Королевская охота

Глава 3 ТЕОРИЯ ПОИСКА С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ЖЕНСКОЙ ЛОГИКИ

Знакомая комната со стеклянной стеной. Стена раздвинута. За стеной — небесная голубизна, солнечный свет и белые облачка вдали. Парусом вздымается тонкая прозрачная ткань. Екатерина подходит ближе, ей хочется подставить лицо солнцу… Но вместо солнечного тепла вдруг чувствует, как потянуло холодком… Небо уже не голубое, а как бы лиловое, темнеет на глазах и в какой-то момент начинает закручиваться спиралью, принимая очертания громадной морской раковины. Кажется, некая сила втягивает его в гигантскую космическую воронку. Раковина, медленно вращаясь вокруг своей оси, опрокидывается, и в ее раструбе появляется нечто черно-глянцевитое, неспокойное, живое и опасное, готовое излиться наружу…

Екатерина бросается к балкону, намереваясь закрыть дверь… прозрачная ткань облепляет ее лицо и забивает дыхание… она начинает задыхаться… Внезапно она осознает, что некто, женщина или птица, а может, женщина-птица, в темной одежде помогает ей. Громадные крылья, со свистом рассекая воздух, бьются в стекло и стены. Вместе им удается справиться с дверью и захлопнуть ее. Раковина, медленно кружась, удаляется и исчезает. На полу балкона разлита некая черная субстанция, над которой явственно просматривается легкий колеблющийся парок… Руки Екатерины и таинственной незнакомки-птицы соприкасаются, и, к ужасу Екатерины, ее рука свободно проходит сквозь руку этого существа… Она пытается рассмотреть лицо незнакомки, но лица нет! На месте его — бесформенные, жуткие лоскуты плоти, обнажающие кости черепа… И полупрозрачные руки со сложенными умоляюще ладонями тянутся к ней, Екатерине… Девушка пытается закричать, но вместо крика из горла вырывается хрипение…

Ей, видимо, все-таки удалось закричать, правда, наяву. Она очнулась от собственного крика, с трудом вырываясь из ночного кошмара в реальность, подавляя сотрясавшую ее тело крупную дрожь… Дышалось трудно, с какими-то всхлипами в груди… Протянув руку, Екатерина включила ночник. Села в кровати, обхватив себя руками, сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, испытывая невыразимое облегчение от того, что это был лишь сон… Неяркий мягкий овал света лежал на кровати и маленьком коврике на полу. Привычная обстановка действовала успокаивающе, и она стала постепенно возвращаться к действительности.

Минут через десять, замерзнув и придя в себя окончательно, Екатерина поднялась с постели, сбросила влажную от пота ночную рубашку. Желание принять душ, почувствовать на себе горячие струи воды захлестнуло ее…

Газовая колонка загудела ровно и мощно, чуть присвистывая. Как всегда, ночью напор газа был сильнее, чем днем. Она вошла в ванную и замерла перед зеркалом, внимательно рассматривая невысокую, хорошо сложенную молодую женщину — живот почти плоский, талия, правда, могла бы быть тоньше… неплохо бы также сбросить пару-другую лишних килограммов. Правда, сейчас это уже не кажется столь важным, как в студенческие годы, когда в моде были различные диеты — фруктовые, овощные, водяные. Как-то раз, пытаясь похудеть, Екатерина отказалась от ужинов. И выдержала два или даже три месяца, несмотря на бурные протесты мамы. И похудела, помнится. Большие серые глаза, кажущиеся еще больше на бледном, слегка перепуганном лице. Обыкновенный славянский нос, рот крупноват, пожалуй… Лицо, на котором легко читается все, что в данный момент переживает его хозяйка. Темные, рыжевато-каштановые, недлинные волосы. Прямые и негустые. «Это — я, — думает Екатерина, — не могу сказать, что очень себе нравлюсь, но в общем ничего…» Девичье отчаяние по поводу отсутствия осиной талии, вьющихся белокурых волос, крошечной ножки и небесно-синих глаз сейчас казалось трогательным и смешным.

