Крик (СИ)

3

Утро встретило нас холодом в комнате, потухшая печка уже в середине ночи перестала давать тепло, и гениальной идеей как сделать так, чтобы девчушка не замёрзла, когда решит удовлетворить свои природные потребности. Со стола была стянута клеёнка и жестоко исполосована на множество равных кусков, её участи последовали все найденные в доме тряпки, на сколько мне этого хватит я не знал, но попытаться стоило. Когда солнце только выползло на небосвод мы покинули гостеприимный дом, но не столь гостеприимную деревушку.

Пошел я южнее этого поселения, рассудив, что, коль скоро, пришел я с запада и там разруха, и здесь разруха то стоит пойти в противоположную сторону, авось выгорит. Через несколько суток пути я получил радостное подтверждение. Я оказался в маленькой деревушке, буквально на десять домов, память услужливо сообщила, что это не много.

Не успел я ступить на главную дорогу, как передо мной оказался молодой мужчина и холодно поинтересовался кто я и куда следую. Наверное, мой вид говорил, что я не являюсь обычным жителем:

— Ноун Бизи, — представился я. Новое имя с трудом ложилось на язык.

— Лагерный что ли? — презрительно спросил незнакомец.

— Бездомный, — не знаю, что мне не понравилось в слове «Лагерный» но казалось оно несло угрозу.

— Рожденный или выращенный? — продолжал свой допрос собеседник. Этот вопрос поставил меня в тупик. Я судорожно ковырялся в памяти, но не мог найти даже обозначений этих слов.

— В-выращенный, — запнулся я.

— Выращенный? — с подозрением уточнил анкетирующий, — какого ж чёрта ты таскаешься по деревням, да ещё в такой одежде?

— Другой не нашел, да и не плохо было бы иметь кров и еду, а то знаете ли голодно, — тут решил ничего не выдумывать.

— Из какого города? — не унимался мужчина.

— Далеко, ты не знаешь, — он начал меня раздражать, поднимая волну с трудом контролируемой ярости. Какого чёрта! Не хочешь меня пропускать, так скажи сразу и я пойду другой дорогой.

— В какой стороне, хоть город, — язвительно спросил он меня.

— На западе, — рыкнул я и уж было собрался уходить, когда о немного отступил с дороги.

— Ну пойдём, сходим к старосте, посмотрим, что он сможет тебе предложить из работы, — но хотя ухмылка на лице этого человека не внушала мне доверия, я последовал за ним.

Старостой оказался щупленький мужичек, лет сорока пяти, а может пятидесяти, он оглядел меня с ног до головы и повторил все вопросы, на которые я пять минут ответил. Было нестерпимое желание, махнуть на всё, развернутся и уйти, но внутреннее чутьё, пока ещё успешно борющееся с раздражением, подсказывало, что это не удачна идея.

На моё счастье малышка, под кучей одежды одетой на мне, крепко спала, не реагируя на внешние раздражители, почему-то мне совершенно не хотелось объяснять наличие у меня ребёнка, что-то подсказывало что они не только не поймут, но отберут её у меня, а этого я не мог допустить. Она был единственным стимулом двигаться и что-то делать, потому что откровенно говоря, не найди я её возможно плюнул бы на все потуги и замёрз бы где-нибудь. Пока я шел до этой деревеньки я искал в себе хоть что-то что сказало бы мне что моё существование не бесполезно и не находил.

Закончив с допросом, староста потёр лысый, без намёка на щетину, подбородок и уставился на моего конвоира. Тот тоже безмолвно, не мигая смотрел на главу поселения. Их игра в гляделки длилась, наверное, минут пять в итог староста выжал из себя:

— Нам бы не помешала помощь в валке деревьев, но дом мы тебе дать не можем.

— Да я как-то и не претендовал на дом, крыша над головой есть, уже хорошо, а если ещё и печь, то вообще праздник.

— Ну раз так, подселю тебя к Розе. Она старая и ей не помешает помощь в хозяйстве, — я согласно кивнул. Такой расклад меня устраивал, — давай документы, — а вот тут случилось засада, ведь ничего у меня не было и как это оправдать я не знал. Шестерёнки в голове заработали с неимоверной силой.

