Крик (СИ)

22

От моего, можно сказать, медитативного занятия, поглаживания руки спящей девушки, отвлек появившийся на пороге Ли. Он мрачно окинул взглядом идиллическую картину и скрипнул зубами:

— Если эту после ваших посиделок опять куда-то понесёт я тебя своими руками удавлю.

— А ты, если понесёт, ко мне приходи, вместе сподручнее останавливать, — я вернулся к созерцанию Аси. Девушка улыбалась во сне, будя во мне какую-то щемящую нежность, словно маленький котёнок. Это было странно. Может я соврал на счёт любви, может она права, и я вспомню то, что чувствовал к ней? А может научусь заново?

— Слушай, что тебе надо? — злобным шепотом поинтересовался помощник, — ты уж определись со своим отношением, а то её штормит от бесконечного счастья, до чёрного отчаянья.

— Что с ней? — проигнорировал я наезд. Я его понимал, я бы, наверное, так же наезжал, окажись, не приведи господь, на его месте.

— Ножевое в бок, пуля под лёгкими на вылет, огромная потеря крови. Эта дура на передовую полезла! Я-то уж думал отучил её от этого! Она боец хороший, но ей везёт как утопленнику, вечно на её пути кто-то кто превосходит по силе и ловкости, как она их заваливает, для меня загадка, — говоря это Ли мерил шагами комнату, он отвлёкся от желания удавить нас вместе с Асей, её за то, что непослушная, меня из-за того, что «девочку мучаю». Я был уверен, он про себя так её и называет, и мне это не нравилось. Как будто она была моей девочкой. Но это же не так! Я аккуратно сжал ладошку девушки. Не моя? В голове и в сердце бушевал сумбур.

— Это что за демарш был на отбор? — переключился Ли, — Ты со словами по аккуратнее.

— А что вы их бракуете словно скот?

— А что по-твоему надо под пули пускать человека, которому не дано? Накушались его, вот по сюда, — он резанул ребром ладонью по горлу, — Тэкео вон брал всех, кто ружо держать может и в бой рвётся их вон и передавили всех как кутят. Двадцать человек ноги унесло, из двухсот прошу заметить.

— А у неё значит склонность есть, — я поправил прядь, упавшую на лоб Аси.

— Есть, — тихо сказал Ли, — мы с тобой её так натаскали что у неё всё есть, а то чего не было с лихвой компенсировала злость. Она, когда в себя тогда, полтора года назад пришла, пистолет потребовала. Не плакала не стенала, а стреляла. Ты уверен, что потянешь такую женщину? Ей всегда будет до всего дело, она будет лезть в любую драку если решит, что кому-то из её близких будет угрожать опасность. Ты уверен, что готов постоянно за неё боятся и молится чтоб её шальная голова её никуда не завел?

— А ты значит уверен в себе? — огрызнулся я.

— Я могу быть уверенным в чём угодно, она мой соратник, мой друг, но не моя женщина и ребёнок у неё не от меня.

— То есть это всё, что тебя останавливает? — внутри уже клокотала не злость, а бешенство, только то что, если я уберу руку девушка может проснутся не давало мне схватить его за грудки поговорить с ним по-мужски. Не так как тогда в камере, а на равных.

— Если б меня это останавливало, я не был бы рядом. Я ей ничего не дам кроме дружбы. Я давно похоронил все чувства, которые у меня могут быть к женщине. С ними ты очень уязвим, с ними ты не просто знаешь, что такое страх, он всегда и неотступно с тобой, — Ли говорил тихо, даже немного зло, но от того что он говорил, окатывало ушатом холодно, — я слаб. Я так не могу.

— А за друзей ты не боишься?

— Боюсь. Но это другой страх, с ним легче живётся, — мужчина открыл дверь и уже выйдя обернулся, — у меня есть только один друг — она. И тех, кто её будет расстраивать буду рвать почище чем тузик грелку. Запомни это и никогда не забывай, — он тихо прикрыл дверь и ушел.

Я посмотрел на спящую девушку. Кто же ты для меня? Я отлично понимал Ли, я знал о чём он говорит, но я тоже не готов дать больше чем дружба. Не из страха, просто не мог. А мог ли когда-то? На что я готов ради неё? Я вспомнил как её избивали в центре. Я был готов пожертвовать многим ради незнакомой девушки и пожертвовал если б не Хоуп.

Ушел я только когда Ася проснулась, мы больше ни сказали друг другу не слова, она лишь улыбнулась, открыв глаза и увидев меня, я улыбнулся в ответ и ушел. Итак, я откровенно прогулял полдня, бросив своих учеников на Никича. Надо было сходить к нему извинится. Мужчина похлопал меня по плечу и хмыкнул:

— Дело молодое, — я не стал ему ничего объяснять, да и к чему.

Вечером я совершил ещё один непонятный мне поступок, после ужина нашел Мелису и забрал у неё Хоп. Девочка радовалась, щебеча «Папа» эти слова бальзамом ложились на моё сердце.

