньки, а настроение менялось за какие-то секунды. Хуана никогда не была совершенно спокойной. Даже во сне ее лицо оставалось тревожным.

Совершенно иным был светлый ангельский лик Хуана. Он танцевал с сестрой не только потому, что она просила, но и потому, что догадался – мысли о замужестве волнуют ее. Танец снимет физическое напряжение, поможет успокоиться.

Даже если ему не хотелось танцевать в тот момент, когда его просили, он сразу же изменял свои намерения. Таков был его характер. Он обладал редчайшим качеством не только доставлять удовольствие другим, но и делать так, что их желания становились при этом его желаниями.

Катарина вернулась к окну и еще раз взглянула на раскинувшуюся долину и горы вдали, а также на то, как в замок въезжают и уезжают из него люди.

Девочка заметила, что ее сестра Изабелла тоже встала рядом, и улыбнулась. Изабелла вдруг почувствовала, что ей нужно защитить сестру от всех невзгод, которые могли выпасть на долю дочерей Испанского дома, и обняла девочку. Воспоминания об Альфонсо всегда вызывали в ней скорбь, но она предпочитала делиться своими переживаниями только с духовником матери, поскольку он никогда не утешал ее, а журил так, как журил бы самого себя. Кроме того, вид его бледного изможденного лица еще больше увеличивал ее печаль и отвечал грустному настроению.

Бывали моменты, когда она страстно желала уйти в монастырь и провести жизнь в молитвах до самой смерти, пока не воссоединится с Альфонсо. Такое было бы возможно, не будь она дочерью испанского короля.

– Смотри, – сказала вдруг Катарина, показывая на сухопарую фигуру в одеянии францисканца. – Вон духовник королевы.

Изабелла посмотрела вниз на мужчину, который вместе со своим спутником собирался войти в Алькасар. Она не могла четко разглядеть худое суровое лицо монаха, но поняла, что это именно тот, кого она ждала.

– Я рада, что он здесь, – проговорила она.

– Изабелла, он… немного пугает меня. Лицо Изабеллы стало строже.

– Не надо бояться добродетельных людей, Катарина, а в Испании нет человека благочестивей, чем Хименес де Сиснерос.

Королева сидела в своей комнате на скамье у окна. Выражение ее лица оставалось спокойным и непроницаемым. Она собиралась выполнить неприятный долг, хотя это было для нее мучительно.

«Вся моя семья здесь со мной, – размышляла королева. – Испания сейчас сильнее, чем год назад; теперь мы – Объединенное королевство, христианское королевство. За прошедшие три года с тех пор, как мы вместе с Фердинандом подавили последний оплот мавритан, христианский флаг развевается над каждым испанским городом. Благодаря Христофору Колумбу теперь у нас появились владения и за морем. Как королеву меня радует процветание страны. Как мать я испытываю величайшее счастье, что в такой момент вся семья в сборе. Вроде бы все хорошо, и тем не менее…»

Она улыбнулась королю, который сидел рядом и наблюдал за ней.

Фердинанд, на год моложе ее, был по-прежнему очень красив. Если иногда в его взгляде и мелькало коварство, Изабелла отказывалась признавать это; если его лицо немного портила похотливость, Изабелла говорила себе, что он настоящий мужчина, и нельзя его воспринимать иначе.

А он и в самом деле был истинный мужчина – храбрый воин, хитрый государственный деятель, человек, который мало что любил на этой земле так, как золото и богатство. И все же он был по-своему привязан к семье. Дети любили его. Конечно, не так, как мать. Однако, думала Изабелла, все же мать родила их, и потому она им ближе, чем отец. Дети обожали ее, они ощущали ее безграничную преданность им, твердо зная, что когда для них будут выбраны мужья, отец порадуется материальным выгодам, вытекающим из этих браков, их счастье для него – вещь второстепенная. А вот мать, которая тоже мечтала о выгодных браках, будет страдать из-за разлуки с ними.

Вот почему они отвечали ей такой же преданностью. Каждый знал, какая нежность скрывается под ее напускной сдержанностью, ибо только перед ними королева Изабелла открывала свое истинное лицо.

Сейчас она смотрела на документ, который лежал перед ней на столике, и прекрасно понимала, почему Фердинанд тоже обратил на него такое внимание.

Им надо поговорить. Она знала, что муж собирается просить, чтобы она порвала эту бумагу.

Королева оказалась права. Губы Фердинанда сжались, и ей на какое-то мгновенье показалось, что он ее ненавидит.

– Итак, ты намереваешься сделать по-своему? Изабеллу уязвила холодность, прозвучавшая в его словах.

Ни один человек не умел придавать своему голосу такой презрительный, ненавистный ей оттенок, как Фердинанд.

– Да, – ответила она.

– Бывают моменты, – продолжал он, – когда мне хотелось бы, чтобы ты прислушивалась к моим советам.

– А как бы мне этого хотелось!

– Все довольно просто, – раздраженно махнув рукой, проговорил Фердинанд. – Возьми сей документ, разорви пополам и покончим с этим вопросом.

Он наклонился вперед, чтобы взять бумагу, но пухлая белая рука Изабеллы тут же легла на документ, защищая его.

Губы Фердинанда превратились в тонкую линию, отчего он стал похож на непослушного ребенка.

– Прости меня, Фердинанд, – сказала Изабелла.

– Итак, ты еще раз напоминаешь мне, что ты – королева Кастилии. Ты будешь настаивать на своем. И таким образом…

предоставишь этому… этому выскочке самый высокий пост в Испании, в то время как мы могли бы…

– …отдать тому, кто заслуживает его гораздо меньше, – спокойно закончила Изабелла. – Твоему сыну… но не моему.

– Изабелла, ты рассуждаешь не как королева, а как простая женщина. Альфонсо – мой сын. Я никогда не отрицал этого факта. Он родился, когда мы с тобой находились в разлуке… что нередко случалось в самом начале нашей супружеской жизни. Я был молод, страстен и нашел себе любовницу, как поступают многие молодые люди. Ты должна понять меня.

– Я уже поняла и простила, Фердинанд. Но это не означает, что мне следует отдать этому бастарду место архиепископа в Толедо.

– И ты отдаешь его этому полуголодному монаху… этому простолюдину, этому вульгарному…

– Он из благородной семьи. Конечно, не из королевской, но по крайней мере он – законный сын своего отца.

Фердинанд грохнул кулаком по столу.

– Мне надоели твои упреки! Альфонсо существует, и тут уж ничего не поделаешь. Признай это. Просто ты желаешь показать мне, как уже неоднократно делала, что ты – королева Кастилии, которая для Испании значит больше, нежели Арагон, и следовательно, стоишь выше.

– О, Фердинанд, я никогда этого не желала подчеркивать. Кастилия, Арагон – они не идут ни в какое сравнение с Испанией. Теперь Испания объединилась. И ты ее король, а я – королева.

– Но королева жалует место архиепископа в Толедо тому, кому пожелает.

Изабелла грустно посмотрела на мужа.

– Разве это не так? – вскричал он.

– Да, – ответила Изабелла. – Так.

– И это твое окончательное решение?

– Да, окончательное.

– В таком случае я прошу разрешения Вашего Величества удалиться, – произнес Фердинанд с сарказмом в голосе.

– Видишь ли, Фердинанд, – начала королева, но тот, не дожидаясь ее слов, поклонился и гордо вышел из комнаты.

Изабелла осталась за столом. В ней пробудилось воспоминание о таких же сценах, часто случавшихся во время их брака из-за власти. Что касается ее самой, то она, в отличие от Фердинанда, всегда хотела быть просто хорошей женой и матерью. Ведь как легко было сказать: «Поступай, как хочешь, Фердинанд. Отдавай архиепископство, кому пожелаешь».

