Коварный заговор

16.

Когда распространилось известие о прибытии и направлении движения короля Джона, вся знать ринулась с женами в Винчестер. Элинор была весьма признательна леди Эле. Благодаря ее совету она вовремя успела снять небольшой дом неподалеку от замка. Иэн поначалу колебался, не желая обижать епископа Винчестерского, который предоставил им свой кров, или короля, если Джон предложит ему поселиться в замке.

Однако Питер Винчестерский не только не обиделся, но и нашел эту идею превосходной. Хотя сам он от всего сердца посмеивался над оправданиями Элинор, полагая, что уж кого-кого, но только не ее можно смутить шумом и суматохой, но сказал, что, по его мнению, эта причина прозвучит достаточно убедительно для тех, кто плохо знает ее.

Иэн встретился с королем, как только стало известно, что Джон готов принять своих знатных подданных, и вернулся домой в растерянности и волнении. Он был принят с учтивостью, которая ему показалась подозрительной. Правда, перед тем как он вошел в парадный зал, его перехватил Солсбери и сказал, что ему удалось смягчить обстановку, но Иэну все равно казалось неестественным, что король никак не отозвался о его браке, а спросил лишь, с ним ли леди Элинор. Иэна подмывало сказать, что ее нет, но уже слишком многие люди знали правду. После нескольких минут вежливой беседы Джон отпустил его с приглашением, которое больше смахивало на приказ, присутствовать вместе с леди Элинор на большом обеде в сочельник.

Еще более странным, чем видимое безразличие короля, было совершенно спокойное отношение к нему со стороны придворных. Иэн слишком хорошо знал способности короля в искусстве притворства. Однако друзья Иэна, казалось, были рады встрече с ним и ни косвенно, ни открыто не предупреждали его о возможных неприятностях.

Его враги, еще лучший индикатор, казалось, совершенно искренне были взбешены его столь удачным браком. Хмурые взгляды и фальшивые слова звучали там, где им и следовало, и при всей своей настороженности Иэн не увидел и не почувствовал ни малейшего намека, никаких ухмылочек исподтишка со стороны придворных, что могло бы указать на какую-то их осведомленность в скрытых планах мести.

Элинор тоже пыталась выяснить, чего им ждать, но преуспела в этом не больше своего мужа даже после встречи с королем двумя днями позднее. Ее в обычном порядке вызвали на судебное заседание по вопросу о выплате компенсации королю за то, что она вышла замуж без разрешения своего сюзерена. Иэн отправился с ней в полном снаряжении, что, конечно, было не совсем обычным нарядом для отвечающих перед судом по иску короля. Джон, однако, удостоил его не более чем быстрым снисходительным взглядом, словно говоря, что он прекрасно понимает оборонительный смысл этой демонстрации, но она совсем ни к чему. Что и подтвердилось.

Элинор оправдала поспешность своего брака постоянной угрозой для ее поместий и наследия ее сына со стороны разбойников, а также неверных и недовольных вассалов и кастелянов. И прибавила, что, поскольку король был на войне во Франции, она не знала, где и каким образом найти его или сколько времени ждать его возвращения.

Если Джон и вспомнил, что гонец Элинор, сообщивший о смерти Саймона, нашел его без малейших затруднений, он ничего не сказал об этом. Он принял оправдание необходимости спешки, но отклонил доводы о невозможности попросить разрешения на том разумном основании, что Иэну было прекрасно известно, где находится армия, и что война к тому времени уже закончилась. Затем он наложил на ответчицу штраф в размере десятой доли ее доходов от имений. Это было тяжелое наказание, но ни в коем случае не безосновательное.

— Лучше бы вы в свое время взяли в мужья того человека, которого я вам предлагал, — с улыбкой произнес Джон, когда Элинор поклонилась в знак согласия с решением и дала гарантию о выплате штрафа. — Вильям Венневаль все еще жив и здоров.

— У меня не было выбора, — мягко ответила Элинор. — Еще до того, как я получила ваше предложение, я уже вышла замуж по приказу короля Ричарда на Святой Земле.

