Красная луна

9

На следующей день мне не пришлось волноваться, как мы с Беном снова увидимся. В школе был методический день, и я этому обрадовалась.

Я все думала о том, что не могли мы с ним встретиться прошлой ночью, что все это мне приснилось.

Но когда я встала, то увидела, что на штанах осталась земля, и поняла, что это был не сон. Все произошло на самом деле.

Мы с Беном разговаривали, и он смотрел на меня, как будто…

Как будто я ему интересна. Хотя до этого он хотел от меня убежать.

А еще он сказал мне быть осторожной в лесу.

Почему? Он только недавно сюда приехал, он не знал наш лес так, как знала его я. Просто не мог. Откуда в его голосе была такая уверенность?

Когда мы с Рене позавтракали и поехали в ближайший к нашему городку строительный магазин покупать всякую всячину, необходимую для постройки крыльца, мне стало полегче. Потом мы вернулись и сели обедать, и тут привезли доски, грузчики поглядывали на нас, старуху и девчонку, с любопытством, гадая, что же мы собрались делать.

— Ты хорошо спала ночью? — спросила Рене, когда они уехали.

— Да… конечно, — ответила я.

Рене посмотрела на меня:

— Я слышала, как ты вставала. Знаешь, если тебе захочется поговорить, я готова. Понимаю, что годы прошли, но я…

Завидев, что к дому подъезжает ярко-красная спортивная машина, она смолкла.

— Привет, Стив, — поздоровалась она.

А Стив вылез из машины и сказал:

— До меня дошли слухи, что вы тут что-то строите.

— Да ты что? — сострила Рене, и он улыбнулся. У него на груди висела бирка с надписью «СТИВ БРАУНИНГ, АГЕНТ ПО НЕДВИЖИМОСТИ», ярко блестевшая на солнце.

— Эйвери! — Он посмотрел на меня. — Как ты?

Я пожала плечами.

Он вздохнул и перевел взгляд на Рене:

— Поговорим?

— Конечно, — ответила бабушка, — но я строю крыльцо и переезжать не собираюсь.

Он рассмеялся:

— Думаю, крыльцо получится отличное, но я тут по другому вопросу. Можно наедине?

— Хорошо, — сказала она. — Эйвери, принесешь Стиву стакан воды?

Как будто я ребенок, а не семнадцатилетняя девушка. Как будто у меня нет права узнать, о чем они будут говорить. Как будто я не знала, что Стива интересует земля моих родителей. Он не только торговал домами, но и занимался развитием. Он активно участвовал в видоизменении города.

— Если вы будете обсуждать моих родителей и их землю, я бы хотела остаться.

— Вообще-то, я заехал, потому что встретил в городе Рона, — объяснил он. — Хотел выразить свои соболезнования по поводу отсутствия новостей. — Он спрятал руки в карманы и посмотрел на меня. — Эйвери, — продолжал он, и его голос казался очень теплым. — Буду с тобой откровенен. Рон сказал, что они надеются лишь на тебя и что если ты что-то вспомнишь насчет той ночи, хоть что-нибудь…

Серебристый блеск…

А у Бена как раз серебристые глаза.

По спине у меня побежали мурашки.

Прошлой ночью я встретила его в лесу. И он просил меня быть осторожной.

Но Бен даже не был знаком с моими родителями. И обо мне он знал только то, что ему рассказали в школе.

А серебристое нечто, которое я видела в ту ночь, когда погибли мои родители…

Это был не человек. Нечто крайне необычное. Оно двигалось слишком быстро. И было слишком жестоким.

Воплощением зла.

— Эйвери, — снова окликнул меня Стив.

Они с Рене стояли рядом со мной и смотрели обеспокоенно.

— Ты в порядке? — спросила Рене, обнимая меня одной рукой.

Последний раз меня обнимала мама. Прямо перед ужином прижала меня к себе и сказала: «Накрывать стол все еще твоя обязанность, так что давай» — и поцеловала меня в макушку. Я замычала и отстранилась. Я не хотела накрывать на стол. И обниматься мне не хотелось. Объятий мне хватало.

По крайней мере, тогда.

— Я по ним скучаю, — призналась я. — Скучаю и хочу узнать, как кому-то пришло в голову их убить. Я хочу, но не могу… — Голос дрогнул, и Рене прижала меня к себе покрепче.