Но беспечный юный сын Фердинанда не подходил для такой высокой должности. Только один человек, по ее мнению, достоин стать архиепископом Испании. А она обязана в первую очередь заботиться о своей стране. Только Франциск Хименес должен стать архиепископом Испании, и неважно, что это назначение не по душе Фердинанду.

Она поднялась из-за стола и подошла к двери.

– Ваше Королевское Величество! – несколько слуг, ожидавших снаружи, вытянулись в струнку, увидев королеву.

– Пойдите и узнайте, во дворце ли Франциск Хименес де Сиснерос. Если он здесь, передайте, что я желаю немедленно видеть его у себя.

Франциск Хименес де Сиснерос, вполголоса читая молитву, уже подходил ко дворцу. Согласно обычаю, на нем была грубая власяница, которая сильно раздражала кожу, отчего он получал бесконечное наслаждение. Во время путешествия из Оканьи в Мадрид он питался только травами и ягодами и привык подолгу воздерживаться от пищи.

Его племянник, Франсиско Руис, которого он любил больше всех, даже больше собственных братьев, взволнованно посмотрел на него.

– Как ты думаешь, зачем нас вызвала королева? – спросил он.

– Дорогой Франсиско, поскольку я об этом очень скоро узнаю, давай не будем попусту теряться в догадках.

Однако Франсиско Руис по-прежнему сгорал от любопытства, и не без оснований: скончался великий кардинал Мендоза, занимавший самый высокий пост в Испании – пост архиепископа Толедского, и эта должность освободилась. Неужто такую честь окажут его дяде? Хименес мог твердить, что не готов принять это лестное предложение, однако перед таким соблазном не устояли бы даже самые благочестивые люди.

«А почему бы и нет? – размышлял Руис. – Королева весьма высокого мнения о своем духовнике – и это справедливо. С тех пор, как ее исповеди выслушивал сам Торквемада, она ни разу не смогла найти достойного советника. И ей нравятся такие люди, как он, безбоязненно высказывающие свои мысли и совершенно безразличные к мирским благам».

Сейчас Торквемада превратился в глубокого старца, мучительно страдающего от подагры, ему недолго осталось пребывать на этом свете. Хименес же, напротив, в расцвете сил и способностей.

Руис пребывал в уверенности, что их отозвали из Мадрида, поскольку желают оказать его дяде высокую честь.

Что касается Хименеса, он не мог в это поверить.

Архиепископ Толедский! Архиепископ Испании! Он никак не мог уловить то странное ощущение, которое все больше разрасталось в душе. И еще, он не мог понять самого себя. Он странно желал испытать жесточайшую телесную пытку, как Христос на кресте. И даже когда тело восставало против подобного обращения, внутренний голос вопрошал его: «Зачем ты это делаешь, Хименес? Уж не потому ли, что не способен допустить, что кто-то окажется более великим, чем ты? Никто не переносит страдания настолько мужественно. Нет равного тебе в благочестии. Так кто же ты, Хименес? Человек или Бог?»

«Архиепископ Толедский, – торжествовал внутренний голос. – У тебя будет власть. Ты станешь могущественнее любого человека, находящегося под властью суверенов. Да и на суверенов распространится твое влияние. Разве ты не отвечаешь за душу королевы, и разве не королева – истинная правительница Испании?

Тобой овладела гордыня, Хименес! Ты желаешь стать самым влиятельным человеком в Испании, более могущественным, чем Фердинанд, который хочет лишь пополнять свою казну и расширять границы королевства. Ты страстно желаешь превзойти в могуществе Торквемаду, который разжег святые костры, испепеляющие тела еретиков по всей земле. Ты желаешь стать могущественнее всех. Хименес – архиепископ Испании, правая рука королевы. А может, правитель Испании?»

«Я не должен занимать этот пост, если мне его предложат», – твердо решил он.

Хименес закрыл глаза и начал молиться, чтобы Господь дал ему силы сказать «нет», но казалось, что дьявол нарочно раскинул королевства у его ног.

От слабости он слегка покачивался. Ведь ягоды – не еда, а во время путешествий он никогда не брал с собой пищу или деньги, обходясь тем, что находил на обочине дороги или получал в качестве подаяния от встречающихся путников.

– Учитель не носил с собой хлеб и вино, – говорил он, – и хотя у птиц есть гнезда, у лис – норы, у Сына Человеческого нет крова, где он мог бы преклонить голову.

А Хименес должен следовать примеру Учителя. Когда они вошли во дворец, посланник королевы тут же окликнул его.

– Брат Франциск Хименес де Сиснерос?

– Да, это я, – ответил Хименес. Он ощущал некоторую гордость всякий раз, когда слышал свой полный титул; при крещении ему дали имя не Франциск, а Гонсало, но он поменял свое первое имя и посему носил такое же, как и у основателя ордена, которому он служил.

– Ее Величество королева Изабелла желает безотлагательно видеть вас.

– Я сию же минуту иду к ней.

Руис дернул его за рукав.

– Разве вам не надо смыть с себя следы долгого путешествия прежде чем являться к Ее Величеству?

– Королеве известно, что я с дороги. И она ждет меня.

Руис смотрел вслед дяде в некотором смятении. Худое тело, изможденное лицо с бледной кожей, туго обтягивающей скулы, – все это резко отличалось от того, что являл собой предыдущий архиепископ Толедский, покойный Мендоза – чувственный благодушный эпикуреец, любитель комфорта и женщин.

«Архиепископ Толедский! Этого просто не может быть!» – подумал Руис.

Когда духовник вошел в покои королевы, она встретила его радостной улыбкой и махнула рукой слуге, давая знак уйти.

– Я приказала вам возвратиться из Оканьи, – извиняющимся тоном проговорила Изабелла, – потому что у меня для вас есть новость.

– Какая же новость у Вашего Величества?

В манерах Хименеса не было и следа раболепия, к которому привыкла королева в обращении со своими подданными, однако она не возражала. Она восхищалась своим духовником – его беспристрастностью.

– Думаю, что письмо от Его Святейшества Папы все объяснит, – сказала Изабелла, повернулась к столу, взяла документ, вызвавший столь бурное недовольство Фердинанда, и передала Хименесу.

– Прочитайте это, – приказала королева.

Хименес повиновался. Стоило ему пробежать глазами первые строки, как черты его лица преобразились. Он не побледнел – это было просто невозможно, – однако губы строго сжались в прямую линию, а глаза прищурились; несколько секунд его худом теле бушевала яростная борьба.

Буквы прыгали перед его глазами. Начертанные рукой самого Папы Александра VI, они гласили:

«Нашему возлюбленному сыну и брату Франциску Хименесу де Сиснеросу, архиепископу Толедскому».

Изабелла ждала, что он упадет на колени и возблагодарит ее за столь высокую честь, однако Хименес не сделал этого. Он стоял неестественно прямо, застывшим взором глядя перед собой и совершенно забыв, что находится в присутствии королевы. Охваченный жесточайшей душевной борьбой, он пытался разобраться в себе, почему его мучили столь противоречивые чувства.

Власть. Высшая власть была вручена ему. Но зачем ему власть? Он еще точно не знал. Его мучила та же неуверенность в себе, что и много лет назад, когда он жил отшельником в кастаньярском лесу.

Тогда ему казалось, что бесы издеваются над ним.

– Ты жаждешь власти, – твердили они. – Ты тщеславный и грешный человек, Хименес. Ты слишком честолюбив, а этот грех сбивал с пути истинного даже ангелов.

Он положил документ на стол и тихо произнес:

– Это ошибка. Это не для меня. – Потом повернулся и размашистым шагом покинул комнату, оставив королеву, изумленно глядящую ему вслед.