Это был, конечно, единственно возможный ответ со стороны Элинор, но впоследствии она обсудила замечание короля с Иэном во всех деталях. Это были столь естественные и разумные слова, что, произнеси их кто-нибудь другой, они восприняли бы это как знак того, что все забыто и прощено.

Но Джону верить нельзя. Он был известен, даже знаменит тем, что никогда не забывает обид. Двор в целом мог принять эти слова за чистую монету, поскольку никто из придворных не знал, сколь глубоко и лично Элинор оскорбила Джона. Но для самой Элинор напоминание о том инциденте служило намеком, что Джон ничего не забыл. Ударение на то, что Венневаль до сих пор жив, ей казалось угрозой, что Иэн долго не проживет.

Иэн на это лишь небрежно пожал плечами. Он согласился, что Элинор, возможно, верно интерпретирует слова Джона и что король хотел запугать ее, но настаивал, что у короля немного возможностей исполнить свою угрозу.

— В темных углах встречаются длинные ножи, — резко произнесла Элинор.

— Чепуха, — отмахнулся Иэн. — Весь двор теперь знает историю нашего брака. Если хоть волос упадет с моей головы, неужели кто-то усомнится в том, по чьему приказу это произошло? В пылу гнева, когда он только узнал об этом, король мог, конечно, попытаться избавиться от меня таким образом, но сейчас он остыл. Он не сможет найти никаких оправданий перед знатью, которая и так шепчется насчет того, что произошло с Артуром. Особенно теперь, когда он собирается объявить об очень тяжелом новом налоге. Думаю, что мы пока в безопасности, по крайней мере, до конца празднеств. Именно тогда, я уверен, он объявит о введении налога в размере тринадцатой доли и до того времени не захочет возбуждать лишние поводы для недовольства.

— Может, ты и прав, — сказала Элинор, — но есть еще двое, по меньшей мере, которые не так умны, чтобы связать воедино твою смерть и новый налог, и которые, вероятно, уверены, что король не слишком расстроится, услышав, что ты умер, пытаясь дышать через дырочки в своем теле.

С этими словами она протянула ему великолепную кольчугу, принадлежавшую когда-то Саймону, такой тонкой работы, что по толщине она едва ли превышала шерстяную тунику. Она не выдержала бы удара меча, но, надетая под тунику, представляла собой надежную защиту от предательского удара ножом. Отныне Иэн стал надевать ее, выходя из дома без доспехов, и Элинор чувствовала себя спокойнее. Однако и эти меры предосторожности оказались излишними. Фулк де Кантелю и Генри Корнхилл поглядывали на Иэна враждебно, но рукам воли не давали.

В сочельник Элинор и Иэн снова оделись, как две половины одного целого. Это был день роскоши и великолепия, и они выглядели величественно и пышно, как подобало могущественным лендлордам. И они даже как будто перестарались, поскольку вскоре после того, как они вошли в зал, к ним подбежал паж с сообщением, что места для них приготовлены за первым от возвышения для трона столом.

— По чьему приказу? — отрывисто спросил Иэн.

— Короля, милорд, — ответил паж.

— Он оказывает мне большую честь, — механически произнес Иэн, чувствуя, как вонзились в его запястье ногти Элинор.

Это была уж слишком большая честь. Иэн де Вилон был бароном, но здесь присутствовало множество людей с куда более высокими титулами, а чем выше титул, тем ближе его носитель должен сидеть к королю. Несмотря на то, что они прекрасно знали характер Джона, у Иэна и Элинор до сих пор еще теплилась надежда, что увещевания Солсбери заставят короля удовлетвориться штрафом и хотя бы на время оставить их в покое. Этот знак милости перечеркнул последние ожидания. Джон способен закусить удила и забыть о них, но никак не оказывать милости.

Характер короля не мог так радикально измениться. Чего все-таки добивался Джон, оставалось, однако, тайной, пока собравшиеся не расселись наконец по своим местам. Затем, до того как была подана первая перемена блюд, король Джон ударил по столу и призвал к тишине. Когда все взоры обратились на него, он объявил о том, что решил организовать на Двенадцатый день большой турнир, дабы отметить окончание рождественских торжеств, отпраздновать победы во Франции, а также в честь будущего наследника трона, которого, возможно, вынашивает сейчас королева.