— Мне очень жаль, что я не принес более добрых вестей, — сказал Стив. — Знаю, что Рон из-за этого тоже переживает, и он сказал, что любые твои воспоминания, даже если это какая-нибудь мелочь, могут помочь найти виновного.

— Эйвери, сходи на улицу. Помнишь, мы вчера нашли грибы, срежь несколько штук, хорошо? Я утром омлет приготовлю.

— Прямо сейчас? Мам, там же уже темно, и мы еще пирога не поели…

— Милая, ты же его уже попробовала тайком. У тебя руки в шоколаде. Поешь еще, но сейчас возьми лукошко и сходи за грибами, ладно? Прошу тебя.

— Все в порядке?

— Эйвери, иди, прошу тебя.

— Хорошо, хорошо, иду. Я просто спросила.

— Она послала меня за грибами, — прошептала я, и Рене напряглась. Едва-едва, но я заметила.

А Стив… Он сделал шаг назад, широко распахнув глаза.

— За грибами? — переспросил он.

— Для омлета, — пояснила я. — Это случилось прямо после ужина, когда уже начало темнеть, но фонарь я брать не собиралась. Потому что и так хорошо знала дорогу.

— А что было потом?

— Стив. — Рене попыталась его остановить, но он отвернулся от нее и посмотрел на меня:

— Что было потом, Эйвери?

Я попыталась представить, как выхожу из дома. Оставив маму с папой одних. Но не получилось. Я ничего больше не могла вспомнить. Только то, как она попросила меня принести грибы.

А еще кровь. И вспышки серебристого света. А потом я открыла глаза, не зная, где нахожусь, увидела Рене, которая приговаривала «Эйвери, Эйвери» таким грустным голосом, что я поняла, что стряслось нечто ужасное.

Что-то, из-за чего, когда я спросила: «А где мама с папой?», ее лицо перекосилось.

Из-за чего, посмотрев на руки, я вспомнила красную, ржавую запекшуюся кровь на кутикулах и под ногтями.

— Кровь, — прошептала я. Я вспомнила, как увидела на себе кровь, и поняла… я знала…

— Хватит, Эйвери, хватит, — сказала Рене, стараясь прижать меня к себе, но получалось довольно неуклюже — она пыталась делать это одной рукой и стоя на довольно приличном расстоянии.

И все, больше у меня ничего не осталось. Я вдохнула поглубже, вспоминая маму, от которой пахло фруктами, и папу, от которого пахло лесом. Рене сильно от них в этом смысле отличалась. Ее запах совсем не был похож на родительский. От нее пахло кофе, шампунем и немного досками.

Мне чего-то не хватало, да и собой я была недовольна, потому что не могла вспомнить, хотя и пыталась думать о разных вещах — о разных местах, запахах и многом другом.

Я плотно закрыла глаза, стараясь сдержать слезы. Но все же несколько слезинок стекли по щекам.

— Ты точно больше ничего не помнишь? — спросил Стив, а Рене резко сказала:

— Стив, с каких это пор ты взял на себя обязанности полицейского?

Стив откашлялся и продолжил:

— Прости, Рене, я позволил себе лишнего. Весь город из-за этого очень переживает. Мне показалось, что Эйвери что-то вспомнила, и понадеялся, что дело будет разрешено и забыто.

Я отстранилась и покачала головой.

— Все как во тьме, — сказала я Стиву. — Я не помню, кто меня нашел, не помню, как появился Рон. Я знаю, что было, потому что мне рассказала об этом Рене, но не могу вспомнить. Я помню только, как он увел меня оттуда. И я видела… — Я замолчала.

Да уж, нашли на кого возлагать надежды. Кто-то убил моих родителей, пока я собирала грибы, а я…

Я замерла.

Грибы. Раньше я о них не думала.

— Их нашли? — спросила я, и Стив недоуменно посмотрел на меня.

— Твоих родителей? Эйвери, ты же знаешь, что да. Ты была на похоронах и…

— Нет, — перебила я, качая головой. — Грибы. Рон говорил, что рядом с моими родителями было что-то найдено? Или рядом со мной?

— Нет. Не говорил, — ответил Стив. Его голос был очень теплым.

— Но я… — Я опять замолчала.