«Тебе тридцать один год, что немало, но вместо того чтобы найти себе мужа и рожать детей, ты затеяла опасные игры. Вот уже и кошмары снятся! “Смотри, Катерина”», — повторила она бабушкины слова и рассмеялась. Потом долго стояла под струями воды, такими горячими, что дух захватывало, испытывая острое физическое наслаждение…

Назойливый неприятный писк будильника выхватил из сна. Не хотелось ни вставать, ни думать, ни тем более предпринимать что-либо. Голова была тяжелой, тело вялым.

Екатерина заставила себя встать. Кофе и душ! Нет, вернее, душ и кофе. Вода, сначала горячая, затем холодная и снова горячая, несколько примирила ее с действительностью, а кофе и, главное, его божественный запах окончательно поставили на ноги.

— «Сегодня мы с вами поговорим об азартных играх, в частности, о проблеме казино, — бодро возвестил ведущий радиостанции «Народный маяк», с которой Екатерина привыкла начинать утро. — Хорошо это или плохо. Итак, ваше отношение к казино! С нами Зина. Слушаем вас, Зина!

— Мой муж из казино не вылазит, — поделилась Зина озабоченным голосом, — какие деньги ни есть, все туда.

— Выигрывает?

— Нет, если бы! Не выигрывает и никогда не выигрывал. Нет, вру, раз было, мелочь какую-то! Но очень надеется. Сколько ему говорю, что нельзя так, он не слушает, говорит: «Вот как выиграю, все купим! И в первую очередь новую стиральную машину!» Я давно хочу новую стиральную машину, наша старая — совсем никакая, двадцать лет уже. Он проиграл не знаю сколько, на пять стиральных машин будет! Лучше бы пил! И не слушает, что ему говорят! Не слушает! — Женщина говорит громко и возбужденно.

— А вы хотите, чтоб он вас слушал? — обрадовался ведущий — буквально из воздуха наклевывалась новая тема толковища: «Кто хозяин в семье?»

— Да не хочу я, чтоб он меня слушал, — с досадой отвечает женщина, уже остывая, — что он, ребенок, что ли? Я хочу, чтоб он понял! — Она сделала ударение на последнем слоге.

— Ну вот есть мнение, что казино — явление отрицательное, — ведущий потерял интерес к Зине, — а что вы, уважаемые слушатели, думаете об этом?

Следующий слушатель по имени Вадим считал, что казино — увлекательная игра. Играют же люди в шахматы, шашки или лото. Чем казино хуже? Или взять спорт! Вот и казино тоже вроде спорта, расслабляет, это такой вид отдыха и все!

— Закрыть надо эту заразу! — завопил следующий слушатель в полемическом азарте. — Только людей разлагает! Старых — ладно, не жалко, а детей? Ничего святого не остается. Деньги зарабатывать надо, а не выигрывать!

— А разве туда детей пускают? И вообще, причем тут дети?

— Ни при чем, — подтвердил ведущий, — сегодня мы обсуждаем развлечения для взрослых…

— А давайте в следующий раз обсудим дома терпимости, — ехидно предложил еще один, — тоже развлечение и тоже для взрослых!

— У нас маленькая рекламная пауза, — поспешно объявил ведущий».

Екатерина допила кофе и выключила радио. Хотелось спокойно обдумать программу на сегодня. Да и ночной кошмар не давал покоя… При воспоминании о женщине без лица Екатерину передергивало.

За окном — туман, промозглость и сумеречность. Мир словно накрыт большой мокрой подушкой. Однако солнце, как тусклая серебряная монетка на дне колодца, угадывается там, где обычно находится небо, и оставляет надежду на возможную перемену к лучшему.

Погода в духе романов Сименона. Комиссар Мегрэ в тяжелом длинном пальто, впитавшем всю влагу дождливого осеннего дня, входит в кабачок «Три мушкетера», что на рю де Плесси, и заказывает рюмочку анисовой водки. Достает громадный носовой платок, разворачивает его, подносит к носу и оглушительно сморкается…

Знакомый дом. Верхние этажи тонут в тумане. Екатерина идет мимо пустой скамейки, на которой старый актер развлекал ее своими историями. Вечность назад.