Зал взорвался совершенно искренними криками радости и одобрения. Турнир всегда был желанным развлечением, и все действительно радовались беременности королевы. Джону было уже почти сорок. Его мало кто любил, но все понимали, что умри он без законного наследника — и гражданская война неизбежна. А это было бы куда хуже, чем даже вечное правление Джона. Король поднял руку, и тишина воцарилась вновь.

— Это очень радостное событие, — сказал Джон, улыбаясь своим подданным, — и я не хотел бы портить его какими-то личными дрязгами. Поэтому я выбрал своим защитником человека, любимого вами всеми и к тому же недавно женившегося. Встаньте, Иэн, лорд де Випон, и примите мою перчатку как знак вашей ответственности и моей любви к вам, а также прощения за все недоразумения, которые могут случиться между нами.

Иэн встал, как было приказано, и, перешагнув через скамью, вышел из-за стола. Он широко улыбался, подходя к возвышению за перчаткой. Какое облегчение, что Джон решил выразить свою злобу таким безобидным способом. Иэн не сомневался в надежде короля на то, что его покалечат или даже убьют во время боев, но все же он был убежден, что король не готовит какой-то полномасштабный заговор против него.

Джон, конечно, мог намекнуть своим дружкам, что был бы очень доволен, если с Иэном случится несчастье. Но даже если король попытается предпринять и еще какие-то дополнительные меры, Иэна это уже не волновало. За его спиной много друзей.

Элинор не отводила глаз от мужа, и это позволило ей собрать всю свою силу и гордость. Она знала, что король заметил, как побледнело ее лицо. Он смотрел именно на нее, а не на Иэна, реакцию которого ему нетрудно было предсказать. Элинор надеялась, что выражение страха, мелькнувшее на ее лице, доставит ему удовольствие и укрепит его во мнении, что он имеет дело со слабым и беспомощным созданием.

Без особого удивления она услышала, как король назвал арбитрами турнира Вильяма, графа Солсбери, и Вильяма, графа Пемброка, тем самым лишая наиболее опытных в турнирных поединках друзей Иэна возможности сразиться на его стороне. Она и не надеялась, что Джон просмотрит такой очевидный ход, тем более что со стороны это выглядело как его милостивое отношение к Иэну. Ведь то, что он назначает друзей Иэна судьями, едва ли можно расценивать как враждебность.

«Двенадцать дней, — подумалось Элинор, — у меня есть еще двенадцать дней». За это время успеет приехать сэр Генри из Кингслера и сэр Уолтер из Форстала. Сэр Джон из Мерси добраться, вероятно, не успеет, но она все равно пошлет за ним. Если с Иэном что-то случится — Элинор задержала дыхание, чтобы не дать овладеть собой страху, — ей понадобится присутствие верных вассалов. Сэр Джайлс тоже был недалеко, но она на него в Айфорде оставила Адама и Джоанну, когда пришло известие о приезде короля.

Элинор не хотела ни в коем случае ослаблять обороноспособность Айфорда — супруга сэра Джайлса вряд ли способна организовать защиту замка. Северные и валлийские вассалы Иэна были слишком далеко, чтобы можно было рассчитывать на их помощь.

Эта неприятная мысль породила, однако, куда более обнадеживающую идею. Сейчас в Винчестере находились многие северные бароны. Они, правда, не были большими друзьями Иэна, так как считали его слишком близким и лояльным к королю, в то время как сами являлись почти откровенными мятежниками, но в одном можно быть уверенной: они не воткнут Иэну нож в спину по приказу короля.

Проблема теперь заключалась в том, чтобы попытаться за двенадцать дней убедить их сражаться на стороне короля, бок о бок с его защитником. В обычных обстоятельствах они, безусловно, вошли бы в противоположную партию. Элинор понимала, что мало чего успеет добиться во время танцев и развлечений, которыми будет сопровождаться празднование Двенадцатого дня, и вряд ли ей сильно помогут жены тех из северян, у кого они есть и приехали в Винчестер. Слово женщины мало что значит в таких делах.