Ее смятение уступило место гневу. Может быть, Хименес и святой, но он забыл, как следует вести себя в присутствии королевы. Но почти сразу же ее ярость исчезла. Он благочестивый человек, одернула она себя, и притом – единственный из приближенных к ней людей, кто не ищет личной выгоды. Да, он отказывается от великой чести. Но разве найдется другой человек в Испании, способный на подобный поступок?

Королева послала за старшей дочерью.

Молодая Изабелла собиралась опуститься перед матерью на колени, но та взяла ее за руки, подняла и крепко прижала к себе на несколько секунд.

«Пресвятая Богородица! – подумала принцесса, – что это значит? Она страдает из-за меня? Или из-за моего замужества? Почему она так жалеет меня?»

Королева отстранила принцессу, и черты ее лица разгладились.

– Дорогая моя, – сказала она, – ты выглядишь совсем не так, как мне бы хотелось. Ты все еще кашляешь?

– Иногда, Ваше Величество, не чаще, чем обычно.

– Изабелла, дитя мое, теперь, когда мы наедине, забудем про этикет. Зови меня просто матерью. Я так люблю слышать это слово из твоих уст.

– О, мама… – начала принцесса и тут же зарыдала на груди королевы.

– Ну полно, полно, дитя мое, – тихо приговаривала Изабелла. – Ты по-прежнему думаешь о нем? Ведь так?

– Я была бы так счастлива, по-настоящему счастлива! Мама, разве ты не можешь понять? Сначала я ужасно боялась, а когда мы полюбили друг друга… это было восхитительно! Мы думали, что проживем вместе всю жизнь.

Королева молча гладила волосы дочери.

– Ну почему все так несправедливо… Жестоко! Он ведь был так молод. А когда мы поехали в тот день в лес, все было как всегда. Как в любой другой день. Он все время оставался рядом со мной, кроме тех десяти минут, когда… Он смеялся, он был рядом. А потом…

– На все воля Божия, – нежно произнесла королева.

– Божия воля? Так изуродовать молодое тело?! Зачем Он забрал себе этого полного сил и любви юношу?

Королева строго нахмурилась.

– Горе лишило тебя разума, дитя мое. Ты забыла о своем долге перед Господом. Если Он желает причинить нам страдания, то мы должны принимать их с радостью в сердце.

– С радостью? Я не собираюсь радоваться своему горю! Королева быстро перекрестилась, губы ее зашевелились, произнося молитву.

«Она вымаливает прощение мне за грешные слова, произнесенные в минуту гнева, – подумала Изабелла. – Хотя самой ей на долю выпало немало горя, ОНА ни разу не поддалась чувствам, как я».

Раскаяние охватило ее.

– Прости меня, мама. Я сама не знаю, что говорю. Так иногда бывает, когда нахлынут воспоминания, и тогда я боюсь, что…

– Надо молиться, дорогая, молиться, чтобы научиться владеть собой. Богу не угодно, что ты прячешься от мира.

– Богу или моему отцу? – требовательно спросила Изабелла.

– Ни твой Небесный, ни земной отец не одобряют тебя, – нежно проговорила королева.

– Боже, как бы мне хотелось уйти в монастырь! Вся моя жизнь оборвалась в тот страшный день.

– Ты сомневаешься в Божьей воле. Если бы Он захотел, чтобы твоя жизнь закончилась, Он забрал бы тебя к себе вместе с мужем. Это твой крест, дорогая; вспомни о Нем и неси свой крест так, как Он нес свой.

– Он нес крест только для того, чтобы умереть. А мне приходится жить.

– Дорогая, надо перебороть себя. Я удвою свои молитвы за тебя и в эту ночь, и в последующие. Боюсь, что страдания слишком завладели твоим разумом. Надеюсь, со временем ты о них забудешь.

– Мама, с тех пор прошло четыре года. А я все еще ничего не забыла.

– Четыре года! Тебе этот срок кажется долгим, ибо ты молода. В мои годы это – как вчерашний день.

– Но мне всегда будет казаться, что Альфонсо умер только вчера.

– Борись с этими ужасными мыслями, дорогая. Лелеять горе – грех. А я послала за тобой, потому что у меня для тебя новости. Твой тесть умер, и теперь в Португалии новый король.

– Будь Альфонсо жив, королем стал бы он… а я – его королевой.

– Но он умер, однако ты все же можешь стать королевой Португалии.

– Эммануил…

– Моя дорогая доченька, он вновь делает тебе предложение. И теперь, когда он взошел на трон, он не выбросил тебя из головы. И другой жены, кроме тебя, не желает.

Эммануил! Как хорошо она помнила его. Обходительный, умный, он уделял учению больше времени, чем его беззаботный веселый кузен Альфонсо; но она знала, насколько он завидует Альфонсо, и особенно тому, что у него такая жена. А сейчас снова просит ее руки.

– Я предпочла бы уйти в монастырь.

– Наверное, всех нас преследует искушение совершить то, что нам кажется легче исполнения долга.

– Мама, но ты не приказываешь мне выйти замуж за Эммануила?

– Ты уже однажды вышла замуж по отцовскому и моему приказу. Не буду еще раз неволить тебя, но вспомни о своем долге перед семьей… перед Испанией.

Изабелла до боли сжала пальцы в кулаки.

– Ты понимаешь, о чем меня просишь, мама? Поехать в Лиссабон, как тогда, к Альфонсо… и встретить там ожидающего меня Эммануила… В то время, как Альфонсо в могиле…

– Дитя мое, помолись для храбрости.

– Я молюсь каждый день, мама, – медленно ответила Изабелла. – Но я не могу вернуться в Португалию, и пока жива, навсегда останусь вдовой Альфонсо.

Вздохнув, королева усадила дочь рядом, обняла, и пока голова девушки лежала на ее плече, размышляла: «Со временем ее все-таки можно будет убедить вернуться в Португалию и выйти замуж за Эммануила. Все мы обязаны выполнить свой долг, и хотя мы иногда протестуем, это идет нам на пользу».

Когда вошла королева, Фердинанд поднял глаза и улыбнулся, но его улыбка была иронической. Его позабавило, что какой-то францисканский монах, которого так глупо удостоили звания архиепископа Толедского, просто небрежно скользнул взглядом по своему титулу, собственноручно начертанному его святейшеством Папой. Изабелле следует думать, прежде чем жаловать высокие титулы недостойным, таким, как этот неотесанный малый. Приятная перспектива! Архиепископ Испании – монах, жилище которого напоминает скорее лачугу отшельника, нежели королевский дворец. А его дорогой сын Альфонсо – такой красивый, такой лихой – вот кого бы сделать архиепископом Испании! И если бы он почувствовал себя в чем-то неуверенно, отец всегда пришел бы к нему на помощь.

Фердинанд не мог смотреть на Альфонсо, не вспоминая о тех упоительных ночах, которые он проводил с его матерью. Какая женщина! И сын не хуже.

Нежно любя молодого Хуана, Фердинанд иной раз страстно желал, чтобы его законным сыном был Альфонсо. Если Хуана отличали хрупкость и утонченность, то Альфонсо олицетворял мужественность. Фердинанд был уверен, что его незаконнорожденный сын знал, чем занять себя в молодые годы – возможно, тем же, чем и его отец.

Это немыслимо, Что он не в состоянии сделать подарок своему мальчику – отдать ему Толедо.

Тем не менее, король не впадал в отчаяние. Изабелла могла осознать свою ошибку. Особенно теперь, когда монах отказался.

– Я разговаривала с Изабеллой, – произнесла королева.

– Надеюсь, она понимает, какое счастье выпало ей на долю.

