Красная Шапочка: новые грани истории (СИ)

37. Не прощай...

И вот уже середина июля...

— Как же быстро летит время, — тётя Тамара задумчиво посмотрела в окно. — Половина лета позади.

Да, когда на душе легко и светло, время летит действительно быстро, но для меня оно всё тянется и тянется.

С Волковым общения так и нет. А мне и не надо. Не хочу.

Когда я выхожу на улицу, Влад иногда оказывается в зоне видимости — то стоит у ворот, то обсуждает с рабочими детали стройки.

Увидев меня, он непременно кивает и чуть улыбается — спокойно, будто между нами ничего не случилось. И тогда боль в груди поднимается с новой силой, а его приветливый кивок и улыбка проходятся по моему сердцу острым ножом.

Но я повторяю себе, что тот поцелуй я придумала. Не было ничего.

Была только дружба между соседом и соседкой, которая вдруг расстроилась, потому что соседка влюбилась и нафантазировала себе непонятно что.

И я тоже улыбаюсь. Вымученно, криво. Но не отворачиваюсь. Не бегу сломя голову, лишь бы не встречаться с ним взглядом. Я не дам ему увидеть, что мне больно.

Вчера тётя Тамара сказала, что стройка у Влада закончена, а он уезжает на пару недель и попросил приглядеть за домом.

Я машинально замерла. Да, я помнила тот разговор в травматологии, но почему-то не думала, что это случится так скоро.

Андрей Александрович тогда сказал Волкову: "Жду тебя в середине июля". Или как-то примерно так.

Ну да, время пришло.

Он уедет, и я не смогу видеть его даже изредка.

И это хорошо.

Наверное...

Возможно, это то, что мне нужно, чтобы успокоиться и наконец остыть.

– Я пойду, Маш, – внезапно сказала соседка, отрываясь от окна и, легонько погладив меня по голове, направилась к двери. – У меня гуси ещё не кормлены. А ты, если хочешь, приходи вечерком, почаёвничаем.

Она вышла из дома, а я подошла к окну и проводила её недоумённым взглядом. Что это с ней? Она же всегда засиживается у меня почти до темноты. Да и гусей ещё кормить рано...

И тут на крыльце мелькнул знакомый силуэт. Сердце замерло, а потом резко ухнуло вниз. Сразу стало понятно, почему женщина так поспешно ушла.

Я перевела взгляд на дверной проём.

Влад...

Он вошёл тихо и стремительно. Как и тогда, в день нашего знакомства, замер на пороге и, прислонившись плечом к старому облупленному косяку, сложил на груди руки.

– Привет.

Я вздрогнула от звука его голоса.

Такой родной и такой... чужой. Я так скучала по нему.

– Привет.

Мой голос внезапно сорвался и охрип. Я сцепила пальцы за спиной и судорожно сглотнула, боясь, что он поймёт, как действует на меня, как мне больно видеть его так близко, чувствовать его аромат, смотреть в любимые светло-зелёные глаза.

Я так старательно пыталась забыть, как меня ведёт от его запаха, как кружится от него голова и подкашиваются ноги. Гнала прочь воспоминания о его ласковом и насмешливым взгляде, когда он вот так же смотрел на меня.

– Можно?..

Я пожала плечами и кивнула на табурет.

– Проходи.

О, чего мне стоил этот жест! Я ненавидела себя и давила чувства, которые меня сейчас разрывали. Обида, непонимание, злость и... непонятная слабость, желание подбежать к нему, обнять, прижаться настолько сильно, чтобы стать с ним единым целым.

Зачем он пришёл? Чего хочет?

Помучить меня? Напомнить, что он просто мой сосед? Я это помню и без того.

Сказать, что был дураком, и жить без меня не может? Ну да... Какой ещё бред придумает моя воспалённая фантазия?

Меня разрывало от противоречивых эмоций.

Нет, нет!

Нужно срочно взять себя в руки. Нельзя, чтобы он понял, как я задыхаюсь в одиночестве и пустоте, каждый день потихоньку сходя с ума и умирая без него.

"Мне плохо без тебя! Я так хочу быть с тобой! Я так тебя люблю! Если бы ты только знал..." – заплакало сердце, но губы спросили другое.

– Какими судьба́ми? – я скрестила на груди руки и присела на низкий подоконник.

Правильно, вот так – спиной к свету. Чтобы он не увидел судорожную боль и горькое отчаяние в глазах.

– Я завтра уезжаю.

Он смотрел прямо, улыбаясь только уголками губ.

– Я знаю. Счастливого пути, – я тоже улыбнулась, но губы скривились и улыбка сползла, став больше похожей на хищный оскал.

– Меня не будет две недели.

– Я в курсе.

Я бы хотела, чтобы он хотя бы вспылил, разозлился. Хоть как-то отреагировал. Сделал хоть что-то, что выдало бы его эмоции.

Но он только вздохнул.

– Я понимаю, что... обидел тебя и... мне жаль... Просто знай, что я... не хотел, чтобы так получилось...

Он провёл ладонью по волосам и опустил взгляд.