— У меня украли сумку с едой и всеми документами, — чего мне стоило, чтобы голос не трясся, когда я врал, от чего-то стало страшно признаваться, что из документов у меня усы, лапы и хвост.

— Так как же я тебя оформлю? — вскипел староста.

— А может так?

— Как так? — шумел мужичонка, — как я тебе пайку дам, если у меня семь работников, а ртов восемь. Или ты предлагаешь чью-то пайку делить. А то может ты повстанец или беглый из Лагеря, вон в какой одежде разгуливаешь!

— Ну не ко двору я вам, так пойду. Что вы мне тут цирк устраиваете? — взорвался я, — жил как-то до этого, проживу и дальше, — мой голос громом разносился по домишке, и я чувствовал, что сейчас наваляю и этому плюгавенькому и мужику, что привёл меня сюда.

— А что ты шумишь? — тут же начал сдавать свои позиции староста, видимо ощущая мою ярость почти физически, — подумать надо, помозговать.

— Вам работник нужен или нет?

— Ну… эээ, — замялся собеседник.

— В чём сложность вопроса, тут два ответа. Или да, или нет, третьего не дано, — давил я, с удивлением отмечая краем сознания, что приведший меня мужчина в наш диалог не вмешивается и своего начальника не защищает.

Староста задумался, а его соплеменник, ещё раз окинув меня взглядом предложил:

— Леон не работник, его нога быстро не заживет, несмотря на все медикаменты. Подели пайку Леона, как будто он работает, тот ничего не потеряет, а этот приобретёт.

— Тебя такое устраивает?

— Да, — выбирать мне пока было не из чего.

— Но, когда Леон поправится, мы расстанемся, — закончил разговор глава деревни. Я согласно кивнул, даже если этот неведомый Леон оправится через пару дней у меня будет передышка, пусть не большая, но и то хорошо.

Роза оказалось, сухонькой старушкой с подслеповатыми блёклыми глазами. Она лишь радостно растянула губы в беззубой улыбке узнав, что ей, пусть и ненадолго, привели помощника.

— Как тебя звать касатик, — подойдя ко мне почти в плотную и подставив ухо, чтобы лучше слышать, спросила она, когда мой провожатый ушел.

— Ноун Бизи бабушка, — ответил я громко, от чего Хоуп недовольно заворочалась.

— Ноун, хорошо. Ты вон поди постели себе там, указала она на небольшую горенку рядом с общей комнатой служившей пожилой леди, по всей вероятности, и спальней, и кухней, и гостиной.

Роза, медленно переставляя ноги зашаркала к шкафу и достала видавшее лучшие времена постельное бельё:

— Там уж немного припылилось, сил не хватает прибирать, — вздохнула она, — уж не обессудь.

Я поблагодарил, взяв бельё и пошел обустраиваться, в доме было прохладно, хотя большая печь упиралась своими стенами во все помещения небольшого домика. Доставать девочку было боязно, что замёрзнет, но и натопить дом с притороченным гамачком для малышки было не сподручно, я, стянув с себя один из свитеров, закутал кроху и пошел интересоваться у новой соседки водятся ли у неё дрова.

— Так как не быть, — словоохотливо ответила она, — только вот беда, колотых то не осталось. Добрые соседи помогли с осени, даже чуть накололи. А ещё просить, мне совестно.

Вместо ответа вышел на улицу, в сгущающиеся сумерки и пошел к сарайчику. Силы мои не восстановились, я это ощущал, но регулярное питание и постоянное движение, делали своё дело и то что я смогу наколоть дров на сегодня был уверен. Покончив с этим делом, затопил печь, которая начала весело потрескивать и рискнул спросить у старушки, е найдётся ли у неё молока.

— Не много, — вздохнула женщина, — пайку урезают с каждым месяцем, но одна кружка найдётся. Дома теперь тепло и голод будет меньше приходить.

Я лишь вздохнул, слушая это, грустно обстоят дела в том мире, в котором я живу если люди постоянно впроголодь существуют.