– Она так не считает, Фердинанд.

– Что? Эммануил готов для нее на все.

– Бедное дитя! Как ты можешь ожидать, что ее обрадует возвращение туда, где она некогда была так счастлива?

– Она снова будет счастлива.

Изабелла насмешливо посмотрела на мужа. Фердинанд, окажись на месте дочери, был бы, конечно, счастлив. Такой брак принес бы ему королевство. Он не может понять, какое это потрясение для Изабеллы, если вместо Альфонсо ее встретит Эммануил.

Королева не показала вида, что ей грустно.

– Надеюсь, ты передала ей наши пожелания? – осведомился Фердинанд.

– Я не могу ей приказывать, Фердинанд. Ее рана еще не зажила.

Король уселся за полированный деревянный стол и ударил по нему кулаком.

– Не вижу смысла в таких разговорах, – сердито сказал он. – Союз с Португалией необходим для Испании. И Эммануил этого хочет. Ее брак принесет нам большую пользу.

– Дай ей еще немного времени, – тихо проговорила Изабелла, но таким тоном, чтобы Фердинанд осознал: ему придется подождать, прежде чем его желание осуществится, – дочери и в самом деле надо дать время.

– Наше счастье в руках наших детей, Изабелла, – вздохнул он. – Благодаря им мы сумеем сделать Испанию великой.

Мне бы хотелось иметь побольше детей. Ах, если бы у нас была возможность чаще бывать вместе в самом начале нашего брака…

– Вне всякого сомнения, у тебя было бы меньше незаконных сыновей и дочерей, – согласилась Изабелла.

Фердинанд лукаво улыбнулся, однако счел эту минуту неподходящей, чтобы поднимать вопрос об Альфонсо и Толедском архиепископстве. Вместо этого он произнес:

– Моими предложениями заинтересовался Максимилиан. Изабелла грустно кивнула. В такие минуты она забывала о том, что была правительницей великой и огромной страны, она могла думать о себе только как о матери.

– Они еще слишком молоды… – начала она.

– Молоды! Хуан и Хуана уже созрели для брака. А что касается нашей старшей дочери, то у нее было вполне достаточно времени, чтобы изображать из себя вдову.

– Что же тебе предложил Максимилиан?

– Он хочет, чтобы Хуана вышла замуж за Филиппа, а Хуан женился на Маргарите.

– Это были бы два самых значительных брака, какие мы смогли устроить нашим детям, – задумчиво проговорила Изабелла. – Но Хуана еще слишком молода… слишком непостоянна.

– Скоро она станет взрослой, дорогая, и никогда больше не изменится. Нет, время уже наступило. Мы расскажем им о наших намерениях. И не нужно смотреть на все так мрачно. Ручаюсь, Хуана очень обрадуется. Что же касается твоего ангелочка-сына, то он никогда не покинет страну своей матери. Эрцгерцогиня Маргарита приедет к Хуану. Значит, только непостоянной бедняжке Хуане придется уехать.

– Мне хотелось бы уговорить Филиппа… чтобы они жили здесь.

– Наследника Максимилиана! Браки наших сына и дочери с детьми Максимилиана создадут грандиозные пары. Ты понимаешь, что потомки Филиппа и Хуаны станут владельцами портов Фландрии и получат в придачу еще Бургундию и Люксембург, не говоря уже об Артуа и Франш-Конте. Хотелось бы мне увидеть выражение лица короля Франции, когда он узнает об их бракосочетании. А когда Изабелла выйдет замуж за Эммануила, мы сможем сократить наши оборонительные укрепления на португальской границе. Как бы мне хотелось увидеть лицо французского короля!

– А что тебе известно о детях Максимилиана… о Филиппе и Маргарите?

– Ничего, кроме хорошего. Только хорошее, – отвечал Фердинанд, потирая от радости руки. Глаза его сверкали.

Изабелла медленно опустила голову. Конечно же, король прав. И Хуан и Хуана неизбежно должны вступить в брак. И королева возьмет верх над любящей матерью, которая лелеяла несбыточные надежды всегда видеть своих детей подле себя.

Фердинанд захохотал.

– Филипп унаследует корону империи, и дом Габсбургов будет связан с нами кровными узами. Когда германские владения соединятся с испанскими, замыслы Франции относительно Италии рухнут.

«Он всегда прежде всего – государственный деятель, – думала Изабелла, – и только потом отец. Для него Филипп и Маргарита не живые люди, а олицетворение дома Габсбургов и германских владений. Но нельзя не признать, что план блестящий. Заморские владения Испании расширялись благодаря ее несравненным путешественникам и искателям приключений. Однако Фердинанд всегда мечтал о завоеваниях поблизости от дома. Он намеревался стать властелином Европы, и, возможно, – всего мира».

Самый честолюбивый человек из всех, кого она когда-либо знала. Изабелла наблюдала, как с каждым годом его жажда власти возрастала все больше и больше, и теперь часто задавалась неприятным вопросом – а не результат ли это слишком частых упоминаний, что она королева Кастилии, и ее слово – закон. Не было ли его самолюбие уязвлено настолько, что он решил стать властелином всего мира за пределами Кастилии?

И она сказала:

– Если эти браки состоятся, то, похоже, вся Европа будет твоим другом, за исключением одного островка – драчливого, назойливого крошечного островка.

Фердинанд посмотрел ей в глаза и тихо произнес:

– Ты имеешь в виду Англию, не так ли, моя королева? Что ж, согласен с тобой, этот островок, наверное, одно из самых беспокойных мест. Однако я не забыл о нем. У Генриха Тюдора двое сыновей, Артур и Генрих. Я хочу женить Артура, принца Уэльского, на нашей малышке Катарине. Тогда, моя дорогая, вся Европа будет связана со мной. И что станет делать король Франции? Скажи мне.

– Катарина! Но она совсем еще дитя.

– Артур тоже очень юн. Из них получится идеальная пара. Изабелла закрыла лицо руками.

– Что с тобой? – громко спросил ее муж. – Тебя не радует, что у твоих детей есть отец, который устраивает такие отличные партии?

Какое-то время Изабелла не могла произнести ни слова. Она думала о Хуане – о необузданной Хуане, чье настроение нельзя предугадать и привести в норму – о Хуане, которую оторвут от нее и пошлют в равнинные безлюдные земли Фландрии. Она станет женой совершенно незнакомого ей человека, который очень подходит ей только потому, что он – наследник Габсбургов. Но больше всего Изабелла беспокоилась о Катарине… о нежной малышке Катарине… Ее оторвут от семьи, чтобы она стала супругой иностранного принца, и отправят жить на суровый остров, где, если верить сообщениям, солнце светит очень редко, а земля всегда затянута туманами.

«Я всегда знала, что так случится, – думала королева. – Но от этого мне ничуть не легче».

Королева закончила исповедь, и Хименес перечислил наказания за грехи. Она была виновна в том, что позволила личным чувствам бороться с ее долгом, допустила слабость, которой она грешила и прежде. Королева обязана забыть, что она – мать.

Изабелла смиренно приняла упреки своего духовника. Он-то, без сомнения, не собьется с пути долга, в этом она уверена. Она смотрела на его изможденное лицо, на строго сжатые губы, никогда не осквернявшие себя улыбкой.

«Ты благочестивый, хороший человек, Хименес, – размышляла королева, – но тебе проще, ибо у тебя нет детей. Когда я думаю о глазах маленькой Катарины, пристально глядящих на меня, мне кажется, я слышу, как она умоляет: «Не отсылай меня из дома. Мне не хочется ехать на этот остров густых туманов и дождей. Я возненавижу принца Артура, а он возненавидит меня. А тебя, мамочка, я люблю так, как не смогла бы полюбить никого».