Элинор нужен был мужчина, преданный ей и не слишком щепетильный в том смысле, что ему придется действовать в некотором роде против короля. Сэр Джайлс прекрасно подошел бы для этой роли, но Элинор уже твердо решила, что он должен оставаться в Айфорде. Кроме того, у короля с сэром Джайлсом свои счеты. Его внезапное появление при дворе способно разбудить подозрения Джона и до такой степени разжечь его ненависть, что король забудет об осторожности и атакует Иэна открыто.

Мысли Элйнор прервал очередной взрыв ликования. Король назначил Вильяма, графа Арунделя, ввести в бой «лояльного противника». Это был еще один любопытный штрих. Арундель был опытным воином и никогда не враждовал с Иэном или Элйнор. Он хорошо знал Саймона — в Сассексе у Арунделя было большое имение.

Элйнор скривила губы в усмешке, давая понять тем, кто мог наблюдать за ней, что она одобряет выбор короля и считает этого оппонента подходящим, но не опасным для ее мужа. Подходящим он был вне всяких сомнений — для целей короля. Элйнор знала Арунделя достаточно хорошо. Единственное, в чем он хорошо разбирался, — это война. В остальном голову без всякого ущерба можно было заменить деревянным чурбаном.

И все-таки Арундель сам по себе не опасен, даже если королю удастся без его ведома сколотить команду из людей, которым Иэн был особенно ненавистен. Иэн достаточно подготовлен, чтобы защититься от них. Элйнор больше боялась тех в команде самого Иэна, кто сможет нанести ему незаметный удар в спину или оставить без помощи в критический момент.

Арундель, Арундель. Слова эти повторялись приятным эхом в ее мозгу. Может быть, есть еще что-то в этом самом Арунделе, что она упустила и что могло бы помочь Иэну? В конце концов, в последний раз она общалась с этим человеком семь лет назад. Тут она снова улыбнулась, улыбнулась по-настоящему, а не просто механически скривила губы, и глаза ее просветлели. Это был подходящий момент для улыбки. Иэн как раз вернулся и сел рядом с ней. Ему понравилось ее самообладание и видимая удовлетворенность, хотя он был уверен, что ее не обманули слова и манеры Джона.

Довольное выражение лица Элйнор, однако, относилось вовсе не к Иэну, и, знай он истинную причину, ему стало бы не по себе. Элйнор вспомнила, что ей так нравилось в имени Арунделя. Сэр Ги продал лошадь королевского гонца именно в городе Арунделе, и именно сэр Ги — тот человек, который ей нужен для осуществления ее плана.

Следующие десять дней как для Иэна, так и для Элйнор были наполнены беспрерывными хлопотами, но Элйнор приходилось особенно тяжело. Открыто она не осмеливалась заниматься чем-либо иным, кроме как наносить визиты королеве и подругам и делать покупки на гигантской ярмарке, которая открылась ради удовольствия двора. Ярмарка была действительно ей ниспослана небом. Именно там она получила возможность встретиться с молодым странствующим рыцарем, который щеголял коротко стриженной бородкой и усиками в стиле короля Джона.

Элйнор выразила неудовольствие тем, что он так резко пересек ей дорогу, что ее лошадь испугалась. Молодой рыцарь искренне извинился, сказав, что просто задумался. Но леди было не так-то просто утихомирить. Она продолжала браниться, понизив голос. Странствующий рыцарь снова извинился и даже, соскочив с лошади, встал у ног леди. Она продолжала ругаться, а рыцарь, бормоча извинения, вновь вскочил в седло и поехал рядом с ней в одном направлении. Если бы кто-то заметил этого молодого человека в тот момент, когда он только приехал в Винчестер, то от него не ускользнуло бы странное обстоятельство: молодой человек после случайной встречи с дамой неожиданно разбогател, — но никто не обращал на него внимания.

Известие о турнире будоражило город, и каждый странствующий рыцарь стремился принять участие или хотя бы присутствовать на этом грандиозном празднике.