Знакомая дверь. Екатерина достает из сумочки ключ. Чужую дверь сразу и не откроешь, но эта, кажется, ничего, ключ поворачивается довольно легко. Она входит внутрь. Знакомый слабый аромат сушеных трав, тепло и особая тишина, когда никого нет дома, тишина пустоты, усиленная осознанием чужести этого дома, охватывают молодую женщину.

В комнате слегка сумрачно и печально. За стеклянной стеной — пелена тумана, в центре ее — круг блеклого болезненного солнца. С высоты птичьего полета угадывается змеиный извив реки, но ни деревень на противоположном берегу, ни леса не видно. Мир тонет в миражной белесости. Декорации из ночного кошмара. Но действующее лицо лишь одно — Екатерина. Постояв несколько минут около окна, физически почувствовав сырость и неуют за стеклом и поежившись, Екатерина командует себе: «К делу!»

С чего же начать? С чего начинают сыщики в романах? Ну, они подходят к бюро или письменному столу, выдвигают ящики, просматривают бумаги, быстро пробегают пальцами внутри ящиков в поисках тайника и, как правило, находят этот самый тайник. Вероятно, существуют определенные правила игры — где искать и как искать. И очень помогла бы мысль о том, что же надо искать.

«— Зачем ты здесь? — не выдержал внутренний голос.

— Чтобы узнать, что произошло с молодой, красивой женщиной, которая вдруг умерла.

— У тебя, как у всякого уважающего себя детектива, должна быть гипотеза, рабочая версия — так, кажется, это называется — того, что произошло. У тебя есть что-либо подобное? Как по-твоему, что могло произойти?

— Ну, гипотеза номер один. Она покончила жизнь самоубийством. Проводила мужа, прошлась по магазинам, вернулась домой, нагруженная пакетами, сварила кофе, поужинала, вымыла посуду, приняла яд, который держала завернутым в листок из блокнота, запила апельсиновым соком, легла в кровать и умерла. Причем не просто уснула, а умерла в муках, чего не могла не знать заранее. Уж если человек задумал свести счеты с жизнью, то должен узнать кое-что о яде, которым собирается воспользоваться. Хотя бы из-за любопытства».

Екатерина взяла том БСЭ (самый доступный источник!) и прочитала статью о стрихнине, о мучительных титанических судорогах и особой, «сардонической» улыбке, застывающей на лице трупа. И не оставила ни строчки, ни полстрочки, которые пишут, как Екатерина представляла себе, в состоянии истерии, страха, безнадежности, пытаясь объяснить, оправдаться или, наконец, избавить своих ближних от подозрения, которое непременно падет на них.

Что это? Жестокость, желание отомстить своей смертью? Кому? Нетрудно догадаться! Желание детское и страшное. Может, она узнала что-нибудь о своем муже, ну, например, о том, что у него есть женщина… Но тогда она бы вряд ли ушла вот так, без прощального упрека. Что-нибудь вроде: «Я не могу вынести твоей измены!» Или: «Будь проклят!» Хотя вряд ли, мелодрама какая-то… В жизни, наверное, все иначе…

А может, ей было до такой степени безразлично, что подумают потом, когда ее уже не будет, может быть, она пребывала в жесточайшей депрессии, когда молоточком стучит лишь одна мысль: «Скорее, скорее… я больше не могу, не могу и не хочу…»

Она действительно была в депрессии после смерти сестры, но потом это прошло, и в последние месяца три-четыре она, по словам мужа, изменилась к лучшему и повеселела. И даже стала заговаривать о работе.

А что, если это убийство? Мотив? В каком-то из романов Агаты Кристи ее замечательный герой, маленький бельгиец Эркюль Пуаро, рассуждает о мотивах преступления. Первое место за «экономическими» преступлениями, то есть преступлениями из-за денег. Затем — страх. Убивают из-за страха разоблачения. Убивают свидетеля или шантажиста. Затем — месть. Ненависть. Несчастная любовь. Убивают счастливого соперника, неверного возлюбленного, и тому подобное, но это все разновидности мести.