– Знаю, знаю, любовь моя, – прошептала Изабелла. – Будь это в моей власти…

Однако мысли королевы отклонились от совершенных грехов, и не успев вымолить прощенье, она снова поддалась искушению.

Когда она опять увидит Катарину, то напомнит дочери о ее долге.

Изабелла поднялась с колен. Это была уже не кающаяся грешница, а могущественная королева, и когда она взглянула на монаха, брови ее нахмурились.

– Друг мой, – проговорила она, – ты по-прежнему отвергаешь честь, которой я хотела бы тебя удостоить. Сколько же еще будет длиться твое упрямство?

– Ваше Величество, – отвечал Хименес, – я не смогу занять пост, считая себя недостойным его.

– Ерунда, Хименес, ты знаешь, что эта должность как раз по тебе. Я ведь могу просто приказать принять ее.

– Если Ваше Величество решится на такое, мне ничего больше не останется, как вернуться в свою лесную хижину в Кастаньяре.

– Знаю, что именно это ты собираешься сделать.

– По-моему, мне более подходит быть отшельником, нежели придворным.

– Мы просим тебя быть не придворным, Хименес, а архиепископом Толедским.

– Придворный, архиепископ – какая разница, Ваше Величество.

– Если эту должность займешь ТЫ, уверена, все будет совершенно по-другому, – улыбнулась Изабелла. Она не сомневалась, что через несколько дней Хименес примет архиепископство в Толедо.

Когда королева отпустила его, Хименес направился к себе, в небольшую комнатку, которую занимал во дворце. Она напоминала монашескую келью. На полу лежала солома, у стены стояла кровать, где подушкой служило полено. В комнатушке отсутствовал камин, и какая бы ни была погода, здесь никогда не разжигали огня.

Во дворце говорили: Франциск Хименес получает наслаждение, мучая самого себя.

Когда он вошел в комнату, то обнаружил ожидающего его монаха, и поскольку капюшон у новоприбывшего был откинут, Хименес увидел, что гость – его собственный брат Бернардин.

На суровом лице Хименеса отразилась несказанная радость. Его радовало, что Бернардин вступил в францисканское братство. Мальчишкой Бернардин всегда своевольничал, и меньше всего можно было ожидать, что он вступит в орден.

– О, брат, – произнес Хименес. – Рад встрече. Что ты здесь делаешь?

– Пришел тебя навестить. Я слышал, что о тебе при дворе высокого мнения.

– Человек, о котором при дворе высокого мнения, часто в дальнейшем впадает в немилость.

– Но ты же не впал в немилость. Это правда, что ты стал архиепископом Толедским?

Глаза Бернардина искрились от удовольствия, но Хименес быстро проговорил:

– Тебя ввели в заблуждение. Я не архиепископ Толедский.

– Неужели тебе предложили эту должность, а ты отказался? Нет, ты не такой дурак!

– Я отказался от этой должности.

– Хименес! Да ты… сумасшедший! Непроходимый болван…

– Полно тебе. Что ты понимаешь в подобных делах?

– Только то, какую пользу ты принес бы нашей семье, став самым могущественным человеком в Испании.

– Я всегда боялся, что из тебя не выйдет монаха, Бернардин. Скажи мне, какую выгоду может получить благочестивый францисканец от самого могущественного человека в Испании?

– На твой дурацкий вопрос нет ответа. Любой человек рассчитывал бы на самые высокие почести. А кого бы ими удостоил архиепископ, как не собственную семью?

– И это говорит мой брат?

– Да не будь ты старым лицемером! – возмутился Бернардин. – Думаешь, что сможешь скрыть истинные чувства от МЕНЯ? Ты отказался от этой должности, верно? Или нет? Почему? Зачем? Да для того, чтобы на тебя посильнее нажали. И ты все равно эту должность примешь. А потом, когда поймешь, какая власть у тебя в руках, может, и подашь немножечко бедствующему францисканцу, который случайно оказался твоим родным братом.

– Я бы предпочел, чтобы ты меня покинул, – заявил Хименес. – Мне не нравится, когда ты разговариваешь в таком тоне.

– Ох, ну и дурак же у меня брат! – завопил Бернардин. Внезапно выражение его лица изменилось. – Ты ведь, наверное, забыл, что очень многое из того, что ты считаешь верным, неправильно. Даже в нашем собственном ордене тебе многое не нравится. Некоторые из нас очень любят роскошь. Тебе хотелось бы видеть всех, мучающих свои тела власяницами, хотелось бы, чтобы мы все подкладывали под головы поленья вместо подушек и чтобы всегда голодали. Что ж, в твоей власти доставить нам все эти неудобства, мой святой брат.

– Убирайся! – вскричал Хименес. – Ты не брат мне… нет, несмотря на то, что нас родила одна мать и ты одет, как положено францисканцу.

Бернардин с усмешкой низко поклонился.

– Хотя ты и лицемер и настолько свят, что не примешь должность, которая дала бы возможность помочь нашей семье, все-таки не так плохо быть братом Франциска Хименеса де Сиснерос. Люди всегда относились ко мне настороженно и вместе с тем искали моего расположения. – Бернардин придвинулся к брату почти вплотную и прошептал: – Всем известно, что в один прекрасный день ты не сможешь противиться этой чести. Всем известно, что я, Бернардин де Сиснерос, в один прекрасный день стану братом архиепископа Толедского.

– Они не дождутся такой радости, – возразил Хименес.

Бернардин лукаво усмехнулся и вышел из комнатушки. Оставшись один, Хименес упал на колени и начал молиться. Искушение было чрезвычайно сильно.

– О Боже, – тихо шептал он, – если я приму эту великую честь, то сумею совершить столько преобразований, сколько удастся. Буду трудиться от твоего имени, во славу Тебя и Испании. А может, мне не следует принимать эту должность?

– Нет-нет, – оборвал он себя. – Ведь это временная власть, которую ты ищешь. Тебе хочется носить одеяние архиепископа и видеть, как люди падают на колени к твоим ногам.

Но это было не так.

Чего же он хотел? Он и сам не знал этого.

– Я никогда не приму архиепископства Толедского! – громко проговорил он.

Спустя несколько дней его снова вызвала к себе королева. Изабелла принимала Хименеса с любезной, несколько торжествующей, улыбкой.

Она протянула ему документ.

– Брат Франциск, – молвила она. – Как видишь, послание от Его Святейшества, и адресовано оно тебе.

Папа еще раз обращался к Хименесу, как к архиепископу Толедскому.

Никаких отказов больше не могло быть. Александр VI писал из Ватикана, что брат Франциск Хименес де Сиснерос с этого времени считается архиепископом Толедским, и любой отказ с его стороны принять эту должность будет рассматриваться как неповиновение папскому престолу.

Итак, решение приняли за него.

Хименес думал: а не было ли чувство, которое он сейчас испытывал, ликованием. Его Святейшество вынуждал Хименеса смириться с такой участью.

Изабелла сидела с детьми. Когда ей удавалось освободиться от государственных дел, она любила проводить время с ними, и для нее было очень важно знать, что и они рады видеть ее.

Хуан накинул платок на ее плечи.

– Из окна дует, дорогая матушка.

– Спасибо тебе, ангел мой. – Она произнесла про себя благодарственную молитву, ибо любого из детей могут у нее отнять, а Хуан навсегда останется рядом.

Катарина облокотилась на ее колено и со счастливым видом задремала. Бедная беззащитная маленькая Катарина, совсем еще ребенок. Изабелла хорошо помнила тот противный холодный декабрьский день, когда она родилась. Тогда Изабелла подумала, что пятый ребенок будет у нее последним.

А Хуана никак не могла прекратить болтовню.