Элйнор повезло, что Иэн был слишком занят, чтобы уделять ей много внимания. В первый день после Рождества он вместе с Арунделем встретился с Пемброком и Солсбери, чтобы договориться о количестве участников, о том, на каком поле будет происходить состязание, и тому подобных деталях.

Однако через несколько дней им пришлось встретиться снова, чтобы все пересмотреть. Во-первых, король внезапно потребовал, чтобы общей рукопашной схватке предшествовали парные поединки с копьями. Во-вторых, турнир вызвал больше интереса, чем кто-либо ожидал. Учитывая короткий срок для сборов, и Иэн, и Арундель предполагали, что в нем примут участие только придворные рыцари. Но кто-то, очевидно, позаботился о том, чтобы это известие распространилось как можно шире. Каждый младший сын, желавший пополнить свой тощий кошелек выкупом, осаждал Иэна и Арунделя, вымаливая место в их командах. Прежде чем они успели ответить отказом, от короля пришел приказ позволить участвовать в этом праздничном мероприятии всем желающим.

Поначалу Иэн пытался скрывать это обстоятельство, но придворные дамы королевы оказались не столь сдержанны на язык. Не то чтобы они стремились огорчить Элинор, просто большинство из них не слишком беспокоила судьба их мужей, оказавшихся в подобных же обстоятельствах. К тому же Элинор предприняла отчаянные усилия, чтобы создать перед ними и перед королевой впечатление, что Иэн для нег просто удобная партия. Он спас ее от прихвостня короля — Элинор не скрывала своей неприязни к Фулку и Генри, но выражала недовольство так, что подобные слова наверняка должны были ласкать слух Изабеллы: Элинор презрительно отзывалась лишь о низком происхождении претендентов на ее руку. А когда она искренне посетовала, что никогда прежде не присутствовала на турнирах, это открыло шлюзы для потока женской болтовни, и Элинор извлекла для себя много такого, что Иэн предпочитал скрывать от нее.

Когда наконец Иэн нашел возможность перевести дух и повидаться с женой, для Элинор уже никаких тайн не существовало. Иэн был шокирован внешним спокойствием жены. Слухи о безразличии Элинор к нему уже достигли его ушей благодаря множеству доброжелательных женщин, которым было больно видеть, как такой видный мужчина вынужден довольствоваться холодной женой.

Поначалу Иэн не обращал внимания на подобные намеки. Он не хотел верить, что Элинор безразлична к нему. Она могла не любить его так, как любила Саймона, но ей наверняка не хотелось бы стать вдовой во второй раз — во всяком случае, не здесь, где она была в полной власти Джона. Значит, вывел из всего этого Иэн, если Элинор спокойна, то у нее есть какой-то свой маленький план.

Однако он не понимал, о чем могла идти речь, и не осмеливался спросить у Элинор, все еще сохраняя слабую надежду, что она просто не понимает, что с увеличением числа участников увеличивается и опасность. Когда из Кингслера приехал сэр Генри, а из Форстала — сэр Уолтер, Иэн скорее обрадовался. Никто не откажется от двух проверенных и достойных бойцов у себя за спиной. Если план Элинор состоял в том, чтобы созвать своих посвященных в рыцари вассалов и кастелянов для поддержки, Иэн не стал бы спорить с этим. Когда же за день до закрытия списков участников конных состязаний в нем оказался Лестер с четырьмя своими вассалами, Иэн начал беспокоиться. Созывать собственных вассалов — это одно дело, а просить о помощи друзей — совсем другое.

Он, конечно, ничего не мог сказать Лестеру. Если бы Лестер просто хотел поучаствовать, он записался бы намного раньше. Но высказать другу сомнение в цели его приезда на турнир означало в любом случае усомниться в мужестве графа. Иэн принял Лестера в свою команду с соответствующим случаю выражением удовольствия на лице, а себе поклялся разобраться с Элинор, как только увидит ее.