Вообще-то я не помнила, как срезала грибы, помнила только, что мама меня об этом попросила. Я даже не помнила, как вышла из дома. Но я наверняка пошла за грибами.

Где же эти грибы? Я их принесла?

Что, если да?

Что было со мной?

— Эйвери, я бы действительно выпил воды, — сказал Стив все так же ласково, но я поняла, что он не поверил в то, что я рассказала. Он был уверен, что я совершенно ничего не помню.

Но я видела больше, чем сказала.

Нечто серебристое, и оно двигалось с нечеловеческой грацией.

Нечто серебристое, и повсюду кровь.

Я открыла рот, потом закрыла и направилась в дом за водой, поскольку знала, что он подумает, если я расскажу об этом серебристом. Я видела, как он на меня смотрел, когда я рассказывала про грибы: он мне совсем не поверил.

К тому же мои родители не обрадовались бы, узнай они, что я разговариваю со Стивом. С Роном папа дружил с детства, и, хотя на многое они смотрели по-разному, они соглашались в главном: в том, что рассказы про лес — это всего лишь слухи. А вот Стив частенько говаривал: «Бог знает что творится в этом лесу. Надо его разрабатывать». Я знала, что папа терпел его лишь ради Рона.

— Волки — это всего лишь волки, — сказал папа в прошлом году, когда я спросила у него насчет того, что услышала в школе. Кирста рассказала, что первые поселенцы Вудлейка выжили тут только потому, что согласились послать двух девушек в лес — полулюдям-полуволкам, которым требовались невесты.

— Нельзя быть получеловеком, точно так же, как я не могу быть полухомячком, — ответил папа. — Это всего лишь легенда, выдуманная давным-давно, когда волков в лесу было много и они иногда проникали в город, пугая людей. В газетных архивах есть снимок с волком на центральной улице, я принесу, покажу.

Я пришла на кухню и набрала в стакан воды из-под крана.

Он был прозрачным, как и остальные стаканы у Рене. У нас дома все было по-другому: все стаканы различались по цвету и по форме, потому что покупались они на блошиных рынках, а кое-какие родители просто нашли в лесу.

Папа терпеть не мог, когда люди сваливали там мусор, даже больше, чем «эту древнюю басню про волков», как он ее назвал. Он действительно показал мне тот самый снимок, как и обещал. На фотографии в старой, пожелтевшей газете с потрепанными краями был изображен волк на главной улице нашего города — ничего страшного в этой картине не было.

— Заплутал, скорее всего, и вышел в город. А глупые люди перепугались, начали сочинять сказки, так и зародилась эта легенда.

— Он какой-то напуганный, — прокомментировала я. — И одинокий.

— Эйвери, волки не люди, — снова повторил папа. — Ты это прекрасно знаешь. Он просто оказался в непривычной обстановке, растерялся.

Я снова посмотрела на фотографию и подумала, что волк выглядел не просто растерянным. А напуганным. Животное, по-моему, было просто в ужасе. Но папе я этого не сказала.

И не стала говорить Стиву о том, что видела, потому что он бы мне не поверил. Мне надо было все вспомнить самой. Так что, стоя со стаканом воды в кухне, я попыталась сконцентрироваться. Но не как раньше: я не пыталась заставить себя вернуться к событиям той ночи, я просто думала о них. О маме с папой, о нашей совместной жизни.

Вспоминалась тысяча мелочей, которые раньше воспринимались как нечто само собой разумеющееся, благодаря которым я чувствовала, что любима, и ощущала себя в безопасности.

И тут я вдруг снова вспомнила мамин голос, когда она посылала меня за грибами, сконцентрировалась на этом моменте, на этом воспоминании. Я представила себя в нашем доме, и когда она мне это сказала, я… Я…

Ничего.

Нет, надо продолжать. Что могло случиться потом?

Я, наверное, обулась и вышла. Да, когда полицейские меня нашли, на мне были кеды.

Но я никак не могла вспомнить, как обувалась.

Я вздохнула. Расстроенная, сердясь на то, что собственные мысли мне не подчиняются, я вышла на улицу.