– Мама, а какие из себя женщины во Фландрии? У них золотые волосы, я слышала… у большинства из них. Там живут крупные женщины с огромными грудями.

– Замолчи, замолчи! – прервала ее принцесса Изабелла.

Она сидела на высоком стуле, перебирая четки. Королева знала, что она молится. Старшая дочь постоянно молилась. О чем? Чего она просила у Бога? Чуда, которое вернуло бы к жизни ее мужа? А может о том, чтобы ей не надо было покидать родной дом и еще раз отправляться в Португалию? Наверное, это оказалось бы таким же чудом, как возвращение к жизни ее Альфонсо.

– Но ведь королева сказала, что не надо никаких церемоний, – возразила Хуана. – Никаких церемоний, когда мы вместе.

– Это так, доченька, – кивнула Изабелла. – Однако неприлично обсуждать размеры груди женщин, живущих в стране твоего будущего мужа.

– Но почему, мама? Наверняка эти женщины будут мне безразличны.

«Неужели она что-нибудь слышала о красавце Донжуане, каким слывет ее муж? – подумала королева. – Откуда? У нее дар предчувствия? Что за странности у моей Хуаны? Как она похожа на свою бабку… так похожа, что я не могу смотреть на нее без страха, обволакивающего мое сердце, словно плющ, обвивающий дерево… и душащий радость».

– Ты должна слушать сестру, Хуана, – проговорила королева. – Она старше тебя и, значит, весьма вероятно – мудрее.

Хуана щелкнула пальцами.

– Филипп станет более выдающимся королем, чем Альфонсо… или Эммануил.

Принцесса Изабелла резко поднялась. Королева заметила, как она сжала руки, а ее бледные щеки порозовели.

– Помолчи, Хуана, – приказала королева.

– Не буду. Не буду! – и Хуана закружилась по комнате в танце, в то время, как остальные с тревогой наблюдали за ней. Никто из детей и не помышлял о том, чтобы ослушаться матери. Должно быть, Хуана погружалась в одно из своих странных настроений, иначе и она не осмелилась бы так себя вести.

Сердце королевы бешено забилось, однако она улыбнулась внешне спокойно.

– Мы не будем обращать на Хуану никакого внимания до тех пор, пока она не научится хорошим манерам, – сказала она. – Что ж, Ангел, очень скоро ты станешь мужем.

– Надеюсь, я буду достойным мужем, – тихо произнес юноша.

– Ты будешь самым достойным мужем из всех, какие только существовали на земле, – заметила Катарина. – Правда, мама?

– Думаю, да, – ответила королева.

Хуана, танцуя, подскочила к ним. Она бросилась к ногам матери и теперь лежала на животе, уткнувшись лицом в ладони.

– Мама, когда я поплыву? Когда я поплыву во Фландрию? Королева, не обращая на нее внимания, повернулась к Катарине:

– Ты предвкушаешь празднества, которые состоятся в честь свадьбы твоего брата, дитя мое?

Хуана начала колотить кулачком по полу.

– Ну, мама… когда? Когда?

– Когда ты извинишься перед сестрой за свои слова, только тогда мы будем разговаривать с тобой.

Хуана нахмурилась. Она сердито посмотрела на Изабеллу и сказала:

– О, прости меня. Филипп будет таким же великим, как Альфонсо, если бы тот был жив. А я буду такой же хорошей королевой, какой была бы ты, если б конь Альфонсо не забил его копытами до смерти.

Принцесса Изабелла, тихо вскрикнув, подбежала к окну.

– Мое дорогое дитя, – обратилась королева к своей безумной дочери, – ты должна научиться ставить себя на место других, обдумывая то, что собираешься сказать, и спрашивать себя, что бы почувствовала ты, если бы такое сказали тебе.

Лицо Хуаны исказилось, и она выпалила:

– Не надо, мама. Я никогда не стану такой, как Изабелла. И не думаю, что Филипп когда-нибудь будет похож на Альфонсо.

– Подойди сюда, – сказала королева, и Хуана приблизилась к матери. Та обняла ее.

«Как я смогу с ней расстаться? – думала Изабелла. – Что с ней случится в чужой стране, где никто не поймет ее так, как я?»

– Хуана, – заговорила она, – я хочу, чтобы ты успокоилась. Вскоре ты окажешься среди людей, которые тебя не знают так, как знаем мы. Они могут не принимать во внимание различные обстоятельства, как то делаем мы. Ты отправишься во Фландрию на корабле вместе с нашим флагом. Там тебя встретит твой будущий муж Филипп, а корабли, сопровождающие тебя, вернутся сюда с его сестрой Маргаритой, которая станет женой Хуана.

– А потом меня оставят во Фландрии, где у женщин огромные груди… и Филипп станет моим мужем. Он будет великим правителем, разве не так, мама… он будет еще более великим, чем отец. Возможно такое?

– О величии правителя судят лишь тогда, когда его жизнь окончится, – проговорила королева. Сейчас она смотрела на старшую дочь и по скованности ее движений понимала, что та борется со слезами.

Взяв Хуану за руку, она промолвила:

– Ты должна многому научиться, прежде чем уедешь. И весьма прискорбно, что ты не умеешь вести себя спокойно, как твой брат.

Неожиданно вмешалась Катарина.

– Но, мама, Ангелу легко сохранять спокойствие. Он же никуда не уезжает. Его невеста приедет СЮДА.

Королева посмотрела на серьезное личико младшей дочери и поняла, что разлука с ней разобьет ей сердце больше, чем с другими детьми.

«Пока еще я ей не сказала, что она отправится в Англию, – размышляла Изабелла. – Прежде чем она покинет нас, пройдет еще несколько лет. Нет смысла говорить об этом сейчас».

В комнату горделиво вошел Фердинанд, и все замолчали. Он не мог просто смотреть на своих детей, не думая о блестящем будущем, которое он для них устраивал. И когда старшая дочь первой подошла поприветствовать его, королева со всей очевидностью осознала, что Фердинанд видел в ней лишь связующее звено с Португалией… мирные границы, которые позволят ему без всякого труда продолжать сражаться со своими старыми врагами – французами. Хуан и Хуана – это союз с Габсбургами. Мария. Он едва взглянул в сторону Марии, ибо в отношении нее у него еще не сложилось грандиозных планов.

Королева положила руку на плечо Катарины, словно защищая младшую дочь. Бедная маленькая Катарина! Она означает для него лишь дружбу с Англией. Ее избрали невестой для Артура, принца Уэльского, потому что она всего на год старше его, и потому подходит больше Марии, которая старше Артура на четыре года.

Фердинанд внимательно, одного за другим, рассматривал членов своего семейства.

– Вижу, вы веселитесь, – заметил он.

«Веселимся! – подумала королева. – На лице бедняжки Изабеллы написано горе, у Ангела – покорность, у Хуаны – безумие, а у Катарины – безразличие. И это называется весельем?»

– Что ж, – продолжал Фердинанд, – у вас есть хороший повод для веселья!

– Хуане очень хочется узнать как можно больше о Фландрии, – сказала королева.

– Это хорошо. Это очень хорошо. Ты должна быть достойна такого счастья. Изабелле же повезло, она очень хорошо знает Португалию. Моей старшей дочери исключительно повезло.

Она думала, что лишилась португальской короны, и считала, что только чудо может вернуть ее.

– Я не могу ехать в Португалию, – тихо произнесла принцесса Изабелла. – Не могу, отец… – Она замолчала, и в комнате повисла недолгая, но зловещая тишина. Стало ясно, что принцесса Изабелла вот-вот совершит крайне неблагоразумный поступок – зарыдает перед королем и королевой.