Однако несколько позже в этот же день поступок Лестера совершенно вылетел из его головы из-за еще более странного события. Возвращаясь домой пообедать, Иэн встретил по дороге Юстаса де Вески, одного из вожаков мятежных баронов севера. Иэн знал его самого и двух его ближайших соратников — Роберта де Роса и Питера де Бре — достаточно хорошо. Это были храбрые мужи, и Иэн ничего против них лично не имел. Но их поведение по отношению к власти было довольно сомнительным: они просто считали, что если преследовать личные интересы, то интересы королевства уладятся сами собой. Сам же Иэн давно принял точку зрения Саймона, что интересы королевства должны стоять наравне с личными, а иногда даже и выше. К изумлению Иэна, Вески предложил себя и восьмерых других рыцарей-северян в качестве участников на стороне Иэна.

— Я очень рад, господа, действительно очень рад, — ответил Иэн, удивленно приподняв брови.

— Мы почли бы за честь, лорд Иэн, занять позиции непосредственно за вашим вымпелом, — продолжал Вески.

Иэн уставился в широкое тяжелое лицо собеседника. Рыжая поросль на щеках и подбородке выдавала в нем сильную примесь скандинавской крови. Иэну на мгновение пришло в голову, что, может быть, эти люди хотят воспользоваться представившейся возможностью, чтобы убрать кое-кого из преданных, но особенно неугодных им слуг короля. Но, пристально и прямо посмотрев в честные глаза Вески, Иэн отбросил эту постыдную мысль.

— Если вам угодно, я с удовольствием устрою это, — медленно произнося слова, согласился Иэн.

— Мы, северяне, должны держаться вместе, — подчеркнуто произнес Вески, — иначе нас передушат поодиночке. Мы решили, что на этот раз будет лучше сыграть на стороне короля. Мы хотим продемонстрировать, как мы ценим любовь, которую король выказал одному из наших земляков.

Это замечание было не слишком смиренным, но Вески со своими товарищами не дал Иэну возможности ответить. Они развернули лошадей и поскакали прочь, крикнув на прощание: «До вторника» — и оставив Иэна переваривать новость. Наиболее очевидным объяснением казалось то, что они хотели привлечь Иэна в свою компанию, чтобы представить его перед королем хотя бы в качестве сочувствующего, если не полноправного участника заговора.

Иэн направился домой, мрачно мусоля эту мысль. Когда он выложил свои сомнения Элинор, она сначала испуганно взглянула на него, а затем пожала плечами.

— Похоже, ты прав. Они полагают, что король, у которого уже и без того есть причины для гнева, станет более подозрительно относиться к тебе, начнет угрожать и в конце концов заставит тебя взять в руки оружие. — Она отвернулась и уставилась в стену. — Я оказала тебе плохую услугу, согласившись стать твоей женой.

Проклиная себя, Иэн взял Элинор за руку.

— Ты сделала меня счастливым человеком. Остальное не имеет значения. Учитывая природу Джона, мне рано или поздно пришлось бы столкнуться с ним. Взгляни на Пемброка, который сражался за право Джона на трон, который был верен ему во всем, и король возненавидел его просто за то, что тот дал честный совет. По крайней мере я получил в компенсацию за ненависть короля приз, стоящий сокровищ всего мира и даже больше.

Затем, пытаясь как-то отвлечь Элинор, Иэн добавил:

— Но я все время размышляю, что Вески имел в виду, сказав что-то насчет того, как они ценят любовь короля. Ты знаешь, Элинор, все это дело можно увидеть и в ином свете. Вески, возможно, пытается намекнуть королю, что если северянам оказывается милость, то они будут «сражаться на стороне короля»— то есть они будут лояльны.

Элинор кивнула.

— Я уверена, что они не стали бы возражать против такого толкования. Это не может причинить им вреда и, кроме того, не накладывает на них никаких обязательств.

Призраком возник, однако, и еще один ответ, на который ему намекнул случайный и не очень желанный визитер. Когда стемнело, в их дом постучал и попросил разрешения войти Роберт ФицУолтер. Иэн и Элинор испуганно переглянулись, и Иэн, нахмурившись, встал со своего стула возле камина.

— Я спущусь и скажу ему, что ты нездорова и что я не могу принять его, — проворчал он. — Я не мог помешать ему записаться в мою команду, но не обязан принимать его в своем доме.