Но мне хотелось поделится этим с ещё одним человеком. В коридорах больницы уже приглушили свет, на посту сидела другая медсестра, она окинула меня недовольным взглядом:

— Посетителей не пропускаем.

— Нам надо к Асе, — я попробовал тот же приём что и днём, но в отличие от утренней девушки эта медсестра была старше и, наверное, перевидала на своём веку тех кому «надо» больше, а посему была уже нема к таким просьбам, но я тоже не лыком шит, устроился на стуле напротив её стола и принялся играть с дочерью.

— Я требую, чтобы вы покинули больницу, — уперла женщина руки в боки.

— А я требую, а хотя что это я? — махнул рукой, встал и пошел к палате.

Женщина попыталась меня остановить, схватив за рукав. Вы когда-нибудь пробовали остановить что-то весом больше чем вы? Вот и не пробуйте. Я не обращая внимания на тормозящий меня элемент, шел вперёд, просто перехватил Хоуп другой рукой. Такой живописной группой мы и ввалились в палату: я сияющий как начищенный пятак, малышка, которую веселило это развлечение и негромко негодующая медсестра. В палате был тот самый доктор, что брал у меня анализы и следил за моим выздоровлением. Он что тут, один?

— Я говорила, что нельзя… — начала с вызовом жаловаться на меня женщина.

Я же игнорируя всё творящееся вокруг придвинул к кровати стул и сел на него пристраивая малышку на коленях:

— Мы пришли проведать маму, — сообщил я робко улыбающейся Асе.

— Маму, маму, — весело затараторила девочка, заставляя Асю расплыться в счастливой улыбке.

— Вот посмотри, как она тебе радуется, — проникновенно завёл я, — а могла бы лишить и её и себя этой радости, потому что лезешь куда не надо.

— Не льсти себе, — не отрывая взгляда от дочери ответила девушка.

— Я вообще о себе не думаю, я констатирую факт. Я могу допустить деструктивное действие, когда ты одна, но как можно не думать о ней? Ты мать ли где? — я отчитывал её мягким и ласковым тоном, во-первых чтобы не пугать девочку, во-вторых, наверное, ссора это была не лучшая идея, но я хотел убедить её не заставлять так волноваться себя. Да-да я эгоист, но эта неделя безызвестности вымотала меня почище любой физической нагрузки.

— Ты прав, — немного отвлеченно согласилась Ася. Сейчас её голова была занята тем как бы ей изловчиться пощекотать малышку, девочка сидела слишком далеко, чтобы капельница позволила это сделать. Я усадил Хоуп на кровать, придерживая за бока и девушке наконец удалось осуществить задуманное, по комнате, звоном колокольчика, разнесся смех малютки.

— Ты обещаешь не лезть постоянно в пекло?

Она встретилась со мной взглядом:

— Обещаю.

Пока Ася лежала в больнице я утром и вечером приходил её навещать: утром перед занятиями, а вечером с Хоуп. Мы почти не разговаривали. Точнее я как акын, пел то что вижу, рассказывал о забавных случаях на тренировках, о том, что происходит в городе, хотя самому для этого по вечерам, перед сном, приходилось расспрашивать Мелису, та улыбаясь рассказывала последние сплетни. Ася обычно молчала и смотрела на меня, словно не могла насмотреться, словно боялась не успеть запомнить какую-то черточку во мне. Я тоже украдкой поглядывал на неё. А как-то я «неудачно» заскочил в палату, когда ей меняли повязку. Все последующие ночи мне снились сны весьма фривольного содержания. М-да воздержание это не лучшая добродетель, о крайней мере для того кто её блюдет.

После выписки Аси мало что поменялось, разве что место встреч. Теперь я навещал её утром, а она нас вечером, а потом я неизменно провожал до её дома. Что это давало нам? Не знаю, что-то, наверное, давало, мы привыкали друг к другу. Да и с затворничеством я завязал, частенько прогуливался днём, знакомился с тренерами других групп, общался с ними, общался с солдатами, круг моих знакомых ширился в геометрической прогрессией. Я частенько мог наблюдать издалека Асю, до чего разительно она вела себя со мной и Хоуп и другими. С нами она была спокойной, говорила тихо и ласково, даже движения были плавными, со своими подчинёнными она общалась совершенно по-другому: рубленые фразы, произнесённые приказным тоном, резкие движения и жесты. Это словно было два разных человека, даже лицо её казалось жестче и старше. По началу я думал, что она так упорно играет, но даже когда я её заставал врасплох со мной или с Хоуп она менялась, становясь просто сладкой, сдобной булочкой. Озвучил свои мысли Мелисе, та успокоила меня, что просто Ася слишком боится нас потерять и всё это происходит на уровне её подсознания, она даже в наше отсутствии говоря о нас кардинально меняется.