Опять... Той же наждачкой по тому же месту. Ну сколько можно? Неужели не понимает, что у меня ничего не зажило, мне больно, чёрт возьми! Больно! Меня корёжит и ломает, а он даже не изменил тон. Всё так же спокоен. Или даже нет. Равнодушен. Вот правильное слово. Ему плевать на мои чувства... Просто плевать.

– Ты повторяешься. Хватит уже. Я тебя ни в чём не виню.

– Маш...

Моё имя прозвучало внезапно нежно. Так привычно нежно, как получается только у него. Маша, Машуня, маленькая...

Кровь ударила по вискам, а сердце отчаянно сжалось.

Я замерла.

Но тут же одёрнула себя.

Получалось... Раньше... Когда он постоянно был рядом... Когда я ещё надеялась на что-то... Когда верила, что впереди нас ждёт всё только хорошее...

Я горько усмехнулась.

– Это всё, что ты хотел мне сказать? Тогда не смею задерживать. Тебе ещё ведь нужно собраться? Пока. Счастливой дороги!

Я встала и отвернулась к окну, давая понять, что разговор окончен. Сердце сжалось так сильно, что мне казалось, я задохнусь от этой боли. Пожалуйста, пожалуйста, уходи! Дай мне сделать вздох, иначе я умру...

Какое-то время он не двигался, а потом тяжело вздохнул и вышел.

...К тёте Тамаре на чай я не пошла.

Позвонив ей, сослалась на усталость, а сама схватила Ждана и, прижав к себе, полночи орошала слезами его тёплую рыжую шёрстку.

Бедный собакен промок насквозь, но стоически терпел завывания о несправедливости жизни в целом и моей несчастной женской доле в частности.

Под утро, на пике истерии, когда от рыданий уже дико болела голова, глаза опухли и почти не открывались, а голос сел настолько, что из груди вырывались только непонятные хрипы, я загадала желание. Идиотское, бредовое, детское, инфантильное.

Кто-то меня осудит, кто-то покрутит пальцем у виска, но я не претендую на звание мудреца. Это был жест отчаяния, и меня поймут только безответно влюблённые.

Едва рассвело, я засела на веранде с кружкой горячего чая, уставилась в окно и замерла.

Около шести часов утра Влад вышел на крыльцо и подошёл к своему танку.

Затаив дыхание, я крепче обхватила ледяными ладонями кружку с недопитым, давно остывшим чаем, и подалась вперёд.

— Оглянись, — прошептала одними губами, прожигая взглядом мужскую спину, — и я пойму, что ты мне врёшь, пойму, что нужна тебе.

Но он не оборачивался. Спокойно открыл багажник, закинул туда спортивную сумку, сел за руль и завел двигатель.

В утренней тишине раздался тихий рык его хищника.

А я всё ждала. Ждала и молила, с каждой секундой всхлипывая всё громче и отчаянно цепляясь за последнюю надежду:

– Ну же, Влад... Ну пожалуйста... Если ты сейчас не оглянешься, я уеду. Навсегда... Я прошу тебя... Прошу... Влад...

Открылись большие ворота, и машина двинулась с места.

Мир перевернулся и рухнул, рассыпавшись на тысячи мелких осколков, а вместе с ним рассыпалась и моя вера в чудо. Я тяжело откинулась на спинку дивана, закрыла глаза и затряслась в молчаливых рыданиях.

Не сбылось...

Я ему не нужна...

Словно во сне я поднялась с дивана, последний раз посмотрела в окно и увидела, как закрываются автоматические ворота, навсегда отрезая от меня Влада.

Он уехал.

Всё.

Мне тоже больше нечего здесь делать.

Деревенская жизнь не задалась.

Всё, что я могу, — спасти остатки своего разума и сердца.

Отдать гусей тёте Тамаре, забрать Ждана и уехать в какой-нибудь далёкий город. Подальше отсюда. Потому что так продолжаться больше не может...

Я стёрла с опухших глаз вновь накатившие слёзы и на негнущихся ногах пошла в дом. Нужно привести себя в порядок и собрать вещи.

Попрошу Аню, чтобы Андрей довёз меня хотя бы до трассы, а там сяду на первый попавшийся автобус.

Меня нигде ничто не держит. У меня нет корней. Поэтому можно двигаться куда угодно.

Я взяла со стола телефон.

Ещё рано, но Егорка всегда просыпается ни свет ни заря, и есть шанс, что Аня тоже уже не спит.

Экран приветливо моргнул и разблокировался, а я застыла, гипнотизируя выскочившее уведомление.

Пропущенный от Влада. Десять минут назад. А следом – СМС.

Сердце больно толкнулось в рёбра.

Я сжала телефон одеревеневшими пальцами, открыла сообщение и уставилась на экран.

"Доброе утро, маленькая. Наверное, ты ещё спишь.Мне легче думать так, чем понимать, что ты не хочешь со мной разговаривать.Я пока не могу ничего объяснить, просто прошу верить мне.Я вернусь, и мы поговорим.Обещаю".

Телефон выскользнул из рук, а я осела на пол и закрыла лицо ладонями.