– Мы оставим за тобой право возвратиться в Испанию, доченька, – ласково сказала королева, и Изабелла, одарив мать благодарным взглядом, сделала реверанс.

– Но сперва… – начал Фердинанд.

– Не сейчас, дорогой, – решительно перебила мужа королева, не обращая внимания на гневные огоньки, вспыхнувшие в глазах Фердинанда.

Ради своих детей, как и ради страны, Изабелла была готова встретить гнев мужа.

– Наступило время выходить Изабелле замуж, – заметил Фердинанд. – Жизнь, которую она ведет, противоестественна. Она постоянно пребывает в молитвах. О чем она молится? О стенах монастыря?! Она должна молиться о детях!

Все сидели подавленные, за исключением Хуаны, которая, наоборот, пришла в возбуждение от стычки.

– А я всегда молюсь о детях, отец! – выкрикнула она.

– Хуана, – одернула ее мать, но Фердинанд усмехнулся.

– Перестань! Тебе незачем так рано молиться о детях. А как моя младшая дочь? Она хочет изучить обычаи и манеры Англии?

Катарина уставилась на отца в искреннем замешательстве.

– Я тебя спрашиваю, дитя мое, – продолжал он, нежно глядя на девочку. На маленькую Катарину, самую младшую, всего десяти лет от роду, но незаменимую для его грандиозных планов.

Изабелла крепче прижала девочку к себе.

– Ее брак состоится не скоро, – заметила она. – Так что Катарине рано думать об Англии. По крайней мере, еще год.

– Нет, гораздо меньше, – возразил Фердинанд. – Генрих – человек нетерпеливый. Его, наверное, уже интересует, что она изучает. Он захочет сделать ее маленькой английской дамой как можно скорее.

Королева ощутила дрожь, пробежавшую по телу дочери. Она подумала, что надо прекратить разговор, чтобы успокоить ребенка.

Бывали времена, когда ей приходилось сдерживать ярость по отношению к мужу, который иной раз был столь же пылок, сколь хладнокровен в другой.

«Неужели он не замечает смятения на лице Катарины? Неужели не понимает, что это означает?»

– У меня есть небольшое дело, которое я должен обсудить с вашей матерью, – произнес король. – Оставьте нас наедине.

Дети поднялись в порядке старшинства, попрощались с родителями и вышли. Вместе с появлением Фердинанда вернулся и этикет.

Маленькая Катарина уходила последней. Изабелла нагнулась к ней и погладила по щеке. В больших темных глазах девочки были смущение и испуг.

– Я приду к тебе позже, дитя мое, – прошептала Изабелла, и на мгновение ее тоже охватил страх. Так бывало, когда девочка в детстве болела. «Придет мамочка, и все будет хорошо», – говорила Катарина. Присутствие матери неизменно успокаивало ее и смягчало боль.

Фердинанд улыбнулся той лукавой улыбкой, которая свидетельствовала, что он задумал какой-то новый план и радовался этому.

– Фердинанд, – обратилась к мужу Изабелла, когда они остались вдвоем, – Катарина не хочет ехать в Англию.

– Почему ты так считаешь?

– Новость потрясла ее.

– Она станет королевой Англии. Я едва дождался, чтобы устроить все браки. Когда я думаю о великой пользе, которую эти браки принесут нашей стране, то благодарю Господа, что у меня пятеро детей, и хотел бы иметь еще пятерых. Но я пришел к тебе сказать еще кое-что. Этот Хименес… этот твой архиепископ…

– И твой, Фердинанд.

– Мой! Я никогда бы не дал согласия отдать самый высокий пост в Испании простому монаху. Знаешь, что мне пришло в голову? Когда простой человек выясняет, какими огромными богатствами владеет, он понятия не имеет, как ими распорядиться.

– Это ты благоговеешь перед богатством, он же не изменит своего образа жизни. Уверена, он многое раздаст неимущим, и думаю, главная его мечта – построить университет в Алькане-дель-Хенарес и составить Библию с параллельными текстами на нескольких языках.

Фердинанд раздраженно махнул рукой. В его глазах появился знакомый блеск, который так хорошо знала Изабелла, он означал, что Фердинанд сейчас думает об огромных доходах от Толедо. Изабелла догадывалась, муж уже продумал план, как эти доходы будут перетекать от архиепископа к нему.

– Такой человек не сообразит, что ему делать с подобным богатством, – продолжал Фердинанд. – Оно приведет его в замешательство. Хименес предпочитает жить как отшельник. Так зачем нам мешать ему? Я собираюсь предложить ему два-три cuentos[2] в год на его личные нужды и не понимаю, почему бы остальные доходы Толедо не использовать в основном на благо государства. Изабелла молчала.

– Ну так что? – нетерпеливо спросил Фердинанд.

– Ты уже высказал это предложение архиепископу? – осведомилась она.

– Я подумал, будет лучше, если мы сделаем это вдвоем. Я приказал послать за ним. Скоро он будет здесь. Надеюсь, ты поддержишь меня.

Изабелла снова промолчала в раздумье: «Очень скоро мне придется ссориться с ним из-за Катарины. Я не позволю ему на несколько лет раньше отсылать мою дочь из дома. Но нам не следует постоянно враждовать друг с другом. Уверена, что архиепископ лучше сумеет постоять за свои интересы, чем моя малышка Катарина».

– Ну? – повторил Фердинанд.

– Я буду присутствовать при твоей беседе с архиепископом и услышу, что он скажет по этому поводу.

– Мне нужны деньги… крайне нужны, – продолжал Фердинанд. – Чтобы успешно вести войну с Италией, мне понадобится еще больше людей и оружия. Если мы не потерпим поражения от французов…

– Понимаю, – не дала ему договорить Изабелла. – Вопрос лишь в том, тот ли путь ты избрал, чтобы получить нужные деньги?

– Для таких целей любой способ хорош, – решительно отрезал Фердинанд.

Некоторое время спустя в покоях появился Хименес.

– А, архиепископ! – встретил его Фердинанд, чуть ли не иронически подчеркивая титул вошедшего. Возможно, никто не мог менее походить на архиепископа, чем Хименес. Да, во времена Мендозы этот титул носили с большим достоинством. Изабелла сглупила, пожаловав такой пост полуголодному святоше.

– Ваше Величество, – учтиво проговорил Хименес, почтительно склоняясь перед августейшей четой.

– У Его Величества короля есть к вам предложение, Хименес, – произнесла королева.

Светло-голубые глаза обратились на Фердинанда, и даже тот ощутил легкое волнение от этого холодного пристального взгляда. Как-то неуютно было столкнуться лицом к лицу с человеком, который не испытывал страха ни перед кем. Этот человек ничего не боялся. Можно отнять у него должность, он лишь пожмет плечами; можно привязать его к столбу, обложить вязанками хвороста и поджечь, он получит наслаждение от испытываемых мук. Да, подобное безразличие к власти, которое проявил Хименес, безусловно, выводило из равновесия короля, перед которым трепетали его подданные.

– Нам с королевой необходимо поговорить с вами, – повысил голос Фердинанд. – Совершенно очевидно, что вы человек непритязательный, и огромные доходы вас обременят. Вот мы и решили, что вам незачем утруждать себя. Мы предлагаем забрать их у вас и расходовать на благо государства. А вы будете получать соответствующие денежные средства лично для себя и вашей семьи…

Фердинанд замолчал, ибо Хименес поднял руку, как бы призывая к тишине, словно он был сувереном, а Фердинанд его подданным.

