Красная луна

25

Только встав, я, разумеется, еще ничего не знала. Мне снился Бен, мы были вдвоем, и когда я проснулась, то покраснела и порадовалась тому, что моих снов никто, кроме меня, не видит. Хотя Бен мог почувствовать эмоции из сна, и с мыслями об этом я пошла в ванную, стараясь уловить то, что чувствует он.

Тишина. Я вспомнила свои сны, впустила их в мысли и снова попыталась поймать чувства Бена.

Безрезультатно. Его как будто вообще не было.

С этими мыслями я вошла в ванную и увидела свои волосы. Кроваво-красная прядь, которая появилась некоторое время назад и которую я состригла, из-за которой меня обозвали проклятой — да я так себя и чувствовала, — снова появилась, сверкая еще ярче и насыщеннее, чем раньше.

Она сияла, как кровь.

Я сглотнула, голова у меня закружилась, я уперлась руками в раковину и наклонилась. На белый фарфор упала ярко-красная прядь волос. Я дотронулась до нее, боясь, что она окажется мокрой. И липкой.

Нет, она была сухой, но тем не менее. Кроваво-красная, блестящая. Я поняла, что что-то стряслось. Нечто ужасное.

Тогда я еще не знала, насколько.

Я спустилась вниз. Рене тоже уже встала. Она стояла в кухне, уставившись на стол. Глаза у нее были красные и опухшие. Когда я вошла, она посмотрела на меня.

Заметила вновь окрасившуюся прядь, хотя я попыталась убрать ее, и побледнела.

— Эйвери… твои волосы, — заикаясь, проговорила бабушка.

— Снова покраснели, — ответила я. — Прошлую окрашенную прядь я состригла, но вот она снова здесь. Я заметила ее, когда проснулась. Она опять появилась, так что говори, что случилось, потому что я знаю, что это неспроста.

Рене кивнула и тяжело опустилась на стул, снова вперившись в стол.

И все мне рассказала.

Прошлой ночью, в полнолуние, убили троих человек. Семью Тантосов. Всех — Уоллеса, Кимберли и их дочь Джейн.

— Что? — переспросила я. Красная прядь упала мне на лицо.

Рене бросила мне газету.

Придерживая рукой свои окровавленные волосы, я прочла статью, которую, по всей видимости, в спешке написала сотрудница газеты, которая раньше занималась версткой, а теперь решила стать корреспондентом.

Тантосов нашли у их дома. Они тоже жили в лесу, а не в городе, как и моя семья. Иногда я встречала их где-нибудь, чаще в лесу. Они ходили там так же уверенно и быстро, как и мы.

Они знали лес. И знали, как обезопасить себя.

И тем не менее теперь они все мертвы. Убиты.

Более того, всем троим выдрали глотки. Складывалось такое ощущение, что это сделали животные.

Нет, сказала себе я. Не может быть. Но тут снова вспомнила маму с папой, что стало с ними, и отложила газету. Больше я читать не могла.

— Полицейские знают, кто это сделал? От Рона есть новости? Я уверена, что этот же человек убил и маму с папой.

Рене покачала головой.

— Это, видимо, был не человек, — ответила она. — Они считают, что это было животное. Волк. И наверняка больной. У него, скорее всего, бешенство.

Я сглотнула — во рту резко пересохло, а Рене сложила руки и сказала:

— Вижу, что случилось с твоими волосами. И я за тебя боюсь. Я в знаки не верю, но даже я не могу такое игнорировать. Ты, наверное, что-то видела, когда твоих родителей… — Голос у нее дрогнул, и она замолчала.

— Или у меня какая-то связь с лесом, — ответила я, вспоминая, что сказал Луис. О том, что у меня якобы есть какая-то сила.

В чем она заключается? Предчувствовать смерть? Она меня метит? Становится частью меня?

— Этого не может быть, — возразила Рене. Голос ее дрожал. — У человека не может быть связи с местом, даже с этим лесом. Ты просто где-то живешь, и все. А я… Я волнуюсь о том, как это все на тебя влияет.

— Поверь мне, я уже смирилась с тем, что не помню, что случилось с родителями, — прошептала я, а она посмотрела на меня и сказала:

— Нет, дело вовсе не в этом. Я знаю, что ты ничего не помнишь, милая, но я волнуюсь за тебя, о том, сколько переживаний выпало на твою долю.

— Ты действительно считаешь, что Тантосов и моих родителей убил зверь… волк? — спросила я дрогнувшим голосом.

— Не знаю, с чего вдруг волку кидаться на людей, но если у него действительно бешенство, наверное, это может быть правдой. В лесу неподалеку от дома Тантосов нашли волчьи следы, — рассказала Рене.

В тот момент мне, как никогда, нужно было почувствовать Бена. Мне надо было знать, что наше доверие, наша связь была настоящей.

Но я так ничего и не ощутила.

Я предприняла еще одну попытку, но безрезультатно. В голове было пусто, я осталась наедине со своими чувствами. Я не стала спрашивать Рене, уверена ли она в том, что найденные следы именно волчьи. Я и так видела, что да, и понимала, что мои волосы окрасились снова не просто так. На то была причина. Это был знак.

Но я совсем не понимала, на что он указывает, и боялась, что Луис прав, что у меня есть связь с лесом и что это означает, что я всегда буду окружена смертью.

Бен, прошу тебя, подумала я бессильно и закрыла глаза.

— Эйвери, — сказала Рене, — я не знала, что вы были так близки с Тантосами. Хотя, наверное, следовало догадаться, они же тоже жили в лесу. Позвать кого-нибудь? Может, Рона? Хочешь?

— Нет, — тихо сказала я, а потом повторила погромче и открыла глаза.

Я не хотела, чтобы на меня кто-то смотрел. Мне надо было вспомнить, что случилось с родителями, прямо сейчас. Проблема заключалась в том, что я не знала, как это сделать. Наверняка это было не очень сложно, но, что бы я ни делала, что бы ни пробовала, вспомнить случившееся мне не удавалось. Хотя в глубине души я знала, что видела все.

Так почему это оказалось скрыто настолько глубоко?

Я боялась, что знаю ответ. Несмотря на мои чувства к Бену, несмотря на то что я тянулась к нему всем сердцем, я боялась, что будет, когда я все вспомню. Боялась того, что могу увидеть, того, чем могут оказаться эти серебряные вспышки.

Волк.

Об остальном и думать было страшно. Я просто не могла. Не сейчас. Я снова дотронулась до зловещей пряди волос, у меня дрогнуло и закололо сердце.

Рене встала и сказала:

— Приготовлю тебе поесть.

Я покачала головой:

— Мне надо какое-то время побыть одной. — И ушла в гостевую комнату, в которой жила. Забралась в кровать и принялась плакать — жалея Тантосов, своих родителей и саму себя.

Я ревела потому, что все рушилось, а я не знала, что делать.