ФицУолтера Иэн презирал за трусость, которая явила себя в полном блеске, когда ФицУолтер и Саэр де Квинси, его закадычный друг, сдали Филиппу Французскому без боя крепость Водрей. ФицУолтер оправдал свои действия тем, что обращался к королю, но не получил ни помощи, ни вообще какого-либо ответа. Джон признал эти аргументы, заплатив за ФицУолтера и де Квинси выкуп и никак не наказав их впоследствии за сдачу крепости. Однако в глазах Иэна королевское прощение вовсе не оправдывало трусость.

Огонь в очаге и мерцание свечей помешали Иэну увидеть, как побледнели щеки Элинор.

— Подожди, — сказала она. — ФицУолтер не пришел бы сюда в потемках зимним вечером ради пустой болтовни.

Было бы неразумно прогнать его, что бы ты к нему ни испытывал. Впусти его.

Секундное размышление убедило Иэна в правоте Эли-нор, и Оуэн, который поднялся к ним известить о прибытии гостя, был отправлен назад, чтобы пригласить ФицУолтера войти. После короткого замешательства при новости, что ФицУолтер будет сражаться на стороне Иэна, Элинор пришла в себя, и лицо ее приняло обычную окраску, но она продолжала смотреть в пол, скрывая блеск возбуждения в глазах. ФицУолтер был очень вероятным кандидатом для готовившегося на Иэна покушения. Ему приходилось расплачиваться всевозможными способами, чтобы сохранить милость Джона.

— Чем могу служить? — холодно спросил Иэн, когда Оуэн принес стул и ФицУолтер уселся.

— Ничем, — мягко ответил ФицУолтер. — Совсем наоборот, это я пришел оказать вам услугу, лорд Иэн. Я слышал некоторые неприятные сплетни насчет предстоящего турнира.

— Чепуха, — отрезал Иэн, сердито посмотрев на ФицУолтера. Этот человек был трусом и предателем, но не дураком. Без сомнения, целью его было побольнее уязвить Элинор. — Я абсолютно доверяю честности Солсбери и Пемброка, и Арундель слишком порядочный человек, чтобы ввязаться в какой-то подлый заговор.

Иэн начал приподниматься, словно предлагая гостю закругляться, но Элинор примирительно произнесла:

— Разумеется, слухи могут быть ложными. Не обязательно верить им. И все-таки полная беззаботность тоже может оказаться ошибкой.

— Как сказала ваша супруга, — продолжал ФицУолтер, — я не настолько верю услышанному, однако… В стане «лояльного противника» есть один странствующий рыцарь, который подозрительно богат для своего молодого возраста, тем более что не имеет громкого имени. Как и многие другие, для кого богатство непривычно, он потратил слишком много денег на вино. И он намекает, что среди рыцарей его стороны есть те, кому заплатили — и обещают заплатить еще больше — компенсацию за выкуп, который они могли бы получить в случае победы, а за это должны посвятить себя тому, чтобы защитник короля не ушел с поля боя живым.

Иэн стиснул зубы от сожаления, что ФицУолтер явился в его дом гостем и он не может кулаком захлопнуть ему рот. Хуже того, этот человек должен был сражаться на стороне Иэна, так что выместить раздражение не удастся даже на турнире. Иэн был так взбешен, что потерял дар речи, но тут раздался мягкий и недрогнувший голос Элинор:

— Мы благодарим вас за предупреждение, милорд. Очень любезно с вашей стороны, что вы зашли к нам. Могу ли я также надеяться, что вы передадите этот тревожный слух и графу Арунделю?

Элинор испытала огромное удовольствие, глядя на смутившееся лицо ФицУолтера, и затем грациозно поднялась, протягивая руку.

— Я знаю, как вы торопитесь сделать это, и потому не могу более задерживать вас.