Жизнь была какой-то спокойной и размеренной, пока в один, наверное, прекрасный вечер я не начал вспоминать. Тогда я шел после занятий, уже на мягких лапах подкрадывалась холодная зима, гоняя колючим ветром по дорожкам ледяную крупу поземки, кусая за все оголенные места, будь то руки или щёки, но снег всё не выпадал. Знахарка хмурилась, говоря, что когда он пойдёт, начнётся сильная буря и ждала её со дня на день. Я шел по узенькой дорожке, на ней не было освещения, но так быстрее было добираться до дома. Оказавшись рядом с задней стеной кухни, я увидел мелькающие тени, скорее на автомате скользнул к ним и схватил за шиворот пару, как на поверку оказалось, своих же учеников. Сопляки пристроились наблюдать за раздевалкой девушек. Эти хитрецы не посмотрели, что окна высоко, поставили пару ящиков друг на друга и заглядывались на женские тела. Остальные бросились в рассыпную, я заметил вихрастую голову Егора, норовистый парень, небось он других и подбил. Тряхнул свою ношу и обрадовал, что завтра их до смерти на тренировке загоняю, чтоб сил на глупости не оставалось и отпустил. Убрал ящики, чтоб другим обалдуем повадно не было. Прислонился к холодной бревенчатой стене.

Вдруг перед глазами всё потемнело, голову прорезала, резкая вспышка боли, заставляя, зажмурится и схватиться за виски. Перед глазами замелькали обрывки непонятных картинок, я их никак не мог классифицировать, такое со мной бывало и раньше, но ничем не заканчивалось, сейчас же я увидел себя в темном коридоре, а чуть поодаль, из-под двери, сочилась полоска света. Я чувствовал, что делаю что-то не правильное, что так нельзя, ругал себя последними словами, но уйти не мог, что-то толкало заглянуть в щёлочку не плотно притворенной двери. Я боролся с собой, но в итоге сдался и сделал одни неслышный шаг. То, что я увидел, заставилось внутри всё сжаться одновременно и в сладостном и в болезненном ощущении. За дверью была небольшая ванная комната, обложенная белым кафелем, а в большой ванной под душем стояла девушка. Она была спиной ко мне, но до чего же красиво было её тело, кожа, по которой стекали капли воды. Я, нервно сглотнув, сжал кулаки так, что побелели костяшки, так что свело мышцы кисти. Нет, так нельзя! Я отступил обратно и спиной прижался к стене. Я знал, что если захочу, она будет моей, я могу попросить и даже потребовать, но мне это было не нужно. Я хотел, чтобы она сама захотела, чтобы тянулась ко мне, что бы мечтала обо мне. Это было важно. Мать всегда говорила, что секс это продолжение любви. Конечно, по молодости, я, бывало, поступался этим правилом, но сейчас оно стало догмой, нерушимой стеной отделяющей меня от этой девушки, но что самое страшное я знал, что взаимности не будет. Никогда! Я опять шагнул двери, мне нестерпимо хотелось взглянуть на неё ещё один разок, хотя бы взглядом обласкать её, коль скоро душа для более серьёзных действий ждёт взаимности, которой не будет. Девушка немного повернулась, неосознанно позволяя мне скользнуть взглядом, по высокой пышной груди, по твёрдому бугорку соска, поднимая взгляд всё выше, к лицу…Ася, это Ася, моложе, чуть пышнее, но это, несомненно, была она. Я от неожиданности открыл глаза. Как такое может быть? Я мечтал об этой девушке, мнил её любовь главным счастьем своей жизни? Эмоции переполняли меня, было тяжело дышать, в паху всё ныло от соблазнительности увиденной только что картинки.

Оглядевшись, я обнаружил себя сидящим на корточках всё у той же кухни, схватившегося за голову руками. Встав, на подгибающихся ногах, поплёлся, куда глаза глядят. Домой я не мог прийти в таком состоянии. Сколько я бродил по городу, о чём думал, не могу сказать, мысли были обрывочными и не хотели выстраиваться в логическую цепочку.

Когда я дошел домой у меня зуб на зуб не попадал, а голова просто раскалывался. Наскоро скинув верхнюю одежду, кулем завалился на кровать, под обеспокоенные взгляды женщин:

— Ничего, голова болит, — заставил я себя разжать зубы, — немного полежу и пройдёт.

Мелиса проигнорировав моё сопротивление, влила в меня какой-то горячий отвар, от него действительно стало легче, а тело начало быстро согреваться. Находиться сейчас рядом с Асей было очень тяжело, как будто это было не воспоминание, как будто это она меня поймала на подглядывании, стоило девушке посмотреть на меня как щёки заливались краской, поэтому я пролежал весь вечер, отвернувшись носом к стене. А когда пошел провожать, моей пособницей стала ночь, скрывая нездоровый румянец. Повалил сильный снег, вселяя надежду, что головная боль была предшественницей бури, а не последствием воспоминаний, о чем поделился с Асей, хотя сегодня разговор особенно не клеился.

Ночью я не смог сомкнуть глаз, стоило мне провалится в полудрёму, как перед внутренним взором представала Ася, во всей красе, под струями воды, заставляя покрываться испаренной всё тело и вздрогнув открывать глаза.