Эркюль Пуаро не упоминает о таких преступлениях, как немотивированные убийства, убийства в приступе ненависти, раздражения, бешенства, убийства ради убийства. Когда убивают тех, кто оказался под рукой. Или преступления, совершаемые маньяками, садистами и серийными убийцами. Видимо, во времена королевы детективов их не было или было совсем мало. А может, о них было неинтересно писать? Потому что хороший детектив — это в первую очередь загадка, это — когда до самой последней страницы читатель не догадывается, кто убийца! А стрельба, много крови, серийные убийцы-садисты — это уже совсем другой жанр!

Как бы там ни было, это не наш случай. А вот если предположить убийство в нашем случае, то кто и за что мог желать смерти милой и безобидной женщине?

«Я не специалист, — думала Екатерина, — я никогда не узнаю, откуда взялся яд и как это произошло технически. Но я могу, например, рассуждать о мотивах. И я думаю, если ее убили, то не из-за денег. Месть, ненависть, несчастная любовь — вряд ли! Страх! Кто-то боялся ее! Для кого-то она представляла угрозу! Для кого? Домоседка, не имеющая подруг, не работающая, не очень умная — кому она перешла дорогу? А зачем она приходила ко мне? Чего боялась?»

Екатерина совсем забыла о времени и вздрогнула, когда где-то в квартире стали бить часы. Тоскливое эхо заметалось в гулком пространстве пустой квартиры.

— К делу, — повторила Екатерина и решительно поднялась.

Спальня Елены по коридору направо. Здесь, должно быть. От легкого прикосновения к дверной ручке дверь, чуть скрипнув, отворяется. Внутри комнаты царит полумрак. Белые стены кажутся голубоватыми. Тяжелые темно-желтые портьеры задернуты. Екатерина тянет за шнур, и ткань тяжело уползает в стороны. Становится немного светлее. Похоже, сюда никто с тех пор не заходил… везде пыль… Просторная комната. В центре — большая кровать неполированного дерева, тяжелое тканое покрывало в тон портьерам. Пушистый коврик, черная с белым шкурка козленка, у кровати. Стена напротив окна закрыта темной деревянной панелью до потолка, со встроенными шкафами, которые выдают едва заметные медные ручки. Комод на изогнутых высоких ножках, на центральном ящике — наивная пасторальная сцена, изображающая беззаботного пастушка со свирелью и его юную подружку. Маленький туалетный столик с зеркалом, коробочки, шкатулочки, букетик засушенных цветов в малахитовом кувшинчике, стеклянный зверинец. Екатерина подошла ближе, чтобы рассмотреть фигурки зверей — красный носорог, зеленая лягушка, синий страус, черно-белая панда и еще кто-то лиловый, неузнаваемый.

Две фотографии, в серебряной и деревянной рамках. На одной Елена и Ситников на фоне зимнего леса или сада — видны заснеженные деревья, кусты с ветками, пригнувшимися к земле под тяжестью снега. Елена в легкой светлой шубке, черные волосы красиво рассыпаны по плечам. Ситников в распахнутом коротком пальто, клетчатый темно-красный с черным шарф небрежно выбивается из-под ворота. Они держатся за руки, смеются и смотрят прямо в объектив, явно позируя, дурачась, причем Александр говорит что-то фотографу, видимо, подсказывает, как и что нужно делать. Но поздно, спуск нажат, и птичка уже вылетела. Изображение на фотографии почему-то получилось слегка кривое по диагонали, что вряд ли отвечало замыслу автора. Но не это было главным, а то, что, глядя на эту фотографию, хотелось улыбнуться.

На другой фотографии — Елена, сидящая на деревянных перилах веранды загородного дома или дачи. Виден край стола, банка с полевыми цветами — ромашки, красная полевая гвоздика, цветущая ветка калины. В глубине сада, за перилами — деревья. Елена сидит, опираясь плечом о деревянную колонну, — загорелая, в легком сарафанчике с бретельками, волосы собраны в конский хвост. Юная, прелестная и счастливая! Екатерина ставит фотографию на место.

«Кресло из дворца» с гобеленовой обивкой — в углу. На нем две куклы — золотоволосая красавица в голубом парчовом платье, родом из Германии, толстый младенец из тяжелого пористого каучука, ярко-розовый, в распашонке и ползунках, — и вытертый порыжевший плюшевый медвежонок, видимо, еще из детства.