Иэн тоже поднялся. Он был похож на лунатика. У ФицУолтера не оставалось иного выбора, как попрощаться и покинуть комнату в сопровождении молчаливого и дымящегося от злости хозяина. К счастью, оруженосцы Иэна были хорошо вышколены. Оуэн был занят, но Джеффри ждал в маленькой передней, куда выходила лестница, и Иэн сплавил ему ФицУолтера, пока гнев его не вырвался наружу. Вежливо поклонившись, он развернулся и поспешил назад к жене. Элинор сидела, прислонившись к спинке стула и закрыв глаза.

— Это какая-то нелепица! — в ярости произнес Иэн. — И даже если это правда — я не ребенок. Я поучаствовал во множестве войн, где искали моей крови, а не выкупа. Я вполне способен постоять за себя.

Элинор медленно открыла глаза.

— Я не боюсь, что ты не сумеешь защититься от команды Арунделя, — вздохнув, произнесла она, — но ФицУолтер пришел сюда с определенной целью, и эта цель была не в том, чтобы предупредить тебя о предательстве.

— Ну конечно, нет. Он прихвостень Джона и пришел запугать тебя — ну и меня тоже, наверное.

— Нет, — сказала Элинор. — По крайней мере это не главная цель, хотя и может стоить дополнительных трудностей.

— Элинор…

— Послушай меня! — крикнула она, вскакивая. — Его целью было привлечь твое внимание на сторону Арунделя…

— Что-то ты странные вещи говоришь. А куда же еще смотреть, сражаясь с противником?

— Себе за спину! — воскликнула Элинор. — Если ты будешь искать предателя в команде Арунделя, ты просмотришь его в собственном стане. Ты сказал, что ФицУолтер — прихвостень короля. Разве он сам не способен забежать, к тебе со спины? Погода была сухая уже несколько недель. Трава пожухлая и редкая. Сколько понадобится времени, чтобы поднялась пыль сплошной стеной и зрители ничего не увидели?

— Зато они прекрасно увидят дырку в моей спине, — небрежно прервал ее Иэн. — Не глупи, Элинор. Это последнее, чего хотелось бы королю.

— О, ФицУолтер будет не один в этом деле. Возможно, он и другие фавориты Джона, от которых естественно ожидать, что они будут биться на стороне короля, как-нибудь устроят, чтобы дырка оказалась спереди. Ты будешь окружен людьми, ищущими твоей крови. Ты должен… Иэн!

Яростный и отчаянный крик вырвался из нее, когда ее муж, который все больше и больше бледнел, вдруг зашелся в хохоте, хлопая себя по ляжкам и топая ногами по кругу.

— Любовь короля, — задыхался он, когда вообще сумел заговорить. — Так вот что Вески имел в виду под оценкой любви короля. Не думал я, что Вески способен на такую проницательность. А Лестер! — Он снова рассмеялся. — Я был зол на тебя. Лестер сегодня пришел ко мне и предложил себя и еще четырех своих рыцарей, а я подумал, что это ты ходила к нему и просила его помощи. Теперь я понимаю. Лестер и Вески, должно быть, тоже прослышали о том, что рассказал нам ФицУолтер.

Иэн вытер слезы, собравшиеся в уголках глаз, и вздохнул.

— Тебе не нужно беспокоиться о моей спине. Там будут Вески со своими товарищами, Лестер со своими, сэр Генри, сэр Уолтер.

— Не слишком полагайся на сэра Генри, — прошептала Элинор, борясь со слезами.

— Ты же не хочешь сказать, что сэр Генри попытается прикончить меня? — саркастически спросил Иэн.

— Нет, — Элинор выдавила из себя улыбку. — Не говори глупостей, но он просто слепнет от борьбы и не может держать в голове ничего, кроме боя, если уж в него ввязался. Он не сможет охранять тебя.

Между слов она думала о том, что ей еще нужно передать сэру Генри, чтобы он понаблюдал особенно за сэром ФицУолтером и его подельниками. Потом она поняла, что больше не может сдерживать свои страхи. Она подошла к Иэну и взяла его за руки.

— Пойдем спать, Иэн, — прошептала она. — Мне так холодно.

Он почувствовал лед ее рук даже через бархатные рукава и не стал возражать, что еще слишком рано или что долгая ночь любовных утех — не лучший способ подготовки воина к битве. Он поднял Элинор на руки и понес в постель.