Наверное, я провела в доме больше времени, чем ожидала, потому что Рене со Стивом уже стояли у его автомобиля, Стив опирался прямо на машину. Они оба показались мне весьма недовольными, и, подойдя ближе, я услышала:

— Рене, я знаю, тебе страшно не нравилось, что Джон там жил, а после того, что случилось… Наверняка воспоминания у тебя остались только неприятные. Так позволь же мне избавить тебя от них, и…

Я подала ему стакан воды, он замолчал и улыбнулся.

— Ты это серьезно? — поинтересовалась Рене, голос ее вибрировал от волнения. — Не могу поверить, что ты сюда приехал с таким предложением, Стив. Джон любил его.

— А ты нет, и после всего, что случилось…

— Его? — перебила я. — Вы про наш дом?

Я посмотрела на Стива, опустившего принесенный мной стакан, — он больше не улыбался.

— Я так и знала! Вы хотите купить наш дом!

Рене забрала воду у Стива и сказала:

— Эйвери, может, пойдешь рассортируешь привезенные доски?

— Это мой дом. Я там живу.

— Эйвери, — резко повторила Рене, и я смолкла.

— Стив, тебе лучше уехать, — добавила она, поворачиваясь к нему.

Он кивнул, а потом попросил:

— Подумайте об этом, ладно? Так ваши раны быстрее заживут, и вы сможете вернуться к нормальной жизни.

— Не буду я об этом думать, — отрезала она и направилась к дому.

Стив сел в машину, снова заулыбавшись, а я пошла за бабушкой.

Она удалялась быстро, явно рассердившись, но я все же догнала ее:

— Стив хочет купить мой дом?

— Где чертежи?

— Рене, Стив хочет его купить?

— Бабуля, — сказала Рене дрогнувшим голосом. — Раньше ты называла меня бабулей. Раньше мы были одной семьей. А теперь… — Она отчаянно покачала головой. — Каждый раз, когда ты называешь меня по имени, я чувствую себя так, как будто я тебе чужая.

— Ответь на мой вопрос, пожалуйста, — настаивала я, потому что мне нужно было знать.

Мне нужно было это услышать. Я понимала, что она переживает, но бабулей я больше не могла ее называть. Я жила с родителями, пока меня их не лишили, с семьей, из которой она несколько лет назад была исключена, — и это сыграло свою роль.

— Да, он хочет купить и дом, и землю, принадлежавшую твоему отцу, — медленно проговорила она.

— Дом с землей? С папиным любимым лесом и маминым садом? Все? — Я повысила голос. — Ты не можешь распоряжаться их судьбой.

— Вообще-то могу, — ответила Рене. — Тебе семнадцать лет, и я твой опекун, потому что я… я теперь твоя единственная родственница.

— Ты… — произнесла я, вся дрожа, и Рене поспешно взяла меня за руки.

— Я отказалась, — сказала она. — Эйвери, я ни за что не продам ни дом, ни землю.

— Но ты же их ненавидишь, — прошептала я.

Она вздрогнула.

— Во мне нет ненависти, Эйвери. Я тоже тут живу, — объяснила она. — Лес… Я его люблю, просто не так сильно, как твой отец. Я не могу жить в нем, как он…

Она замолчала, глядя на деревья, а потом ненадолго закрыла глаза, и мне показалось, что она испытывает боль.

Она открыла глаза и снова посмотрела на меня:

— Много лет назад я сделала выбор, и в итоге мне достался твой дед и эта жизнь, а также, благодаря этому, появился твой отец. Об этом я ни в коем случае не сожалею. И как бы ни относилась я к лесу сейчас, его землю я ни за что не продам. Эйвери, он очень любил лес. Неужели ты думаешь, что я этого не знаю?

Я посмотрела на нее. Глаза у нее были голубые, как и у папы, и в них виделась та же грусть, которую я не раз замечала у него.

В те моменты, когда он говорил о ней. О своей маме — он считал, что потерял ее, потому что она его не любит.

— Ты его любила, — прошептала я.

Рене ответила:

— Ну конечно любила, Эйвери. — И двинулась дальше. Зашла в кухню, раздвижная дверь закрылась за ней. Она села к столу и выглянула в окно, но смотрела она мимо меня. На деревья.

Я осталась на улице. И на лес я не смотрела. Я села на траву, палило солнце, мысли кружились в голове.

Я вдруг поняла, что в этом мире есть человек, который понимает, насколько я потеряна и одинока. И этим человеком была Рене.

Моя бабушка.