Китайский черный лакированный шкафчик со стилизованным рисунком — бледно-красные пионы, птички, бабочки и размещенные вертикально тускло-золотистые иероглифы. На нем — тяжелый альбом с металлической застежкой. Екатерина открыла застежку, перевернула несколько страниц. Елена в легком платье смеется в объектив. Пальмы и море. Елена на лошади, на лице улыбка, но неуверенная. Видимо, побаивается. Елена с пожилой парой в каком-то кафе. Елена в знакомой шубке, румянец во всю щеку, лицо радостное. Всюду, Елена. Бедная Елена! Вздохнув, Екатерина вытаскивает одну фотографию, ту, где Елена серьезна и почти официальна, и прячет в сумочку. А вот это интересно! На фотографии две девушки — одна Елена, а другая — незнакомая, видимо, Алина, так они похожи. Екатерина рассматривает Алину. Выглядит старше и значительнее Елены, самоуверенное выражение лица, твердый взгляд. Эту фотографию Екатерина тоже прячет в сумочку. На всякий случай.

Небольшая картина, изображающая яркое голубое море, небо, лодку под парусом с двумя человеческими фигурками, выполнена в нарочитом стиле лубка. Белый ковер на полу. Все вещи изящные, дорогие, удивительно теплые, настоящие. Ни блестящих инкрустаций, ни нахальной позолоты, ни ярко раскрашенных ваз с искусственными цветами. От белого цвета, который преобладает в комнате, веет чистотой и… как бы немного… монашеской кельей? У женщины, которая здесь жила, был хороший вкус. «Жила». — Екатерина вздохнула. Осиротевшие вещи, пережившие хозяйку.

На тумбочке у кровати она замечает маленькую, плоскую коробочку с усиками проводов, через ее прозрачную крышку виден блестящий металлический диск. Екатерина нажимает на клавишу и, замерев, слушает. Раздаются теплые звуки фортепьяно, знакомые аккорды, сердце замирает в сладком предчувствии, и, как всегда, неожиданно, как чудо, возникает, заполняя пространство комнаты, сильный, прекрасный и чувственный женский голос, экстатически вознося молитву Божьей Матери — шубертовская «Аве Мария»! С пластиковой обложки футляра, который Екатерина приняла было за книжечку, смотрит большая чернокожая женщина, красивая нездешней красотой, с гривой вьющихся жестких иссиня-черных волос, в зеленом, глубоко открытом на груди, платье.

Екатерина сидит с закрытыми глазами еще долго после того, как угасает последний звук. Не хочется ни двигаться, ни думать, ни спускаться обратно на землю. Если в мире существуют такая гармония и красота — остальное просто не важно!

Екатерина все еще сидит в «дворцовом кресле». Размышляет. Подводит итоги.

«Не подлежит сомнению, во всяком случае для меня, — думает она, — что Елена боялась кого-то. Это во-первых. И во-вторых, ее смерть не была несчастным случаем или самоубийством. Значит, тот, кого она боялась, добрался до нее. Как? Не знаю и вряд ли узнаю. Охотник и дичь. Кто был охотником и кто дичью? Она представляла опасность для кого-то; этот кто-то знал о ней; она его боялась; пришла ко мне. Ну, с визитом, правда, не все ясно. Почему же она так ни о чем меня и не попросила? Ответа может быть два. Я ей не понравилась — раз! Она не захотела мне довериться — два! И три — не собиралась она ни о чем просить! Тогда зачем? Не знаю. Информация отсутствует. Думать об этом бесполезно, все равно ни до чего я не додумаюсь. Может, все было совсем иначе. Может быть, я ничего никогда не узнаю! Может быть. Но я здесь, и я попытаюсь.

Итак, представим себе следующее: я — маленькая домашняя хозяйка, милая, ласковая, меня все любят. Жизнь меня балует. И вдруг умирает самый близкий мне человек, причем не от смертельной болезни с предсказуемым концом, а трагически погибает! Моя жизнь останавливается! Я не хочу жить. Я тоже хочу умереть! Но… идет время, а время, как известно, лучший лекарь. Три-четыре месяца назад я выхожу из депрессии… Стоп! А может быть, произошло нечто, что помогло мне выйти из депрессии? Что? Ну, что-нибудь хорошее. Хотя не обязательно. Вполне вероятно, это “нечто” в итоге привело меня к гибели.