– Ваше Величество, – заговорил Хименес, обращаясь к Фердинанду, сразу поняв, что эта мысль полностью принадлежит ему. – Вот что я вам скажу. Я принял пост архиепископа с превеликой неохотой. И ничто, кроме особого приказа Папы, не смогло бы меня заставить так поступить. Однако я принял эту должность. Следовательно, я буду выполнять свой долг, как считаю нужным. Знаю, что мне понадобятся денежные средства, если я собираюсь заботиться о порученных мне душах. И должен вам сказать: если я останусь на этом посту, я и моя церковь должны иметь свободу действий, и все, что принадлежит мне, должно оставаться в сфере моего влияния, равно как управление вашим королевством – в сфере вашего внимания.

Фердинанд побелел от ярости и произнес:

– Полагаю, что ваши мысли заняты святыми делами, архиепископ, однако, похоже, что на доходы это не распространяется.

– Мои мысли – это мой долг, Ваше Величество. Если вы настаиваете на том, чтобы забирать доходы из Толедо, вам придется сменить архиепископа. А что по этому поводу думает Ее Величество?

– Все должно быть, как вы желаете, архиепископ, – ровно проговорила Изабелла. – Нам придется поискать иные способы удовлетворить потребности государства.

Хименес поклонился.

– Вы разрешите мне покинуть вас, Ваше Величество?

– Вы можете идти, – ответила Изабелла.

Королева ожидала, что после ухода Хименеса разразится буря. Фердинанд подошел к окну. Кулаки его были сжаты, и Изабелла понимала, что он пытается сдержать гнев.

– Мне очень жаль, Фердинанд, но ты не можешь лишить Хименеса его прав, – сказала она. – Доходы – его, и не в твоей власти отнять их только потому, что он человек, соблюдающий интересы церкви.

Фердинанд повернулся и пристально посмотрел на жену.

– Еще раз, мадам, – сказал он, – вы наглядно продемонстрировали, как издеваетесь надо мной.

– Когда мои желания не совпадают с вашими, я всегда весьма сожалею.

Фердинанд закусил губу, чтобы у него не вырвались слова, которые ему очень хотелось произнести. Разумеется, Изабелла права. Ведь она действительно искренне радовалась, когда наступала пора согласия. Мир между ними неустанно нарушала ее беспокойная совесть.

«Святая Мария, – подумал Фердинанд, – за что ты дала мне в жены такую БЛАГОЧЕСТИВУЮ женщину? Ее требовательная совесть, ее преданность долгу, даже если это противоречит нашему благу—вот причина наших постоянных столкновений».

Не стоило гневаться на Изабеллу – она всегда была таковой.

– Я и этот человек будут врагами, покуда мы живы, – сказал Фердинанд настолько тихо, что королева едва расслышала его слова.

– Нет, Фердинанд! – умоляющим тоном заговорила Изабелла. – Это невозможно. Вы оба хотите служить Испании, станьте союзниками. Что ж такого, если вы будете смотреть на свои обязанности с разных сторон, когда цель ваша одна и та же?

– Он дерзок, этот архиепископ Толедский!

– Ты не должен осуждать Хименеса из-за того, что выбрали его, а не твоего побочного сына.

Король прищелкнул пальцами.

– Это забыто. Разве для меня новость, что мои желания не принимаются во внимание? А этот человек сам… этот святоша… который морит себя голодом и является во дворец неопрятным, в грязной власянице. Я думаю о тех днях, когда архиепископом был Мендоза…

– Мендоза умер, Фердинанд. Сейчас наступили дни Хименеса.

– Какая жалость! – воскликнул Фердинанд.

А Изабелла напряженно размышляла, что ей надо сделать, чтобы у ее мужа и архиепископа было как можно меньше точек соприкосновения.

Но по-настоящему ее мысли занимали не Хименес и Фердинанд. С той секунды, как Катарина покинула ее покои вместе с братом и сестрами, все мысли королевы были обращены к ней.

Она должна немедленно пойти к дочери и объявить, что до ее отъезда в Англию еще много времени.

– Кажется, ты не удостаиваешь меня своим вниманием, – заметил Фердинанд.

– Я думаю о Катарине. Собираюсь пойти к ней и сказать, что не позволю ей покинуть нас до тех пор, пока она не повзрослеет.

– Не надо давать скоропалительных обещаний.

– Я ничего не собираюсь обещать, – возразила Изабелла. – Но должна успокоить ребенка. Я знаю, как сильно она нуждается в утешении.

И с этими словами королева оставила мужа, побежденного, как то часто бывало, и восхищенного ею, ибо у него имелось немало причин для этого. Он осознавал, что хотя Изабелла часто безмерно раздражала его, он был обязан ей почти всем, что имел.

Фердинанд с грустью подумал о том, что Изабелла старается защитить Катарину от планируемого им брака с таким же непреодолимым упорством, с каким отказывается пожаловать Толедо его сыну Альфонсо. И все же он накрепко был связан с ней, как и она с ним. Они были единым целым, они были Испанией.

Изабелла стремительным шагом направилась к детским покоям. Все оказалось так, как она и ожидала: Катарина была одна. Девочка лежала на кровати, уткнувшись лицом в подушки. «Прячет глаза, – с нежностью подумала королева. – Словно ей не хочется видеть что-то неприятное».

– Моя малышка, – прошептала Изабелла. Катарина повернулась, и ее лицо засияло от радости. Изабелла прилегла подле дочери и обняла ее. Несколько мгновений Катарина по-детски прижималась к ней, словно это могло навсегда связать их.

– Я не хотела говорить тебе об этом заранее, – прошептала Изабелла.

– Мамочка… когда я от тебя уеду?

– Сладкая моя, через несколько лет.

– Но папа сказал…

– Отец очень нетерпелив. Он любит своих дочурок, счастлив, что они у него есть, и страстно желает увидеть их собственных детишек. Он просто забыл, что ты еще совсем маленькая. Отдать замуж десятилетнюю крошку!

– Иногда таких маленьких увозят от мам, чтобы они жили при иностранных королевских дворах… со своими женихами.

– Ты не уедешь отсюда еще очень долго. Обещаю тебе.

– А «долго» – это сколько?

– Пока ты не станешь взрослой и не будешь готова для замужества.

Катарина еще теснее прижалась к матери.

– Значит, еще долго-долго! Может, четыре года или пять лет.

– Ну конечно. Поэтому теперь ты понимаешь, как глупо волноваться о том, что случится еще нескоро? Ну, а тогда ты будешь почти что взрослой женщиной, Катарина… и наверное, сама пожелаешь иметь мужа и уже не захочешь оставаться со своей мамочкой.

– Мне всегда будет хотеться остаться с мамочкой! – с чувством воскликнула Катарина.

– Посмотрим, – вздохнула Изабелла.

Так они лежали бок о бок. Катарина потихоньку успокаивалась. Для нее пять лет казались вечностью. Для матери – ничтожным сроком.

Но своей цели Изабелла достигла, потрясение прошло. Изабелла исподволь будет рассказывать малышке об Англии. Откроет ей все, что знает о короле Тюдоре, который, как поговаривали, незаконно захватил английский трон. Хотя, безусловно, не очень хорошо передавать ребенку подобные сплетни. Она расскажет ей о детях короля, старший из которых должен стать ее мужем… об этом мальчике, еще младше Катарины. Что же в этом страшного? Там есть еще один мальчик, Генрих, и две девочки – Маргарита и Мария. Скоро Катарина изучит их обычаи, а со временем позабудет о своем испанском доме.

Неправда! Изабелла знала: Катарина никогда не забудет семью.

«Она ближе мне, чем остальные дети, – думала Изабелла. – Какое было бы счастье, если б этот брак не состоялся, и я смогла бы находиться с Катариной до самой смерти».

Она никогда не высказывала подобного желания. Это недостойно королевы Испании и матери Катарины. На сей раз оказалось, что судьба Катарины связана с Англией, и она обязана выполнить свой долг.