Что же могло случиться? Встреча? Письмо? Статья в газете? Телефонный звонок? Ведь и друзей-то не было. Разве что друг Добродеев. А что? Ладно, с ним тоже разберемся! А может, неожиданная находка в столе мужа, который он случайно забыл запереть? А может, анонимное письмо с информацией о… сомнительной деятельности Александра Павловича? Нет, ерунда получается. Ну получила я это письмо, и что? Пошла к мужу. Потребовала объяснений. Убивать меня не имеет смысла, ведь анонимщику известно все, вот до него бы добраться…

Как бы то ни было, у меня появилось что-то, назовем этот предмет “икс”. А как заинтересованное лицо — почему бы нам не обозначить его ярлычком “убийца”? — узнало об этом? А может быть, я ему угрожала? Видимо, так. А где я держу этот предмет “икс”? В камере хранения? Вряд ли. Камера хранения — типично мужской тайник. Для крупных предметов. Не думаю, что мой предмет “икс” — чемодан. Я представляю его себе в виде книги, письма, записки, квитанции. Куда бы я это спрятала? Правда, был обыск, и ничего не нашли. А искали, между прочим, профессионалы. Куда бы спрятала это женщина? Думай. Напряги свои “серые клетки”. Включи “женскую логику”».

Как-то Екатерине попалась статья профессора-психиатра с армянской фамилией о человеческой логике. Вскользь профессор упомянул о феномене, именуемом женской логикой. «Принято считать, — писал он, — что женщины не обладают логическим мышлением. Это далеко не так. Женщины обладают логикой! Но… это их собственная логика, отличная от мужской».

Екатерине статья очень понравилась. Мужская логика — это человеческая логика, а женская логика — это логика, присущая женщинам! Еще раз к вопросу о равенстве полов!

«У меня в руке предмет «икс», — думает Екатерина, — куда я его спрячу? А может, он спрятан не здесь? Нет, он здесь, я ни за что с ним не расстанусь, я должна быть уверена, что с ним все в порядке. Итак… куда? Нет, я не вижу предмета «икс»… это должно быть что-то знакомое, ну скажем, фотография. Так куда же? В карманчик, пришитый изнутри платья — так бабушка, мамина мама, прятала деньги от возможных грабителей, — за подкладку костюма или пальто?»

Екатерина открыла дверцу шкафа — да, работа предстоит та еще! В теории это выглядит совсем иначе. Она прощупала все подкладки, швы, обшлага, воротники — ничего!

Бюро! Потайной ящичек? Вряд ли… Но все равно проверить надо. Пусто! Ни открыток, ни писем — может, изъяли? Записной книжки тоже нет. Ну, нет, так нет.

Поехали дальше. Обивка! Единственный предмет мебели, имеющий обивку, — кресло. Сработано на совесть — прочно, аккуратно. Не похоже, что обивку трогали. Не отрывать же! Да и потом, нет чувства «горячо». Кресло ни при чем. Пусть живет. Куклы? Нет! Пусто!

Обувь! Бабушка использовала под тайник свой старый сапог, куда прятала позолоченную брошку и пару серебряных ложек. Екатерина выдвинула нижний ящик шкафа — аккуратно уложены десятка два пар самой разнообразной обуви на все случаи жизни. Бросились в глаза нарядные, усыпанные блестками и стеклышками, отделанные бантиками, бальные туфли на высоких каблуках. Какая прелесть! Да… Тут ничего не спрячешь!

Она оглянулась в поисках следующего объекта. Фарфоровая танцовщица на узком пьедестале, удачно освещенная светом из окна. Пастельные краски, слегка искаженные пропорции — удлиненная тонкая фигурка в лиловом платье до колен, носочки вытянуты, большие желтые цветки на обеих бальных туфельках. В руках гирлянда из все тех же желтых цветков. Лукавое, чуть лисье, личико хорошенькой лицедейки, нежная улыбка, опущенные глаза. Чудо как хороша! Екатерина замерла — «сделала стойку», почувствовав, как зреет и пытается проклюнуться в ее голове некая мысль. Вернулась к ящику с обувью, снова открыла его, достала изящные темно-красные туфли и принялась отрывать громадные цветки из черного шелка, украшавшие их. Цветок на левой туфле держался прочно, на правой — совсем слабо. С легким хрустом правый цветок отломился, обнажив пластмассовый кружок, к которому крепился. В центре кружка находился темный глянцевитый кусочек пленки, прихваченный скотчем.

— Спасибо тебе, дружок, — сказала Екатерина танцовщице, — может, ты еще что-нибудь знаешь?

Танцовщица молчала, загадочно улыбаясь. Екатерина, словно в трансе, смотрела на изящную фигурку. Желтая роза в волосах… танцовщица-цыганка Лола… голубые танцовщицы… другой костюм, другой грим, другой парик, суть та же — актерка, игра, притворство, измена… неверный свет огней…

Память — громадный блошиный рынок. Она, как Плюшкин, хранит все! Обрывки воспоминаний из детства, как кусочки пестрой рассыпавшейся мозаики — чьи-то лица, божья коровка на листе лопуха, строчки из книг, сломанный граммофон с трубой, голоса, запахи, разбитая коленка, травяной вкус семян-калачиков и зеленых яблок, прикосновения — сухой и жесткой бабушкиной ладони, сильных рук мамы, холодной воды из-под крана, вопль маленькой Екатерины: «Зачем ты меня так сильно умываешь?», школа, тугие косички, тяжелый неуклюжий портфель, драка с мальчиком по кличке Мура-Лошадь, первая любовь… Ничего не пропадает, все распихано по полкам, использовано самое малое пространство. Затянуто паутиной. Покрыто пылью. Ждет своего часа. И помнишь, что, кажется, было, а где искать — неизвестно.

А то вдруг вспыхнет некая картина, как стоп-кадр, — и так отчетливо, так явно высветится деталь, не замеченная в свое время, то есть не замеченная сознательно, но отпечатавшаяся бессознательно, что невольно задумаешься: а зачем так сложен человек? Какой смысл наделять его способностями, которые он практически не использует?

«Спасите меня, спасите!» — слышит Екатерина хрипловатый, очень женственный голос, как если бы женщина плакала, или… стойте, стойте, да где же у меня его телефон…

— Александр Павлович! — почти закричала Екатерина, услышав сухое «я вас слушаю», обрадовавшись, что ей удалось прорваться, несмотря на важную встречу, на которую ссылалась секретарша. — Александр Павлович, а ваша жена курила?

— Нет, — не удивился, не переспросил. Молчит, ждет продолжения.

— А вы не помните, как звали ту подружку, которую вы как-то застали у жены, актрису?

— Нет. Не помню.

— Спасибо. Извините, пожалуйста. — Она кладет трубку. Похоже, он не очень ей обрадовался. Но мог хотя бы быть любезным! Екатерине не приходит в голову, что она тоже могла бы дождаться конца совещания.

Как работает мысль человеческая? Толчками, взрывами и вспышками, которые называют интуицией, догадкой, озарением, да мало ли как. Поскрипывая, крутятся большие и маленькие колесики в мыслительном механизме. Вдруг сцепились зубцами, высеклась искра, вспыхнул свет. И все стало на свои места.

«Господи, — шепчет Екатерина, — это же было ясно с самого начала! Они все описывали мне одну женщину, а я видела совсем другую. Фотография? Ну что фотография? Я видела ее в темноте, на ней были парик, грим, очки с затененными стеклами, высокий воротник. Но голос? С хрипотцой, очень сексуальный. Как будто бы запашок табака. Некая стервинка во всей манере держаться. Наигранность. Фальшь. Нет, это была не Елена. Можно ли так притворяться? Зачем? Ни к чему. Это просто была другая женщина. Совсем другая. Таинственная незнакомка. И вот эта таинственная незнакомка, женщина ниоткуда, мне и нужна сейчас».